Текст книги "Ганза. Книга 1"

Автор книги: Антон Требунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Конь шагом двинулся прочь от толпы. Офицер поправил шлем и одел кожаные краги. Когда он отъехал на полтора десятка метров, то обернулся, улыбающийся. Сделал оставшимся кавалеристам ленивый жест кистью:

– Убить их. Всех.

II

Весна в Любеке была унылой и мокрой. Через день шел дождь, а иногда были недели, когда солнце вообще не показывалось из-за туч.

Пока я ехал из казарм, где располагалась моя рота, тучи успели сгуститься вновь. По мостовой застучали первые капли близящегося дождя, опять похолодало. Дрянная погода. Как только подумаю, что придется отправиться в Бремен, просто злость берет.

Всего каких-то полчаса назад в казармы, где стояла моя рота, примчался гонец от мастера Зольгера с посланием для меня:

– Капитан Штаден, мастер Зольгер просит вас оказать ему честь и прибыть в его кабинет в ратуше для беседы. Он просит вас также взять с собой всю необходимую для пути в Бремен экипировку.

Осмотрев казармы и солдат Серой мушкетерской ганзейской роты, я решил, что ничего непредвиденного в мое отсутствие скорее всего не произойдет. Построив мушкетеров на плацу перед жилыми помещениями, я объявил им о назначении командующим ротой в мое отсутствие лейтенанта Мартина Любхагена и отправился к себе – собираться в путь.

Пожитки у меня были нехитрые: оружие, доспехи, деньги и документы, удостоверяющие, что я, Дитрих Штаден, сын Генриха Штадена, действительно являюсь капитаном мушкетерской роты Ганзейского союза. Мне вздумалось на всякий случай захватить сменную одежду, но вспомнив о погоде, я решил, что толку от нее будет мало и решил не утруждать себя еще и этим.

В Любеке меня знали, и горожане спешили разойтись, уступая дорогу моему коню. Они привыкли видеть меня в повседневном, запыленном костюме капитана мушкетеров. А поэтому были удивлены, когда я проезжал мимо них, закованный в кирасу с наплечниками и наручами. Шлем я держал в руке – предпочитал надевать его перед самым боем.

Ратуша была самым большим зданием в городе, кроме, может быть, собора. Здесь располагался любекский магистрат Ганзейского союза, местная администрация. Главой его был выборный представитель от города – мастер Ансельм Зольгер. Тот самый, что вызвал меня к себе для беседы.

До кризиса, поразившего Ганзу в прошлом веке, Любек был главным городом Союза. Но с возрождением столицей стал Бремен, оставаясь ею и поныне.

У входа в ратушу со скучающим видом лениво прохаживались восемь моих солдат. Я подъехал – они остановились и отсалютовали мне. Ответив на приветствие, я сообщил им о своем отъезде, об изменениях в командовании ротой, и прошел в здание.

Мастер Зольгер ждал меня в своем кабинете. Особо близких отношений у нас с ним никогда не было: я делал свое дело, он – свое. В мои обязанности входило обеспечение безопасности города, вместе с отрядами городской стражи и еще несколькими наемными ротами. Мастер Зольгер вел деловые переговоры касательно торговли, покупок или продаж. Сейчас он сидел за рабочим столом, что-то торопливо записывая пером в толстый гроссбух. Обстановка кабинета была поистине спартанской для такого богатого человека как Ансельм – несколько дорогих ковров из Персии, охотничьи трофеи на стенах, огромные деревянные шкафы, битком забитые кипами бумаг, несколько старых кресел для посетителей и второй стол, укрытый картой.

Я прошел в кабинет и остановился у большой карты Европы, расстеленной на одном из столов. Территория Священной Римской империи германской нации была окрашена в красный цвет. Булавки, что были воткнуты в карту, обозначали расположение войск и основных опорных пунктов воюющих сторон: протестантской Евангелической унии, булавки которой были синего цвета, и Католической лиги, окрашенной в черное. Не считая можно было заметить, что числом черные в несколько раз превосходили синих. Каждый город имел свою булавку, цвет которой зависел от его принадлежности к одной из сторон. Только пять городов империи не имели булавок – это были города Ганзы, вольные имперские города. Составляющие вместе один из сильнейших торговых союзов в Европе, эти города – а в одном из них я сейчас находился – были достаточно сильны, чтобы диктовать свои условия королям, графам, курфюрстам и прочим мелким и крупным владыкам. В руках Ганзы находились нити, управляющие всей торговлей в Европе, а в особенности – торговлей с Московией.

