Текст книги "Ведьма и столичный инквизитор (СИ)"

Автор книги: Анна Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Анна Кайзер
Ведьма и столичный инквизитор

Глава 1

Теяна

– Тея! Тея, деточка, отпирай-ка! Это я, Баба Руша! – протрубил голос, способный перекричать грозу и, возможно, даже разбудить мертвого.

И надо же было ей явиться так рано! Наверняка встала с первыми петухами и, невзирая на законы приличия и расстояния, марш-броском двинулась к моему домику на самой опушке. Слава богиням, я не забыла запереть дверь на массивный деревянный засов.

Баба Руша славилась тем, что не считала чужие пороги препятствием на своем пути.

Помнится, она как-то ввалилась к местной красавице-ткачихе Милике, когда из-за двери явственно доносились… скажем так, звуки, не оставлявшие сомнений в том, что хозяйка занята. Занята весьма приятно и отнюдь не с законным супругом, а с самым что ни на есть сынком Руши, Саймуром.

Впрочем, может, это материнское сердце подсказало ей, что ее кровиночка стонет? Правда, стон этот был явно не от боли.

Взгляд скользнул по комнате: деревянные стены, потемневшие от времени; низкий потолок, перечеркнутый массивной балкой; повсюду – на полках, в плетеных корзинах, пучками под потолком – сушеные травы. У окошка грубый стол, заваленный ступками, весами, связками кореньев и пергаментами с рецептами. В углу медный таз для варки «лечебных» отваров. Ничего явно запретного.

Важно поддерживать образ обычной травницы. Идеальный камуфляж для ведьмы в Эдернии, где за колдовство могли и сразу на костер.

– Тея! Не копайся! – грохот под дверью усилился.

– Сейчас! Иду! – крикнула. Потуже затянула передник, поправила рыжие непослушные пряди и отодвинула засов.

– Здравствуйте, Баба Руша, – сказала я, открывая дверь ровно настолько, чтобы показаться, но не впустить. Опыт научил меня осторожности: прошлый визит затянулся на два мучительных часа, пока я намеками, а потом и прямым текстом не выставила гостью.

На пороге стояла Руша – женщина, чье присутствие заполняло собой все пространство крыльца. Дородная, как добротный амбар, она была облачена в цветастое платье, поверх которого накинут выцветший, но еще крепкий фартук. Лицо ее, румяное, как печеное яблоко, сияло утренней энергией. Глаза, маленькие и блестящие, как бусины, моментально принялись осматривать пространство за моей спиной. Из-под платка выбивались седые пряди, напоминавшие гнездо рассерженной птицы.

– Тея, деточка! – затараторила женщина, пытаясь, подобно упрямому ледоколу, протиснуться мимо меня в сени. – Мазь-то от радикулита ты мне обещала! Старик мой опять на погоду ноет, как старый пень. Да и дело у меня к тебе есть. У меня купец, у тебя товар, – добавила она, потерпев фиаско во вторжении и теперь с явным любопытством вытягивая шею, пытаясь заглянуть за мою спину вглубь жилища.

– Э-э-э… – почувствовала, как кровь ударила в лицо. Вспомнился Саймур, ее ловелас-сынок, для которого я месяц назад варила весьма специфическое зелье от одной… деликатной проблемы. – Я, конечно, глубоко уважаю вас и знаю Саймура, но не думаю, что…

– Нет! – решительно перебила меня Руша, махнув рукой, как будто отгоняя назойливую муху. – Не о том я! Козла твоего хочу взять. Не насовсем, – уточнила она, заметив, как мои ярко-зеленые глаза округлились от изумления. – Так… чтоб с козочками моими порезвился. Козляток потом по-честному поделим.

Мир на мгновение поплыл у меня перед глазами. Я мысленно представила Берни – моего козла, мирно щипавшего траву где-то за домом, под старым дубом – козла с необычайно умными, почти человеческими глазами. Представить его «резвящимся» с козочками Бабы Руши было… кощунством, ведь мой Берни вовсе не обычный козел.

– Не получится, – выдавила я, чувствуя, как краснею еще сильнее.

