Текст книги "Ганза. Книга 1"

Автор книги: Антон Требунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Сучьи отродья! Мое войско! – пунцовый от гнева Рекнагель развернулся к нам, выхватывая меч. – Убейте их!

Сердце мое сжалось в предчувствии скорой и неотвратимой смерти. Их было все-таки пятеро: граф, трое его родственников и капитан пфальцской роты. Даже будь здесь Себастьян, нам было бы трудно отбиться: двоим из нас пришлось бы сражаться с несколькими противниками одновременно. А такие бои практически никогда не заканчиваются победой одиночки.

Рука моя сама рванула меч из ножен. Клинок описал сверкающую дугу в воздухе и ударил в шею одного из родственников Рекнагеля. Одним меньше.

Выстрел со стороны Дитриха. Обычное начало, все его бои начинаются с разряжения пистолетов. Наверное поэтому он и жив до сих пор. Я удивлялся сам себе, как не потерял способность шутить, встречая собственную смерть.

В противники мне достался сам Рекнагель. Он был опытным бойцом, судя по рассказам Дитриха. Не знаю, за что он на меня взъелся? План ведь предложил Штаден-Эндорфер.

Мне показалось, что я могу уже твердо рассчитывать на собственный участок земли где-нибудь у Кельна. Метра два в глубину и с деревянным крестом. По счастью, мне долгое время удавалось парировать удары графа. Но наша схватка не могла тянуться так до бесконечности. Я был вынужден защищаться, потому что Рекнагель превосходил меня в искусстве боя и любая моя атака, стоило мне допустить ошибку, стала бы для меня последней.

Очередной выстрел откуда-то слева. Я не мог покоситься в сторону Дитриха, чтобы узнать, как идут у него дела: граф атаковал со все возрастающей яростью, отбивать его удары становилось сложнее и сложнее. Я старался не поддаваться панике и сохранять разум. И только тогда я вспомнил об амулете, защищающем от оружия. Решив, что мне придется пустить его в дело для спасения собственной шкуры, я потянулся к нему левой рукой, но замешкался с ремешком поясного кошелька и этого оказалось достаточно.

Меч Рекнагеля ударил меня в правое бедро. Пройдя в щель между доспехами, клинок – хотя и потерял значительную часть своей убойной силы – рассек бедро до самой кости. Боль заставила меня выронить оружие и чуть было не свалиться с коня. Кровь из раны хлестала вовсю. Я отклонился как можно дальше влево, выводя из-под удара голову и корпус и надеясь, что граф не сумеет нанесет удар в то же бедро. И все это время лихорадочно продолжал нашаривать амулет.

Удар меча обрушился мне на шею, сбивая меня с коня. Я упал, растянувшись ничком на спине. Кровь растекалась лужей подо мной, я чувствовал ее жар, когда она стекала по ноге под набедренником. Рекнагель спешился, держа в руке меч, и медленно пошел ко мне. Губы его шевелились, но брани графа я не слышал – или я уже расставался с бренным миром, или он просто произносил слова беззвучно, одними губами.

Амулет! Он сработал! Я не чувствовал раны, не чувствовал, что моя голова отделена от тела или что мои шейные позвонки перебиты ударом меча. Нашарив пистолет, я поднял его, прицелившись в лицо графа. Он в ужасе отшатнулся, пытаясь прикрыть лицо рукой в латной перчатке. Но было уже поздно, грянул выстрел.

Рекнагель начал крениться влево, затем тяжело осел на землю. Я попытался встать и не мог. Рана кровоточила, потеря крови, видно, была значительной. Пришлось приподняться на локтях, бросив рядом пистолет. Было ужасно больно, какое-то мгновение мне казалось, что сейчас я потеряю сознание и истеку кровью. Но все обошлось. К сожалению, амулет предотвращал нанесение ран только после своего использования.

Капли дождя били меня по лицу, попадая в глаза и заставляя часто моргать. Ко мне приблизилась темная фигура, нагнулась ближе:

– Он еще жив! – голос лейтенанта Коппа.

«Вот и все!» – подумалось мне, и я попытался ударить силуэт кулаком. Естественно, человек легко уклонился.

