Текст книги "Идеальный вальс"

Автор книги: Анна Грейси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– О нет, ты уронила его! – от громкого заявления Касси они отпрянули друг от друга. Дори наклонилась к камину. Другие девочки, уже поджарив свои кексы, сидели за столиком и поглощали их, а кекс Дори свалился с вилки в огонь. Тут они увидели, что Дори полезла в пламя, пытаясь достать его. Хоуп и Себастьян вместе кинулись к ней.

– Нет!

Фейт, Касси и Грейс были ближе всех к камину, но Себастьян достиг Дори первым. Как только он протянул руку, чтобы не дать обжечь ей пальцы, она, съежившись, отпрянула от него, и он замер. Себастьян выпрямился и сухо сказал:

– Пусть кекс сгорит, Дори. Неважно. Там еще много.

Дори уставилась на него огромными серыми глазами, и он резко добавил:

– Твои пальцы важнее любого кекса.

Резкость и застывший взгляд на его лице сокрушили Хоуп. Она поспешила на помощь.

– Да, конечно, там достаточно много кексов. Не переживай, Дори, милая. Мои кексы тоже всегда падали с вилки в огонь, такие никудышные попадались.

Касси собралась встрять между сестрой и мистером Рейном, но Хоуп поймала ее взгляд и слегка покачала головой.

– Грейс и Касси, доедайте свои кексы, пока они не остыли.

Она подождала, пока Касси снова не села, затем взяла корзинку с кексами и обратилась к Дори:

– Твой брат покажет тебе, как закрепить кекс на вилке, чтобы он не свалился.

И передала корзинку Себастьяну.

Он не двинулся с места, чтобы принять ее, произнеся тихим голосом, что разрывал ей сердце:

– Думаю, Дори предпочитает, чтобы вы показали ей как нанизывать кексы на вилку, мисс Хоуп.

При его словах Грейс засмеялась.

– Хоуп хуже всех жарит кексы, мистер Рейн! – сказала Грейс ему. – Разве вы не слышали, что она сказала? Ее кексы всегда падают в камин.

Хоуп пожала плечами и добавила легко.

– Да, я ни на что не годна.

Она снова повернулась к Дори.

– Поэтому я полагаю, лучше пусть брат покажет тебе, как поджаривать кексы, а не я. Тебе повезло, что у тебя есть старший брат для таких вещей. Мы, девицы Мерридью, всегда хотели иметь брата. И я думаю, у вас с Касси самый лучший брат.

Дори задумалась над ее словами, потом торжественно вручила вилку Себастьяну. Он с серьезным видом принял ее и сел рядом с сестрой на корточках, показывая, как нанизывать кекс прочно на вилку, громко, но ласково поясняя свои действия. Маленькая девочка внимательно наблюдала, а потом вместе, мужчина и ребенок, жарили кекс, сначала один с одной стороны, затем другой. А когда все было готово, они вместе понесли его на стол, весь такой поджаристый и румяный – самый важный кекс в мире.

Хоуп не понимала, почему это видение наполнило ее глаза слезами, но так вышло.

Дори намазала кекс маслом и медом, поколебалась мгновение и разрезала пополам. Затем подала больший кусок Себастьяну.

Это было признание.

Масло с медом капали на его безукоризненные дорогие брюки, но Себастьян Рейн не сдвинулся ни на волосок. Он принял этот капающий кекс так, будто она предложила ему Святой Грааль.

Дори, по-видимому, не подозревала о значимости своего жеста, и поглощала свой кусок, старательно слизывая мед со своих пальчиков.

Спустя мгновение Себастьян стал медленно, почти благоговейно есть свою долю.

И никто не заметил, как увлажнились глаза Хоуп.

Глава 11

И сны в своем развитьи дышат жизнью,

Приносят слезы, муки и блаженство.

