Текст книги "(не)вернуть. Цена искупления (СИ)"

Автор книги: Анна Гранина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 31.

Вика

Свет бьёт в глаза мягко, но настойчиво. Эти лампы, расставленные по углам гостиной, будто изучают меня не просто снаружи, но изнутри, заглядывая и подсвечивая самую глубь моей души.

Всё здесь слишком выверено: идеальный свет, беспорядочно расставленные статуэтки и книги на полках, запах ванили и ландыша, лёгкий, почти неуловимый. В этой комнате все так как мне нравится. Но мне почему-то не хочется чтобы посторонние люди совали свой нос туда, куда им путь закрыт. Наверное, нужно было просить чтобы интервью было не в “Золотой роще”, а где-то еще.

На журнальном столике – чай, печенье, вазочка с черешней, которую Макс опять принёс вчера. Всё будто кричит: у нас всё в порядке. У нас уют, стабильность, семья. Смотрите и завидуйте!

Но мне не нравится, не пойму почему!

Я сижу на диване рядом с Максом. Между нами почти нет расстояния. Будто он подсознательно поддерживает и дает опору Непривычно что ли… Я успела отвыкнуть. Не потому что я отдаляюсь, нет. Просто пока так легче. Макс держит ладонь на колене, взгляд его спокоен, почти ледяной. Но я вижу, что пальцы напряжены, он сдерживает себя изнутри, под контролем каждая эмоция. Знаю его слишком хорошо, чтобы не заметить это.

– Итак, – улыбается Светлана, главная корреспондентка. Взгляд у неё прямой, профессиональный, чётко сфокусированный. Уверена, она не пропускает ни единого жеста, ни одного взгляда и даже взмаха ресниц. – Максим, Виктория, спасибо, что согласились принять нас в вашем доме. Начнём?

Я киваю, незаметно вздыхаю слегка пожимая пальцы левой руки мужа. Знак даю, и Макс отвечает: – Конечно.

Камеры уже включены, объективы направлены на нас. Светлана сидит напротив, рядом – оператор, звукооператор и помощница с блокнотом. Всё выглядит ненавязчиво, по-домашнему, но я чувствую, как напряглось всё внутри, как будто меня посадили под стеклянный колпак.

– Максим, ваша история – настоящая хроника восхождения: от предпринимателя малого бизнеса, бизнесмена до фигуры федерального уровня. Сейчас вы находитесь на пороге большой политики. Что вы считаете ключевым в этом пути? Какие качества вам помогли пройти такой путь?

Макс отвечает уверенно, сдержанно. О решительности, ответственности, стратегическом мышлении. О том, как важно уметь принимать сложные решения, брать удар на себя. Его голос ровный, безупречно выстроенный, как речь офицера на плацу. Светлана слушает, кивает, делает пометки.

– А вы, Виктория? – поворачивается она ко мне. – Каково это, быть рядом с таким мужчиной? Как вы находите баланс между его карьерой и вашей личной жизнью, ведь вы тоже человек амбициозный, реализованный?

Я чуть приподнимаюсь, кладу ладонь на подлокотник. Вдыхаю ровно.

– Быть рядом с сильным человеком – это вызов. Но не в том смысле, что приходится бороться за место под солнцем. Если рядом настоящий партнёр, он даёт тебе свет, а не отнимает его. Сложно, да. Но не невыносимо. Мы оба – люди с характерами, с целями, со своими страхами. И только уважение делает это возможным. Уважение и доверие.

Макс кивает, и я замечаю, как он сдерживает улыбку. В его взгляде одобрение. Или благодарность. А может, и то, и другое сразу.

Светлана делает новую паузу. Её взгляд становится чуть пристальнее:

– Ваша семья всегда была под прицелом общественного внимания. Вы известные люди. Но в последнее время ходили слухи, что в вашей семье не всё было гладко. Раздельное проживание, охлаждение отношений. Вы могли бы прояснить это?

