Текст книги "В плену Морфея (СИ)"

Автор книги: Анна Куртукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Призрак не решается поднять головы и взглянуть ей в глаза. Ему кажется, что её страх в любую секунду может вернуться, что вот-вот и она закричит от ужаса, потеряет сознание от шока и бросит его одного в этом Богом забытом месте.

Вместо всего этого Эрик ощущает лишь прохладу мази, всученной им напоследок Антуанеттой, и нежные, невероятно легкие прикосновения пальцев Кристины. Когда он решается оторвать, наконец, взгляд от пола, то замечает с каким вниманием и неприкрытой печалью она глядит на широкий струп, тянущийся вдоль его бледного лица.

– Мне жаль, – тихо говорит Кристина, бережно втирая лекарство в шероховатую ожоговую корочку, – жаль, что тебе пришлось так рисковать ради меня…

По её лицу вдруг скользит теплая улыбка, и она склоняет голову к плечу, глядя с нежностью в его переливающиеся золотом глаза.

– Видишь, нам нельзя ни на секунду расставаться, – заявляет девушка, беря Призрака за руки так, чтобы случайно не задеть поврежденные места, – сразу приключается какая-нибудь беда, как думаешь, это знак?

– Вероятно, – шепотом откликается Эрик, не смея ненароком шевельнуться, – Если только нам самим захочется так думать.

Пальцы Кристины бессознательно скользят вверх по его туго перебинтованным предплечьям, затем забираясь под расстегнутые манжеты рубашки, оглаживая оголенную, не истерзанную огнём кожу.

Дыхание обоих сбивается.

Она глядит на Эрика как-то по особенному из-под пушистых, светлых ресниц и он ощущает то, как стремительно по его коже расползаются щекочущие мурашки, вынуждая его легонько вздрогнуть, когда её мягкая ладонь ложится на его пылающую от поднимающегося внутри жара грудь.

Нужно остановить это безумие.

Он неловко отшатывается от Кристины, ежесекундно разрушая такую трепетную, нежную связь и эту охватившую их обоих с головой тягу друг к другу.

– Будем убираться? – спрашивает севшим от напряжения голосом Даае, и Эрик оказывается ей безмерно благодарен за этот вопрос, спасший их от всей неловкости ситуации.

– Да, я приведу себя в порядок, – соглашается он вполголоса, резко одергивая ставший узким ворот рубашки, – а ты можешь пока располагаться.

Дождавшись легкого кивка девушки, Эрик торопливо покидает гостиную и скрывается за дверью ванной, закрывая её затем на щеколду и тяжело вздыхая.

Его тело совсем перестает поддаваться какому-либо контролю, когда Кристина дотрагивается до него так, когда так на него смотрит.

Неуверенно шагнув к маленькому умывальнику, Призрак ополаскивает подрагивающие руки в ледяной воде, чтобы затем взметнуть их к своей разгоряченной шее и хоть немного умерить пыл. Пыл и непозволительное, такое неправильное желание. Глупое, наивное желание посягнуть на то, что по праву ему не принадлежит и никогда принадлежать не будет.

Нужно только прийти в себя.

Иначе он просто напугает её этим треклятым отсутствием всякой власти над собственным телом. Телом, не знавшим ласки женских, таких отчаянно любимых рук.

Пальцы мужчины медленно скользят от собственной шеи к высоко вздымающейся груди, точь-в-точь повторяя прикосновения Кристины, и он самозабвенно прикрывает глаза, рвано выдыхая и позволяя себе вновь насладиться этой картинкой, рисуемой воображением в его голове.

Не силясь остановиться, он расстегивает одну пуговицу своей рубашки за другой, спускаясь тонкими пальцами всё ниже вдоль торса и к донельзя затянутому на его узких бёдрах ремню.

Он не может совладать с собственным телом.

Тяжелая металлическая пряжка одним ловким движением рук музыканта спадает, тотчас ослабляя почти невыносимое давление в паху. Усилием воли подавив болезненное стенание, Эрик быстро проводит пальцами по всей длине твердеющего члена.

