Текст книги "В плену Морфея (СИ)"

Автор книги: Анна Куртукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Она резко шагает к изголовью его кровати, чтобы внимательнее рассмотреть его кровоточащую рану, и лишь тогда понимает, что повалившись с ног, он ударился об острый угол изящной кровати.

Быстро притянув к себе моток ваты, она зажимает ею кровоточащий ушиб на затылке, беззвучно шепча слова молитвы, прося о его скором выздоровлении.

– Горе ты моё, – по-доброму шепчет Кристина, делая оборот бинта вокруг его головы, чтобы зафиксировать вату, – и счастье…

Опустив руки на свои колени, Даае тяжело вздыхает, задумавшись о том, сколько времени она уже провела в подземельях. Отчего-то время, что она провела рядом с Эриком, кажется ей одним коротким мгновением.

Взгляд Кристины падает на поблескивающее на безымянном пальчике кольцо, и она печально усмехается – ещё вчера она молила Рауля о защите от вездесущего Призрака, от убийцы и монстра подземелий.

– Какая глупость, – насмешливо срывается с губ Даае, и она стягивает со своей руки, перепачканной кровью Эрика, дорогое кольцо, чтобы внимательнее его рассмотреть.

Сразу понятно, что Рауль ответственно подошел к выбору украшения, – оно прямо-таки является отражением самой Кристины: такое легкое и простое, но в то же время очень красивое. Прикусив пухленькую губу, девушка возвращает кольцо на место и переводит взгляд на бессознательного Эрика, невольно вспоминая то, как он едва не погиб на её глазах.

– Помолвка ведь ещё не приговор, – внезапно для самой себя говорит Кристина, осознавая, как тяжело задело Призрака это событие, – а ты и впрямь мог не выжить… А не будь там той колонны? Боже…

На глазах Даае вновь наворачиваются слёзы и она укрывает лицо ладонями, судорожно вдыхая воздух. Вновь и вновь в её памяти повторяется миг, когда Эрик сорвался с крыши – и с каждым разом её сердце сжимается всё сильнее.

Она не замечает того, как неслышно в комнату входит мадам Жири и молчаливо наблюдает за ней.

– Ты ведь так мне дорог, Эрик, – продолжает Кристина мысль вслух, не отрывая от заплаканного лица рук, – что бы со мной стало потом? Потеряй я своего Ангела?

– Но не потеряла, – слышит она мягкий голос женщины и тотчас поднимает на неё голову, – И, Дай Бог, не потеряешь.

Девушка тихо всхлипывает и тянется пальцами к запястью Эрика, чтобы бережно его обхватить и убедиться, что пульс по-прежнему, хоть и слабый, но есть.

– Вы давно пришли? – подавлено спрашивает Кристина, бессознательно поглаживая руку мужчины дрожащими пальцами.

– Всё без изменений? – обращается к Даае дама, проигнорировав её вопрос.

– Он приходил в себя, – признается девушка, прикрывая от усталости глаза, – и… Он ничего не помнит.

– Совсем? – хмурится Жири, шагая к мужчине.

– Меня помнит, – шепчет Кристина, и по её губам сама собой скользит легкая улыбка, – похоже, ничего больше… А стоило мне оставить его буквально на пару минут, чтобы приготовить поесть, как он попытался покинуть постель и разбил себе затылок.

Женщина тяжело вздыхает, усаживаясь на кровати и потирает устало переносицу. Они обе понимают, что и это не пройдет бесследно.

– Ладно, ты приготовь поесть и немного отдохни, – обращается к Даае мадам, – а я пока останусь с Эриком, хорошо?

Сдержанно кивнув, Кристина поднимается с кровати, нехотя выпуская узкую ладонь Эрика из своей руки.

– Позовите меня, – мягко просит девушка, – если ему станет лучше.

Дама чуть улыбается ей и обращает свой взор на совсем побледневшего Призрака. Больше всего ей хотелось бы, что бы Эрик мог знать о том, как тяжело сейчас Кристине, как сильно она переживает за него, чтоб ы он мог видеть то, какой печалью светятся её голубые глаза, какое отчаяние плещется в них, когда она глядит на его обездвиженное тело, что бы Он мог слышать слова, звучащие в пустой комнате, обращенные в тишину, но пока… Пока ни Эрик, ни даже сама Кристина не могут понять того, что кажется совершенно очевидным Антуанетте.

