Текст книги "100 дней после развода (СИ)"
Автор книги: Анна Кэтрин Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
Глава 46
Полина
От свекрови я вернулась нервная, раздражённая, заплаканная. Кольцо, которое лежало в кармане джинс, прожигало ткань и заставляло гореть кожу.
– Да, больно оно мне нужно, – сказала свекровь и, стянув с шеи цепочку, сняла оттуда кольцо. – Это ж не от того, что мне надо было забрать его. Это от того, что так я показывала своё отношение к ситуации. Если ты хочешь рвать связи, пожалуйста. Я настаивать не буду.
Я не понимала, зачем она мне его отдала. Если таким образом выказывала своё отношение, что все поменялось, то я не знаю...
Я так и просидела у них на кухне, проревела пока свекровь, только подливала мне в кружку чай, а потом поехала домой, не дождавшись никакого результата от свекрови.
Приехав, увидела недовольную Аню, грустного Тимура и занятую Ларису Анатольевну с Матвеем.
Сегодня был массажист. И поэтому Матвей изрядно взбудоражено себя вёл. Я поцеловала мелкого, погладила ему животик. А потом пошла к Тимуру:
– Ты чего такой? – Спросила я, заходя в его спальню и присаживаясь на край кровати. Тимур засопел как будто бы у него сильно заложен нос.
– Папа приезжал…
– Куда? – Только и спросил я ощущая, как сердце предательски сжалось.
– К школе, мы гуляли. Потом я, когда слез с горки альпинистов, увидел, что он с Аней сидит.
– И что папа говорил?
– Что любит нас… – Тихо выдохнул Тимур. И подтянул колени к груди.
– Но он правда любит вас.
– Я знаю, но почему он не может жить с нами?
А вот этого я не знала, и после слов сына в груди стало подпекать, гореть.
Все было настолько неприятно, как будто бы внутри меня полыхал вулкан.
Наверное, так сказывалась обида, может быть, что-то ещё, я не поняла. И только к вечеру я смогла заговорить с Аней, которая весь день вела себя ёжиком, фыркала на любое слово и надувала щеки.
– Что случилось?
– Без разницы,– сначала рыкнула доча, а потом все-таки упала на стул в кухне, огляделась. И, шмыгнув носом, призналась. – У него в субботу самолет в Питер.
У меня внутри что-то оборвалось.
Что-то очень важное.
Безумно огромная для моей души и незаменимая оборвалась так, что, упав в бездну, оттуда раздался треск, грохот.
– Он говорил, что, типа, если хочу, могу к нему приехать.
Значит, он решил больше не ждать.
Значит, документы на развод я буду забирать одна, и как бы глупо не звучало. Именно в момент признания, что он все-таки уезжает, я стала чувствовать, что мы подошли к финалу.
– Я не хотела, чтобы так получилось, – тихо сказала я Анне и покачала головой, но дочь махнула на меня рукой.
– Он ещё спрашивал, типа, почему я не сказала. А зачем говорить, если вы все равно были заняты Матвеем.
Я ощутила укол ревности, попавший в самое сердце, глубоко вздохнула, чтобы собраться с силами, и поняла, что за всем этим срачем, за выяснением отношений, за криками, за битой посудой, за разъездами, сменой школы и так далее я, наверное, действительно очень многое забыла.
Аня встала, качнулась ко мне, подошла, упёрлась лбом мне в плечо.
– Уезжает. Представляешь? Я сказала, что он просто нас бросает, потому что ему так удобно. А он сказал, что он не хочет, но так надо и так правильно. Кому надо? Мам, тебе надо?
Я стояла, боясь даже прижать дочь к себе. Смотрела стеклянными глазами в стену напротив.
– Мам… – Снова позвала меня Аня, заставляя вздрогнуть. – Ну, мам!
– Нет. – Честно призналась я ощущая, как по крови разогнался адреналин.
– Тогда кому, мам, кому это надо и для кого это правильно? Его и так не было три месяца, он ещё хочет уехать. Он нас совсем не любит, мам, да?
Аня спросила это и я ощутила, что у меня на плече футболка стала влажной, дочь шмыгнула носом и ещё раз толкнулась лбом мне в плечо.
– Мам, ну почему так?
