Текст книги "В плену Морфея (СИ)"

Автор книги: Анна Куртукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Она должна. Обязана донести Музыку самого Ангела до искушенных парижан, но только не сейчас… Не сейчас, когда его жизнь находится в такой пугающей близости от последнего края, когда он так отчаянно цепляется за неё своими тонкими, ослабшими от бесконечных страданий пальцами. Не сейчас, когда к Кристине, наконец, пришло ясное осознание его важности, его необходимости.

Она решается на этот шаг.

Торопливо отвернувшись от столь важного для неё зеркала, она двигается в сторону двери. Ей немедленно нужно поговорить с мадам Жири. Поговорить с ней и предупредить о своем уходе прежде, чем в Театре вновь поднимется паника.

К великому счастью Кристины, она успевает поймать Антуанетту на самом выходе из её скромной гримерной в конце коридора. Едва уловив взгляд Даае, женщина понимает – премьера не состоится.

– Что стряслось, дорогая? – тихо спрашивает Жири, отступая обратно в гримерную и прикрывая за ними дверь.

– Я не могу выступать, – шепчет Кристина, утирая пальцами непрошеные слезы, катящиеся по щекам, – не могу, зная, что его там не будет… На собственной Опере, мадам! И еще это чувство… Будто что-то вот-вот случится. Что-то очень плохое!

– Тише-тише, – вздохнув, говорит Антуанетта, бережно обнимая Даае, – я что-нибудь придумаю, что-нибудь обязательно скажу директорам. Если тебе действительно хочется быть рядом с ним, то будь.

– Хочу, – едва слышно отвечает она, громко всхлипнув, – Очень хочу.

Женщина мягко улыбается Кристине и чуть отстраняется, чтобы взглянуть в её затуманенными слезами глаза. В них так и читаются бушующая тревога и трепетное волнение, а еще… Ещё страх. Страх за его жизнь, вдруг обретшую особую ценность.

Страх за его жизнь, а не за то, что он отобрал ее у другого человека.

***

Кристине, вернувшейся в дом у озера прежним путем, тотчас становится спокойнее, как она оказывается на пороге спальни в стиле Луи-Филиппа. Ей и страшно входить внутрь, и страшно оставаться снаружи, не зная наверняка, как там Он.

И она решает рискнуть.

Мягко толкнув ладонью тяжелую дверь, она неслышно шагает вглубь комнаты, освещаемой глухим светом свечей, горящих в канделябре. Первым в её глаза бросается полностью опустошенный поднос, стоящий на всё том же месте, где она его оставила, и она невольно улыбается тому.

Страшась создать лишний шум, Кристина передвигается по комнате на носочках, ступая мягко и неторопливо.

Призрак, лежащий на кровати лицом, укрытым маской, в подушку, крепко спит, глубоко дыша. Его бледная, до страшного костлявая спина обнажена взгляду Кристины, и её отчего-то посещает спонтанное желание коснуться каждого острого позвонка, выступающего из-под тонкой кожи.

Она опускается у кровати Эрика на колени и привычно протягивает подрагивающие ладони к нему, чтобы затем коснуться мягкими пальцами новых для неё шрамов и прочувствовать всю заключенную в них боль.

Невесомо поглаживая отметины страданий Призрака, Кристина вдруг замечает в его крепко сжатой в кулак руке тот самый пергамент, на котором она оставила ему утром записку.

Он прочел.

Прочел, а, значит, сделал для себя какие-то выводы, значит очень скоро ей станет известно – есть ли у неё шанс. Шанс на искупление. Шанс на прощение, отчаянно необходимое ей.

– Кристина… – срывается неожиданно с губ Эрика, и его тело, расслаблено покоящееся прежде под рукой Кристины, вдруг напрягается.

– Я с тобой, – шепчет едва слышно девушка, не до конца понимая, видит он вновь красочный сон или же действительно обращается к ней.

Руки Эрика отчаянно тянутся к лицу, спешно его укрывая, а из его груди вырывается сдавленный, глухой стон, пронизанный болью.

– Ты плачешь, – шепчет он отчаянно и громко, задыхаясь от собственных горьких слёз, – ты боишься!