========== Третья глава ==========

Женщина, расположившаяся на резном стульчике, у кровати Призрака, читает одну из многочисленных книг, что есть в библиотеке дома у озера. Она отменила сегодня все репетиции только лишь для того, чтобы провести немного времени со столь дорогим ей человеком.

Глядя на его безжизненное тело, Жири с трудом подавляет слёзы, отчаянно подступающие к глазам. Она думает о том, как мало она дала Эрику, в сравнении с тем, что получила от него – он выручил их маленькую семью, когда они едва не оказались на холодных улицах Парижа, и никогда с тех самых пор не оставлял их без помощи.

– Если бы только Кристина могла разглядеть то светлое, – печально шепчет дама, накрывая ладонью руку Призрака, – что сокрыто в глубине твоей души… Это же так видно и явлено, в самом деле.

Она неловко улыбается ему и вновь обращает своё внимание на книгу, лежащую на её коленях, не замечая того, как внезапно учащается дыхание Эрика, как подрагивают его тонкие, словно истертый временем пергамент, веки.

– Нетти? – доносится до слуха женщины слабый голос Призрака, и она тотчас отрывает взгляд от страниц.

– Эрик, – удивленно выдыхает дама, торопливо подсаживаясь к нему на постель, – ты меня узнаешь?

Он только глухо усмехается, подтягиваясь на дрожащих от боли руках к спинке кровати, и обращается к ней, словно к ребенку, вскидывая брови:

– А то я не должен?

Повертев по сторонам головой, саднящей от свежей раны, он замечает лежащий на столике у кровати шприц с раствором и берет его в руки, уточняя невзначай:

– Морфий?

Дождавшись слабого кивка помрачневшей женщины, он снимает с иглы металлический колпачок и откидывает его в сторону, чтобы затем небрежно вогнать её в вену на сгибе своей бледной руки.

– Зачем ты сняла с меня маску? – спрашивает Эрик укоризненно, – Я ведь просил не делать этого никогда и не при каких обстоятельствах, впрочем, как и спасать мою никчемную жизнь.

– Это была не я, – спокойно отвечает Жири, поднимаясь с постели мужчины и отходя к небольшому комоду у двери, чтобы забрать оттуда маску, – Кристина попросила меня помочь, если тебя так интересует, она же её и сняла.

Протянув мужчине маску, дама убирает руки за спину, сцепляя их замком и глядя с легкой улыбкой на то, как вскипает в Призраке злость. Она видела то, с какой нежностью Кристина заботилась о нём, видела, с каким трепетом ждала его пробуждения, абсолютно не взирая на его безобразное лицо.

– И ты позволила? – отчаянно шепчет мужчина, тугим узлом завязывая ленты на своём затылке, и тут же шипит от резкой боли.

– Будь аккуратнее, Эрик, – вздыхает Жири и садится рядом с ним, чтобы снять пропитанную кровью повязку и затем зафиксировать аккуратным бантом неизменную маску.

Он бросает на Антуанетту многозначительный взгляд и предпринимает очередную попытку подняться с постели, отчаянно цепляясь пальцами за прикроватный стол, и поджимает губы, подавляя пропитанный болью стон, готовый вырваться наружу.

Именно в эту секунду дверь в спальню отворяется с тихим скрипом, впуская внутрь встревоженную девушку с изящным подносом в руках. С её губ срывается пораженный выдох, когда как она осознает, что Эрик может самостоятельно стоять на ногах, пускай, и опираясь на рядом стоящую мебель.

Мадам Жири не успевает сказать и слова, как мужчина бросает на Кристину затравленный взгляд из прорезей маски и делает шаг назад, отступая обратно к краю постели.

– Зачем ты здесь? – спрашивает Эрик глухим-глухим голосом, пропитанным болью от ее бездумного предательства.