Лорд Байрон. Перевод М. Зенкевича

Капли воды свисали с ветвей и листьев, дрожа в неясном утреннем свете, сверкая, словно кристаллы. Воздух в парке пах сыростью и землей, чистотой и свежестью, как будто Себастьян находился за городом, а не в самом сердце Лондона. Он глубоко вздохнул: воздух напоминал охлажденный нектар. Его лошадь почуяла овес, и, так как, никого поблизости не было, Себастьян пустил ее в легкий галоп. Копыта мягко стучали по мокрой после дождя земле.

Ему этого не хватало. Он любил регулярную утреннюю прогулку верхом. Для него это было не только физическим упражнением, но и временем, когда он мог побыть наедине со своими мыслями, когда он мог мчаться во весь опор, пока кровь не застучит в венах, а разум не воспарит свободно. Часто ему в голову приходили лучшие идеи именно в эти часы.

Но в последнее время он не ездил верхом на рассвете. Он знал причину: мисс Хоуп Мерридью. Часть его боялась, что он ее встретит, а другая – желала этого. Обязанность против желания... Вчерашнее происшествие в верхней гостиной в доме семьи Мерридью серьезно поколебало его решительность. Он был убежден, что его сестрам нужны рутина, порядок, и систематический подход. Воплощенные в личности и принципах леди Элинор Уайтлоу. И все же случайное и непреднамеренное знакомство с девушками Мерридью показало удивительные результаты.

Дори, в самом деле, прислонилась к нему в экипаже по пути домой. Он едва дышал.

И медленно, уверенно его молчаливая сестренка стала набирать вес. Это было явно заметно. Она больше не казалась тростинкой, словно порыв ветра мог ее унести прочь. Эти частые утренние зарядки с Мерридью были тому причиной. День начинался со свежего молока и зарядки. И доброты.

Он нахмурился. Прошло уже какое-то время с тех пор, как слуги докладывали ему о краже еды. Он должен проверить.

От легкого бриза заколыхались ветки, отчего вниз полился поток капель дождя с молодых весенних листочков. Он глубоко вздохнул. Его настроение поднялось, и он, полуприкрыв глаза, позволил себе насладиться гармонией лошади и человека, земли и неба.

– Давайте поскачем до того большого дуба на западной границе! – он заметил улыбку, смех и нечто голубое прежде, чем мисс Хоуп Мерридью мгновенно пронеслась мимо него. Сегодня на ней была голубая амазонка, шляпка с дерзким голубым перышком, которое свернулась над полями шляпки. По крайней мере, она была в подобающей позиции верхом на лошади.

Себастьян инстинктивно пустился в погоню. У нее было преимущество на старте, но его лошадь была больше, быстрее и сильнее. Он постепенно ее нагонял. Она оглядывалась время от времени, улыбаясь и пришпоривая лошадь. Мокрая земля летела ему в лицо. Он наклонился к шее лошади, и все пришпоривал и пришпоривал ее. Его кровь стучала одновременно с копытами.

Наконец, они поскакали параллельно.

– Доброе утро, мисс Мерридью, – насмешливо крикнул он. – Простите, что опережаю Вас.

Она рассмеялась.

– Попытайтесь, если сможете!

– О, я смогу. Это не по-джентльменски, знаю, но, тем не менее... – он наклонился еще ниже к лошади, скорее как жокей, а не джентльмен. – Я не джентльмен! – и обогнал ее, подъехав к дубу на добрых пятнадцать секунд раньше нее.

Она подъехала, смеясь.

– Спасибо! – задыхаясь, воскликнула она. – Ненавижу, когда джентльмен позволяет выигрывать.

Он удивился.

– А вам не нравится побеждать?

– Разумеется, нравится. Но что это за победа, когда тебе позволяют выиграть. От этого исчезает вся прелесть. Лучше пусть я честно проиграю в потрясающей гонке, чем выиграю из-за джентльменской галантности! – ее щеки покраснели, шляпка съехала на бок, а волосы разметались, она фыркала, но Себастьян ничего красивее в своей жизни не видел.

Она сняла шляпку, отбросила волосы назад, и снова ее надела.

– Замечательная гонка!