Он никак не может выбросить из головы образ Кристины, глядящей на него с, казалось бы, совершенно нереальным вожделением. Пускай её нежный, ангельский образ совсем не вяжется с развязными действиями Призрака, но он уже никак не может себя остановить.

Навалившись на стену из деревянных брусьев, Эрик поджимает губы, глуша непроизвольно срывающиеся с его губ стоны и ритмично водя ладонью по члену, налившемуся кровью. Сердце заходится с каждым толчком, и он до боли кусает свой кулак: до боли в стиснутых челюстях, до боли на выступающих костяшках – только чтобы не сорваться на ее имя, только чтобы не произнести ни одного звука, только чтобы сдержаться.

Связки сводит от наслаждения, и он тяжело сглатывает, шумно выдыхая через рот, тут же вновь кусая кулак, буквально затыкая самому себе рот – только тихо, только тихо, Боже, ни звука…

Он представляет себе, как держит в своих руках стройное и до одурения податливое тело Кристины, как касается своими тонкими пальцами её аккуратной груди, очерчивает бледные ареолы, как склоняется к её хрупкой шейке, чтобы запечатлеть на ней такой сладкий, продолжительный поцелуй и скользнуть языком к мочке ушка, вынуждая её глухо стонать от этих нежных ласк.

Он запрокидывает голову, сдирая зубами кожу со своих тонких губ, и тут же всасывает вмиг появившуюся кровь – это распаляет еще больше, эта боль тоже становится частью идеальной картины, созданной в его воображении, и он крепко-крепко жмурится, стискивая зубы.

Боже, как хорошо.

Он представляет себе каждое мгновение их невероятного единения и… внезапно чувствует, как близок пик этой выдуманной им связи. Чувствует и изливается прямо в собственную ладонь, судорожно выдыхая и содрогаясь от долгожданного облегчения.

– Эрик! – раздается звонкий голос Кристины из-за двери. – У тебя всё в порядке?

Он смущённо оглядывается на дверь и сжимает пальцы рук, впиваясь ногтями в тонкую кожу ладоней, стремясь заглушить всякие подсознательные порывы этой тупой болью.

– Да, – вынужденно врёт Эрик, и его голос предательски ломается, – я сейчас!

– Я уже успела соскучиться, – ласково отвечает она и заливается тихим смехом, заставляя Призрака чувствовать где-то внутри такую колкую, саднящую вину.

Он понуро качает головой, мысленно проклиная самого себя и свою отвратительную выдержку, – Эрику теперь стыдно выйти за эту чёртову дверь и взглянуть ей в глаза, как ни в чем не бывало.

Подойдя на ватных ногах к умывальнику, Призрак споласкивает руки и торопливо застегивает ремень твидовых брюк, заправляя в них успевшую помяться рубашку. Бросив на себя короткий взгляд в зеркало, Эрик только отрешенно усмехается – он противен сам себе.

Демон посмевший помыслить об Ангеле.

Прежде, чем подцепить пальцами щеколду и тихонько отворить дверь в комнату, мужчина приглаживает ладонями свои взъерошенные волосы и переводит дыхание.

– Всё хорошо? – взволновано спрашивает Кристина, медленно подступая к его заставшей в дверном проеме фигуре.

Призрак окидывает взглядом комнату, прибывавшую в абсолютном хаосе до его ухода, и пораженно выдыхая, осознает то, как быстро девушка управилась с уборкой без всякой его помощи.

– Ты могла дождаться меня, – говорит он, опускаясь на вычищенный диван, – да и я бы сам всё прибрал.

– Нет, – твердо говорит девушка, стоящая у резной столешницы, и осторожно наливает горячий чай в фарфоровую чашку, – тебе нужно отдыхать, Эрик, тем более, что мне так приятно заботиться о тебе.

Он внимательно глядит на её хрупкую фигурку, перемещающуюся в крохотном кухонном уголке, и тяжело вздыхает, осознавая то, как невозможны все его мечты… даже самые безобидные и нежные, как невозможны между ними банальные поцелуи и нерасторопные ласки по вечерам у камина.

– Эрик, – зовет его тихо Кристина, опуская на угловой столик рядом с ним поднос с ароматным чаем и заварными пирожными от мадам Жири, – что с тобой такое?

