Текст книги "Развод. Будущий бывший муж (СИ)"

Автор книги: Анна Кэтрин Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15

Карина

Валера говорил так искренне, что трусливая часть меня взвизгнула и забилась в истерике, крича о том, что ну он же хороший. Он же правда у нас очень хороший. Почему бы нам сейчас не поступиться чуть-чуть принципами? Почему бы не наладить отношения с детьми, почему бы не попробовать построить что-то новое?

Смелая, отчаянная часть меня, которая, видимо, все эти годы спала беспробудным сном и храпом своим оглашала окрестности, заорала так громко, что я была готова зажать уши. Нельзя было верить. Тот, кто предал однажды, предаст и потом.

И тот факт, что Валера сейчас стоял передо мной на коленях, никак не сглаживал ситуацию.

– По-твоему можно сказать прости, и это починит разбившуюся чашку? – спросила я, закусывая губы и приподнимая лицо к потолку, чтобы слезы не катились по щекам.

– Карин, одних слов недостаточно, я это понимаю. Я это осознаю, – Валера пошатнулся и сделал шаг на коленях ко мне. Между нами оставалось расстояние не больше, чем в ладонь. Муж обхватил своими ручищами мне ноги и притянул меня к себе, уткнулся лбом мне в живот. – Я понимаю, что слова на самом деле имеют свойство забываться, поэтому я сделаю все возможное, что только ты скажешь, чтобы мои поступки исправили все.

– Как бы ты не поступил, Валер, ты признался, что тебе не хватало ощущений влюблённости, секса, внезапности какой-то. Это глупо – надеяться на то, что высказав это все, я такая послушала и изменилась, стала тебе постоянно, при любой возможности показывать свои голые ноги, задирать юбку и становиться в коленно-локтевую.

Мне было даже мерзко это произносить, потому что я никогда не была той женщиной, которая легко на все соглашалась. Валера мне ни разу не сказал: «А давай мы с тобой переспим в машине». Нет, он прекрасно знал, что я на это не пойду. Не потому, что мне не позволяло воспитание или ещё что-то. Я просто не понимала смысла растаскивать что-то личное по всяким закоулкам. Постель для меня с мужем была чем-то большим, чем просто какая-то механика. Это было время, когда и он, и я максимально открыты, максимально уязвимы. Я хотела, чтобы эта уязвимость сохраняла хотя бы пространство, я хотела долгих поцелуев, я хотела, чтобы касания на коже проступали. Я никогда не хотела где-то в подсобке, в кабинете, на карачках с постоянным страхом о том, что кто-то зайдёт, показывать свои чувства.

– Карина, я все понимаю. Я понимаю, что ни ты не изменишься по щелчку пальцев, ни я не смогу заглушить моё желание тебя настолько сильно хотеть, чтобы не докучать тебе этим. Я все это прекрасно понимаю, но сейчас мы находимся в той точке, когда мы можем хотя бы что-то исправить.

– А как ты исправишь измену? – а слезы все-таки потекли, и я уже не видела смысла стоять с запрокинутой головой. – Как ты объяснишь Тиму, что ты не хозяин своему слову и своим действиям? Ты, когда перекладывал на него ответственность, не думал, что тебе это аукнется, и тебе придётся как-то выкручиваться из этого всего? Ты не подумал о ребёнке, когда заставлял его врать мне в глаза? Плевать на наши с тобой отношения в данном контексте, а ты о своих отношениях с сыном подумал? Ты понимаешь, что если я сейчас проявлю великодушие, слабость, трусливость и закрою на все глаза, то твой сын через года начнёт вытирать ноги о женщин, которые, возможно, ему доверятся, откроют душу. Ты понимаешь, что ты сломал его как личность…

– Карин не нагнетай, – рявкнул на меня Валера и резко отпрянул, встал на ноги, понимая, что я не собиралась никак его прощать, никак его принимать, и от этого муж заводился все сильнее.

Он стряхнул с коленей несуществующую пыль и посмотрел на меня холодно.

– Ты сейчас заговариваешь мне зубы, у тебя просто смелости не хватает признаться самой себе, что даже такого меня, кобеля потасканного, ты все равно любишь, а я прекрасно знаю, что ты меня любишь.

