Текст книги "Смерть и побрякушки (СИ)"

Автор книги: Аноним Волынская-Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Не в деньгах дело, – пояснила Марина, оборачиваясь к нему, – Наши женщины, даже самые состоятельные, всегда затравленные. Все что у нас есть, в любой момент могут отнять – пьяный муж, налоговый инспектор, коммунистический переворот. А от нее умиротворение исходит, абсолютная уверенность. Сразу видно – не наша баба.

Громкий певучий голос за ее спиной протянул:

– Дамочка, то ваш ребенок в фонтане мочиться?

Не глядя, Марина выхватила из пакета сменные штанишки и метнулась к Сашке. Недоуменно остановилась. Радостно улыбаясь, малыш перебирал пальчиками водную струю.

– Женщина, что вы мне голову морочите, он не мочиться, он водичкой играется! – Марина круто развернулась и оказалась нос к носу с высокой австрийкой.

– Катюха! С ума сойти, откуда, ты ж в Израиле!

– Маринка! Яка зустрич! – радостно взвизгнув, элегантная дама повисла у Марины на шее, – На фига мне Израиль, чего я там не бачила!

– Ты ж туда три года прорывалась!

– Так я думала, эти израильтяне евреи как евреи, а они таки жиди! Спасу нет! Перед Пасхой хлеб не ешь, только мацу, куру просто так не режь, шляются по улицам в черном, вырядились як придурки. Достали меня, – поддернув узкую юбку, она села рядом с Мариной на парапет.

– Пошли мы в синагогу. Службу отстояли, мужики понизу, бабы поверху, все по-людски. Так в праздник же и посидеть , перекусить. Вышли мы и сели в тенечке снидаты. Я куру взяла, горилочки израильской, сэндвичей наделала. Только разложились, соседка моя мимо идет. Как увидела она мои сэндвичи, как заверещить. Мени аж вуха позакладало! За раввином побежала, тот примчался и давай нас з-под синагоги гнать. Потом ведра похватали, после нас синагогу отмывать!

– Кать, с чем у тебя сэндивичи были? – содрогаясь от сдерживаемого хохота, поинтересовалась Марина.

– Та шо там! Ну трохи шинки...

Кирилл сдавленно хрюкнул, потом не выдержал и дико захохотал:

– В синагогу... С салом...

– Ну от я и подумала – шо то за життя, если даже съесть, что хочешь – и того нельзя! И поихала!

– Катюха, так ты израильская диссидентка. Покинула страну по кулинарно-идейным мотивам, – веселилась Марина.

– Та не в идеях дело! – с досадой отмахнулась Катя, – И не в сале теж. – она грустно вздохнула, – Прожила б и без сала – мало я его дома ела? Просто дистало меня все аж по самые не могу. Навищо ехать в ту заграницу, если все як дома – я на трех работах, муж с бутылкой, а у детей ботинок нема. А ще зима в Израиле вроде тепла, а в домах холодно, и не топят.

Я прием один обслуживала, ну там подай, убери. С австрийцем познакомилась, зустричалысь потим, у моря гуляли, – глаза ее стали мечтательными, – Он как уезжал, меня звал, а я все боялася, все случая ждала. От мне соседка его и подарувала. Детей похватала, и сюда.

– А муж?

Катька небрежно отмахнулась.

– А шо муж?. Столько лет еврея з него делала, человека делала, хватит з мене! – и тут же поинтересовались, – А вы тут чего?

– По делам приехали, на пару дней.

– Так пошли ко мне, – она вскочила, стремительно всовывая Кириллу в руки пакеты с покупками, – Тут у готелях страшные цены, з глузду съехать можно!

– Катюха, есть у меня деньги, я за последнее время разбогатела.

Катька на мгновение остановилась, оценивающе разглядывая Кирилла:

– Что, у твоего гроши водятся? То добре. От нехай он тебе и скажет, что разбазаривать их не треба. Где чемодан?

– Здесь, в камере хранения.

– Берить и пишлы. А ты, малый, клади зверят до сумки и давай маме ручку. Ох и красивый сынок у тебя, Маринка!

– Саша не мой сын.

– Ага, з дитем, значит, мужика взяла, – кивнула Катька.