Макс резко поворачивается ко мне, я чувствую, как он собирается вмешаться, возможно, даже прервать интервью. Но я мягко касаюсь его руки. Это движение – не просто «не надо», это знак: я справлюсь. Я сама.

– В каждой семье бывают сложности, – говорю я спокойно, чётко. – Мы не исключение. Да, у нас были разногласия. Были и периоды молчания, и время, когда нужно было побыть порознь. Мы оба живые люди, с эмоциями, у каждого своя боль и рубцы, амбиции, характер. Но то, что важно никогда не исчезало. Забота. Поддержка. И, да, любовь.

Светлана замолкает. Макс напротив – смотрит на меня с выражением, которого я давно не видела. Как будто он слышит меня не только ушами, но и сердцем.

– Мы не притворяемся, и не играем на публику, – добавляю я после короткой паузы. – Мы просто проходим путь. Не идеальный, не образцовый, но наш.

В комнате воцаряется тишина. Даже оператор замирает. Кажется, никто не ожидал, что я отвечу так. Не обороняясь, не оправдываясь. Просто по-человечески.

Светлана быстро переключается: – Спасибо за искренность. Тогда позвольте спросить ещё: вы сейчас на позднем сроке беременности. Это видно. Планируете ли вы делиться с общественностью деталями? Пол, имя, примерная дата рождения?

Я улыбаюсь. Вежливо, но холодно. Чуть-чуть отстраняясь:

– Мы действительно ждём ребёнка. Это наш общий подарок судьбы, и мы счастливы. Но, как вы правильно заметили, беременность – это личный, очень интимный период. Всё, что касается пола, имени, даты останется между нами. Мы приняли решение не делиться этим публично. Надеемся на понимание.

Светлана слегка наклоняет голову, почти с уважением.

– Безусловно. Я обязана была спросить. Но полностью уважаю ваше решение.

Я киваю. Макс продолжает держать мою ладонь. Его пальцы теперь не сжаты. Они тёплые. Надёжные.

Следуют ещё вопросы – о будущем, о благотворительности, о детских программах, которые мы собираемся запустить. Про форум молодых предпринимателей, где Макс будет выступать через два дня. Он рассказывает об этом спокойно, но я вижу, что уже прокручивает в голове речь, реплики, акценты. Он всегда работает на несколько шагов вперёд.

Когда камеры выключают, съёмочная группа встаёт, начинается суета – сворачивают оборудование, приглушают свет. Я поднимаюсь, чувствуя лёгкую слабость в ногах, но не от усталости, а от внутреннего напряжения, которое теперь отступает, как после долгой борьбы с ветром.

Я выхожу на веранду, чтобы вдохнуть прохладного воздуха. Закат золотит деревья, воздух пахнет весной и свободой. И я чувствую, что сделала сегодня что-то важное. Не только для страниц глянца. Для себя. А может и не только…

Макс выходит следом. Несколько секунд он просто стоит рядом. Потом говорит:

– Ты справилась… чертовски хорошо. И не дала мне даже шанса жестко ответить. Укротительница моя.

Я оборачиваюсь к нему, и на губах появляется лёгкая, спокойная улыбка.

– Я просто не позволила им тронуть то, чего нельзя. И ответила так, чтобы ни у кого не было вопросов к нам.

Он молчит. Но смотрит на меня с таким выражением, будто заново узнаёт. Заново вспоминает. А может, просто признаёт, что мы всё ещё вместе. Несмотря ни на что.

Глава 32.

Вика.

Мне хочется, чтобы Макс меня обнял.

Может быть, это остаточное напряжение после интервью. А может, моя беременность так действует – всё острее, всё ранимее, будто эмоции внутри не просто бурлят, а взрываются. И в этой волне я внезапно понимаю, что мне не хватает... его. Тепла. Надёжности. Просто ощущения, что он рядом не как отец моих детей, не как человек с железной волей и миллионами планов, а как мужчина, которого я люблю. И которого, несмотря ни на что, не переставала ждать.

