Текст книги "Что моё, то моё"

Автор книги: Анне Хольт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Он приказал ей подняться с постели и умыться. Она повиновалась, действуя как автомат: медленно поплелась к раковине, сняла с себя всю одежду. Намылила тело и обтёрлась какими-то тряпками. Надела чистые трусы, полинявшие от стирки, бледно-зелёного цвета, со слоном спереди. Он рассмеялся. Трусы были велики, и она была такая смешная, когда повернулась к нему, худая и бледная, поддерживая за хобот слона на спадающих трусах.

Потом он выстирал её одежду. Гладить не стал, Эмили и так должна быть благодарна. И вот теперь она по-прежнему лежит в одних трусах, одежда валяется рядом с ней на кровати.

– Эй! – грубо крикнул он, открыв дверь. – Ты жива там?

Тишина.

Чёртова пигалица не желает отвечать.

Она напомнила ему девчонку, с которой он ходил в начальную школу. Они готовили спектакль, мать сшила ему костюм. Она даже собиралась прийти посмотреть, как он будет выступать. Ему досталась незавидная роль. Он должен был играть серого гуся, произнести всего-то две реплики. А костюм получился не совсем удачным: крылья были сделаны из картона, и одно из них, пока он был на сцене, вдруг отвалилось. Все смеялись. Смеялись над ним! Самая красивая девочка, – это её он вспомнил, глядя на Эмили, – была лебедем. Она была вся в белых перьях из шёлковой бумаги. Двигаясь по сцене, она запнулась за отвалившееся крыло, упала в зал и сильно разбилась.

Мать так и не появилась и не объяснила, почему не пришла. Он вернулся домой, а она сидела на кухне и читала. Она даже не взглянула на него, когда он пожелал ей спокойной ночи. Бабушка приготовила ему бутерброд и налила стакан воды. На следующий день она заставила его сходить в больницу к девочке и извиниться перед ней. Но разве это он был виноват?

– Эй! – Он попытался ещё раз привлечь внимание Эмили. – Ты будешь отвечать?

Под одеялом что-то зашевелилось, но не раздалось ни единого звука.

– Приведи себя в порядок, – процедил он сквозь зубы и захлопнул железную дверь.

Кромешная темнота.

Эмили знала, что она не ослепла. Он просто выключил свет.

Папа теперь наверняка перестал искать её.

Она уже точно умерла, и её похоронили.

«Мама!» – позвала она про себя.

48

В пятницу утром Кристиане проснулась с температурой. То есть не сама проснулась – её разбудила Ингер Йоханне, в десять минут девятого услышав тявканье Джека и удивившись, что дочка всё ещё спит. Рот ребёнка был приоткрыт, щёки покраснели.

– Больно, – пробормотала девочка, когда Ингер Йоханне потрогала её лоб. – Хочу пить.

Ингер Йоханне обрадовалась возможности остаться дома. Она надела старый спортивный костюм, позвонила на работу, а потом – матери.

– Мам, Кристиане заболела. Мы не приедем вечером.

– Ох, как жаль! Может, мне приехать сейчас?

– Нет, всё в порядке. Хотя…

Ингер Йоханне нужно было столько всего сделать! Она сможет убраться, отремонтировать единственный кухонный стул – он расшатался под весом Ингвара. Кристиане была необычным ребёнком. Она лечилась сном в прямом смысле слова. В последний раз, когда у неё была простуда, она проспала почти беспрерывно четверо суток, а потом в два часа ночи встала и заявила:

– Здорова. Сноваздорова.

Ингер Йоханне собиралась попробовать новый бальзам для волос, который ей подарила Лине, спокойно принять ванну. Но позднее ей придётся уйти.

– Мама, не могла бы ты приехать часа в два?

– Конечно, приеду, девочка моя. Кристиане ведь такая послушная, когда болеет. Я захвачу с собой вышивание и видеокассету, которую мне дала твоя тётя. Фильм старый, но, по её мнению, должен мне очень понравиться. «Стальные магнолии» с Ширли Маклейн ^[26]и…

– Мам, ты же знаешь, у меня здесь целая куча фильмов.

– Да, но у тебя такой… странный вкус!

