Текст книги "Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную (СИ)"

Автор книги: Арина Лунная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 5

Амелия

Я просыпаюсь от того, что по щеке ползет теплый солнечный зайчик.

Какой странный сон…

На мгновение я даже забываю, где нахожусь. Потолок над головой не мой. Не привычный белый с позолоченными фресками, а пугающий, с потрескавшейся штукатуркой, сквозь которую проглядывают деревянные балки. Но…

Я выспалась?

Это осознание приходит первым. Впервые за несколько месяцев с этой подготовкой к свадьбе, с этой суетой, я просыпаюсь без кошмаров, без привычного предрассветного пробуждения от тревоги. Я потягиваюсь, и древняя койка отвечает довольным скрипом.

Я поднимаюсь на ноги. Босые ноги ступают на холодный пол и тело мгновенно покрывается мурашками. Солнечные лучи рисуют золотые дорожки на полу, высвечивая танцующие пылинки. На тумбочке стоит любезно оставленный кем-то стакан воды с веточкой мяты.

Откуда? Делаю глоток и приятная свежесть помогает взбодриться. Я смотрю на себя. На мне странная сорочка, от которой пахнет пылью и медикаментами, а вот моё свадебное платье… аккуратно сложено на стуле. Оно все в неровных, рваных стежках, ткань то тут, то там сшита невпопад, словно кто-то совершенно неумелый пытался его починить.

Я делаю шаг в пустынный коридор и слышу, как где-то, словно метроном, размеренно капает вода. За окном чирикают воробьи, устроившие гнездо в водосточной трубе. Снизу доносится… напевание? Должно быть, это тот вчерашний доктор.

Я улыбаюсь, чувствуя себя на удивление хорошо и свободно. И тут…

Воспоминания. Они бьют наотмашь. Больно, прямо в области солнечного сплетения и настолько сильно, что я на долю секунды понимаю, что не могу сделать вдох.

Ее руки на его бёдрах. Её смех. Высокий, торжествующий. И его слова, брошенные глядя мне прямо в глаза:

'Ты же не думала, что у нас всё всерьёз?

Сердце сжимается, как в тисках. Я хватаюсь за шершавую стену, чувствуя, как комната вращается. Лампы внезапно начинают мерцать синим огнём. Окно с грохотом распахивается. Где-то вдалеке звенит разбитое стекло.

– О, Боги! Тише, тише, Амелия! – доктор Альберт материализуется прямо из стены, поправляя свое пенсне. – Ты же нам так всё здесь разрушишь!

– Будто есть что разрушать, – ворчит кот, появляясь вслед за доктором и отряхиваясь. Его единственный глаз смотрит на меня с укоризной. – Девочка, ну ты же не на балу. Держи свои бушующие эмоции при себе.

Я глубоко вдыхаю, сжимая кулаки.

– Простите. Я… просто воспоминания и…

– Ничего, ничего, – доктор машет прозрачной рукой. – Все проходят через нечто подобное. Ты скоро со всем разберешься и научишься общаться с этими стенами. Пойдём, я лучше покажу тебе твои новые владения.

Он ведет меня по коридорам с вытянутыми арками окон, в которых ещё сохранились фрагменты витражей. На дверях выцветшие таблички с названиями отделений: «Процедурная», «Аптека», «Кабинет главного врача».

У последнего мы останавливаемся чуть дольше. Доктор внимательно смотрит на табличку. Проводит по ней прозрачными пальцами, и я вижу, как облупившаяся краска осыпается на пол, словно он действительно смог ее коснуться.

– Ох, были же времена! А как здесь кипела жизнь, – вздыхает он так тяжело, что мне становится его жаль.

– Только не начинай свою старую песню о главном, – ворчит тут же кот, шоркаясь о мои ноги и прикрывая глаза от наслаждения. – Идем, Амелия. Здесь еще есть что посмотреть, кроме этого кабинета.

Мы идем вперед и местами пол под нашими ногами покрыт слоем опавших листьев, видимо, их заносило ветром через разбитые окна.

Мы входим в столовую. Здесь повсюду длинные дубовые столы, покрытые толстым слоем пыли. Буфет с осколками посуды, среди которых чудом сохранилась несколько чашек. На одной из стен огромное пятно от пролитого вина или чего-то похожего, превратившееся в абстрактную картину.