Я стою у перил на веранде. Вечер мягко опускается на сад, красит небо в сиренево-золотистые переливы. Воздух пахнет влагой и чем-то хвойным. За стеклянной дверью дом, наполненный светом и жизнью. Но внутри меня тишина. Такая, от которой немного щемит сердце.

Макс стоит в метре от меня. Рядом. Всего в метре. И этого будто достаточно, чтобы чувствовать жар его тела, слышать, как он дышит, как слегка поскрипывает пол под его тяжёлой поступью. Но не достаточно, чтобы... расслабиться.

Я скольжу по нему взглядом. Он смотрит в сад, но чувствую: каждую секунду на чеку. В напряжённой готовности отреагировать, подхватить, защитить. Его правая рука чуть дрожит – еле заметно. Он, как и я, вымотан. И, возможно, сейчас тоже хочет одного – прикоснуться.

Но он не делает этого. И я не прошу.

– Ты замолчала, – говорит он тихо, не глядя. – Обычно ты молчишь, когда устала. Или когда что-то чувствуешь и думаешь.

Я улыбаюсь, уголками губ. Не оборачиваясь.

– Ты хорошо меня знаешь, Макс. – Шепчу в ответ.

– Я же всегда наблюдаю, – отвечает он. – Только раньше ты не боялась, когда я смотрел. Не отводила глаза.

– Я и сейчас не боюсь, – медленно выдыхаю я. – Просто иногда слишком много всего, чтобы выдержать даже взгляд.

Он делает шаг ближе. Не дотрагивается. Просто стоит рядом, чуть ближе, чем секунду назад.

– Ты сегодня была сильной, – говорит он. – Удивительно сильной. Я горжусь тобой, Птичка.

Я моргаю. Внутри что-то отзывается, дрожит.

– А я… – мой голос вдруг срывается. Я делаю вдох, собираясь. – Я устала быть сильной, Макс. Иногда мне просто хочется, чтобы меня кто-то обнял. Без слов. Без... Просто… обнял.

Молчание. Звенящее. Как будто в нём вибрирует что-то между нами: нити, которые не оборвались, несмотря на всё. Они в канаты превращаются крепкие, с каждым днем они все толще и прочнее.

И вдруг – тепло. Его руки аккуратно, бережно обнимают меня. Он прижимает меня к себе, медленно, словно боится, что я могу испугаться, отпрянуть. Я не отталкиваю. Принимаю и выдыхаю еле заметно.

Я зарываюсь лицом в его грудь. Его рубашка пахнет смесью его запаха и чем-то древесным. И я вдруг понимаю – мне этого не хватало. Его запаха. Его гулко стучащего сердца под ладонью. Его молчания, в котором не надо ничего объяснять.

– Я скучаю по тебе, – шепчет он мне в макушку. – До боли. Особенно здесь. Под одной крышей. Знать, что ты рядом, видеть, как ты проходишь мимо. И не иметь права коснуться… Вика, это ад.

Я молчу. Но сильнее прижимаюсь. Руками его обнимаю. Хватаюсь за него как за единственную опору в жизни. Едва слезы сдержать могу. Они без спроса подкатывают к глазам.

– Я жду, – продолжает он. Его голос чуть хриплый, как от долгого молчания или от слишком яркого чувства. – Когда ты будешь готова. Я не буду на тебя давить. Никогда. Мне важнее, чтобы ты просто была. А когда ты захочешь, скажи одно слово. Только одно. И я буду рядом. Как раньше. Ближе, чем раньше.

Моё сердце стучит в унисон с его. Словно оно узнало это биение. Принимает. Мы как сиаские близнецы. Не можем друг без друга. Наши души тоскуют…

– А если я всё испорчу? – спрашиваю я едва слышно.

Он отстраняется ровно настолько, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Тогда мы вместе всё и исправим. Вика, я совершил много ошибок. Я их осознал. И я знаю: лучше быть рядом с тобой с тысячей попыток всё наладить, чем быть без тебя с ощущением, что потерял навсегда.

Слёзы выступают на глазах, но я не плачу. Просто дышу рядом с ним.