Ингер Йоханне закрыла глаза:

– Никакой он не странный! У меня есть фильмы…

– Да-да, детка. У тебя немного необычный вкус. Ты должна с этим согласиться. Ты уже подстриглась? Твоя сестра стала просто красавицей, она была у этого нового парикмахера на Присенсгате, он, правда, немного странный, – мать хихикнула, – но они ведь часто бывают такими, эти парикмахеры. Однако Марие выглядит божественно.

– Я рада. Ты приедешь?

– Ровно в два. Купить что-нибудь на ужин?

– Нет, не надо. У меня в холодильнике овощной суп. Это единственное, чем можно напичкать Кристиане, когда она болеет. Там и на нас хватит.

– Отлично. До встречи!

– Пока.

…Ингер Йоханне опустила голову на надувную подушку и глубоко вздохнула от удовольствия. Пахло лимоном и ромашкой. Исак привёз эту пену для ванны из Франции. Он по-прежнему привозил ей подарки, когда возвращался из путешествий. Ингер Йоханне не понимала, зачем он это делает, но было приятно. У него хороший вкус. И куча денег.

– У меня тоже хороший вкус, – пробормотала она.

На вешалке висели три старых махровых полотенца. На одном из них ещё можно было разглядеть тигра, два остальных вытерлись до однотонно розовой пастели.

– Новые полотенца, – сказала она. – Сегодня же!

Подруги завидовали ей, что у неё такая мать. Лине любила её. «Она такая замечательная, – говорили остальные. – Она помогает тебе во всём. Такая современная! Читает, ходит в кино и в театр, а как одевается!»

Мама замечательная. Даже слишком. Она поистине сама доброта, состоит во всевозможных обществах, но с ней совершенно невозможно общаться. Может быть, из-за того, что она никогда не работала вне дома. Вся её жизнь была посвящена мужу, детям и благотворительности. Мать просто прирождённый дипломат: почти никогда не говорит прямо то, что думает. «Твой отец волнуется» означает «я до смерти боюсь за тебя», «Марие выглядит так очаровательно» переводится как «ты похожа на кучу мусора». Если мать приносила с собой стопку женских журналов, Ингер Йоханне заранее знала, что речь пойдёт о новых веяниях в моде и двадцати способах очаровать мужчину.

– У тебя ведь такая сложная работа, – говорила мама, похлопывая её по руке.

И Ингер Йоханне понимала, что мать не считает джинсы, свитер и очки, купленные четыре года назад, особо привлекательными.

Бальзам и вправду оказался замечательным. Она будто чувствовала, как повреждённые волосы набирают силу. От воды кожа покраснела. Джек спал, а из комнаты Кристиане не доносилось ни звука – на всякий случай она оставила дверь приоткрытой.

Книга об Асбьёрне Ревхайме чуть не упала в воду, она подхватила её в последний момент. Ингер Йоханне налила себе кофе и поставила термос на пол рядом с ванной.

В первой главе рассказывалось о смерти Ревхайма. Ингер Йоханне подумала, что это весьма банальное начало для биографии. У неё не возникло желания читать о гибели Ревхайма, и она быстро пролистала первую главу. Вторая была посвящена детству в Лиллестрёме.

Книга всё же упала в воду. Она тут же подхватила её, но некоторые страницы уже слиплись. Найти место, где она остановилась, оказалось не так просто.

Она с трудом расклеила страницы: Асбьёрн Ревхайм уже в тринадцать лет проявил свой характер, сменив имя. Автор полторы страницы посвятил рассказу о том, что в 1953 году родители позволили своему ребёнку отказаться от собственной фамилии. Настоящая фамилия Ревхайма была Конгсбаккен. Его родителями были Унни и Астор Конгсбаккен, она – известная художница, он – знаменитый прокурор.

Вода остыла. Она забыла смыть бальзам. Когда приехала мать, Ингер Йоханне сообщила ей, что Кристиане нужно давать каждый час половину таблетки аспирина, разведённого в тёплой коле.

– Вернусь в пять, – сказала Ингер Йоханне. – Можешь выпустить Джека в сад. Спасибо огромное, мам!

На кухне между двумя стульями на бечёвке осталась сохнуть намокшая книга – биография Асбьёрна Ревхайма.

