Текст книги "Игрушка для негодяя (СИ)"
Автор книги: Арина Арская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Глава 19. Серьезный разговор
Мне очень волнительно. Меня швыряет из “поеду на встречу с Родионом, потому что хочу его увидеть” в “да пошел он к черту, самодовольный подлец”. В водовороте противоречивых чувств сама не замечаю, как по возвращении домой после работы, глажу на комоде белый сарафан в веселенький одуванчик, облачаюсь в него и подкрашиваю ресницы тушью у зеркала в ванной комнате.
Похоже, я приняла решение, пусть его и не осознала. Я встречусь с Родионом, хотя бы из женского любопытства. Закинув в рот пару желтых таблеток валерианки, обуваюсь в простые босоножки на плоской подошве и сама про себя думаю, что в них будет удобно сбежать от Родиона.
Кидаю печальный взгляд на коробки, которые все еще ждут своего часа, и выхожу из квартиры. Решительно закрываю дверь и спускаюсь, перескакивая ступени через одну. Возможно, я еще пожалею, что повелась на манипуляцию Родиона и его интригу, но иначе я не усну в догадках, о чем он мне мог поведать этим вечером.
– Удивлен, – говорит Алекс, когда я заползаю на заднее сидение и встряхиваю волосами.
– Да он меня все равно в покое не оставит.
– Думаю, Родион в этот раз сдержал бы слово. Сколько за тобой можно бегать?
– Ты еще должен добавить, что это за ним женщины бегают, – с притворной презрительностью фыркаю я. – Так?
– Ага.
– Теперь ясно, чего вы мне мешок на голову надевали, – вскинув подбородок, гляжу в окно. – Боялись, что я буду его преследовать?
– Давай, мы с тобой помолчим и послушаем музыку, Яна, – сердито отзывается Алекс и включает радио.
– Да я и не навязываюсь к тебе разговорами, – морщу нос.
Томный женский голос поет мне о несчастной и неразделенной любви, после которой минут пять отводится на назойливую рекламу.
– Выключи, пожалуйста.
– Пожалуйста? – охает Алекс и удивленно смотрит в зеркало заднего вида. – Ух ты.
Я молча вскидываю бровь, и он милостиво выключает радио.
– Спасибо, – желчно отзываюсь я.
– Пожалуйста, – не менее ядовито хмыкает Алекс.
Молчим, вежливо игнорируя друг друга. Через двадцать минут машина сворачивает на Ленинградский проспект, а через пять она мягко тормозит у пафосного с округлой крышей крыльца отеля, от зеркальных окон которого отражается вечернее летнее солнце.
– Этаж пятнадцать, номер триста два.
– Как это понимать?
– Иди.
Раз решила прийти на встречу, то поздно сдавать назад, да и седовласый в строгом костюме мужчина распахнул дверцу и с вежливой улыбкой подает руку. Принимаю его помощь и выскакиваю на брусчатку.
– Доброго вечера, – он широко улыбается, и я торопливо семеню к крыльцу мимо стриженых кустов.
Я не думала, что рандеву с Родионом пройдет в отеле. Это наталкивает на нехорошие подозрения, от которых слабеют ноги и приливает кровь к щекам. Очередной услужливый и улыбчивый мужчина открывает передо мной стеклянную дверь, и я оказываюсь в белом просторном с высокими потолками вестибюле.
Уверенно шагаю к стойке, за которой прячутся несколько девушек в белых блузках и узких юбках.
– Меня ждут, – говорю я внимательной блондинке с натянутой улыбкой, – в номере триста два.
Она молча и грациозно вскидывает руку налево, не задавая лишних вопросов, и я, тихо поблагодарив, устремляюсь по указанному направлению. Ловлю себя на мысли, что я будто проститутка по вызову, и я иду на встречу к ВИП-клиенту.
