Текст книги "Идеальный вальс"
Автор книги: Анна Грейси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Глава 9
Все разные рассказывают сказки,
Но каждый подлецом меня зовет.
Уильям Шекспир. РИЧАРД III
– Вы знаете, что нынче вытворил этот человек? – тараторя, кинулась к близнецам следующим вечером на балу миссис Дженнер. – Он приобрел сиротский приют! Для особ женского пола!
Хоуп прищурилась.
– Зачем кому-то покупать сиротский приют?
Миссис Дженнер всплеснула руками.
– О, это все знают. Состоятельные джентльмены часто владеют такими благотворительными учреждениями. Они посылают тех, кто там живет, работать на свои фабрики.
Хоуп нахмурилась.
– Мне это не кажется милосердным. Звучит так, будто этот человек приобрел бесплатный труд.
– Чепуха! Они сыты, у них есть дом, и им дают одежду! Со всех сторон, это превосходный образец милосердия, и, скажите на милость, на что еще годны эти нищие дети? – объявила миссис Дженнер. – Такие меры очистят улицы от лишних дурно воспитанных детей, сократят преступления и избавят нас от досадных неприятностей.
– Но все-таки это дети, а не рабы!
– Не будь глупышкой, Хоуп, дорогая. Как еще они отработают свой хлеб?
Хоуп видела, что миссис Дженнер никогда не поймет ее точку зрения.
– Тогда почему Вы не одобряете, что именно мистер Рейн так поступил?
– Не само приобретение сиротского приюта скандально, а то, что он для девочек-сирот! Что, скажите на милость, такой молодой джентльмен, как мистер Рейн будет делать с толпой молодых беззащитных особ женского пола? И мне сообщили из надежного источника, что он захотел оставить сделку в тайне, а это доказывает, что она, должно быть, аморальна!
Миссис Дженнер закивала головой, пустив в пляс свою копну кудряшек.
– Многие филантропы предпочитают не афишировать свои добрые деяния.
– Ты слишком невинна, чтобы понять, но, поверь мне, тут кроется лишь недобрый умысел, – миссис Дженнер театрально вздрогнула. – Не забывай, что мы знаем о его прошлом.
– Ничего не знаем, – отозвалась Хоуп.
– Ничего, из-за чего ему можно доверять, ты имеешь в виду! Не выношу даже мысли об этом. Хоуп, моя дорогая, он совсем не тот мужчина, с которым тебе следует общаться. Если он еще раз подойдет пригласить тебя на вальс, я отошлю его обратно.
– Пожалуйста, не делайте этого, – воскликнула Хоуп. – Я так надеюсь, что он пригласит меня на танец. Я расспрошу его об этих сиротках! И я убеждена, что за этим не стоит ничего ужасного. Он не такой человек!
***
«Бесполезно», – мрачно подумал Себастьян, делая танцевальные па в деревенском танце с мисс Хоуп Мерридью. Он поддался искушению. Он мог бы не заметить ее. Но она подошла поговорить с леди Элинор, когда они с Джайлсом стояли рядом. Потом началась музыка, и вероломный Джайлс подхватил леди Элинор в танце, оставив его наедине с мисс Мерридью. И было бы невежливо не пригласить ее танцевать, когда она стояла рядом, взирая на него этими своими большими голубыми глазами.
Это была ошибка. Ему следовало проявить невоспитанность. Даже просто держать ее руку в деревенском танце и то было мукой.
Она прочистила горло. Он отметил, что мисс Мерридью проделала это несколько раз. Себастьян взглянул на нее. Девушка ответила хмурым взглядом.
До него дошло, что они танцуют в молчании, и он, должно быть, точно также хмурился все это время. У него склонность к подобному, когда он о чем-то думает. То есть супить брови. Джайлс как-то просветил его, что он выглядит крайне зловеще, когда пребывает в глубокой задумчивости. Себастьян проделал следующее танцевальное движение, а потом, когда они снова сошлись, коротко бросил.
