Текст книги "Смерть и побрякушки (СИ)"
Автор книги: Аноним Волынская-Кащеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Annotation
Когда твой жених женится на твоей сестре – это твое личное горе. А когда ты находишь их крохотного сны запертого в квартире рядом с убитыми родителями, ты понимаешь, что горе пришло лишь сейчас. И сделаешь все, чтобы защитить своего малыша
Волынская-Кащеев
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Волынская-Кащеев
Смерть и побрякушки
Илона Волынская
Кирилл Кащеев
Смерть и побрякушки
Глава 1
Хороша. Как всегда. Марина почувствовала привычный укол глухой зависти и столь же привычно залюбовалась золотистой волной ухоженных волос и бежевым костюмчиком, безупречно облегавшим столь же безупречную фигуру. Вот только кроваво-красный платок на шее ярким, отвратительным диссонансом разбивал изящный ансамбль. Марина не могла понять, что в платке такого, но он вызывал омерзение и неконтролируемый страх. Марина потянулась, желая сдернуть пакостную вещь с шеи сестры, но ее пальцы лишь хватали пустоту. Алена покачала головой и шагнула навстречу, вытянув напряженные руки, словно держала что-то тяжелое. Но на руках у нее был лишь легкий клуб молочно-белого тумана, а вокруг них, вокруг этого нежного и какого-то очень беспомощного туманного облачка роилась мгла. Липкие, жадные щупальца мглы осторожно, будто пробуя на вкус, касалась облачка. А Алена, прикрывая туманчик, пыталась защитить его от недобрых прикосновений. Ее лицо исказилось гримасой, а широко распахнутые глаза смотрели на Марину настойчиво и моляще. Когда-то Марина уже видела подобное мучительное выражение на лице младшей, но вот только когда? Она на мгновение задумалась, пытаясь вспомнить, а Алена все так же настойчиво тянулась к сестре, словно пыталась впихнуть белое облачко ей в руки. «Но это же только туман, ничто!» – воскликнула Марина. «Это – все!» – шепнул тихий голос.
Когда нахальное поросячье хрюканье раздается возле самого вашего уха, фигушки вы не проснетесь! Марина резко села во взбаламученной постели и уставилась безумными глазами на ходящий ходуном маленький розовый пяточек. Умильные глазки свинки-будильника с укором воззрились на хозяйку.
– Выключая, выключаю, – хриплым со сна голосом пробормотала Марина, нажимая кнопочку на мягоньком пузике. Еще на мгновение она вжалась лицом в пушистое тепло подушки, потерла глаза дрожащей рукой.
– Приснится же такое, – Марина отбросила одеяло, сунула ноги в тапки и пошлепала в ванную.
По утрам она всегда чувствовала себя препаскудно. Утро – время вообще гадостное. Время, когда надо выволакивать свое бедное, так и не отдохнувшее тело из теплой уютной постели, ставить его вертикально и гнать на бесчисленные садистские процедуры, вроде застилания кровати и контрастного душа. Впрочем, кружка горячего крепкого кофе и долгое священнодействие над собственным лицом обычно вносили хоть какую-то приятную ноту в ежеутреннюю тоску. Но только не сегодня.
Сегодня кофе убежал и запакостил всю плиту. Марина кинулась вытирать коричневую жижу и, конечно, обожглась о решетку. Мало того, что маникюр недельной давности, так теперь еще и волдырь вскочит.
Марина бросила недовольный взгляд на свои руки. Ведь слово же себе давала вечером заняться ногтями! Как же! Приползла в половине двенадцатого, пять минут тупо пялилась в телевизор и отрубилась. Она вытащила из косметички флакончик, наскоро подновила облупившийся лак. Держа пальцы на отлете, приступила к макияжу. Ну хоть тени легли ровно. Полюбовавшись собственными глазами, Марина открутила брасматик, провела щеточкой по ресницам... Рука дрогнула и длинная черная полоса перечеркнула свеженаведенную красоту.