В лифте цепко оглядываю отражение и медленно дышу, успокаивая в груди нарастающую панику и смущение. Ничего странного. Серьезные разговоры со взрослыми женщинами всегда проходят в отелях. Вытираю вспотевшие ладони о подол сарафана и нервно сдуваю локон со лба. А ведь могла бы сейчас вещи спокойно разбирать из коробок и китайской клетчатой сумки.
Плыву по коридору, как в тумане. Нахожу нужную дверь и минут пять стою перед ней в липкой и холодной нерешительности. Зачем я тут? Я не должна стремиться к встрече с тем, кто бессовестно меня похитил и лишил свободы. Да – ненадолго, да – плен мой был похож на отпуск, да – меня щедро одарили, но смысл ведь в том, что меня тянет к человеку, который не видит проблемы в том, чтобы выкрасть чужую жену.
Я в процессе развода. Мой брак рассыпался серым прахом, и вместо того, чтобы рыдать в обнимку с бутылкой вина, я прибежала на свиданку в веселеньком глупом сарафане и прислушиваюсь к гулкому биению сердца. Я ведь не могла влюбиться за такой короткий срок в того, кто с равнодушием пленил меня и надел на голову мешок. Это же глупость несусветная.
Без стука сжимаю пальцы на холодной ручке и, надавив на нее, медленно открываю дверь. Делаю несколько шагов и замираю. Просторная гостиная утопает в солнечном свете, и позолота на мебели и настенных молдингах мягко и благородно переливаются в поздних лучах.
– Дверь запри, – Родион восседает в кресле с резными ножками перед низким изысканным столиком, что тоже украшен резьбой.
Я не вижу его лица, потому что он сидит спиной к окну, и его мрачный широкоплечий силуэт меня на мгновение пугает. Я без возражений возвращаюсь к двери, несколько раз с тихими щелчками проворачиваю ключ в замке и опять, будто в трансе, застываю. Я совершаю ошибку, но я должна утолить любопытство и воспользоваться шансом узнать Родиона поближе. Мне важно поговорить с ним, пусть мне очень неловко и боязно.
– Яна.
Вздрагиваю от его тихого голоса и, перекинув сумочку на другое плечо, медленными и небольшими шажочками иду к Родиону, который тянется к бутылке красного вина и штопору.
– Я ждал, что ты не придешь.
– Или ты этого хотел? – присаживаюсь в кресло напротив него.
– Возможно и так, – он ловко снимает с горлышка пластиковую капсулу и уверенными движениями вкручивает штопор в пробку. – Это бы все упростило в разы.
Валерианка отлично справляется. Меня не возмущает честность Родиона, и я кладу сумку на ковер с плотным ворсом возле ножки кресла под приятный звук вынутой пробки. Родион разливает вино по бокалам и с тихим стуком возвращает бутылку на стол.
– Милый сарафан, – он поднимает бокал.
– Что же, – я чокаюсь с ним и откидываюсь назад, – поговорим о сарафане. Почему нет?
– Куда ты торопишься, Яна? – Родион делает небольшой глоток.
– Да собственно никуда.
Вино растекается на языке терпкой дымкой и приятной сладостью ежевики.
– Я лишь хотел сказать, что ты очаровательна, – Родион улыбается легко и непринужденно.
А он в рубашке и брюках тоже ничего, но вслух признаться в этом не могу. Скажу, что он весьма хорош собой и раскрою карты, что я к нему неравнодушна. Думаю, он и сам прекрасно знает, что красив, обаятелен и сексуален.
– Ты не раздумывая сюда приехала? – Родион закидывает ногу на ногу и покачивает носком туфли.
– Раздумывая, – тихо отвечаю я и делаю очередной глоток.
– И почему приехала?
– Ты меня заинтриговал, – я смеюсь. – Это же очевидно. Я бы мучилась вопросом, о чем ты хотел поговорить. Ночами бы не спала.
– Твои предположения?
– Прости, я пришла на викторину?
Баюкаю бокал в ладони, усмиряю трепещущие нити легкого гнева. Родион издевается, играет и сам, подлец такой, юлит.
– Злишься? – он усмехается и прикладывается к бокалу.
