Текст книги "В плену Морфея (СИ)"

Автор книги: Анна Куртукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Но я не останусь здесь, мадам, – отвечает Кристина вполголоса, – многое изменилось, и, знаете, я последую за ним хоть на край света. Пока что мне неизвестно почти ничего, но… мы постараемся покинуть страну.

– Он много путешествовал, – с улыбкой кивает Антуанетта, – надеюсь, что с этим не возникнет никаких проблем. Ты привязалась к нему, не так ли?

– Более чем, – тихо отвечает Кристина, невольно багровея под внимательным взглядом женщины, – пока что я не готова рассказать всего.

– Я понимаю, – соглашается Жири, – так, ты, должно быть, устала с дороги. Отдохни пока в спальне Мэг, она вернется поздно, а я поищу документы.

– Спасибо, мадам, – мягко отвечает Кристина, поднявшись с кресла, – я и правда не прочь отдохнуть.

Напоследок улыбнувшись женщине, она тихонько проскальзывает в небольшую комнату подруги, опускается там на пышную кровать, глухо выдыхая, и укрывает лицо узкими ладонями.

Тщательно подавляемый в глубине души страх за Эрика накатывает на неё с новой силой – с губ Кристины срываются тихие слова молитвы. Молитвы, подкрепляемой её обжигающими кожу слезами, пропитанной глубоким отчаянием, пронизанной настоящим животным страхом.

Не прекращая ни на мгновенье шептать, словно одержимая, эти слова, Кристина кутается в клетчатый плед, желая в самом деле почувствовать тепло вовсе не этой колкой шерсти, а истерзанных огнём рук Эрика и его нескончаемой истинной любви.

Она непроизвольно тянется руками к собственной шее, аккуратно дотрагиваясь пальцами до алеющего следа, оставленного невольно Призраком прошедшей ночью и заставляющего Кристину вновь и вновь дрожать от воспоминаний о тех мгновениях.

Слегка прикусив губу, она утирает ладонями дорожки слёз и рвано выдыхает. Эта неизвестность сводит Кристину с ума. Ей невыносимо осознавать то, что он может быть сейчас где угодно, что его уже могли схватить жандармы, что могли убить взбешенные родственники жертв пожара… Жалкая сплетня о его вине оказалась способна вмиг разрушить его жизнь.

Нет, не так. Их жизнь.

Одну жизнь на двоих, обретенную лишь вчера.

========== Девятнадцатая глава ==========

Когда Маргарет поздним вечером возвращается домой после длительной прогулки со своим новоиспеченным ухажером, она узнает от своей матери о том, что Кристина, наконец, прибыла к ним и отдыхает сейчас в её спальне.

Сияющая нескрываемым счастьем девушка тотчас срывается с порога прямо к маленькой комнате, желая скорее поделиться всем бушующим в её душе со своей названной сестрой, со своей лучшей подругой.

Тихонько отворив дверь в тёмную спальню, малышка Мэг шагает внутрь, позабыв взять с собой хотя бы свечу. Не видя ничего перед собой, она зовет вполголоса:

– Кристина, я дома, дорогая.

Со стороны кровати через мгновение слышится невнятное бормотание, а затем сиплое, такое преисполненное надеждой:

– А Эрик?

Девушке, замершей в оцепенении у собственной кровати, кажется, что её сердце в этот миг пропускает удар, потому что горло сжимает болезненным бессильным спазмом. Она понимает – Кристина может потерять его, своего верного друга и трепетного покровителя, в любую секунду, потерять его безвозвратно и страшно несправедливо.

– Тишина, – откликается дрожащим голосом Мэг и опускается на край постели, спеша обнять глубоко опечаленную Кристину за плечи.

Та судорожно выдыхает, стремясь бороться со сковывающим легкие отчаянием, и прижимается к подруге, сбито шепча:

– Я не могу потерять его, Мэг, понимаешь? Не могла и раньше, но теперь… мысль о том, что он не поведёт меня за руку к алтарю однажды просто нестерпима.

Девушка хмурится, вслушиваясь в слова подруги, и осознаёт – между ними произошло нечто особенное, открывшее Кристине, спустя столько времени, истинную природу её чувств. Чувств, которые всегда так отчетливо видели Антуанетта, Мэг и даже сам Эрик, пускай и яро всё отрицающий.