– Перевяжи его! – донесся издалека приказ Дитриха.

Тут я перестал что-либо понимать и, видимо, потерял сознание.

Крики людей заставили меня оторваться от созерцания неба, затянутого свинцовыми тучами. Насколько я мог судить по долетавшей до меня брани, впереди произошла какая-то размолвка с отрядом, охранявшим городские ворота.

Меня везли в телеге, перевязанного врачом из войска графа Лейгебе. Бедро жутко ныло, хотелось спать, а телегу трясло и качало, словно судно во время бури.

Дитрих ехал рядом верхом и изредка перекидывался со мной парой слов. От него я узнал, что же произошло, пока я бился с Рекнагелем.

Зебальд – славный малый – вовремя оказался рядом. Выстрелом из мушкета он свалил Конрада, а потом вдвоем со Штаденом они прикончили оставшихся графьих родичей. Я не стал спрашивать Дитриха, почему Копп оказался там в нужное время и почему предал его милость. Достаточно было того, что он спас мне, да и Дитриху тоже, жизнь.

Штаден и Зебальд перевязали меня как смогли и остались на холме ждать подхода войск кельнского графа, преследующего отступающих в беспорядке протестантов. Переговорив с капитаном Иоганном Лейгебе, сыном Готфрида, Дитрих добился того, что меня осмотрел один из войсковых врачей, а затем выпросил аудиенцию с самим графом, благо тот оказался на поле боя.

Выслушав сильно отредактированный вариант наших приключений, кинув взгляд на предоставленные бумаги, Готфрид Лейгебе приказал нам следовать в город и даже выделил для меня какую-то телегу, потому как идти самостоятельно я сейчас не мог.

– А еще он говорил о тысяче флоринов от императора, обещанных за убийство Рекнагеля. Так что можешь смело покупать себе земли где-нибудь на юге и возрождать свой Ливонский орден сколько душе угодно! – это забавляло Дитриха.

– Лучше озаботься поисками «Последней мессы», чтобы встретиться с Себастьяном.

Безуспешно пытаясь заснуть, я жалел, что не взял в дорогу достаточного количества снадобья от ран. Тех трав и фильтров, что я прихватил с собой, выезжая из Бремена, может даже и не хватить на мое бедро. А без него я буду только обузой своим друзьям. Больше всего на свете ненавижу быть кому-нибудь обузой.

XV

Человек, одетый чтобы подчеркнуть свой достаток, очень смешно смотрится, когда прячась по теням, крадется по коридорам, старается не столкнуться с патрулями, которыми напичкано все здание. Он выходит через калитку, трусовато оглядывается, тихо щелкает пальцами и словно из воздуха перед ним появляется слуга, держащий под уздцы коня. У слуги нет языка, поэтому человек не беспокоится, что о его поездке станет известно.

Человек садится в седло, кивает слуге и пришпоривает коня. Капюшон скрывает его лицо от посторонних взглядов, а ночь не позволяет прохожим запомнить даже цвет его одежды. Конь мчится по пустым темным улицам города.

Ночная стража останавливает всадника, но он показывает им свои бумаги и его пропускают. Человек незаметно ухмыляется, когда стражники извиняются и кланяются ему вслед.

У одного из домов на окраине города, почти у самой стены, человек останавливает коня и спешивается. Он зажигает спрятанный под полой плаща фонарь, подходит к двери и стучит несколько раз.

Дверь открывается и человек входит внутрь. Его там ждут.

На первый взгляд могло показаться, что стоявший у окна человек – священник. Одетый в черную рясу, низко надвинутый на глаза капюшон, четки в руках, которые он неторопливо перебирал, шепча что-то про себя. Но приглядевшись, становилось ясно, что ни к одному из орденов этот человек принадлежать не мог – не было креста на груди, зато были черные, обтягивающие кожаные перчатки на руках.

Он был высок и несоразмерно худ, напоминая тополь, лишенный всех ветвей и листвы. Когда вошел ожидаемый им гость, человек в черном обернулся:

– Добрый вечер, мастер.

