Текст книги "Всадники (СИ)"

Автор книги: Антон Перунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 18

Замок Чернагора и г. Гребенск. 23 июня 1647 года.

После обязательной утренней разминки, братья Хортичи облились ледяной колодезной водой и перехватив пару вчерашних пирогов на кухне, отправились на конюшню. И дело не только в том, что заскучали по своим чудо-скакунам. Вчера князь напомнил им о необходимости во чтобы то ни стало перехватить Эрика – связного Кречера.

Оседлав коней, парни выехали из замка. Верхами, на рысях, дорога до «Подковы» заняла всего минут пятнадцать. В харчевне стояла тишина. Ни посетителей, ни лошадей у коновязи – никого. Самого Куцего братья в зале тоже не увидели.

– Видно у них все начинается с обеда, а самый разгар – вечером и ночью. – Заметил Тадек, усаживаясь за стол.

– Интересно, нам предложат перекусить? – буркнул Марек.

– Ты только что съел пирогов, обжора!

– Не скажи, разве это еда? Так – перекус. Я бы с удовольствием сейчас умял большую тарелку глазуньи с ветчиной и шкварками.

– Да, теперь, когда ты так смачно рассказал, я и сам захотел поесть.

Они переглянулись и довольные расхохотались. На поднятый братьями шум из поварни выглянула детская голова.

– Эй, малец, иди сюда! Тебя как кличут?

– Митроха, – с интересом разглядывая русинов ответил мальчик.

– Вот что, Митроха, мы голодны, сообрази чего-нибудь интересного, мы в долгу не останемся. – Марек подмигнул пареньку.

– И вот еще что, позови Снежану, она служанкой работает у вас…

– Ффу, я и так знаю кто такая Снежанка, – Митроха с деловым и независимым видом протянул сложенную лодочкой ладошку, – все сделаю, но на слово я не верю.

– Ишь ты какой… а подзатыльник получить не хочешь?! – гневно воскликнул Марек.

Мальчик сразу же отскочил на пару шагов, посверкивая из-под длинной русой челки зеленовато-серыми глазами.

– Подожди, Марек. – Тадеуш остановил начавшего вставать брата, – а ты, Митроха, иди сюда, я тебе монетку дам.

Получив плату, нахальный мальчуган резво побежал выполнять поручения.

Когда спустя несколько минут ожидания в зал вплыла Снежана, Тадек сразу же встал, приветствуя девушку.

– Чего изволите, милостивые господа? – Посверкивая глазами и с трудом сдерживая радостную улыбку, задала она обычный вопрос.

– Снежинка, я так рад тебя видеть, – чуть осипшим от внезапного волнения пробормотал Тадеуш.

Марек, глянув на замолчавшего брата, вклинился в разговор:

– Принеси нам, девица, всего и много. Что у вас есть свежего? Мы вот про глазунью яиц на пяток мыслили, да с колбасой жареной, да со шкварками. Хлеба, масла топленого, брынзы, а на сладкое творога со сливками и медом, и жбан взвара травяного.

– Все будет сделано. – Снежана продолжала стоять глядя на Тадека.

– Если ты будешь и дальше пялиться на моего братишку, сделано будет к ужину, поспеши, я голоден как волк.

Улыбнувшись Тадеку на прощание, Снежана ушла на кухню. На этот раз ожидание оказалось совсем коротким. Стол быстро заполнился едой, и братья на время позабыв обо всем, увлеченно принялись поглощать все принесенное девушкой. Покончив с угощением, они расплатились и вышли на двор, Снежана вышла следом. Марек поняв, что третий – лишний, отошел в сторонку, а Тадек с девушкой по ручку пошли к реке через большой сад, разбитый позади корчмы.

Марек так и не дождался появления Куцего. Но не расстроился. Сам себе он готов был признаться – трактирщик очень не прост и в хитрой игре с ним можно и получить по зубам, а не отхватить куш.

Но времени даром не терял, внимательно осмотрел еще раз все хозяйство, конюшни, прогулялся тут и там, заглянул повсюду, запоминая все мелочи. Через минут пятнадцать во дворе появился Митроха, с интересом принявшийся наблюдать за русином. Марек, преодолев первый порыв стукнуть мелкого нахала по шее, решил подозвать его к себе.