– И чего это не получится? – Голос Руши мгновенно потерял всю притворную сладость и налился металлом. Отказы она переносила даже хуже, чем запах старика Хемеса, к которому вечно таскался ее муж пропустить стаканчик.

– Мой Берни… он… козочек не любит, – пробормотала я, понимая, насколько это звучит глупо.

– А чего их любить не любить? – фыркнула Руша, сложив руки на массивной груди. – Скотина он! Природа ему укажет. Сама разберется.

Я собрала всю свою волю. Пора заканчивать этот сюрреалистический утренний кошмар.

– Вы же за мазью пришли? – сказала я твердо, протягивая заветную баночку. – Ее я Вам дам. А козла – нет.

Лицо бабки стало цвета спелой сливы. Она недовольно протянула пару монет и фыркнула так, что задрожали мои занавески, развернулась с достоинством потревоженного бегемота и вышла. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что с полки слетела банка с сушеными ромашками.

– Ишь ты! – донеслось из-за двери ее ворчливое бормотание. – Козлам человечьи имена дают… Совсем люди с ума посходили!

Больше бабка не стучала. Я прислонилась к двери, слушая, как ее тяжелые шаги удаляются по тропинке, и вздохнула с облегчением, смешанным с предчувствием новых хлопот. Через запотевшее стекло окошка увидела Берни. Он стоял под дубом, перестав жевать траву. Его белая, бородатая морда была повернута в сторону калитки, куда только что скрылась Руша.

«Совсем ничто не предвещало неприятностей», – горько подумала я. Очень, очень наивная мысль. Но времени на огорчения не было. Ярмарку никто не отменял. А значит никто за меня денег не заработает. Надо складывать товар на продажу и отправляться в город.

***

Солнце, лениво греющее макушки сосен, растягивало длинные, теплые тени по лесной тропинке. Летние дни – благословение для ярмарочных дел, но сегодняшний, увы, благословением не стал. Усталость тяжелым камнем лежала на плечах, а кошелек на поясе жалобно поскрипывал от пустоты. Только старая Гивельда, верная как часы, накупила у меня всяких сушеных кореньев да цветочков для своих бесконечных чаев.

А как же мыло, что пахнет лавандой и диким медом? Мази, снимающие ломоту в костях? Амулеты, пучки зверобоя и душицы? Все это осталось невостребованным, пылясь на моем прилавке под снисходительными взглядами горожан, которым явно больше по душе привозные безделушки, чем проверенная веками лесная мудрость.

Так что, подходя к своему домику, что ютился на самой опушке, я уже мысленно перебирала запасы в кладовой. Картофелина поменьше, каша погуще… В общем, предстоящая неделя сулила мне серьезную экономию. Хорошо хоть Берни кормить не надо. Он питается травой.

Берни – мой козел. И мой бывший жених по совместительству. Как это вышло? История долгая, невеселая и пахнет скорее полынью, чем розами. Скажу лишь, что смотрю я на его рогатую голову, на эти желтые глаза, и сердце сжимается от чего-то острого и горького.

Жаль до боли, что заклятье так прочно, что обратной дороги к человеческому облику, нет. А еще жаль, что он… не весь здесь. То в его взгляде мелькнет старая, знакомая до дрожи искорка – умная, почти человеческая, и я замираю, надеясь: «Берни? Это ты?». А то – просто козел. Жует, блеет, бодает забор. И этот переход от почти-мужчины к просто-скотине… это, пожалуй, самое тяжелое.

Мысль о предстоящем скудном ужине в компании с Берни вдруг оборвалась, как ножом подрезанная. У калитки – пуста. Нет знакомого бело-рыжего бока, нет терпеливо ждущей фигуры. Только оборванный конец веревки болтался на колышке, обнажая аккуратно перегрызенные волокна.

«Дурья башка!» – вырвалось у меня, и холодный ужас схватил за горло. Лес! Вечерний, пробуждающийся лес, где тени становятся длиннее и гуще, а голодные желтые волчьи глаза еще ближе. Волкам ведь все равно, что под этой козлиной шкурой два года назад билось человеческое сердце, что он умел читать стихи и смеялся так заразительно. Для них он – просто ужин. Сочный, глупый ужин, сбежавший прямо к ним в пасть.