Альвхильд стало хуже. Снова появился запах лука. Женщина лежала в постели, и сиделка настоятельно попросила Ингер Йоханне долго не задерживаться.

– Я всего на пятнадцать минут, – заверила та.

– Здравствуйте, – окликнула Ингер Йоханне больную. – Это я. Ингер Йоханне.

Альвхильд попыталась открыть глаза. Ингер Йоханне пододвинула стул ближе к кровати и осторожно положила свою руку поверх её. Рука Альвхильд была холодной и сухой.

– Ингер Йоханне, – повторила Альвхильд. – Я ждала вас. Рассказывайте.

Она откашлялась и попыталась посмотреть на посетительницу. Подушка была мягкой, голова утопала в ней, и женщина могла смотреть лишь на потолок. Ингер Йоханне вытащила салфетку из коробочки, стоявшей на ночном столике, и вытерла ей рот.

– Может, воды?

– Нет. Рассказывайте, что вы обнаружили в Лиллестрёме?

– Вы уверены, что… Хотите, я приду утром? Вы так устали, Альвхильд.

– Рассказывайте!

Она снова откашлялась.

Ингер Йоханне начала говорить. Сначала ей показалось, что Альвхильд спит. Но потом на губах, иссечённых морщинами, появилась улыбка. Ингер Йоханне продолжила свой отчёт.

– А сегодня, – сказала она наконец, – я обнаружила, что Астор Конгсбаккен был отцом Асбьёрна Ревхайма.

– Я знала об этом, – прошептала Альвхильд.

– Знали?

– Да. Конгсбаккен был выдающейся личностью. Он добился очень многого в пятидесятых, да и в начале шестидесятых. Представляете, каково было ему иметь сына, который писал подобные книги! Но я даже не предполагала, что Ревхайм имеет какое-то отношение к делу Сайера.

Альвхильд отдышалась. Она хотела передохнуть. Рука медленно сползла к маленькому пульту, регулирующему положение кровати.

– Вы уверены, что это не повредит вам? – спросила Ингер Йоханне, осторожно нажимая на зеленую кнопку.

Альвхильд слабо кивнула и наклонила голову ещё раз, когда ей стало удобней. В морщинах на лбу блестели капельки пота.

– Когда вышел «Ледяной жар» в…

– …тысяча девятьсот шестьдесят первом, – подсказала Ингер Йоханне; она прочитала биографию до конца.

– По-моему, так. Такая шумиха началась. Не только из-за откровенных порнографических сцен, но, вероятно, в большей мере из-за жестоких нападок на церковь. В тот же год, кажется, Астор Конгсбаккен ушёл из прокуратуры и стал работать в министерстве.

Альвхильд дышала коротко, со всхлипами.

– Простите, жидкость в лёгких, – слабо улыбнулась она. – Минутку, пожалуйста.

Сиделка вернулась.

– Я должна вас прервать, – сказала она. – Альвхильд трудно разговаривать.

– Астор Конгсбаккен, – с придыханием выдавила из себя Альвхильд, – был другом моего шефа. Того, что попросил меня о…

– Уходите, – проговорила сиделка, указывая на дверь, она готовила укол.

– Ухожу, – ответила Ингер Йоханне. – Сейчас.

– Они дружили с университетских лет, – прошептала Альвхильд. – Возвращайтесь, Ингер Йоханне.

– Обязательно, – ответила та. – Я вернусь, как только вам станет лучше.

Медсестра взглянула на неё так, словно Ингер Йоханне сморозила какую-то глупость.

Когда Ингер Йоханне вернулась, дома пахло чистотой. Кристиане всё ещё спала. Комната проветрена, даже на книжной полке всё на своих местах, книги, наваленные как попало, теперь были аккуратно расставлены. Огромная стопка газет у входной двери исчезла. И Джек тоже.

– Твой отец пошёл с ним прогуляться, – сообщила мать. – Они недавно ушли. Нужно постирать шторы. А вот…

Она протянула биографию Асбьёрна Ревхайма. Книга чудовищно разбухла. Удастся ли теперь разлепить страницы – неизвестно; однако книга была целой и абсолютно сухой.

– Я воспользовалась феном, – сказала мать и улыбнулась. – Было даже весело. А ещё…

Она едва заметно склонила голову набок, левая бровь приподнялась.