– Прошу прощения. Не хотел быть невежливым. Просто витал в облаках.
– Какое совпадение. У меня тоже кое-что не выходит из головы, – продолжила беседу девушка. – Вы недавно приобрели сиротский приют.
Он моргнул. Это было последнее, что он ожидал от нее услышать.
– Да.
– Зачем?
Он застыл и холодно произнес:
– По личным мотивам.
Ему следовало этого ожидать. Что люди будут совать свой нос. Но он не собирался никому объяснять, пусть даже и мисс Мерридью, что его семья связана с приютом для бедных девочек Тортил Филдс.
Девушка выступила вперед, сделав шассе[40][40]
Шассе – одно из распространенных движений в бальных танцах в виде сочетания трех скользящих подбивающих шагов
[Закрыть], и уронила:
– Вы владелец фабрики, не так ли? – затем отступила.
Себастьян помрачнел, заслышав легкую нотку осуждения в ее голосе, потом они сошлись снова, и он ответил.
– Да. В этом нет секрета.
Тем не менее, вы прежде не упоминали об этом.
Ее тон задел его.
– Нет. Не думал, что вам интересно. Я не стыжусь своих занятий.
– Не сомневаюсь!
Ему стало неприятно. Великое множество людей в светском обществе владели фабриками, шахтами и заводами, но не признавались в этом публично.
– По сути, у меня несколько фабрик.
– В самом деле? – мисс Мерридью сделала вокруг него оборот, задрав носик.
– Фабрики по переработке шерсти, а также хлопковые фабрики.
– Очаровательно.
Несколько движений в танце, и он снова смог заговорить с ней:
– И у меня нет ни малейшей причины стыдиться этого.
– Да и с какой стати? И, полагаю, у вас тоже дети работают в ужасающих условиях и много часов, чего уж тут стыдиться? – она прямо встретила его взгляд, ожидая ответа.
Себастьян так разозлился, что отказался отвечать.
Воцарилось неловкое молчание. Она остановилась на полушаге.
– Да. Вы эксплуатируете маленьких детей в ужасных условиях ради собственной выгоды.
Он заставил себя произнести невыразительным голосом.
– Я использую детский труд. Ни одна фабрика в Англии не обходится без этого. Но условия не ужасные...
– Я всецело и безоговорочно не одобряю использование детского труда на фабриках.
– Вы не имеете об этом представления.
Если бы на фабрики не нанимали детей, то он, его брат, матушка, малышки-сестры умерли бы с голоду. Уж будьте покойны, получив опыт из первых рук, он сделал ряд перемен с тех пор, как стал владельцем.
– Я прослушала несколько выступлений по этому предмету, и их описания сильно потрясли меня. Дети, даже малыши, заперты на фабриках по двенадцать-четырнадцать часов в день, зарабатывая на кусок хлеба!
– Мои рабочие – не малыши...
– Как вы можете, как может любой человек, называющий себя джентльменом, оправдывать такое! Толстеть на страданиях детей.
Толстеть! Рассердившись на ее упреки, он повысил голос.
– Я не толстею!..
Но мисс Мерридью, удалившись, не дала ему возможности оставить за собой последнее слово. Она величественной поступью ушла, оставив его в одиночестве.
Себастьян смотрел ей вслед, злясь на себя и на нее. Он понимал, о чем она спрашивала, о чем все эти люди шептались за его спиной: дескать, что ему надо от этих девочек-сироток. Девочек такого сорта. Она не могла знать, – знали лишь несколько посвященных, – что приют Тотил Филдс предназначен для спасения детей от детских публичных домов! Даже при этих условиях он сходил с ума от мысли, что подозрения зашли так далеко, чтобы приписывать ему использование маленьких девочек! Или любых других детей!
Детей, что работают на него, не эксплуатируют, черт возьми!
Себастьян хотел вихрем броситься за мисс Мерридью и трясти, пока не начнут клацать ее зубы! Он хотел целовать ее до потери сознания, пока они оба не станут слишком слабы, чтобы остановиться! Он хотел бы рассказать ей всю правду.