С усилием Себастьян взял свое тело под контроль, заставив себя мягко ответить.

– Да. Хотя я подозреваю, что нам не следовало скакать галопом.

Она снова рассмеялась.

– Ах, но здесь нас никто не увидит.

Это напомнило ему. Он снова посмотрел туда, откуда они прискакали. Да, Джеймс, лакей-грум, упрямо следовал за ними.

Она посмотрела туда же, куда и он, и снова расхохоталась.

– Бедняга Джеймс, он снова получил самую медленную улитку в истории. Он смертельно обидел паренька в конюшне несколько недель назад, и теперь ему все время седлают наихудшую лошадь, – она улыбнулась, и кротко добавила. – А я всегда получаю лучшую.

Себастьян без труда в это поверил.

Она глубоко вздохнула.

– Разве тут не замечательно пахнет, так свежо и чисто после дождя?

– Да. Давайте поскачем к вашему груму? – Себастьян неясно представлял себе, как присутствие грума спасет его от поступка, о котором он потом пожалеет.

Она решительно покачала головой, и перышко на шляпке заплясало у ее щеки.

– Нет, Джеймс со временем нагонит нас. Давайте поедем в этом направлении, к озеру. Я бы хотела посмотреть, не вылупились ли еще утята. Вчера мы видели три коричнево-золотых прелестных комочка. Если есть еще, я подумала, что мы могли бы утром привести ваших сестер сюда, а не в Грин-парк. Так радостно наблюдать за только вылупившимися утятами.

Себастьян не привык к подобной доброте. Его сестры были, – или должны были бы быть, – чужими ей. Никаких родственных связей. Он ей прямо сказал, что ухаживает за леди Элинор. Он привык к бесплатной жестокости, и знал, как себя при этом вести. А бескорыстная доброта – это что-то новенькое.

Они поехали шагом к пруду. Солнце уже поднялось, грея и возбуждая ароматы мокрой земли. Вдалеке начал просыпаться город. Через некоторое время он осознал, что они едут в молчании. Посмотрел на нее. Ее лицо было ясным.

– Я рад, что на сей раз, вы скачете на лошади, как следует.

Она, забавляясь, посмотрела на него.

– Вы меня провоцируете?

– Нет, нет, – поспешно заверил он. – Я просто испытываю облегчение, вот и все. Слишком сложно беседовать с тем, кто скачет на лошади вниз головой.

Она странно посмотрела на него.

– Ой, а это является проблемой? – поинтересовалась она, а потом захихикала. – Простите, – задыхаясь, сказала она. – Но мне ваши слова показались очень забавными.

Он требовательно посмотрел на нее, ожидая объяснений. Она сменила тему.

– Я с нетерпением ожидаю визита в сиротский приют... – заведение на Тотхилл Филдс. Леди Элинор пригласила нас с сестрой. Вы знали об этом?

– Да, она мне сообщила, – спокойно ответил он. – А теперь, не хотите ли вы мне сообщить, почему вы только что смеялись?

Похвально пытаясь остаться серьезной, она ответила.

– Вы известны вовсе не из-за вашего умения вести беседу и в лучшие времена.

Себастьян ошеломленно нахмурился.

Ее глаза плясали.

– Я не танцевала с вами головой вниз.

Она его дразнила! Насмехалась над его молчаливостью! Никто никогда не дразнил его! Ему это понравилось. Он сохранил серьезность, чтобы она этого не поняла.

Она улыбнулась.

– Ох, хорошо. Вы не обиделись.

Он перестал пытаться сохранять серьезность.

– Почему вы решили стать сорвиголовой в юбке?

– Это желание сжигало меня с тех пор, как я впервые побывала в Амфитеатре Остли два года тому назад. Нас водил туда мой зять, и нам понравились наездницы. Я тут же захотела убежать и присоединиться к ним.

– Что вам помешало?

– Ох, настали такие времена. Нам всем пришлось в спешке покинуть Лондон. По семейным... обстоятельствам, – она немного помолчала. – Но я сохранила желание попробовать какие-то трюки на лошади. Я всегда обожала верховую езду, знаете ли.