– Эй, паренек, иди сюда.

– А драться не будете?

– Не буду, бегом давай!

– Чего надо, господин воин? – с независимым видом спросил малец.

– Я так погляжу, ты парень хваткий и глазастый. Хочешь заработать?

В глазах мальчика загорелся огонек:

– А сколько?

– От тебя зависит. Слушай сюда. Ты ведь все про всех знаешь здесь, верно?

– А то, много всего знаю! – самодовольно улыбаясь, ответил Митроха.

– А про Кречера знаешь?

– А что про него знать? В аду чертям с ним весело поди… – раздраженно бросил мальчишка.

– Что и тебе досадил?

– Драться любил, вечно как ни увидит, сразу плеткой… а что ему? Все его боялись.

– А кто в отряде его был, всех помнишь?

– Всех наверно, они часто у Куцего столовались.

«Ого, интересно девки пляшут, значит, столовались?! Так, продолжим» покатал услышанное в голове Марек.

– А Эрика помнишь?

– Ха, а чего помнить то, хорька жадного?! Он редко бывает, как приедет, вечно с хозяином шепчется, к девкам пристает…

– За что ж ты его так? Неужто на хоря похож?

– Ага, худой, зубы острые, нос торчит, глазки бегают…

– Давно он у вас не появлялся?

– А чего, вы разве не всех их перебили? Вы ж вроде всю банду положили там, в горах…

– Хм… нет, такого не припомню… Жив он, по всему выходит. И если ты, когда он в «Подкове» появится, мне весточку передашь, я тебе щедро заплачу.

– А сколь? У всех щедрость разная…

– Полтину серебром. Хватит с тебя, Митроха?

– Договорились, – мальчишка с взрослым видом кивнул головой, подтверждая сделку.

– А пока, вот тебе десять грошей, задатком. Ну, беги, поди делов то хватает.

– Ага, – и Митроха довольно сжимая в кулачке монеты порысил куда-то.

Марек еще раньше заметил, что брат возвращается, потому и разговор с жадным до денег мальцом свернул быстро. На лице Тадеуша блуждала счастливая улыбка.

– Ну как? Получилось что? – выезжая со двора спросил Марек.

– Да, все обговорили, обещала сразу весть послать.

– А как она тебе ее пошлет? Об этом вы договорились?

– Нет, не подумал…

– Эх ты, шляпа! Ладно, я тоже время не терял, мальца этого шустрого – Митроху, сумел подрядить, только ему не хочу про ваши дела с Снежанкой говорить. – Довольный своими успехами, похвастал Марек брату.

– Молодец. Теперь надо все командиру рассказать.

– Так поскакали! Может он еще в замке?

И Хортичи стремительным легким галопом понеслись по еще сонной с утра главной улице Гребенска.

* * *

Непривычно было встречать рассвет в старинном замке после стольких месяцев скитаний. Иногда отцу Филарету, в прошлой жизни – до пострига – отроку Алексею, казалось, что вернулись прежние времена и он снова помощник лекаря в Радославле. Там они жили при дворце императора, но комната Алексея была скорее крохотным чуланом, куда едва вмещалась узкая койка. У самого лекаря покои, к которым и примыкал чулан, были не многим лучше. Кроме такой же узкой койки – там стояли бесчисленные полки и шкафы с пузырьками и сушеными травами, небольшой умывальник и старый колченогий стул.

Здесь же, в Чернагоре, покои, отведенные отцу Филарету, были просторными и светлыми. Широкая кровать теперь пустовала, горец покинул замок, но монах так и не позволил себе занять ее. В углу был брошен на пол матрас, набитый соломой, который служил ему постелью. Да и не так это было важно, поскольку большую часть ночи монах молился, восполняя леность, посещавшую его днем.

За окном уже звучала утренняя песнь воинов – звуки сплетающихся в причудливом танце клинков стали привычными для уха. Монах поднялся с колен, закончив утреннюю молитву земным поклоном. Через окно он с удовольствием понаблюдал за тренировкой князя Борута и его молодцев.