– Расскажи мне, – мягко шепчет малышка Жири, поглаживая вздрагивающие от рыданий плечи подруги, – Поверь, тебе станет хоть чуточку легче.

Даае чуть затихает в аккуратных объятиях Маргарет и тихо выдыхает, позволяя себе окунуться в такие животрепещущие, яркие воспоминания о каждом дне, проведенном с ним, о каждом его нежном слове и…о каждом невыносимо сладком поцелуе, заставляющем её всю трепетать изнутри, пусть даже и в этой холодной неродной кровати.

– Знаешь, стоило нам оказаться там, вдали от всего мира, наедине лишь друг с другом, как всё стало другим. Раньше, пока мы были в Театре, я могла отвлечься хоть на что-то, а там…мне некуда было бежать, а нас тянуло друг к другу нестерпимо сильно.

– Я понимаю, – кивает головой Мэг, крепче прижимая к себе подругу и ощущая то, как её помаленьку начинает отпускать судорога, – и что же?

– Когда он решился меня поцеловать, Боже, – девушка, вновь не выдерживая, всхлипывает и прячет лицо в светлых волосах подруги, – я была так растеряна, я не смогла ответить. Видела бы ты только его глаза в тот миг, Мэг!

Голос Кристины ломается, и она резко переводит дыхание, хватая ртом воздух, борясь с такой всепоглощающей ненавистью к себе из прошлого – к себе глупой и совершенно слепой к чувствам Эрика и своим чувствам.

– А потом, – на выдохе произносит Кристина, – потом я вновь вынудила его пройти ужасное испытание… и он прошел. Прошел, как всегда это делал. Кажется, именно тогда я прозрела. Тогда, наконец, ощутила, что его любовь слишком сильна, чтобы быть невзаимной.

– Это и правда так, – мягко откликается Жири, поджимая губы.

– А потом мне приснился сон, – продолжает Даае, и подруга уверена, несмотря на непроглядный мрак спальни, что Кристина сейчас улыбается, – сон, затем ставший реальностью. Знаешь, такой желанной, сказочной реальностью, о которой я не могла и помыслить прежде.

– Видишь, – вдруг бодро говорит Мэг, не сдержав доброй усмешки, – теперь он будет бороться, как никогда раньше, дорогая. Поверь мне, ради тебя Эрик пойдёт на всё, а уж ради вас… Лучше никому не вставать на его пути.

– Я знаю, – грустно шепчет девушка, – знаю, но его отняли у меня слишком быстро… Мы так много не успели, Мэг, мы не успели еще надышаться друг другом. Мы не успели сохранить то, что только сейчас обрело свое понимание и осознание – мы теряем свою любовь во всей этой людской суматохе. А так нельзя, Мэг. Совсем нельзя…

И в комнате повисает пауза непоколебимой константы.

***

Глоток аквавита приятно обжигает горло Призрака, устало вытянувшегося на кожаном диване и глядящего пустым взглядом куда-то сквозь старого приятеля, перебирающего многочисленные бумаги на своем резном рабочем столе.

– Да уж, друг, – вдруг подает голос мужчина, откинувшись на спинку изящного деревянного стула, – жандармы всей страны жаждут заполучить тебя. Довольно непросто будет провернуть всё это.

– Кто, если не ты? – мрачно усмехается Эрик, опрокинув в себя остатки алкогольного напитка и отставив затем бокал на небольшой угловой столик.

С этим мужчиной, беззаботно потягивающим сейчас сигару Пор Ларранага, с прищуром смотрящим на безобразное лицо Дестлера, не прикрытое маской, он познакомился порядка пятнадцати лет назад в России, ненароком столкнувшись с ним на заснеженной, холодной, шумной улице Москвы.

Именно тогда Александр Бьёрк сумел завоевать доверие молодого, но уже до безумия одинокого Эрика, проникнув в самые потаенные уголки его мрачной души, познав сжирающее всего его изнутри чувство ненависти к самому себе. Он помог ему. Он спас его от неминуемой гибели.

– Необходимо будет связаться с Кристиной, – задумчиво говорит мужчина и вдруг ухмыляется, добавляя с энтузиазмом, – ах, да, вы теперь супруги Дестлеры!