Сдавленно ругаясь, Марина швырнула тушь на пол. Вторая черная полоса расцветила светлый ковер. Черт знает что! Все этот жуткий сон. Ну с какой радости ей должна сниться Алена, она ее и в реальной жизни имеет по горло. Сыта уж, хватит! Смывая разводы с физиономии и наскоро красясь заново, Марина понимала, что сегодняшний день безнадежно испорчен. Неприятный сон засел в ней как гвоздь, оставив в душе смутную, тянущую тревогу.
С таким настроением в редакции делать нечего. Срочно приступаем к спасательной операции. Нервно поглядывая на часы, Марина полезла в шкаф за любимым костюмом. Та-ак, спаслась, называется! Рукав будто корова жевала. Марина включила утюг, а пока принялась натягивать колготки (ну что за жизнь такая, две пары пустили стрелки прямо под пальцами!). Яростно вцепившись в ручку утюга, она накинулась на ни в чем не повинную ткань, словно перед ней была некстати приснившаяся сестра. Спасибо тебе, Аленушка, жизнь мне поломала, теперь еще и целый день перегадила! Марина дернула за провод и вырвала штепсель вместе с розеткой. Очень хорошо! Просто замечательно!
Не глядя на себя в зеркало, она напялила костюм, схватила сумку, провела щеткой по волосам, и вылетела за дверь. Домашний погром пусть ждет до вечера.
Марина села за руль своего старенького раздолбанного жигуленка.
– Предупреждаю некоторых четырехколесных, – громко заявила она, – У меня сегодня отвратное настроение и если некоторые начнут откалывать свои обычные штучки, я их брошу на фиг и буду ездить городским транспортом! Все понятно?
Похоже, понятно было все, потому что обычно капризный жигуль завелся с полуоборота и старательно затарахтел в редакцию. Идеальное поведение лошадки радости Марине не прибавило. С лобового стекла, из зеркальца заднего вида, сквозь обтекающий ее поток транспорта, отовсюду на нее смотрело лицо сестры. Это выражение: смесь ужаса, страдания и отчаянной надежды, сделавшее ангельское личико Аленки почти уродливым! Да такого просто быть не могло, у Алены каждая гримаска отработана перед зеркалом. Она всегда все делает красиво: хохочет красиво, гневается красиво, даже истерики у нее выходят глубоко эстетичными! У Алены не могло быть такого лица. Впрочем, было-было-было, когда же это было? Смутное воспоминание прокладывало себе дорогу к сознанию, но тут на его пути лег полосатый шлагбаум, потому что Марина приехала на работу и ей сразу стало не до того.
– Здрассе, Марин Сергевна. Доброе утро, Марин Сергевна.
Вот и еще один ежеутренний раздражитель. Ну не любит она детей, ну что поделаешь! Никогда ее не умиляли шум, гам и беготня. И надо же, именно частная школа согласилась предоставить им две комнатенки в обмен на ежемесячную рекламу. Теперь Марине приходится восторженно расписывать то уникальных педагогов (глаза б ее их не видели, грымзы старые, сплетницы!), то необыкновенно умных деток, победителей всех и всяческих олимпиад (конечно, сами олимпиаду провели, сами ее и выиграли!).
Каблучки главного редактора бешено популярной газеты "Мнение" отцокали три долгих лестничных пролета. Она прошагала темным коридором, рванула дверь и блаженно окунулась в безумную атмосферу готовящегося номера.
– Слышь, Мар-Серг, наш мэр вчерась заявил: плату за проезд не повысят, – перед Мариниными глазами зависла клочковатая Лешкина борода.
Марина запрокинула голову, стараясь увидеть что-нибудь кроме буйной растительности своего корреспондента. Вроде бы и сама не маленькая, метр шестьдесят пять, но рядом с Лешкой всегда чувствовала себя карманной женщиной.
– Марина Сергеевна одинокая женщина и никому не верит, особенно нашему мэру, – хмыкнула Ленка.
Марина раздраженно передернула плечами. Сто лет как уже нет ни МММ, ни рекламной Марины Сергеевны, а все поминают. Марина старалась не показывать, как сильно задевает ее привычная редакторская шуточка. Да, она действительно одинокая женщина. Если бы Алена не была такой красавицей... Если бы Пашка не был такой сволочью... Ладно, проехали.