Вместо этого он подавил свои страдания. Он покинул танцевальный зал, безразличный к провожающим его взглядам. Ну и что, что она покинула его посередине танца. Какое ему дело до мнений кучки объевшихся аристократов?
Он вспомнил ее окончательный приговор. Почему его это терзало больше всего, было для него загадкой, но это так и было.
Себастьян обнаружил Джайлса, сидевшего в развязной позе рядом с леди Элинор на скамейке с выражением ленивого веселья на лице. Леди Элинор сидела прямо, как будто аршин проглотила, судорожно зажав в руках ридикюль. Губы ее были сжаты, нос поднят вверх, а маленький острый подбородок вызывающе торчал. Этот танец, по-видимому, тоже рано закончился.
В мрачном настроении он присоединился к ним. После того, как он поприветствовал их поклоном, воцарилось долгое молчание. Леди Элинор воспользовалась случаем сухо откланяться. И торопливо сбежала.
Джайлс, хмыкнув, посмотрел ей вслед.
– Ты испугал ее, Бас, своим зловещим сердитым взглядом. Тебе что-то испортило настроение?
– А ты не заметил?
– Нет.
– Ты много не пропустил. Мы с мисс Мерридью не сошлись во взглядах, это все.
– Вижу. В каких?
Себастьян не имел намеренья вдаваться в детали. Но об одной вещи он хотел спросить у старого доверенного друга.
– Она сказала, я толстею, – возмущенно воскликнул он. – Разве я толстый, Джайлс?
Джайлс громко расхохотался в ответ:
– Расскажи мне все, Бас. Все выкладывай.
***
Следующий час Хоуп провела, в противовес предыдущему, сердясь и чувствуя вину. Дядюшка Освальд вместе с миссис Дженнер сделали ей нагоняй за то, что в такой грубой манере оставила джентльмена посреди танцевального зала. Когда же она попыталась оправдаться, каждый из них сделал ей выговор в недвусмысленных выражениях.
– Боже милосердный, барышня, говорить мужчине, кто у него должен или не должен работать! Это не твое дело. Леди даже не следует думать о таких вещах! – фыркал дядюшка Освальд. – Кроме всего прочего, да в этой комнате ты не найдешь мужчину, который бы не наживался на детском труде – и не надо на меня так смотреть, барышня! – он ткнул в ее сторону пальцем. – Ты скорее хочешь, чтобы они голодали, так? Помимо прочего, экономика страны зависит от этого, – он взмахнул рукой. – Думаешь, элегантный персидский ковер на полу сделали благородные леди, попивающие чай, или сильные мужчины с закатанными рукавами? – он покачал головой. – Персидские ребятишки. Только их маленькие пальчики способны выполнить такую тонкую работу. То же самое касается дюжины случаев. Детишкам платят мало, и у них ловкие пальчики. Англия должна конкурировать, держать низкие цены, иначе страна скатится в пропасть. Кроме того, это дает им работу и удерживает от озорства. Иначе на наших улицах разведутся толпы попрошаек и карманников. У нас и так этого хватает!
Миссис Дженнер, в свою очередь, была очень сурова. У Хоуп непростительно скандальные манеры. Да, он не аристократ, и миссис Дженнер не собирается поощрять такое сватовство, но она заботится не о мистере Рейне, а о собственной репутации Хоуп.
– Возьми на заметку мои слова, моя девочка: ни один джентльмен не осмелится пригласить леди на танец, если будет бояться, что любое случайно сказанное им слово может побудить ее публично унизить его.
Хоуп проверила бальную карточку, чтобы удостовериться, с кем она танцует следующий танец. Сердце ее упало. Мистер Бемертон. Самый последний мужчина, с кем бы ей хотелось танцевать. Будем надеяться, что хорошие манеры не позволят ему поднять ту же тему, но и так будет тяжким испытанием танцевать с ним, понимая, что ему, вероятно, тоже хочется отругать ее. Она размышляла, не сослаться ли на головную боль. Она глянула на миссис Дженнер и в ответ получила неумолимый подозрительный взгляд. Нет, ей не удастся улизнуть, оставив еще одного мужчину без пары.