– Дело не в смелости, Валер. А элементарно в чувстве самосохранения. У тебя через пару лет опять что-то щёлкнет в голове, и ты снова найдёшь себе новую Снежану, которая в следующий раз будет практичнее и придёт ко мне сразу с пузом. А тогда мне что делать, будучи старше на несколько лет? Я и так с годами не молодею. Я отдала тебе свою молодость. Это самое ценное, что может быть в нашей жизни. Молодость равно время. Я тебе его отдала, а ты мне ответил тем, что швырнул в лицо грязную тряпку своих измен.

– Я не изменял тебе! – зарычал на меня муж. Он развернулся, постарался схватить меня за плечи, но я ими повела, желая сбросить его руки, но пальцы все равно впились мне в кожу. Валера вынудил меня поднять на него глаза. – Я не изменял тебе, богом клянусь. Да, это была погрешность. Это был флирт. Это были встречи. Я никого не трахал.

– Спасибо тебе, честное слово, – сказала я, туго сглотнув. – Спасибо, что хотя бы не трахал, а то я не знаю, может быть мне стоит все-таки провериться на инфекционные заболевания или как…

Последняя фраза довела Валеру до кипения. У него венка на лбу проступила настолько ярко и запульсировала, что мне показалось, будто бы она сейчас порвётся.

– Ты думай, что говоришь! Я, конечно, придурок, но не настолько.

– Настолько, Валер.

– То есть… – муж того сглотнул. – То есть, когда я открыл тебе душу, ты решила в неё харкнуть?

– Ты по моей вообще грязными сапогами прошёлся. Как у тебя вообще хватило совести упрекать меня в том, что я недостаточно громко визжу от самого факта, что ты встал на колени? Как у тебя хватило совести просить прощения после того дерьма, в которое ты меня вчера окунул? Как у тебя хватило совести говорить о нашем будущем, которое разрушила твоя потаскушка, решившая, что она может претендовать на нечто большее, чем роль постельной грелки? Как у тебя хватило совести поступить так с женщиной, которая треть жизни отдала тебе?

Глава 16

Валера

Меня бесил сам факт, что я должен оправдываться.

Я извинился, я встал на колени перед ней.

Я показал насколько важна для меня она и семья, и меня вымораживало, что она стояла и изгалялась надо мной.

Ей было важно, чтобы моё чувство вины затопило меня до краёв.

Ей было безумно нужно ощутить свою власть, она не понимала одного.

Ее власть в её слабости.

А не вот в этом во всем.

В этом, которое я воспринимал как войну, поэтому я поджал губы, сцепил челюсти до хруста эмали на зубах. Мне кажется она начала трескаться.

– Нет у меня совести. Разве не знаешь – бессовестный мудак я! Ты прекрасно видела, за кого замуж выходила. Ты выходила за наглого циника. Неужели ты считала, что с годами я как-то изменюсь?

Ее губы задрожали и мне отчаянно захотелось провести по ним кончиками пальцев, чтобы ощутить нежный бархат. Но я сдержался. Насупился.

– Ты никогда таким не был в отношении меня, – сказала тихо Карина и обняла себя руками. Одна часть меня люто боролась за то, чтобы наплевать сейчас на это состояние войны между нами, и просто дёрнуться к жене, вытереть пальцами её слезы и прошептать, что все будет хорошо, я все исправлю. А вторая часть меня пихала под локоть и ехидно замечала о том, что ну да давай, попробуй подойди, дотронься до неё, и получишь в зубы.

Я не любил, когда Карина упрямилась. Я намного охотнее и податливее становился, когда она, словно кошка, добивалась своего лаской.

Я какой-то псих неуравновешенный, наверное, потому, что мне важно было, чтобы она могла добром, нежностью добиваться своего, и все эти года она этого добивалась, но сейчас, видимо, решила, что в ход должны идти кулаки и била она сильно, как будто бы у неё был между пальцами зажат, кастет. Им она проходилась у меня вдоль рёбер, оставляя уродливые кровящие шрамы.

– Я прошу прощения у тебя, – взяв себя в руки, попытался снова начать я.

