Текст книги "100 дней после развода (СИ)"

Автор книги: Анна Кэтрин Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 20

Я зажала переносицу пальцами и тяжело вздохнула.

– Господи, какую же чушь ты несёшь, – выдохнула я матери в трубку, – ты вот вообще откуда такие вещи находишь, пожалуйста, не надо мне сейчас рассказывать, что ты по телевизору что-то увидела, и тебе какая-то подруга это все рассказала потому что это все прекрасно сработано и написано их сценаристами. Этим занимаются люди, они создают общественный резонанс, а ты сидишь во все это веришь и примеряешь ещё на меня. Это первое. И второе, с чего ты взяла, что мне нужен какой-то другой мужик.

– Вот раз никакой дружик другой мужик не нужен, поэтому нечего здесь щеки раздувать. Собирайся и иди на поклон к Руслану.

– Нет, ты не поняла, – прошипела я и поправила шорты, которые перекрутились на левом бедре. Каждый разговор с матерью был похож на состояние холодной войны никто никогда не высказывал претензии в открытую. С матерью необходимо было, как с игрой в шахматы продумывать на тридцать три шага вперёд. Я уставала от этого общения, и вот, спустя время, когда я сидела и давилась слезами после ухода Руслана, я все понять не могла, как же так получилось, что я чуть ли не сразу после школы была готова выйти замуж?

А вот так вот оно, видимо, и получилось, что я была готова хоть к черту на рога идти, только бы свалить из-под материнской опеки.

Нет, я любила свою мать, как любой ребёнок любит своего родителя. Но, находясь во взрослом здравом возрасте, я понимала, что психология у мамы очень однобокая. И вот со своими детьми я себе такого никогда не позволяла.

Я не позволяла себе обесценивать поступки, чувства, страхи, боли детей. Я никогда себе не позволила бы если моего ребёнка где-то там обидели упереть руки в бока и сказать «сама виновата, надо уметь держать удар».

Нет, как моя мама, я никогда бы так не поступила. И Аня тому прекрасный пример: мне не нужно было ничьё одобрение в вопросе того, что мой ребёнок страдал и обидчик остался безнаказанным, нет, и уж тем более я никогда бы не стала высмеивать таланты своего среднего сына, который на самом деле, может быть, сейчас просто показывал эти таланты, находясь в любознательном возрасте, Тимур просто офигенно круто умудрялся конструировать и строить. У него все игрушки были из этой серии, да, господи, на последний новый год ему подарили самый здоровый лего набор, но я никогда, даже когда наступала на эти лего, не посмела рявкнуть и сказать, что Тимур занимается херней, в то время как любой кружок, любой, любое внеклассное занятие оспаривалось моей матерью с такой яростью, что проще было вообще не поднимать эту тему. Когда я захотела пойти в художку, на меня сначала наорали, что это дорого, и здесь я могу понять, потому что мы не жили богато, но потом мне следом вывалили, что я бесталанная, я не умею держать кисточку в руках, и вообще, чему меня там могут научить. Была б своя голова на плечах, сама бы научилась по книжкам из библиотеки.

И вот во взрослом возрасте, глядя вот на это поведение своей матери, я не могла с ней контактировать нормально, тем более разговаривать в ключе того, что нужен мне кто-то там после развода или не нужен.

Единственное, чего я хотела, чтобы она перестала давить на меня со своими глупыми требованиями.

– Ты вообще не понимаешь, мне никакой мужчина не нужен. Если ты считаешь, что я, не успев развестись с мужем, пошла, задрав юбку, искать себе нового спонсора, то ты глубоко ошибаешься. Мне мои дети важнее, и уж поверь, поступать как настоящая кукушка, я не собираюсь. И не считай, что ты мне делаешь большое одолжение своими звонками и постоянными требованиями помириться с Русланом. Нет, мам, ты делаешь только хуже.

– А раз ты не собираешься никакого мужика другого заводить, на что ты ещё надеешься? – начала заводиться мать.

Мне впервые за долгое время, за то моё состояние вечного нейтралитета, которое я старалась поддерживать в отношениях с мамой, стало плевать…

Вот плевать на все, что она думает, что она говорит, поэтому я, наверное, очумев от собственной безнаказанности, от какого-то лихого пьянящего счастья полученного только этим признанием, выдохнула.