– Я не готова пока к «навсегда», Макс, – говорю честно. – Но я готова пробовать.

Он улыбается своей настоящей, тёплой, редкой улыбкой, которую видела только я.

– Этого достаточно.

Мы стоим на веранде, и ночь уже накрывает сад. Свет в доме ещё горит. А внутри меня – тоже. Как лампа, которую кто-то наконец зажёг.

Я не знаю, куда мы идём. Но я знаю: мы идём. Вдвоём.

И вот так… стоя в его объятиях… мой беременный мозг понимает: “Поцелуя хочу”

Хорошая отмазка, да? Когда беременностью можно все свои хотелки оправдать… И нет что бы озвучить все словами, я опять упрямо молчу, мне хочется чтобы он сам до этого додумался.

Парадокс…

Глава 33.

Макс.

Я держу её в объятиях и чувствую, как отпускает. Медленно. Не сразу. Не полностью. Но отпускает. Грудь уже не сдавливает так, как раньше, когда любой коннект между нами был тяжёлым, как чугунная неподъемная плита. Сейчас все не так. Тепло от жены переходит на меня – будто кто-то включил внутри лампу. Маленькую, с очень тусклым, еле освещающим светом, но живую. И я жадно греюсь возле этого света.

Её волосы пахнут как всегда – моей Викой. Смесь чистоты, кожи, чего-то травяного, невидимого, но такого родного. Она прижимается крепче, пальцы цепляются за мою рубашку. И это, чёрт возьми, сводит с ума. Я как мальчишка сопливый радуюсь, что девочка, которая мне нравится давно, обратила на меня внимание.

В сорок лет это вообще нормально? Вот так… Я словно голодный хищник не могу насытиться теми крохами тепла, что дарит эта женщина. Язык не поворачивается сказать – бывшая жена. Мне похер, что там в документах. Она моя жена и точка!

Я наклоняюсь и целую её в висок. Осторожно. Нежно. Потом – в щёку. И, наконец, губы находят губы. Она не отстраняется. Наоборот – приоткрывает рот, словно ждала. Целую медленно, почти благоговейно. С таким чувством, будто первый раз ее касаюсь. Глубоко. Проникновенно. Так, как только один-единственный человек может целовать другого. Того, без кого жить не может.

Я скучал. Дико. До ломоты. До злости. До того, что порой по ночам выл внутри себя, как зверь. Всё было: ярость, бессилие, тоска. А сейчас – как будто душу гладят изнутри. И я боюсь дышать, чтобы не спугнуть этот миг.

Она смотрит на меня снизу вверх, глаза блестят от чего-то невысказанного. Я подхватываю её на руки. Легко. Как в тот самый вечер, когда только начал за ней ухаживать. Она не говорит ни слова. Только кладёт голову мне на плечо, а рука скользит к моему сердцу.

Тук-тук… тук-тук.

Проходим по коридору. Дом тихий. Только лампы в нишах горят мягким светом. Всё здесь – для неё. А значит – для нас.

На повороте к лестнице встречаем акушерку. Невысокая женщина с мягкими чертами, в тёплом свитере и белых тапочках. Она замирает, глядя на нас: я с Викторией на руках, полуобняв её, прижав к груди.

– Простите, – шепчет она и, опустив взгляд, исчезает за дверью. Тихо, боясь нарушить наш хрупкий мир.

Я иду дальше. Поднимаюсь в её спальню. Там тепло. Мягкий свет торшера на прикроватной тумбочке, плед, приоткрытая книга, чашка с недопитым чаем, розетка с ее любимым вишневым вареньем.

Я укладываю её на постель. Жена тянется ко мне, будто боится, что уйду, обнимает за шею, и я ложусь рядом. Пальцы скользят по её щеке, по ключице, по животику, и весь мир сужается до этого хрупкого момента. Она дочу мою носит. Принцессу мою. И я готов ее до конца дней своих благодарить за ту ночь после развода. Ночь нам Надежду подарила.