– Приходил какой-то мужчина. Некий Ингвар Стюбё. Он принёс футболку. Я уверена, что она твоя, потому что на спине написано «Вик». Ты что, одолжила ему футболку? Кто он? Мне кажется, он мог хотя бы выстирать её.

49

Было воскресенье, 4 июня, и кроме патологоанатома в Центре судебно-медицинской экспертизы никого не было. Зачем, чёрт побери всё на свете, он взялся решать эту задачу? Она ему не по зубам: скоро ему исполнится шестьдесят пять, он и так перегружен обязанностями. Вскрытия и экспертиза, чтение лекций и преподавание – и всё это за какие-то шестьсот тысяч годового дохода! А он ещё постоянно торчит здесь сверхурочно. Он-то давно перестал считать свою нагрузку, но жена говорила, что должно выходить больше тысячи часов в год. Какое ему дело, что другим его зарплата кажется более чем достойной? Вот его брат-близнец – он врач-хирург, у него собственная клиника, дом в Провансе, и он ежегодно платит налоги с дохода, превышающего семь миллионов!

Воскресенье он привык посвящать чтению. Казалось бы, при его положении можно найти время для знакомства с новинками и во время рабочей недели. Но за последние десять лет, как это ни смешно, он не прочитал на службе ни единой статьи. Ни единой! Поэтому в воскресенье он вставал пораньше, собирал рюкзак, складывал в него еду и термос и отправлялся в Центр.

Когда он разложил журналы, ежемесячники и докторские диссертации на две стопки, то тяжело вздохнул. Одна из стопок – то, что просто необходимо прочесть, другая – то, с чем можно подождать. Первая стопка возвышалась над полом на полметра. Он взял работу, которая случайно оказалась сверху, и налил себе чашку крепкого кофе.

«К вопросу о вариабельности сердечного ритма». Докторская диссертация, изданная в январе 1999-го. Автор был ему незнаком. У него возникло искушение отложить работу и вытащить из стопки другую, но он собрался с духом и принялся за чтение.

У патологоанатома дрожали руки. Он закрыл диссертацию. Всё было настолько поразительно и в то же время понятно, что он даже испугался, в буквальном смысле. Ответ содержался не в самой работе – она лишь навела его на мысль. Он почувствовал, как адреналин будоражит кровь, учащаются пульс и дыхание. Он должен проконсультироваться с фармацевтом! Телефонная книга чуть было не выпала из рук, пока он пытался найти номер лучшей подруги жены, владевшей аптекой в Тосене. Она оказалась дома. Беседа заняла десять минут. От волнения патологоанатом даже забыл поблагодарить женщину.

Ингвар Стюбё оставил ему свою визитку. Патологоанатом начал копаться в бумагах, пытаясь отыскать её среди множества листов, жёлтых стикеров, отчётов и прочей макулатуры. В конце концов он обнаружил карточку, прикреплённую к доске для сообщений. Ему пришлось два раза набирать номер, пальцы отказывались слушаться.

– Стюбё, – отозвались на другом конце.

Целую минуту патологоанатом объяснял причину своего звонка. На другом конце молчали.

– Алло?

– Я слушаю, – ответил Стюбё. – Что это было?

– Калий.

– Калий – это что?

– Вещество, содержащееся в наших клетках.

– Я ничего не понимаю. Каким образом…

Патологоанатом чувствовал, что дрожь не унимается. Он попытался взяться за трубку по-другому, чтобы не напрягать руку.

– Всё оказалось на самом деле так просто, – начал он и откашлялся. – В клетках человеческого тела содержится определённое количество калия. Он нам жизненно необходим. Когда человек умирает, его клетки, можно сказать, начинают… протекать. В течение часа или двух после момента смерти в той жидкости, которая окружает клетки, содержание калия значительно увеличивается. Это явление – верный признак того, что человек мёртв.

Патологоанатом вспотел, сорочка прилипла к телу, и он попытался восстановить дыхание.

– Следовательно, то, что уровень калия вне каждой отдельной клетки увеличивается после наступления смерти, вполне нормальное явление. Так и должно быть.

– И что?