– Вопрос только в том, – отвечает Эрик, поднимаясь с дивана и подходя к столу приятеля, чтобы взглянуть на результаты его кропотливой работы, – обрадуется ли этому она?

– Не собираешься сделать ей предложение? – мелодичным баритоном спрашивает Александр, вновь заполняя только что опустошенные бокалы.

– Да, но…боюсь поторопиться, – рассеяно откликается Эрик и притягивает к себе сумку с вещами, чтобы вынуть из кипы одежды аккуратную коробочку, обитую чёрным бархатом, – хотя уже очень давно жду этого момента.

– А ты романтик, – усмехается мужчина по-доброму, принимая из рук Призрака кольцо, оглядывая его внимательным взглядом, пораженно выдыхая, – очень щедрый романтик, я бы сказал!

– Да ладно, – чуть улыбается Эрик, – Кристина заслуживает исключительно лучшего. Считаешь, ей понравится?

– Даже не сомневайся, – смеясь, отвечает Александр, мягко хлопнув Эрика по плечу, – у нее прекрасный вкус!

Поймав мрачный, усталый взгляд Призрака, мужчина замолкает, осторожно передает кольцо ему, бережно закрывая коробочку, и невольно улыбается:

– Я счастлив, что тебе, наконец, воздалось за столько лет страданий, а это кольцо… уверен, Кристина будет счастлива и горда носить его вместе с твоей фамилией.

– Спасибо тебе, – облегченно выдыхает Эрик, убирая перстень обратно в сумку, – спасибо тебе за помощь и вообще за всё, что ты для нас обоих делаешь. За то, что делаешь для и ради нашей с Кристиной семьи. Спасибо тебе… Спасибо.

– Это всё пустяки, – откликается Бьёрк, притягивая со стола бумаги и добавляя вполголоса, – в отличие от этого.

Призрак принимает документы в свои руки и вдумчиво оглядывает их, вслушиваясь в размеренный и твёрдый голос приятеля:

– Вы покинете Париж уже через три дня, Эрик. Ваш поезд двигается в путь поздним вечером, так что патруль, находящийся на станции, будет довольно рассеян. Самое главное: ты должен будешь забыть о маске – это основной признак, по которому тебя будут искать повсюду. Будь сдержан и холоден, ни с кем не контактируй, хорошо?

– Я понимаю, но…

Не успевает Призрак воспротивиться плану Александра, как тот продолжает говорить, не позволяя тому вставить и слово:

– И Кристина подавно должна выглядеть как нельзя иначе, её лицо слишком узнаваемо на улицах города, – быстро поясняет Бьёрк, – и кольца… Не забудьте кольца, вы всё-таки супруги.

– Будто это нам поможет, – мрачно замечает Эрик.

– Вся суть в деталях, мой дорогой, – с улыбкой отвечает мужчина и протягивает другу билеты на поезд, – ты только взгляни, куда отправляетесь!

– Флоренция? Не близко…

– А не того ли мы добиваемся? На вокзале вас встретит мой человек и сопроводит до дома в достаточно спокойном и малолюдном районе.

План кажется Эрику чудесным. Чудесным, но отчего-то подозрительно простым. Его никак не покидает ощущение, будто западня где-то совсем близко, прямо у них перед носом. Западня, способная разрушить всё самое ценное и важное в одночасье.

Есть ли у него иной выбор?

Призрак лишен его, точно как и Кристина. Ему отчаянно хочется оставить её и сдаться жандармам. Пойти на любые меры, только чтобы она была в безопасности, чтобы следователи не набросились в конечном счете на неё, словно стая голодных собак.

– Остается только молиться, – мрачно отвечает Призрак, облокачиваясь на стол, – о том, чтобы всё прошло гладко.

– У кого, если не у тебя? – весело возвращает Эрику его же слова Александр и расплывается в самодовольной ухмылке.

Он лишь улыбается и залпом допивает бокал жгучего напитка, отступая от приятеля в сторону двери.

– Постой. Ты же не собираешься сам идти к Кристине сейчас? – останавливает его жестом Александр и скрещивает руки на груди.