– Я начинаю понимать Эдичкиного папу – "твой", "взяла" – скоро вы нас на поводках водить начнете, – хмыкнул Кирилл и отправился за чемоданом.

– У вас з ним щось не добре?

– Долгая история, Кать, – вздохнула Марина.

– Ничого, время будет, расскажешь. Ну пишлы, пишлы.

Огромная квартира в жилом комплексе в центре Вены состояла из одной, тянущейся в бесконечность комнаты, разделенной на секции роскошными меховыми занавесями и набитыми книгами шкафами, что делало ее похожей на пещеру продвинутого неандертальца. Марина присмотрелась: все книги посвящены компьютерной технике и Интернету. По квартире они насчитала штук пять тихо мерцающих мониторов. Не в силах оторваться, Кирилл притормозил у новехонького Макинтош, похожего на половинку баскетбольного мяча. Марина заглянула ему через плечо, кончиками пальцев коснулась гибкой шеи, на которой словно головка цветка, гордо возносился дисплей.

– Нравиться? – по-английски прозвучало из темноты.

– Да, – почти восторженно выдохнул Кирилл, – Такая машинка!

– Как драгоценность, – почтительно кивнула Марина и всмотрелась в полумрак. Невысокий бородатый мужчина смотрелся за компьютером столь органично, что казался его неотъемлемой частью.

– Руди у мене самый крутый компьютерщик, – горделиво пояснила Катька и доверительной скороговоркой добавила, – Не пьет, не дерется, меня любит, до дитей добрый и богатый – жуть. А шо целый день в той ящик пялиться – так мне оно и свободнее. Ну, пошли на кухню.

Кирилл приотстал, через минуту они услышали как мужчины что-то оживленно обсуждают по-немецки.

– О, твой моему понравился, то редко бывает. – Катька небрежным жестом откинула в сторону занавесь из серого каракуля. Марина окинула взглядом сшитое из мелких шкурок полотно. Такой занавески вполне бы хватило на пару шуб. – Тебе и твоему ось там постелю, а пацан хай идет у цей куточок, – Катька отбросила очередную завесу из неизвестного Марине, но явно натурального меха. Марина погладила нежный ворс неведомого зверя, невольно прикинула, сколько такой занавес может стоить и преисполнилась почтительности. – Тут моих дитей играшки, играйся, пока мы з твоею мамою на стол соберемо.

– А где дети?

– На ферме, у мужниных старых, – Катька на мгновение скрылась в необъятных книжно-меховых недрах квартиры и вернулась, одетая по домашнему: в строгую длинную темную юбку и светлую блузу с длинными рукавами и воротничком стоечкой. Волосы она забрала в узел и стала невероятно похожа на даму со старинного портрета. Катька сняла с вешалки белоснежный крахмальный передник, отороченный кружевами, старательно прикрыла свой наряд. На украшенные безукоризненным маникюром руки натянула высокие резиновые перчатки. И принялась потрошить холодильник. Вскоре из духовки ошеломляюще пахло мясом с чесноком. С краев кухонного стола свисала белоснежная скатерть, а поверх нее, словно вторая скатерть, не рвясь и не разлезаясь, свисало тончайшее тесто.

– Готують тут не погано, ось цей штрудель – дуже вкусный, – Катька еще чуть-чуть растянула тесто руками, потом бережно, почти не дыша, подхватила край скатерти и с его помощью принялась скатывать штрудель, – Але ж и мои стравы полюбили. Гости до нас толпами ходют – "экзотична кухня, экзотична кухня", – передразнила Катька, – А рецепта у меня ни одного взяты не можуть. Ми з цими австрийками одна одну не розумием. Я говорю, муки горстку, а вона мене питае – це скильки? Я кажу – соли по вкусу, а вона знов – скильки? А то я знаю, який в неи вкус?

Катька выкинула картофельную шелуху, аккуратно сняла фартук, стащила перчатки, переобулась из мягких домашних тапочек в туфли на каблуке и подновила помаду на губах:

– Пока готуэться, допоможи мне мусор вынести.

Господи, и здесь мусор! Марина поморщилась, но отказывать хозяйке показалось неудобным. Она подошла:

– Не поняла. Чего у тебя мешки вокруг мусорки стоят, да еще столько?