Проклиная все на свете – свою непредусмотрительность, его козлиную глупость, злополучное проклятье – я рванула в чащу. Полчаса адской беготни. Крики «Берни!» разбивались о стволы вековых елей, эхом отдаваясь в наступающей тишине.

Я обыскала знакомые поляны, заглянула под любимые им кусты орешника, прочесала тропинку к старой заброшенной мельнице – ни следа. Сердце бешено колотилось, смешивая страх за него с гневом на него же.

Вдруг, на опушке старого букового подлеска, где сумерки сгущались раньше времени, меня пронзило острое, животное чувство. Затылок заныл под пристальным, невидимым взглядом – будто хищник замер в засаде, отслеживая мои метания.

Резко обернулась, приготовившись к опасности… и увидела лишь знакомую фигуру. Йорген, сын старого Хемеса, стоял на коленях у корней огромного вяза. Он что-то аккуратно срезал узким ножом и складывал в потертый холщовый мешочек – явно собирал травы.

«И штанов-то ему не жалко?» – мелькнуло в голове.

На мгновение, сквозь туман паники, мелькнула мысль: «Здесь? Какие травы, пользующиеся спросом у местных, могут расти в этом сыром буреломе?».

Я не припоминала тут ничего ценного – разве что ядовитый воронок да горькую полынь. Но это было лишь мимолетное недоумение, тут же смытое новой волной тревоги.

Нет зверя, нет угрозы – просто Йорген со своими травами.

Берни! Где же этот рогатый болван? Не тратя ни секунды на объяснения или вопросы, рванула дальше, вглубь чащи, крик «Берни!» сорвался с губ с новой, почти истеричной силой, заглушая шелест листьев. Этот проклятый козел должен быть где-то здесь.

И вот, вынырнув из-за зарослей ивы, я увидела реку. Летняя, полноводная, она несла отблески солнца на своих мелких волнах. И там, у самого берега, на плоском камне, сидел мужчина, склонившись к воде. Видны были лишь согнутая спина под темной тканью и мокрые от умывания руки. Вода стекала с его пальцев, серебрясь в лучах солнца. Я замерла, переводя дух, и в этот миг заметила его.

Берни. Мой бело-рыжий предатель. Он вынырнул из кустов ольхи прямо за спиной умывающегося. Его козлиная морда выражала сосредоточенную, хищную решимость. Пригнулся, тихо ступая по мокрой траве, подбираясь к ничего не подозревавшему мужчине. У меня не хватило духу крикнуть или времени. Берни собрался, отшатнулся на мгновение назад и… БАМ! Рогами – прямо в спину.

«Уууфф», – вырвалось у мужчины. Он полетел вперед, неуклюже взмахнув руками, и шлепнулся в реку прямо с берега. Вода едва доходила ему до колен, но всплеск был оглушительным. Брызги взметнулись фонтаном, окатив и кусты, и моего рогатого диверсанта, который тут же отскочил в сторону, глупо блея от испуга или торжества.

Риск утонуть был, слава богине, нулевой. Но вот достоинство… оно явно пострадало. Мужчина, фыркая и отплевываясь, выбрался на берег. Он был промокшим, темные штаны прилипли к ногам, а на камзоле расплылись мокрые пятна. Незнакомец обернулся. И я впервые увидела его лицо.

Высокий. С широкими плечами, покрытыми мускулами, которые мокрый камзол не мог скрыть. Камзол. Ткань выглядела дорогой, хотя сейчас и безнадежно помятой и испачканной речным илом. Высокий воротник расстегнут, открывая сильную шею. Лицо резкое. Скулы, будто высеченные из камня, упрямый подбородок. И волосы – черные, как крыло ворона, густые, чуть вьющиеся у висков. Несколько прядей упали на лоб. А глаза… Они были точно грозовое облако и горели сейчас яростью. Мужчина отряхивался, сбрасывая воду с рук, и его взгляд, острый как кинжал, упал на Берни.

– Проклятая тварь! – прогремел голос, низкий, хрипловатый от гнева. Он сделал шаг к козлу, который отпрыгнул еще дальше, глупо уставившись на своего противника.