Вика молчит. Но не отстранённо, наоборот. Это молчание, в котором согласие. В котором принятие. Её глаза мне в душу смотрят, ждет… ресницы дрожат. Я наклоняюсь, целую тонкую шею, плечико, опять прижимаю ладонь к животу и замираю. Меня так ломало от бесконечно сильного желания трогать его. Там наша дочь. Маленькое чудо, которое растёт в ней. И я ничего не хочу больше, чем быть рядом каждую секунду.

Рука скользит ниже, я уже не думаю, я просто плаваю в ощущениях. Её запах, её тепло, её дыхание. Моя ладонь на её бедре, и мне уже тяжело сдерживаться. Полгода. Больше. Ни прикосновений, ни разрядки. Только работа, сигареты, злость и бесконечная агония…

Член – как железный. Давит, тянет, пульсирует в штанах. Мне чертовски хочется её взять. До боли. До безумия. Но я не двигаюсь. Потому что знаю: пока нельзя.

– Когда у тебя в последний раз был секс? – вдруг спрашивает жена, тихо, будто между делом.

Я усмехаюсь, даже не открывая глаз.Ну что ты моя маленькая дрожишь? Я, блять, даже дрочить не мог. Не то что на других баба смотреть. Прижимаюсь к ней ближе, губами к уху. Тяну ее аромат.

– Тогда же, когда и у тебя. – Целую в висок. – Я не хочу других, Вика. Только тебя.

Она не отвечает. Слышу только вздох легкий. Гладит меня по щеке, потом по затылку. А я котом бездомным трусь и купаюсь в ее объятиях.

Я укрываю её пледом, целую в губы – коротко, но сдержанно. Как будто ставлю точку. Или запятую. Я не тороплю. Я подожду.

Потом ложусь рядом. Чувствую, что меня не отправят восвояси. Моя рука вновь ложится ей на живот. В нём то, что мы создали вместе. И пусть в агонии и сильной боли. Но…

– Спасибо, что ты рядом, – шепчу.

Она только дышит, ровно.

– Я люблю тебя, моя Птичка.

Глава 34.

Макс

– …и знаете, – говорю я, глядя в зал, залитый светом, – в бизнесе главное – не деньги. И не блестящие идеи. Не громкие лозунги. Главное – это люди. Те, кто рядом. Те, на кого можешь положиться, когда штормит. Кто держит с тобой строй, когда ветер сносит всё к чёрту. Если ты не доверяешь своей команде – ты не капитан. Ты просто одиночка. А одиночки тонут быстро.

Зал отвечает лёгким шумом, кто-то улыбается, кто-то кивает, кто-то делает пометки в планшете. Прожекторы бьют в лицо, будто прожигают как рентген. Я на сцене. Передо мной сотни молодых лиц: чистых, полных амбиций, дерзких. В их глазах то же голодное стремление к победе, которое когда-то жгло изнутри и меня. И давало силы и желание рвать свое место под солнцем.

– Сегодня, – продолжаю спокойно, – я сознательно отхожу от дел. Управление компанией почти полностью перешло в руки моего сына. Ему двадцать один. Но он уже принимает решения, от которых зависит многое: сделки, репутации, доходы. Сотни рабочих. Он ошибается. Конечно. Но главное – он не боится брать на себя ответственность. Он в деле. Он растёт. И я горжусь им.

Аплодисменты. Искренние. Я слегка киваю, благодарю взглядом. Спокойно делаю шаг назад, давая понять, что готов к вопросам.

– Максим Сергеевич, – обращается ведущий, парень лет тридцати, подтянутый, уверенный, с цепким взглядом. – Можно ещё пару вопросов? Коротко.

– Разумеется.

– Какой момент в бизнесе был для вас самым трудным?

Я усмехаюсь. Вопрос классический. Отвечаю без паузы:

– Пожалуй, тот, когда понял, что больше не могу держать всё под полным контролем. Когда пришлось доверять другим. Делегировать. Признавать, что ты не бог. Это ломает. Особенно, если ты привык тянуть всё сам. Но в этом и был рост. Доверие важный пункт.