– Да то, что содержание калия увеличивается и в том случае, если ввести его в тело извне! Живому человеку, я имею в виду. И тогда… Человек умирает. Превышение допустимого уровня содержания калия приводит к остановке сердца.

– Но обнаружить это должно быть несложно!

Патологоанатом снизил тон:

– Вы что, не слушали, что я вам говорил? Если человеку сделать инъекцию калия, он умрёт, а причину смерти можно обнаружить, только проведя вскрытие немедленно! Через час будет поздно – тогда превышение уровня содержания калия в крови окажется следствием самой смерти! Результаты вскрытия покажут лишь то, что человек мёртв, а причины его смерти отсутствуют.

– Господи…

Стюбё сглотнул так громко, что патологоанатом на другом конце явно услышал это.

– Но где можно достать этот яд?

– Это не яд, чёрт подери!

Патологоанатом почти кричал. Когда он продолжил, его голос дрожал и стал глуше:

– Во-первых, мы с вами потребляем калий каждый день. Он содержится в нашем повседневном рационе. Конечно, не в большом количестве, но всё же… Калий можно купить в аптеке, хоть целый килограмм! Там он продаётся в виде хлорида калия. Если его ввести в кровь, он расщепится на калий и хлорид. В медицине используют слабый раствор хлорида калия, поскольку иначе можно повредить ткани или вену.

– Продаётся в аптеке… Но кто…

– Отпускается без рецепта.

– Без рецепта?

– Да. Но, насколько мне известно, он есть в наличии лишь в нескольких аптеках. Его обычно заказывают заранее. Кроме того, существует ещё один препарат, содержащий хлорид калия, но он отпускается по рецепту. Его выписывают людям, страдающим недостатком калия.

– Теперь всё ясно, – медленно проговорил Стюбё. – Если кто-то сделает мне укол с соответствующим количеством калия, я умру. Если я окажусь на вашем столе через час или больше, вы сможете констатировать лишь то, что я умер, но не найдёте к тому никаких причин. Всё правильно?

– Да. Но я всё равно обнаружу след от укола.

– След… Но ведь на телах Кима и Сары не было никаких следов?

– Нет, я ничего не видел.

– Не видели? А вы искали у детей следы инъекций?

– Естественно. – Патологоанатом чувствовал себя так, будто его выжали и выбросили. Он по-прежнему тяжело дышал и всё пытался восстановить дыхание. – Но я должен признаться, что не брил их.

– Не брили?! Но ведь речь идёт о детях!

– Не брил волосы на голове. Понимаете, мы пытаемся по возможности не менять внешность при проведении вскрытия. Близкие родственники вряд ли оценят необходимость наших действий… Внутривенный укол можно сделать и в висок. Это не так просто, но возможно.

Он услышал, как вздохнул на другом конце Стюбё.

– Так вот, я не заметил следов укола на висках. Пока мне больше ничего в голову не приходит.

Оба подумали об одном и том же, но никто не мог выдавить из себя и слова. Тело Сары всё ещё было доступно патологоанатому. Кима уже похоронили.

– Хорошо ещё, что не кремировали, – произнёс наконец Ингвар дрогнувшим голосом.

– Сожалею, – ответил патологоанатом будто бы невпопад. – Сожалею от всего сердца!

– Я тоже, – сказал Ингвар. – Насколько я понимаю, только что вы описали идеальное убийство.

50

– Мой зять сейчас в Копенгагене, – сказал Ингвар и поставил на пол маленького мальчика.

Кареглазому, темноволосому малышу было года три. Он смущённо улыбался Ингер Йоханне, крепко обхватив дедушку за ногу.

– Он возвращается завтра утром. Обычно Амунд гостит у меня каждый вторник и в выходные через неделю. Правда, в последнее время мы почти не виделись, у меня не было возможности. Но теперь чрезвычайная ситуация, так что я не смог отказаться взять его к себе.

Он присел на корточки. Мальчик отказывался снимать куртку. Ингвар расстегнул молнию, похлопал мальчика по плечу и сказал:

– У Ингер Йоханне много интересных игр.

«Почему ты не попросил меня приехать к тебе домой? – удивилась она про себя. – Я никогда не была у тебя. Сейчас начало девятого. Ты знал, что Кристиане у Исака, а этому малышу скоро пора в постель. Я могла бы приехать к тебе».