– Потому что однажды очень взрослые люди становятся безумно глупыми из-за собственных обид и чувства вины. Однажды безумно любящие люди забывают, зачем они, собственно, оказываются рядом опять-таки из-за обид и вины. Ну, ещё иногда любящие, долго живущие рядом люди застревает в петле беспомощности. Когда все идёт не так, как планировали. И долго и счастливо почему-то ощущается с привкусом горчицы вместо сладкого меда.
Я обняла дочь, прижала её к себе.
– Иди спать, Анют.
Только и смогла выдавить я из себя.
А позже, когда Матвей ночью заплакал, я встала сама к нему, качала, ходила из стороны в сторону, а в голове мысли вспыхивали одна страшнее другой.
Нет, он, конечно, виноват, что оставил на три месяца нас одних. И, конечно же, он виноват, что у детей было копеечное содержание, и точно он виноват, что дочь его увидела с какой-то девкой, и за появление этой девки Руслан тоже нёс ответственность.
Во всем он виноват.
А я такая правильная, значит, в декрете двадцать лет почти сижу.
Сижу двадцать лет в декрете, и на третий раз оказалось, что абсолютно беспомощна. Потому что никогда не умела делегировать, потому что никогда не умела руководить. В этом тоже Руслан виноват.
И весь следующий день я проходила как сомнамбула, несмотря на то, что Лариса Анатольевна так и норовила меня уложить поспать, но спать не хотелось, у меня просто в голове одна за одной вспыхивали и зажигались мысли.
А вдруг все не так?
А вдруг действительно все это результат того, что кто-то был не готов.
Я не знала, правильно это или нет, что меня вообще посещали такие мысли.
Было просто тотальное чувство беспомощности, которое разрасталось, и, казалось, что даже мышцы сводило от него.
Я в ночь с пятницы на субботу не спала.
Сама ходила с Матвеем, укачивала его, тетёшкала, забирала к себе в спальню, укладывала в кокон, но он, словно чувствуя моё состояние, никак не мог успокоиться, только хныкал и хныкал, вздёргивал ножки стягивал с себя бодик, не понимая, что стянуть то все равно не может.
И меня снова как будто бы возвращало в то время, в эти первые месяцы после рождения сына, когда я чувствовала беспомощность, но в шесть утра у Ларисы Анатольевны сдали нервы.
– Я всегда говорю спокойная мама, спокойный малыш, мама неспокойная, ребёнок всю ночь не спит. Полина, так нельзя, – выговорила мне Лариса Анатольевна и забрала Матвея к себе.
А я сидела вытирала нос от беспомощности и понимала, что сейчас все зависит от меня, и, наверное, именно поэтому уже зная, что я, наверное, даже опоздаю на этот грёбаный самолёт, я все равно утром субботы сорвалась в аэропорт.
И надо было обязательно попасть до того, как он пройдёт регистрацию, потому что потом я никуда не смогу пройти, у меня просто не будет посадочного. И, залетев в здание, я быстро скинула сумку, вытряхнула из карманов ключи и мобильник, пробежала сквозь рамку досмотра, собрала вещи, уставилась на табло, ища самолёт до Питера.
Я не могла понять, какая авиакомпания, где регистрация идёт.
Сердце грохотало так сильно, что я не могла стоять на месте, поэтому заметалась по залу, бегала от одной стойки к другой, пытаясь выискать знакомые черты лица, усталые черты лица, спортивную сумку на плече.
Я очень хотела успеть сказать ему..
Я правда хотела.
– Полли, – раздался за спиной хрипловатый, надломленный голос.
Я медленно обернулась, вытирая слезы со щёк.
Как я и думала, он стоял в чёрной рубашке, в джинсах потёртых, на плече спортивная сумка.
– Привет, – произнесла я тихо не зная, что ещё сказать, но Руслан нашёлся первым.
– Прости меня, пожалуйста…
Эпилог. Полина.
Я стояла напротив Руслана.
Дрожащие губы, стиснутые в кулаки пальцы.
– Прости меня, серьёзно, прости, не так, что я поставил галочку, будто бы изменился, а так что действительно, прости. За мои обиды, за чувство, будто бы я самая важная персона во вселенной, за то, что не понимал тебя. За то, что злился на тебя, прости.