Мой отец побывал по заданию Ганзы в Московском царстве, написав несколько крупных отчетов о своем путешествии. Это было еще до Второй Ливонской войны, в которой уже участвовал и я. Карьера и определенного рода известность, достигнутая моим любезным и скорее всего покойным родителем, помогла мне занять нынешнее мое положение в военных силах Союза.

Мастер Зольгер поднялся мне навстречу со своей обычной, ничего не значащей улыбкой, специально приготовленной для гостей:

– Доброго вам дня, Дитрих, – он обошел свой рабочий стол и приблизился ко мне. Ростом он был чуть повыше меня, но зато худой – словно его состояние не позволяло ему питаться ничем дороже пустой похлебки из чечевицы. Поправив черный бархатный дублет, отороченный по воротнику куньим мехом, единственный символ его настоящего положения, он подошел к карте Европы и встал рядом со мной.

– Рад видеть вас, мастер Зольгер. Я просто жажду услышать, что послужило причиной такого безотлагательного вызова в столь дождливый день?

Он проигнорировал мой тон. И скривил губы, точно слова, которые он намеревался произнести, были кислыми, как лимон:

– То, что вы сейчас услышите, капитан… В общем, это еще не стало достоянием общественности. Три дня назад войска Кристиана IV вторглись на территорию Священной Римской империи. Сожжены несколько пограничных деревень, осажден Киль. Основные силы датчан продвигаются на юг. Может быть, вас требуют в Бремен именно в связи с этим. Возможно, позже Верховный Магистрат отзовет и всю роту.

Города Ганзы были неприступными твердынями, отстроенными за полтора века владычества на Северном и Балтийском морях. Я не мог себе представить, какая армия нужна была, чтобы взять штурмом Бремен, Гамбург или Любек.

Разве что только предательство или несравненный полководческий талант могли угрожать спокойствию Союза. Договоры с императором Фердинандом II – австрийским эрцгерцогом из дома Габсбургов – обеспечивали Ганзе надежную защиту со стороны суши. А флот вольных имперских городов сам мог представлять угрозу для побережья враждебно настроенных государств.

– Кристиан осмеливается угрожать Ганзе? – я только сейчас осознал смысл слов мастера. – Торговля Дании существует до сих пор исключительно из-за поддержки Союза! С его стороны такая война – чистейшее безумие.

Мастер Зольгер равнодушно пожал плечами, словно то, что я говорил, мог опровергнуть и десятилетний ребенок:

– Прибывший вчера посланник из Бремена доставил мне несколько распоряжений от Верховного Магистрата. Среди прочих – письмо от мастера Боля, чтобы вы, без своей роты, как можно быстрее прибыли в Бремен, ожидая дальнейших указаний.

Мастер Иероним Боль был главою Верховного Магистрата Ганзы. Я искренне уважал этого человека и испытывал к нему большую симпатию. Когда мой отец пропал без вести в одной из очередных своих авантюр, мастер Боль устроил меня в ганзейскую военную академию города Бремена. Известность моего родителя сыграла мне тогда на руку, так что уже в двадцать лет я был лейтенантом в Черной ганзейской мушкетерской роте. А еще через пять лет я получил чин капитана и собственную роту, Серую, которой командую и поныне. Командующий вооруженными силами Ганзы мастер Ульрих Дункель называл ее одним из лучших воинских подразделений, когда-либо служивших Союзу.

– К сожалению ряд нерешенных дел не позволяет мне отправиться в Бремен вместе с вами, капитан. Я бы охотно предпочел ваше общество своей обычной охране, – говорил тем временем мастер Зольгер. – Но увы… Я покину город только послезавтра. Вам же настоятельно рекомендую отправится в путь прямо сейчас.

Он прошел к своему столу, покопался там, и извлек на свет расшитый золотом кошель с гербом Бремена.

– Вот деньги, которые мастер Боль передал для вас. Вам, возможно, понадобятся средства на дорожные расходы, – он отдал кошель мне.