Мистер Бемертон направлялся к ней с серьезным выражением осуждения на лице. Он явно слышал, как она поступила с его другом. Хоуп расправила спину, приклеила улыбку на лицо, и позволила ему вывести себя на середину зала. И когда джентльмен задал ей вопрос – не выказывая никакого воспитания – она была с ним совершенно искренна.
– Вы обвинили Себастьяна Рейна в эксплуатации беспомощных маленьких детей? – мистер Бемертон откинул голову назад и рассмеялся. Он так громко смеялся, что Хоуп рассердилась. Он привлекал к ним нежелательное внимание.
– Тише! – прошипела она. Не вижу ничего смешного. Он сам это подтвердил
– Он сказал, что вы назвали его толстым.
У нее заняло мгновение воскресить в памяти разговор. После этого Хоуп возмутилась:
– Ничего подобного. Я обвинила его, что он толстеет на страданиях детей, которые работают на его фабриках.
– Думаете, он толстый? Что-то не вижу.
– О, не будьте смешным! Вы сами прекрасно знаете, что мистер Рейн худой, как голодный волк-одиночка!
Его брови поползли вверх, и Хоуп осознала, что ее слова можно превратно истолковать.
– Вы поняли, что я имею ввиду, – невнятно пробормотала она, стараясь не покраснеть и, страшась, судя по ощущению жара на щеках, что в том не преуспела. – Что он не толстый.
– Да. Я понял, – улыбнулся вполне дружелюбно мистер Бемертон. – Вы, может, не знаете, но он когда-то был одним из этих несчастных детишек-рабочих на одной из фабрик, которыми сейчас владеет.
Хоуп разинула рот.
– Я слышала. Только забыла.
Он кивнул и продолжил.
– Делиться подробностями или нет – это как он пожелает, но ни один человек в этой комнате не осведомлен так хорошо, как он, чему подвергаются дети или в каких опасных условиях они работают.
Он глянул на нее.
– Вы заметили, должно быть, что у него повреждены пальцы?
Она кивнула.
– С другой стороны, подробности – дело личное, может, он сам поведает их вам когда-нибудь. Я уверен, он повредил пальцы в результате несчастного случая на фабрике в детстве.
Хоуп прикусила губу. Она чувствовала себя отвратительно. Спустя какое-то время девушка спросила.
– Как вы об этом узнали?
Джайлс улыбнулся.
– Ну, об этом я могу рассказать, поскольку это касается в равной степени меня, как и его. Я познакомился с Себастьяном Рейном в школе, когда нам было лет по семь.
– Школа? Но Вы говорили, он был рабочим...
– Терпение, мисс Мерридью. Его семья – но это только между нами – он убьет меня, если узнает, что я вам проболтался – происходит из тех же кругов, что ваша или моя, хотя почему он не хочет сие признавать, выше моего понимания. В школе мы подружились, и, скажу вам, лучшего друга у меня не было. Я был тощим маленьким парнишкой в те дни, – он усмехнулся, – не тот прекрасный мужской образец, что вы видите перед собой.
Хоуп в ответ улыбнулась. Изящного, элегантного среднего роста мистера Бемертона нельзя было назвать крупным мужчиной. Она легко могла бы представить его маленьким мальчиком.
– Вдобавок к маленькому росту было преступлением иметь длинные золотистые локоны, и вы поймете, как меня задирали, когда я был ребенком.
Легкомысленный веселый тон пропал. Он тихо промолвил:
– На самом деле, моя жизнь была сплошным кошмаром.
Он прервал разговор, когда они разъединились в танце, и Хоуп подумалось, что каждое дитя несло свой собственный страшный крест. Глядя на мистера Бемертона, всякий мог подумать, что жизнь его – сплошное удовольствие, беззаботность и потакание своим капризам.