– Не верю! – воинственно бросила она, – И надо чтобы читатель тоже не поверил, – Марина на мгновение задумалась.
– Ты! – блестя подновленным лаком, ее палец грозно прицелился в Ленку, и девчонка нервно заерзала, – Поезжай в городскую библиотеку, возьми местные газеты за последние два года и выбери все обещания нашего мэра, ну вроде, "отопительный сезон начнется в срок", "хлеб не подорожает". Еще на телевидение загляни, может там у ребят чего есть, – она повернулась к Лешке, – Сделаете подборочку, после каждого обещание – реальное выполнение. Я имею в виду – НЕ выполнение. Поднатужьтесь-повспоминайте, топить точно начали на месяц позже. Под конец дайте свеженькую заявку насчет транспорта и вопрос к читателю, верит ли он.
– Класс! – восхищенно ахнул Лешка, – Бомба!
– Будет вам бомба, мэр лично подложит, никому такое дело не доверит, – пробурчала Ленка, пакуя в свою крохотную сумочку невероятное количество каких-то бумажек, косметики, и прочей дребедени, – Если мы не перестанем дразнить городские власти, они нас закрою, как Бог свят, закроют.
– А если мы перестанем их дразнить, то разоримся, нас купить эта наглая шарашка "Worldpress" и всех выставит с работы, – парировала Марина и направилась в свой кабинет, где уже разрывался, трещал телефон.
В одиночестве она пробыла недолго. Дверь тихонько приоткрылась и не отрывая трубки от уха, Марина приглашающе махнула рукой.
Кто-то когда-то сказал про вошедшую женщину, что так должна бы выглядеть стареющая Маргарита. Прозвище прижилось, никто уже и не помнил, что "заместительница за все" из газеты "Мнение" по паспорту числится Тамарой Алексеевной. Мадам Маргарита, и точка!
Глядя на подтянутую элегантную мадам Маргариту, Марина подумала, что просто обречена жить в окружении красивых женщин. Мадам Маргарита немолодая, очаровательная и классическая, Ленка юная, очаровательная и спортивная, Алена... Что с Аленой? Почему странный сон так пугает, так мучает? Глупости, немедленно забыть Алену, надо работать!
– Что там у нас?
– Номер почти готов. Завтра добавим Лешкин материал и новую рекламу. По электронке пришла статья одного бизнесмена об особенностях нашего бизнеса. Факты блестящие, но стиль... – мадам Маргарита покопалась в своих бумагах, – "Встановить всякие контакты до полного созревания самосознания".
– Че-его?
Мадам Маргарита учительски глянула на Марину поверх очков.
– Меня тоже заинтересовал смысл данного выражения, я даже позвонила автору.
– И что сие означает? – заинтересовалась Марина.
– Сие означает моральное давление на клиента пока он, бедняга, не уразумеет, что предлагаемый товар для него – самое лучшее.
– Ага! – глубокомысленно заметила Марина, – А "самосознание", значит, клиент вроде как сам осознает... Потрясающе! Может введем рубрику "Нарочно не придумаешь", была такая в каком-то старом журнале.
– В "Крокодиле", – улыбнулась Маргарита, – Но фактаж в статейке хорош, слов нет.
– Свяжись с борзописцем, скажи, что статья требует редакторской правки и перепиши ее всю от начала до конца. Кстати, если он бизнесмен, гонорар зажмем, не фиг жиреть за счет нищих журналистов, – Марина снова взялась за телефон.
– Куда ты звонишь? – неожиданно спросила мадам.
Марина глянула на нее удивленно. Не в характере мадам Маргариты интересоваться чужими телефонными разговорами, тем более разговорами непосредственного начальства.
– В "Визаж-клаб", – тем не менее ответила Марина, – Они должны перевести деньги за рекламу, но что-то не торопятся.
– Не звони, – тяжко вздохнула заместительница, – Они отказались. "Worldpress" делает им развернутую рекламную кампанию, во всех изданиях, разные виды товаров, скрытая и явная реклама. "Визажисты" прямо захлебывались от восторга.
Марина швырнула трубку на рычаг.