Я готов был еще три сотни раз попросить прощения за то, что так случилось. За то, что пошел коротким путем и выбрал не бороться за наши с ней отношения. Но лишь бы она не отталкивала.

– Ты за своё предательство прощением пытаешься переложить ответственность на меня. Ты просишь прощения, но перекладываешь на меня все, потому что это моё будет решение – простить тебя или нет. Это я буду нести ответственность за последствия этого прощения, когда больше не смогу ни разу нормально отреагировать на твою задержку на работе, на любой звонок, поступивший на твой мобильный с незнакомого номера, на твои командировки и на твоё желание переболеть там где-нибудь, в одиночестве, в гостинице. Я не смогу больше на это нормально смотреть. Это будет цена, которую я буду платить, а не ты. Ты, прося прощения, даже не думаешь о том, чего оно мне будет стоить. Ты, изменяя мне, не думал о том, сколько я за это потом заплачу, и ты мне говоришь о какой-то мифической любви. Валер, ты эгоист, ты циник, ты единственного человека в этой жизни любишь. Себя. Ты делаешь все, чтобы только тебе было комфортно.

В Карине проступили черты какой-то величественной королевы, которая ровным голосом зачитывала приговор нерадивому слуге.

– Ты врёшь, – заорал я. – Я люблю сильнее жизни тебя. И раскрыла бы ты глаза, хоть на секундочку отвела их наконец-таки от детей, от быта, от матери от своей, ты бы видела, что я люблю сильнее всего в этой жизни. Только тебя!

– Не унижайся, не лги сейчас! – у Карины задрожали губы, они были пунцовыми от того, что она их часто прикусывала. А над верхней скопилась капелька слез, и хотелось стереть ее пальцем, но я тормозил себя, запрещал себе даже подумать о том, что сейчас имел право прикасаться к ней.

Да, она была права, она во всем была права. Но она даже не пыталась рассмотреть какой-либо другой вариант, кроме как развод.

– То есть тебе ничего не надо? – спросил я холодно. – Ты ставишь сейчас точку?

– Я её вчера поставила, Валер, – тихо сказала Карина, сама испугавшись своего ответа.

Да, она поставила точку, а я не привык извиняться по нескольку раз.

Я понимал, что да, это всего лишь слова и позднее, когда пройдёт какой-то пик, я докажу свою верность делами. Но Карина не хотела дать мне на это шанс.

– То есть ты видишь только один выход из сложившейся ситуации. Я правильно тебя понимаю?

Мой голос стал ровным, холодным, лишённым всяких эмоций.

Я понимал, что мне нужно было сейчас проявить больше благоразумия, чем она, потому что от этого зависел дальнейший поворот событий.

– Богом клянусь, я никогда не хотела ставить точку в нашей с тобой жизни. Богом клянусь, я любила тебя так сильно, что растворялась в тебе. Делала все, чтобы услышать похвалу, увидеть улыбку, получить одобрение и подтверждение тому, что ты меня тоже любишь.

Её сведённые пальцы подрагивали. Я медленно шагнул в сторону, сделал шаг к ней.

От неё даже пахло иначе. Какая-то горькая нота мяты, перемешанная с её фруктово-цветочным ароматом.

Я медленно обошёл Карину, встал у неё за спиной, наклонился к ушку, втянул её запах, не удержался и потёрся щекой.

На коже у неё выступили мурашки.

– Я вижу только один выход, Валер. Нам надо с тобой обсудить развод, – прозвучала как выстрел последняя фраза.

Я сцепил зубы, чтобы не заорать.

И тихо, шёпотом ей на ухо произнёс:

– Хорошо, если ты хочешь развод, ты его получишь. И вот моё первое условие…

Глава 17

Карина

– И вот моё первое условие, – слова прошлись как наждак по нервам. Я вздрогнула и ощутила, как его дыхание всколыхнуло мои волосы. Это было страшно – понимать, что это последнее, что я могу ощутить рядом с ним. Ведь дальше все будет только хуже, дальше будет раздельное проживание, дальше будут короткие мимолётные встречи, когда он будет приезжать за детьми, возможно, переброс незначительными фразами. Мы перестанем быть супругами, останемся родителями.