Он все помнит. Помнит, но не хочет этого помнить, осознавая, что то неизбежно. Он смотрит на Кристину, и ему приходится вновь пережить эту боль, вновь пережить этот личный кошмар на крыше собственной Оперы.

Ему приходится вновь увидеть наивную, боящуюся своего Ангела Кристину, надеющуюся найти покой и защиту в объятях проклятого де Шаньи.

Снова приходится видеть то, как его невинное дитя соглашается принять эту знатную, ненавистную Эрику фамилию.

Призраку приходится вновь пережить это катастрофическое опустошение; перед глазами плывет, в ушах раздается противный скрежет стекла, в голове начинает гудеть и раздражающе пищать, силы будто вновь покидают тело; в груди расползается болезненное понимание того, что оттуда вырвали не только сердце, но и душу – все это Эрик должен стерпеть вновь, как и тогда, на крыше, видя то, как виконт обнимает Кристину, слыша тихое, режущее стилетом, невыносимое «Да».

Вновь появляется ощущение, что стальные ладони разжимаются и отпускают единственную опору – одну из многочисленных скульптур на крыше Гранд-Опера.

Его подкашивает на корню.

Кристина оборвала единственную нить, что удерживала его на этой Земле, оборвала его жизнь, оборвала все то, ради чего он существовал столь долгие годы – она оборвала его дыхание, его артерии.

Вырвала язык, вырвала легкие, помимо жизненно важного сердца и жизнеобразующей души – ничего этого больше нет. И остается лишь захлебывается собственной кровью и падать, падать, падать…

Падать в бессмысленную пустоту с ампутированными конечностями, вырванными органами и умершей душей.

Больше не за чем. И больно. Больно, так больно – морально, душевно, физически. Тело не является больше носителем жизни, тело – носитель боли.

Эрик, вынырнув из омута вновь накативших воспоминаний, чуть пошатывается, хватается за прикроватный столик и поднимает тяжелый взгляд на Кристину.

Девушка теряется и опускает поднос на столик, непроизвольно подступая к мужчине и протягивая чуть подрагивающие от усталости руки. Балетмейстер, наблюдающая за ними, только качает головой, понимая, чем всё это сейчас обернется. Призрак правда не выдерживает – он делает резкий, неустойчивый шаг вперед к Кристине, едва не теряя равновесие, и обхватывает её тонкое запястье, дергая Даае на себя чересчур резко.

– Только взгляни, – шепчет он подавленно, кивая на сияющее колечко на её пальце, – взгляни на это… – он резко оторачивает голову, не желая показывать возлюбленной свои горькие слезы.

Девушка вслушивается в его хриплый голос, виновато глядя на помолвочное кольцо, и осознает – он вспомнил. Вспомнил каждое её перепуганное слово, сказанное на крыше Оперы, вспомнил и вновь испытал страшной силы боль.

Ту самую боль, что толкнула его к самому краю крыши.

– Эрик, – как можно ласковее говорит Даае, освобождая руку от крепкой, почти мертвой хватки его пальцев, – позволь мне всё объяснить.

– Какое теперь значение имеют твои слова, Кристина? – спрашивает он севшим голосом, – Я знаю правду. Знаю, как велик твой страх. Знаю, как сильна ненависть… Глядя мне в глаза, ты, конечно, не повторишь всё это, да оно и не нужно, чтобы знать и помнить.

Она смаргивает предательские слёзы, позволяя тем скатиться по её бледным щекам, и решается подойти к нему вплотную, без капли страха вглядываясь в искрящиеся страданиями огоньки.

– Я лишь хочу помочь, – шепчет она нежно, протягивая руку к по-прежнему обнаженному плечу Эрика, – хочу дать хоть каплю той заботы, что ты заслужил. В этом нет корысти, мой Ангел.

Он переводит взгляд на её маленькую ладошку, опустившуюся на его исполосованное шрамами плечо и окольцованное виконтом, и морщится от диссонанса чувств, бушующих в душе. Тяжело вздохнув, он мягко отталкивает её руку от себя и неуклюже опускается на край смятой постели.

– Уходи, Кристина, – едва слышно выдыхает он, опуская погасшие глаза на каменный пол, – ты должна быть с Раулем, а здесь тебе не место.