Глаза Амунда засияли, когда Ингер Йоханне подвела его к ящику с машинками. Он схватил трактор и начал внимательно рассматривать.

– Красный трактор, – сказал он. – Красный грузовик. Красный автобус.

– Сейчас его очень интересуют цвета, – сказал Ингвар.

– Ему здесь будет скучно, – сказала Ингер Йоханне, помогая Амунду достать бульдозер, у которого не хватало заднего колеса. – Прошёл ровно месяц со дня исчезновения Эмили. Ты подумал об этом?

– Нет, – ответил Ингвар. – Но ты права. Это случилось четвёртого мая. А где Джек?

– Мне кажется, – начала Ингер Йоханне, но тут Амунд отложил бульдозер и взялся за машину «скорой помощи», которую Исак выкрасил в яркий красный цвет.

– Красная «скорая помощь»! – сказал мальчик скептически.

Ингер Йоханне села за стол:

– Мне кажется, разумнее, если собака всё время будет с Кристиане. А если честно – так лучше. Я целый час пыталась выветрить из дома собачий дух. Боюсь, без особого успеха.

Она вдохнула – понюхала воздух, а потом осторожно сказала:

– Такое впечатление, что у тебя что-то не так.

Ингвар словно стал больше. Его щёки округлились, а ворот рубашки врезался в горло. Ингер Йоханне вспомнила, как он ест: помногу, с удовольствием, тщательно пережёвывая.

– Нет ли у тебя чего-нибудь поесть? – смущённо спросил он. – Я очень голоден.

Амунда уложили в кровать Ингер Йоханне. Мальчик не засыпал целый час, но вот, наконец, Ингвар вышел из комнаты. Он снял галстук и положил его в карман. Две верхние пуговицы сорочки были расстегнуты. Он закатал рукава и плюхнулся на подозрительно затрещавший диван. Ингвар взял из вазы венскую булочку и уничтожил её за два укуса.

– Теория нашего патологоанатома меня просто потрясла, – сказал он, вытирая рот. – Пока о ней никому не известно. Не дай бог, люди узнают об этом!..

– От укола остаётся след, – задумчиво произнесла Ингер Йоханне. – Но, если человек болен, или сидит на игле, или ему ещё по какой-нибудь причине делали инъекции, определить причину смерти будет вообще невозможно.

– Жуть!

– Ты сказал, что препарат, который продаётся в аптеках, состоит из калия и ещё чего-то?

– Он называется хлорид калия. Расщепляется в крови, в результате чего образуются калий и хлор.

Ингер Йоханне почесала нос:

– И что же, их нельзя обнаружить после смерти?

Ингвар, судя по всему, намеревался приняться за следующую булочку. Но потом передумал.

– Я не уверен, правильно ли я всё понял… – и он постарался как можно подробнее пересказать объяснение патологоанатома. – Увеличение количество калия в крови смертельно. Получается, что налицо способ идеального убийства, – закончил Ингвар.

– Это объясняет, почему ему приходилось похищать детей, – сказала Ингер Йоханне. – Ему нужно было где-то успокоить их с помощью валиума, а потом сделать инъекцию в висок.

– Если он действовал таким образом.

– Скорее всего именно таким. Когда у нас появится дополнительная информация?

– Патологоанатом должен сначала обследовать тело Сары. Он сделает это завтра утром. Мы постараемся приложить все усилия, чтобы не пришлось эксгумировать тело Кима.

Они взглянули в сторону спальни. Дверь была приоткрыта.

– Если всё подтвердится, значит, у нас появились новые данные о преступнике, – заметила Ингер Йоханне.

– Какие?

– Во-первых, у него есть доступ к калию.

– Но он есть практически у каждого.

– Ты же сказал, что этот препарат имеется всего в нескольких аптеках.

– Разумеется, мы обратимся во все аптеки. Калий, по словам патологоанатома, нужно заказывать, а заказ – дело незаурядное, так что фармацевты должны были запомнить обстоятельства. Правда, убийца мог купить его за границей. Мы ведь убедились – он чрезвычайно осторожен. Кроме того, в больницах, в отделениях реанимации, также хранится этот препарат. И таких отделений в Норвегии очень много.