Невольно вспомнились занятия молодого принца с дружиной. Вот также с утра занимались, не так красиво, как князь, но все же… Жаль принца, погиб таким молодым. Царствие ему небесное! Оставил после себя двух очаровательных дочек на руках отца. Что и говорить Император внучек любил, особенно старшую, Еву. Ее при дворе все любили, кто был близок к императору. Младшая, Екатерина, не такая была, не хуже, просто другая. Кажется, им по шесть лет было, когда отец Филарет покинул дворец и Радославль для жизни в монастыре.

Тренировка подошла к концу, воины обливались ледяной водой у колодца, и отец Филарет оторвался от воспоминаний, возвращаясь в настоящее. На кухне, куда он зашел, госпожа Штадель уже вовсю командовала женами дозорных, подготавливая завтрак. Заметив отца Филарета, все радостно его приветствовали, подошли под благословение, хоть монах и просил их не отвлекаться на него. Женщины продолжили свои занятия, а отец Филарет устроился в уголке, где его уже ждала краюшка хлеба и большая кружка молока. На его удивленный взгляд, госпожа Штадель вкратце поведала о том, что теперь молоко здесь будет постоянно и не гоже отцу Филарету пить одну только воду.

– Благодарю, давно мечтал о молоке, – ответил на это монах, даже не подумав возразить.

Во дворе замка было уже многолюдно. Народ собирался теперь каждое утро, всем нравилось наблюдать за тренировками князя. И хоть любопытное зрелище подошло к концу, люди не расходились, коротая время до завтрака. На отца Филарета обращали внимание, как-то сразу светлели, кланялись. Проповедника не было видно, да Кристоф и не любил вставать рано. Обычно появлялся к завтраку, а потом шел в часовню, которую уговорил графа отдать ему на обустройство. Отец Филарет только раз там и был, как-то грустно было от суеты Кристофа, его повелительных манер, громкого голоса. Руководитель из него был неплохой, сумел быстро народ помогать заставить. Сам лишь командовал и поучал. Отца Филарета предпочел не замечать, что только порадовало монаха.

После отъезда горца, заняться вроде бы и нечем было. Отец Филарет заглянул в оружейную, где трудились уже Яков с Андреем. Оба отвлеклись, радостно поздоровались, видно было что этот труд доставляет им удовольствие. Маленький Борислав ворвался в оружейную, но притормозил, завидев монаха.

– Здрасте, – неловко сказал он.

– Здравствуй, Славко, – откликнулся отец Филарет, – слышал, ты теперь у князя служишь.

– Да, – сразу оживился мальчишка, – уже третий день. Вот и сейчас спешу. Только передать отцу велено, чтоб завтракать шли. Князь сказал, – он нахмурился, припоминая, и выпалил, – дело – делом, а и о хлебе забывать не гоже. Вот.

– Ну, молодец, – похвалил монах, – и правда, позавтракать надо. Я вот уже успел. Прожорливый что-то стал на свободе-то.

– Идем, – кивнул сыну Яков, который тут же убежал, – а вы, отче, собрались куда?

– А в город, думаю прогуляться. Погода хорошая, – тут же решил монах, – Да и в церковь зайду. Давно я в храме Божьем не был.

На этом они распростились, а монах, зайдя к себе в комнату, собрал кое-какие вещи в дорогу, удивляясь, что же он раньше не подумал пойти в город. Двор опустел, видимо все на завтрак ушли, только дозорные у ворот негромко переговаривались.

Вскинув котомку на плечо, отец Филарет уже отправился к воротам, когда его окликнул князь. Монах остановился, поджидая. Дозорные сразу же замолчали, вытянулись по струнке.

Адам подошел быстрым пружинистым шагом, спросил с ходу:

– В город собрались, святой отец?

– Да, князь. Пройдусь. Разомну косточки.

– Я хотел коня вам дать, теперь есть такая возможность, хоть и не слишком хорош – все не пешком.

Монах улыбнулся и покачал головой.

– Не стоит, князь, в пути я отдыхаю, а верхом для меня – одно баловство. До города то близко совсем, а я уж соскучился по дороге. Пойду так, уж не сердись.

– Да я понимаю, – улыбнулся Адам, – идите, коли так. В церковь, наверно?

– Да, князь, хотелось бы.