Девушка задыхается от внезапно охвативших её рыданий и зажимает нос рукой, переводя отчаянный взгляд на Антуанетту, молчаливо стоящую в углу комнаты, наблюдающую за развернувшейся картиной, – та только качает головой, чуть пожимая плечами.

– Если это тебе по-настоящему нужно, – отвечает Кристина, тихонько всхлипнув, – я уйду…

Она ждет мгновение, надеясь, что Эрик вдруг передумает и заберет свои слова назад, но он только кратко кивает, неловко держась бледной рукой за отёкший бок.

Прикусив губу, Кристина, почти не дыша, отворачивается к мужчине спиной и торопливо покидает спальню, ставшую за такое короткое время почти родной. Едва за ней закрывается дверь, как она слышит сдавленный, болезненный стон Эрика и взволнованный голос мадам Жири.

Она не может его покинуть. Не сегодня и не сейчас, когда он так нуждается в ласке и заботе, когда он так беззащитен и слаб. Окончательно приняв эту простую, такую важную мысль, Кристина проходит в глубь главной комнаты и осторожно опускается к чистой воде озера.

Она его не оставит.

Она не станет повторно обрывать нить его жизни.

Она не позволит ему вновь упасть.

***

С момента ухода Кристины проходит порядка пяти часов, когда мадам Жири, наконец, покидает спальню Эрика, боль которого так долго не утихала, несмотря на сильное обезболивающее.

Морально и физически вымотанная женщина тихонько выходит из комнаты в стиле Луи-Филиппа и беззвучно прикрывает за собой дверь, освещая путь в темных комнатах одинокой свечой.

– Мадам Жири… – вдруг доносится дрожащий голос откуда-то со стороны озера, и дама торопливо вытягивает руку перед собой.

Отекшее от долгих рыданий лицо Кристины в тусклом свете кажется совсем несчастным. Женщина опускается рядом с ней на колени и бережно обнимает свободной рукой за плечи.

– Ну, что такое, милая? – тихо спрашивает она, боясь ненароком разбудить чутко спящего за стеной Призрака.

– Он не верит мне, – шепчет девушка, рвано дыша, – не верит ни единому слову… Неужели не видно, что я правда стараюсь?

Туманный взгляд Кристины обращается на мадам Жири, и та только тяжело вздыхает, мягко поглаживая её спину. Она выслушала от Эрика столько слов, пронизанных безнадежностью и обидой, что теперь ей становится только смешно – словно малые дети, они никак не могут самостоятельно всё разрешить.

– До чего все хорошо было вчера, – вполголоса продолжает Кристина, прижимая холодные ладони своих рук к груди, – вчера, когда он не противился моей помощи, когда и сам не смущался делать то, что действительно желает. Почему так не может продолжаться?

– Его сердце разбито, – тихо признается женщина, задумчиво глядя на темную воду озера, – разбито вдребезги, Кристина, и, поверь, видеть тебя, принимать твою заботу ему особенно тяжело, зная, что затем ты снова его покинешь.

Девушка отрешенно качает головой и сжимает тонкие пальчики в кулаки, тяжело поднимаясь с холодной каменной кладки.

– Я не покину, – твёрдо говорит девушка, шагая в сторону спальни Эрика, – обещаю, что не покину его больше.

Убедившись в том, что дама уходит из дома у озера, Кристина робко шагает в прикрытую комнату. Наугад пробравшись в темноте к постели мужчины, она тихонько опускается рядом.

Девушка не понимает, что толкает её каждый раз так мягко касаться его, что толкает невесомо скользить пальцами по сухой коже безобразного тела, что толкает обводить с замиранием сердца грубые шрамы, – она просто следует этому неизвестному желанию ощущать его.

Потянувшись к лицу мужчины, Даае осознает, что он теперь даже спит в этой плотной, широкой маске, отчаянно боясь хоть на секунду явить миру своё нечеловеческое лицо. Девушке ясно – это лишь её вина. Она беспардонно обнажила лик, который он так тщательно и долго прятал, вновь не спросив на то разрешения. Да и могла ли она? Видеть то, как чёртово домино омывается его же кровью, казалось невыносимым.