– Злюсь, – честно отвечаю я. – Ты вызвал меня на разговор, и тянешь резину. Я внимательно тебя слушаю.
– Я хочу тебя. Я уже говорил, что у меня на тебя каменная эрекция, Яночка, и ты ведь не будешь отрицать, что ты тоже хочешь меня.
Так. Мне стоило остаться дома с коробками, которые бы не стали говорить мне подобные возмутительные вещи.
– Я предлагаю тебе стать моей любовницей.
Залпом выпиваю остатки вина, ставлю бокал на стол и вновь откидываюсь на спинку кресла. А чего я ожидала услышать? Молча моргаю и в разочаровании почесываю висок ноготком.
– Яна, я тебе не обижу и ты ни в чем не будешь…
– Ты мне предлагаешь стать содержанкой? – я спокойно прерываю Родиона на полуслове.
– Мне не нравится это слово, – он недовольно кривит лицо.
– И на какой ответ ты рассчитывал? – вытягиваю ноги и скрещиваю лодыжки под столом.
– На согласие, – Родион принюхивается к бокалу и пристально смотрит в глаза. – У меня и у тебя есть потребность в физической близости и нам хорошо вместе.
Ноги приятно тяжелеют от выпитого вина, а в груди разливается тепло, в котором тонет досада и злость. Я мысленно отказываюсь от идеи разбить бутылку о голову Родиона, развалившегося в кресле надменным мерзавцем.
– Хорошо вместе в момент соития, верно? – насмешливо уточняю я.
– Я не ищу серьезных отношений. Меня удовлетворят встречи несколько раз в неделю.
– Я в твоих встречах выступаю как бесправная любовница? Или я тоже имею право на решение уйти? Проясни мне этот момент, пожалуйста.
Родион отставляет бокал, задумчиво взирает на люстру, постукивая пальцами по подлокотнику. Как интересно, он даже не рассматривал меня в качестве равноправного партнера в его играх.
– Имеешь, – наконец, заявляет он и переводит взгляд на меня. – И каков будет твой ответ, Яна?
Глава 20. Недоумение медведя
Выгодное предложение в нынешних реалиях. Родион, вероятно, уже выяснил, что у меня невысокая зарплата, внушительная часть которой уйдет на съем жилья, и оставшиеся деньги оплатят коммуналку и продукты. Мне придется жить очень скромно на рисе и курице, а об обновках в гардероб можно забыть.
Заходящее солнце освещает Родиона со спины, и он кажется мне инфернальным существом, который лишь носит маску человека. Он молчит, а меня неожиданно пробирает истеричный и тихий смех, а затем я также внезапно замолкаю. Хорошо, мой милый медведь, я поиграю с тобой.
– Я согласна, – скидываю босоножки и ступне отодвигаю их в сторону.
Встаю и смахиваю под черным взглядом одну лямку с плеча, затем вторую. Сарафан медленно сползает вниз по коже, оголяя грудь, и, дернув за подол, я его скидываю к ногам. Тишину нарушает шумный выдох Родиона, который стискивает пальцами подлокотник.
Снимаю трусики и грациозно переступаю через сарафан. Ворс у ковра мягкий и плотный. Я знаю, чего Родион ждет и жаждет от меня, пусть и не говорит ни слова. Несколько неспешных шагов и вот я стою перед ним в лучах вечернего оранжевого солнца, которое слепит глаза. Он поднимает ко мне лицо, и я ласково пробегаю пальцами по его скуле и жесткой бороде, а затем опускаюсь на колени между его широко расставленных ног, не отрывая взгляда от его напряженного лица.
Прижимаю руку к его твердому естеству и поглаживаю его сквозь приятную шерстяную ткань, вдыхая запахи вина и терпкого парфюма.
Закусив губу, расстегиваю ширинку, и на секунду по позвоночнику к затылку пробегает искра стыда, которая жаром охватывает шею и растекается румянцем по щекам, но я сегодня буду решительной блудницей и не поддамся девичьему смущению. Он сейчас лишнее и помешает нашей игре.