– Ну уж явно не буду ходить и просить у тебя денег с протянутой рукой. И да, к вопросу того, что буду ли я кого-либо содержать на пенсии. У меня встречные, как бы предложения. А ты когда от меня муж ушёл, ладно, не деньгами вот вообще без претензий, ты хоть раз приехала? Ты хоть раз спросила, как у тебя младший внук спит? Что у тебя старшая внучка делает? Чем занимался средний внук? То есть мне просто вот интересна твоя логика. Неужели ты считаешь, что после такого отношения ко мне, к моим детям, у меня ещё сохранятся какие-то тёплые чувства к тому, чтобы проявить поддержку тебе в старости.

– Да, ты понимаешь, папа…

– А вот папа то как раз-таки, лёжа на больничной койке заверял меня, что обязательно мы справимся. Мам, если тебя так припирает тема с Русланом, господи, позвони ему, усынови его уже, а от меня только отстаньте.

Я тяжело выдохнула и, оторвав трубку от уха, сбросила звонок.

Вместе со сброшенным вызовом у меня родилось такое чувство, как будто бы с души камень свалился, и это несмотря на то, что у меня на глазах стояли слезы, несмотря на то, что я давилась собственными словами.

У меня такой груз свалился, как будто бы, я не знаю, каменную плиту с груди сняли.

Я сидела, наклонившись к коленям, тяжело дышала, растирала горло, которое в процессе диалога было спазмировано, и просто не могла поверить в то, что я наконец-таки рискнула.

Рискнула и поставила точку в нелёгкой сепарации между ребёнком и родителем и плевать, что эта точка очень сильно не нравилась другой стороне.

А когда время перевалило за десять вечера, дома все стали похожи на сонных мух. Матвей первый свалился, и Лариса Анатольевна, уложив его, быстро занялась остальными хлопотами. Проверила вещи, собранные в лагерь у Тимура, уточнила у Ани, нужна ли ей помощь с заданиями. Заглянув ко мне, предложила заварить чаю, но я только покачала головой, и к одиннадцати уже все начали расползаться по своим спальням.

Только Аня сидела в зале за маленьким чайным столиком и рисовала скетчи акриловыми маркерами. Когда я села напротив, сложив ноги по-турецки, дочь подняла на меня глаза и, пожав плечами, призналась.

– Папа весь день звонит.

Глава 21

Я посмотрела пристально на дочь и, вздохнув, потянула один из листов бумаги на себя, взяла самый толстый линнер и стала делать набросок маяка, стоящего на обрыве и которого облизывали морские волны.

– А ты что? – между делом уточнила я, понимая, что пристальный расспрос только затормозит Аню.

– А я ничего, сбрасывала, сбрасывала, сбрасывала, – пожала плечами дочка и потянулась за персиковым цветом.

Я бросила косой взгляд в её скетчбук и увидела, что она рисует маффин с розовой шапкой крема и разноцветной посыпкой.

– И знаешь, я даже когда я с девчонками пошла гулять, я ему ответила.

Я заинтересованно вскинула бровь, позволяя дочери самой решать, что она готова мне рассказать, а что нет.

– А он такой мне говорит, типа, он не знал, что она моя училка. И вообще, я все неправильно поняла. То есть, смотри, он три месяца молчал, а сейчас что– то, засуетился, странно.

– Да, – я пожала плечами, —, ну, ты же прекрасно понимаешь, что папа у нас очень неоднозначная личность, – сказала я и улыбнулась.

Тимур, конструировал, Аня – рисовала.

Это были его таланты.

Архитектор тот, кто может и нарисовать, и сконструировать. И значит дети у нас тоже очень интересные личности.

– Блин, мам, да понятно. Ну просто непонятно, чего он такой суетной стал. Как будто, ей Богу, мы случайно прошлись ему по любимым мозолям! – Последне Аня сказала и шмыгнула носом, а я заметила, что голос стал гнусавым. Вот-вот заплачет.

– Не расстраивайся, рано или поздно мы найдём ответ на этот вопрос.

– Да я просто не понимаю, зачем. Ну, ушёл и ушёл. Что такого-то? Как будто мы здесь без него помирали.

– Ну, знаешь, тоже же неоднозначно, выходит, уйти то ушёл, содержание оставил.

– Ой, мам, там того содержания.