– Побачишь, – пообещала Катька, – Ты бери мешки, а я пакет з середини достану.

Мягкий бесшумный лифт спустил их в подвал под домом, больше похожий на самолетный ангар.

– Ось бачь, – Катька ткнула пальцем в нумерованные ниши, – У каждой квартиры своя. Соседи всякий мотлох хранят, а я бочку поставила, под капусту. Руди квашенную капусту за обе щеки трескает. О, а от и мусор. Дывы!

Вдоль стен аккуратными рядами выстроились металлические баки, закрытые плотными тяжелыми крышками. На каждом баке красовались надписи: "Glas", "Papier", "Nahrungs".

– Это чего? -подозрительно поинтересовалась Марина.

– Цивилизация, – Катька подняла крышку первого бака, – Не все до кучи выкидаты, а стекло в ось цей бак, бумагу – сюди, еда – здесь, играшки поломались – тут кидай. И дома у меня под каждое говно отдельный мешок! – она шарахнула очередной крышкой.

Это не цивилизация, это издевательство! Она дома от одного мусорного мешка угорает, а тут еще сортируй, рехнуться можно! Марина тяжелым взором окинула подвал.

Катька перехватила ее взгляд, отряхнула невидимую пылинку со своего безукоризненного наряда и вздохнула:

– Мени тут, конечно, добре. Да и звыкла вроде. Але ж все тут у такому порядку, иногда аж выть хочется. Нет чтоб по нашему, по-простому...

Через три часа накормленная до отвала, отчитавшаяся Катьке о родном городе в целом и каждом общем знакомом в отдельности, падающая от усталости Марина добралась до выделенного им закутка между затянутой тисненой кожей ширмой и высоченным, под потолок, шкафом, забитым инструкциями к Windows. Широкий двуспальный диван белел сугробами подушек. С блаженным стоном Марина рухнула на поскрипывающее от чистоты белье и зарылась в мягкую прохладу простынь. Кирилл присел с другой стороны кровати.

– Любопытный мужик этот Руди Хофмайер, – пробормотал он сквозь зевоту, – Очень серьезный специалист, на Макинтош работает. Твоя подруга, она кто?

– Стеклотару возле нашего дома принимала, пока в Израиль не подалась. У ее бывшего муж там, вроде, родственники.

– Странная пара.

– Чего странного? Он сдавал, она принимала. Да он так бухал, что Катька на нем одном могла план по бутылкам выполнить.

– Руди?

– А-а, ты про австрийца... Тоже ничего странного, – Марина с усилием приподнялась и заползла под одеяло, – Катька говорит, предыдущая фрау Хофмайер требовала, чтобы он и зарабатывал, и на компьютер все время не тратил, ее в свет выводил, детей возил в школу, и помогал с домашней работой. И еще она писала жуткие картины, которые Руди обязан был во что бы то ни стало продавать своим заказчикам. А Катька со своим бывшим привыкла, что она должна и заработать, и по хозяйству, и за детьми, и благоверного после пьянки из лужи выловить. Когда они с Руди сошлись и поделили обязанности пополам – ему работа, ей дом и дети – оба вздохнули с облегчением, – язык у Марины уже заплетался от усталости.

Сквозь наваливающуюся дремоту она услышала как заскрипел диван – Кирилл тоже забрался под одеяло. Общая кровать – это было здорово и слегка смущало. Зато Кирилл принял все как должное. Марина почувствовала, что он придвигается ближе. Его рука скользнула под пижаму, дразняще и словно бы вопросительно коснулась ее груди. Она улыбнулась, подалась навстречу и тут же ощутила, что неудержимо, безостановочно проваливается в сон.

Кончиками пальцев Кирилл потеребил ее сосок, подождал...

– Жаль, – разочарованно вздохнул, рука исчезла.

Марина почувствовала ответный укол разочарования, потянулась к нему и не дотянувшись, уснула.

Глава 24

Она лениво открыла глаза, мгновение полежала, прислушиваясь, потом блаженно вздохнула. Как мало нужно человеку для счастья! Чтобы убийцы не гонялись, чтобы на работу не мчаться, и самое главное... Самое главное! Чтобы кто-нибудь вместо тебя поднялся и накормил ребенка завтраком.