– Эрик… – дрожащим голосом обращается к нему Кристина.

Её всю сковывает осознание ужасной реальности – она такой же кошмар для него, как и все другие люди, глубоко его презирающие и ненавидящие. Кошмар, заставляющий Призрака просыпаться в холодном поту посреди одинокой ночи. Кошмар, заставляющий погибать от рыданий, прожигающих нестерпимой болью его изнутри.

Из заветной мечты Ангела Музыки она превратилась в его самый страшный кошмар.

И теперь Кристина встает в безвыходный тупик. Она не имеет представления о том, как может ему помочь.

– Я могу быть добрым, – шепчет он отрешенно, сворачиваясь на постели клубком и тяжело дыша, – мне нужна лишь любовь…

В этот миг Даае готова поклясться, что слышит то, как всё её сердце трещит по швам, причиняя невыносимые страдания и физически, и морально. Её душа кричит от невероятной силы тоски, сгущающейся над ней в одночасье.

– Знаю, – резко срывается на крик девушка, заходясь тяжелыми рыданиями и припадая к хрупкой спине мужчины бережным объятием, – знаю, что нужна!

Мужчина внезапно замирает под содрогающейся от слёз Кристиной, но она не обращает на то никакого внимания. Клочок бумаги, находящийся в его руке, выпадает из тонких пальцев музыканта.

Тепло, источаемое телом Даае, дурманит Эрика, вверяя ему нежные и трепетные чувства. Чувства, не уместные сейчас. Не уместные теперь после её злых слов, разбивших в пыль его тонкую душу.

Он не может ни злиться, ни радоваться. Эмоции будто покидают его, оставляя за собой только глухую, ничего не значащую, пустоту.

– Ты должна быть на сцене сейчас… – собравшись с духом шепчет Призрак, и его голос предательски срывается.

– Я не могу, – откликается Кристина, боясь пошевелиться или даже вздохнуть, – не могу выступать там, зная, что ты даже не услышишь.

Он заводит одну из рук за голову, чтобы накрыть ладонью рану, причиняющую ему жуткие боли, и осторожно выбирается из-под девушки, отчаянно жмущейся к его безобразному телу. Быстро накинув на себя одеяло, Эрик усаживается на кровати, бросая затравленный взгляд на девушку.

– Какое это имеет значение? – спрашивает он вкрадчиво.

– Только ты имеешь значение, Эрик, – поясняет Кристина, пододвигаясь к нему неловко, – только ты.

– Ты лжешь, – твёрдо говорит мужчина, непозволительно резко вскакивая с кровати на ноги, – лжешь!

Едва ступив на пол, он тотчас опасно пошатывается и спешно цепляется рукой за стену, не позволяя себе свалиться на пол.

– Уходи, Кристина, – просит он, глядя на неё туманным взглядом исподлобья и тяжело дыша.

– Эрик, – нежно шепчет она, чуть хмурясь и медленно подступая к нему, – прошу…

– Немедленно! – восклицает он, не позволяя ей договорить, и тут же заваливается на пол, словно подкошенный.

В одно мгновение девушка оказывается рядом с ним на холодном полу и обхватывает совсем посеревшее лицо ладонями, встревоженно вглядываясь в его глаза, стремительно потухающие перед её перепуганным взором.

Очередная вспышка – он вновь теряет всякую связь с реальностью, безвольно повисая в таких теплых, бережных объятиях Кристины. Она понимает, что он лишь желал избавиться от единственного свидетеля его слабости, но оставить его она уже не сможет, похоже, никогда. Только не после того, что ей раскрыли его сны сегодня. Только не после этого кошмара, некогда бывшего правдивой, неизбежной реальностью.

========== Пятая глава ==========

Всё время, что Призрак проводит без сознания, девушка порхает по его немаленькому дому с мягкой тряпочкой, протирая осевшую за долгие годы пыль. Она не могла себе даже представить, сколько воспоминаний и отражений Эрика хранит в себе его убежище.

С трепетом протирая широкую клавиатуру величественного органа, Кристина обнаруживает там многочисленные картины, написанные им когда-то. Её поражает в который раз его неземной талант.