– Я поговорить хотел… Но не сейчас, может позже. И я занят, и вас не хочу задерживать. До встречи, тогда.

Князь пошел обратно, а монах зашагал по дороге, уходящей вниз – к Гребенску, наслаждаясь утренней свежестью, пением птиц, видом далеких гор – все еще в легкой дымке. Он и, правда, любил ходить пешком, хотя давнее повреждение подколенных связок порой давало о себе знать. Вот и сейчас правая нога быстро уставать стала – пришлось присесть у обочины, чтобы дать ей отдых. Отец Филарет достал из котомки нож, срезав росшую рядом тонкую березку. Очистив ее от веток и коры, он пошел дальше, опираясь на нее, чувствуя себя с посохом уже гораздо увереннее. Только чуть пожалел о посохе, отобранном разбойниками – тот был настоящим произведением искусства, единственная роскошь, которую позволял себе монах за последние десять лет.

В город он вошел, когда солнце поднялось уже высоко. Из «Алого Дракона» доносились дивные запахи пирогов и жаркого. Прохожие оборачивались, провожая его взглядами, а он, словно не замечал, весь уже устремился к церкви, купол которой, блестя на солнце, завладел всеми его мыслями.

Храм, который тогда, в полутьме, показался ему заброшенным, сейчас, при свете дня смотрелся иначе. Все-таки умели здесь строить. Красота линий сложенных из камня стен, тяжелые дубовые двери, украшенные резьбой, небольшие оконца с цветными витражами, забранные узорчатой решеткой. Все сейчас виделось в другом свете. Не так много усилий потребуется, чтобы все привести в порядок. Гораздо важнее, что внутри…

Но мысли эти лишь на мгновение промелькнули. Отец Филарет опустился на колени на пыльную землю перед каменными ступенями и на несколько минут замер, вознося Творцу безмолвную благодарственную молитву. Только поднявшись на ноги, он заметил стоящую рядом женщину, совсем еще молодую, в черном вдовьем наряде.

– Благословите, батюшка, – попросила она ясным голосом, глядя на него с робкой улыбкой.

– Бог благословит тебя, – монах осенил ее крестным знаменем и спросил, – как тебя зовут?

– Фрося. Ефросинья.

– Скажи мне, Фрося, а не знаешь ты, у кого ключи от храма?

– Знаю. Я ж тут немного приглядывала, только сил на все не хватало, дети малые, хозяйство… Ключ здесь, у сторожа в ратуше. – Она указала на высокое здание напротив церкви. – Прямо через площадь. Я могу сбегать.

– Сделай милость, очень тебе буду благодарен.

– Да что вы, батюшка, мне не трудно, я мигом.

Ожидая Ефросинью, монах обошел церковь кругом, внимательно оглядывая и дорожку вокруг храма и стены, которые оказались целехонькими, что немало порадовало. Только витражи были кое-где разбиты, но сейчас это казалось мелочью.

Покосившийся крест на колокольне удручал – добраться самому пока не представлялось возможным. Трещины на ступенях совсем не волновали, а вот с крестом надо было думать – не хорошо это.

Наконец на площади снова показалась Фрося. Она отдала ключ, и спросила, может ли еще чем-то помочь. И так как монах, поблагодарив ее, отрицательно покачал головой, Ефросинья ушла, объяснив, что времени сейчас совсем нет, но позже обязательно еще зайдет.

Ключ легко повернулся в скважине и отец Филарет открыл тяжелую, заскрипевшую на заржавленных петлях, дверь. Внутри царил полумрак и прохлада. На каменную плитку пола падали цветные зайчики света от сохранившихся витражей.

Отец Филарет не заметил, сколько времени он простоял посреди храма, оглядывая иконы, проникаясь духом церкви. Потом обошел весь храм приложился к каждому образу. Видно было, что хоть и не идеально, но за храмом следили. Пыли было совсем немного.

Вот в алтаре было похуже – сюда явно уже года два не заглядывали. Хотя все оставалось на своих местах – престол, семисвечник, книги на полках, пара простеньких облачений в ризнице, пожелтевших от времени, но вполне еще пригодных, все было покрыто толстым слоем пыли и казалось серым и неприглядным. Оставив в сторону посох и сбросив котомку, отец Филарет засучил рукава и принялся за уборку. С большой любовью прикасался он к каждой вещи, словно к неожиданно вернувшимся к нему старым знакомым.