Запускаю руку в ширинку и освобождаю из тесного плена брюк нетерпеливо подрагивающий член вместе яичками, которые я целую, нежно и придыханием, что должно порадовать бессовестного эгоиста. Мягко сжимаю кулаком основание, скользнув языком от бархатной мошонки до нежной солоноватой уздечки, и раздается хриплый и низкий стон.
Неторопливо и тщательно смачиваю каменный ствол густой слюной, внимательно вслушиваясь в прерывистое дыхание Родиона, и смыкаю губы на упругой головке. Веду кулаком, ритмично покачивая головой, и продвигаюсь ртом все ближе и ближе к ширинке. Я напрягаю язык, когда он касается трепещущего навершия члена, и вновь ныряю вниз, выпуская из себя поток вязкой слюны.
Член в руке вздрагивает, а на языке растворяется густая солоноватая капелька, что предвещает скорый оргазм Родиона. Он обхватывает мое лицо ладонями, вынуждая отпрянуть. В следующее мгновение он рвано наклоняется ко мне и жадно целует, ультимативно проталкивая язык в рот. Задыхаюсь под его напором, а он с треском рвет рубашку, от которой в разные стороны летят пуговицы.
Встает, увлекая меня за собой, скидывает туфли и решительно подхватывает на руки, вновь впившись в губы. Жар его тела и вибрирующее грехом желание передается и мне. В злости и истерике поедаю его губы, покусываю и глухо постанываю, вцепившись в его волосы.
Несет через гостиную в спальню, утопающую в полумраке и буквально швыряет на кровать, чтобы спешно клацнуть пряжкой ремня и сбросить брюки. Позабыв о носках, наваливается на меня рыкнувшим зверем и требовательно разводит ноги коленом, вновь заткнув мой рот грубым поцелуем.
Вдавливает в матрас яростными толчками, а я скребу ноготками ее напряженную, мускулистую спину и боюсь, что он мне кости переломает или раздавит. Или губы откусит вместе с лицом, настолько он не в себе от желания, которое я вздумала разжечь смелыми ласками. Мои ладони спускаются к его крепким ягодицам, и в громком стоне ухожу на дно под бурлящий поток отчаянного оргазма, который плавит мышцы судорогами, что вторят хриплому мычанию Родиона.
Он влажно и устало целует в подбородок, слабо содрогнувшись в последней волне удовольствия, и валится рядом на спину, тяжело сглатывая и вздыхая. Я сажусь, перевожу взгляд с его ступней в носках, что забавно собрались в гармошку на лодыжках, на плотные шторы, из-под которых пробивается розовый луч заката.
– На этом можно и остановиться, – небрежно вытираю тыльной стороной ладони опухшие и искусанные губы.
– Что, прости?
Было бы неплохо ополоснуться под холодным душем, но задерживаться в номере я не намерена.
– Я приняла решения уйти, – смотрю в изумленное и вытянутое лицо. – Я заканчиваю наши отношения.
Минута озадаченного молчания. Что же, Родион, теперь веду я игру и по твоим правилам.
– Что… – он вытирает испарину со лба. – Я не понял.
Он такой забавный сейчас. Обескураженный, большой, мускулистый, голый и в носках.
– Все, я ставлю точку, – тихо и уверенно отвечаю я. – Что тут непонятного?
– Ты ведь согласилась на условия, – глухо хрипит и опять сглатывает.
– И одно из условий было мое право на решение уйти. В любой момент, – встаю и под его растерянным взглядом простынёю несколько раз провожу по промежности. – И этот момент наступил сейчас. Я уже устала от тебя. И ты ведь хозяин своим словам, так?
Откидываю край простыни в пятнах смазки и спермы на матрас и шагаю прочь:
– Прощай, Родион.
– Какого хрена, Яна? – он выскакивает за мной в гостиную.
– А что не так? – я натягиваю трусики и с нескрываемой издевкой улыбаюсь. – Я согласилась, а затем приняла решение уйти. Это могло произойти через месяц, неделю, но случилось сейчас.