– Это видно. Вы великолепная наездница. Но те трюки, которые вы исполняете, крайне опасны. Почему вы рискуете своей шеей?

– Я выросла с чувством, что меня ограждают, ограничивают, запирают... – она задрожала. – Поэтому я обожаю делать то, что не должна. Это дает мне ощущение свободы. И это не так рискованно, как вам может показаться. Те дополнительные ремешки, которые Джеймс добавил к моему седлу очень надежные. И нет ничего (ничего!) похожего на волнение от успеха, которое я испытываю, когда поднимаю что-то с земли. Я тогда не такая уж «неуклюжая Клара».

– «Неуклюжая Клара»?

Она сконфуженно ответила:

– Во многих повседневных делах я шокирующе нелепа.

Она так говорила прошлым вечером. Он подумал, что это был предлог, чтобы он смог помочь Дори поджарить булочку.

– Вы не кажетесь мне неуклюжей или нелепой.

Она ослепительно улыбнулась.

– Благодарю, но уверяю вас, что так и есть. Во всем, кроме верховой езды. Или танцев. Я только недавно научилась танцевать, так как мой дедушка запрещал музыку и танцы. И он ездил на охоту вместе с гончими, поэтому мы все обучились верховой езде.

– Значит, вы охотитесь с собаками?

Она решительно покачала головой.

– Боже мой, нет! Женщины на охоте? Миру бы пришел конец! Но по какой-то причине, он настаивал, чтобы мы ездили верхом, и делали это хорошо. Но в конце его начало раздражать то, что я, будучи неуклюжей во всем остальном, казалось, была рождена наездницей. И, естественно, это вдохновило меня ездить лучше.

– Какой бы ни была причина, вы – лучшая наездница, которую я когда-либо видел, – сказал Себастьян, думая, что заговорил, как светский щеголь, хотя говорил совершенную правду.

Она нарочито рассмеялась.

– Ясно, что вы никогда не были в Остли. Но так как верховая езда – мое единственное достижение, то я с благодарностью приму этот комплимент, сэр, и она присела в реверансе на спине лошади.

– Единственное достижение? Вы слишком скромны, я в этом уверен.

– Я вас уверяю, что это – правда. Мы малообразованны, так как мой дедушка не считал необходимым женское образование, – она уныло сморщила носик. – Я не сильна в желаемых женских навыках: мои акварели ужасны, я не играю на музыкальных инструментах, мой почерк просто шокирует, а мои вышивки – и того хуже, – прежде, чем он смог ответить, он сменила тему. – Расскажите мне, ездят ли ваши сестры верхом?

Он покачал головой.

– Пока они отказываются даже подумать об этом, хотя я подозреваю, что Касси с удовольствием поскачет верхом, – потом сухо добавил, – но она скорее взорвется, чем признает, что чего-то хочет.

Она дразняще посмотрела на него.

– Гм, это семейная черта, не так ли? А Дори, она совсем этим не интересуется?

Он все еще раздумывал над ее первым замечанием, отвечая:

– Нет, лошади ее нервируют, и я не хочу заставлять ее.

– Разумеется, нет. Нужно уговорить сделать то, чего боишься, а не заставлять. Вы хотите, чтобы я попробовала уговорить девочек брать уроки?

Он помолчал в нерешительности, хотя эта мысль ему нравилась, он не желал быть обязанным ей еще больше.

Она продолжала.

– Так Вы станете к ним еще ближе. Подумайте об удовольствии от семейных прогулок на лошадях. Но сейчас можете не решать, подумайте об этом, и дайте мне знать, – она закрыла тему, пустив лошадь рысью.

Новых утят не было, или, если они и были, то еще не вылезли из гнезда, поэтому несколько мгновений спустя, она ускакала, объяснив, что опаздывает на встречу в Грин Парке.

– Прощайте, мистер Рейн, – она протянула ему руку. – Спасибо вам за прекрасную гонку. И я также наслаждалась нашей беседой.