За делом незаметно пролетел день, даже голода он не чувствовал, пока вновь пришедшая Фрося не позвала его, сообщив, что принесла поесть. Наспех перекусив и поблагодарив добрую женщину, за подол которой цеплялся малыш лет пяти, монах снова принялся за работу. Лишь, когда свет, падающий из окон, стал совсем тусклым, он засобирался в обратный путь, решив завтра же прийти сюда снова.

Отдав ключи сторожу в Ратуше, который глянул на него острым заинтересованным взглядом, отец Филарет хотел было уходить, когда сторож окликнул его.

– Эй, батя. А ты чего, новым попом у нас будешь?

Монах приостановился:

– Может и буду. Посмотрим.

– А ты дом то церковный смотрел? Ты глянь, глянь, может передумаешь.

– А что не так с домом? – Отец Филарет скорее обрадовался сообщению сторожа, чем насторожился. Вот ведь как, дом то он и не приметил.

– Так там, батя, одни стены остались. Все обвалилось, крыша течет. Да ты вон возьми ключ, сходи сам глянь. Мож, передумаешь, а мож, это. Скажешь голове. Чтоб нанял кого, это ведь лучше заранее обговорить. А то он тебе дом и не показал, потому что знает. А согласишься, так он после уже гроша ломанного не даст. Скажет, раньше думать надо было. Он такой.

– А большой дом то?

– Ну, как, не хоромы. Да ты чего ж не сходишь?

– Тебя зовут то как?

– Трифон я, а что?

– Да вот, Трифон, устал я сегодня, дом же не убежит. А завтра – с утреца опять приду. Будешь здесь?

– А куда ж я денусь? – Удивился Трифон. – Ну, ты, батя, как скажешь, насмешил, ей богу!

– Вот и хорошо. Так я бы с тобой дом и осмотрел. Вижу, хорошо знаешь его.

– А как же, знаю. И покажу. Вон брата, попрошу заменить меня, и покажу!

– Значит, договорились?

– Ну, а как же. Я не голова, осторожничать не привыкши. Раз слово дал – выполню. Труда не составит. А ты бы помолился, батя, в ответ то. Внучка у меня на сносях. Родить должна скоро. Боимся мы, как бы чего не вышло. Первенца ждет.

– Помолюсь, Трифон! А внучку как зовут?

– Милой кличу, а так Людмила, по церковному то. Бывший поп ее и окрестил. Здоровый был мужик. Крепкий, а уж какой голос, на другом конце Гребенска слыхать было. Жаль, помер.

– И давно вы без священника?

– Да как сказать. Был тут один пару лет назад, странный, такой, тихий, так сбежал. Чего уж ему не понравилось, ума не приложу.

– Может дом и не понравился?

– А может! Что-то я и не подумал. Точно ведь. Мож, зря я тебе про дом-то.

– Не зря, руки есть, придумаем что-нибудь.

– Ой, батя, вот я трепло, задерживаю вас разговорами. Ты уж не серчай. А завтра жду. И брат подменит. Или внука посажу – нечего ему лодырничать.

– Прощай, Трифон, после завтрака и появлюсь.

Распрощавшись со сторожем, отец Филарет направился обратно в замок. Дорога в гору давалась труднее, и он часто отдыхал, опираясь на палку. Но и это не могло омрачить его радость. Он ощущал прилив сил и мечтал уже, как начнет служить в храме. Подумал еще, что надо бы и, правда, с головой обговорить. Стать городским священником. Вот оно счастье то будет. И мыкаться по миру уже не так хочется. И службу в настоящем храме ни с чем не сравнишь.

Так, весь погруженный в мысли добрался он до ворот Чернагоры. Оглянулся еще раз на город посмотреть, увидел купол храма и крест вдали в лучах заходящего солнца, подумал растроганно, нет, не оставил его Господь, раз такое счастье посылает, значит на верном пути стоит.