– А сейчас вы кто? Бизнесмен? Политик? Инвестор?

– Сейчас я – человек, который готовит законопроект, способный изменить инвестиционную реальность. И одновременно я – отец, муж, предприниматель, партнёр. Всё вместе. Да, фокус сместился в сторону политики. Но бизнес остаётся в моей жизни ключевым звеном. Просто теперь – с другой высоты. Теперь я могу себе позволить просто наблюдать и заниматься тем, что мне интересно сейчас.

Снова аплодисменты. Но я уже слышу их как сквозь вату. Что-то в воздухе меняется. Едва ощутимо, но чётко. Чужой ритм пробивается сквозь общий порядок.

Я замечаю помощника. Он стоит сбоку, у прохода, напротив сцены. Лицо белое, вытянутое, губы сжаты. Взгляд, как у человека, который увидел какой-то бздец. Он двигается к сцене, протискиваясь сквозь ряды, но ни на секунду не сводит с меня глаз.

Я понимаю. Что-то случилось.

Подаю знак ведущему, коротко извиняюсь перед залом. Он, к счастью, человек опытный – мгновенно считывает сигнал, подхватывает микрофон, заполняет паузу. Я спускаюсь вниз, шагаю быстро, почти не слыша собственных шагов.

Помощник ждёт в кулуарах.

– Говори, – голос у меня низкий, спокойный, но внутри уже поднимается волна.

– Соседний коттедж в «Золотой роще». Сильный пожар. Только что поступил сигнал. Охрана не выходит на связь. Камеры – тишина. Система вырублена. Всё. Полностью.

– Камеры?.. – я сжимаю кулаки. – Что значит – вырублены?

– Последняя фиксация – в пятнадцать двадцать две. Секунда в секунду. Дальше чёрный экран. Как будто кто-то перерезал сеть. Ни одного сигнала. Денис и Артём уже выехали. Связь с ними есть, но пока не добрались.

Я вытаскиваю телефон, пальцы словно затекли. Гудки. Один. Второй. Третий.

– Давай же… Птичка, ответь…

Четвёртый.

Пятый.

Молчание.

Меня бросает в жар, потом в холод. Всё внутри как сжатая пружина. Я набираю номер акушерки. Жду. Каждый гудок словно вечность.

Раз.

Два.

Глава 35.

Макс.

Я резко торможу перед домом и, не глуша мотор, выскакиваю из машины. Запах гари и горелого пластика сразу забивает лёгкие. В соседнем коттедже, который ещё утром выглядел мирным и спокойным, сейчас царит хаос. Стены почерневшие, из разбитых окон клубами валит дым. Суетятся пожарные, спасатели перекрикиваются, то тут, то там сверкают красные и синие проблесковые маячки, будто кто-то устроил жуткое представление. Вокруг полно других строений и они отбивают их, проливая стены и землю.

Сердце забивается в бешеном ритме, в груди огонь, горло сжимает невыносимым комком. Я бегу к своему дому, и он кажется мне неестественно тихим и чужим, будто он стал частью этой безумной картины. Открываю дверь рывком, врываюсь внутрь.

– Вика! Вика, где ты? – голос мой звучит глухо, отчаянно, эхом отдаваясь в пустом пространстве дома. – Птичка, ответь!

Тишина. Абсолютная, жуткая. Такая тишина, которая бьёт прямо по нервам, заставляя сердце колотиться быстрее.

– Вика! – кричу я снова, голос срывается в хрип, крик превращается в мольбу. – Любимая! Елена! – зову акушерку, – Кто-нибудь, отзовитесь!

Пробегаю по первому этажу, заглядывая в гостиную, в кухню. Пусто. Поднимаюсь наверх, по лестнице, перескакивая через ступеньки, чувствуя, как от адреналина немеют ноги.

Её спальня пуста. Кровать аккуратно заправлена, будто и не было здесь недавно той нежности, того тепла, что мы успели вернуть друг другу. Сжимаю кулаки, выдыхаю, глаза жжёт бессильная злость. В гостевую забегаю, я тут обитал, может она здесь и мирно сладко спит? Мелькает надежда в голове, будто пытаясь зацепиться за последние ниточки. Но здравый смысл и разум конечно орут о другом.