– Условия? – переспросила я, ощущая, как внутри у меня поднималась волна неправильного огня, который готов был спалить все дотла, выжечь на месте души пустыню, которая будет покрываться пеплом раз за разом. – Ты считаешь, что можешь выставлять мне какие-то условия?

Валера так многозначительно хмыкнул, что я снова вздрогнула.

Он так обычно вёл себя, когда пытался склонить меня к чему-то. Многозначительно ухмылялся, говоря глазами: «я же знаю, ты этого тоже хочешь, ты хочешь этого не меньше, чем я. Ну поломайся, мне нравится тебя уговаривать».

– В нашем законодательстве не прописано, что я должна выполнить какие-то условия для того, чтобы развестись с супругом.

Его ладони прошлись мне по плечам, оставляя за собой отпечатки. Мне хотелось одновременно толкнуться ему навстречу спиной, прижаться к сильной груди, и чтобы его горячие руки меня обняли со всех сторон. Я очень часто любила так делать, когда что-то шло не по плану. Я подходила, тыкалась ему в плечо носом, он обнимал меня так сильно, как будто бы закрывая от всего мира. И мне очень сильно хотелось сейчас сделать так же только, чтобы он закрыл меня от себя.

Потому что самым главным чудовищем в этом мире являлся он.

Я хотела, чтобы он защитил меня от себя. Неправильно испытывать такие чувства к одному человеку, которого до ужаса боишься, в данной конкретной ситуации, и которого больше всего любишь.

Это как любить чудовище.

Знать, что оно – зло, но все равно любить.

Как в той песне… сестра, я полюбила монстра.

Такого, который только рядом со мной будет бережным, ласковым, а для остального мира станет абсолютным злом, если я заплачу.

Наверное, я просто какая-то ненормальная, раз у меня рождались такие мысли.

– Условий никаких для развода не нужно, – сказал тихо Валера и сделал шаг назад, лишая меня своего тепла. Я чуть не завизжала от этого. Потому что хотя бы на расстоянии ладони, я все равно чувствовала его тепло. – Но у нас с тобой немножко другая ситуация. Понимаешь, какое дело, я тебя люблю. До потери разума. Я тебя люблю примерно так же, как хочу. И ты меня любишь, хоть и не хочешь. А когда в дело вступают чувства, ни о каких доводах разума разговора быть не может, и если мы сейчас с тобой не придём к какому-то общему знаменателю, то мы расхреначим друг друга так сильно, что потом будем до конца своих дней собирать куски по кустам, и поэтому у меня есть условия. В первую очередь, чтобы ты сама себе не навредила.

Запоздалое осознание того, что мог попросить у меня Валера, настигло внезапно.

Я облизала губы и медленно обернулась к мужу.

Он не ухмылялся.

Он сложил руки на груди и был предельно серьёзен.

В глазах не блеснула ни разу тень усмешки.

– Что ты хочешь? – спросила я дрогнувшим голосом. Казалось, будто бы у меня ангина и говорить было физически больно.

– Я хочу всего лишь одного. Кое-что такое, что ты уже имеешь, но от чего отчаянно хочешь избавиться…

Валера провёл языком по губам и склонил голову к плечу.

– А взамен ты получаешь тихий, спокойный развод. Я соглашусь на все твои условия, которые ты выдвинешь. Если скажешь мне не попадаться тебе на глаза – хорошо. Если скажешь достать перо из задницы павлина – хорошо. Если скажешь, что замуж решишь выйти – не совсем хорошо, но я как-нибудь наступлю на горло своему чувству собственничества. Не будет хорошо только в одном случае…

Валера чеканил слова, словно бы не он был виноват, а меня обвинял во всем. От этого сильного, звучного голоса у меня мороз бежал по коже…

– Будет плохо, если ты попробуешь забрать детей. Дети остаются той величиной, которая не движется ни к тебе, ни ко мне. Мы имеем общие права на них. Ты получишь самое хорошее содержание. Тебе не надо будет никогда работать. Мы пропишем то, что на протяжении определённого промежутка времени я должен буду помимо содержания как-то ещё материально компенсировать твою заботу о детях. Давай будем откровенны. Когда ты что-то просила для себя, я никогда ничего не имел против, потому что я знал, что это компенсация того, что ты отдаёшь свою жизнь нашим детям. Так вот.