Глава 19

Дома Марицу ждали. Все собрались в общей столовой вокруг лежащего с несчастным видом Матвея, тетка пыталась рассказывать детям сказку о драконе с которого началась история Вендии, но выходило у нее не очень. Дети почти не слушали, баловались, стараясь досадить друг другу так, чтобы тетка не заметила. Павел что-то вырезал из дерева, сосредоточенно хмурясь.

Марица застыла у входа, наблюдая эту картину. Вот так же они будут и без нее собираться. И так холодно на душе стало. Показалось, что уже ей здесь не место. И без нее им хорошо. Первым ее заметил Матвей, глаза у него вспыхнули, на лице появилась счастливая улыбка. Он тихонько подтолкнул младшую сестренку и та, оглянувшись, и увидев Марицу, огласила комнату радостным воплем. Все оживились, малышня бросилась ее обнимать. Даже Пашута оторвался от деревянной фигурки и тоже робко улыбнулся Марице.

Тетка Клава с ворчанием поднялась:

– А ну за стол все! Совсем распоясались. Тинка, кончай шуметь!

Но не было в ее голосе обычной строгости и дети это тут же почувствовали. Стали просить Марицу досказать сказку. Ведь чуть-чуть осталось. Тетка после небольших препирательств с детьми, все же раздобрилась, дала им пять минут, а сама пошла стол накрывать.

Девушка подхватила хохочущих Тинку и Тимошку за бока, понесла обратно на диван. Предложила про Дракона сначала рассказать. Получив бурное согласие, она стала рассказывать эту древнюю легенду, которую дети уже не раз от нее слушали. Однако каждый раз Марица придумывала новые подробности, отчего сказка стала в доме самой любимой. Дети успокоились, прильнули к ней с двух сторон, смотрели заворожено, Матвей тоже слушал внимательно, кусая губы, когда Марица рассказывала особенно страшные подробности. Павел время от времени застывал, опускал нож, удивленно следя за повествованием.

Не успела Марица произнести последнюю фразу, как на пороге снова появилась тетка и позвала всех ужинать. На этот раз все повиновались без возражений. Матвей даже позволил отцу отнести его за стол на руках.

– Ну, девица! – Тихо сказала Клава. – Сколько ни пыталась, а так как у тебя все равно не получится. Как же я рада, что ты с нами.

Скупое одобрение тетки почти до слез тронуло Марицу. Обычно она не была так щедра на похвалу. Суровая была, жизнь заставила. И вот теперь, когда Марица надумала их покинуть, все словно сговорились.

Ужин прошел в молчании, все проголодались, а за чаем опять стало весело. Марица в лицах поведала о своей поездке, стараясь как можно подробнее описать замок и его обитателей, как они обрадовались молочным продуктам – как сразу договорились. Рассказала о Витреде, о сержанте Штаделе, его жене Марте и о Томиле, то и дело, вызывая у детей смех, а у взрослых сдержанные улыбки. Только о князе не стала ничего говорить, не хотелось.

Лишь после того, как детей уложили спать, а Павла отправили проверить все во дворе и запереть засовы на ночь, тетка Клава уселась за чисто вымытым столом с вязаньем в руках и внимательно посмотрела на притихшую рядом Марицу.

– Ну, рассказывай, девонька, что случилось?

– Когда? – Удивилась девушка, отрываясь от своих мыслей.

– Ты уж прости, Марица, я так красно говорить не умею, и лучше промолчу, бывает, только все замечаю. Вижу, что что-то тебя мучает, и помочь хочу. Но расскажешь или нет, тебе решать.

Марица вздохнула, пристально разглядывая на пляшущие язычки пламени в камине, потом подняла на тетку глаза:

– Уезжать я подумываю. Хватит, нагостилась…

Тетка Клава дернула неловко спицей, стала снова собирать убежавшие петли, но откликнулась спокойно:

– А что так, устала, поди, от нас?

– Вовсе нет, как можно! – Горячо откликнулась девушка.

– Тогда зачем мысли такие? И как без тебя твои приятели будут? Они же без тебя, как телята без матки.

– Да что вы, тетя Клава! Если я их паре лишних танцев обучила, да вместе собираться уговорила по субботам, это не значит еще ничего. Они и без меня теперь справятся.

– Ну ну, ты это им расскажи. Да Марфе. А теперь поведай, что с этим бандитом у тебя произошло?