– Не тревожься, – откликается он заторможено, не решаясь поднять глаз на девушку, – я просто задумался.

– Тебе нужно поспать, – мягко шепчет Даае, тепло ему улыбаясь, – я уже расстелила кровать в спальне.

– Но там будешь спать ты, – строго отвечает Эрик, поправляя покрывало на узком диванчике, – и это не обсуждается, Кристина.

Хмуро глянув на мужчину, девушка только торопливо хватает его за руку и помогает подняться с дивана, чтобы отвести затем за собой в крохотную спальню.

– Значит, останемся тут вместе, – безапелляционно заявляет Кристина, усаживаясь с размаху на широкую кровать, – хорошо?

– Нет, – выдыхает устало Призрак, – я буду смущать тебя.

Протянув руки к Эрику, девушка бережно обхватывает его ладони и неторопливо тянет на себя, заставляя его усесться на краешек кровати с нею рядом.

– Я провела рядом с тобой не одну ночь, – шепчет ласково Кристина, вглядываясь в его глаза с нескрываемым теплом, – и не позволю тебе остаться наедине с этими кошмарами, понял?

Тяжело вздохнув, Эрик обессиленно валится на расстеленную постель. Он вдруг понимает, что спорить с Кристиной будет абсолютно бесполезно до тех самых пор, пока он хоть немного не окрепнет и не наберется сил.

– Ты ложись, – сдается он, поднимаясь на ноги и неловко пошатываясь от легкого головокружения, – а я только схожу за вторым одеялом и вернусь.

Оказавшись за дверью спальни, он тяжело опирается о шершавую стену и утыкается лбом в ее поверхность, глухо выдыхая. В мгновение на него накатывает пресловутое ощущение какой-то неправильности происходящего, безвыходности, горько жгущего отчаяния, ощущение столь хорошо ему знакомой бессмысленности и пугающей, поглощающей пустоты. Нет, только не сейчас! Он стискивает зубы, судорожно втягивая воздух в легкие, чтобы отогнать от себя эти сковывающие, сжимающие душу кандалы. Чуть зарубцевавшиеся раны на лице противно саднят, и он мотает головой, будто пытаясь сбросить с себя эту не нужную сейчас боль.

В висках начинает гулко стучать, к горлу явно подкатывает тошнота, и Эрик тихо сглатывает. Ему надоело. Сетчатку глаза вновь жгут едкие, невыплаканные, мужественно сдерживаемые слезы, которым он не позволит потечь по жгучим ранам на своих щеках. Только чтобы не быть слабым. Только чтобы она не увидела.

Если бы он только мог любить ее хоть чуточку меньше. Если бы он только мог выкинуть Кристину из головы и никогда больше не вспоминать ее глаз цвета небесного топаза. Если бы он только мог обратить ее страшные слова на крыше и его падение в очередной кошмар. Лишь кошмар. Лишь сон. Не реальность. Не эта чертова бессмысленная реальность.

Если бы он только мог быть одаренным ее ответным чувством. Ее любовью. Её самой. Если бы она нежно смотрела на него…не из-за жалости и долга заботы, а из-за того, что отчаянно желала этого сама, сознавая, что без его глаз не сможет дышать. Если бы это только было возможным…а не его извечной, царапающей сердце мечтой.

Если бы только обратить все плохое в очередной кошмар. Если только забыть. Лечь. Заснуть. И не проснуться.

– Эрик, соберись, – рычит себе под нос мужчина, отпрянув от стены, и тяжело идет вдоль коридора, стараясь быстро успокоиться. Только чтобы она не поняла его истинного состояния.

Только чтобы вновь не видеть жалости в любимых глазах.

Пройдя к массивному комоду, стоящему в парадной дома, Эрик находит там еще одно одеяло и стаскивает его с полки, поднимая следом облако тяжелой пыли и глухо от неё закашливаясь.

Он бесшумно возвращается в их спальню и осторожно отворяет скрипучую дверь, тут же замирая на пороге с легкой улыбкой – Кристина успела забыться сладким сном. Его Кристина… Такая нежная и прекрасная. Такая родная и далекая одновременно.