Дыхание Эрика становится совсем сбитым, и девушка взволновано склоняется над ним, не понимая причины ухудшения его состояния. С губ мужчины срывается сдавленный стон, и его руки резко взметаются к собственной шее. Тонкие пальцы судорожно цепляются за тонкую кожу, будто бы пытаясь что-то сорвать. Очередной кошмар.

– Эрик! – испуганно кричит Кристина, не желая видеть и мгновения его страданий, – Эрик, проснись!

Жадно хватая ртом воздух, Призрак выгибается в спине, не отрывая рук от своей донельзя напряженной шеи. Он пытается что-то сказать, но из его груди вырывается только глухое хрипение.

До боли прикусив губу, Кристина обхватывает дрожащие запястья мужчины и заводит их за его голову, вынуждая его только беспомощно биться в её руках.

– Ангел мой, – шепчет она нежно, склоняясь к его уху, обдавая своим горячим дыханием его чувствительную, исцарапанную в кровь шею, – тише-тише…

И он даже не просыпается. Не просыпается, а только успокаивается, внемля её тёплым словам и бережным прикосновениям. Дыхание постепенно приходит в норму, и его грудь начинает вздыматься высоко и размеренно.

– Вот так, – облегченно выдыхает Кристина, стирая ладонью испарину, выступившую на лице от напряжения, – так, родной, засыпай.

Девушка осторожно усаживается, боясь разбудить спящего мужчину, в его ноги и с трепетом поправляет сползшее на пол одеяло, оголившее его худые, изувеченные щиколотки. Она уже перестает замечать за собой эти невинные жесты, обращенные к Эрику.

Перестает замечать, как невзначай скользит пальцами по его неровной, шероховатой коже, бессознательно очерчивая каждый, даже самый тонкий, рубец.

Перестает замечать, как её лицо озаряет невероятно нежная улыбка, будто адресованная настоящему Ангелу, сошедшему с небес.

Перестает замечать, как учащается её сердцебиение, пока она глядит на него из-под своих пушистых, длинных ресниц.

Всё это будто становится жизненно необходимым для неё… Необходимым, словно само дыхание.

***

Следующим утром в театре наступает хаос. Все взволнованы пропажей примы перед очередной премьерой Оперы. Директора в суматохе трясут информацию о Даае со всей труппы, но никому и ничего не оказывается известно.

Больше всех переживает виконт де Шаньи. Он никак не может найти себе места; его не отпускает наваждение, что Кристина находится в принудительном заточении, что не может покинуть обители этого монстра.

Когда в полдень в холле театра появляется балетмейстер Антуанетта Жири, её тотчас окружает толпа. Директора, виконт и перепуганные приятельницы девушки не дают ей прохода, задавая многочисленные вопросы о мадемуазель Даае.

– Успокойтесь, господа, – мягко отвечает дама, остановившись на парадной лестнице, – мадемуазель Даае нанесла визит подруга из Швеции, и пока она проводит всё время с ней. Что до премьеры, то не стоит Вам переживать. Когда Кристина нас подводила?

Директора согласно кивают, так и не припоминая подобных случаев, и моментально ретируются, успокоенные словами хореографа, оставляя мадам Жири один на один с покровителем театра, виконтом де Шаньи. Тот исподлобья глядит на женщину и делает к ней широкий шаг.

– Кого Вы обманываете, мадам? – спрашивает он серьезно, – Всё произошло на моих глазах, и я хочу быть уверенным, что моя невеста в порядке, понимаете?

– Ваша невеста в безопасности, месье, – заверяет виконта дама, кратко кивнув, – а остальное, простите, Вас не касается.

– Что? – выдыхает Рауль, чуть опешив.

Перед глазами виконта так и стоит момент падения Призрака Оперы с крыши его собственного Театра…

Он вспоминает, как из груди его любимой вырвался истошный, мощный, словно вовсе предсмертный, крик, знаменующий её страшную боль, режущую острым лезвием по сердцу.