– Матвей проболтался? – Ахнула девушка огорченно.

– А куда бы он делся. Я же не слепая. Да ты не переживай, он и не понял ничего. Мал еще.

Марица нахмурилась, подбирая слова, но, увидев полный твердого спокойствия и мудрости взгляд тетки, сразу сдалась и рассказала об утреннем приключении все без утайки, надеясь, что теперь она и сама поймет, как опасно для всех, если она останется.

Но тетка Клава отреагировала иначе, залившись вдруг веселым смехом, совершенно ей не свойственным.

– Ну и повеселила ты тетку, Марица, – сказала она, отсмеявшись, – Жаль, я его рожу не видала. Вот, наверное, зрелище было!

– Страшный он был, – призналась Марица, тоже улыбнувшись.

– А он-то себя красавчиком мнит. Ну, точно приедет теперь.

– Да что ж тут веселого, это же головорез. Он же не посмотрит, что дети малые.

Тетка Клава вдруг выпрямилось, смех исчез из ее глаз:

– Вот что, девонька, глупости все это. Переволновалась ты – понятно! На речку пока больше не ходи, да и в замок – пусть Пашута ездит. А Гамсунг – пусть только явится, встретим, не волнуйся! Ты устала и не спорь. Так что живо – спать. Ну!

Только теперь Марица заметила, что вечно тихий и незаметный Пашута стоит в дверях и внимательно слушает. Встретившись глазами с девушкой, он прошел в кухню, топая испачканными в земле сапогами, ободряюще похлопал Марицу по плечу.

– Верно Клавдия говорит, – сказал он, с трудом подбирая слова, – наша ты!

А Марица такую нежность к обоим ощутила, вскочила легко, поцеловала тетку в щеку, а заодно вмиг покрасневшего Павла, ушла, улыбаясь в свою комнату. Права тетка. Устала она, поспать надо.

Утром Марица на реку не пошла, как и велела тетка, провозилась все утро с Матвеем. Мальчик, похоже, заболел, лоб был горячий, глаза лихорадочно блестели. И для него даром не прошла эта вчерашняя встреча. Временами он забывался и начинал бредить, только слова было не разобрать. Колено его воспалилось – Марица только теперь приметила маленькую царапину на внутренней стороне. Хотели лекаря позвать городского Фому, да тот на роды уехал в соседнее село, ждать надо было, а мальчишке лучше не становилось.

Когда он пришел в себя, тетка Клава заставила его выпить отвар шалфея с молоком. Матвей как-то успокоился, перестал метаться и уже спокойно заснул. Притихшие Тимошка и Тина, ушли ухаживать за новорожденным теленком и беспрекословно выполняли все приказы тетки, переживая за брата. Обычно такими покладистыми они не были.

Несмотря на то, что утром Марица на реку не пошла, дел у нее было не мало. Твердо решив остаться после разговора с теткой Клавой, она, казалось, задалась целью показать всем, как она здесь необходима. Помогала доить коров, задавала корм скотине, носила воду, немного повозилась в больших теплицах и на огороде, пока не была перехвачена Клавдией.

– Вот что, девонька, – резко сказала она, – ты тут давай, прекращай из себя крестьянку строить. Без тебя найдется кому управиться. А если хочешь помочь, отнеси на рынок сметаны, сегодня хорошо пошло, у Аннушки заканчивается уже. Да тележку возьми, на руках не надо.

– Мне вовсе не трудно, – запротестовала было Марица.

– Зато мне трудно, – перебила тетка, – ходить за тобой все утро и переделывать. Не твое это, так чего начинать. Ты уж бумагами, как прежде занимайся – это уже огромная помощь, да что отвести – привезти – я не против. А в огород – ни ногой – если только ягоду какую захочется. Все поняла?

Марица кивнула, сдерживая улыбку. Права тетка Клава, не стоит ей и начинать эти дела, не для нее это. Как первый порыв прошел, так в тягость уже стало, и теткина отповедь откровенно обрадовала.

– Где сметана? – Деловито осведомилась она.

– Да там же, где и всегда, – проворчала тетка, – я то своих привычек не меняла. Только бери – ту, что справа стоит – побольше надо бы.

Отдав поручение, она величественно удалилась.