Я стояла и смотрела на него. Видела, что он может сейчас не получить от меня никакого ответа и просто шагнёт вперёд.
Шагнёт в толпу, пройдёт регистрацию, и я потеряю из виду его широкую спину среди людей. И при этом у меня останется трое детей на руках, разбитая жизнь. И так и не высказанные слова.
– Я думала, что я некрасивая.
Зачем-то произнесла свою самую страшную тайну.
Мимо нас ходили люди.
Сновали туда-сюда.
– Я думала, что ты изменил, потому что я тебе не нравилась. А потом ты ещё стал говорить о том, что я избалованная и с противозачаточным лицом. И я поняла, что, ну, я тебе действительно не нравилась.
– Это не так! Ты была и остаёшься самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел. Ты менялась из девушки в женщину. Твои черты становились мягче. И вовсе никакого отношения не имели мои фразы к тому, что я мог захотеть кого-то, кроме тебя. Я, скорее всего, просто эгоистичный, не выросший подросток, который искал утешения, понимания, какой-то тишины в голове не в том месте и не в то время.
Я глубоко вздохнула.
Мне действительно казалось, что я некрасивая, непривлекательная, от меня вечно пахнет то детским пюре, то молоком. А ещё волосы у меня как пакля. И при малейшем намёке на то, что у Руслана есть любовница, я в это поверила.
Потому что я сама себе не нравилась, я сама себе была неприятна и отвратительна.
– А потом, когда ты ушёл, я подумала, что, ну, наверное, я права.
– Нет. Хотя я прекрасно знаю, что женщина почти всегда права, но только не в вопросе того, что нравится её мужу. А её мужу нравится немного сонный мягкий хрипловатый голос по утрам. И вот этот сморщенный носик, который напрягается при виде солнечного света. А ещё нравится запах… Такой смешной, странный, какой-то детской чистоты и клубники. У нас же ни одного геля для душа нет такого. От тебя всегда так пахло. И волосы. Цвета выгоревшей пшеницы, которая словно шёлк. Лежат на моей подушке.
Я зажала тыльной стороной ладони рот, глубоко вздохнула.
– Руслан, я…
– Я так виноват перед тобой, я так виноват перед детьми, за то, что все это произошло, за то, что они пережили, за то, что Аня чувствовала себя безумно ответственной, когда родился Матвей, и, оказывается, она это же самое ощущала, когда родился Тимур. А ещё она думала, что её все бросили. Ведь есть маленькие дети, и ими надо больше заниматься. А ещё я виноват перед Тимуром за то, что недолюбил, не показал, как он сильно важен для меня. А перед Матвеем я вообще, наверное, никогда не оправдаюсь за то, что просто пропустил несколько месяцев его жизни.
Руслан облизал пересохшие губы и сделал шаг ко мне. Колёсики чемодана вжихнули, двигаясь в мою сторону.
– Зачем ты с ней встречался в кафе?
– Хотел понять, почему мой ребёнок оказался жертвой издёвок, хотел понять, какого черта она тебе наговорила, что ты была вне себя от ужаса. А когда увидел, понял, что бесит безумно.
– Ты же хотел её увезти из кофейни…
– Да не собирался я её никуда увозить. Она несла какую-то чепуху, а я стоял и думал, как бы не придушить, как бы сдержаться.
– А потом ты кричал на меня в больнице. – Дрожал мой голос.
– Я испугался, я сам испугался, что нахрен сейчас загнусь в палате, а у меня жена и трое детей. Я даже не успел сказать им о том, что люблю.
– Сейчас ты не боишься? – Спросила я, дрожа всем телом.
Руслан оказался непозволительно близко, протянул свою ладонь и поймал кончики пальцев моих. Согрел одним касанием.
– И сейчас боюсь, что сяду в самолёт, а ни ты, ни дети так и не узнают о том, что я очень сильно их люблю.
У меня перед глазами стояли слезы.
Я не понимала, что можно сказать в ответ.
И почему-то помимо воли, помимо тех слов, которые я заготовила для Руслана, я только прошептала:
– Так не садись в самолёт…
Эпилог. Руслан
Великодушию полины можно было поставить памятник.