Перебирая истертые временем портреты, Даае узнает о том, как выглядела его мать, женщина, которую Кристина бессознательно возненавидела в минуты, когда Эрику снился кошмар из самого его детства, когда он задыхался от слёз, боясь удара её тяжелой руки.

Она не может отрицать, что Мадлен, как было сказано на обратной стороне листа, была очень красива и, должно быть, рождение такого необычного ребенка стало для неё настоящей трагедией, насмешкой самого Бога, но… но Кристина всё же не может её понять. Не может понять, как можно так сильно ненавидеть собственное дитя.

На следующей зарисовке она обнаруживает маленькую спаниель с безумно глубоким взглядом и поражается тому, как тонко Эрик способен передать такие черты. Девушка невольно расплывается в улыбке, понимая, что у него всё же был друг. Ведь нет никого преданнее собаки.

От одного взгляда, упавшего на следующий портрет, сердце Кристины пропускает удар. С совсем ещё свежего, в отличии от других, рисунка на неё взирает она сама. В этот момент Даае впервые осознает для себя то, насколько она всё-таки красива. Она вглядывается в работу… Счастье, горящее в её собственных глазах, и лучистая, искренняя улыбка позволяет Кристине понять, что за момент желал изобразить Эрик. Момент их первой встречи. Такой долгожданной и яркой. Такой нежной.

Солёные слёзы скатываются по лицу Даае, святящемуся от приятных воспоминаний, и она, тепло улыбаясь, откладывает в сторону портрет, притягивая в руки следующий ещё более реалистичный, еще более значимый, заставляющий всерьёз задуматься о его значении. На нём изображены они оба, держащие лица друг друга, с мокрыми щеками от пролитых слёз, в бережных, невыносимо трепетных объятиях. Её пухлые, чуть приоткрытые губы находятся в буквально физически ощутимой близости от его тонких, искусанных в кровь.

Кристина задыхается, и ее сердце пускается в бег, начав клокотать где-то в районе горла. Всё тело пронзает щекочущая дрожь, будто бы она сама сейчас оказывается внутри этого поразительного, чувственного рисунка, источающего глубокое отчаяние и…такую трепетную надежду.

Из груди девушки вырывается сдавленный стон, и она стирает влагу со своего миловидного лица. Она словно на секунду окунается в такую тёмную, болезненно давящую глубину чувств Эрика. Чувств, пожирающих его своим мощным огнём изнутри и оставляющих от его светлой души с каждым днём всё меньше и меньше. Она осознает вдруг, что ещё немного, и они поглотят его целиком, оставив за собой лишь страшную, пробирающую до мучительного озноба пустоту.

Последний раз взглянув на невероятный рисунок сквозь плотную пелену слёз, Кристина оставляет именно его на самом видном месте и нехотя медленно отступает в сторону кухни. Её душой с каждым днём, проведенным в этом сказочном доме, овладевают всё новые, удивительно сильные эмоции, доселе не знакомые, но такие приятные и тёплые.

Оказавшаяся в кухне Даае переводит сбитое дыхание и тяжело прикрывает глаза. Сердце колотится в её хрупкой груди всё так же сильно, не желая останавливаться, а перед глазами так и остается картина, завладевшая её сознанием. На грани реальности Кристина осторожно движется по кухне, чисто интуитивно выполняя привычные хозяйственные дела: моет посуду, протирает столы, нарезает баклажан для будущего рататуя, шинкует перец, пока греется конфорка буржуйки.

Отчего-то она совсем не думает о Рауле. Даже не вспоминает. Словно его совсем не существует в её жизни, словно сама её жизнь сосредоточена здесь, в подземных лабиринтах Театра, в обители легендарного Призрака Оперы. Словно в её жизни место осталось лишь для Него.

Девушка снимает с раскаленной печи готовое блюдо и осторожно перекладывает его на тарелочку, чтобы затем украсить свежей зеленью, как перед подачей в элитном ресторане. Раньше Кристина совсем не любила готовить – ей это не нравилось, но теперь её так и толкает в эту уютную кухоньку в доме у озера, чтобы сделать там очередное лакомство для Призрака, не имеющего возможности позаботится о себе самому.