– Я знаю, ты бы сделал и это для меня, – поясняет быстро Призрак, – но я сойду с ума, если… если ещё хоть мгновенье проведу вдали от неё.

Бьёрк решает промолчать и лишь смиренно кивнуть. Он понимает – Эрика ничто не остановит, если он действительно грезит о чём-то, если гонится за своим отчаянным желанием.

– Будь осторожен, – напряженно говорит вслед удаляющейся фигуре Александр и стискивает пальцами граненый бокал, – осторожен, насколько только возможно…

Комментарий к Девятнадцатая глава

Прошу прощения, что глава так поздно :(

К сожалению, из-за сессии нет возможности работать в прежнем темпе, однако в скором времени всё нормализуется!

========== Двадцатая глава ==========

Двигаться по мрачным улицам Парижа оказывается в сто крат тяжелее, чем мог представить себе Призрак. Жандармы объявляются всюду, куда бы он не свернул, куда бы не шагнул – они словно преследуют его едва уловимую тень, быстро скользящую вдоль изящных зданий этого города.

Когда Эрик, наконец, добирается до

улицы Обер, то осознает всю глупость собственного решения, всю наивность веры в самого себя, в свои оттачиваемые годами в Театре навыки: никакая ловкость не поможет ему пробраться незамеченным к дому Жири на улице Скриб, всё здесь окружено донельзя вооруженными служащими, отчаянно жаждущими пустить пулю в дрянное тело преступника, уничтожить извечную угрозу.

Выбор, вставший вдруг перед Призраком, оказывается слишком сложным. Вжавшись в стену крайнего на площади здания, он тяжело выдыхает через рот и укрывает взмокшее от напряжения лицо ладонями, обдумывая свой следующий шаг. Шаг, способный вогнать их в безвыходную ловушку, способный подвергнуть их страшной опасности.

Он не может так рисковать.

Не может, а потому резко отступает назад, в тень здания, торопливо укрываясь от внимательного взгляда резко обернувшегося на него жандарма. Сощуренные глаза служащего, направленные точно на Эрика, заставляют его понять – он замечен. Замечен так глупо и нелепо, даже не достигнув такой желанной им цели.

Когда Призрак по многолетней привычке тянется длинными пальцами под плотную ткань мантии за единственным и неизменным оружием, пенджабским лассо, то его тело резко сковывает мелкая дрожь. Такая пронизывающая, неуместная сейчас. Такая отрезвляющая и внушающая исключительно важную сейчас мысль – он не убийца, не преступник, не хладнокровный палач.

Одернув, словно обожженный, запястье, Эрик вглядывается в приближающуюся стремительно к нему фигуру и судорожно обдумывает пути отступления: любая его ошибка, даже самая мелкая осечка, может обойтись им дорого. Неоправданно дорого. В то время, как счастье уже почти теплится в их с Кристиной руках, сцепленных отрешённо крепко, почти до боли. В то время, как свобода от оков несправедливости уже почти поймана ими за юркий хвост.

Он бессознательно срывается с места. Срывается и несется прочь, не разбирая толком пути. Несется, стремясь сбить охваченного жаждой крови жандарма со следа, стремясь исчезнуть во мраке теней необыкновенно красивых парижских сооружений, стремясь испариться из его поля зрения.

Торопливо сворачивая на улицу Комартен, ведущую точно к бульвару Османа, Призрак только и молится о том, чтобы грузный служащий ненароком упустил его юркую тень, чтобы его силуэт остался незамеченным за проезжающим сейчас так кстати экипажем какой-то дворянской семьи, однако…

Едва графский кеб, украшенный сияющим гербом, двигается вверх по бульвару, как до тонкого слуха Эрика доносится сдавленное от нехватки дыхания:

– Стоять!

А затем… Затем почти неслышный, но такой леденящий кровь звук взвода курка револьвера жандарма.

Призрак не останавливается. Не останавливается, а потому в тот же миг прямо над его головой проносится предупреждающая в первый и последний раз пуля. Пуля, знаменующая его безусловный провал.

За ней следует еще одна. И ещё.

– Хватайте его! – раздается грубый голос сквозь гром оглушающих выстрелов в момент, когда Эрик проскальзывает неуловимо в тень узкой щели между близстоящими друг к другу домами.