Поблагодарив его и известив, что отправлюсь в Бремен немедленно, я вышел из здания ратуши и вскочил на коня. Направив его в сторону главных городских ворот, я проверил как ходит в ножнах меч, не промокли ли пистолеты и обе пороховницы. Удостоверившись, что все мое снаряжение в порядке, я плотнее запахнулся в плащ, накинул капюшон, спасаясь от дождя, и пришпорил лошадь.

Дождь превратился в ливень и городские улицы опустели.

Земли империи были истерзаны войной. К северу от тракта, должно быть, пролегал фронт. Время от времени я замечал вдалеке отряды пикинеров, легкой конницы или рейтаров, направляющихся туда под командованием какого-нибудь протестантского князька или, наоборот, одного из генералов Католической лиги. Зная нравы солдат и их командиров, я не стремился приблизиться к ним, а тем более не пытался завязать с ними беседу, избегая подобных встреч.

Утром второго дня я присоединился к небольшому купеческому каравану всего в три повозки, хозяин которого намеревался поселиться в Бремене и вез с собой весь свой скарб. Звали его Франц. Он был несказанно рад, когда я сообщил ему о том, что поеду в город вместе с ним. Наверное, он ожидал, что в случае нападения на караван я буду защищать его рваное тряпье и пыльные горшки, вкупе с его жизнью. Я не собирался этого делать – в конце концов на это у него была охрана.

Трое здоровых детин, вооруженные мушкетами и носящие огромные тесаки на поясах, неприветливо поглядывали на меня. Доспеха на них не было, только толстые кожаные жилеты. Они были отвратительного желто-коричневого цвета, заляпанные грязью и похлебкой. Редко выдавались моменты за всю дорогу, когда я видел одновременно всех троих трезвыми.

Я поинтересовался, откуда родом торговец.

– Из-под Киля, господин Штаден, – ответил тот. Он сидел на первой телеге и сейчас дергал вожжи, подгоняя замедливших шаг лошадей. Я ехал рядом верхом, осматривая окрестности, и пытался развлечь себя разговором с бюргером.

Все это время я был в доспехах, считая, что лучше терпеть их тяжесть несколько дней, чем оказаться потом в схватке без них. Этому нехитрому правилу я всегда следовал и вбил его в своих солдат.

– Что там, в Киле, происходит? – эта тема меня заинтересовала. Она могла пролить свет на причины, по которым меня вызвали из Любека.

– Лучше вам того не знать, господин Штаден. Вы, оно конечно, человек статный, при оружии, да, наверное, еще и военный, – я усмехнулся. Обрадованный ухмылкой (уж не знаю, чем она его так подбодрила?), торговец продолжал. – Но там, уж поверьте мне, ад кромешный. Мы с братом как раз у старого Генриха были, когда туда гонец прискакал. Он, значит, и рассказал нам о войне. Стало быть, датчане границу перешли и войну начали. Деревень полсотни пожгли, а народ перебили весь. Веркрюфт, да и Разендорф тоже пожгли, уж на что там войска имперские стояли. Ну мы с братом, не будь дураками, сразу ноги в руки, товары пополам и кто куда. Он на восток, к кому-то из женкиных родственников подался. А я – так в Бремен, знакомые у меня там. Я ему, брату родному, так сразу и сказал, что, мол…

– С самим Килем-то что? – перебил я его, повысив голос. Он сразу сник, сделался пришибленным, и продолжил. Но теперь говорил по существу.

– Да когда уезжали мы – держался вроде. Дня три тому назад нас всадник обогнал, спешил куда-то. Говорил, большая битва будет. И, мол, если горожане не победят, то сдастся Киль.

Больше ничего полезного я не услышал. Количества войск Кристиана IV торговец не знал, а уж тем более не знал того, какая их часть осталась осаждать Киль, а какая двинулась дальше на юг.

Тучи, вроде, развеялись – дождь кончился еще утром. Если бы не вечер, то можно было бы увидеть солнце. Оставалось надеяться, что такая погода продержится еще несколько дней. Хотя бы завтрашний.