Себастьян наклонился, и взял ее за руку.

– С удовольствием, – он поднес ее руку в перчатке к губам и поцеловал.

И хотя это были просто перчатка и просто рука, этот поцелуй потряс его до глубины души.

***

Себастьян сидел за столом и писал письма, когда снаружи остановился кэб. Из него вышли мисс Хоуп и две его сестры. Они пришли рано. И остальных не было видно. Мисс Хоуп обнимала рукой Дори, чье лицо он не видел. Сестра цеплялась за нее. Касси выглядела подавленной. Себастьян вылетел из комнаты. Он вбежал в вестибюль как раз тогда, когда лакей открыл для них дверь.

– Что случилось? Дори? С тобой все хорошо?

Дори посмотрела на него из укрытия объятий мисс Мерридью. Ее лаза были огромными, а личико – расстроенным и все в слезах. Она не издала ни звука.

Себастьян беспомощно смотрел.

– Кто-то причинил тебе боль, сладенькая?

Внезапно, Дори отпрянула от мисс Хоуп, и бросилась через комнату в объятия Себастьяна. Безмолвно, не в состоянии ничего сказать, он поднял ее маленькое, тоненькое тело, и защищающе обнял.

С нежностью он перенес ее в гостиную, и присел с ней на мягкий, удобный диван. Она безостановочно дрожала, цепляясь за него, словно обезьянка, явно напуганная. Он крепко обнимал ее, гладя по волосам.

– Тс, малышка, теперь ты в безопасности. Я не позволю никому тебя тронуть. Вот, вот... Ты дома... в безопасности, с Касси и со мной. И мисс Хоуп.

Он почувствовал, как Касси смотрела на него, пока он говорил, и взглянул на нее над головой Дори, которая прижалась к его груди. Она нерешительно двигалась, поэтому он подозвал ее к себе, шепча Дори:

– Видишь, Касси тоже здесь. Мы все здесь. Касси, мисс Хоуп, я. Никто не причинит тебе вреда, – он посмотрел на мисс Хоуп, которая также как и Касси, нерешительно топталась. Ее щеки были мокрыми от слез.

Она знала, что для него значило то, что Дори вот так к нему подошла. Он почувствовал, как морщится, и на минуту погрузил лицо в волосы сестры, пока не взял себя в руки. Сейчас был неподходящий момент для слабости.

– Что ее расстроило? – он посмотрел на Касси и мисс Мерридью. – Лошадь?

Мисс Хоуп ответила.

– Нет, рядом не было лошадей. Только люди и коровы, а она вовсе не боится коров.

– Касси, ты знаешь, что произошло? – спросил он.

Касси расстроено пожала плечами. Маленькая защитница Дори. Он протянул ей руку, и она нерешительно подошла.

– Давай. Помоги мне держать сестру. Ей нужна вся семья, Касси, сестра и брат.

Напряженно, неловко, Касси подошла поближе, беспомощно гладя сестру по трепещущей спине. Она ужасно ругала себя, он это видел, хотя даже не знала, что напугало Дори. Его бедная, маленькая сестренка-воительница. Он обнял ее, и прижал к себе их обеих. Она позволила ему, сначала немного напряженно, а потом он почувствовал, как она расслабилась и обняла Дори, полностью прислонившись к нему.

Он закрыл глаза, и крепко держал их. Вот его две сестры, наконец, в его объятиях, как он и мечтал, как и должно было быть. Прошло одиннадцать долгих, одиноких лет с тех пор, как он держал их так, когда они были малышками...

И где-то в глубине души неуклюжий, исполненный вины пятнадцатилетний мальчишка начал излечиваться.

***

Понемногу Дори успокоилась, и девочки выскользнули из его объятий. Себастьян позвал слугу, и заказал горячий шоколад и пирожные. Девочки пошли наверх со служанкой, чтобы умыть лицо и руки.

– Я не знаю, что произошло, – сказала Хоуп, как только они ушли. Ее голос охрип от эмоций.