Тихонько прикрыв за собой дверь, Эрик неслышно отступает к скромному диванчику, чтобы затем на нём устроиться прямо в брюках и рубашке. Он не считает себя достойным того, чтобы делить со спящей Кристиной одну кровать, чтобы досаждать ей своим присутствием. Она и так сделала для него больше, чем было вообще возможно… Она и так сделала его счастливым, несмотря на такую щемящую сердце боль. Боль от не разделенной ею любви.

========== Одиннадцатая глава ==========

Лишь к вечеру приятная сонная истома понемногу начинает отпускать нежащуюся в уютной постели Кристину, и она непроизвольно тянется к соседней половине кровати, надеясь наткнуться своими затекшими от неудобной позы руками на так же хорошо выспавшегося Эрика, но…

Но вместо него она касается лишь холодной простыни, не успевшей даже и помяться. Сон тут же отступает от Даае, и она щурит от заспанные глаза, приподнимаясь на локтях и оглядывая совершенно пустую комнату.

Разочарованный выдох срывается с её губ, когда она неловко поднимается с уютной постели и потягивается, разминая затекшую спину. Окинув взглядов измятое дорожное платье, Кристина решает переодеться лишь в легкий шлафор, подаренный ей Мэг.

Облачившись в изящный халатик, девушка тихонько выскальзывает из спальни и окидывает своим туманным взглядом небольшую гостиную. Очень скоро Кристина понимает, что Эрик уснул совсем незадолго до её пробуждения, – в камине всё ещё бодро пляшут огоньки недавно разожженного пламени, а сам он лежит в совершенно немыслимой позе на совсем маленьком для него диванчике, свесив с его узких краев длинные ноги.

Даае беззвучно шагает к нему и усаживается прямо у дивана на мягкий ковер, вглядываясь в его искаженное мучительной болью лицо. Ей тяжело разобрать физическая боль тому виной или же очередной ночной кошмар.

Она бережно кладет ладонь на его затылок и тотчас натыкается на грубую коросту от раны, напоминающую ей о том роковом вечере на крыше Оперы. Пропустив через свои тонкие пальцы пряди его сожженных местами волос, она вслушивается в едва различимые слова, срывающиеся с сухих, искусанных губ Призрака.

– Нужно найти её, – сбивчиво шепчет он, резко мотая головой в сторону и делая судорожный вдох, – только найти…

Подушечки пальцев Кристины аккуратно скользят по шрамам на его тощей шее, бесконечно желая залечить каждый из них, избавить Эрика от боли этих воспоминаний, освободить его от тревог прошлого. Его мужество поражает Кристину до глубины души, а понимание того, какие страшные испытания выпадали ему по воли самой Судьбы, заставляет сердце отчаянно трепыхаться в груди, больно сталкиваясь с грудной клеткой.

– Эрик, – встревоженно обращается Кристина к тяжело дышащему мужчине, аккуратно стирая ладонями холодную испарину с его безобразного лица, – Эрик, просыпайся!

– Кристина… – на выдохе произносит он так, что по коже Даае моментально пробегает мелкая дрожь.

– Я рядом, родной, – громче говорит она, нежно накрывая ладонями его руки, сжатые до побеления костяшек в кулаки, – рядом, слышишь?

Призрак изворачивается на кровати, заходясь тяжелым кашлем, и прячет лицо в пышной подушке, продолжая что-то неразборчиво, но так отчаянно шептать. Не помня себя, он прижимает руки к собственной груди, будто желая удержать что-то очень-очень ценное, невероятно важное, и Кристина понимает… понимает, что и тот страшный пожар вернулся к нему в адском сне.

Она торопливо обхватывает его влажное от солёных слёз лицо ладонями и склоняется к заостренному уху, чтобы нежно, но так твёрдо зашептать:

– Тише-тише, всё уже позади. Я в порядке, Эрик, ну же!

Когда он отрешенно качает головой, только сильнее жмуря глаза, Кристина и сама не выдерживает. Не выдерживает и даёт волю застоявшимся в глазах слезам, прислоняясь своим лбом к его и глухо выдыхая:

– Прости меня…

Виня себя так яро в очередном его кошмаре, Даае совсем не замечает того, как дыхание Эрика начинает помаленьку выравниваться, как его донельзя напряженное тело расслабляется, а глаза напротив вдруг загораются своим солнечным светом.