На дереве в стороне от дороги болтались трое повешенных. Все они были мужчинами. Колеса телеги мерно поскрипывало, торговец откровенно клевал носом, да и я, признаться, начал подремывать в седле. Мысли о войне, разбуженные рассказом торговца, настойчиво лезли в голову.

Начало войне было положено в 1619 году, после смерти императора Матиаса. Курфюрсты-протестанты, члены Евангелической унии, объявили новым императором графа Фридриха Пфальцского. Католики поддерживали Фердинанда Штирийского, двоюродного брата Матиаса, выбранного наследником еще в 1617 году. Но именно Фердинанду удалось созвать Выборную коллегию во Франкфурте, которая законным образом и назначила его императором.

Австрийская знать, однако, выступила против нового императора и поддержала протестантское войско Фридриха, двигавшееся к Вене. Фердинанд II в это время кнутом и пряником усмирял протестантов на севере империи. По мне, их нужно было давить с самого начала, не позволяя им встать на ноги.

Положение Фердинанда было очень шатким, вполне возможно, что он и потерял бы престол, если бы ему не пришел на помощь один из основных его нынешних союзников. Максимилиан Баварский, глава Католической лиги, союза князей-католиков, остановил интервенцию протестантов в Австрию. Тогда же в очередной раз был подтвержден полководческий гений графа Тилли, главнокомандующего войсками Католической лиги. С тех пор каждый раз, когда императору требовалась очередная победа над протестантами, он вручал фельдмаршальский жезл Иоганну Церкласу Тилли.

Восьмого ноября 1620 года, у стен Праги – я был там – имперские войска наголову разбили протестантов. Бой шел не больше часа, некоторые отряды Католической лиги даже не успели вступить в сражение. После непродолжительной осады Прага была взята, а Фридрих Пфальцский бежал.

Следующие три года стороны с равным успехом вырывали победу друг у друга из рук. Так продолжалось до тех пор, пока в прошлом году граф Тилли не нанес войскам Евангелической унии решающее поражение под Штадтлоном.

После этого война приняла затяжной характер, стороны старались не вступать в сражения, маневрировали, договаривались, предавали друг друга. Весь остаток прошлого и начало нынешнего года князья-протестанты вели переговоры с некатолическими странами – Московским государством, Английским, Датским и Шведским королевствами.

Вот теперь стали видны итоги этих переговоров. Кристиан IV Датский вступил в войну, найдя поводом для этого притеснение протестантов. Причиной же, естественно, было желание отхватить себе часть северных земель Священной Римской империи. Теперь только способность Фердинанда II быстро принимать решения могла определить, насколько крупной будет эта захваченная часть.

Миновали еще два дня нашего совместного с торговцем путешествия, и мы добрались до Бремена.

Утром наконец-таки появилось солнце. Лучи его были обжигающе горячими и доспех быстро накалился, даже скрытый под плащом. Мы проезжали деревеньки, кольцом окружавшие Бремен. Мне очень не хотелось думать о том, что по приезде придется отправится к мастеру Болю, а потом участвовать в каком-нибудь военном совете, решать проблемы обороны города. Или что-нибудь не менее занудное, но настолько же неотвратимое.

Оставив позади пригород, мы подъехали к городским воротам. Солдат восемь в кирасах и с мушкетами, стоя у ведущей в город арки, лениво посматривали на проходящих мимо них людей.

Кто-то ехал в город с телегой, набитой товарами на продажу, кто-то нес все добро на себе. Трое крестьян, опасливо посматривающие на окружающих, вели на продажу коней – Свободная весенняя ярмарка в Бремене только начиналась.

Небольшой фургон с цветастой, крикливой надписью «Чародей Гунтер Борген – первостатейные заклинания и магические эликсиры для господ благородных и не очень», скрипя давно не смазанными колесами, отъезжал к стене для досмотра.

Отрядом у ворот командовал мужчина в доспехах, с мечом на поясе. Он стоял в тени от стены, глядел на прохожих и подкручивал длинный, вислый ус. Время от времени человек отдавал приказы стражникам, и те бросались к указанной телеге или путнику, чтобы обыскать того или попросить предъявить бумаги. Как правило бумаг у обыскиваемых не находилось, и они оставались за воротами, расположившись в тени рощи, которая росла невдалеке от стен – как раз для таких отвергнутых.