Я не стал дослушивать. А просто качнулся к ней, перехватил её за талию, прижал к себе, вдавил себя так, чтобы оказаться снова близко, прямо под кожей. Я так по ней скучал.
Я так злился, так обижался из-за того, что просто не мог сам поставить во главу угла свою жену, а не собственное эго. Я не понимал, что мне до боли не хватало Полины и детей, ходил, думал, что от обиды меня так плющило, а меня просто от одиночества.
Перехватил же жену чуть ли не на руки, толкнул чемодан впереди себя и быстро пошёл в сторону выхода из аэропорта.
Твою мать подождёт, Питер.
Подождёт все!
Не подождёт семья.
Семья, которой я, оказывается, все-таки нужен.
Я плохо помню, как мы приехали домой, как Лариса Анатольевна быстро увела детей. И как Полина, забравшись ко мне на колени, вцепилась в шею и заревела так громко, навзрыд, как будто бы все было настолько плохо, что только умереть, а я прижимал её к себе и задавал один и тот же вопрос:
– Ну что ты плачешь, что девочка моя, что?
– Страшно было, тяжело было. – Шептала на ухо Полина. – От меня все отвернулись. А я посчитала, что если я с детьми никому не нужна, то и нам никто больше не нужен.
– Прости, что я три месяца не мог найти в себе силы, чтобы ударить кулаком по столу и просто разорвать эту чёртову вереницу дерьма.
И она заходилась слезами ещё сильнее.
Я знал, что был не прав, что поступил как малолетний дебил. Ничего мужественного в моём поступке не было. Типа распределил все правильно.
Вот сейчас я спокойно доработаю, завершу проект, все так будет гладко. А потом когда-нибудь семья.
Только проект я бы один хрен завершил.
А семью почти потерял.
И это не было так, что Полина меня никуда не выпустила из квартиры.
Нет, она была готова отпустить, только я не захотел уходить, разложил себе диван в зале. А Лариса Анатольевна ходила, качала головой. А глубоко за полночь в дверь поскрёбся Тимур. Быстро преодолев расстояние от двери до дивана, он перелез через меня, уткнулся мне в плечо носом.
– Пап, пап, я так скучал.
А я задыхаясь, обнимал сына.
Целовал его в макушку и гладил по спине.
Потому что даже успел забыть как это когда слово «папа» звучит без злости.
– Прости меня, мой мальчик, прости меня, родной.
Но Тимур качал головой и вытирал сопливый нос мне об плечо, да и плевать, потому что свой, потому что родной.
И утро было сонное. Лариса Анатольевна кормила Матвея на кухне. Сын капризничал, размахивал руками, но Лариса Анатольевна покачивала головой и повторяла.
– Лапушка моя, ты мне это прекрати. Ты мне это не устраивай здесь, я же знаю, ты голодный.
И Матвей так я заслушивался, что сам открывал рот.
Аня опаздывала к репетитору. Тимур сонно спотыкался то о тапки, то о Беса, только Полина спала. Так крепко что я поцеловал её в волосы,и она даже не шелохнулась.
Я запер дверь в спальню, чтобы никто не потревожил её сон. Потому что так правильно. Потому что ей тяжело. И то, что она совершила, что она поехала за мной это безумно большой для неё шаг. Я не собирался обесценивать его.
Забрав Аню с Тимуром, я прыгнул в машину. И повёз их в школу. Лариса Анатольевна с Матвеем махали нам с балкона. Я только улыбнулся.
Сердце было на месте, все было правильно.
И впервые за много времени, за последние полгода я улыбался не так, как вымученной высосанной из пальца улыбкой. А как человек, у которого большая семья.
И эта семья в нём очень нуждалась.
И Тимур, перед тем как уйти выйти из машины, долго спрашивал, приеду ли я сегодня, а я обещал, что заберу их со школы. Аня фыркала, закатывала глаза. Но я приехала в обед и забрал их.
Аня снова показывала, насколько она взрослая и как её это не касается, и, когда я остановился у подъезда, шепнула:
– Спасибо.
А вечером с огромным букетом пионов я стоял на пороге своей квартиры. Смотрел на хаос, который в ней происходил, на то, что Аня носилась с заданиями от репетитора, Тимур разложил новый конструктор, и все об него спотыкались. Матвей хохотал, сидя на руках у няни. А Полина просто улыбалась.