Гость, откинув капюшон, кивнул в ответ. В комнате, куда он попал, горели свечи, поэтому фонарь можно было погасить.

Человек в черном жестом предложил гостю, которого назвал мастером, присаживаться. Тот занял одно из двух кресел, сцепив руки замком.

Хозяин сел напротив, не утруждая показать свое лицо. Из-за своего кресла он достал бутыль и два кубка. Разлив вино, человек в черном подал один из кубков гостю, от второго пригубил сам.

– Зачем я так внезапно вам понадобился? – спросил гость, пробуя вино.

Человек в черном неспешно отставил в сторону кубок, оправил рукава рясы и только тогда ответил:

– Мне стали известны некоторые факты, коренным образом меняющие мое отношение к вам, мастер.

Было видно, как по лицу гостя пробежал страх, мгновенно спрятавшись под кое-как восстановленной вопросительной улыбкой.

– А именно? – с голосом ему удалось справиться лучше.

– Вы обещали сообщать мне о всех известных вам планах мастера Боля, не так ли? – не дождавшись ответа от мастера, человек в черном продолжил говорить. Он был уверен в своей правоте. – И что же происходит? Две недели назад, во время совещания в Амстердаме, мне сообщают, что трое людей вашего Магистрата прибыли в город. Они убивают наших людей, посланных за ними, и исчезают. Вы можете мне это объяснить, мастер?

При последних словах в голосе человека в черном прорезались угрожающие нотки. Гость пожал плечами, смотря в сторону.

– Вы должны немедленно рассказать, откуда Магистрат знает о собрании в Амстердаме и что означало это предупреждение? – потребовал хозяин, вращая в руках пустой кубок.

Мастер вздохнул, поправляя рукой волосы.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Мастер Боль далеко не всегда обсуждает свои действия с нами, – произнес он намеренно четко, почти по слогам, словно объяснял что-то ребенку. – Единственно, я могу узнать этих людей, если вы опишите их мне. Вы ведь можете это сделать?

Видимые под капюшоном тонкие губы хозяина комнаты сжались в совсем незаметную линию. Спустя пару секунд он холодным, злым голосом ответил:

– Могу, господин выборный мастер. Их было трое и они прибыли на «Толстой Кэтти», корабле некоего Батиста Камбеа. Этот капитан долгое время работал на вас. Они представились людьми какого-то Родерика Виндорта, капитана наемной рейтарской роты, приехавшими в Соединенные Провинции для вербовки людей. Все трое – дворяне. Их предводитель был высоким, богато одетым светловолосым человеком. Второй был немногим пониже, но гораздо шире в плечах. Видевшие его утверждают, что он не иначе, как бывалый солдат или офицер. Третий – невысокий, черноволосый мужчина. По происхождению – лифляндец. Он был магом, как выяснилось позже. С его помощью эти трое убили четырех наших агентов и одного весьма уважаемого члена малой палаты городского магистрата и магистра алхимической науки. Вот и все, что мне известно. Мы будем выглядеть смешно перед Жозефом дю Трамбле, если не сможем найти трех ваших посланников, спокойно убивающих наших людей и…

По на мгновение дернувшемуся лицу гостя, человек в черном понял, что допустил ошибку, упомянув имя французского «серого кардинала».

– И обязаны показать ему вашу компетентность в подобных вопросах. Да? – усмехаясь подсказал хозяину мастер. Он знал, что пока еще нужен человеку в черном, а поэтому мог не боятся смерти. Какое-то время.

Левый уголок губ у его собеседника дернулся и усмешка мгновенно исчезла с лица гостя. Не стояло смеяться над человеком такой власти, как человек в черном.

– Ты знаешь их? – спросил хозяин, отбросив всю показную вежливость. Теперь он был зол из-за своей ошибки и из-за насмешки мастера.

– Нет, – покачал головой гость. – У мастера Боля много своих людей, выполняющих его задания и неизвестных мне. К тому же сейчас в город вернулся мастер Штейнман. И вся эта затея вполне может быть делом исключительно его рук.

– Фридрих Штейнман?! – человек в черном мгновенно напрягся, вцепившись руками в подлокотники кресла.