Думается, что Родион предпочел бы, чтобы я кинула в него бокал, бутылку или бронзового ангелочка, что стоит на тумбочке с высокими ножками, но во мне нет злости, ведь я целый день сегодня ела валериянку.
– Вот же… – всплеснув руками, Родион смеется и в замешательстве поглаживает щеку, – сука…
– И я не сбегаю, – твердо смотрю в его глаза, – и не боюсь. Я ухожу и надеюсь, что ты понимаешь, что я больше видеть тебя не желаю. Наши отношения пришли в тупик и всего за полчаса, Родион.
– Ты что творишь? – рычит он в ответ, а я торопливо прячу наготу за сарафаном. – Яна, мать твою!
– Ну, не быть же мне любовницей десять лет, чтобы понять, что ты кусок дерьма, да? – я подхватываю сумочку и босоножки. – Я не девочка и вижу, что нам не по пути.
Родион делает ко мне шаг, и мне чудится, что он сейчас на меня с кулаками кинется. Лицо искажено гримасой гнева: брови сведены вместе, губы поджаты, а на лбу бьется венка, но носки на его ногах портят весь образ разъяренного медведя, которого покусал маленький и обиженный ежик.
– Проваливай, – он подходит к столу и, зло выдохнув, наливает в бокал вина. – Немедленно.
– А я что делаю, по-твоему?
На цыпочках дефилирую к двери, щелкаю ключами и горделиво выпархиваю из номера, чувствуя на спине жгучий взгляд черных глаз. В лифте надеваю босоножки, отряхнув подошвы от пыли и соринок, застегиваю ремешки и пальцами взбиваю волосы. Горло схватывает спазм, но я не позволю себе сейчас расплакаться. Рано.
– До свидания, – вежливо прощаются со мной девочки-администраторы, а швейцар со лживой улыбкой открывает передо мной дверь.
Стою несколько минут на крыльце под круглым высоким козырьком и смотрю на небо в красных тонах и разводах легких перистых облаков. Я запомню этот летний и грустный вечер, в который я решила глупо и наивно проучить самовлюбленного болвана. Уверена, что он сейчас посидит и вызовет к себе другую шлюху, которую на время отправил на скамейку запасных идиоток.
Шагаю в ранние летние сумерки. Мозгами я понимаю, что Родион не был обязан признаваться мне в любви, но и не имел права предлагать быть его содержанкой. Да, он вдовец со взрослой дочерью и деловой человек, у которого нет времени на серьезные отношения и лямур с ухаживаниями, однако и у меня нет желания быть подстилкой в редкие встречи, которые я бы с замиранием сердца ждала и страдала бы, когда они бы отменялись.
У меня нет потребительского отношения к Родиону, поэтому его выгодные условия для меня не интересны. Я лучше буду ходить в дырявых сапогах, кушать макароны с луком, чем принимать блага за близость, которая для меня не просто секс. Я бы даже поняла и приняла, если бы Родион появлялся на пороге моей квартиры внезапными набегами и исчезал, но он возжелал купить меня и сделать одной из тех, кому он звонит в минуты похоти со словами “встреть меня в чулках и открытым ртом”.
– Яна! – в спину летит крик Алекса, который бежит ко мне и выдыхает в сторону густой дым. – Только не говори, что ты опять взбрыкнула! Это же несмешно!
– Нет, мы разошлись тихо и мирно, – разворачиваюсь к нему с натянутой улыбкой. – Я даже не разбила о его голову бутылку. Я молодец.
Алекс глубоко затягивается сигаретой, прищурившись на меня, и выпускает дым сквозь ноздри, как задумчивый дракон.
– Ты ведь в курсе, что разбить бутылку о голову человека не так просто?
– У меня не было такого опыта, – зло отмахиваюсь от едкого дыма.
– Вот я тебе и говорю, что сложно. Нужна сноровка и уверенная сила, – Алекс бросает окурок на брусчатку и затаптывает его носком, вглядываясь в глаза. – А у тебя ни первого, ни второго нет.