Увидев наши повозки, начальник стражи у ворот приветливо взмахнул рукой, подзывая меня к себе, и радостно заулыбался. Я узнал его – это был Кристоф Менц, мой знакомый еще по службе в Черной роте. Он, как я слышал, дослужился до командования городскими отрядами милиции.

– Дитрих! Какая встреча! – он обнял меня, радостно хлопая по спине. В кирасах обниматься было неудобно, но это не помешало проявлению дружеских чувств. Большей частью, правда, с его стороны.

Когда первые минуты радостной встречи окончились, Кристоф быстро рассказал мне в чем дело:

– Мастер Боль ждет тебя. Немедленно. Он каждый вечер вызывает меня к себе, требует тебя. Мол, когда да когда Дитрих приедет. Я ему – нет, не приезжал! А он опять за свое. Велел, как ты появишься – сразу к нему доставить.

Такое нетерпение со стороны степенного и рассудительного мастера Иеронима Боля меня удивило. Даже больше – испугало. Видно и правда ожидается что-то необычное, и, возможно, мне придется в этом чем-то сыграть одну из важных ролей.

Кристоф довольно оглядел меня:

– А доспех-то хороший! Кто мастер?

– Из Тюрингии. Клемент Клетт из Зуля.

Не тратя времени на прощание с торговцем, который сопровождал меня в пути – он кажется ожидал, что я замолвлю за него словечко страже ворот – мы с Кристофом отправились в ратушу, где меня ждал мастер Иероним Боль.

Город ни капли не изменился с тех пор, как я был здесь последний раз. В то время моя рота располагалась здесь из-за того, что Магистрат Ганзы опасался агрессии со стороны Евангелической унии. Города Союза, верные сторонники императора, были единственным центром католицизма посреди лютеранской ереси, охватившей весь север империи. Потом был заключен договор с Фердинандом II Габсбургом, и его войска занимали теперь небольшой городок в нескольких лигах к югу от Бремена, обеспечивая безопасность столицы Ганзы.

Мы отправились к ратуше по главной улице. Жители уступали нам дорогу, узнавая в Кристофе главу городской милиции.

Ратуша Бремена была гораздо больше любекской – в ней было четыре этажа. Построенная в суровом готическом стиле, она служила для горожан воплощением власти и могущества Верховного Магистрата. К ней примыкал целый комплекс зданий, образующий неприступную цитадель – узкие окна-бойницы, толстые каменные стены, сложный лабиринт комнат и коридоров. Сердце Ганзы, бьющееся внутри, всегда должно быть готовым к отражению внешней – да и внутренней тоже – угрозы. В этих зданиях были расквартированы несколько отрядов солдат. В том числе и взвод Черной роты. Мушкетеры этого взвода отвечали непосредственно за безопасность выборных мастеров Ганзы. Я тоже служил в этой роте и был одним из охранников самого мастера Боля.

Кристоф провел меня в ратушу, переговорив с охранниками из Черной роты, занимающими пост у дверей. Те пропустили нас, уважительно глядя на меня – они наверняка слышали о Серой роте, стоявшей сейчас в Любеке.

Мастер Боль одиноко стоял у окна в просторной комнате, предназначенной для заседаний Верховного Магистрата. Его седые волосы, все такие же длинные, сбегали по плечам серебристой россыпью. Услышав звук открываемой двери, он обернулся. Задумчивое, отягощенное чем-то, лицо его при виде меня немедленно прояснилось:

– Здравствуй, Дитрих! – смущение, охватывавшее меня при виде старого выборного главы ганзейского Магистрата, как всегда заставило почувствовать себя неловко.

– Приветствую вас, мастер Боль, – кивнул я. Кристоф тоже пробормотал что-то приветственное, поклонился и исчез за дверью, притворив ее за собой.

Убранство залы сильно отличалось от любекской. Стены ее были украшены гербами Ганзейских городов – Бремена, Гамбурга, Любека, Киля и Ростока. Ряды кресел окружали огромный стол – единственный в комнате – стоявший прямо по центру залы. Мне нравилось это место, оно было исполнено власти. Казалось, что призраки прежних глав Верховного Магистрата живут здесь до сих пор. Было в этой зале что-то торжественно-величественное. Судьба всей европейской торговли, а значит и политики, решалась именно тут.