– Это только сон, – вдруг понимает он, глядя на такую близкую сейчас к нему Кристину, – только сон…

Эта мысль кажется Эрику спасительной. Во сне он вновь оказался с Кристиной на руках среди бушующего огня, желающего поскорее схватить их своим смертоносными лапами, отнять друг у друга, желающего уничтожить последние крупицы счастья от их трепетного союза.

От союза, которого еще, по сути, и нет. Который был лишь в его мечтах, странный, трепетно воссозданный, тот, что давал надежду на то, что ему еще следует жить, стимул, позволяющий ему дышать, смысл, вкачивающий через жизненно важное сердце кровь. А больше нечему.

– За что ты извиняешься? – отойдя от мрачных мыслей, тихо спрашивает Эрик, с упоением вглядываясь в её раскрасневшиеся глаза.

Девушка отшатывается назад, рассеяно глядя на него, неловко улыбается и утирает дрожащими руками слёзы со своих щек.

– Я так быстро заснула вчера, – шепчет она виновато, – совсем не уследила за тобой, а… Почему ты не остался там, со мной рядом?

– Кристина, – отвечает мужчина предательски дрожащим голосом, – согласись же, так нельзя. Не потому, что я не хочу, но это… Это неправильно.

Она правда не находится для ответа. Ей и самой неизвестна причина, по которой она столь сильно желает находиться рядом с Эриком постоянно, ни на секунду не отпуская его от себя.

– Знаешь, – вдруг говорит тихо Кристина, – я чувствую себя сейчас тем самым счастливым ребенком, оберегаемым Ангелом Музыки… В детстве я молилась о том, чтобы он был со мною рядом всю жизнь – каждый день, каждый час, каждое мгновенье. Могла ли я представить, что всё будет даже лучше?

– Лучше? – спрашивает удивленно Призрак, скованно потирая затекшее плечо.

– Да, – кивает легонько девушка, забираясь к нему на диван, чтобы прижаться осторожно к его искалеченному телу, – ведь того незримого Ангела, в отличии от тебя, я не могла даже обнять. А ты… Ты думал об этом, когда-нибудь?

– Кристина, – выдыхает он, осторожно приподнимаясь над подушкой, чтобы позволить себе обвить её тонкую талию перебинтованными руками, – думал… каждую секунду.

Её сердце пропускает удар, когда с тонких губ Эрика срываются эти бесконечно важные для них слова, когда его длинные пальцы непроизвольно сжимаются на её узкой спине, когда их распаленные взгляды сталкиваются, вверяя друг другу бешеный ураган чувств.

– Думал, – продолжает он едва уловимым шепотом, искренне глядя в её глаза, – но был уверен, что такая сладкая иллюзия никогда не обернется реальностью для такого, как я, что я не достоин и толики всего, что рисовали мои отчаянные мечты.

– Но ты достоин… – откликается в тон Призраку Кристина, непроизвольно подтягиваясь к его лицу ближе, не отводя взгляда от искрящихся золотом огоньков.

Мужчина шумно сглатывает подступивший к горлу ком, ощущая тёплое дыхание Кристины, щекочущее мягко его шею, и скользит ладонями вверх по позвонкам девушки. Когда она вдруг быстро облизывает пересохшие губы своим влажным язычком, сердце Эрика сжимается болезненно в груди и он осознает, что если у него и есть хоть какой-то призрачный шанс, то самое время его испытать.

Он не позволяет себе передумать и мягко кладет прохладную ладонь на её горячую щеку, чтобы бережно привлечь ближе к себе и, самозабвенно прикрыв глаза, рискнуть. Рискнуть и почти невесомо коснуться пухлых губ Кристины, выбить из неё тихий вздох.

В миг, когда её уста податливо приоткрываются под его осторожным напором, сердце Эрика заходится сумасшедшим ритмом, и он решается углубить этот нежный, трепетный поцелуй, медленно проводя пальцами по её шелковистой шее и невольно улыбаясь такому долгожданному моменту их единения.