Марина уютно завозилась под одеялом, вслушиваясь как в отдалении Катька на своем бесподобном суржике убеждает капризничающего Сашку съесть еще ложечку. Марина блаженно зевнула и подобралась поближе к спящему рядом Кириллу. Сожаления об упущенных вчера возможностях не давали Марине покоя. Она протянула руку, тихонько погладила плечо Кирилла. Оперлась на локоть и кончиком пальца нежно очертила его сосок. Он шевельнулся, недовольно заворчал и перевернулся на бок.

Она погладила его по спине, потом ее руки скользнули вниз, коснулись ягодиц. Настойчиво протиснулись ему между ног, щекоча внутреннюю поверхность бедер...

– Это кто тут хулиганит? – еще сонно пробормотал он, перехватывая ее расшалившиеся руки.

– Интересный вопрос! – возмутилась Марина, – Надеешься, что наша хозяйка оставила своего прикомпьютерного Руди и примчалась тебя между ног щекотать?

– А что, хозяйка у нас вполне. Особенно когда молчит, – ответил Кирилл, поворачиваясь к ней и стаскивая с нее пижамные штанишки.

Его руки легли Марине на бедра. Толчок, второй, третий... Вдруг Кирилл сдавленно охнул и замер. Марина подождала, потом нетерпеливо поерзала, наконец, открыла глаза.

Над кроватью, глубокомысленно покусывая край ложки, стоял Сашка и задумчиво их разглядывал. Внимательные синие глаза отражали напряженную работу мысли.

Кирилл медленно убрал руки с ее груди и бочком-бочком отполз в сторону. Нервно подтянул одеяло, закрыв себя и Марину до подбородка.

– Сашенька, ты... это... – пробормотала Марина.

Сашка какое-то время глядел на них, явно ожидая продолжения, потом разочарованно нахмурился, повернулся и удалился. Стало слышно, как за стеллажом с книгами Сашка роется в пакетах – вытаскивает своих динозавров.

– Неужели теперь всякий раз, стоит мне потянуться к женщине, рядом будет оказываться ребенок, – пробурчал Кирилл,

– Ага! – торжествующе воскликнула Марина, – А ты думал, ребенок – сплошное удовольствие! "Я его заберу, я о нем позабочусь!" – передразнила она, – Нафантазировал себе блаженную картину: как вы вместе спортом занимаетесь, как путешествуете, как по мужски беседуете. Бессонные ночи, мытье попы и отказ от привычного образа жизни в картину просто не поместились?

– Знаешь, мы с Павлом росли вместе, оба детдомовские, – не отвечая, сказал он, – Он мне завидовал немножко. Пашке после школы ничего кроме техникума не светило, а мне повезло просто неслыханно. Я учился очень хорошо, мной местное начальство вплотную занималось. В старших классах на поступление в Москву готовили, в Институт международных отношений. Наглядная демонстрация равенства возможностей: у нас любой детдомовец может попасть в самый престижный вуз страны. Мне поступить легче было, чем детям дипломатов. Жить стал в столице, перспективы появились. Хотя я быстро сообразил, в дипкорпусе мне ничего не светит, все места расписаны. Карьера для таких как я открывалась только в КГБ. Забавно тогда получилось, – он усмехнулся, – Я думал, как заинтересовать собой серьезных дядей с Лубянки, а они решали, как заинтересовать меня.

Прошел обучение, потом меня в Африку отправили, в Верхнюю Вольту. Глухомань страшная, но работа интересная, контакты завязались разные, очень мне пригодились... А потом перестройка началась. Наше ведомство тогда разоблачали все, кому не лень, отцы-командиры решили в ответ на критику сокращение штатов устроить. Только тех, кто и вправду диссидентов сажал, трогать не стали. Они в органах давно, связями обросли, знакомствами. У кого сват, у кого брат, у кого тесть. Взяли списки личного состава, отобрали молодых, кто по заштатным "неприсоединившимся" странам торчал. Чтобы точно никакого блата. И выставили к чертям собачьим! – в его голосе прорезалась застарелая обида, – Устраивайтесь в новом мире как хотите! Половина моих сокурсников на улице оказалось. Это сейчас наши отставники по всяким охранам и частным службам безопасности моментально пристраиваются, а тогда только в дворники. Брезговали нами: палачи, опричники, душители свободы. В отделе кадров одного свежеиспеченного банка мне барышня от полноты демократически чувств в лицо плюнула. У самой в глазах страх, а оглядывается горделиво – глядите все, какая я смелая!