Аккуратно разложив на подносе блюда, Кристина тихонько проходит в спальню бессознательного мужчины и расставляет всё принесённое на прикроватном столике, бросая на него жалостливые взгляды.

– Когда же тебе будет лучше? – спрашивает вполголоса Даае, накрывая его руки своими теплыми ладонями, – Я так скучаю…

Впервые за долгое время Кристина замечает улыбку Эрика. Такую легкую, едва уловимую, но такую прекрасную улыбку одними уголками тонких губ. Залюбовавшись ей, она бессознательно очерчивает пальцами мелкие шрамы на его худых запястьях, затем скользит ими вверх по предплечью, мягко поглаживая грубые рубцы и не замечая того, как медленно сон отступает от мужчины, возвращая его в такую ненавистную реальность.

Словно обожженный, он одергивает от Кристины свою руку и резко усаживается на кровати, тяжело выдыхая и не понимая того, как она вновь оказалась здесь. Последние мгновения, что он пробыл в сознании, совсем размылись в его рассеянной после травмы памяти.

– Кристина, – глухо стонет Эрик, запрокидывая голову, – Ну, зачем ты вернулась? Зачем?

– Я чувствую, что должна быть рядом, – шепчет девушка мягко, наблюдая за тем, как сильно мужчина держится за поврежденный затылок, и тихо спрашивает, – тебе больно?

Он неопределенно качает головой и было тянется к шприцу, как их с Кристиной руки нечаянно сталкиваются, вынуждая обоих резко выдохнуть и стушеваться.

– Позволь мне? – ласково просит девушка, поднимая с небольшой столешницы новую ампулу лекарства.

Призрак поджимает губы, на мгновенье задумываясь, но всё же кивает и отводит в сторону золотистые глаза, не силясь наблюдать за тем, с какой осторожностью и нежностью Кристина будет делать ему укол.

Когда её маленькие пальчики бережно обхватывают его костлявое запястье, легкие Эрика будто бы покидает весь воздух, и ему остается только беззвучно задыхаться от тепла её методичных прикосновений.

Боль от иглы, медленно вошедшей в вену, отрезвляет, но лишь на мгновение, а совсем короткое мгновение перед тем, как Кристина поднимет на него виноватый светлый взгляд и смущенно улыбнется.

– Я приготовила для тебя ужин, – говорит вполголоса Даае, чуть двигая к нему тарелочку с горячим рататауем, – может хочешь чаю или что-нибудь еще? Только скажи!

Призрак тихо усмехается, отрешенно качая головой. Ему кажется безумием происходящее сейчас в этой спальне. Кажется безумием нежная улыбка Кристины, даримая ему. Особенно безумными кажутся её нескончаемые прикосновения – нежные прикосновения девушки по его сухой, бледной коже.

Это приятно до головокружения, до жжения на языке, до дрожи в районе ключиц; приятно настолько, что хочется оторвать свою руку от ее, чтобы не сойти с ума повторно.

Это неправильно.

Так не должно быть.

– Меня не покидает ощущение, – вдруг признается Эрик, глядя на неё совсем безжизненным взглядом, – что я умер, упав с той чёртовой крыши, настолько сильно я не верю тебе сейчас, Кристина.

Едва ли не физически девушка ощущает весь холод, источаемый глазами Призрака, весь металл, сквозящий в его голосе. Она вздрагивает и прикусывает губу, не находя нужных слов для ответа.

– Всё это имело место быть еще не так давно, – продолжает он севшим голосом, – когда между нами не было этой бесконечной пропасти непонимания и страха. Тогда, ты сама знаешь, я бы отдал за это всё, но теперь…теперь всё иначе.

– Я вовсе не боюсь, – шепчет Кристина, поднимая на мужчину серьезный взгляд, – больше не боюсь. Я не отходила от тебя ни на секунду, Эрик, я была здесь и видела, как ты страдаешь от этих ужасных травм и ночных кошмаров. Я видела твои слёзы, слышала эти невыносимые крики… И была рядом с тобой настоящим, не прячущимся за дурацкой маской и стеной безразличия. Ты понятия не имеешь о том, что я пережила, пока ты лежал вот так, так…

Она срывается в рыдания, резко отворачивая от Призрака лицо и пряча его в своих маленьких ладонях. Ей самой не до конца ясна причина этих слёз – боль от обжигающих пламенем сердце воспоминаний или упорное отторжение Эриком её нежной заботы. И то, и другое заставляет девушку согнуться пополам, рвано дыша, подавляя слёзы, кричащие о её слабости и окончательной капитуляции пред ним.