Вот тут я и ворвалась на сцену, как вихрь в тихий вечер.

– Берни! – закричала я уже не от страха, а от бешенства и стыда. Бросилась к козлу, схватив оборванный конец веревки, все еще болтавшийся у него на шее. – Иди сюда, немедленно, тварь бессовестная.

Я дернула поводок так, что козел захрипел, и потащила виновато упирающуюся животинку прочь от реки, от промокшего господина, от этого взрыва стыда и неловкости.

– Прощения просим, господин, – бросила через плечо, не смея повернуться и встретиться с этими гневными серыми глазами. – Что взять с животного?

Я тащила Берни по тропинке в сторону дома, чувствуя, как жар стыда пылает у меня на щеках. Спина горела под тяжестью мужского взгляда, который, сверлил меня вслед. Этот взгляд – смесь ярости, недоумения и чего-то еще, чего я не могла определить.

Широкоплечий силуэт в испачканном камзоле, мокрые волосы, прилипшие ко лбу, и эти глаза, темные и опасные, как лесная пропасть в сумерках – этот образ врезался в память, ярче, чем провальная ярмарка или страх за Берни.

И пока тянула своего рогатого домой, сердце колотилось не только от бега и злости. Колотилось от чего-то нового, тревожного и щекочущего нервы. Тогда я еще не ведала, что этот человек в черном камзоле – все это неслучайно. Он был бурей, обрушившейся на мой тихий, хоть и странный, мир.

– Тварь бестолковая! Лесные звери тебя на куски разорвут, а ты на людей нападаешь, – шипела, дергая за веревку. – И веревку новую теперь покупать.

Не успели мы отойти и на десяток шагов, как за спиной раздался тяжелый, быстрый шаг по траве. Я обернулась, сердце екнуло. Незнакомец догонял нас. Вода капала с его черных волос на высокие скулы.

– Стой, уважаемая! – голос, низкий и хриплый, прозвучал как удар хлыста. Он перегородил тропинку, встав вполоборота. – Так просто не уйдешь со своим... питомцем.

Слово «питомец» мужчина произнес с таким презрительным шипением, что Берни нервно дернул головой.

– Что вам еще надо? – попыталась я сделать голос твердым, но он предательски дрогнул. Я невольно сжала поводок так, что костяшки пальцев побелели. Берни почуял напряжение и попятился, упираясь копытцами в землю.

– Что надо?! – мужчина резко шагнул вперед, сокращая расстояние.

Я почувствовала, как мелкая дрожь пробежала по спине. Он был опасен. Не физически, хотя его стать говорила о силе, а той холодной яростью, что исходила от него волнами.

– Ты за ним как смотрела, растяпа? Давай хоть нормально извинись. Компенсация! Точно! Этот рогатый кошмар только что атаковал меня! Сбил в воду. Испортил одежду. – Он развел руками, демонстрируя грязный подол камзола и мокрые штаны. – Эта ткань из лучших мастерских Альтамира. Из-за моря. Дорогущая! А теперь она в речной тине и, возможно, безвозвратно испорчена. Или что, это легко отстирывается?

«Вот скупердяй! На лицо красивый, а внутри-то гнилой. Докопался до козла». Я начинала понемногу терять терпение.

– Он не нападал! Ну, заигрался, – выпалила я, понимая всю нелепость оправдания. Солнце, еще высокое, пробивалось сквозь листву, играя бликами на мокрых плечах невоспитанного господина. – Берни добрый.

– Ничего себе игры! – Бровь незнакомца резко взлетела вверх. Его губы искривились в саркастической усмешке. – Или у вас тут в глубинке принято так встречать гостей? Игра с толчком в спину в реку – это, по-вашему, нормально? А если бы там были камни? Или глубина? Вы хоть понимаете, что он мог меня покалечить? – Он снова перевел взгляд на Берни, и в его глазах вспыхнула идея, – А не зарезать ли такого козла на мясо, раз уж он так склонен наносить ущерб и пугать мирных путников? Почему он шастает безнаказанно, на людей нападает?

Я вскинула голову, позабыв о страхе, чувствуя, как по щекам разливается жар ярости. Берни – не просто козел. Это Берни!