Вспоминает, как по её щекам резко покатились градом горькие слёзы, порожденные едким чувством вины и тяготящей душу горечью.

Вспоминает, как перепуганная до дрожи Кристина и сосредоточенная мадам Жири подхватили бессознательное тело Призрака на свои хрупкие руки и торопливо покинули тротуар, окружающий здание Оперы.

Бессонная ночь, проведенная Раулем в одиночестве в гримерной Даае после её исчезновения, навсегда останется в его памяти. Как и та пустота, что он ощущал, лежа на бархатной кушетке и глядя потерянным взглядом на пышный букет алых роз, повязанных черной лентой и стоящих в высокой вазе у патинированного зеркала.

В тот момент он потерял уверенность в том, что ответ Кристины был осознанным, что она захотела, захотела всем сердцем стать его женой. Ещё на крыше Оперы ему показалось, что толика сомнения, искра смуты мелькнули в робком взгляде её прекрасных глаз. Теперь же, услышав ответ мадам Жири, Рауль окончательно убеждается в том, как шатко то счастье, что он едва обрёл.

Женщина только снисходительно улыбается молодому человеку и торопливо направляется вверх по лестнице, чтобы затем свернуть в сторону своей небольшой гримерной и укрыться там от лишних расспросов.

Она искренне не желает говорить Раулю о Кристине, не желает видеть их рядом друг с другом. То, что она успела увидеть в её глазах и нежных жестах, заставляет её думать, что у Эрика ещё есть шанс, есть возможность побороться за счастье.

Немалый шанс.

Совсем не малый.

Ведь помолвка – не приговор.

========== Четвертая глава ==========

Ощущение того, что эта ночь прошла непозволительно быстро, никак не покидает Кристину, когда она нехотя поднимается ранним утром с острых колен так и не проснувшегося мужчины.

Она оглядывает Эрика печальным взглядом, отчаянно не желая его покидать, но понимает – он не будет рад увидеть её здесь вновь. Бросив взгляд на его сильно зажмуренные глаза, Кристина осознаёт, что боль так и не желает его отпускать. Уйти вот так просто, оставив его одного в муках, Даае не может, а потому торопливо тянется к очередной ампуле обезболивающего препарата и металлическому шприцу.

Ей кажется, что даже вводя как можно осторожнее тонкую иглу в его костлявую руку, она приносит ему страдания, что сами по себе её прикосновения не могут принести несчастному Эрику ничего иного. Тяжело вздохнув, она задумывается о том, как вернуть теперь его доверие, потерянное ею так просто и легкомысленно.

Ничего лучшего, чем написать письмо, не приходит на ум, и девушка шагает к небольшому резному столу, стоящему в углу, чтобы поскорее уложить на него чистый пергамент и заскользить по нему пышным пером.

Она строчит с бешеной скоростью, изливая на бумаге все чувства, скопившиеся в её задыхающейся от вины душе. Строчит правду о том страхе, что жил в ней последнее время, о жалости, испытываемой ею к нему. Строчит о том, как боится его потерять, а затем… Затем вдруг перечеркивает абсолютно всё и комкает пергамент, затем отбрасывая его прочь.

Взяв в руки новый лист, она переводит дыхание и, тихо всхлипнув, набрасывает коротенькую записку, потому что внезапно понимает – Эрику не нужна эта помпезность и многословность, ему достаточно будет самых важных слов.

Дорогой Эрик,

Прости меня, пожалуйста, если сможешь. Слова, сказанные мной тогда, потеряли всякое значение, когда я поняла то, насколько сильно ты мне дорог…

Искренне твоё, Дитя Музыки.

Чуть улыбнувшись, Кристина складывает пергамент пополам и тихонько выскальзывает из комнаты, чтобы затем пройти на кухню и заняться приготовлением сытного завтрака.

Отчего-то Даае чувствует себя удивительно счастливой, пока суетливо движется по скромной кухне дома у озера, старательно замешивая тесто для будущих круассанов и топя потихоньку небольшую утермарковскую печь.