– Спасибо за урок, – я недовольно фыркаю и продолжаю путь. – Бутылки – это точно не мое.
– Яна, – глухо отзывается Алекс. – Постой.
– Да, что тебе надо?! – возмущенно взвизгиваю я, обернувшись через плечо.
– Поехали.
– Сама доберусь до дома. Я еще успеваю на метро.
– Да я тебя не домой повезу.
– Куда? – хмурю брови и скрещиваю руки на груди.
– Увидишь, – лицо у Алекса мрачное, а глаза серьезные и немного печальные. – Давай, без капризов.
– В лес увезешь и закопаешь?
– Ты не умеешь шутить, Яна. Тебе бы потренироваться.
– Ладно, удиви меня.
Меняю направление к парковке. Если я сейчас останусь в одиночестве, то натворю глупостей, а смурной Алекс, мимо которого я сердито топаю, внушает доверие, пусть и рожа у него бандитская.
Глава 21. В гости к призраку
Я немного выпадаю в осадок, когда Алекс привозит к Троекуровскому кладбищу. Машина паркуется на пустой парковке, и он выскакивает из салона. Молча. Нахмурившись, выползаю за ним под темнеющее вечернее небо. Тут даже воздух другой и отдает он горькой скорбью, а тишина пронизана легким ветром печали. Никогда не любила кладбища, потому что они напоминают мне, что я тоже смертна.
– Что мы тут забыли?
– Идем.
Ведет по тротуару мимо высокого забора к запертым воротам, у которых мы стоим минут пять, пока к ним не подходит крепкий мужичок в робе охранника и с фонариком в руках. Даже в темноте вижу на его лице глубокие морщины недовольства. Неудивительно, нормальные люди в это время готовятся ко сну, а не шляются по кладбищам в поисках приключений и призраков.
– Часы посещения…
Да кто же тебя будет слушать? Это обычных людей ты напугаешь расписанием и сердитым лицом, а Родион и его компания отважных и наглых друзей клали на часы посещения. Такое отношение злит остальных, но очень упрощает жизнь.
– Открывай.
Сторож освежает лицо Алекса, который недовольно кривится, и кивает. Со зловещим скрежетом отпирает кованную и тяжелую калитку. Похоже, он знает Алекса, раз не стал повторять про часы посещения и угрожать полицией.
– Все равно поздновато вы приехали. Или стоило предупредить. Правила есть есть правила.
– Не гунди.
Сторож вручает Алексу фонарик, и мы неторопливо шагаем по аллее в гнетущем молчании. Также без слов идем по брусчатке мимо могил с надгробиями, что в темноте пугают до трясущихся кончиков пальцев и озноба. Среди мраморных плит сидят печальные статуи и торчат жуткие массивные кресты из камня. Днем, пожалуй, можно было поразглядывать тоскливую и мрачную красоту отдельных надгробий, но не сейчас.
Когда шелест деревьев и кустов нарушается громким и одиноким “Кар!”, я вскрикиваю и испуганно замираю.
– Яна, это ворона, – Алекс светит мне в лицо. – Вороны не опасны.
– Глаз выклевать они в состоянии, – закрываю лицо ладонями от слепящего света. – Ты их клювы видел? Они и камень могут расколоть. А если их стая?
– Вороны не нападают на людей, – безапелляционно заявляет Алекс и продолжает путь, а я следую за ним, боязливо оглядываясь по сторонам.
– Не ворон надо боятся, а людей. Живых, – философски подытоживает Алекс и замолкает.
– И тебя в том числе, – отвечаю я и ежусь от ветерка.
– Тебе можно меня не боятся. Я к тебе хорошо отношусь, пусть ты и странная.
– Это ты странный. Я по ночам дома сижу и по кладбищам не хожу, – с обидой шепчу, – но я не буду тебя обвинять, потому что, как говорится, с кем поведешься.
– Ты сейчас на Родиона намекаешь?
– Я прямым текстом говорю, что он плохо на тебя влияет.