Резкая боль пронзает его тело внезапно. Неожиданно. Она заставляет согнуться пополам и укрыть рот ладонью, подавить отчаянно рвущийся наружу вскрик, не выдать себя… только не выдать. Остаться незамеченным.

Лишь в метре от него торопливо движется один из многочисленных жандармов, сжимающий так крепко дрожащими пальцами мгновеньем ранее выстреливший револьвер, и хаотично озирается по сторонам то ли ища встречи с Призраком, то ли действительно страшась её.

Когда фигура служащего таки удаляется от Эрика, он всё же дает себе слабину и заходится сдавленным стоном, жмуря с силой глаза и сминая пальцами стремительно пропитывающуюся кровью ткань рубашки.

Предательская пуля, засев глубоко внутри, обжигает своим раскаленным металлом, посылает волны нестерпимой боли по всему его содрогающемуся от напряжения телу и вынуждает Призрака вжаться в прохладную стену дома.

Словно дикий зверь, попавший в западню, он обессилено сползает на землю, цепляясь немеющими, ослабшими руками за выступающие, сырые кирпичи фасада здания, а опьяненное тупой болью сознание тем временем тихо шепчет ему о том…

О том, что это, должно быть, конец. Конец, которого он действительно заслуживает. Конец, которому он не может противиться. Конец, который он обязан принять смиренно, покорно, ни секунды не колеблясь пред ним.

– Не мог же он испариться! – слышит Эрик откуда-то издалека возмущенный голос жандарма.

Если бы мог… Если бы только мог исчезнуть. Исчезнуть отсюда. Покинуть это место. Эту треклятую улицу Комартен и…очутиться, наконец, где-то в сказочной, такой недосягаемой сейчас Флоренции. В объятиях такой близкой и далекой одновременно Кристины.

Рассеянные мысли о ней действуют на Призрака словно морфий, дурманящий, дарящий свободу и такой желанный. Его тонкие губы на миг трогает искаженная болью улыбка. Он смаргивает застоявшуюся пелену слёз и не находит более сил, чтобы открыть глаза.

***

Холод лезвия кинжала вызывает дрожь у мальчишки, едва попавшего в грязные, жадные до денег руки нелюдимых цыган. Он нервно сглатывает подступивший к горлу ком и рвано выдыхает, жмуря глаза, невыносимо сильно слезящиеся от страха. Ему непонятно, чем заслужил он страшные испытания, терзающие его раз за разом, непонятно, чем заслужил всю ненависть, что обрушилась на него, едва он появился на свет…

– Он просто смешон, – усмехается вдруг мужчина, твердо удерживающий нож у шеи ребенка, – Боится смерти… Единственного своего спасения. На кой-чёрт нам сдалось это отродье?!

– Прекращай, Янко! – одергивает его, стоящий чуть поодаль старый цыган, складывая руки на широкой груди, – Этот мальчишка предвестник нашего богатства. Только подумай, как велика будет плата людей за такое зрелище.

Лезвие плавно скользит по бледной коже мальчика, вынуждая его и без того жуткое, нечеловеческое вовсе лицо исказиться гримасой боли и сдавленно заскулить. Его маленькие ручки с отчаяние сжимаются в кулаки, а тонкие губы – в тонкую линию, заглушая рвущийся наружу крик.

– Терпеливый крысеныш, – с отвращением выплевывает мужчина, непроизвольно резко отстраняя кинжал от мальчишки, тем самым раня его еще глубже, – Посмеешь ослушаться, будешь иметь дело со мной!

Оцепеневший от страха ребенок тянется тотчас дрожащими руками к длинной ране на шее, стремясь остановить кровотечение негнущимися пальцами под глухие насмешки взрослых цыган.

Они даже не думают помочь ему, разворачиваясь и уходя прочь из этого затхлого шатра. Они лишь в очередной раз указали на его истинное место в жизни, на его никчемность. Напомнили о том, что он лишь нелепая ошибка природы.

Горькие, жгучие слёзы не позволяют разглядеть ничего вокруг, и ребенок с трудом находит на холодном, грязном полу лоскут ткани, чтобы затем укрыть ею нестерпимо саднящий порез.