Девушка укладывает по тоненьким обрезкам теста кусочки ветчины и присыпает их тертым сыром, продолжая беспричинно улыбаться. Затем Кристина заворачивает начинку в аккуратные трубочки в форме полумесяца и раскладывает их на щедро промазанный маслом противень, чтобы затем отправить в хорошенько раскочегаренную буружуйку.

Пока круассаны, заботливо приготовленные Кристиной для её Маэстро, выпекаются, она невольно задумывается о том, что так могло бы проходить каждое её утро, не откажись она от Эрика так жестоко, так бессердечно в недавнем времени, – эта мысль не пугает, напротив, греет душу девушки трепетным теплом, хотя так отчаянно точет сердце сожалением и горечью.

Очень скоро вся кухонька наполняется приятным ароматом плавленного сыра и поджаристой ветчины, и девушка спешит вынуть румяную выпечку из печи, обернув свои изящные руки плотным полотенцем.

Девушка раскладывает по расписной тарелке поджаристые круассаны и наливает в граненый стакан брусничный морс, чтобы затем поставить всё на металлический поднос и отнести в спальню Эрика.

Она тихонько ставит плато на прикроватный столик и подкладывает под него свою скромную, но бесконечно важную записку, являющуюся её последней, призрачной надеждой на прощение, на приятие и, быть может, на…единственное, абсолютное счастье.

***

Знакомым из недалекого прошлого путем Кристине удается попасть в свою родную гримерную. Едва она переступает порог зазеркалья, как замечает десяток свежих, пышных букетов, собранных с особым вкусом, присущим лишь одному человеку – Раулю де Шаньи.

Она устало улыбается ароматным цветам, проходя вглубь комнаты и потирая заспанные глаза. Эта изнеможденность кажется Кристине даже приятной и сладкой, ведь всё утро она провела, стараясь для Эрика, для её родного покровителя.

Тихий скрип тяжелой двери заставляет Кристину обернуться и растерянно моргнуть. На пороге гримерной замирает виконт, удерживающий в руках очередной букет для возлюбленной, и счастливо выдыхает, быстро шагая навстречу к Даае.

Она неторопливо поднимается с мягкой кушетки и принимает мужчину в свои трепетные объятия, тихо смеясь и обдавая легким дыханием его не укрытую воротничком рубашки шею.

– Господи, – шепчет Рауль тихо, поглаживая мягко её узкую спину, – я так переживал, милая… Неужели всё это время ты правда провела с ним?

Девушка понимает, как странно и нелепо выглядит для виконта сложившаяся ситуация, как тяжело ему будет принять тот факт, что Кристина не желает больше оставлять Призрака одного, как будет он противиться её внезапно изменившейся позиции.

– Рауль, – обращается к нему ласково Даае, – этот человек значит для меня очень много…

Едва с губ Кристины срываются эти слова, как лицо де Шаньи вдруг кривится в отвращении и абсолютном неверии, – она спешит продолжить:

– Не как мужчина, нет! – заверяет она, прижимаясь к груди Рауля, – Но как отец, как покровитель или старший брат. Как родной мне человек, благополучие которого мне небезразлично.

– Но как же те слова? – не понимает Рауль, вглядываясь в её раскрасневшиеся глаза.

– Я ошиблась, – выдыхает девушка виновато, – действительно ошиблась, а ты сам… Сам можешь желать зла человеку, заботящемуся обо мне с самого детства? Утешающему меня, покинутую отцом сироту? Можешь желать ему Смерти, Рауль? Я знаю, что нет.

Он всерьез задумывается над её словами. Его родная девочка была вынуждена жить без всякого внимания и ласки, вынуждена была бороться всеми силами в одиночку, только чтобы не остаться за бортом жестокой театральной жизни, вынуждена была чувствовать себя никому не нужной, пока… Пока не появился её незримый гений, её Ангел. В глубине души, Рауль может лишь благодарить его за спасение души родной Кристины.

– Не могу, – соглашается тот севшим голосом и прикрывает глаза, – ты права, я не могу. Пойми и меня, мы только-только обручились, родная, а я тебя даже и не видел эти несколько дней.

– Знаю, – кается она, мягко обхватывая ладонями напряженную шею жениха, – мне жаль, что всё получилось так, но ему очень нужна помощь… Он на ногах едва стоит, Рауль. Как я могу оставить его?