Едва ощутимое тепло касается содрогающейся от рыданий спины Кристины, и она на миг затихает, боясь сделать и вдох, разрушить такой робкий, бесценный контакт, внезапно зародившийся между ними по его желанию.

– Я не помню ту ночь, – тихо говорит Эрик где-то совсем близко, обдавая легким дыханием чувствительную кожу Даае, – её будто стёрли из моей памяти.

– Тебе и не стоит её вспоминать, – подавленно шепчет Кристина, пока предательские слёзы продолжают стекать по её щекам к шее, вынуждая кожу покрываться мурашками следом за ползущими дорожками, – я думала…

Она смолкает, тяжело выдыхая, и бессознательно вспоминая те безумные первые сутки после падения Эрика с крыши. Сутки состоящие из абсолютного отчаяния, убивающей бельмесости и такой неправильной безнадежности.

Вспоминая, как с трепетом стаскивала с него перепачканную грязью одежду, обнажая собственным глазам его искалеченное, безобразное тело, покрытое многочисленными шрамами и обширными гематомами.

Вспоминая, как молила о прощении, блуждая взглядом, затуманенным слезами, по его нечеловеческому лицу, жадно запоминая каждую мелкую черту, будучи уверенной, что Призрак не позволит такого после.

Вспоминая, как он просил остаться, как просил не покидать его, оказавшегося в западне кошмаров из прошлого, кошмаров, не дающих ему забыть о самом диком, что ему пришлось когда-то пережить.

– Что? – рассеяно спрашивает Эрик, невольно сжимая слабыми пальцами её плечи.

– Думала, что никогда больше не смогу увидеть солнца, всходящего в необычайных глазах моего Ангела, – заканчивает она, почти переставая плакать и только глядя пустым взглядом в тёмный угол спальни, – и понимала, что нет ничего страшнее этого.

Укор совести заставляет мужчину прикусить губу и чуть отстраниться от Кристины, обдумывая всё, от неё услышанное. В его душе бушует какой-то сумасшедший карнавал эмоций и чувств, вынуждающий голову кружиться от тяжести принимаемого в один миг решения. Решения, способного изменить между Маэстро и его юной подопечной всё, способного как разрушить в мелкую пыль, так и начать их историю с чистого листа.

– Я давно перестал верить людям, Кристина, – отвечает он дрожащим от напряжения голосом, после продолжительной паузы, – и я правда не знаю, как научиться это вновь делать с тобой.

Она не может поверить услышанному. Не может поверить в данный ей волею самих Небес шанс. В уголках светлых глаз вновь собирается влага, знаменующая такое долгожданное облегчение, и Кристина смаргивает её легким взмахом длинных ресниц.

– Мне всё равно, сколько времени на это потребуется, – выдыхает она, не силясь скрыть улыбки, тотчас заскользившей по бледному лицу, – Эрик…

Собственное имя, сорвавшиеся с розовеньких губ Кристины в столь нежном тоне, заставляет сердце Призрака тихонько, неуловимо для него самого трепетать и ласково греть глухим огоньком изнутри.

– Ты прекрасно рисуешь, – вдруг говорит девушка, отчаянно желая заполнить образовавшуюся между ними тишину, – я случайно нашла несколько картин, пока прибиралась, и, знаешь, они невероятно красивые.

– Боже, – выдыхает Эрик, отводя взгляд в сторону и поджимая губы, – ты то бежишь прочь от меня, то прямо-таки срываешь с петель дверь в самую мою душу…

– Ты изучал меня всю с самых ранних лет по сей день, – с укором говорит девушка, ерзая на краю кровати, – несправедливо, что мне о тебе известно так мало.

– Я не готов рассказать тебе свою историю, – шепчет Эрик и в голосе его сквозит неприкрытая боль, – и вряд ли буду однажды.