Ему хочется сбежать прочь сейчас же, оставить весь этот ужас позади и никогда не вспоминать, но… Его сил едва ли хватает, чтобы отползти к старой, разваленной кровати у прохудившейся стены и тяжело на неё навалиться, позволив боли окончательно взять над ним верх.

Призраку слышится, будто где-то вдалеке кто-то зовёт его. Зовёт по имени так настойчиво и беспокойно, словно жаждет предостеречь. Голос становится всё отчетливее и яснее с каждой секундой, пока вовсе не звучит будто прямо перед ним, будто напротив.

– Эрик! – восклицает он вновь и зло, неразборчиво ругается себе под нос.

Лишь теперь он узнаёт в этом низком баритоне Александра и предпринимает неудачную попытку ответить:

– Ты… – едва слышно выдыхает Эрик и приоткрывает тяжелые веки, тут же щурясь от непривычно яркого света.

– Ох, Слава Богу! – восклицает тотчас его приятель и облегченно выдыхает, обеспокоенно вглядываясь в его искаженное болью лицо.

Тихо цокнув языком, Александр печально качает головой и тянется к одному из шприцов, до предела заполненных обезболивающим, лежащих на прикроватном столике его спальни.

– Ты извини, я вынужден был обратиться за помощью к доктору, – монотонно заговорил он, аккуратно вонзая острую иглу в предплечье Призрака, неподвижно лежащего на перерубленной им после очередного кошмара простыне, – знаю, ты не в восторге от этого, но… Твой час ещё не настал, приятель.

– Как? – севшим голосом обращается Эрик к другу, – Как тебе удалось меня найти? Сколько времени прошло?

Его речь совсем не связна, слова едва различимы, но Александр всё же понимает вопрос и, отложив в сторону опустевший шприц, отвечает вполголоса:

– Тебе вовсе не нужно знать таких подробностей. Ещё день у тебя есть, Кристина предупреждена, но… Я действительно не уверен, что тебе стоит так рисковать собственным здоровьем.

– Боже… Кристина, – с придыханием шепчет Эрик, тут же приподнимаясь на локтях и шипя от резкой боли, – как она?

Александр с трудом сдерживает смешок. Эта безумная, отчаянная любовь, бушующая в Эрике, поражает его, удивляет и даже пугает. Бьёрк никогда не был влюблен, никогда не ощущал этого всепоглощающего чувства, о котором так часто пишут, о котором так яро говорят. И, конечно, не ощущал того счастья, что так стремительно заполняет сердце любого влюбленного, стоит тому лишь столкнуться взглядом с единственно родными, любимыми глазами.

Способность Эрика любить столь сильно, столь самоотверженно, вынуждает Александра восхищаться им всё больше, осознавая, как всё-таки невероятен и уникален этот необычный человек, искалеченный самой Судьбой, изувеченный жизнью с самого её начала.

Мысли об Эрике, Кристине и их поражающей сознание любви смерчем проносятся в голове мужчины, глядящего усталыми светлыми глазами куда-то сквозь раненного друга, и он тихо отвечает:

– Совсем не находит себе места. Её мысли, сердце и душа не покидали тебя ни на секунду всё то время, что ты пробыл вдали от неё, Эрик. Ни на секунду.

***

Бледные руки Кристины с дрожью удерживают тонкими пальцами пару билетов в один конец. Пару билетов для супругов… супругов Дестлеров, оказавшихся внезапно в страшной западне, обречённых быть жертвами страшного заговора.

Одинокая слеза скатывается по раздраженной от долгих часов рыданий коже щеки девушки и падает прямо на чернила, чуть размывая треклятый пункт отправления – Gare Saint-Lazare*.

Известие, принесенное ей неизвестным ранее месье Бьёрком, окончательно выбивает из колеи. Попытки Александра хоть немного успокоить девушку оказываются тщетными – Кристина буквально сходит с ума от страха за Эрика, вновь искалеченного, пострадавшего лишь ради мимолетной встречи с ней.

Лишь теперь, спустя несколько часов после его визита, Кристина находит в себе силы, чтобы унять нарастающую внутри панику, совладать с нею и привести хаотично роящиеся в голове мысли в порядок.