– Боже, Амелия! Вы же еще не видели какой чудесной красоты у нас сад! – выкрикивает доктор, вскидывая руки вверх, и его пенсне слетает с кончика носа, но в ту же секунду оказывается там вновь.

Доктор ведёт меня к заржавевшей двери.

– Прошу любить и жаловать! – торжественно выкрикивает он и толкает дверь вперед. – Наше… э-э-э… место для прогулок.

Я выхожу и замираю. Заброшенный сад. Когда-то это место было определенно прекрасным, но сейчас…

Каменные скамьи теперь почти полностью скрыты под плотным слоем плюща. Фонтан в виде дракона не работает. Его металлические трубки покрылись ржавчиной. Вода в нем давно не течёт, а в чаше устроилось гнездо дроздов. Аптекарский огород, где буйно разрослись лекарственные травы, смешался с сорняками, но в этом запустении есть и странное очарование.

Розы проросли сквозь трещины в плитке, создавая причудливые узоры. Старая яблоня согнулась под тяжестью плодов. Скорее всего, зимних, еще кислых, но съедобных. В дальнем углу стоит каменная беседка. Её крыша обвалилась, но внутри…

Я подхожу ближе. На полу беседки кто-то недавно разводил костёр. Пепел ещё тёплый.

– Ага! Я так и знал! Я же говорил тебе, а ты не верил! – доктор хлопает в ладоши, глядя на кота, пока тот намывает свою лапу с полностью отстраненным взглядом. – Значит, Мартин всё ещё жив!

– Кто? – я поворачиваюсь к нему.

– Наш… э-э-э… постоянный пациент, – он нервно поправляет пенсне. – Не волнуйся, он вполне безобидный. Немного… э-э-э… колдует по ночам. Надеется, что рано или поздно он найдет ритуал, который поможет ему избавиться от нас.

Кот фыркает:

– Безобидный, как зубная боль. Но место для костра в этот раз он действительно выбрал хорошее.

– И действительно. Лучше, чем в больнице посреди главного зала. Хотя бы нет вероятности того. что он нас всех отправит на тот свет раньше времени.

– А зачем ему избавляться от вас? И вы же вроде как уже… призрак? – спрашиваю неуверенно, боясь обидеть этого причудливого доктора.

– Ох, что только не придумают эти сумасшедшие! А что до моего состояния, то я предпочитаю, чтобы ко мне все же обращались по имени, – смеется он.

– Как скажете. Тогда, можно вопрос?

– Конечно, Амелия. Спрашивай все, что душе пожелается.

– Мое платье. Его кто-то пытался починить. Кто это был? Вы?

– Ну, не я же, – фыркает кот, не давая доктору ответить.

– Спасибо, но я сомневаюсь, что оно мне еще пригодится.

– Кто знает, милая. Кто знает.

Я сажусь на каменную скамью, внезапно ощущая усталость. Солнце греет лицо, где-то щебечут птицы…

А я замечаю прямо перед собой выцарапанную на камне надпись:

«Пламя проснётся».

Те же слова, что когда-то сказал мне Джонатан.

Глава 6

Амелия

Мои пальцы дрожат в сантиметре над выцарапанной надписью, когда внезапно.

БА-БАХ!

Из куста роз напротив вылетает… что-то бесформенное, бледное, с грохотом падая прямо на каменную скамью.

– Опять не вовремя! – раздаётся жалобный голос кота.

Я отскакиваю в сторону, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, пытаясь прорваться сквозь преграду в виде моей грудной клетки. Передо мной садится мужчина. Нет, он не страшный, а скорее жалкий.

Осунувшееся тело и слишком бледная кожа, словно он никогда не видел солнечного света. На голове – старомодный ночной колпак с помпоном. Глаза впалые настолько, что сквозь кожу можно разглядеть едва ли не сам череп. На месте левой руки у него культяпка, а в правой он держит деревянный протез, который, скорее всего, сделан им самим. Уж слишком он неровный, потрескавшийся, а местами уже и поеденный какими-то жуками.

– Эй, доктор! – кричит он хриплым голосом. – У меня опять рука отвалилась! – он судорожно поднимает протез вверх. – Доктор Альберт! Где мой пластырь⁈

Кот вздыхает:

– Это и есть наш известный Мартин. Прошу знакомиться. Наш вечный пациент, желающий от нас избавиться и при этом постоянно молящий о помощи.