Марина стиснула пальцы на плечах Кирилла. Он успокаивающе похлопал ее по руке:

– Я тогда озверел настолько, что и в бандиты бы подался. К счастью, связей у меня в тех кругах не было, да и криминалитет только разворачивался, они и без бывших кагебешников себя крутыми считали. Пашка был единственный близкий человек, я к нему и поехал: отсидеться, подумать, куда себя девать. Приезжаю, а Пашка передо мной чуть ли не во фрунт тянется. Я для него как персонаж из американского кино: сплошная романтика, настоящий разведчик. Он все время приговаривал: "Я понимаю, ты не имеешь права ни о чем рассказывать". А глаза у самого жадные, молящие, любопытство так и брызжет. – Кирилл усмехнулся.

– Он мне про свои проекты рассказывал, и все приговаривал: "Конечно, для тебя это мелко, тебе, наверное, неинтересно..." А я себя полным кретином чувствовал. У Пашки были нормальные мужские планы: он свой концерн как раз задумал создавать...

Марина ткнулась лбом Кириллу в плечо, чтобы он не видел ее лица. Планы у Пашки были как раз не мужские, а женские. Ее. Значит, еще в самом начале, когда они жили вместе и она доверчиво делилась с Пашкой новорожденной идеей пресс-концерна, он уже выдавал ее проекты за свои! С самого начала задумывал ее обмануть! Но неожиданно Марина поняла, что напоминание о давнем предательстве оставило ее почти равнодушной, не вызвало ни горечи, ни гнева. Ей было жаль тратить время на прошлое, настоящее казалось важнее.

– ...Пашка жениться думал, ребенка хотел. Он был мужчиной, а я великовозрастным мальчишкой, заигравшемся в разведчики... – Кирилл вздохнул, – Тогда-то я свой нынешний бизнес и придумал. Видно, стыд хорошо работе мысли помогает. С делом наладилось, кстати, тот же Пашка помог. А вот семьи так и не получилось. Мотаюсь все время, на одном месте долго не задерживаюсь. Когда я получил, Пашкино письмо и понял, что он погиб, я решил, пусть его семья станет моей! – воскликнул он и осекся. Опасливо глянул на Марину, и принялся поглаживать ее груди.

Вот это и называется – "заглаживать" неосторожные слова. Марина опустила ресницы. "Его семья!" О смерти Аленки Кирилл узнал не сразу. Значит, на жену покойного друга он тоже имел виды. Аленка, всегда Аленка, красавица сестра, даже сейчас отнимающая у Марины желанного мужчину. Останься Алена в живых, у Марины сейчас была бы куча работы – и только. Доверчивые детские ручонки, обнимающие ее за шею, дерзкие мужские руки, касающиеся ее тела – все это было бы не для нее. А останься в живых еще и Пашка – у нее не осталось бы и работы.

"Умершие, что вы делаете со мной! – в отчаянии подумала она, – Неужели вы хотите, чтобы я радовалась вашей смерти!"

Марина зажмурилась. Нет, она не станет, она вообще не будет думать ни об Алене, ни о Павле, ни о бедах, которые они могли принести ей и уже никогда не принесут. Потому что оба мертвы. Она слишком долго жила обидой и желанием сквитаться с обидчиками. Пока ее желание не осуществилось так страшно, так нечеловечески жестоко. Она не позволит больше горечи выедать свою душу. У нее есть Сашка, она должна его спасти, а все остальное не имеет значения!

Или все таки имеет? Ласкающая ладонь Кирилла скользнула по плечам, он сильно сжал ее груди. Она придержала его руки и поинтересовалась:

– А какое дело у тебя наладилось? Чем ты, собственно, занимаешься? – получилось грубовато и слегка неуместно: вроде заполнения анкеты перед сексом. Но слишком уж Марине хотелось освободится от мыслей о прошлом и слишком давно ее мучило любопытство – кто же он такой, бывший безработный, бывший кагебешник, имеющий "своих ребят" от ее родного города до Вены.