– Какой еще ущерб?! – мой голос зазвенел, сорвавшись на крик. Шагнула навстречу незнакомцу, невзирая на разницу в росте. Золотистый свет дня падал на его разгневанное лицо. – Ну, толкнул слегка! Водичка в реке чистая, освежающая. Сами же умывались. Никакого реального вреда. Разве что ваше самолюбие пострадало, важный господин в альтамирском камзоле. – Я ткнула пальцем в его грудь, не задумываясь о последствиях. Ткань была мокрой и холодной под пальцами, но под ней ощущалась твердость мышц. – И не Вам нам угрожать. А то я жандармов позову! Вот тогда они Вам растолкуют, что в наших лесах нельзя обижать слабых и беззащитных. И что угрозы – это преступление.

Мы стояли почти нос к носу в солнечном пятне посреди тропы. Я видела каждую каплю воды на мужском лице, каждую черную ресницу, обрамляющую глаза, полные гнева. Его дыхание стало чуть чаще. Незнакомец наклонился ниже, и его губы сжались в тонкую линию. Тень от высокой фигуры накрыла меня.

– Беззащитная ты моя! – его голос был как лезвие, скользящее по камню. – Чего последние мозги-то уже посеяла? А хочешь силой мериться, зови жандармов. Они вмиг вздорную бабу успокоят. Посмотрим, кто кого...

Мужчина обвел меня взглядом, от моих стоптанных башмаков до растрепанных волос.

– И кому они поверят? Лесной оборванке с ее диким козлом-убийцей или уважаемому гражданину из столицы?

Я открыла рот, чтобы выпалить еще что-то яростное, но мужчина резко поднял руку, заставив меня замолчать. Этот жест был не угрожающим, а предостерегающим. Он наклонил голову, будто прислушиваясь.

Тишина. Даже Берни перестал брыкаться, насторожив уши. Птицы замолчали. Ветра не было. Казалось, сам лес затаил дыхание.

И тогда это донеслось.

Вой.

Но не волчий. Не медвежий. Не человеческий.

Глава 2

Теяна

Это был низкий, протяжный, хриплый звук, полный такой первобытной тоски и хищной ярости, что кровь стыла в жилах. Он вибрировал в воздухе, сотрясая листву на ближайших деревьях, отдаваясь ледяной дрожью в костях. Звучало это не просто опасно. Звучало это неправильно. Как будто сама природа содрогнулась от этого вопля.

Мы замерли. Все трое. Моя рука, сжимавшая веревку, обвисла. Я встретилась взглядом с незнакомцем. В его глазах уже не было ярости или надменности. Было нечто иное – мгновенное, острое понимание опасности, холодный расчет и... тревога? Да, определенно тревога. Мужчина выпрямился во весь рост, голова повернута в сторону, откуда донесся вой. Тело его напряглось, как тетива лука, каждая мышца очерчена под мокрой тканью камзола. Он выглядел теперь не разгневанным щеголем, а воином, почуявшим смертельную опасность.

Тишина после воя была звенящей, гулкой, давящей. Солнечный свет вдруг показался обманчивым и хрупким.

И в эту звенящую тишину Берни внес свою лепту.

«Бе-э-э-э», – блеянье прозвучало нелепо громко, жалко и испуганно. Он ткнулся мордой мне в бок, ища защиты, его глаза были полны животного ужаса.

Незнакомец резко обернулся к нам. Его черные брови сошлись в грозной складке над переносицей. Он приложил палец к губам в универсальном жесте «Тихо!», но взгляд был прикован ко мне. Напряженный, требовательный, почти отчаянный.

«Контролируй его!» – словно кричали серые глаза.

Но Берни, перепуганный до крайности, решил, что надо подать голос еще громче. Видимо, в его козлином сознании это казалось лучшей защитой от невидимого ужаса.

«Бе-э-э-Э-Э-Э!» – залился он громче, тряся головой и отчаянно брыкаясь, чуть не вырвав поводок.

– Угомони своего козла, дурочка! – незнакомец прошипел, не церемонясь. Его голос был сдавленным от напряжения и страха, который он явно пытался подавить. – Ты хочешь, чтобы это что-то нас нашло?! Он как колокольчик звонит!