– Рада знакомству, – слегка киваю и Мартин вдруг замечает меня. Его глаза расширяются. Он подходит ближе. Осторожно касается моей руки, словно она нечто опасное.

– Ну вот! Опять он за свое! – вздыхает доктор. – Мартин, прекрати вести себя столь невоспитанным образом. Она абсолютно живая и, скажу на опережение, совершенно не имеет ничего общего с призраками.

– Правда? – он смотрит на меня с нескрываемым удивлением.

– Правда.

– Значит, новая сиделка?

– Я не…

– У меня болит! Посмотрите. Вот здесь! – он вытягивает свою культяпку, а следом протягивает свой протез. – Он опять отпал и все болит.

Доктор Альберт качает головой:

– Мы пробовали все – эфирные масла, заговоры, даже экзорцизм один раз. Ничего не помогает. Он безнадежен. Я считаю, что ему просто нравится приходить сюда и постоянно просить о помощи.

Я невольно улыбаюсь. В этот момент Мартин вдруг застывает:

– Ой! Я забыл! – он ныряет головой в карман старого камзола и начинает что-то там искать. – Ага! Вот! – он вытаскивает… ржавый ключ. – Это, скорее всего, предназначалось для вас! Там внизу… – он указывает на треснувшую плиту. – Мое лекарство! Точнее, не мое. Ваше. Нет, их. Хотя… скорее все же мое, от вас, но не для них!

Кот резко бьёт его лапой по колпаку:

– Хватит нести чушь, кожаный мешок. Не в обиду, дорогая Амелия, – тут же исправляется он. – Там ничего нет! Если бы было, то мы бы с доктором уже давно…

– Да как же! – выкрикивает он и тут же принимается двигать камень справа от меня.

– Он окончательно сошел с ума. Ей, Богу, сошел!

Но Мартин с нечеловеческой легкостью передвигает тяжеленный камень, открывая нам крошечную замочную скважину.

– Откуда…

Любопытный нос кота тут же оказывается рядом. Нюхает. Изучает.

– Ну вот! Я же вам говорил, а вы все «сумасшедший!»

Он осторожно вкладывает ключ в мою ладонь.

– Прошу. Это только для вас.

Смотрю на серебряный ключик в своей руке. Его металл приятно холодит кожу.

– Ну же, Амелия! Мы все с нетерпением ждем того, что там спрятано! – произносит доктор, и я вставляю ключ. Щелчок и…

Как по волшебству земля под нашими ногами постепенно раздвигается, открывая вид на довольно просторную комнату.

– А я о чем говорил! Этот ключ всегда принадлежал ей! – кричит он, но я уже спускаюсь вниз по винтовой лестнице из холодных и бездушных камней.

Это похоже на аптекарский склад. Сотни банок с травами, аккуратно подписанные выцветшими чернилами. Медные дистилляторы, блестящие, будто их только что почистили. Полки с пузырьками, где жидкости странного цвета переливаются сами по себе.

Воздух здесь пахнет как весенний луг после дождя, что довольно странно для заброшенного помещения. В углу стоит кровать с балдахином из живых хмельных лоз. На стене – портрет усатого мужчины в очках с подписью: «Профессор А. З. Дубовик, главный травник».

– Ох! Это же прямо как я! – смеется доктор, касаясь прозрачной рукой портрета. – Только на лет так двести помоложе.

Я улыбаюсь и уже подхожу к центральному столу. На нем лежит открытая книга с пометкой:

«Для пробуждающегося дара Амелии Лаврейн. Настойка из корня мандрагоры и лунной росы. Принимать на растущую луну.»

Я касаюсь страницы и внезапно вспоминаю.

Маленькую девочку в этом же подвале, так похожую на меня. Женщину с мамиными глазами, что учила различать травы и… страх. Чёрный, липкий. Как кто-то кричал сверху…

– Так вот где твоя бабушка прятала свои секреты! – доктор Альберт хлопает себя по лбу, отчего его пенсне падает прямо сквозь тело.

Мартин вдруг начинает дрожать.

– Ой! Опять начинается! – его тело пульсирует, превращаясь в подобие гигантского пузыря – Прощайте! Меня зовут на тот свет! Точнее, с того света. Или… уже неважно! Всего вам хорошего!