Девушка рассеяно кивает, глухо вздыхая. Как бы сильно Кристина не желала услышать о его жизни всё, она понимает…

Понимает, как тяжело ему вспоминать всё то зло, что окружало его с самого рождения, что жестоко било его каждый раз, когда он наивно доверял, что толкало его скитаться по всему свету в поисках надёжного убежища.

Понимает, как нелегко ему было дать ей этот призрачный шанс на прощение, как сложно ему было переступить через себя и собственную гордость, чтобы попытаться вновь поверить своему предавшему однажды Дитя Музыки.

– Как бы то ни было, – откликается она нежно, – я готова тебя выслушать всегда.

– Знаю, – вполголоса отвечает Эрик, поправляя сползшее с его груди одеяло, – теперь знаю.

Он чувствует глухую боль в затылке, разносящуюся эхом по всему телу, вынуждающую стиснуть до скрежета зубы, чтобы подавить готовое вырваться из груди стенание.

– Отдохни хотя бы ночь, – хрипло обращается он к Кристине, надеясь остаться в одиночестве раньше, чем на него накатит невыносимая агония, – прошу, тебе необходим сон, Кристина.

Она неловко пожимает плечами, явно не желая покидать дом у озера, и поднимает на Эрика полный трепетной надежды взгляд, спрашивая вкрадчиво:

– Но ты же позволишь вернуться завтра?

– Если это то, чего ты желаешь, – сдается Призрак, сжимая руки, укрытые одеялом, в кулаки до побеления костяшек, пронзая короткими ногтями тонкую кожу своих ладоней, – а пока нам обоим нужно поспать, хорошо?

– Хорошо, – соглашается девушка, мягко улыбаясь, – только будь осторожнее и не поднимайся из постели лишний раз.

Он заставляет себя усилием воли улыбнуться ей в ответ, и Кристина, наконец, поднимается с кровати, чтобы неторопливо двинуться к выходу из спальни.

– Спасибо тебе, Эрик, – выдыхает она, замерев на секунду на пороге, – спасибо, что поверил.

Едва она покидает комнату, как Призрак резко изворачивается на простынях, отбрасывая в сторону осточертевшую маску, и тяжело выдыхает в подушку.

Решение, приятное им, заставляет вновь и вновь вспоминать о том, чему он стал свидетелем на треклятой крыше театра. Вспоминать о том, как сильные руки виконта де Шаньи тянутся к её хрупкой фигуре, чтобы в следующий миг прижать к себе, защитить от мрака, защитить от Эрика.

Пальцы судорожно сжимают покрывало, пока его душат горькие, отчаянные слёзы; горло вновь сводит чуть ли не до рвотного позыва. Он вновь вверяет свою душу в неловкие руки дитя, словно какую-то игрушку. Вновь подчиняется красивым и теплым словам. Вновь собственноручно обрекает себя на страшные муки, ставя кровью размашистую подпись на договоре, предоставленном самой лживой Далилой, в лице Кристины..

Сегодня он проваливается в сон, вымотанный бесконечной ненавистью к себе и своей слабой воле. Проваливается в сон, не убаюкиваемый нежными касаниями мягких рук самой любимой девушки, принадлежащей как сердцем, так и душой другому, не убаюкиваемый её тонким ангельским голосом, поставленным самим Эриком когда-то.

Этой ночью его обязательным кошмаром становится разрушившая всю его жизнь и сердце помолвка в столь романтичной атмосфере на крыше Гранд-Опера Парижа, вынужденным созерцателем которой он оказался, иронично скрываясь за каменной фигурой богини победы. Ника* ему не помогла. Он проиграл. Этой ночью Она, незримый Ангел, не спасет Эрика от самоистязания собственным сознанием, не остановит его тяжелые, утопающие в мягкой подушке стенания.

Этой ночью он остается один на один со своими кошмарами.

Один в плену Морфея.

Комментарий к Пятая глава

*Ника – греческая богиня Победы.