– Да, несколько дней тому назад он приехал из Кракова. Преподавал мистику в тамошнем университете.

Человек в черном встал из кресла, несколько раз прошелся по комнате из угла в угол. Затем, успокоившись, достал из шкафчика в углу комнаты четыре черные свечи. Расставив их квадратом на полу, вокруг кресел, зажег фитили, произнося каждый раз фразу на непонятном гостю языке. Покончив со свечами, он удовлетворенно осмотрел дело своих рук и вернулся в кресло.

– Теперь мы можем не опасаться вмешательства с его стороны, – сказал хозяин комнаты, имея в виду мастера Штейнмана. – Нам остается договориться о следующей встрече и о том, какую информацию ты тогда предоставишь мне.

– Полагаю, через неделю вы вернетесь в Бремен, тогда я буду более осведомлен о делах мастера Боля, – гость по-прежнему был вынужден обращаться с человеком в черном на «вы». Судьба мастера напрямую зависела от хозяина этой комнаты и они оба это хорошо знали.

– Нет! – отрезал собеседник. – Штейнман в городе. Я не хочу лишний раз подвергаться опасности встречи с Фридрихом. Мне не нравится идея вступить с ним в поединок, хотя он и уступает мне в искусстве.

Гость незаметно пожал плечами, подвергая про себя сомнению последнее высказывание хозяина.

– Ты приедешь в Мюнстер через полторы недели, – заявил человек в черном. – Там я найду тебя сам. Ты должен привезти мне всю информацию о посланцах Ганзы в Амстердам, о планах Магистрата относительно союза Ост-Индских компаний.

– Я вынужден еще раз напомнить о том, что от нашего с вами союза пользу пока извлекаете лишь вы.

В голосе ответившего ему хозяина комнаты прозвучало неприкрытое раздражение:

– Я уже обещал отдать тебе Любек в полное владение, помочь получить дворянский титул. У тебя будет своя маленькая Ганза после моей победы.

Гость удовлетворенно кивнул, соглашаясь со словами хозяина. Он не верил ему ни в чем, но что могло помешать ему использовать этого закутанного во все черное человека для осуществления своих собственных планов.

XVI

Утро для Франца Ринглера начиналось весьма и весьма удачно. Несмотря на духоту, в его таверне «Мракобес» собралась толпа народу. Солдаты графа Лейгебе, наемники капитана Виндорта, обычные бюргеры праздновали вчерашнюю победу. Было шумно и весело. Служанки не успевали разносить вино и пиво, а сам хозяин, жутко ругаясь, пытался одновременно угодить посетителям и приготовить жаркое.

Потом произошло то, за что Франц не переставал себя винить еще долгое время после описываемого происшествия. Не меньше года.

В таверну вошли трое. Один высокий, широкий в плечах здоровяк, с мечом и пистолетами на поясе, одетый в чистую белую рубашку и черные кожаные штаны. Двое других, невысоких – гораздо ниже своего спутника – были одеты в черное и тоже были при оружии. Оружием Франц не интересовался – это дело городской стражи. В одном из этих двоих можно было признать иностранца, скорее всего англичанина.

Троица заняла край стола и англичанин – как бог свят, англичанин – потребовал темного пива. Говорил он с акцентом. Франц заметил, как сжимаются кулаки у излишне горячих голов при виде иностранца, да еще и из страны, где живут одни еретики.

Наблюдая за залом, трактирщик едва не пропустил того момента, когда вошли еще трое посетителей. Разнаряженные молодые парни, не иначе сынки богатых родителей, уселись напротив первой троицы и начали о чем-то переговариваться, не спеша делать заказ. У этих тоже были при себе мечи. Франц с сомнением взглянул на двух своих племянников-вышибал.

Бюргер, заказавший жаркое, кинул требовательный взгляд на хозяина и тот прогнал из головы всякие посторонние мысли, думая только о готовке и о выручке, которую получит за сегодня.

– Хозяин! – раздалось громко по всему залу. Франц приподнял голову, стараясь понять, кто его звал. Так и есть, коротышка, который не англичанин, из первой троицы, махал рукой, настойчиво подзывая его к себе.