– Но, согласись, без него бы вообще было очень плохо. И поэтому, думаю, на основании того, что он причастен к семье, он сейчас пытается в неё вернуться…

– Глупо, возвращаться надо было сразу, – Аня пожала плечиком и вздохнула, отодвинула от себя скетчбук, и я посмотрела на рисунок.

Талантливо, красиво, тени там, где надо лежат, идеально соблюдены пропорции, а Аня ведь никогда не срисовывала ничего. Все, что видела, воспроизводила в голове. А Руслан на протяжении всей нашей жизни только взращивал любовь к талантам своих детей.

С Аней он начал рисовать, ещё когда ей было, по-моему, четыре. Причём он показывал какие-то сложные фигуры, которые дочка не могла повторить, но отчаянно пыталась это сделать, потому что папа же будет доволен, а он приходил с работы, сажал её к себе на коленку, брал карандаш, и дома у него вообще нормальных инструментов никогда не было, вечно пользовался какими-то огрызками, обломками…

И вот брал он, значит, этот покусанный со всех сторон карандаш и что-то показывал Анне, а потом радовался, что она повторила, и то же самое с Тимуром – первые конструкторы, первые стройки.

Я тяжело вздохнула понимая, что если он не был идеальным отцом, то уж точно являлся неплохим, и, как в одно мгновение по щелчку пальцев, он вдруг об этом забыл я не представляла.

– Я по нему скучаю. – Тихо сказала Аня и опёрлась спиной о диван, подтянула к себе колени, обняла их.

– Ты всегда ему можешь это сказать…

– Вот еще! Нет, я не хочу, чтобы он знал. Пусть он думает, что о нём никто никогда не скучал.

Аня в какой-то детской обиде поджала губы, прикусила нижнюю и вздохнула, запустила пальцы в волосы.

– Пойду я, мам, – вздохнула дочь и закрыла скетчбук, быстро собрала все фломастеры и, пододвинув коробку с художественными принадлежностями, убрала все на место.

– Не засиживайся, ложись спать.

И, несмотря на то, что я спать легла в спальне сон все равно не шел, проворачивала одно за одним события прошедшего дня. А потом, ближе к середине ночи в комнате из– за открытого балкона стало прохладно. Я встала закрыть створку и через радио няню услышала кряхтение Матвея, решила сходить проверить, сын взмахивал ручками. И надувал щеки. Лариса Анатольевна спала на диване, который стоял за детской кроваткой, но я, не став её будить, забрала Матвея и ушла вместе с ним в свою спальню, положила рядом с собой. А через десять минут поняла, что надо докормить.

Накормила, убаюкала и только потом сама уснула, а утром так мы с Матвеем разоспались, что не слышали даже, как Аня с Тимуром ушли на занятия и как Лариса Анатольевна их провожала.

И день был какой-то медлительный, и мы с Матвеем почти не выбирались из спальни, но мне почему-то было так хорошо, как за последние несколько месяцев не было никогда.

У меня почему-то сердце даже бежать стало равномерно.

Я смотрела на сонного сына, гладила его по животику. Я ощущала слезы, которые собирались в уголках глаз, потому что впервые за долгое время у меня давление страха исчезло, впервые за долгое время я реально ощутила себя в декрете с полугодовалым сынишкой, с которым надо много спать, которого надо целовать, обнимать. Дотрагиваться кончиками пальцев до крохотной кнопки носика, проводить губами по щёчкам. И даже когда Анютка с Тимуром вернулись с занятий, день все равно не ускорил бег, однако его оборвал звонок свекрови ближе к вечеру.

– Полина… – тяжело выдохнула в трубку мать Руслана. – Ты виделась сегодня с Русланом?

– Что случилось? – Спросила я и только сглотнула.

– Мне только что позвонили с больницы.

Глава 22

– Что? – Тихо переспросил я, ощущая, как на сердце сжалась когтистая лапа. – Что случилось? Что произошло.

Последние слова мне пришлось с боем воровать у собственного организма.

Я застыла, как нелепая ледяная скульптура, и только хлопала глазами, не понимая, что происходило.

– Он не был с тобой? – спросила свекровь, и я замотала головой, не понимала, что она все равно меня не видит, просто замотала головой.

– Мам, что случилось? Мам…

То, что сказала свекровь, было для меня словно бы гром среди ясного неба. Да какой там гром, я ощущала, как будто бы меня мешком с зерном по голове ударили.