Глядела на меня таким взглядом, который я хотел бы видеть всю оставшуюся жизнь.
Потому что разрушить все безумно легко.
И трусость, когда сбегаешь с руинов. А вот взять и построить заново это труд.
Через полгода я сделал подарок жене.
Забрал её из дома в середине обеда и по заснеженному городу мы выехали на трассу.
– Куда ты меня везёшь? – Тихо спросила Полина, рассматривая меня украдкой.
За все это время мы научились заново доверять друг другу, ловить каждый взгляд и понимать, что каждый из нас хотел сказать. Это было не самое лёгкое время. Это было время снежной бури. Когда внутри вроде бы тепло, тихо, за закрытыми дверьми, а снаружи лютует стихия.
Но мы выстояли, мы продержались.
И это была большая работа, на которую каждый из нас согласился – изо дня в день слышать, что хочет человек, которого ты выбрал один раз и на всю жизнь, понимать этого человека.
– Приедем, и все увидишь. – Произнёс я загадочно и улыбнулся, а Полина, как в старые добрые времена, протянула руку и положила её мне на колено.
Я от забытого счастья зажмурился. И глубоко выдохнул.
Я забыл, как это, когда она просто дотрагивалась до меня, когда она просто показывала своё участие.
А спустя полчаса мы заехали.
Большой коттеджный посёлок. И дом на семнадцатой улице с красивым номером три пятерки стоял уже украшенный к новому году в россыпи гирлянд, с ухоженными тропинками. А на калитке висела красная лента.
– Руслан, это что?
Я вздохнул, протягивая Полине ножницы.
– Это дом. Я надеюсь, что он тебе очень понравится. Потому что место нам как-то в квартире перестало хватать.
И Полина дрожащими пальцами разрезала эту красную атласную ленточку и, вырезав кусочек, завязала бантиком, украдкой убрала себе в карман, а я повёл показывать новые стены, в которых начнётся абсолютно новая история.
P.S.
– Ты же обещал, – крикнула я, влетая в кабинет Руслана, губы дрожали, руки, да, тоже дрожали, муж перевёл на меня тяжёлый, задумчивый взгляд. Медленно закрыл макет развернулся, упёрся ладонями в стол.
– Что именно?
– Ты обещал, что этого больше никогда не повторится, Руслан! – Сорвался мой голос, и я закрыла глаза, зажала их ладонями, чтобы просто не сойти с ума.
– Ну, обычно я сдерживаю обещания, обещал любить до конца своих дней. Люблю.
И противное чувство дежавю накатывало.
Я снова влетела в его кабинет, у меня снова бешено колотилось сердце.
Только он, вопреки ожиданиям, не отыгрывал ту роль обиженного всеми мальчика.
А был взрослым мужчиной, который считал, что правильно будет говорить.
Но я не была готова к диалогу, я дёрнула руку, засунула её в задний карман джинс и, выхватив чёртов тест, зарядила им прямо в Руслана.
Взвыла, чуть ли не падая на колени.
А Рус удержался, поймал тест и вскинул брови.
– Надо же, две полоски… – произнёс он хрипло и завёл руку за шею.
– Да блин! Я бурундук! – крикнула я. – Ты обещал, что после Матвея у нас не будет больше детей.
– Полин, ну так как бы я всеми силами держал свои обещания, плюс ты на противозачаточных.
– Руслан, мы не выдержим, мы, мы не сможем. – Залепетала я опустившись на пол и, прижимая к себе колени.
Руслан через стол глянул на меня и тяжело вздохнул, бросил тест и, двинувшись вперёд, опустился передо мной на корточки.
– Так, тихо, тихо, тихо, девочка моя, знаю, обещал, но как-то что-то, видимо, дерьмово у меня с такими обещаниями.
– Это четвертый ребёнок, Руслан, – прохрипела я, задыхаясь от паники.
Нет, нет. Нам Матвей обошёлся безумно дорого, мы говорили с Русланом, что больше ни-ни. Все три ребёнка это наш потолок. Даже несмотря на то, что жили мы в здоровенном доме, которого нам было много, но мы оба с ним оценивали, что три ребёнка этого достаточно.