– Но нам известно ещё кое-что, – добавила Ингер Йоханне. – Мы теперь знаем, что наш убийца – не просто умный человек, он обладает знаниями о таком способе убийства, о котором вообще ни один врач…

Ингвар перебил её:

– Да, патологоанатом был потрясён не меньше меня. Ему уже почти шестьдесят пять, и он сказал, что никогда даже не думал о том, что можно подобным образом лишать людей жизни. Никогда. А он ведь патологоанатом!

Он подался вперёд и вынул из заднего кармана таблицу с пометками Зигмунда Берли. Листок весь измялся.

– В таком случае под подозрением гинеколог, – задумчиво сказал он, указывая на имя в таблице. – И ещё медсестра. Правда, она женщина. Но всё может быть.

– Мы ищем не женщину, – заявила Ингер Йоханне. – И не врача.

Ингвар взглянул на неё и спросил:

– Почему ты так уверена?

– Не забывай, о чём мы говорили прежде, – ответила она. – Преступник умён, но он болен. Он психопат или страдает явно выраженными психическими отклонениями. Мне кажется, мы имеем дело с мужчиной, за спиной которого несколько расторгнутых – причём по инициативе женщин – связей. Кстати, вполне вероятно, что он где-то учился, но едва ли закончил образование. Если его отчислили, он обвиняет в этом всех, кроме себя. Он может быть достаточно умён, даже оченьумён, чтобы применить на практике полученные знания, но не настолько сообразителен и усидчив, чтобы сдать экзамен на госдолжность. А как долго сейчас учатся в медучилище? Четыре года? Мне кажется, ему такое не под силу.

– Ты думаешь, он набрался подобных сведений в училище?

– Не обязательно. В последние годы огромное количество информации появилось в Интернете. Там можно найти сайты клубов самоубийц, описания способов изготовления бомб, ядов. Я не удивлюсь, если в сети есть страница с описаниями идеального убийства.

– Но откуда в нём такая изощрённость? Такой, я бы сказал… передовой способ убийства? Он мог бы задушить их, застрелить или отравить.

– Ну что ты! Это было бы так банально, – ответила Ингер Йоханне. – А он должен доказать своё превосходство. Продемонстрировать свою власть. Вспомни о том, что это человек, который считает, что его обидели. Очень сильно обидели. Он хранит в памяти целый арсенал своих неудач, которые требуют отмщения. Лишить жизни детей таким образом, чтобы мы никогда не смогли понять, как он сделал это, – вот…

– Деда! – позвал тоненький голосок.

Ингер Йоханне испугалась, она не услышала, как мальчик вошёл, а он стоял уже посреди комнаты, держа под мышкой медвежонка. Большое пятно от кетчупа красовалось на футболке: Ингвар отказался от предложения позаимствовать одну из пижам Кристиане. Почувствовав неприятный запах, Ингер Йоханне встала и отнесла мальчика в ванную. Амунд оказался на удивление послушным. Когда она уселась на унитаз и сняла с мальчика грязную одежду, он широко улыбнулся ей.

– Ингейоане, – сказал он и протянул пухлую ручку к её щеке.

Ингвар заранее положил в ванной детское мыло и три запасных комплекта детского белья.

«Разговор предполагался долгий, – подумала она. – А вот пижамы нет – на ночь оставаться ты не собирался».

– Твой дедушка – хитрец, – улыбнулась она, поднимая мальчика к раковине.

– Не хочу мыться, – захныкал малыш и начал брыкаться. – Не буду!

– Эй! – сказала Ингер Йоханне. – Ты же обкакался. Нужно помыться!

Она шлёпнула мальчика мочалкой по лбу. Амунд засмеялся.

– Не надо, – попросил он и вздрогнул, когда тёплая вода полилась на его спинку.

– Ты должен быть чистеньким, чтобы хорошо спать.

– «Скорая помощь» белая, – сообщил Амунд. – Красных не бывает!

– Ты прав, Амунд. «Скорая помощь» – белая.

– Булатория, – сказал он.

– Амбулатория. Какой ты смышлёный!

Она закутала мальчика в полотенце.

– Выспался! – заявил он и засмеялся.