Я попыталась зажать Берни морду ладонью, но он яростно мотал головой, вырываясь. Страх парализовал меня – страх за Берни, страх перед этим воем, и немного страх перед грозным незнакомцем, который вдруг оказался единственной опорой в этом сходящем с ума мире. Солнце все еще светило, но холод пробирал до костей.

– Ну, будь же ты мужчиной! – вырвалось у меня, отчаянная, глупая попытка переложить ответственность, сподвигнуть его на действие, на защиту. Голос мой сорвался на визг. – Раз такой важный и сильный, разберись… с тем, что воет. Ты же, небось, умеешь!

Незнакомец бросил на меня взгляд, полный такого немого возмущения и «ты-серьезно-сейчас-это-говоришь?», что мне стало стыдно даже в этот миг всепоглощающего страха. Его губы шевельнулись, но он не успел ничего сказать.

Тишину разорвал треск ломающихся веток и шум вырванного с корнем кустарника прямо перед нами, в двадцати шагах. Из густых зарослей папоротника и молодого орешника вывалилось оно. Мое дыхание перехватило. Мозг отказывался воспринимать. Даже Берни замолк, забившись за мои ноги.

Ростом с высокого мужчину. Оно стояло на двух ногах. Человеческих? Да, но искаженных. Слишком длинных, с неестественно вывернутыми коленями вперед, как у собаки, и заканчивающихся не ступнями, а огромными, когтистыми медвежьими лапами, впившимися в землю. Каждый коготь был длиной с мой палец, черным и загнутым.

Туловище его было массивным, покрытым свалявшейся, колючей шерстью грязно-бурого цвета, местами клочьями свисавшей, обнажая кожу под ней. Из спины торчали костлявые выступы, обтянутые кожей, как недоразвитые крылья летучей мыши. Хвост, толстый и чешуйчатый, как у ящера, с кисточкой жесткой шерсти на конце, нервно хлестал по земле, выбивая клочья травы.

Страшнее всего была голова. Она сидела на толстой, короткой шее. И была словно слепленной из кусков разных существ. Лоб – низкий, покатый, покрытый грубой, серой кожей, как у носорога. Нос – сплющенный, широкий, с раздвоенными ноздрями, из которых вырывалось хриплое сопение.

Рот был слишком широким, растянутым от уха до уха, даже в закрытом состоянии. Когда оно приоткрыло пасть, обнажились не зубы, а костяные пластины, острые, зазубренные.

Чудовище замерло, низко опустив свою уродливую голову. Слюна, густая и тягучая, как смола, капала из уголков рта с костяными зубищами.

И тогда оно издало звук. Низкое, булькающее урчание, исходящее из глубины его бочкообразной груди. Звук, от которого волосы встали дыбом. Звук голода, готового перейти в ярость. Оно сделало шаг вперед. Его медвежья лапа с глухим стуком опустилась на землю, оставляя глубокий след.

Незнакомец медленно потянул руку за спину, из заплечного мешка достал арбалет. Его лицо выражало абсолютную концентрацию и ледяную решимость. Мускулы были напряжены до предела, как у зверя перед прыжком. Он не смотрел больше на меня. Весь его мир, вся его ярость и надменность растворились, сузившись до этого гибридного кошмара, вставшего на нашем пути.

Чудовище пригнулось, его мощные задние конечности с вывернутыми коленями согнулись для прыжка. Урчание перешло в рык.

Оно сделало свой первый размашистый шаг. Земля содрогнулась. Незнакомец взвел тетиву небольшого, но крепко сбитого арбалета. Движения были резкими, без лишней суеты, но я видела, как дрожали его пальцы.

Щелчок. Шшш-тук. Испугавшийся рева чудовища Берни внезапно боднул нашего защитника в зад. Послышался треск ткани и ругань незнакомца.

Первая стрела просвистела мимо, вонзившись в ствол сосны сбоку от чудовища. Оно даже не дрогнуло.