Мастер Боль взял меня под руку и усадил на одно из кресел:

– Ты, Дитрих, – он всегда обращался ко мне по имени и это меня не раздражало, – наверное, мучаешься вопросом, почему я так спешно тебя вызвал. Я отвечу тебе на этот вопрос не сейчас, позже. Должно быть ты еще не слышал – Киль был взят приступом. В Ганзе осталось только четыре города.

Я глубоко вздохнул – оставалось только пожалеть государство, которое открыто объявило Ганзе войну. Лет триста назад, еще до упадка и возрождения Ганзы, датский король Вальдемар IV Аттерстаг пытался противостоять Союзу. в результате этого конфликта южные земли Дании пятнадцать лет принадлежали Ганзе, по крайней мере, так я слышал.

– Именно из-за этого тебя и потребовали сюда.

Сказать, что я был неимоверно удивлен – ничего не сказать. Что он мне хочет поручить? Пробраться в ставку Кристиана IV и убить его? В одиночку, ну или пусть даже со своей Серой ротой, разгромить армию датчан? Или он собирается передать мне командование имперскими войсками?!

Мастер Боль тем временем продолжал:

– Ты подождешь в специально отведенных для тебя покоях во Внутреннем городе, пока не прибудут Себастьян и Альберт.

Слова его прозвучали для меня подобно грому. Этих двоих я знал очень давно. Лет десять точно. Когдя я с ними познакомился, мне было немногим за двадцать.

– Ваша миссия будет секретной. Секретной, Дитрих. Зная тебя, это достаточное пояснение, чтобы ты не проронил ни слова никому. Ганза в опасности!

Он действительно выглядел испуганным и казался сгорбленным под грузом ответственности, свалившейся на него. Ганза в опасности! Кристиан Датский? Протестантская уния? Я не видел ничего, что могло бы угрожать Союзу. Да, наверное, и не могло существовать такой опасности. Если и не Габсбурги, Верховный Магистрат нашел бы другое государство и другую династию, которая бы поддерживала его.

Мастер Боль попрощался со мной до приезда Себастьяна и Альберта, сказав, что меня вызовут к нему, даже если они приедут в полночь.

Мальчишка, отправленный мастером Иеронимом сопровождать меня и указывать путь, без умолку рассказывал мне о городе, о ярмарке, об отрядах милиции. Но я его не слушал – мысли об опасности, угрожавшей Ганзе, не давали мне покоя. Тем более такой опасности, которой мог испугаться глава Магистрата Союза.

Покои мои были предназначены по меньшей мере для члена императорской семьи. Персидские ковры, монополией на торговлю которыми обладал Союз, серебряная посуда. Горячая еда, ожидавшая меня на столе, могла бы удовлетворить человека и гораздо более благородного происхождения, чем я. А я не мог похвастаться обширной родословной – в нашем роду первым дворянином стал лишь мой отец, пожалованный титулом благодаря ходатайству мастера Боля.

Обрадовавшись наконец-то представившейся возможности избавиться от доспеха, так отягчавшего меня в пути, я рассмеялся. Сняв кирасу и отдав ее слуге, можно было приняться за еду.

Отобедав, я растянулся на кровати и попытался уснуть. Но сон не шел. Мысли, так или иначе, возвращались к приезду Себастьяна и Альберта.

Мы с ними не были друзьями, по крайней мере в обычном понимании этого слова. Мне было приятно их общество, как и им мое. Зачастую мы понимали друг друга с полуслова и не раз нам приходилось выполнять миссии для Ганзы, сопряженные с опасностью быть убитым.

Именно с ними я отправился в 1613 году в Лифляндию, чтобы собрать отряд наемников для Речи Посполитой. Ганза не хотела, чтобы Московское царство получило выход к Балтийскому морю. Это позволило бы ему найти дополнительные пути торговли с Европой товарами из Персии. А именно они являлись той золотой жилой, на которой богател Союз.

Но войско московитов разбило шведов, которыми командовал знаменитый полководец, король Густав II Адольф. Лифляндия стала Русской Ливонией, а прежние территории ордена московский царь Борис Годунов пожаловал отличившимся в войне дворянам. Благо, через два года после окончания войны – в 1617 году – царь скончался, а его сын Федор стремился к политике мира и согласия, во всем слушаясь окружавших его бояр (так называли в Московии наиболее именитых дворян). Поэтому договор с Ганзой был возобновлен, и золото, лившееся рекой с востока в казну Союза, не иссякло.