– Как уже говорил, я был крайне несчастен. Пытался сбежать из школы, но меня всегда притаскивали обратно, – он поморщился. – Хотели сделать из меня мужчину, знаете ли. Школы – современная версия воспитания, где сыновья средневековых рыцарей приобретают опыт, потому, полагаю, мне следует быть благодарным, что никто при этом не покрошил меня мечом на куски.
Джайлс потряс головой, отгоняя воспоминания.
– Так или иначе, все запугивание прекратилось, как только появился Бастьян Рейн. Он был тоже чужаком, но достаточно силен и знал, как пустить в ход кулаки. Он использовал их, встав на мою сторону, и научил меня, как защищаться. Из такого куется прочная дружба.
– А как он потом попал на фабрику?
Лицо Джайлса Бемертона печально вытянулось.
– Короче говоря, его отец совершил ряд поступков, после которых общество и его семья отреклись от него, и однажды Себастьян, неизвестно почему, исчез из школы. Я столкнулся с ним случайно годы спустя, когда нам было уже по шестнадцать. Я проезжал через Манчестер. Передо мной был усталый фабричный рабочий, высокий, тощий как палка, не считая широких плеч. Я не узнал бы его, если бы не увидел его глаза, которые он тут же отвел в сторону. Он не хотел меня знать, думал, я так же отвергну его. Но... как уже сказал, эта дружба ковалась в жарком пламени, – он усмехнулся. – И я уже поведал вам о Себастьяне Рейне больше, чем кто-либо знает о нем в свете.
– Понятно.
Спустя мгновение девушка спросила:
– Почему вы решили довериться мне?
Бемертон пожал плечами.
– Для чего нужны друзья? Я узнал, что вы его осуждаете. И понимаю, что Себастьян скорее отрежет руку, чем примет жалость, поэтому он не объяснился с вами. Но назвать его подлым эксплуататором детских страданий! – он тихо засмеялся. – Если вы когда-либо пожелаете, спросите любого владельца фабрики на севере о детишках-рабочих Себастьяна Рейна, он в ярости сплюнет.
– Сплюнет в ярости? Почему?
Джайлс подмигнул.
– Рейн вводит свои порядки. О, он платит такую же заработную плату, но не нанимает никого из малышей. И он кормит их завтраком, обедом и ужином. Ничего изысканного, но ни у кого из его маленьких рабочих не сводит живот от голода, как у него в свое время. И раз в неделю они посещают школу, где учатся писать и читать, а также арифметике. Кто поумнее, учится больше. Рейн говорит, что никогда бы не поднялся с фабричного пола, если бы не провел первых несколько лет в школе. Блестяще управляется с цифрами. Так или иначе, все эти преобразования сделали его крайне непопулярным среди владельцев фабрик. Они видят в нем опасного радикала, которого требуется остановить.
У Хоуп в памяти вдруг всплыли слова миссис Дженнер: «Лорд Этеридж сказал, что Себастьян Рейн крайне опасный человек... интересы его лежат в хлопковой отрасли и, бог знает, где еще». Но что подразумевал под словом «опасный» лорд Этеридж, миссис Дженнер было невдомек.
– Я так ошиблась, осудив его, – сказала девушка, мучаясь раскаяньем. – И даже не дала ему шанса объясниться.
– Как бы то ни было, он не стал бы, – заметил Джайлс. – Слишком горд. Не выносит жалость.
– Я так его унизила. Он должен презирать меня.
Джайлс задумчиво ее рассматривал.
– Вы, должно быть, обнаружили его истинные чувства к вам. Все, что я прошу, не раскрывайте эти сведения другим. Он скрытный человек, и ему будет ненавистно, если его история станет достоянием сплетников.
– О, никогда, – заверила его Хоуп. – Ни одной душе.
Мысли ее путались от того, что она услышала. Но на сердце было легко от воспоминаний, как он защищал Джайлса от драчунов. Мальчик, который вступался за слабого, ставши взрослым, никогда не станет запугивать маленьких девочек.