– С-скотина, – обоими кулаками она стукнула по столу, так что телефон глухо лязгнул, а бесчисленные безделушки тоненько и обиженно зазвенели, – Обкладывает, гад. Вор поганый, комплексная реклама – это же моя идея, я ему рассказывала как ее делать! Моими же идеями меня же и приканчивает!
– У него пресс-концерн, а у тебя одна газета, – резонно заметила Маргарита.
– Половина его концерна должна была принадлежать мне! – взвизгнула Марина, – Он меня кинул, ясно!
– Это уже всем второй год ясно, ты повторяешься.
Марина сердито уставилась на невозмутимую мадам Маргариту.
– Сегодня пришло новое предложение, – складывая бумаги, сказала заместительница.
– Милейший Пашенька опять поднял цену?
Мадам Маргарита покачала головой.
– Цена остается прежней. Но если ты соглашаешься продать... – она нерешительно замялась, – В общем, он готов оставить тебя главным редактором, подбор людей тоже полностью на тебе, и лицо издания опять таки твое. Он требует только уменьшить, слышишь, не прекратить, а уменьшить давление на областное начальство и, естественно, не трогать его партнеров.
– И ты так спокойно говоришь! – Марина в волнении забегала по кабинету, – Всякое... всякий... – так и не найдя подходящего эпитета, она ограничилась весьма энергичным и неприличным жестом, – будет тут указывать, что и как писать, кого можно трогать, а кого нельзя! Да я пошлю его дальше, чем видно!
Мадам Маргарита осуждающе покачала головой.
– Марина, ну что ты как маленькая девочка! В нашем деле всегда были запретные зоны. В конце концов, у тебя тоже есть люди, которых ты категорически не трогаешь. Хотя ангельских крылышек у них не наблюдается. Мне предложение Павла кажется вполне справедливым.
– И ты, Брут! – Марина с укором поглядела на заместительницу.
– Я не Брут, я голос разума. Посмотри правде в глаза, дорогуша, мы потихоньку прогораем.
– Да нас читают больше всех в области!
– Читают, и будут читать, но рекламу мы теряем. Нас может прикончить любой кризис: хоть с долларом, хоть с ценами на бумагу. А "Worldpress" переживет что угодно, у них солидная база и такое уникальное сочетание разноплановых газет и журналов, что потеряют на одном, возьмут на другом.
– О господи, ну как же ты не понимаешь! – Марина подчеркнуто бессильно уронила голову на скрещенные руки, – Это уникальное сочетание создала я! Я составила план, разработала базовые типажи, показала как одно издание будет поддерживать другое! Сукин сын Пашенька бегал вокруг меня и подбадривал: "Давай, давай, твои идеи – мои деньги, фифти-фифти, компаньонами будем!" А потом по моим материалам создал свой концерн, а меня выкинул, как линялую тряпку!
– Сама дура, надо было заранее соглашение составлять, а не вываливать информацию задарма! – рассердилась мадам Маргарита. Она гневно фыркнула, потом минуту помолчала и ласково-успокаивающим голосом завела, – Мариша, твое негодование вполне понятно. Однако же подумай сама. Сделанного не вернешь, да и Павлу ты уже, считай, отомстила. Твою единственную газету читают больше, чем все его хозяйство.
– Преувеличиваешь, – нервно буркнула Марина, меняя местами стоящий на столе крохотный стеклянный кораблик и фигурку рыцаря.
– Ну и преувеличиваю, – согласилась мадам Маргарита, – Но деньги он готов платить бешенные, и не за твои красивые глаза, а за твой успех и талант. А теперь, когда еще и работу предлагает, и ребят увольнять не придется... Да ты за год-два всю власть в "Worldpress" перехватишь!
– Название дурацкое – "Worldpress"! Надо же, "Мировая пресса". Самомнение у Паши не мерянное!
– Так ведь и есть отчего, бизнесмен он от бога. Слушай, Мариш, позвони ты ему, а? Поговори, поторгуйся, на каждый чих официальный документ с него сдери. Это выход, понимаешь! Ну сама подумай, сколько мы еще продержимся в одиночку? Паша с тобой поступил некрасиво, но в конце-то концов, вы с ним родня, муж сестры как никак! – мадам Маргарита небрежно упихала бумаги в папку и пошагала к выходу. У дверей обернулась, словно хотела что-то добавить, но лишь поглядела на задумавшуюся Марину и молча покачала головой.