Отирая руки о фартук, Франц подошел к нему.

– Ну? – спросил он. – Чего изволите?

Коротышка бросил пригоршню дукатов на стол:

– Комнату и принесешь туда вина, да чего-нибудь пожрать.

– Третья справа, ваши милости, – трактирщик показал, куда идти и взял монеты, стараясь приветливо улыбаться благородным господам. Как же он сразу не понял, что они – «их милости». Кинулся бы тогда на встречу, фартук бы по полу перед ними стелил. Может дукатом больше и досталось бы. Мог бы, мог бы сразу догадаться, как только чистую, белую рубашку увидел.

Жаркое он решил отдать этим троим, а не заказавшему его толстому бюргеру, который чуть ли не со слезами отдает каждый грош. Надо будет туда еще перца положить. Благородные господа это оценят. Перец-то дорогой, не каждому по карману. У него на донышке банки горсточка есть, купленная за бешенные деньги.

Двое благородных господ встали и пошли наверх, в свою комнату. Англичанин – слуга, судя по всему – остался сидеть за столом и пить пиво.

Франц мечтал о дукатах, которые получит от господ за угодливость и предусмотрительность, когда в зале раздался женский визг. Трактирщик мгновенно взвился в воздух, выискивая взглядом источник неприятностей.

Слуга-англичанин хлопнул по заду одну из служанок – Марту – и теперь довольно лыбился, глядя на нее. Двое сыновей брата Франца, работавших у него вышибалами, угрожающе сжав кулаки, уже двинулись к нарушителю спокойствия. Хозяин движением руки остановил их.

Бог с ним, не убудет от Марты. Зато проблем с благородными господами не будет. Так жить легче и денег больше.

Но неприятностей избежать не удалось. Один из разнаряженных юнцов вскочил и негодующе заорал, указывая пальцем левой руки на англичанина:

– Поганая протестантская свинья! Приехал сюда наших девок лапать! – в правой руке он держал нож.

Англичанин мгновенно поднялся на ноги с лавкой, на которой только что сидел, в руках. Тех, кто занимал ее вместе с ним, он стряхнул, словно и не замечая. Франц вздохнул, понимая какая неприятная вещь произойдет сейчас с юнцом. Или с его собственной лавкой, которую наверняка придется чинить.

Смахивая со стола все, что на нем стояло, англичанин – сильный, собака, при своем-то хилом росте – обрушил лавку на юнца. Трактир содрогнулся, одна ножка у стула подломилась, и то, что еще не успело оказаться сметенным на пол, медленно туда съехало по накренившейся столешнице. Парню, которому предстояло быть жертвой этой исполинской палицы, удалось уклониться в сторону. Лавка переломилась пополам, англичанин отбросил обломки в сторону.

Дружки юнца вскочили, достав ножи, и бросились на англичанина. Племянники Франца бросились разнимать дерущихся, используя для этого свои добротно сделанные дубинки, способные ударом по темечку остудить даже самого заядлого драчуна.

В драку ввязался весь трактир. Бюргеры и графские солдаты были целиком на стороне парней, задиравших англичанина. Среди наемников Виндорта было несколько иностранцев, которые посчитали своим долгом помочь слуге, попавшему в переделку в стране, равно чужой и для них, и для него.

Кто-то кинул кувшин в одного из вышибал и попал в лицо, здоровяк прикрыл лицо руками, выронив дубинку. Толстый бюргер, обладатель благородной проседи в волосах, с озверевшей физиономией схватил ее и начал бить племянника Франца по голове, приговаривая:

– Вот тебе за прошлое воскресенье! Помнишь, как выставил меня, сказав, что я пьян и мешаю другим посетителям?! На, получай! На! На! А помнишь Пасху?! На! Ты тогда со своим братцем и дядюшкой-сквалыгой заставили меня заплатить два раза! Вот тебе, стервец!

С губ бюргера, восстанавливающего справедливость, летела клочьями пена, но он этого не замечал, удовлетворяя свою злость.

Франц понял, что следующим объектом бюргерской любви к ближнему может стать и он сам, а потому – оглядевшись – подхватил полено для камина, да подтянул поближе самый большой свой кухонный нож. Так, на крайний случай.