– Я же тебе не мальчик, чтобы на меня кто-то плохо влиял. Мы с Родионом на одной волне, а тех, кто нет он держит возле себя. Мы прежде всего друзья.
– Дружбы с боссами не бывает, – я обнимаю себя за плечи и оглядываюсь, когда раздается подозрительный шорох. – За дружбу не платят, как и за любовь.
Через десять минут неспешного шага мы оказываемся в уединенном закутке у молодой рябины, чьи ветви кидают черную тень на скромное серое надгробие с именем Назарова Светлана Юрьевна и датой 15.03.1982-08.10.2019. Могила усыпана охапками свежих белых роз, что источают сладкий и густой аромат, от которого мне становится дурно.
– Зачем ты меня сюда притащил? – поднимаю взгляд на бледное и суровое лицо Алекса.
– Чтобы вы познакомились, Яна.
Я-то и с живыми людьми тяжело иду на контакт, а тут меня привели в гости к мертвой жене Родиона. Вряд ли у нас выйдет диалог, а если бы он даже случился, то, вероятно, меня бы со скандалом прогнали. Я ведь посмела шашни крутить с вдовцом, утоляет горе множеством любовниц.
– Слушай…
Как бы мне так ненавязчиво намекнуть, что ситуация очень некрасивая по отношению к Светлане. Мне почему-то очень совестно и стыдно стоять перед ее могилой, будто я пыталась увести ее мужа.
– Света бы посоветовала быть тебе похитрее с Родионом, – Алекс посвечивает фонариком надгробие.
– Я бы очень хотела услышать, что бы она сказала на то, как ее муж предлагает приличным женщинам быть его любовницами на содержании, – тихо и гневно шепчу я. – Неужели бы она заявила, что мне стоило согласиться на подобное отвратительное предложение?
– Родион симпатизирует тебе, Яна. И поверь, ни с одной из любовниц он столько не возился, как с тобой, – спокойно отвечает Алекс и выключает фонарик.
– А тебе не кажется, что вести беседу о любовницах Родиона у могилы его супруги – неправильно? – цежу сквозь зубы и мне очень неуютно в темноте.
– Нет, не думаю.
– А одну из них ты вообще притащил к ней в гости, – скрежещу зубами. – Ты в своем уме?
Я понимаю, что мертвые не испытывают ревности, но я не должна быть здесь. Я словно насмехаюсь над Светланой, о которой ничего не знаю, тем, что я живая и что ее муж и я были в близкой связи.
– Она бы хотела, чтобы Родион был счастлив.
– Алекс…
– Чтобы был открыт миру и чувствам, пусть и противоречивым и не всегда положительным, – умиротворенно продолжает он. – И то, что ты его выбешиваешь, означает, что он вышел из тьмы скорби.
Слова Алекса прозвучали в темноте очень поэтично, и я на несколько секунд зависаю. Он же совсем не похож на философа или того, кто увлекается искусством словесности.
– Пусть его радует и бесит кто-то другой, – я перевожу взгляд на ночные тени у других могил. – Мне очень жаль, что он потерял жену, которая, судя по твоим словам, была чуть ли не святой… – замолкаю и едва слышно обращаюсь к той, кто годами терпела Родиона. – Я уверена, вы, Светлана, были замечательной женщиной, но муж у вас тот еще негодяй. Похищает, угрожает и никого вокруг не уважает. Может, в молодости он был другим, но сейчас ни одна женщина не вытерпит его характера.
Рябина шелестит под порывом легкого ветерка, и злость на Родиона меня отпускает. Нет, желания вернуться в отель и вновь его порадовать оральными ласками не появилось, но, выговорившись перед серым надгробием и белыми розами, на душе становится легче, как после беседы с подругой.
– Ты бы сказал, что мы на кладбище едем, – я вновь сердито смотрю на Алекса, – я бы цветов купила!
– Да тут цветов и так в избытке.
– Родион привозит?
– Раз в месяц лично приезжает, а так тут служба меняет цветы.