ПУФ!

Он, как ошпаренный, выскакивает на улицу и исчезает, оставив в воздухе запах лаванды и легкое недоумение.

Кот мурлычет, глядя ему вслед.

– Примерно так всегда и выглядит наш обычный вторник.

Я беру в руки найденную книгу. Кожаный переплёт, тёплый, будто живой. Где-то в глубине больницы тихо звонит колокольчик…

Кто привёл меня сюда? Какие тайны хранят эти стены? И почему я чувствую, что была здесь давным-давно?

Глава 7

Амелия

Я сижу на подоконнике старой аптеки, перебирая пожелтевшие страницы травника. За окном медленно опускаются сумерки, окрашивая разрушенный сад в лиловые тона. Кот свернулся у меня на коленях, мурлыча, как самовар перед кипением.

– Доктор… – я осторожно переворачиваю хрупкую страницу. – Почему здесь никого нет? Где все… живые?

Альберт, парящий над сушильной камерой для трав, вздыхает так, что его бакенбарды колышутся, как паутина на ветру.

– Когда-то, дитя моё… – его голос звучит, как шорох старых пергаментов, – эти коридоры звенели голосами. В каждой палате лежали пациенты. Мы лечили не только тела, но и души, судьбы, разбитые сердца…

Он указывает прозрачной рукой на стену, где висит групповой портрет. Строгая женщина в белом халате с мерцающей брошкой. Молодой врач с горящими энтузиазмом глазами. Десяток медсестёр, чьи лица теперь едва различимы под слоем пыли. Люди в камзолах и при параде.

– Были ли они… как вы? – я не решаюсь назвать их призраками.

Кот смеётся своим хриплым смехом.

– Хуже, Амелия! Они были администрацией.

Доктор игнорирует шутку кота и с тяжелым вздохом продолжает:

– Мы принимали всех желающих. Богатых и бедных, магов и простолюдинов. Пока не пришла…

Он вдруг замолкает. Его прозрачное горло сжимается, словно кто-то невидимый душит его.

– Чума? – предполагаю я. – Война? – пробую ещё. – Инспекция? – кот съёживается на моих руках. Утыкается мордой в мой живот.

– Изменения, – наконец выдавливает из себя Альберт. – Мир изменился. Люди перестали верить. А то, во что не верят… исчезает.

Я смотрю на свои руки и они начинают слегка светиться в темноте, как фосфор.

– А пациенты? Разве никто больше не приходит к вам за помощью?

– Приходят! Ой, как приходят! В прошлом месяце была молодая пара. Мужчина нёс свою спутницу на руках. У неё начались роды! Они стояли у ворот, стучали… – его голос дрожит. – Но двери не открылись.

– Почему? – я вскакиваю, и кот недовольно падает на пол. – Разве вы могли оставить их там, когда им требовалась помощь?

Доктор парит ко мне. Его глаза полны печали, и сейчас это единственная чёткая часть в размытом облике.

– Посмотри на нас, дитя. Что мы можем? Я не могу даже пульс прощупать, ведь моя рука тут же проходит насквозь. Кот на то и кот, чтобы греть ноги холодными зимними вечерами. А наша медсестра Марфа… – он указывает на тень в углу, которая тут же растворяется. – Она боится собственного отражения уже больше ста лет.

Кот запрыгивает обратно ко мне на колени:

– Мы – эхо. Тени прошлого. Больница жива, но мы… Мы просто её воспоминания.

Я сжимаю травник так, что корешок трещит. В груди что-то клокочет. Это не гнев, не печаль… что-то другое.

– Но я смогла войти. Двери открылись для меня. А потом мой жених. Джонатан. Он тоже был здесь.

Все смолкают. Даже кот перестаёт моргать своим единственным целым глазом.

– Да. Вы вошли, – наконец говорит Альберт. – Впервые за более чем семьдесят лет.

Над нашими головами поднимается вихрь из опавших листьев. Они складываются в странный узор похожий на руну «возрождения», которую я видела в бабушкиных книгах.

Кот тычется мордой мне в ладонь:

– Ты не задала главный вопрос, девочка.

Я знаю, о чём он говорит, но боюсь услышать ответ. Собираю всю свою силу в кулак и дрожащими губами выдыхаю:

– Почему я?