Тем временем троица юнцов и англичанин, сцепившись в яростный клубок, каталась по тому месту, где когда-то возвышался стол, а сейчас лежала гора щепа, черепков от битой посуды, да остатков еды и питья. Клубок покатился в сторону стену и словно случайно зацепил одного из тех немногих людей, кто не спешил присоединяться ко всеобщему побоищу. Гейнрих Патер, так он себя называл, жил вместе со своими братьями в Большой комнате, на втором этаже. Платили они вовремя, да еще немногим больше, чем нужно. Гейнрих говорил, что живший вместе с ними человечек в рясе – важный человек, крупная шишка в каком-то монашеском ордене, а он и его друг – братья-послушники, охранники.

Клубок немного повозился на этом месте, а потом распался на составляющие части – четырех человек – оставив позади себя, у стены, сложенного вдвое, сидящего на полу Гейнриха Патера, пытающегося зажать ладонью резаную рану в животе.

У всех четверых, словно по мановению волшебной палочки, появилось в руках оружие: мечи, пистолеты, кинжалы. Двое немедленно бросились наверх, оставшиеся двое – англичанин и юнец, оскорбивший его – в шумихе быстренько накостыляли второму вышибале и оставили его отдыхать у стены. Затем успокоили взбесившегося бюргера, стукнув его пару раз дубинкой, отнятой у охранника. Жертву бюргера – другого вышибалу – успокаивать не пришлось.

Еще несколькими мгновениями позже потасовка как-то незаметно завершилась. Люди стояли там, где их застал конец драки и недоуменно смотрели друг на друга. Кто-то улыбался, кто-то утирал кровь, кто-то сплевывал зубы.

– Никому не двигаться! – заорал англичанин, выставив перед собой меч, – Все, что здесь происходит, происходит здесь по приказу императора Фердинанда!

Юнец тем временем расхаживал по таверне и расставлял людей:

– По стенкам, не двигаться! Повеление его императорского величества Фердинанда II, облава на мятежников!

Один из наемников из роты капитана Родерика Виндорта попытался возмутиться, но парень взмахнул мечом, рейтар сглотнул, когда клинок отпрыгнул от его горла, и прошел на указанное ему место.

Расставив всех так, как им это было для чего-то нужно, двое этих странных людей тоже нашли себе места. Юнец встал у стены напротив входа и принялся насвистывать веселую песенку, изредка бросая предостерегающие взгляды на тех, кто пытался пошевелиться.

Англичанин («Кто его господа?!» – с ужасом подумал Франц) затаился около двери в трактир так, чтобы его не было заметно поначалу, когда только войдешь в таверну. В руках он теперь держал пистолет, меч стоял рядом так, чтобы его можно было в любой момент подхватить и пустить в дело.

«Эти двое – безумцы!» – мысль вертелась в мозгах Франца.

«Старый Карл – сукин сын! Мозги завтра вышибу» – напрягая всю свою многострадальную голову, подумал племянник Франца, пострадавший от бюргера.

«… spititus sancti. Amen,» – было последним, что погасло в разуме Гейнриха Патера.

Сверху внезапно послышались глухие, не совсем разборчивые крики и удары. Потом прозвучал звон чего-то стеклянного, разбиваемого об пол. Потом там стали рвать что-то плотное, неподдающееся грубой физической силе.

«У меня был ковер в Большой комнате!» – с ужасом подумал трактирщик. Ущерб, нанесенный его таверне, заставил его пустить слезу, но поймав ледяной взгляд юнца с мечом, Франц после нескольких неудачных попыток слизнул ее языком. Лицо его выдавало небывалое разочарование в жизни.

Потом в Большой комнате начли что-то двигать с места на место, послышались громкие радостные вопли. Трактирщик узнал голос того коротышки, из благородных господ, взявших штурмом его таверну и приступивших к ее планомерному разграблению.

– Живы, – сказал англичанин.

Юнец согласно кивнул головой и, сняв с очага начавшее подгорать жаркое, оторвал от него зубами большой кус.