Кирилл хмыкнул:

– Не волнуйся, вполне легальное дело. Я консультант, продаю свои знания. КГБ была не самой эффективной спецслужбой в мире, слишком много туда шло всяких сынков и племянников. Но учить там умели. А в наши дни даже крохотным африканским республикам нужны свои шпионы, чтобы соседи их неожиданным демпингом с кокосового рынка не вышибли. Меня нанимают для разработки системы действий, подготовки агентов. Последние два года считаюсь очень ценным специалистом. Недурно зарабатываю, правда, постоянно в разъездах, устал уже.

Он отвел ее ладони, его руки и губы пустились в путешествие по ее телу. Она принадлежала ему, он имел право на все: на любое движение, любое прикосновение. Марина и не предполагала что такая полная, безраздельная подвластность может дарить столько радости. Его вторжение порой причиняло боль, но тут же приходила истома. Она изгибалась в его руках и, наконец, не выдержав, сама рванулась навстречу ему, ища единства.

Он перевернул ее на живот, навалился сверху, заполнил ее собой. Она застонала.

– Тихо! – прошептал он, – А то Сашка примчится!

Марина хихикнула.

Они долго лежали, крепко обнявшись. Наконец, Марина высвободилась, кончиками пальцев пощекотала Кирилла, и принялась выкарабкиваться из груды одеял.

– Где-то у меня халат был, надо в ванную сходить.

Кирилл выволок пучок синего шелка из-под кровати:

– Лови!

Послышался стремительный перестук каблуков и в их закуток влетела Катька. Кирилл мгновенно нырнул под одеяло, зато Марина даже забыла затянуть пояс халата, во все глаза уставившись на подругу. Благородной синевы и столь же благородного кроя джинсы, отороченные мехом сапожки, украшенная вышивкой коротенькая замшевая курточка, локоны каштановых волос, заправленные под круглую шапочку: современная австрийская фермерша глазами парижских модельеров.

Изящная фрау стрельнула глазами в сторону окопавшегося на постели Кирилла и полуодетой Марины, понимающе усмехнулась и объявила:

– Мы з Руди на ферму едем, вашего хлопца з собою берем, повернемося завтра в день.

– Погоди, как это берете?

– Та прямо и хапаемо! Чего ему тут з вами делать? Я ж тебе, Маринка, знаю, пойдешь по соборам та музеям. А малый ще до Рембрантов не дорос. Ему хрюшек, коровок подывыться, на санках покататься, з дитьми погратыся.

– Катя, он маленький совсем, с него глаз ни на минуту спускать нельзя.

– Ото проблема! Я, мамашка Руди, ще две работницы, дочка моя старша – невже некому за хлопцем приглядеть? Дай дытыне на Новий год порадоваться.

Марина задумалась и, наконец, неохотно кивнула:

– Хорошо, пусть едет.

– Отпускать ребенка одного с незнакомым человеком! – яростным шепотом попытался возразить Кирилл.

– А безопаснее таскать его по всяким подозрительным ювелирам, – так же шепотом парировала Марина, – Молчи уж, бабушка!

Катька втащила полностью одетого Сашку и скомандовала:

– Скажи усим до побачення та з Новим годом. Все, ми пишлы.

– Кать, погоди, – остановила ее Марина, – Карты города у тебя нет?

– Та навищо вам карта, – фыркнула Катька, – У центри выйдете и идить соби, откуда конским дерьмом бильше тхне. Обязательно якое-небудь культурне чудо найдете.

Она старательно расправила тончайшие лайковые перчатки, без единой морщинки облекшие ее руки. Поправила щегольскую шапочку на безукоризненно уложенных локонах, подхватила Сашку и стремительно испарилась, только каракулевая завеса взметнулась вслед.

– Я в душ. – сказала Марина, – Надеюсь, полотенца в ванной обычные, а не из какой-нибудь выхухоли.

– Поторопись. Залежались мы с тобой, пора фонды компании выручать.