Но кто же мог подумать, что даже с противозачаточными, даже с презервативом, такое может случиться.
– Я не понимаю как! – простонала я и Руслан, качнувшись вперёд обнял моё лицо ладонями.
– Тихо, тихо, тихо. Давай, подожди. Без паники, без паники, Поля. Это, может быть, не самый удачный тест.
– Это четвертый тест. И на всех по две полоски, я бурундук в четвертой степени!
Руслан нахмурился, но потом дёрнул подбородком.
– Поль, все хорошо.
– Руслан, ничего хорошего. Родился Матвей. Мы разошлись. Сейчас ты в арифметической прогрессии увеличишь время расставания!
– Поля, Поль, все хорошо, успокойся. Мы стали на два года взрослее. У нас младший сын большой разбойник, бегает, клацает зубами на гостей, и вообще…
– Руслан, и вообще мы с тобой договаривались, что только три ребёнка, и все. – Прошептала я, дрожа всем телом, я не представляла, что делать, я реально не могла представить, что нам делать, ребёнок это не котёнок, это лютая ответственность, у нас её напополам поделённой и так было безумно много.
Да, черт возьми, только через полгода после того, как мы все-таки решили попробовать пожить вместе, только через полгода после этого Аня наконец-таки отогрелась. И Тимур перестал плакать по ночам, потому что папа больше не придёт.
– Поля, мы со всем справимся.
– Ты и в прошлый раз так говорил.
– В прошлый раз я просто не знал, что могут быть всякие неувязочки, но сейчас я об этом знаю. Неувязочки все равно будут. Полин, не бойся, я тебя умоляю. Не бойся, – Руслан прижал меня к себе, заставил вдавиться ему в плечо лицом.
Я вцепилась скрюченными пальцами в его футболку. Старалась её чуть ли не разорвать ногтями, а Руслан, раскачиваясь, гладил меня по волосам.
– Тише, тише, девочка моя, все будет хорошо, я тебе обещаю, хоть мне безумно и страшно, но все будет хорошо. На этот раз ничего подобного не произойдёт.
– Да почему ты так решил?
– Господи, давай пойдём по пути наименьшего сопротивления. Лариса Анатольевна просто обязана иметь таких же чудесных, как она, подружек. Пусть у нас будет плюсом ещё две няни. Поверь, это будет самой наименьшей кровью.
– Просто может быть… – Тихо прошептала я и ощутила, как плечи мужа напряглись, а дыхание в момент стало тяжёлым.
– Я клянусь тебе, это последний раз. Я обещаю тебе это последний раз. Я просто сделаю вазектомию. И все. Но от своего ребёнка, даже ещё в утробе, даже совсем маленького, я никогда не откажусь, нам будет сложно, мы опять не будем высыпаться, но я возьму декрет. Я сейчас за девять месяцев подготовлю максимально свою работу. Так что полгода смогу просидеть с тобой, активы, вклады помогут и дадут эту возможность. Плюсом я сейчас завершу несколько проектов, и тогда мы точно никак не пострадаем. Все будет хорошо, Полин, я тебе обещаю.
Я смотрела в его глаза напротив, а у самой губы дрожали.
Мне было страшно.
Я боялась, потому что, наверное, не доверяла. И шмыгнув носом, я прикусила нижнюю губу.
– Я обещаю, Полин. Ты никогда не пожалеешь об этом решении, богом клянусь, что четвертый ребёнок будет нам в награду за то, что мы с тобой нашли силы быть вместе. Обещаю. Обещаю, что в этот раз все будет иначе.
И когда спустя восемь месяцев я кричала в родовой, Руслан был рядом. Стоял, держал меня за руку, а у самого глаза закатывались периодически, и поэтому медсестра, психанув, оттолкнула его и усадила куда-то на стул.
А когда маленькая девочка Ева закричала так громко, что весь звук вдруг поисчезал, я наконец-таки выдохнула свободно.
– Девчонка. – Тихо смеясь, прошептал мне на ухо Руслан, – наша маленькая девчонка Полюшка, это наша девочка, ещё одна.
И он целовал меня ещё там, в родовой, прижимал мою руку к своему сердцу.
– Полина. Люблю тебя до невозможности и обещаю, что все будет хорошо.
Обещание сдержал.
Он любил до конца.