========== Шестая глава ==========

Тупая боль в голове и горло, саднящее от пролитых за ночь слёз, заставляют Призрака очнуться ото сна. Осознание реальности возвращается не сразу, а лишь постепенно, воскрешая воспоминания о прошлом вечере, ставшим для них с Кристиной новым началом.

Он неловко приподнимается на дрожащих руках, подтягиваясь к спинке кровати, и обессилено облокачивается на холодное дерево изголовья, тяжело вздыхая. Бросив быстрый взгляд на ампулы морфия, Эрик решает убрать их подальше и более не поддаваться соблазну – боль уже не так невыносима, как прежде.

Несмотря на физическое облегчение, эта ночь, проведенная в гордом одиночестве, оказалась настоящим испытанием. Казалось бы, за столько лет пора бы привыкнуть к кошмарам, и он правда привык, но…но не к таким мучительным.

Методично потирая стучащие виски, Эрик оглядывает пустую комнату и бессознательно чувствует, как здесь не хватает Кристины, которую он так отчаянно не желал видеть прошлым вечером. Не желал лишь из-за своей неприкрытой слабости перед ней и щемящей боли в груди, вызванной нескончаемой несправедливостью Судьбы к нему.

Лишь сейчас Призрак начинает, наконец, понимать, как глупо было держать обиду на Кристину, на его милое Дитя, лишь за то, что она сказала правду. Правду, которую побоялась высказать ему в лицо. Правду, которая неизбежно бы резанула стилетом по глубоко любящему сердцу мужчины и оставила на нём неизгладимый шрам… Так оно и вышло.

Робкий стук в дверь спальни заставляет Эрика очнуться от собственных мыслей и торопливо нацепить на лицо маску, не желая показываться сейчас даже самому себе, не то, что другим.

– Эрик, – слышит он родной сонный голос и чуть улыбается, наблюдая за тем, как девушка в одном лишь чайном платье тихонько проскальзывает в спальню.

Он вдруг понимает, что она ещё до восхода солнца покинула свою постель, чтобы придти к нему. Её и без того кучерявые волосы все спутаны, глаза затуманены пеленой сна, а на бледном лице так и остались кривоватые отпечатки от большой подушки.

– Ты так рано, – говорит он с укором, – тебе стоило поспать подольше…

– Меня измучила бессонница, – отвечает Кристина, тихонько зевая, и неторопливо проходит к Эрику, – а ты? Как ты спал сегодня?

– Прекрасно, – врёт он, боясь даже позволить ей предположить о том, что истязало его всю эту ночь.

Девушка усаживается на постели совсем близко к Призраку и дарит ему ласковую улыбку, мягко накрывая ладонями его пальцы, покоящиеся на коленях.

– Могу я хоть что-то сделать для тебя? – ласково спрашивает Кристина, вглядываясь в его глаза с надеждой.

Бессознательно Эрик задумывается об этом. Ему вообще ничто и никогда не было необходимо. Ничто, кроме его Музыки, его единственной отрады. Отрады, никак не доступной ему сейчас из-за полностью отсутствующей у него координации.

– Мне не хочется просить об этом, – откликается Эрик, глухо вздыхая.

Не хочется лишь потому, что рядом с ним именно Кристина. Та, кто не должна ни в коем случае видеть его слабости, та, кто находится под его преданной, нерушимой, любящей защитой, а не наоборот.

– Послушай, – обращается она к мужчине, бережно поглаживая его напряженную руку, – я знаю, что тебе мешает сейчас, Эрик. Но пойми же! Главное, ты справился, ты смог выжить, несмотря на эту страшную травму. Разве это не показатель твоего мужества и силы?

Он рассеяно кивает, принимая её позицию. Выдержав небольшую паузу, он решается высказать свою просьбу:

– Помоги мне добраться до органа, а там уж хоть навсегда и бросай.

Девушка заливается тихим смехом. Она была уверена, что Эрик сможет сдаться только лишь ради Музыки. Осторожно поднявшись с постели, Кристина протягивает ему свои раскрытые ладони.

Неуклюже оторвавшись от изголовья кровати, мужчина набрасывает на свои острые плечи белоснежную рубашку и натягивает на ноги кальсоны, тихо шипя от мощной волны боли, разносящейся от отека, так и не сошедшего с его бока.