Как только кончился танец, Хоуп, не теряя времени, отправилась на поиски мистера Рейна. Он стоял около окна, глядя наружу, и выглядел угрюмым, холодным и одиноким. Сердце ее тянулось к нему.
Девушка глубоко вздохнула, подойдя прямо к нему, и коснулась его рукой. Когда он повернулась, она сказала:
– Мистер Рейн. Я глубоко сожалею о том, что сказала вам прежде, и прошу прощения, что покинула вас во время танца. Мне не следовало так несдержанно себя вести. Я никогда не изменю своего мнения по поводу эксплуатации детей, но я искренне сожалею, что доставила вам беспокойство. Это было несправедливо с моей стороны, и я искренне прошу прощения.
Он ничего не сказал, только молча уставился на нее, выглядя помрачневшим, угрюмым и суровым.
Хоуп прикусила губу.
– Надеюсь, вы изыщете в вашем сердце возможность простить меня, – продолжила тихо девушка.
Он изобразил нечто, похожее на поклон, и из его горла вырвался звук, который можно было бы принять за знак согласия.
Хоуп сглотнула, чувствуя, что сейчас заплачет.
– Я оставила последний вальс специально для вас.
Глупо было говорить, запоздало подумала она, когда слова уже были произнесены. Как будто бы он осмелится станцевать с ней еще один танец, рискуя снова остаться покинутым посреди зала перед всем светом! Но она не знала, что еще сказать.
Рейн был столь угрюм и молчалив, что у нее возникло желание съежиться. Она сделала реверанс.
– Я так сожалею.
И упорхнула прежде, чем позорно расплакалась.
***
Она попросила прощения. Извинилась перед ним за то, что неправильно судила о нем. И за то, что оставила посреди зала. Он не мог поверить. Аристократка унизилась до извинений перед простолюдином. Он лишился дара речи. Он был просто сражен ее благородством и искренностью.
У него возникло глупое желание опуститься на колено и поцеловать край ее платья, подобно рыцарю перед своей леди.
О Боже, сейчас все стало хуже, как никогда.
Ему нужно бороться с этим. Кто предупрежден, тот вооружен. Один вальс с мисс Хоуп Мерридью – и ему конец, конец его планам, а в конечном итоге, измена сестрам. Он сейчас же покинет бал, прежде чем потеряет самообладание.
***
Он не потерял самообладание, думал Себастьян спустя сорок минут, ведя в вальсе мисс Хоуп Мерридью, он просто потерял разум.
Нет, он не лишился ума. Это было дело чести, говорил он себе. Мисс Мерридью загладила свою вину за то, что оставила его посреди танца, было бы неучтиво отказать ей сейчас. Публично станцевать с ней – особенно ее высоко ценимый последний вальс – это показать всему миру, что все улажено, и стороны не испытывают неприязни друг к другу.
Нет, заверял он себя, когда они пошли на третий круг по залу, нечего выискивать оправдания, все дело в его неспособности сопротивляться ей. Без сомнения, это будет их последний вальс. Он женится на другой женщине из благородных побуждений, на той, которая не имеет ничего общего с этими тревожащими мимолетными желаниями.
А что касается мучений, он имел их в избытке, черт возьми, но другого рода... самое беспокойное и неуемное желание.
Себастьян расправил спину. Ему было гораздо хуже, чем последний раз, когда они вальсировали. Тогда он не знал мисс Мерридью. Был просто ослеплен. Нынче же он был осведомлен, сколь нежна она от природы, сколько в ней озорства, и еще, какой мягкосердечной она могла быть... Теперь он знал, что значит держать ее в объятиях, тело к телу. Помнил запах ее волос и кожи. И пробовал вкус ее губ.
Танцевать с ней вальс – пытка, вот что это было сейчас. Касаться ее руками, но все-таки не держать, осязать ее, несмотря на слои одежды, кружить бесконечно, но не осмелиться притянуть ближе, вдыхать ее аромат, касаться ее, видеть ее и не поцеловать.