– Раз в месяц? – перевожу взгляд на надгробие и на глазах выступают слезы. – Милая, тебе, наверное, так одиноко.
– Яна, – Алекс наклоняется ко мне, – во-первых, она мертвая. Во-вторых, вряд ли ей тут одиноко. У нее тут столько соседей, что вечность у нее не будет тоскливой. И уверен, что Родион ее утомил своими визитами.
– Да она его каждый день ждет, а он… – я горестно всхлипываю, – раз в месяц к ней заглядывает!
– Так, ну все, – Алекс мягко толкает меня прочь от могилы, – это была плохая идея привезти тебя сюда.
– Мужчины такие эгоисты, – по щекам текут горячие слезы, – раз в месяц! Еще, наверное, на полчасика заскочит и убегает. У него ведь столько неотложных дел! Например, ему очень важно похищать чужих жен!
Весь путь от могилы Светланы до ворот я плачу и обиженно всхлипываю, а после того, как выхожу за калитку и вовсе рыдаю. В машине Алекс протягивает мне пачку бумажных салфеток и терпеливо ждет, когда моя истерика затихнет.
– Как ты можешь работать на такого эгоиста?! – невнятно вскрикиваю сквозь всхлипы.
– С трудом, Яна, с трудом.
– Уволься!
Алекс оборачивается ко мне и усмехается:
– А потом куда?
– Учителем истории! Ты зря, что ли, образование получал? – вою в мятую салфетку. – Детишек будешь учить. У тебя получится.
Теперь мне обидно за Алекса, который вынужден работать на бессовестного подлеца и ломать руки по его приказу. Разве он об этом в юности мечтал? Нет, его тянула в педагогику! Он хотел учить!
– Мне хватило практики и того, что я сломал нос директору.
– За что? – шмыгаю во влажную салфетку.
– Да я уже причины не помню. Залупаться, вероятно, стал, – Алекс задумчиво замолкает и чешет затылок. – Не, не помню, но кровищи было море.
В новой волне рыданий валюсь на сидение и прижимаю к лицу ладони. Я знаю, что выгляжу со стороны неадекватной истеричкой, но не в моих силах остановить поток слез и подвываний, которые выныривают из самого сердца, что было безжалостно растоптано в номере отеля.
– А ведь он, я уверена, не плачет! – бью кулаком по спинке сидения. – Равнодушный, бессердечный болван!
– Он мужчина, Яна. Она справляется со стрессом иначе.
– Знаю я, как он стрессом справляется! Шлюх вызвал! – рычу я и рву салфетку в мелкие клочки.
Еще пять минут безудержных и ревнивых рыданий, и я опустошенно замолкаю, свернувшись на широком кожаном сидении в позу эмбриона.
– Успокоилась?
– Да, – шепчу я, сжимая в кулаке пустую упаковку от салфеток.
– Тогда поехали?
– Да, – киваю я и устало добавляю, – только отвези меня домой.
– От Родиона команд по твоему похищению не поступало, поэтому я отвезу домой, – Алекс зевает и передергивает плечами.
– Вот и отлично, – сажусь и собираю разбросанные по салону салфетки и их обрывки в сумку. – И я могу тебя попросить об одолжении не говорить ему о моей некрасивой истерике? Я ушла от него королевой.
– Не скажу, и ты в случае чего не упоминай, что я привез тебя к Светлане. А то…
– Мы разошлись. Окончательно и бесповоротно. И разговоров, как и встреч, я с ним не планирую, – зло закидываю последнюю мятую салфетку в сумку.
– Я понял тебя, – Алекс смеется, и я слышу в его интонациях снисходительность. – Разошлись, как в море корабли.
– Именно, – застегиваю сумку и скрещиваю руки на груди, глядя на мелькающие фонари за стеклом.
Я справлюсь. Я не боюсь одиночества, пустой квартиры и длинных вечеров. Я залатаю сердце после Сергея и Родиона, сверху залью его едким недоверием к другим мужчинам и с гордостью приму судьбу озлобленной на весь мир разведенки.