– Всё-всё, – негодует Даае, торопливо подходя к Эрику, тщетно пытающемуся полностью самостоятельно одеться, – пойдем, ты всё-таки дома.

Бросив на свой безобразный вид мрачный взгляд, Призрак тяжело вздыхает, но всё же неловко поднимается с постели, тотчас попадая в нежные руки Кристины. Он поджимает губы, отводя свои золотистые глаза в сторону, а она бережно обхватывает его за плечи, не позволяя терять опору под ногами.

– Вот так, – мягко шепчет девушка, поддерживая Эрика на каждом его неуверенном шагу к двери спальни, – немного окрепнешь, и всё обязательно будет хорошо.

В глазах его всё нещадно плывет, не позволяя даже адекватно ориентироваться в пространстве. Если бы не аккуратные объятия Кристины его плеч, то он уже либо распластался бы на полу, либо врезался бы в один из многочисленных косяков.

Больше всего Призрак удивляет тёплая улыбка, никак не сходящая со светлого лица Даае. Она словно и сама получает удовольствие от пребывания с ним рядом, словно радуется каждому случайному прикосновению к его холодной коже.

Вместе они преодолевают порог спальни, дальше которого Эрик никогда бы не ушел самостоятельно, и пересекают главную комнату, устроенную у небольшого озера.

Он ощущает, как пальцы Кристины бессознательно поглаживают грубый рубец, тянущийся от его плеча к тонкой шее, являющийся одним из самых пугающих воспоминаний о детстве, проведенном в таборе цыган. Своими нежными прикосновениями она заставляет его забыться, отбросить прочь все те ужасные моменты из прошлого, заставляет, наконец, почувствовать себя настоящим человеком, о котором заботятся, а не уродцем из цирка, которого избивают.

– Аккуратнее, – вполголоса говорит девушка, помогая ему безболезненно опуститься на банкетку у величественного органа.

Когда Эрик, наконец, оказывается, у своего инструмента, Кристина не может не заметить, каким огнём загораются его янтарные глаза, какую страсть они излучают. Когда-то он точно так же смотрел и на неё: с той же любовью, нежностью и… старательно скрытым желанием.

Вдруг она осознает, что скучает по тому самому взгляду, вызывающему мелкую дрожь по коже, по взгляду, от которого все внутри покрывалось тянущими мурашками, по взгляду, вызывющему внутри нее доселе непонятные, неизведанные, не разделимые на какой-либо спектр чувства и ощущения.

Рауль никогда не смотрел на нее так.

Теперь же в этом жизненно важном взгляде ледяной водой затушили всё то бушующее пламя, заперли на тяжелый замок ураган чувств и оковали цепями всю решимость – всё это в одночасье сделала она, ответив согласием виконту в тот самый треклятый вечер премьеры «Il Muto».

Опустив взгляд на кольцо, Кристина с трудом сглатывает подступивший к горлу ком. Ей кажется неправильным принадлежать ему. Принадлежать виконту, с которым сама Судьба повела ее разными путями ещё с самого детства.

Они не должны были встретиться вновь.

Он не должен был услышать её дивного голоса, явленного парижанам лишь из-за глупых капризов примы Карлотты и их с Эриком упорных занятий.

Если не сама Судьба, то что? Вся та нежность, что Даае испытывает к жениху не может и близко стоять рядом с невероятным чувством любви, доселе ей незнакомым. Единственным, что толкнуло её тогда к злополучному «да», был страх. Отчаянный страх, от которого она по глупости бежала, боясь взглянуть ему в лицо.

Ему в лицо.

Её дрожащие пальцы неуверенно тянутся к окольцованной руке. Она поторопилась. Поспешила и оступилась, решившись на тот роковой, отчаянный шаг. Она обхватывает аккуратный ободок блистающего в свете свечей кольца и плавно его стягивает. Тот легко поддается и безропотно сходит с её руки, тотчас освобождая от гложущего чувства вины перед Эриком, освобождая от всякого обязательства перед Раулем.

Лишь теперь она замечает невероятно нежную мелодию, льющуюся ручьем от столь могущественного инструмента и заполняющую всё пространство вокруг своей истинной красотой.