Несмотря на холодную невозмутимость, даже некоторую отчужденность месье Бьёрка, девушка может разглядеть в нём надежного, преданного друга, посланного Эрику самим Богом, должно быть, как извинение за извечные, неизгладимые удары беспощадной Судьбы. Лишь слепая вера в Александра, в его способность позаботиться об Эрике успокаивает Кристину. Лишь вера в такое далекое, кажущееся невозможным в эти мрачные часы, вдали от Него, счастье.

Комментарий к Двадцатая глава

Gare Saint-Lazare* (франц.) – один из вокзалов Парижа, располагающийся в восьмом его округе.

========== Двадцать первая глава ==========

Поезд до Флоренции отбывает уже совсем скоро, что заставляет страшно переживать верных друзей, заменивших Эрику и Кристине родных. Как Мэг и Антуанетта, так и Александр с замиранием сердец собирают в путь бесконечно дорогих и любимых людей, а те, в свою очередь могут только молить Бога о справедливости к их хрупкому, зыбкому счастью, искренне веря, что каждое обращённое к Небесам слово будет услышано, что надежда не напрасна, что очень скоро, еще совсем чуть-чуть, и они будут свободны от оков клеветы и людской, ничем не оправданной ненависти.

Под тяжелым взглядом Александра Призрак туго затягивает широкий бинт на торсе, надежно фиксируя толстый слой пропитанной карболовой кислотой марли на совсем ещё свежем ранении, и стискивает до скрежета зубы от боли, бегущей по венам, яркой, как всполохи, и саднящей.

– Лекарства не забудь, герой, – усмехается глухо Бьёрк, протягивая Эрику небольшую коробку, заполненную всевозможными обезболивающими, обеззараживающими препаратами и свёртками бинтов.

– Спасибо тебе, – откликается вполголоса мужчина, накидывая на плечи белоснежную рубашку, и делает к другу шаг, – если бы не ты…

– То пожрали бы тебя уже крысы, – быстро отшучивается Александр, стремясь скрыть за этим охвативший его с новой силой страх, – я знаю, но там… на вокзале, в поезде, во Флоренции меня не будет, Эрик. Так что, как бы обыденно это ни звучало, будь осторожен. Думай не только о ней, но и о себе тоже.

– Не могу обещать, – кривовато улыбается Призрак, застёгивая быстро пуговицы своей накрахмаленной рубашки, и выпрямляется в спине.

– Хотя бы постарайся, опасность грозит лишь тебе одному. С ней же всё будет в порядке, я уверен… с ней всё будет в порядке, если рядом будешь ты. Целый и невредимый.

Призрак тяжело выдыхает и поднимает на друга глаза, полные беспокойства, негласно выражая одним взглядом всю неподъёмную, взваленную на его плечи тревогу, пожирающую изнутри, с костями и потрохами – тревогу за блеклое, скрывшееся за завесой кошмаров будущее, за близость ужаса, что их трепетный, трудоёмко выстраиваемый с Кристиной мир кто-нибудь обязательно разрушит как карточный домик, напоследок смешав его с грязью городской мостовой. Их не должны найти. Он продумал всё, до мелочей, до параноидальных шажков и деталей, и, если мыслить здраво, в разноголосой, многоликой, вокзальной толпе приезжих и уезжающих у них получится скрыться… получится. Но случай велик. Кто знает, насколько им повезёт в этот раз, когда на кону стоит больше, чем просто счастье.

Александр же читает его как раскрытую книгу, различая в этом искрящемся взгляде оттенки и объяснимого, панического страха, совсем не свойственного Эрику, но такого человеческого, и тоски, мучительной, цепкой, не дающей нормально вздохнуть, и боли, захлёстывающей через край, плещущейся в зрачках броским, пугающим отражением, и, несмотря ни на что, тень единственно светлого, поистине светлого чувства – любви к Даае, крушащей на своём пути всё, безумно, смертельно и горько, как буран в промозглом феврале, выдувающем тепло из-под кожи. Только теперь Бьёрк решается задать другу вопрос, который долгие годы тревожил его чёрствую, чуждую к возвышенному душу, и ответ на который может дать, должно быть, только он один:

– Каково это, Эрик… – повисает пауза, – любить кого-то так сильно? – голос мужчины предательски ломается, и он опускает померкший взгляд в пол. – Как понять, что это Она, а не что-то, временное и проходящее?