Марина мрачно уставилась в закрывшуюся дверь. Действительно, муж сестры. Жил-был банковский оператор Паша и была у него девушка Марина, журналисточка. Больше года они друг в друге души не чаяли и задумали совместный крутой бизнес. Марина план составила, а Паша деньги достал. Потом пришел Паша к Марине и сказал, что дальше обойдется без нее. Балдея от собственного благородства сунул отступные и исчез с Марининым бизнес-планом в кармане. А через месяц женился на Марининой сестре Алене. Алена стала женой миллионера, а Марина создала самую скандальную газету в области и превратилась в одинокую женщину, которая никому не верит.
Марина подорвалась со стула и подскочила к высокому во весь рост зеркалу. Слава богу, ничего в ней нет от жуткой тетехи из старой рекламы МММ. Ни пуховика, ни шапки-малахайки, ни завивки "прощай, молодость!". Из зеркала смотрела высокая стройная молодая женщина. Коротко подстриженные русые волосы красивой блестящей шапочкой обрамляли бледноватое личико с изящными мелкими чертами. Марина критически прищурилась. Может, нос чуть длинноват, но это придает даже своеобразное очарование. И вообще, идеальные физиономии не бывают красивыми, для красоты нужно чуточку неправильности.
Зато фигура не подкачала. Марина сжала руками тонкую талию. Самое оно! Грудь, правда, маловата и ноги бы неплохо подлиннее, но с пропорциями все в порядке и зелененький костюмчик из натуральной шерсти сидит как влитой. На шмотки от кутюр она еще не заработала, но на портниху тетю Зину хватает. А тетя Зина – это вам не шишки-дрышки, это и Гуччи, и Риччи, и немножко Версаччи.
Марина одобрительно покивала своему отражению. Не такая красавица, как Алена, но тоже вполне, вполне!
Черт, но что же все таки с Аленкой? Марина нерешительно потянулась к телефону. Нет, звонить нельзя, она сестре полтора года не звонила, с тех самых пор как родился Сашка. Да и тогда сухо поздравила, и все. Если Марина позвонит сейчас, скотина-Пашенька неминуемо решит, что она сдалась и готова продать газету.
Марина вернулась к столу, попыталась сосредоточится на работе. Глупо так переживать. Ну сон, ну и ладно, и ничего страшного, мало ли что кому снится. Она вообще редко сны видит, а уж чтобы Алена приснилась... Ерунда! Никогда в жизни ей Алена не снилась. Вот именно, никогда, а сегодня... Так, немедленно прекратить мистическую чушь и заняться делом, завтра номер сдавать.
Марина решительно придвинула к себе клавиатуру и тут, глядя в темные глубины загружающегося экрана, она вдруг вспомнила! Вспомнила, когда она видела на лице сестры мучительное выражение, потрясшее ее во сне. Лицо это смотрело на нее из прошлого, из темной ямы люка, в которую когда-то ухнула десятилетняя Аленка. То же самое выражение ужаса, боли, отчаяния и страстной надежды, с которым она глядела в глаза склонившейся над люком старшей сестры.
Марина отчетливо вспомнила ненастный октябрьский вечер и свою злость, бешенную ярость четырнадцатилетней девочки-подростка, вынужденной вместо намеченного свидания со старшеклассником провожать на занятия малявку-сестру. Ох как же Марина тогда рассвирепела! Мать-покойница, земля ей пухом, поймала ее у самых дверей. И ведь Маринка ей честно объяснила, что Вадька Головатый самый шикарный парень в школе, что за ним все девки бегают, и если уж в кино он позвал Марину, то такого шанса упускать нельзя, а фильм начнется через пятнадцать минут. Мама только фыркнула и вручила Марине Аленкину сумку с балетными причиндалами. Оказывается, у отца сегодня важный гость, мама должна готовить, а о том, чтобы Алена пропустила урок, не может быть и речи. Поэтому марш-марш, без разговоров.