– Залежалый мужчина, – дерзко хмыкнула Марина и окинула Кирилла таким взглядом, что поход за фондами опять пришлось отложить. Надо же было достойно ответить на подозрения в залежалости.

Глава 25

Они вышли из метро неподалеку от собора святого Стефана, миновали стоянку, где вместо машин выстроились ожидающие богатых туристов конные экипажи. Марина проводила взглядом солидно-раскормленную лошадь, с трудом влекущую за собой лаковую пролетку забитую столь же раскормленным туриствующим семейством. Кучер в цилиндре, привстав на козлах, кнутом указывал очередную достопримечательность. Мимо прокатил целый кортеж карет, из глубин которых луноликие японцы расстреливали местную архитектуру фотоаппаратными очередями.

Марина потянула носом и расхохоталась.

– Катька-то права! Принюхайся – за лошадками такой аромат тянется, небось, всю старую Вену провоняли. Спорим, если за запахом идти, без всякого гида ни одной достопримечательности не пропустим.

– У нас дело, – напомнил Кирилл и они свернули в маленький уютный переулок, заканчивающийся тупиком. Посредине серой, сложенной из крупных замшелых булыжников стены выделялась тяжелая резная дверь. Над ней, заменяя вывеску, в небольшой круглой витрине острым блеском сияло одно-единственное бриллиантовое колье.

Марина остановилась у входа.

– Здесь, – кивнул Кирилл и взялся за ручку. Нетерпеливо обернулся, – Что с тобой?

Она зябко повела плечами, неуверенно затопталась на месте.

– Что-что! Боюсь я.

Он вернулся, взял ее за плечи, заглянул в глаза:

– Мариш! Бешенных собак не боялась, отечественных убийц не испугалась, а тихого законопослушного австрийца вдруг боишься?

– Да-а, – всхлипнула она и уткнулась лбом в его плечо, – А если мы ошиблись и у него ничего нет? Или вдруг он мошенник и откажется отдавать драгоценности? Эдичкин папа Сашку живьем съест.

– Есть только один способ успокоиться, – рассудительно сказал Кирилл и обняв ее, повел ко входу.

Старинный колокольчик звякнул над дверью и тут же две супер-современные видеокамеры уперли в них свои объективы.

Навстречу им, лучась любезной улыбкой, поднялся высокий бородатый парень в джинсах и свитере. Присмотревшись, Марина поняла, что парень не столь уж и молод, ему хорошо перевалило за пятьдесят. Эдакий хипарь, состарившийся, посолидневший и обуржуазившийся, сохранивший от бурной юности лишь форму одежды да стянутые в конский хвост длинные волосы. Кирилл и старый хиппи заговорили по-немецки, из их разговора Марине было понятно только одно имя – Павел Севастьянов. Марина следила как с лица хозяина сползает приветливая улыбка и его реплики становятся короткими и отрывистыми, словно команды немецких офицеров в старых военных фильмах.

Кирилл вытащил из кармана паспорт.

– Он просит показать документы.

Мгновенный укол испуга – уж не оставила ли она документы у Катьки дома – покопавшись в сумочке, Марина протянула хиппарю свой паспорт.

Тот вытащил пульт дистанционного управления, нажал кнопку – за их спинами со зловещим металлическим лязгом защелкнулся дверной запор. "В случае чего и не сбежишь" – поежилась Марина. Напоминание, что они пришли за своей собственностью и вовсе не собираются отсюда бежать, почему-то не успокаивало.

Тем временем старый хиппи разложил перед собой оба паспорта, вытащил из ящика стола записную книжку и начал старательно что-то сличать, кажется, фамилии. Затем спрятал книжку и столь же тщательно, по много раз переводя взор с фотографий на их лица, принялся сравнивать карточки со стоящими перед ним оригиналами. Наконец удовлетворенно кивнул, вернул им паспорта, поднялся и ушел.

– Он через заднюю дверь не сбежит? – напряженным шепотом поинтересовалась Марина.

– Ага, и все это тебе оставит. Как компенсацию, – Кирилл широким жестом очертил внутренности ювелирного магазина. Лишь теперь Марина сообразила, что стоит в окружении изящных, похожих на кристаллы витрин, в недрах которых сверкают, переливаются, нежно мерцают десятки драгоценных камней. Голубые, золотистые, розовые, алые и бледно-прозрачные камни трепетали живым, искушающим блеском, зовя и притягивая, и Марине стало невыносимо стыдно.