– Ещё нет, – ответил Ингвар, заглянув в ванную. – Пойдём, дедушка уложит тебя в постель. Спасибо, Ингер Йоханне.

Ничего не вышло. Через полчаса Ингвар с малышом на руках вышел из спальни.

– Он будет спать здесь, – сказал Ингвар, словно извиняясь, и строго посмотрел на мальчика, который в ответ широко улыбнулся. – У меня на руках.

Малыш почти исчез в дедушкиных объятиях. Только кончик носа был виден из зелёного пледа. Глаза закрылись всего через несколько минут. Ингвар осторожно убрал плед с его лица. На фоне белой сорочки тёмные волосы казались совсем черными.

– Дети, – тихо проговорила Ингер Йоханне, не сводя глаз с Амунда. – Меня не оставляет мысль, что главным в этом деле являются дети. Очевидно, тут есть какая-то связь с детством преступника. С нехваткой, утратой чего-то, произошедшей в детстве.

Она глубоко вздохнула.

– Однако помимо этого есть что-то ещё. Что-то, связанное непосредственно с этими детьми. Даже если они не его собственные. Возможно…

Она задумалась.

Ингвар молчал. Амунд крепко спал. Ингер Йоханне словно очнулась и, покачав головой, проговорила:

– А может, у него есть ребёнок, которого он не видел?

– Ну, это уж слишком сложно, – произнёс тихо Ингвар и поправил голову мальчика. – Почему ты так думаешь?

– Не знаю, но это похоже на правду. Всё объясняется. Предположим, что мы имеем дело с мужчиной, который сближается с женщинами, но всегда уходит, как только отношения становятся более серьёзными. Одна из этих женщин забеременела. И решила сохранить ребёнка. Мысль о том, чтобы он был рядом с младенцем, её ужасает. Тогда она…

– Но почему именно этидети? Если ты права, и Гленн Хуго, Ким, Сара и Эмили выбраны неслучайно, то по какому принципу? Если этот парень на протяжении многих лет случайно знакомился с разными женщинами, и они от него беременели, и все жертвы – его дети, то… Но мы ведь знаем, что это не так! Каким же образом он выбирает?

– Не знаю, – с сожалением ответила она. – Мне известно лишь, что определённый принцип существует. У этого человека есть план. Во всём, что он делает, имеется определённая абсурдная логика. При этом он во многом отличается от типичных серийных убийц. Хотя бы потому, что нельзя выделить определённых циклов в похищениях. Никакого ритма или определённой системы. И мы не знаем, выполнил ли он свой план.

Они снова замолчали. Ингвар плотнее укрыл Амунда и дотронулся губами до его волос. Ребёнок дышал легко и ровно.

– Этого я больше всего боюсь, – пробормотал Ингвар. – Что он ещё не закончил.

В белый дом на опушке леса, в полутора часах езды на автомобиле от Осло, только что вошёл убийца, вернувшийся с пробежки. Он поранил колено, споткнувшись о корень, не заметив его в темноте. Рана была неглубокой, но крови много. Пластыри лежали на третьей полке рядом с раковиной. Упаковка оказалась пустой. Раздосадованный, он направился в ванную и вынул стерильный компресс из аптечки. Нужно бы обернуть компресс бинтом, но он тоже закончился. И зачем его поздним вечером понесло бегать? Да затем, честно говоря, что иначе он не мог справиться с овладевшим им беспокойством. Он доковылял до комнаты и включил телевизор.

Сегодня он не спускался в подвал. Эмили раздражала его всё больше. Он хотел бы отделаться от неё. Но проблема заключалась в том, что некому было вернуть этого проклятого ребёнка.

– Девятнадцатое июня, – сказал он вполголоса и начал быстро переключать каналы.

Тогда всё закончится. Шесть недель и четыре дня спустя после исчезновения Эмили. Он должен будет похитить пятого ребёнка и вернуть его в тот же день. Дата была выбрана неслучайно. В этом мире нет ничего случайного. Всё на свете предопределено и запланировано.

Шеф вызвал его к себе в пятницу. Сделал ему письменное предупреждение. А он всего-то взял с собой кое-какой инструмент. Он совсем не собирался его воровать. Инструмент был старым, и он собирался вернуть его. Но шеф не поверил. Наверное, кто-то настучал.