В ответ больница вздыхает. Я слышу, как все двери одновременно распахиваются, свечи в подсвечниках вспыхивают сами собой, а где-то вдалеке начинает играть старая музыкальная шкатулка…

– Тайна остаётся тайной, Амелия, – смеется кот с присущей ему хрипотцой. – Боишься?

– Нет, – честно признаюсь я.

– Тогда тебе стоит начать с малого.

– И с чего же?

Он ловко спрыгивает с моих колен и поднимается по винтовой лестнице. Я молча следую за ним, а оказавшись снова в саду, поворачиваюсь к поросшей плющом больнице.

– Вдохнуть в нее жизнь.

Глава 8

Амелия

Доктор Альберт был прав, и это дает мне силы подняться со скрипучей кровати с первыми лучами солнца и сразу взяться за работу. Это место стало моим пристанищем, и я должна вдохнуть в него жизнь. Пусть пока Альберт и кот считают меня лишь сиделкой, но я могу не только это.

Альберт застает меня на кухне, где я пытаюсь приручить древнюю печь. Ее чугунные бока покрыты паутиной, а внутри слой вековой сажи. Первая попытка ее растопить и дым заполняет все помещение. Я выбегаю на крыльцо, кашляя, с глазами, полными слез.

– Ой-ой-ой! Пожар! – Мартин возникает из ниоткуда прямо передо мной, его руки мечутся в панике. Протез отрывается и отлетает в сторону сада.

Я ловлю его на лету, возвращая на место и подвязывая чуть крепче.

– Не волнуйся, ты так. Это просто печь. Ее не топили сто лет, – говорю, а руки сами уже проверяют надежность фиксации его протеза.

Кот, свернувшийся на солнечном подоконнике, открывает один глаз:

– И зачем тебе эта возня? Призракам еда не нужна, а Мартин сам в силах найти себе пропитание. К чему столько суеты в столь ранний час, Амелия? Не заставляй меня жалеть о том, что больница впустила тебя в свои стены.

– Если ты не заметил, то я не призрак, и как бы странно это ни звучало, но мне нужна еда, – протираю испачканное сажей лицо. – Если мы собираемся принимать живых пациентов, здесь должно пахнуть не плесенью, а… – я вдыхаю воздух, пытаясь подобрать слово.

– Ромашкой? – предлагает появившийся доктор Альберт, поправляя пенсне. – В мои времена мы специально…

– Хлебом, – перебиваю я. – Домашним хлебом и травами. Так пахнет надежда. Так создается ощущение уюта и заботы. Если этого не будет, то к нам никто и на километр не подойдет.

– А ты, как я погляжу, во многом разбираешься, Амелия? – смеется он звуком, больше похожим на скрип колес старой телеги.

– Нет, но если вы позволите, то я очень хочу в этом разобраться.

– Пожалуйста. Все в твоих силах, но ты думаешь, что это будет легко?

– Не думаю. Даже не надеюсь. Я понимаю, сколько нужно трудов, чтобы восстановить здесь хоть что-то, но пока мы не попробуем, мы не узнаем, что это возможно.

– Мы⁈ – хором выкрикивают они.

– Мы. А чему вы так удивляетесь? Одной мне точно будет тяжело, а вы здесь давно и многое знаете.

Окно в кухне открывается, и густой дым вырывается наружу, словно сама больница согласна со мной и готова помогать.

– Приступим? – изгибаю одну бровь, и кот тут же исчезает, а Альберт начинает покашливать, делая вид, что ему нездоровится.

– А я готов, правда… – Мартин поднимает вверх свою руку с протезом. – Если только я смогу чем-то помочь.

– Обязательно сможешь, – улыбаюсь, чувствуя, как силы наполняют меня изнутри, и возвращаюсь на кухню.

Здесь уже нет ни намека на запах гари. После пятой попытки разжечь печь, огонь наконец разгорается. Я пеку первые лепешки из того, что смогла здесь найти. Кривые, подгоревшие снизу, но…

Кот, заявивший, что «мертвые мыши лучше этой дряни», украдкой слизывает крошки, несмотря на то, что такие, как он, не испытывают голода.

Мартин пытается понюхать, и его нос слегка касается края.

– Ой! Пахнет, как у мамы! Точь-в-точь! Амелия, это превосходно!