Мы были в Грин-парке, как обычно, в очереди за молоком, когда Дори вдруг расстроилась, и испугалась. Но я не знаю, почему.

Он беспокойно побродил у камина и повернулся.

– Вы уверены? Подумайте. Что-то должно быть.

Хоуп беспомощно покачала головой.

– Нет, ничего необычного. Ничего не было сказано или сделано, я все видела. Дори и Касси с Грейс стояли в очереди с Лили, нашей служанкой. Разговаривая и смеясь, как обычные девочки, потом внезапно Дори замерла, побелела. И прежде, чем я смогла пошевелиться она просто побежала, – прочь от Касси, от нас, просто бежала, как маленький испуганный кролик. Я побежала за ней, поймала ее, а Касси побежала за нами, и она была так напугана и расстроена, что я поймала ближайший кэб, и привезла ее домой.

Он пылко ответил.

– И за это я Вам безмерно благодарен.

Она ничего не ответила. Слов не находилось. Она видела его лицо, когда Дори подбежала к нему. И потом, когда подошла Касси.

– Касси не знает, Дори сказать не может, – он тяжело вздохнул, и сжал руку в кулак. – Хотел бы я знать, когда и как она стала немой... Что-то в этих одиннадцати годах...

Она положила свою руку на его предплечье.

– А Касси не смогла бы вам рассказать?

Он своей крупной рукой накрыл ее руки, и потом застыл, словно пронзенный чем-то.

– Она никогда не делала такого раньше, но она никогда не касалась чего-то еще, кроме моей руки. Столько всего случилось недавно, и у меня не было времени подумать об этом.

Он поднял голову; его глаза сияли надеждой.

– Касси доверяет мне больше, чем раньше. Вероятно, теперь она мне расскажет.

Она убеждающее сжала его руку, и он посмотрел на нее. Его хватка усилилась.

– Спасибо, что привели ко мне сестер, – резко сказал он, и он говорил вовсе не поездке в кэбе.

Минута тянулась бесконечно. Рука, которой он держал ее руку, казалось, жгла до самого сердца. Жар распространялся медленными, неспешными волнами, вылизывая все уголки ее тела. Она забыла, как дышать. И глубоко, прерывисто вздохнула. Его глаза потемнели, как озеро в лунном свете, глубокие, отмеченные эмоциями. Она беспомощно махнула рукой, и прислонилась к нему, а он со стоном притянул ее в свои объятия и поцеловал.

Поцелуй был пылким и сердечным, и отдавал благодарностью и повиновением. И голодом. И желанием. Она издала тихий горловой звук, и поцеловала его в ответ, вложив все свои чувства.

Не было никаких предисловий, только единение их губ, его языка с ее языком, его большого твердого тела и ее мягких округлостей. И это было все, о чем она мечтала, и даже больше.

Она потерялась в его вкусе. Он был опьянен ее вкусом. Он крепко прижал ее к стене, и накрыл ее своим телом, теряясь в поцелуе, потребности, голоде. Она крепко прижалась к нему, наслаждаясь его силой, властью, и его пылким, захватывающим, возбуждающим желанием.

Его руки блуждали по ее телу, лаская, обхватывая, возрождая трепещущие ощущения. Она погладила его по груди, по плечам. Как она могла бояться такого прекрасного тела? Она ласкала его сильную, загорелую шею, изучала замечательную колкость его подбородка, а ее пальцы погрузились в его густые темные коротко подстриженные волосы. И все это время она целовала его, его рот, его подбородок, его горло. И он целовал ее так, будто никогда не остановится, будто она была самой жизнью.

Он коснулся ее груди, и желание огненной стрелой пронзило ее, она задыхалась, выгибалась, цепляясь за его волосы.

Он поднял голову, прерывисто дыша, чувствуя тяжесть в груди. И отодвинулся.

– Простите...