Оцепеневшая Кристина же не решается ни ответить, ни оттолкнуть. Она лишь позволяет ему продолжить и прислушивается к чувствам, отчаянно рвущим напополам её тонкую душу. К таким резко разнящимся, мощным чувствам, сжигающим её дотла и… кричащим об отвержении, в том же время, молящим о согласии и продолжении.

Она хочет. Но не должна.

Лишь когда Даае ощущает слёзы Эрика на своих губах, такие нереальные слёзы счастья, неведомые ранее ею, она понимает то, как неправильно и жестоко поступает с ним, допуская всё это, давая вот так безвольно своё «добро» на продолжение.

– Что… – шепчет она между его до безумия, до головокружения и дрожи в коленях нежными поцелуями, – что ты делаешь, Эрик?

Её слова, доносящиеся будто откуда-то издалека, доходят до мужчины не сразу, но… Когда он, наконец, осознает их смысл, то моментально осекается. Осекается и переводит на неё ясный, трезвый взгляд, медленно, нехотя отстраняясь. В его искрящихся секундой ранее счастьем глазах резко затухает всякий свет. Он не верит. Не верит в то, что эта едва охватившая его сказка оборвалась так резко, так жестоко. Боже, как больно.

Он ошибся.

Ошибся, увидев в её глазах доселе неуловимый огонек желания. Такого сильного, всепоглощающего желания чувствовать. Ошибся и разрушил в одночасье всё то невероятно ценное для него, что они вместе строили с обожженным трепетом.

– Прости, – откликается он едва слышно, отслоняя её осторожно от себя, – прости, я… я не должен был.

Девушка не успевает даже среагировать, как Эрик резко поднимается на ноги, опасно пошатнувшись, и торопливо покидает гостиную, оставляя её один на один с сумасшедшим шквалом мыслей и чувств.

Он резко захлопывает за собой дверь ванной и падает, словно подкошенный, на пол у купели, ударяя со всей силы кулаком о деревянную стену, отчаянно себя проклиная, ненавидя за этот глупый и самонадеянный шаг, изначально обреченный на неудачу. А, значит, на отравляющую, почти нестерпимую боль.

Слёзы. Такие жгучие, такие привычные слёзы быстро сбегают по лицу, заставляя часто и тяжело дышать через рот, мотая отрешенно головой и отрицая. Отрицая такую явную, высказанную ему прямо в глаза правду. Правду, режущую больнее стилета, обжигающую сильнее пламени пожара и…удушающую. Удушающую еще более жестоко, чем его собственное пенджабское лассо, рассекающее тонкими струнами в кровь шею жертвы… Вот только жертвой оказался он сам, а тихие, едва различимые слова Кристины – удавкой, призванной нести его смерть в этот роковой вечер.

Ощущение дурманящего вкуса её губ заставляет голову Призрака идти кругом, и он обессиленно облокачивается на брусчатую стену ванной, давясь горькими рыданиями, загибаясь от боли в истерзанном беззвучными стенаниями горле, почти не дыша.

Она была так близко.

Так близко, что он ощущал её каждой клеткой своего дрянного тела. Так близко, что она казалась его неделимым продолжением, его неотъемлемой частью. Так близко, что он мог почувствовать незримые крылья за своей спиной, готовые вознести его до самых Небес, где живет его безмерная, бесконечная любовь.

Теперь же… Теперь он чувствует лишь то, как теплая кровь от вырванных с корнем крыльев сбегает быстрыми струйками по его острым позвонкам, унося с собой его последнюю надежду.

– Кристина… – срывается и утопает в тишине, словно имя Святой с его дрожащих, бледнеющих губ.

Он никогда не чувствовал боли сильнее, чем сейчас. Сейчас, когда он вкусил всю сладость этой нереальной связи, когда осознал, что жизнь после неё станет почти невыносимой, фактически невозможной.

И, сидя там, в углу крохотной ванной, где ещё днем ранее он истязал себя фантазиями о Ней, Эрик даже не может себе представить то, что бушует в душе находящейся так близко, лишь за тонкой стеной Кристины.