– Спасибо, – шепчу я, чувствуя, как щеки начинают гореть.

Это так мило с их стороны. Видно же, что выглядит не очень, да и на вкус, как оказалось, тоже довольно сомнительно, но никто не смеется надо мной.

– А он прав, Амелия. Я уверен, что… э-э-э… с каждым разом у тебя будет получаться все лучше, – подмигивает Альберт, поправляя пенсне. – И что же ты планируешь делать дальше?

– Для начала нам нужно прибрать хотя бы три палаты. Починить свет. Отмыть полы и убрать пыль. Также нам необходимо собрать все лекарственные травы, бинты, масла. Абсолютно все, что может пригодиться для оказания первой медицинской помощи.

– Так ты ж сиделка! – удивленно вскрикивает кот, глядя на меня мутным глазом.

– Это сейчас я для вас сиделка, но скоро все изменится.

– А она мне нравится все больше! – кричит Мартин, взмахивая рукой, и его протез вновь отлетает в сторону. – Наконец-то, кто-то сможет меня починить, и я больше не буду….

– Что? – перебивает его Альберт. – Скажешь еще, что не будешь больше пытаться изгнать нас из больницы, за которой мы приглядываем столько лет?

– Может, и не буду. Хотя от вас тут меньше всего пользы. Столько лет, а мой протез все так же неисправен! – начинают спорить они, а я тихонько выхожу и иду в сторону самой первой палаты от входа. Заглядываю внутрь и уже представляю, как здесь все изменится.

– Ну что? Приступим? – шепчу я в пустоту, но в ответ слышу, как стены начинают потрескивать, а на окне сам по себе расцветает давно засохший цветок.

Глава 9

Амелия

Я стою в дверях будущей палаты, сжимая в руках веник из сухих веток полыни и березы. Солнечный луч, пробивающийся через разбитое окно, высвечивает миллиарды пылинок, танцующих в воздухе. Они похожи на маленьких светлячков, застрявших во времени.

– Ну что, приступаем? – спрашиваю я у пустоты, но прекрасно знаю, что меня слышат.

Из стены медленно выплывает Марфа. Её прозрачные руки сжимают край фартука, который когда-то был белоснежным.

– Я… я могу помочь с кроватями, – её голос звучит как шелест шёлковых простыней на ветру. – Прошу прощения, что сразу не представилась. Я Марфа. Когда-то давно я была ответственной за уборку.

– Рада знакомству, Марфа. Ты уверена, что у тебя получится мне помочь?

– Конечно. Я хоть и немного видоизменилась, но все еще могу переставлять предметы местами, в отличие от доктора Альберта.

– Тогда я с радостью соглашусь на твою помощь, – отвечаю с улыбкой на лице и вижу, как Марфа осторожно касается края простыни, но ее рука проходит сквозь нее.

– Простите, я сейчас. Мне нужно чуть больше усилий. Я давно не практиковалась.

Новая попытка, но и она не увенчается успехом.

– Постойте. Давайте попробуем вот так.

Я подхожу к ней. Касаюсь ее руки своей, но не ощущаю абсолютно ничего.

– Представьте, что вы живая. Вспомните, как вы делали это раньше. Ваша работа доставляла вам удовольствие?

– Да. Я так любила ее! Так радовалась, когда новые пациенты восторгались чистотой в моих палатах.

Ее рука внезапно становится более… живой. Я чувствую, как от нее исходит легкий холодок, и она с легкостью берет простынь в руки и стягивает ее с кровати.

– Получилось! У меня получилось! – он хватается за вторую, и пыльная простынь летит в сторону. Потом третья. Постельное белье собирается в одну пыльную кучу.

– Вот и отлично!

Теперь мы отодвигаем развалившуюся кровать от стены. Дерево крошится в пальцах, оставляя на ладонях занозы и запах давней плесени.

– Осторожнее с этим углом! – кричит Мартин, внезапно появляясь из-за угла. – Ой! Тут целое гнездо мышиных костей!

Я аккуратно собираю останки в старую газету 1893 года. Заметка о каком-то бале заставляет меня улыбнуться. Даже тогда люди думали о праздниках среди всей этой суеты.

– Милочка, пройдемте, я покажу вам, где можно взять ведро с водой и тряпку, – доктор Альберт поправляет пенсне с деловым видом.