Валера вскинул голову, дёрнул подбородком вверх, сделал шаг ко мне. Его пальцы отвели у меня прядь от лица, заправив её за ухо, а потом муж, наклонившись, прошептал:

– Мое главное условие, Карин. Я же не дурак, я же прекрасно понимаю, что произошло и почему ты соврала. Я же понимаю, что сначала ты не говорила мне про беременность из-за того, что не знала, как это сделать, правильно? Может быть, как-то красиво. Что там у вас, у женщин, в голове. Но потом ты мне не сказала про беременность, потому что ты уже убила этого ребёнка. Ты уже мысленно согласилась идти на аборт. Ты уже подписала приговор новой жизни, и моим единственным условием к разводу будет только то, что третий ребёнок у нас родится. И все.

Глава 18

Карина

Мне показалось, что у меня сердце вырвали из груди и оставили меня лежать с раскрытыми рёбрами.

Я хватанула воздух губами.

Валера прекрасно знал меня.

Он знал меня лучше, чем кто бы то ни было. Он понимал, что никакого третьего ребёнка не будет и заранее пытался избежать этого.

А что мне делать с тремя детьми? Я не была уверена в своих силах поднять двоих. И все замечательно, конечно, что мне рассказывал Валера, только кто даст гарантии? Кто скажет, что через год или, может быть, когда он влюбится, найдёт женщину, начнёт с ней жить, его слова не потеряют силу? Я не могла так рисковать, хоть и понимала, что это больно.

Это безумно больно – отрывать от себя что-то, что вросло в душу. А мой ребёнок, который только-только начал формироваться, это плод моей любви. И сделать аборт означало вырвать из себя любовь.

Я сцепила зубы покрепче, чтобы не заплакать, и медленно обернулась к мужу.

– Условия всегда выставляет потерпевшая сторона, и это я. И моим условием будет, что ты не приближаешься ко мне. Я не претендую на то, чтобы одна воспитывать детей. Это наши дети, но твои условия я даже не хочу слышать. Это безумно унизительно…

– Карина, ты понимаешь, что сейчас говоришь?

– Я все прекрасно понимаю, но и ты пойми, моё тело – моё дело. И ты на это никак не можешь повлиять.

По лицу мужа скользнула тень, а потом его глаза полностью потемнели. Зрачок, казалось, затопил всю радужку и пытался вырваться, чтобы тьмой раскрасить белок.

– Ты не посмеешь сделать аборт.

– Это тебя уже не будет касаться, Валер. Ты свой выбор сделал, и он был не в пользу меня…

– Карин, как ты не понимаешь, что не было никакого выбора. Как ты не понимаешь, что наша жизнь с тобой, пятнадцать лет, это безумно много. И в этом «безумно много» только один процент составляет постель, а все остальное: привязанность, общие дела, хобби, дети, воспитание, взгляды на быт, отпуска – все это составляет остальные девяносто девять.

– Из-за этого одного процента, ты решил пойти налево, – сказала я горько и опустила глаза, чтобы Валера не видел в них застывших слез от принятого мной решения.

– Я не предавал тебя, я не изменял тебе, – рявкнул муж, и его руки взметнулись. Он попытался схватить меня, но в последний момент одумался, отстранился, сложил руки на груди, чтобы не испытывать соблазн схватить меня.

– Какая разница, спал ты с ней или не спал? Если предательство, оно не следствие тела. Предательство, оно сначала рождается в голове, и сам факт, что ты увлёкся кем-то, сам факт, что ты проводил с ней время, флиртовал, скорее всего – целовался, возможно, у вас был петтинг. Вот это все уже предательство.

– Карин, а ты понимаешь, что не я один виноват в этом во всем?

– Нет, не понимаю, Валер. Мы могли с тобой это решить раньше. Ты мог мне это высказать? Намного раньше ты мог поделиться тем, что тебя не устраивает? Но тебе был жутко нужен этот один процент с кем-то другим.