– Вы все еще сердитесь на меня? – ее вопрос вернул Себастьяна на землю. Он пребывал за мили отсюда, затерявшись в своих фантазиях.
– Сержусь? Ничуть.
– Я так признательна, что вы решились на танец со мной. Я почти поверила, что вы откажетесь.
– Ну, собственно говоря... – Себастьян прервал себя. Он не собирался объяснять. Не мог.
– В любом случае, спасибо. Иначе я бы всю ночь ворочалась и не смогла бы уснуть, сожалея о тех ужасных словах.
У Себастьяна пересохло во рту, когда он представил, как она ворочается и мечется, а ее стройное соблазнительное тело запутывается в белоснежных простынях. Он на мгновение закрыл глаза и постарался усмирить свое тело, сделав тройной поворот. Он освоился с этим танцем. Если бы в его руках находилась другая леди, из тех, кто не действовал на него столь сокрушительно, он смог бы, скорей всего, даже щегольнуть своим умением.
– Итак, вы простили, но все еще не разговариваете со мной, не так ли?
Себастьян начал снова.
– Нет. Ничуть. Извините. Я только... смущен.
– Вы о чем-нибудь любите разговаривать?
– Нет! – осознав, что немного не сдержался, он сбавил тон. – Нет, благодарю. Это личная тема.
– Ваши сестры?
Себастьян безучастно посмотрел на нее.
– Нет, с ними все в порядке.
Он вспомнил кое-что.
– Я последовал вашему совету.
– Моему совету?
– Сводил их к Гюнтеру поесть мороженого. Это было их первое в жизни мороженое. Они так радовались, поэтому я вам благодарен.
Девушка задумчиво смотрела на него.
– Вы очень беспокоитесь об этих девочках, не так ли?
– Конечно.
В ее глазах он уловил беспокойство, посему добавил:
– Мы с леди Элинор брали их в Британский музей, а после повели к Гюнтеру на угощение. Леди Элинор и я, мы тоже наслаждались своим первым мороженым.
Упоминание о леди Элинор возвратило его к той, за которой он официально ухаживал.
Свет в ее глазах потускнел.
– Конечно, леди Элинор. И я уверена, девочки получили удовольствие от посещения Британского музея. Я знаю, Грейс там понравилось. Вам ведь известно, она очарована древними цивилизациями.
Каким-то образом она оказалась ближе к нему при последнем повороте. Его ноги легко коснулись ее несколько раз. Неспособный вызвать в голове ни одной мысли, Себастьян издал лишь какой-то сдавленный звук.
Мисс Мерридью мягко спросила:
– Полагаю, вы предпочтете остаток танца провести без мешающего вам разговора, не так ли, мистер Рейн?
Он резко кивнул в знак согласия и постарался больше не придвигать ее ближе.
– Тогда давайте просто потеряемся в музыке и танце, – прошептала Хоуп. Она закрыла глаза и позволила мелодии унести себя.
Так, ничего не видящая, в его руках, она полностью ему принадлежала. Это будет их последний вальс. Он снова говорил о леди Элинор. Но пока не окончился этот танец, Хоуп могла притвориться, что мистер Рейн принадлежит ей.
Он танцевал напряженно и правильно. Ей нравилось, как он кружит ее в танце, держа так бережно, будто она была хрупкой драгоценностью, и ведя по залу, как тачку, а не женщину. И еще, танцуя с ним, почему-то она ощущала себя в полной мере женщиной.
Хоуп могла быть грациозной и утонченной где угодно. Она на мгновение открыла глаза и увидела Джайлса Бемертона, ведущего в вальсе леди Элинор. Даже такая неподходящая пара слаженно танцевала.
Но никто не вальсировал так, как ее мистер Рейн, с присущим только ему сочетанием чопорной, покровительственной неуклюжести с приступами сурово подавляемой страсти.
Хоуп закрыла глаза и пожелала, чтобы этот вальс никогда не кончался.