– Ты издеваешься? Держи козла! Не то зашибу, – рявкнул недовольно незнакомец, не отрывая взгляда от цели. Он уже перезаряжал арбалет. Чудовище ускорилось, его неестественно вывернутые ноги с когтистыми лапами покрыли расстояние в несколько прыжков. Запах гнили ударил в нос.

Щелчок. Шшш…

Вторая стрела. Она пролетела так близко от бочкообразного туловища, что задела свалявшуюся шерсть, но не зацепила кожу. Стрела с глухим стуком ушла в кусты. Чудовище разинуло пасть в реве, как разъяренный бык, рвануло вперед.

Когда оно было всего в пяти шагах, его голова на короткой шее резко дернулась в мою сторону. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь кроны, упал прямо на его лицо. На эти маленькие, дикие глазки.

Кровь застыла у меня в жилах. Не от страха, а от ошеломляющего открытия.

Глаза.

Не красные, не звериные щелочки.

Круглые зрачки.

Человеческие глаза! Темно-карие, полные животного ужаса и нечеловеческой ярости, но человеческие. В них читались мука, растерянность, безумие – то были глаза человека, запертого внутри монстра.

Кошмар. Это заколдованный человек!

– Не стреляй! – крик вырвался у меня сам собой, пронзительный и отчаянный. Я рванула вперед, не подумав о собственной безопасности, толкнула незнакомца в бок, когда он уже целился для третьего выстрела, наверняка смертельного на такой-то дистанции.

– Что ты творишь, дура?! – он взревел, потеряв равновесие. Стрела ушла в небо, а я, спотыкаясь, навалилась на него всей тяжестью, сбивая с ног. Мы грохнулись на землю в клубах пыли. Берни отчаянно заблеял. Чудовище, не ожидавшее такого поворота, замерло на мгновение, его человеческие глаза мелькнули недоумением.

– Это человек! – задыхаясь, выкрикнула я, отползая от мужчины, который уже вскакивал на ноги, лицо перекошено яростью. – Заколдованный! Взгляни на его глаза! Круглые зрачки!

Незнакомец замер на полпути. Его взгляд, полный смертельной ненависти, резко переключился с меня на голову чудовища. Он вгляделся. На долю секунды в его серых глазах мелькнуло что-то. Шок? Неверие? Но он увидел. Увидел человеческие глаза в этом кошмарном лике. Рука с арбалетом опустилась на долю секунды.

Чудовище не дало нам опомниться. Оно взревело и бросилось вперед, когтистая лапа занеслась для удара – прямо на меня! Я вжалась в землю, зажмурившись.

– Амулет! – прокричала я незнакомцу, отскакивая в сторону. Удар когтей рассек воздух над моей головой. – На шее. Видишь?!

На толстой, покрытой грубой кожей шее, под спутанной гривой, болтался на грязном ремешке деревянный амулет. Обычный на вид, да вот руны крайне странные. Похожи на мои, и орнамент такой же! Ведьмовской защитный амулет. Только от него исходила какая-то иная энергия, что-то гнетущее. Он выглядел чужеродным, как заноза в теле этого создания.

– Сорви его! – вопила я, пытаясь отползти к Берни, который в панике запутался в кустах. – Или отвлеки! Я попробую!

Незнакомец не спорил. Время для препирательств кончилось. Он ринулся навстречу чудовищу, примерив на себя роль наживки. С диким криком, размахивая руками, он метнулся влево, привлекая внимание твари:

– Эй, уродина! Со мной тягаться будешь?!

Глаза чудовища с безумной яростью выпучились. Монстр развернулся, позабыв обо мне. Это был мой шанс.

Я вскочила на ноги, сердце колотилось так, что вот-вот выпрыгнет. Страх гнал кровь по жилам, но яростная решимость была сильнее. Бросилась к его спине, к этой массивной шее. Пальцы скользили по скользкой, бугристой коже, цеплялись за колючую шерсть. Вцепилась в ремешок амулета. Он был толстым, грубым, туго затянутым. Дернула изо всех сил. Не поддавался.

Чудовище взревело, почувствовав прикосновение.

Оно рванулось, пытаясь сбросить меня. Меня швыряло, как щепку. Я висела на нем, вцепившись в ремешок и гриву, ногами упираясь в его бока. Глаза заливал пот, в ушах стоял его рев и собственный вопль.