– Мне сейчас позвонили из больницы, сказали, что Руслан попал в аварию, и сейчас находится у них. Я думала, тебе тоже позвонили.

– Мне никто не звонил, – произнесла я шепотом, не зная, что делать, куда звонить, что уточнять. – Как такое произошло?

– Полин мне никто не стал ничего рассказывать, поэтому я и позвонила тебе в надежде на то, что ты хотя бы хоть что-то можешь знать, либо, может быть, вы с ним виделись сегодня, или он уезжал от тебя.

– Нет, мы не виделись сегодня. Нет, он не уезжал от меня, – выдохнула я и ощутила, как в горле встал комок слюней. Было чувство, как будто бы мне даже глотать больно. Такое, знаете, неприятное ощущение накануне тошноты.

Я приложила ладонь к горлу и растёрла его, стараясь избавиться от этого чувства. Но ничего не помогало.

– Мам, в какой он больнице? Что случилось.

Я не осознавала, что задаю по второму кругу вопросы. Мне просто было важно знать, что с ним ничего непоправимого не произошло. Руслан был изменником, предателем, но ничего подобного он явно не заслуживал. Он не тот человек, который будет хохотать, если со мной что-то случится. Поэтому я не видела смысла злорадствовать, скажу больше, мне было страшно и не от того, что я потеряю какие-то привилегии из-за Руслана. Нет, мне было страшно, потому что он был отцом моих троих детей, каким бы он отцом не был последние три месяца, остальные года я не могла на него пожаловаться.

Дыхание стало рваным, неровным, мне казалось,, что сердце с перебоями стало долбить в грудную клетку.

– Мне позвонили из восемнадцатой. Я тебе ещё раз говорю, я не знаю, что там произошло. Я поэтому тебя и набрала, чтобы хоть что-то узнать. Но если ты не в курсе, то тогда не буду задерживать.

Свекровь тяжело выдохнула, и я открыла рот, хотела остановить её, но ничего не успела сказать, потому что она бросила трубку.

Я покачала головой и медленно села на диванчик.

В этот момент в комнату зашла Аня с комплектом постельного белья, который она успела у себя снять, и ей нужно было посоветоваться, какой новый одевать.

– Мам, ты чего? – Спросила нервно дочка и обошла диван так, чтобы оказаться у меня перед глазами присела на корточки. – Мам.

Она тронула меня за коленку и потрясла, а я облизала губы в непонимании, что мне дальше делать. По логике вещей можно было вообще ничего не делать, мы с ним в разводе. Значит, ничего я не должна была сейчас предпринимать, но где логика и где эмоции?

Страх сковал все тело и добрался до мозга, напрочь отключив его. У меня работали реально только чувства.

– Мам, что-то случилось, на тебе лица нет, ты бледная, как полотно.

Аня постаралась всмотреться мне в глаза, но я постоянно отводила взгляд, чтобы она не прочитала там все самое ужасное.

Нет, я же должна сама позвонить Руслану и уточнить у него все. Если у него есть с собой телефон, если он может говорить по телефону, если у него вообще есть возможность сейчас говорить…

Картинки одна страшнее другой тут же начали возникать перед внутренним взором.

Если свекрови позвонили с больницы, то, значит, Руслан сам не в силах был позвонить, и это могло означать лишь только то, что после аварии он находится в очень плохом состоянии, а это означало, что можно быть сколько угодно обиженной, обманутой женой.

Нельзя в этом случае прекращать быть человеком.

Если бы со мной что-то случилось, Руслан бы наверняка поехал как можно быстрее разбираться во всем этом деле. Так я не понимала тогда почему у меня стояла такая моральная дилемма. Что же делать.

– Мам, ты с кем-то по телефону говорила? – Нервно спросила Аня и попыталась поднять мой мобильник, но я только прижала его экраном вниз, к дивану. —Мам, какие-то новости плохие, ты чего?

Дочка занервничала, стала пытаться привести меня в чувство, но я, приоткрыв рот, медленно произнесла.

– Нет, нет, возьми лиловый комплект лучше.

Аня отпрянула от меня, словно не узнавая, и нахмурила брови.

– Мам, да что происходит, сидишь здесь, как будто бы мёртвого увидела…

– Нет, нет, возьми лиловый комплект, все хорошо, я просто задумалась.