Именно тогда и произошло то, чего никто из простых посетителей таверны не ожидал. В «Мракобес» ворвались двое вооруженных людей. Закутанные в одинаковые серые плащи, они наверняка предполагали увидеть тот образцовый разгром, который был произведен в таверне, и поэтому ничему не удивлялись.

Оба они бросились к юнцу, который подавился куском жаркого, и, судорожно пытаясь откашляться, принял стойку, убрав свободную от меча руку за спину.

Англичанин разрядил в одного из незнакомцев пистолет, попав ему в ногу. Нападавший закричал от боли и попытался было ударить англичанина, медленно подбирающегося к нему с мечом. Иностранец отбил удар, нанеся свой. Раненому удалось парировать и отхромать немного назад, занимая более выгодную для себя позицию.

Тем временем юнец пытался отбиваться от наседавшего на него второго из нападавших. У него это получалось плохо – его душил кашель и слишком большой кусок мяса в горле.

За несколько ударов англичанин разделался со своим противником, оставив его лежать у самого входа, и ринулся на помощь своему молодому товарищу. Тот пытался прикрыться мечом, стоя уже на одном колене. Промедли иностранец еще секунду, и юнец расстался бы с жизнью.

Англичанин одним прыжком преодолел отделявшее его от места схватки расстояние и нанес удар в спину второму из нападавших. Пришелец выронил оружие и упал на колени, захрипев. Англичанин ударил еще раз и противник повалился на пол трактира, лицом вниз.

Юнец лежал, свернувшись клубком, держа себя за голову – у него было отсечено ухо. Англичанин оглядел шеренгу стоявших перед ним плененных посетителей. Взгляд его остановился на Марте, той самой трактирной девке, из-за которой начался погром в таверне.

– Ты, – свирепо произнес англичанин с жутким акцентом, указав на нее. – Помоги ему, перевяжи!

Та бросилась к юнцу, но растерянно остановилась над ним, рыская глазами по комнате:

– Чем?

– Что?! – рявкнул англичанин, даже не поворачивая головы в ее сторону. Он опять стоял у двери, зарядив пистолет.

– Чем перевязать? – испуганно пролепетала служанка.

– Да хоть платье свое порви, дура!

Марта начала рвать юбку на полосы и обматывать ими голову пострадавшего парня.

По лестнице начали спускаться люди. Двое тех, которого по началу Франц принял за благородных господ, и двое из друзей раненого юнца.

– Все, – отряхивая руки, произнес высокий «благородный господин». – Мы можем идти.

За спиной его раздавался вширь добротно набитый чем-то мешок. У его спутника, «благородного»-коротышки была перевязана левая рука. Несмотря на ранение, он шел улыбаясь.

– Что с ним? – спросил один из друзей юнца, который немного покачивался, словно изрядно выпил или его сильно ударили по голове. И указал на раненого парня, которого перевязывала служанка Марта.

– Ранил один из тех двоих, – англичанин указал на трупы.

Высокий «благородный» кивнул и ткнул пальцем во Франца:

– Сбегай до магистратуры, вызови сюда стражу.

Хозяин таверны было дернулся вперед, но затем остановился и спросил:

– А что мне им сказать-то?

– Скажи, что по велению императора Фердинанда поймали и казнили пятерых шпионов-униатов, – ответил вместо высокого тот, что поменьше. – Трупы пусть сожгут: среди шпионов был колдун.

Раненый юнец тем временем успел сунуть руку Марте за пазуху и что-то жарко шептал ей на ухо.

– Пойдем, Лойхте, – позвал его раненый.

Парень нехотя отпустил служанку и встал с пола, оправляя одежду. Поднял меч и, внезапно разозлившись, пнул ногой выроненный во время схватки остаток жаркого.

Выйдя на улицу, раненый невысокий «благородный» проорал в спину бегущему за стражей трактирщику:

– Мы еще заглянем к тебе вечером. Приготовь нам вина получше!

Пятеро остальных его спутников дружно захохотали и этот смех долго еще преследовал несущегося вприпрыжку через высыхающие лужи Франца Ринглера, хозяина таверны «Мракобес».