– Держи его! – услышала я хриплый крик незнакомца. Он был рядом, его сильные руки схватили одну из когтистых лап, пытаясь удержать, отвлечь, дать мне еще секунду. На кон поставив собственную жизнь, он выторговал для меня немного времени.

Я собрала последние силы. Вместо того чтобы рвать ремешок, сунула палец под него у самого основания шеи и резко дернула вверх и на себя. Что-то хрустнуло – застежка или сам ремешок. Амулет сорвался.

В тот же миг чудовище словно обмякло. Его рев оборвался на жалобном, захлебывающемся стоне. Огромное тело потеряло всю свою хищную упругость и рухнуло на землю, как подкошенное, одновременно роняя и меня и моего внезапного защитника. Конвульсии прокатились по телу чудища. На моих глазах началось невозможное.

– Он не опасен, – крикнула я.

Еще бы мгновение, и от страха за свою жизнь этот болван убил бы человека.

Шкура заколебалась, как вода. Под ней что-то сжималось, меняло форму. Когтистые лапы съеживались, когти втягивались, превращаясь в грязные человеческие ступни. Вывернутые колени с хрустом встали на место. Раздутый торс опадал. Хвост истончился и исчез. Низкий лоб поднимался, грубая кожа разглаживалась. Сплюснутый нос вытягивался, формируя прямой профиль. Пасть с костяными пластинами сужалась до человеческого рта.

Процесс занял меньше двух минут, но казался вечностью. От чудовища не осталось и следа. На земле, в луже грязи и сломанных веток, лежал молодой голый парень. Лет двадцати, худой. Лицо бледное, почему-то знакомое, покрытое синяками и ссадинами. От превращения он потерял сознание.

Еще бы! Такие муки!

На его шее, там, где был ремешок, остался только красный след.

Я сидела на корточках, дрожа всем телом. В руке у меня был тот самый амулет. Деревянный, теплый... нет, горячий. И он пульсировал. Словно живое, больное мраком сердце. Орнамент, состоящий из рун, определенно был моим – копия моего защитного узора. С птицей. Но линии были извращены. Лишние завитки, острые углы там, где должны быть плавные. От него исходило тонкое, противное шипение темной магии, от которого сводило зубы и мутило.

Злая, опасная подделка под мою работу.

Незнакомец резко выхватил амулет из моих дрожащих пальцев. Его лицо было непроницаемым, но в серых глазах бушевал шторм. Он смотрел на пульсирующую деревяшку, словно держал в руке змею.

– Опасная вещь, – отрезал глухо. – Пусть лучше побудет у меня.

Он сунул руку в свой потрепанный заплечный мешок. Движения были точными, уверенными. Достал маленькую дубовую коробочку.

Отточенным до автоматизма движением он щелкнул защелкой, открыл коробку. Оттуда повеяло сухим, чистым запахом дуба и едва уловимым ароматом каких-то трав. Бросил внутрь пульсирующий амулет. Закрыл. Зловещее шипение и жар амулета мгновенно стихли, подавленные более мощной магией.

Интересно, откуда у него такая вещь?

– Я знаю этого человека! – воскликнула, глядя на тело на земле.

– Это колдун, а не человек. Я видал таких на севере, – возразил мужчина.

– В Эдернии его знает каждая собака, – продолжила пояснять, стараясь убедить собеседника.

– И это не мешает ему быть колдуном, – ответил несносный модник в заморском костюме.

– Он пастух, – продолжала я противиться.

Пришлось повысить голос, раз этот глупый человек меня совсем не слушает. Кажется, я привлекла даже излишнее внимание. Его взгляд скользнул по мне, покрытой грязью, трясущейся от пережитого, потом перекинулся на Берни, глупо уставившегося на лежащего пастуха, потом на самого пастуха, бледного и бездыханного на земле.

Он словно взвешивал, стоит ли оставлять всех нас живыми. Впрочем, эта холодность в его взгляде вскоре сменилась всепоглощающей усталостью. И почему я сразу не подумала, что у этого человека возникнут вопросы? А было ли время думать? Тишина тяжелым грузом повисла в воздухе между нами.