Призрак оглядывает замершего перед ним друга с нескрываемой, чуткой печалью и отвечает почти шепотом, кладя узкую ладонь на его плечо:

– Ты обязательно поймешь. Возможно, не сразу, как это было у меня с Кристиной, а только потом… пройдя не одно испытание и не одну боль. Понимаешь, это описать невозможно, просто… однажды один человек заменит тебе весь мир, и всё. Такое ни с чем не спутаешь.

– Звучит как цитата из жалкого романа, – усмехается Бьёрк, и Эрик сталкивается с ним взглядом, тут же замечая мужественно сдерживаемые слёзы, застоявшиеся в голубых глазах. Не в силах сдержать порыв, сочувствующий и внезапный, он аккуратно подталкивает мужчину к себе, заключая его в крепкие объятия, позволяя ему прижаться к своему острому плечу и скрыть предательскую солёную влагу в уголках глаз, скрыть слабость, которую он никогда и никому не позволял прежде увидеть. Одиночество – худший яд, ему ли не знать это.

– Эй, – выдыхает Эрик, когда Бьёрк отступает от него на шаг и отчуждённо качает головой, – и тебя она настигнет однажды.

– Настигнет, – соглашается он, ломанно пытаясь улыбнуться, – но… сейчас важно, чтобы вы двое были счастливы и спустя года три, когда я вдруг нанесу вам визит, меня встречали малыши, такие же невероятные, как и их отец.

Бессознательная улыбка освещает безобразное лицо Эрика, и он тотчас набрасывает на себя увесистую тёмную мантию, надежно укрываясь за ней от посторонних глаз.

– Вот так, – подбадривающе кивает Александр, – и никакая маска не нужна, мантии будет вполне достаточно. Ты готов?

– Как никогда, – твёрдо отвечает Дестлер и вместе с Бьёрком покидает прихожую его уютной квартиры, пахнущей мёдом и сентябрём.

***

Девушка, ярко накрашенными глазами смотрящая с зеркальной глади на Даае, кажется ей совсем незнакомой. Тёмные волосы, обрамляющие её щедро напудренное мадам Жири лицо, делают её почти неузнаваемой, ровно как и напыщенное платье, выполненное в совсем не привычных для Кристины, мрачных тонах.

– Тебя невозможно узнать, – улыбается довольная проделанной работой Антуанетта, – так жандармы и не заподозрят, что ты покидала город.

– Уверена, Эрик всё же узнает тебя, – мягко смеется Мэг, стоящая чуть поодаль от матери, – даже из тысячи.

Одно только имя любимого мужчины заставляет Кристину расплыться в ласковой улыбке и смущённо покраснеть. Боже, как бы хотелось вновь оказаться рядом с ним, раствориться в его крепких объятиях и вверить ему себя, доверчиво, до конца и, как всегда, без остатка.

– Я лишь боюсь, что всё пойдет не по плану, – с горечью в голосе шепчет Даае, разворачиваясь от зеркала к женщинам, – что жандармы окажутся не так глупы, как мы рассчитывали, что кто-нибудь догадается, кем мы являемся на самом деле, и…

– Ничего подобного не случится! – раздражённо восклицает Маргарет, одёргивая подругу, и резко подаёт ей аккуратный чемодан. – И не смей даже думать об этом!

Девушка смиренно кивает и бесшумно шагает к окну, чтобы оглядеть тёмную улицу в вечерних бликах вычурных городских фонарей. В тени массивных деревьев она замечает пару жандармов, лениво беседующих о чём-то явно бессмысленном и приземлённом.

– Их нужно отвлечь, – тихо говорит женщинам Кристина, задёргивая за собой тяжелую портьеру, – побеседуете с ними?

– Конечно, а ты попробуй проскользнуть незаметно через двор на центральную улицу и поймать там экипаж, – соглашается мадам Жири и набрасывает на себя лёгкое пальто. – Идём, Мэг.

Малышка Жири на мгновенье замирает в коридоре, а затем резко разворачивается, чтобы только заключить лучшую подругу в крепкие объятия, глухо, тяжело выдыхая.