Именно с Альбертом и Себастьяном мы охотились шесть лет назад на выборного мастера Киля, который оказался оборотнем. Богомерзкое создание разорвало двух сопровождающих нас мушкетеров, и нам стоило огромного труда убить его. Мой меч, подаренный мне мастером Болем, был освящен в Ватикане. Удары его вызывали бешеную ярость твари, чувствовавшей приближение своей смерти. Чары Альберта, практиковавшего колдовство еще со времен своих занятий на факультете трансцендентальных наук в Пражском университете, ослабили силу вервольфа. И с тех пор я всегда ношу освященный меч на поясе.

Да, Альберт был чародеем. Его отец Отто фон Родденваль был одним из командоров Ливонского ордена. Его положение позволяло сыну заниматься алхимией и читать трактаты о колдовстве, которых было предостаточно в библиотеке ордена. После Второй Ливонской войны и падения ордена, Альберту пришлось бежать из родового замка. Он обучался магии в Пражском и в Краковском университетах, странствовал некоторое время по всей Европе. А однажды каким-то образом, сам он об этом не говорил, связался с Ганзой и с тех пор выполнял миссии для Союза. Помимо этого он служил магом в одном из ганзейских посольств в Англии. Сейчас ему было немногим за сорок, но он по-прежнему сохранял быстроту движений, живость ума и скорость реакции. По крайней мере, когда я видел его последний раз, было именно так. Невысокий, коренастый мужчина с вьющимися, черными как смоль волосами – отлично владеющий мечом, читающий и разговаривающий на множестве языков и наречий, от латыни до датского. Языки всегда были его страстью. Он не был ни таким замкнутым, как я, ни таким веселым и обходительным, как Себастьян. Он был нашей золотой серединой. Но иногда он обнаруживал такое незнание элементарных правил обыденной жизни, что оставалось только удивляться, как он пережил свои юношеские приключения. Временами он был поразительно наивен, но при этом ума ему было не занимать – сказывалось образование. Разве что ему не хватало смелости, он обычно предпочитал отойти и поискать обходные пути, вместо того, чтобы открыто пойти на конфликт. Я чувствовал в нем неуверенность в себе, а потому считал себя выше его и со спокойной совестью иногда отдавал ему приказы.

Себастьян Вильгельм Иоганн фон Вормсвирген был поистине душой нашей компании. Неисправимо болтливый, он являлся любимчиком всех женщин: от благородных дам до простых жен бюргеров из Бремена. Себастьян был высоким, в противоположность Альберту, но был худощав и бледен. Его внешность, особенно прямые, густые волосы соломенного цвета и большие небесно-голубые глаза, вызывали мгновенное восхищение окружающих девиц. Это, зачастую, служило источником его связей с большой политикой, а еще поводом наших с Альбертом нескончаемых насмешек, впрочем незлых, почти дружеских.

Он был графом и владел землей к западу от Бремена, замком Вормсвирген. Себастьян получил образование в ганзейском университете города Росток. У мальчишки обнаружилась склонность к точным наукам. Благодаря знакомствам отца в Бремене, Себастьяну предложили выполнять некоторые задания для Союза, связанные с деньгами и всей прочей экономикой, которая для меня являлась темным лесом. Фон Вормсвирген не считал свое занятие работой – дворянину (кроме английского или голландского, конечно же) вообще было зазорно работать и получать за это деньги. Для него выполнение поручений было одновременно и определенным видом образования, и приятным времяпровождением. Благодаря Ганзе Себастьян упрочил связи своего отца и добавил к ним свои собственные. Теперь не существовало ни одного места – здесь я, конечно, немного преувеличиваю – где у него не было бы знакомых или друзей, от Франции до Богемии.

С нетерпением ожидая приезда Альберта с Себастьяном, вспоминая наши совместные приключения, пьянки и походы по трактирам Бремена, я все-таки сумел побороть тревогу, гложущую меня, и уснуть. Спал я без снов, спокойно. Но недолго.