***
– Почему ты снова выбрала его, близняшка? – спросила Фейт, раздеваясь ко сну. – Все знают, что ты никогда с одним и тем же партнером дважды не танцевала. И к тому же после этой ссоры.
Хоуп смутилась от вопроса сестры, заданного ласковым тоном. Она сделала вид, что занята одеждой.
– Думаешь, пойдут слухи? Но сплетни всегда будут, милая, ты же знаешь.
Хоуп думала об этом, натягивая ночную сорочку.
– Люди сплетничают обо всем. Я была не права и хотела помириться с ним.
– Это было уж слишком публичное извинение.
Фейт выглядела обеспокоенной:
– Полагаю, ты не решила, что он единственный и неповторимый, Хоуп.
Хоуп шлепнулась на кровать.
– Я точно не знаю, Фейт. Меня тянет к нему, но если бы ты когда-нибудь танцевала с ним вальс, то поняла, почему я в сомнении. В мечтах вальс был совершенный, абсолютно идеальный!
Фейт склонила головку:
– Он никогда не приглашал меня на вальс. Ты знаешь, он нас различает.
Да. Хоуп знала.
– Я говорила с леди Элинор этим вечером, – сообщила Фейт. – Она пригласила нас посетить сироток мистера Рейна в ближайшую пятницу. Думаю, это будет интересно.
– Уверена, что так и будет.
Фейт задумчиво ее рассматривала.
– Ты убеждена, что он хороший и порядочный человек, не так ли?
Хоуп ответила ей расстроенным взглядом. Она обещала мистеру Бемертону, что не откроет подробности жизни мистера Рейна, и она намеревалась выполнить это обещание.
– Да, вполне уверена. Мистер Бемертон поведал кое-что о мистере Рейне, но это секрет, и я тебе не могу рассказать.
Потрясенная, Фейт уставилась на нее.
– Что? Даже мне?
Несчастная Хоуп покачала головой.
– Но мы же всегда друг другу все рассказываем.
Хоуп прикусила губу.
– Знаю. Извини, близняшка, но я обещала.
Фейт долго с болью смотрела на нее, затем отвернулась, складывая нижнюю юбку.
Невозможность поделиться с сестренкой причиняло Хоуп боль тоже. Всю свою жизнь она и ее сестра-близнец были неразлучны, как две горошины в стручке, даже ближе. Они делились всем: надеждами, мечтами, страхами. Всю жизнь они страстно искали любви. Сестры делились друг с другом своими представлениями о любви, обсуждали их, вместе предавались мечтам о призрачных героях, разделяя ожидание и тоску нестерпимых девятнадцать лет. Казалось, это так просто.
Но все вдруг запуталось. Хоуп уже почти влюбилась в человека, который даже совсем не соответствовал ее мечтам, а Фейт... ладно, кто знает, что чувствовала Фейт? Она определенно ослеплена своим скрипачом-графом. Но любовь ли это?
Тут, как одна, обе девушки повернулись друг к другу. И заговорили одновременно.
– Это намного...
– Это не то...
Они замолчали и расхохотались, а затем ударились в слезы.
– О, Фейти. Я так сожалею. Это намного труднее, чем я себе представляла. Хочу, чтобы Пру была здесь.
Пруденс была их сестрой, но всю их жизнь заменяла им мать.
– И Чарити, – добавила ее сестренка, обнимая Хоуп. – Иногда я так по ним скучаю, хоть плачь. Полагаю, то же будет и с нами, когда выйдем замуж и будем жить далеко друг от друга.
Хоуп крепко обняла сестру.
– Я знаю.
Внизу в холле часы пробили два раза.
– Поздно. Пора спать, – напомнила Хоуп.
– Можно, я останусь?
Хоуп кивнула.
– Как в детстве. Кто знает, может, мы в последний раз делим кровать.
И сестрички забрались вместе в постель, две половинки целого, глядя смело в будущее, как всегда встречали они все в своей жизни, плечом к плечу, рука в руке, и понимая, сколь извилист впереди путь.