Из груди Даае будто резко, бездушно вырвали отчаянно колотящееся сердце и пронзили острым клинком, настолько сильно её ранила та пугающая пустота, что засквозила в таких родных глазах Эрика.

Она сжимает свои тонкие пальцы, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней, – ей хочется кричать. Кричать, что есть силы, избавляясь от этих суматошно роящихся в голове мыслей. Кричать, сильно жмуря глаза, не позволяя горьким слезам политься по щекам, не позволяя… Ведь Эрику хуже. Ему гораздо хуже.

Она не может решиться.

Не может решиться подняться с такого неуютного без Него дивана и пройти к резной двери ванной комнаты, чтобы робко постучать. Постучать и вполголоса извиниться, как всегда до этого, надеясь, что он согласится её принять вновь. А согласится ли теперь? Теперь, когда думает, что её забота и ласка диктуются лишь жалостью и долгом, а не чем-то искренним, подсознательным и чуждым самой Кристине.

Она обхватывает голову ладонями, бессознательно кусая губы, стремясь заглушить бесконечные голоса. Голоса, кричащие хором, толкающие к абсолютно противоположным путям… Уйти и никогда больше не появляться в его жизни, не рушить её или же пойти прямо сейчас в соседнюю комнату и заключить его в такие судьбоносные, трепетные объятия, дать понять, что это не конец для них?

Её тело будто сковывает – Кристина остается сидеть недвижимо, съежившись в углу дивана и тяжело дыша от рваного стука сердца в груди.

Когда до тонкого слуха Даае доносится глухое стенание, она укрывает уши руками, не силясь слышать Его, не силясь думать о том, насколько ему больно, насколько невыносимо там, одному.

Но она ничего не может поделать, словно вообще не властна над собой. Ей страшно ошибиться вновь. Ошибиться и дать ему ложную надежду или же, напротив, позволить думать, что её нет.

Их больше нет.

========== Двенадцатая глава ==========

Часы, проводимые в одиночестве, кажутся вечностью. Призрак и не замечал прежде того, как отчаянно сильно привязывается к Кристине, как быстро отвыкает от своей прошлой пустой жизни, в которой не было места чужой помощи и заботе.

Он готов приносить ей извинения десятки, пускай сотни раз, молить о прощении за свою наивность и самонадеянность. Готов на что угодно, кроме этого невыносимого ощущения опустошенности, кроме этого мрака, стремительно заполняющего всего Эрика изнутри.

Сил не хватает даже на слёзы – они давно уже высохли на его израненном лице, не оставив за собой и следа, ровно как и неповторимый вкус их с Кристиной первого и последнего поцелуя, ставшего для них незримым палачом.

Оставаться и дальше на полу треклятой ванны невыносимо. Ему просто необходимо вернуться обратно и больше никогда не показывать собственной слабости и, главное, никогда не вспоминать о произошедшем между ними. Только не об этом.

Собрав всю свою волю в кулак, Призрак неловко поднимается на затекшие ноги, опираясь на стену так заботливо перебинтованными Кристиной руками. Едва выпрямившись, он сталкивается взглядом с собственным зеркальным отражением и только тяжело вздыхает, осознавая то, как было дурно его Ангелу, когда он посмел не просто дотронуться до неё…нет, если бы оно было так. Когда посмел поцеловать её своими тонкими, сухими, словно у самой Смерти, губами, когда посмел подумать, будто он имеет на то право.

Понуро покачав головой, Эрик неуверенно шагает к двери и обхватывает дрожащими, костлявыми пальцами ключ, чтобы затем тихонько повернуть его в скважине, боясь привлечь к себе внимание Кристины.

Скрип открывающейся двери кажется оглушительно громким, но Призрак всё-таки решается пройти вглубь тёмной комнаты, наугад освещая её керосиновым фонарем и оглядывая саднящими от пролитых слёз глазами.

Девушка оказывается там же, где он её и оставил, – на небольшом диванчике. Она так и уснула там, свернувшись клубком и пряча раскрасневшееся лицо в собственных ладонях.