Но она не собиралась это выслушивать. Прижав пальцы к его рту, она сказала:

– Мне не жаль. И никогда я не пожалею об этом, – и она попыталась сказать ему глазами то, что она не была еще готова сказать вслух, но то, что ее сердце и тело уже знали.

И он долго-долго смотрел в ее глаза, и открыл рот, чтобы заговорить, но раздался стук в дверь, и у них оставалось всего несколько мгновений, чтобы собраться прежде, чем служанка зашла, принеся горячий шоколад и пирожные.

Момент был упущен. И потом вошли девочки, готовые полакомиться шоколадом и горячими, свежими пирожными.

***

– Когда Дори была маленькой, у нее был голос, – говоря это, Себастьян наблюдал за лицом Кассандры. Это была констатация факта.

Они все сидели за столом вместе с Хоуп, хотя она и хотела уйти. Он посмотрел на нее, а Дори потянулась к ней и взяла ее за руку.

У него не осталось сомнений. Себастьян почувствовал себя благословенным, так как впервые в жизни то, что он хотел, и то, что нужно было сделать, идеально совпадало.

– Касси?

Она откусывала сладкое, рассыпчатое пирожное, и посмотрела на него с намеком на прежнюю настороженность.

– Она училась говорить?

Касси посмотрела на Дори, которая взглянула и слегка пожала плечами в ответ.

– Да, – ответила Касси.

– Нормально? – об этом следовало спросить.

Касси кивнула.

– Когда она перестала?

Касси снова посмотрела на сестру, и казалось, что снова прочла согласие у нее на лице.

– Два года назад, после того, как мэм умерла.

Себастьян выпрямился, испытывая чувство облегчения.

– Значит, она любила вдову Морган, и расстроилась, когда та умерла, так что ли?

Касси ничего не ответила, а отпила шоколад. Она не избегала его взгляда.

– Вы обе ее любили?

Касси посмотрела на сестру, потом ответила.

– Мэм была нормальной, хорошо к нам относилась. Честно, но мы знали, что мы ей не дочки. Мы пахали на нее, потому что она говорила, что мы ей обязаны.

– А работали вы где?

– В таверне.

– В какой таверне?

– «Бык и хряк», мэм владела ею. Дори и я, мы делали то, что было необходимо: застилали кровати, убирали, драили, помогали на кухне, – все, что угодно.

Она посмотрела на него:

– Последние несколько лет я помогала в баре. Но не Дори. Она оставалась в рабочих помещениях, в кухне наверху.

Все стало ясно. Касси становилась женщиной, поэтому ее поставили работать в баре. Себастьян сглотнул. Он не мог думать об этом. Она не сказала ему всего, но он знал. Надеялся, что когда-нибудь, в свое время она расскажет. Также он надеялся, что выдержит то, что она ему расскажет.

– Значит, вы не любили миссис Морган как мать. Тогда почему Дори перестала говорить после того, как она умерла?

Касси покачала головой.

– Я не знаю. Просто перестала, и все.

– В тот день, когда она умерла, или спустя несколько дней?

– В ночь, когда мэм умерла. Мэм умерла, и Дори больше не сказала ни слова.

– Но почему...

– Слушай! – Касси со стуком опустила чашку. – Ты думаешь, я не пыталась? Ты думаешь, что просто позволила своей сестре перестать говорить, и ничего не сделала, чтобы узнать почему? Она со мной не заговорит. Слова не скажет. Даже ничего не пишет! – лицо Касси исказилось. – Я знаю, что должна была помочь ей, но я не могу. Я пыталась, правда пыталась.

– Прости, милая, – он потянулся к ней через стол, и взял ее руки в свои. – Я знаю, что ты пыталась. Я знаю. Ты прекрасно присматривала за Дори.

Дори сидела, застыв, поднеся пирожное ко рту, пораженная вспышкой своей сестры. Через секунду она осторожно положила пирожное на тарелку, выскользнула из кресла, сконфуженно обняв старшую сестру.

Но она не издала ни звука и не попыталась объяснить. Что бы ни вызвало ее молчание, это навсегда останется загадкой.