Марина перла сквозь чертящий сумерки мелкий дождик и только сопела от переполнявшей ее злости. Сзади испуганно шлепала Аленка. Марина не сразу сообразила, что шаги за спиной смолкли, а когда, наконец, обернулась... Младшей нигде не было. Сразу позабыв о погубленном свидании, Марина метнулась назад, пробежала по пустынной улице и тут же наткнулась на распахнутый люк. Алена висела над чернотой, цепляясь хрупкими ручонками за толстую трубу. Услышав шаги она с трудом приподняла голову, глянула старшей в глаза – и это выражение, ах это выражение... Дрожащая, захлебывающаяся слезами Марина плюхнулась на живот, вцепилась в ледяные запястья сестры... Потом они долго сидели на мокром тротуаре, Аленка судорожно обнимала сестру за шею, а Марина прижимала ее голову к своему плечу, гладила влажные пряди и слушала как успокаивается бешеное биение сердца.
Нынешняя Марина Сергеевна, 32-летняя дама с положением, решительно встряхнула челкой и взялась за телефон. Черт с ним с Пашкой, пусть думает что хочет, козел! Она должна позвонить Аленке, должна услышать ее голос, убедится, что ничего не случилось, а иначе просто сойдет с ума.
Телефон ответил долгими тягучими гудками. Марина нервно повертела трубку. Может, Аленка ушла? Положила малыша спать, а сама решила куда-нибудь смотаться? Перезвонить попозже? Да, конечно. Марина положила трубку, поревела взгляд на экран... На белом вордовском "листе" мгновенной вспышкой проступило пятно, удивительно похожее на женскую головку в ярком ореоле волос. Марина оторопело моргнула. Экран был девственно чист, но она готова голову дать на отсечение, что секунду назад на нем светилось лицо Алены. Отчаяния в этом лице было теперь больше, чем надежды.
Марина схватила сумку и принялась судорожно запихивать в нее свои вещи. Пусть бред, пусть глупость, пусть она потом сто раз пожалеет, но она поедет к сестре домой. Она словно наяву представила толстую бронированную дверь, квадратную клавишу звонка. Вот дверь открывается и на пороге... стоит Павел, а из-за плеча у него выглядывает Аленка с маленьким Сашкой на руках. Счастливое семейство взирает на нежданную гостью и у всех троих, включая младенца, брови недоуменно ползут вверх. Марина даже застонала от жгучего стыда и остановилась. Просто перезвонить вечером? Она испуганно покосилась на компьютер. Нет уж, до вечера она как раз удобно устроится в ближайшей психушке. Вот тогда точно стыдно будет. Марина помчалась к выходу.
Глава 2
Мотор жигуленка плавно завелся, пару секунд солидно поурчал, суля спокойную поездку, и тут же нагло замолк. Марина прямо чувствовала как нахальный агрегат лучится злорадным удовлетворением: «Эк я тебя надул!» Бешено шарахнув дверцей (пусть и ему не все по кайфу!) Марина выбралась к проезжей части. Как назло маршрутки словно вымерли. Черт с ним, не разорится, лишь бы скорее избавиться от наваждения! Она вскинула руку, останавливая такси.
Новенькая дверь с домофоном перекрывала единственный подъезд старинного дома, в котором когда-то жила Марина с сестрой и родителями, а теперь – Алена с мужем и сыном. Да и сам дом сиял словно начищенный пятак: штукатурка свеженькая, выкрошенные деревянные рамы заменены на стеклопакет, фасад бугрится кондиционерами. Марина вгляделась в окна третьего этажа. День на дворе, а жалюзи опущены. Впрочем, какая же она глупая, малый, наверное, спит, вот окна и прикрыты. Марина потопталась у подъезда в смутной надежде, что сейчас вдалеке появится возвращающаяся из магазина Аленка и можно будет успокоится и смыться незамеченной. Потом вздохнула и нажала кнопку. Вот еще наказание, эти домофоны – на всю улицу объясняйся с решетчатой дыркой в стене.
Но домофон молчал. Марина тяжко вздохнула: будем ждать, кто-нибудь пойдет в магазин, выведет собаку. Обратно она не поедет, раз уж она здесь, надо разбираться.