Глядя на неё, такую беззащитную и удрученную, Эрик поджимает губы, борясь с растущим в нём, запретным желанием дотронуться. Дотронуться осторожно, невероятно нежно, а ещё лучше… заправить выбившуюся из аккуратной прически прядку светлых волос и коснуться невесомым поцелуем её бледной щеки.

Но… Призрак лишь скользит по её маленькой фигурке взглядом и подавляет в себе всякое возникающее, больно режущее по яро бьющемуся сердцу чувство. Единственное, что Эрик позволяет себе, скрепя сердце – поднять с её ног теплый плед и бережно накрыть им Кристину. Накрыть даже ненароком не коснувшись её мелко дрожащего тела.

Он вдруг осознает, что находится в этом доме теперь становится почти невозможным, что видеть её и не иметь возможности прижать так трепетно к своей груди вовсе невыносимо. Осознает и понимает, что ему надо уйти. Уйти и освободиться хоть на короткое мгновение от этой боли, испепеляющей тонкую душу, сжигающей её до тла.

Передумать он не успевает потому, как спешно накидывает на свои плечи тёплую мантию и покидает ставший таким родным за считанные дни дом.

Оказавшись на холодной улице, Эрик сильнее кутается в плащ и невольно вдыхает так и не успевший выветриться аромат Кристины. Такой родной до сладкой боли в сердце аромат. Он прикрывает в упоении глаза, представляя лишь на секунду то, как держит её в своих робких объятиях, как прячет своё безобразное лицо в её пушистых волосах и…как нежно она ему улыбается, словно и не было того страшного шага, совершенного им так нелепо и эгоистично.

Когда ласкающая изможденную страданиями душу фантазия, наконец, отпускает, небо уже начинает понемногу розоветь, градируя горизонт более светлыми тонами, постепенно отгоняя от парижан эту тяжелую ночь.

Оглянувшись ещё раз на дом, Эрик всё-таки шагает в сторону небольшой речки, бегущей под гору. Ему необходимо побыть наедине с собой и собственными мыслями. Необходимо оказаться в окружении одной лишь природы и побороть, в конце концов, тех демонов, что не позволяют ему наслаждаться тем многим, что он и так имеет, что не позволяют ему оставить между ним и Кристиной всё как есть, что толкают его к такому неправильному для них большему… к такому невозможному для них абсолютному счастью.

***

Слепящие лучи утреннего солнца нежно касаются лица дремлющей Кристины. Она только хмурится от этого тёплого света, ворочаясь под теплым пледом, и медленно отходи от тревожного сна.

Вместе с реальностью к ней возвращаются и такие резонансные воспоминания о прошедшем вечере…

Девушка вдруг понимает, что Эрик всё же был здесь, рядом с ней, в этой комнате. Не просто был, а вновь, не смотря ни на что, позаботился о ней, не позволив замерзнуть от прохлады нетопленого дома. Она невольно улыбается этой мысли, неторопливо поднимаясь с дивана, и чуть потягивается.

Им необходимо поговорить. Поговорить, чтобы он смог понять и Кристину тоже, чтобы смог понять предрассудки, страхи, и чувства, не ясные даже ей самой.

Она торопливо шагает в сторону спальни, надеясь найти Призрака там, и легонько толкает дверь внутрь, тут же заглядывая в проем – комната оказывается пуста и совершенно не тронута. Слегка нахмурившись, Кристина отступает к ванной комнате и так же замирает на её пороге, осознавая, что Эрика нет и там, а, значит, вообще нет в доме.

Какое-то неконтролируемое чувство паники моментально охватывает Кристину. Ей неизбежно начинает казаться, что он находится в страшной опасности, что он в ужасной беде, но в глубине души она понимает…он просто не может видеть её, не может находиться рядом, зная, что его любовь не получит ответа.

Но что она может? Что может, не зная наверняка, куда отправился Эрик? Как сможет ему помочь она, та, от которой он сбежал? Та, от которой он испытал столько боли?

Она обессиленно падает на диван и рвано выдыхает, поднимая взгляд в потолок и борясь с подступающими слезами, сковывающими горло своими тисками, сдавливающими ее душа цепями страха, не позволяя вдохнуть полной грудью.