– А что обсуждать, Карин, если из раза в раз, изо дня в день я натыкался на некоторый холод, на постоянное повторение одного и того же сценария: что мне это было нужно, а ты снисходила до меня. За столько лет у меня выработался инстинкт того, что я тебе не нравлюсь, я для тебя не привлекателен, и ты меня не хочешь. И мне кажется, любой человек однажды задастся вопросом: «А только она меня не хочет или все?». И решит проверить. Я очень долго решался. И, как выяснилось, оказалось, что не всем я противен, а кто-то меня хочет.

– Я ни капельки не умаляю твоих достоинств. Ты харизматичный, сильный, мужественный. Ты весёлый, немного чокнутый. Ты очень красивый, Валер, у тебя очень привлекательная мужская красота, брутальная. Я прекрасно понимаю, что с тобой любая хочет, но конкретно выбранная тобой, хочет твой толстый кошелёк. И все.

Я сказала это специально, чтобы уйти со скользкой тропы того, что мы могли продолжить дальше обсуждать беременность, а я этого не хотела. Я уже приняла решение, и Валера никак не должен был на него повлиять, поэтому я заговаривала зубы.

– Карин, а ты понимаешь, что это просто оправдание твоё? Сейчас тебе на самом деле тоже больно от того, что, как выяснилось, я нравлюсь другим женщинам. И не надо мне говорить про кошелёк. Я не дурак, я прекрасно понимаю, кто и за что меня так любит. Ты вот просто так любила студента, работника завода, бизнесмена, владельца холдинга. Во всех этих ипостасях ты любила только меня, а не мой статус. И не надо считать, что я дурачок, я не понимаю, как и почему со мной Снежана, но она хотя бы не лжёт, когда дотрагивается до меня. А с тобой мне каждый раз приходилось играть, устраивать танцы с бубном, чтобы тебе все понравилось, чтобы в очередной раз не получить подтверждение того, что я тебе не привлекателен, что ты выполняешь, да, пусть не неприятную, но напрягающую повинность!

– Постель с тобой никогда не была для меня повинностью, – мягко сказала я, сделала шаг в сторону, прошла до дивана и упёрлась в спинку ладонями. – Меня устраивала постель с тобой. Я не понимала, что ты хочешь иного. Как я должна была понять, что тебе нужно что-то другое, если ты молчал? И ты же знал, что, вероятнее всего, я первая не пойду на контакт. Ну, тебе было и так нормально. Просто признай уже наконец, хотя бы сам себе признайся, что ты хотел изменить, и если все так, как ты говоришь, что ты с ней не спал, то это только вопрос времени. Не приди она сейчас, не забей она сейчас тревогу о том, что ты не хочешь уходить из семьи, дальше бы вы все равно переспали.

– Карин, ты меня даже не слышишь.

– Так и ты меня не слышишь, Валер, я тебе пытаюсь объяснить, что ты предал, и ты не можешь устанавливать сейчас условия.

– Если с ребёнком что-то случится…

– Тебя не должно это касаться. Ты не должен вообще никак думать про беременность, как про третьего ребёнка.

Валера так тяжело задышал, что мне показалось, будто бы у него сейчас пар из ноздрей повалит. Он сжал кулаки, сдерживая себя, но потом все-таки сорвался. Резко шагнул ко мне, схватил меня за плечи и чуть ли не тряхнул.

– Слушай меня сюда, дорогая, если я узнаю, что ты обратилась в больницу с вопросом прерывания беременности, хрен тебе, а не нормальный развод. Я сделаю все возможное, чтобы оттянуть этот чертовый процесс как можно дальше. Если ты решишь избавиться от моего ребёнка, я стану твоим личным наказанием и никуда ты из брака со мной не денешься. У нас ещё не родилось того человека, которого бы не подкупали деньги. И поверь, ты можешь биться сколько угодно, обращаться во все женские фонды, но со временем ты даже сама согласишься быть со мной. И тогда, вот тогда, ты прочувствуешь, что не надо было отказываться от ребёнка, но будет слишком поздно, поэтому заруби себе на носу, либо мы разводимся как нормальные белые люди, и ты сохраняешь беременность, либо я превращу твою жизнь в ад. Я стану твоим персональным проклятием, а ты знаешь, что я умею быть очень жестоким…