За спиной послышались шаркающие шаги. Немолодая женщина с тяжелой кошелкой, до и дело подозрительно озираясь на Марину, нажимала кнопки кодового замка. Сумка мешала, женщина неловко перехватывала ее, наконец, поставила на землю, открыла, потянула на себя дверь... Марина скользнула в открывшийся проход и привычно, через ступеньку помчалась наверх.
– Девушка, куда вы, девушка! – запоздало ударило вслед, но Марина не слушала.
Задыхаясь, она взлета на третий этаж и остановилась перед тяжелой бронированной дверью. Сколько изменений всего за два года. Приглянулся домик новым русским и пожалуйста: на стенах подъезда свежая краска, ни единой надписи, ступеньки свежевымыты, площадки выложены плиткой, висят цветочные горшки. Марина вспомнила загаженный подъезд своей блочной многоэтажки с намертво запаянным мусоропроводом, из которого по сей день сочилась вонь гниющего мусора и лезли тараканы, и поморщилась. Еще говорят, новые русские хамы. Страшное хамство – не пакостить в собственном доме.
Марина нажала на кнопку звонка. Тишина, ни единого звука. Она позвонила еще и еще раз. По телефону молчание, в домофоне молчание и дверь не открывают. Логический вывод? Никого нет дома, возвращайся в редакцию и перезвони позже. Или просто заедь вечером, если тебе так неймется. Но уж во всяком случае не стой здесь, как памятник себе, когда у тебя гора проблем и куча несделанной работы.
Марина нерешительно спустилась на две ступеньки и остановилась. Стараясь оправдать заминку, она вытащила из сумочки сигарету и принялась разминать ее в пальцах, не закуривая. Снизу доносилось сдавленное пыхтение, тетка с сумкой взбиралась на третий этаж. Вот она поравнялась с Мариной, открыла было рот, и тут же захлопнула, огонек смутного узнавания мелькнул в ее глазах.
Тетка подошла к двери напротив Аленкиной и загремела ключами, все также с сомнением поглядывая на Марину. Та кивнула. Она-то ее сразу узнала. Соседка Вера Антоновна, невыносимо вредный бабец, раньше вечно цеплялась: то магнитофон слишком громко, то вежливость не блюдут. Похоже, она единственная уцелела из старых жильцов. Как она выживает в новорусском рассаднике гигиены: ни тебе детвору обругать за исписанные стены, ни с соседями из-за немытой лестницы поцапаться. Совсем небось заскучала.
Марина присела на ступеньку: чего не присесть, если такая чистота. Щелкнула зажигалкой, затянулась ароматным дымком. Звук какой-то странный, тонкий, вроде комариного звона. Марина прислушалась, поднялась, вернулась на площадку, прислушалась снова, покачала головой. Звук шел словно ниоткуда, будто в воздухе прямо перед ее лицом тихо-тихо, едва слышно плакал ребенок. Она снова покрутила головой. Непонятно. Ребенок уже не плакал, скорее всхлипывал-выл, все так же отдаленно, на пределе слышимости. Нет, надо немедленно уходить, не то с ума сойдешь! Она оставит записку... О Господи!
Марина испуганно моргнула. Ничего, померещилось. Но одно краткое мгновение она отчетливо видела омерзительный красный шарф, болтающийся на ручке Аленкиной двери. Шарф шевелился, извивался, не под дуновением сквозняка, а словно живой, словно змея или спрут.
Сорвавшись с места, Марина кинулась к соседской двери и отчаянно затрезвонила. Соседка открыла сразу, на ее лице читалась радостная готовность к скандалу.
– Здрасьте, Вера Антоновна, я Марина, жила тут раньше, помните меня? – одним духом выпалила Марина и рванула в квартиру.
– Как ты смеешь, куда ты? – заполошно ударило вслед, но Марина уже была в комнате и открывала балкон.