Пашка в своем письме был прав, абсолютно. Только такая засушенная вобла как она могла стоять здесь, не видя и не осознавая окружающего великолепия. Вот Алена и впрямь позабыла бы обо всем – долге, ребенке, опасности – она бы бегала от витрины к витрине, не оставляя хиппарю-хозяину времени на сверку паспортов, а заставляя его мотаться следом: доставая, подавая и помогая примерять. Потому что Алена была настоящей женщиной, до мозга костей. И нечего удивляться, что Пашка ушел к Алене. И Кирилл бы тоже принадлежал ей, если бы...

Вернувшийся из глубин магазина хозяин прервал поток ее уничижительных мыслей. В руках он почтительно нес увесистый кожаный мешочек. Хиппарь растянул тугие завязки и даже не высыпал, а словно бы вылил на стойку сверкающий ручеек драгоценных камней. Не удержавшись, Марина восторженно ахнула.

Кирилл коротко скомандовал что-то по-немецки и требовательно протянул руку. Ювелир пожал плечами, пододвинул ему микроскоп. Кирилл повернул к себе лампу и умелым движением закрепив в штативе маленький изумрудик, принялся сосредоточенно его разглядывать. Потом пришел черед рубина, затем сапфира, двух довольно крупных бриллиантов. Когда непроверенным остался последний камешек – изящно граненый золотистый топаз, Марина нервно потеребила своего спутника за рукав.

– Я, конечно, не профессионал, так, знания в рамках специализированного курса, – сказал он в ответ на ее молчаливый вопрос, – Но, похоже, все камни настоящие. Только общая стоимость у меня немножко не сходится, – он бросил резкую фразу на немецком.

Ювелир, у которого после Кирилловых упражнений с микроскопом явно прибавилось уважения к посетителям, словно извиняясь, развел руками и принялся что-то втолковывать.

Выслушав его, Кирилл сообщил:

– Говорит, четыре камня остались у него в качестве комиссионных. Предлагаю не спорить, даже если мужик прихватил больше, чем ему положено. Перевозка драгоценностей через границу – чистая нелегальщина, не хватало, чтобы он на нас донес.

– Как скажешь, – покладисто согласилась Марина, – Без тебя мне вообще могли подсунуть любую подделку. Хорошо, что ты со мной!

– Только из-за камней хорошо? – усмехнулся Кирилл, но чувствовалось – польщен.

Он ссыпал камни в мешочек и поднялся:

– Пойдем?

Марина обвела тоскливым взором царящее вокруг великолепие. Над витринами трепетали огоньки нестерпимого искушения, зовя, маня – ну подойди же, взгляни, потрогай.

Хозяин перехватил ее взгляд и улыбнулся в ответ мудрой всепонимающей улыбкой то ли ангела-искусителя, то ли демона-утешителя.

И Марина поняла, что не в силах просто так уйти отсюда. Пусть она никогда не была красавицей, как Аленка, пусть за последний месяц ее окончательно замордовали семья, работа, и нескончаемая схватка с убийцами, но острые грани драгоценных камней вонзились в душу рыболовными крючками и вытащили таки на поверхность Марину-Женщину.

Эта женщина наугад ткнула пальцем в витрину и властно потребовала:

– Покажите!

– О, мадам непременно понравиться! – почуяв клиентку, ювелир моментально перешел на английский с добавлением ломанных русских слов. На витрину лег ящик, заполненный странными мелкими деталями. В ответ на Маринин недоуменный взгляд ювелир пояснил:

– Новое течение, мадам. Каждая клиентка может сконструировать украшение по своему вкусу. Здесь различные детали: камни, крепления, варианты оправ. Вы выбираете, что бы хотели, а я на ваших глазах собираю колье или диадему. Или что вам угодно.

Глаза Марины жадно блеснули, она почувствовала как в груди вспыхивает острый, почти сексуальный жар. Создать украшение самой! Любой каприз, любая фантазия!

– А это что?

– Черное дерево, мадам. Можно делать вставки в оправу, а можно обрамлять камень только им.