– Над чем ты там задумалась, такое чувство, как будто ты над выбором памятника думала. Я прикрыла глаза, чтобы избежать дальнейших разговоров, и Аня, не выдержав, оттолкнулась от пола и быстро встала. Прошлась по мне недоверчивым взглядом и, развернувшись, направилась за выбором постельного комплекта, а я, дождавшись, когда она исчезнет за дверью комнаты, развернула мобильник и быстро набрала Руслана.

Номер был недоступен.

Паника взметнулась, заревела, заорала, и все это так громко, что мне пришлось с силой зажмурить глаза, чтобы не слышать этого оглушающего воя, я набрала мужа ещё один раз, и по прежнему меня ждал тот же результат.

Сознание заметалось, я в панике стала осматриваться по сторонам, а потом все же нашла в себе силы встать и медленно выйти из спальни.

Нет, нет, нет, я же взрослый, уравновешенный человек.

Что ж меня так накрыло, а накрыло меня, потому что взрослый, уравновешенный человек остаётся человеком всегда, даже в такой ситуации, чисто по-человечески.

Но сейчас очень сильно боялась за Руслана не как жена, а именно как человек, и от этого страха мне казалось, что у меня все реакции притуплены. Когда я вышла из спальни, то снова столкнулась с дочерью, на этот раз она уже шла из гардеробной с чистым постельным комплектом и, остановившись напротив меня, нахмурила брови.

– Мам, да что происходит, в конце концов, не надо сейчас строить какую-то загадочную мисс Марпл, – Аня пожала плечами, а я, прикусив нижнюю губу и совладав с собственной паникой, выдохнула:

– Отец в аварию попал, на телефонные звонки не отвечает.

Глава 23

Зрачки у Ани заполонили всю радужку. Сделались круглыми, яркими, насыщенными. А потом все это подёрнулось дымкой слез.

– Что? – выдохнула Аня и покачала головой. – Да нет, какая авария, мам, он же суперски просто вводит, блин, да ему только в гонках участвовать.

– Я тоже не понимаю, какая авария…

В этот момент из кухни выглянула Лариса Анатольевна с Матвеем на руках и заинтересованно приподняла брови, но я покачала головой.

– Мам, давай я сама позвоню!

– Звони, —тихо произнесла я, и Аня тут же вытащила из шортов мобильник, потянулись тягучая секунда ожидания, я прикусила губы.

Никто не отвечал.

У Ани забегали глаза, на щеках выступили красные пятна.

– Мам, это же что выходит? Это же выходит, понимаешь…

– Тише… – произнесла я, понизив голос, – молчи…

Это страшно осознавать, что близкий человек, пусть он даже предатель, но сейчас он находился в какой-то лютой, непонятной ситуации, из которой, вероятнее всего, не знал, как выбраться.

– Мам, ну это же выходит, я знаю, что это выходит.

Я, словно на ватных ногах, прошла в детскую, зачем-то переложила вещи с одного края на другой, мне просто нужно было пару секунд, чтобы совладать с собственными эмоциями и отключить любое критическое мышление, потому что сейчас больше мешало, а когда я оказалась в коридоре, то увидела, как Аня бегает из угла в угол. И натягивает на себя спортивный костюм.

– Мам, вызови мне такси, – хрипло выдохнула дочь, а я туго сглотнула. – Мам, вызови такси, я поеду.

– Не кричи, – тихо произнесла я и направилась в сторону кухни, к Ларисе Анатольевне. – Нам надо уехать, – тихо произнесла я и спрятала глаза за опущенными веками.

– Что-то случилось, на вас лица нет, не молчите.

– Вы должны присмотреть за Матвеем с Тимуром. Муж в аварию попал, на телефонные звонки не отвечает, мы с Аней сейчас съездим в больницу.

Лариса Анатольевна округлила глаза, и у неё на лице сразу проступила печать паники.

– Все в порядке. Не переживайте, пожалуйста, но Тимуру лучше ничего не говорить.

– Да, конечно, конечно, я понимаю, Полин, собирайтесь тогда.

– Да.

Когда я проходила мимо Ани, она нервно выдала.

– Да ты вызовешь такси?

– Да подожди ты, дай мне одеться. Сейчас я с тобой поеду, – тихо произнесла я и, шмыгнув в спальню, закрылась в гардеробной, стянула первый попавшийся костюм с брюками палаццо. Натянула его на себя, а потом зашла в кабинет Руслана. Я не знала, были ли при нём документы или ещё что-то, но уж так уж произошло, что ксерокопии всегда лежали в первом из ящиков стола. Я его открыла, вытащила документы, стукнула стопкой по столу и убрала файл, а тот уже в свою сумку.