Слава богу, балконы двух квартир почти смыкаются, а Аленка всегда забывает запереть балконную дверь. Проклятье, лоджия, Пашка застеклил лоджию! Ла-адно, теперь уже один черт! Наскоро оглядевшись, Марина увидела в углу рыжую от ржавчины гантель. Надо же, Вера Антоновна когда-то мускулы качала. Заржавленная железяка полетела в стекло и глухо шлепнулась на балконный пол. Дзынькающий дождик осколков посыпался вниз. Марина сдернула туфлю и принялась выколачивать острые углы, расширяя себе проход. В комнате отчаянно жужжал диск старенького телефона.
– Милиция, алло, милиция! – срывая голос, вопила Вера Антоновна.
Набросив какую-то тряпку на край лоджии, Марина поднырнула под заостренные зубья стекла. Аккуратненько, аккуратненько. Осколки хрупнули под ногой. Как всегда, дверь не заперта. Приятно, когда хоть что-то не меняется. Марина шагнула в комнату.
Ей казалось, что она кричит, истошно вопит и не может остановиться. Но звука не было, лишь какое-то сдавленное сипение.
"Я оглохла" – отстранено подумала Марина. Под ногой громко и отчетливо хрустнул кусочек стекла.
"Нет, не оглохла – онемела. А лучше бы – ослепнуть"
– Ален... – мучительно выдавила она из разом пересохшего рта и смутно удивилась звуку собственного голоса, – Пашка...
Ответа не было, да и не могло быть, это Марина поняла сразу.
Не смотреть. Ничего нет, никого нет, это все только продолжение кошмарного сна. Ей кажется, кажется! Злое наваждение.
Она шагнула раз, другой, стараясь не глядеть, ни в коем случае не глядеть никуда, кроме отчаянного зареванного детского личика, выглядывающего из-за перильца деревянной кроватки. Она должна, она должна дойти!
Словно по натянутому канату Марина шла. Подошвы туфель прилипали к кровавым пятнам на полу.
Она протянула руки, подхватывая маленькое легкое тельце. Малыш судорожно забился, скользким угорьком вывертываясь из объятий, из перекошенных губок послышался уже знакомый вой, на лбу вздулись тоненькие венки. Крепко прижав вырывающегося Сашку к груди, Марина почти выпрыгнула в коридор, вбежала на кухню.
Схватив чайник, она оглянулась в поисках детской чашечки. Наверное, осталась в комнате. Ладно, сойдет любая. Она неловко прижала стакан к Сашкиным губам. Он замотал головой, принялся колотить ручонками, стакан разлетелся вдребезги.
– Еще осколки, – прошептала Марина, словно в забытьи глядя на стекло.
Сашка снова рванулся, чуть не упал, захрипел:
– Мама, мама!
Марина в ужасе вскрикнула, покрепче перехватила малыша, прижала его головку к своему плечу.
– Успокойся, маленький, успокойся, Сашенька, все хорошо, все уже хорошо, я твоя тетя...
Марина распахнула холодильник. Йогурт, банка сока. Авось сойдет. Смутно подумалось: малышам вроде нельзя холодное. Ладно, не до правил сейчас. Усадив Сашку себе на колени, она впихнула в него первую ложку. Пацаненок ел с жадностью, давясь, Марине приходилось его придерживать. Сок тоже был принят с благосклонностью. Марины он уже не боялся, она почувствовала как крохотные пальчики ухватились за ее руку. Она попыталась поудобнее посадить его, положила ладонь на животик...
Сашка закричал отчаянно, словно зверек, дернулся, принялся отпихивать ее от себя. Придерживая его крохотные, беспомощно вырывающиеся ручонки, Марина подняла рубашечку. На выпуклом животике багровели два круглых ожога.
– О господи, – не выпуская Сашку из рук она бросилась в ванную. Плакать малыш уже не мог, он только натужно хрипел, пытаясь высвободиться.
– Не надо, маленький, не надо, мой хороший, сейчас, сейчас тетя тебе поможет.
Розовый тюбик крема лежал на самом видном месте, видно, Аленка им часто пользовалась. Наскоро смазав ожоги, Марина уложила малыша на сгиб руки.
– Тяжеленький!
На руках Сашка затих. Марина прошла в спальню и попыталась опустить малыша на двуспальную родительскую кровать. Маленькие ручонки немедленно вцепились в вортник костюма и Сашка повис на Марине, чуть не опрокинув ее.