Пара минут в заброшенном туалете с заржавевшими кранами и я возвращаюсь в первую палату с ведром воды.

– Прошу отойти всех в сторону.

– Это еще зачем? – фыркает кот.

– Здесь не обойтись обычной уборкой. Нужно все хорошенько отмыть.

Мои помощники разбредаются в стороны, и я выплескиваю ведро воды на пол. Грязная лужа растекается по полу, заставляя отражения колыхаться.

– И к чему же столь кардинальные меры? Не сочти за грубость, милая Амелия, но, может, не стоило разводить такую сырость? – кот осторожно касается лапой мокрого пятна и тут же встряхивает.

– Я все уберу, но грязь здесь настолько залежалая, что иначе мы будем тереть ее до утра.

Я опускаюсь на колени, делаю глубокий вдох и принимаюсь шоркать пол. Запах заплесневелых досок с трудом дает сделать вдох, но я ничуть не морщусь.

– У-у-у, чувствую, это надолго! – тянет Альберт, отходя в сторону.

– Не дольше, чем вы жили в этой грязи, – принимаюсь активнее шоркать пол и наконец-то вижу истинный цвет досок. Коричневые с темными прожилками, подчеркивающими структуру самого дерева.

– А она не промах! – фыркает кот, искоса поглядывая на мое хоть и крохотное, но достижение.

– Амелия, милая, я пока простираю то, что есть! – выкрикивает Марфа, и ее голос звучит на удивление живо.

Молча киваю, принимаясь дальше тереть пол. Несколько часов непрерывной работы и руки начинают трястись от усталости. На пальцах вздулись волдыри мозолей, а перед глазами то и дело пляшут половицы.

– Амелия, не стоит так усердствовать в первый же день. Больница довольно большая, и я боюсь, что с таким упорством вас не хватит и на неделю. – Мартин отнимает тряпку из моих рук. – Давайте лучше установим хотя бы еще одну нормальную кровать, а то вам совершенно негде будет спать.

– Ты прав, – шепчу я, выглядывая в окно. Уже темнеет, и если мы не подготовим место для сна, то я сомневаюсь, что смогу заснуть. Хотя… вспоминаю как в первый день Альберт велел мне спать и я мгновенно уснула.

Из кладовки мы с Мартином вытаскиваем железную кровать с завитками. Она скрипит недовольством, но поддаётся.

– Смотрите-ка, – я протираю ладонью табличку у изголовья. – Это же кровать доктора Вейса! Тут даже его имя выгравировано.

Марфа появляется довольно неожиданно.

– Он… он любил подкладывать детям конфеты под подушки, – её тень на секунду становится четче, и я успеваю разглядеть молодое лицо с ямочками на щеках.

Найденные в сундуке простыни оказываются удивительно прочными. Я встряхиваю их во дворе, и они развеваются, как паруса призрачного корабля.

– Ой! Ой! Забыл! – Мартин внезапно протягивает мне охапку полевых цветов.

Кот наблюдает с подоконника, критически щурясь.

– Цветы в палате? Это же рассадник аллергии.

Но когда я ставлю стеклянную банку с букетом на тумбочку, он незаметно нюхает ромашки.

Я вешаю занавески. Старые, с выцветшими узорами, но чистые. Когда я их развешиваю, они вдруг начинают светиться в лучах заката, будто впитали в себя сотни солнечных восходов.

Марфа поправляет уголок простыни. Впервые её рука почти не дрожит.

– Вот… теперь похоже на дом.

Я отступаю к двери, оглядывая работу. Палата больше не мрачная комната с призраками прошлого. Теперь это место, где солнечные блики играют на железных спинках кровати. Запах сушеной мяты смешивается с ароматом свежего белья.

– Завтра, – говорю я, вытирая пот со лба, – отмоем остатки пола в этой палате и начнём вторую. А потом…

– Зачем на завтра? Я сделаю все сегодня! – выкрикивает Мартин и тут же принимается оттирать пол, пока Марфа застилает две оставшиеся уцелевшие кровати в этой палате.

Грохот падающего ведра в холле прерывает меня. Кот вскакивает, шерсть дыбом.

– Двери… двери только что сами открылись!

Я ещё не знаю, что там, на пороге, лежит моё первое испытание. Но палата почти готова. И это главное.