Оказавшись в коридоре, я одним глазом смотрела в приложение такси, а другим наблюдала за тем, как мне половчее вытащить спортивные кроссовки из ящика.

– Мам, давай быстрей.

– Я и так делаю все возможное, – тихо произнесла я. И когда Лариса Анатольевна вышла нас проводить, я ещё раз попросила: – Пожалуйста, приглядите за мальчиками…

– Полин, все нормально будет, не переживайте, езжайте.

Мы с Аней спустились к подъезду, и я затравленно стала осматриваться по сторонам в поисках нашей машины.

– Блин, мам, ну почему он до сих пор не отвечает? Я уже не знаю, который раз звоню. Я не знаю, почему он не отвечает.

– Ань, я также с тобой была. Откуда мне знать, почему он не отвечает?

Нет, предположения были, но они были настолько дурацкими и дебильными, что я не могла их произнести вслух. Я не могла никак сказать о том, что я боялась того, что он просто не может ответить на телефонный звонок, потому что у него нет на это сил или возможностей.

Такси приехало, и мы быстро прыгнули на заднее сиденье, таксист попался расторопный и летел по вечернему городу, почти игнорируя знаки светофора, Аня ёрзала по сиденью, то и дело бросала на меня испытующие взгляды.

– Ну хоть скажи что-нибудь, мам, – выдохнула дочь и тряхнула меня за плечо.

– А что я тебе могу сказать, откуда я знаю, что там случилось? Сейчас приедем, все узнаем, и уже тогда можно будет о чем-то говорить, но на данный момент я не представляю, что надо сказать, – я это произнесла быстро и нервно, и Аня прикусила губу, понимая, что нарвалась на отповедь, а я не хотела никак обидеть ребёнка, и я понимала, что в этот момент Аня была моей смелостью, потому что сама бы я не рискнула поехать в больницу к бывшему мужу, потому что просто не понимала, как себя нужно правильно вести, а здесь вроде бы у меня есть такой буфер, что дочь обязательно решила ехать.

Когда мы оказались в больнице, то спустя короткое объяснение о том, что наш папа оказался здесь из-за аварии, нас все-таки проводили в приёмный покой.

Руслан сидел с рукой в ссадинах, на лице были несколько царапин, как будто бы от стекла.

Аня залетела в палату первая и охнула.

– А вы что тут делаете? – Хрипло произнёс Руслан и медленно моргнул.

– Как это что мы здесь делаем? Пап? Мы приехали, потому что у тебя там, там, а ты трубку не берёшь!

Руслан обвёл взглядом палату, облизал пересохшие губы, которые были все в трещинку, и выдал:

– Так, мобильник в машине остался, я же не думал, что сразу сюда меня потащат, – хрипло выдохнул он, а я, застыв в дверях, могла только отсчитывать удары собственного сердца.

– Что случилось, пап, как так вообще произошло?

– Да все нормально. Господи, что за паника. – Нахмурился Руслан и потянулся потереть переносицу пальцами, но Аня его вовремя остановила.

– Осторожно, там кровь.

– Да, я знаю, уже останавливали, да не переживай ты, раны на лице всегда очень сильно кровят.

– Что? Что сказали? Тебя будут обследовать или как?

– Да какое обследовать сейчас повязку наложат на руку и все, домой поеду.

Я нервно закусила губы,

Руслан бросил осторожный взгляд на меня, а я тяжело вздохнула.

Через пару мгновений в поле зрения появился врач с молодым интерном, они начали быстро что-то обсуждать, говорить Руслану о том, что надо рану промыть и так далее. Аня прижалась ко мне спиной, я обняла её одной рукой за плечи, чтобы притянуть к себе, и мы обе стояли, растерянно глядели на всю эту ситуацию, а когда бинт завязали на запястье у Руслана, муж попытался встать, но у него как-то это не особо вышло, потому что он потерял равновесие и тут же плюхнулся обратно в койку.

Аня ахнула и зажала ладонями рот, а я медленно произнесла.

– Ты же, когда дёрнул меня сам, упал. Ты не просто попал в аварию, у тебя сотрясение.