Марица навестила Матвея, который наотрез отказался лежать в доме в такую погоду и сидел в саду в кресле, вынесенным Пашутой, приспособив больную ногу на пенек.

Тинка и Тимошка бегали рядом, время от времени делая попытки завлечь Матвея в свои игры, от чего он упорно уклонялся. На вопрос Марицы, не нужно ли ему чего, отвечал, что ничего не хочется, только чтоб его в покое оставили. Прятал взгляд.

Девушка решила, что не стоит настаивать сейчас на своем, когда он не в духе, а позже, вернувшись с рынка, попробовать растормошить его и узнать, в чем дело.

Погода который день держалась прекрасная, а оттого что ночью прошел дождь, было особенно хорошо. Легкий ветерок гнал множество пушистых облаков в сторону океана, а с востока тянулась у горизонта темная полоса неба, грозя покончить с чередой ясных дней.

Проходя по главной площади Гребенска, Марица заметила, что церковная дверь чуть приоткрыта, подумала, что Фрося занялась уборкой в неочередной день. Обычно она это делала по субботам, а сегодня был только четверг. Решила заглянуть на обратном пути поздороваться.

Сразу за городской ратушей, Марица свернула в проулок ведущий к торжищу. Проулок в это время дня, как и сам рынок, был заполнен не только гребенцами, но и жителями окрестных селений. Торговля шла бойко. Мясные ряды, рыбные, овощные напоминали растревоженный улей. Шумно было от множества голосов. Торговцы то и дело зазывали народ, кто-то наоборот вел себя чинно, покупатели оживленно торговались.

Вся эта суета Марице очень нравилось. С ней то и дело здоровались, раскланивались, пока она пробиралась к Аннушке, вокруг которой было особенно много народу. Бойкая и веселая, Аннушка, толково и с шутками отпускала товар, зная почти всех своих покупателей, отчего успевала рассказывать и выспрашивать последние новости.

Заметив Марицу, она вдруг лихо свистнула и весело воскликнула:

– А ну расступитесь, люди честные, дайте пройти очаровательной девушке!

В толпе заулыбались, многие Марицу знали, пропустили ее к прилавку. Высокий горец, не позволил ей поднимать большую кадку сметаны с тележки, ухватил сам, передал Аннушке, одарившей его лукавой благодарной улыбкой. Горец даже приосанился, подкручивая усы, подмигнул бойкой торговке.

Поговорить с Аннушкой Марице не удалось, слишком занята та была, да и не о чем вроде было, потому девушка сразу попрощалась, выбираясь из толпы. Только тележку оставила у нее, пояснив, что хочет по торжищу налегке прогуляться.

Марица миновала рыбные и мясные ряды, направляясь к самому дальнему, где торговали всякой всячиной. Чего тут только не было, торговали табаком, медом, маслом, грибами, различными пряжами и нитками, отрезами тканей. Очень бойка шла торговля там, где продавались лепешки, с пылу с жару, испеченные прямо здесь, и домашним квасом, который разливали в большие глиняные кружки. Дальше шли лавки со всякой мелочью, необходимой в домашнем хозяйстве, корзинками, кастрюлями, деревянными ложками, готовой одеждой – простыми штанами и рубахами, были тут и простые луки-однодревки и ножи, огниво с кресалом и трутом.

Марица ко всему приглядывалась, но не задерживалась особо. Решила купить только цветов. Лавка с цветами располагалась почти у выхода с торжища. Бледный паренек, торгующий ими радостно поздоровался с девушкой. Он не стал ей ничего, предлагать, зная, что Марица любит сама себе выбрать.

Она только начала присматривать себе букет, который поставит в вазу в своей комнате, когда удивленный шепот притихшей толпы, заставил ее прервать это занятие. По торжищу, верхом на красивом вороном коне, ехал Гамсунг, перед которым все поспешно расступались, со страхом и любопытством глядя на легендарного бандита. Он же равнодушно величественно двигался между рядов, словно не замечая какое впечатление производит на горожан. Одетый как обычно, очень дорого и со вкусом, в лихо заломленной шапке, он просто лучился самодовольством от сознания своей силы и привлекательности. Его глаза, тем не менее, лениво обшаривали торжище, словно он кого-то искал.