Он понимает. Понимает, что она никак этого сделать не сможет из-за такого гложущего чувства долга, из-за такого тяготящего и жгучего чувства вины. Ему просто отчаянно не хватает её: не хватает её светлых приветливых глаз, не хватает скромной улыбки пухлых губ, не хватает мягкости золотых волос.

– Просто я скучаю, – ласково шепчет мужчина, прислоняясь теплыми губами к гладкой коже её лба, – очень сильно скучаю по тебе.

– Потерпи, – вполголоса отвечает Кристина, обвивая руками его широкий торс, – у нас впереди целая жизнь.

– Я люблю тебя, – выдыхает Рауль, неторопливо опускаясь к ней, чтобы затем втянуть в сладкий, чувственный поцелуй.

– Люблю, – шепчет девушка между его нежными прикосновениями, забываясь в этих сильных руках, в этих крепких объятиях.

Они так и застывают в бережных объятиях друг друга посреди гримерной комнаты, не желая отстраняться ни на секунду от желанных тел. Всё вокруг них будто растворяется, оставляя место лишь для их робких и нежных чувств. Всё, кроме чуть повядшего букета алых роз, оплетенных атласной черной лентой, вдруг попавшегося Кристине на глаза.

Она сглатывает внезапно подступивший к горлу ком и бросает осторожный взгляд на зеркальную гладь, являющуюся вратами в сказочный мир Ангела Музыки, в сказочный мир звездной ночи, боясь заметить в глубине неё едва уловимый блеск огоньков золотых глаз, пропитанных отчаянной, кричащей болью.

Сердце Даае пропускает удар, и она отводит глаза от зеркала.

Слезы предательски скатываются по ее щекам от ощущения неправильности, неправедности происходящего, и Рауль отстраняется от невесты, удивленно заглядывая в ее глаза.

– Милая, что случилось? – ласково спрашивает он, стирая ее соленые слезы.

Даае взрагивает в его объятиях, поднимая на него взгляд, полный любви, стараясь этим замаскировать то, что на самом деле заставляет ее плакать.

– Я тоже скучала, Рауль… – врёт она и опускает глаза.

Де Шаньи бережно прижимает ее к своей груди, трепетно обнимая. Взгляд девушки вновь падает на безумно родной букет кровавых роз, букет, что роднее всех тех, что сейчас так любовно украшают ее небольшую гримерную, роднее букетов собственного жениха.

Слезы вновь хлынули из глаз из-за собственной никчемности и безволия, и пальцы певицы сжали плечо Рауля.

На душе гадко.

Кристина опять предает.

***

Момент премьеры приближается слишком быстро. Девушка стоит у огромного зеркала в своей гримерной, перебирая пальцами рюши пышной юбки платья. Кристине кажется невероятно неправильным играть на сцене Оперы постановку Эрика, которой он посвятил почти всю свою жизнь.

Она не может себе представить выступление, не сопровождаемое пламенным, пропитанным нежностью взглядом золотых глаз, безотрывно смотрящих из неизменной пятой ложи.

Не может себе представить выступление без счастливой улыбки его тонких губ, появляющейся на укрытом белоснежной маской лице каждый раз, когда ей удается идеально спеть сложную ноту, так долго оттачиваемую ими вместе на репетициях.

Не может себе представить выступление без Эрика, без её Ангела Музыки, без чуткого гения и его нежного, но такого звонкого «Брависсимо», разбивающего вдребезги громогласные аплодисменты и крики толпы.

Дикий страх вдруг сковывает тело Кристины, и она заходится тихим рыданием. Предчувствие. Предчувствие страшной беды внезапно охватывает её всю целиком, не позволяя сделать и вдоха.

Уверенность в том, что ей необходимо как можно скорее оказаться рядом с Эриком, а не на чёртовой сцене, растет с каждой секундой всё больше. В голове так и пульсирует жуткая мысль о том, что ему вновь стало хуже, и Кристина ничего не может с ней поделать. Словно какое-то наваждение, она толкает её к единственному верному шагу – отказаться от выступления в премьере.