Я выхожу обратно на лестничную площадку, сердце бьётся о рёбра, отчаяние и паника смешиваются в груди.

– Вика! – уже шёпотом, сорванным голосом повторяю я, как заклинание. – Ну отзовись же…

Ничего.

Захожу в детскую зачем-то. Там пусто, игрушки, ещё ни разу не тронутые детскими ручками, безжизненно смотрят на меня со своих мест. Стопки одежду на комоде, утюг и гладильная доска рядом. На кресле платьице кружевное крохотное… В голове мечутся картины, одна страшнее другой, перед глазами проносится весь ужас последнего времени, и сердце сжимает так, что становится трудно дышать.

Стук входной двери заставляет меня вздрогнуть. Я бегом спускаюсь вниз. В холле стоят Артём и Денис – оба бледные, напряжённые до предела, смотрят на меня с тяжелой усталостью в глазах.

– Что за пиздзец и беспредел? Вика моя где?– голос мой звучит резко, почти грубо.

Артём делает шаг вперёд. Лицо его суровое, как гранит.

– Нет ее и акушерки. – подает голос Артем.

– Где охрана? Почему никто не отвечает?

Он переглядывается с Денисом, и тот, тяжело вздохнув, говорит то что я блядь слышать не готов:

– Один охранник мёртв. Второй серьёзно ранен. Сработали грамотно, дерзко, с центрального входа. Они вошли, нейтрализовали охрану, но выводили Вику и акушерку другим путём. Вытащили через задний двор, увезли на машине скорой помощи.

Слова врезаются в меня, словно удары кувалды. С каждой секундой отчаяние, бессилие и гнев переполняют меня, смешиваются в невыносимый коктейль эмоций. Я сжимаю кулаки так сильно, что пальцы хрустеть начинают.

– Что с раненным охранником? Он что-то успел сказать?

Денис мрачно качает головой:

– Пока не может говорить. Его в больницу увезли, состояние тяжёлое. В себя не приходит. Его по голове приложили и порезан сильно.

В груди что-то рвётся, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не разнести всё вокруг. Мой дом, моё убежище оказалось беззащитным. Моя женщина, мой ребёнок – в руках тех, кто явно не знает границ. Я готов убивать за одно лишь касание к ней.

Суки!

– Что с пожаром? – спрашиваю резко, пытаясь собраться с мыслями. – Поджог?

– Определённо, – кивает Артём, – отвлекающий манёвр. Пока все силы были брошены туда, они спокойно сделали своё дело. Времени не потеряли зря.

Я на секунду закрываю глаза. Внутри холодная ярость сменяется страхом за неё, за малышку. Мысли крутятся в голове бешеным вихрем: кто, зачем, почему? Кто посмел? Что блядь за беспредел?! Но это сейчас неважно. Главное – найти её. Немедленно. Вернуть. Живую и здоровую. Любой ценой.

– Телефон? – спрашиваю почти на автомате, не надеясь на удачу.

– Оба телефона отключены. Сигналов нет, – тихо отвечает Денис.

Внутри меня становится смертельно тихо, как после взрыва. В ушах звенит. Грудь сводит судорогой.

– Я должен её найти. Вы слышите? Сейчас же! – мой голос дрожит от едва сдерживаемой ярости и бессилия.

Денис и Артём смотрят на меня, словно ждут дальнейших указаний. Я набираю снова номер Вики – гудки, которые сводят с ума. Тишина. Набираю номер акушерки. Гудки вновь прерываются коротким автоматическим сообщением – абонент недоступен.Нахера это делаю опять?

Я чувствую, как земля уходит из-под ног. Всё, что имело смысл – исчезает в этом вакууме. Мне хочется орать, ломать, разносить всё вокруг, но я понимаю – это бесполезно. Нужно действовать, искать, находить.

– Подключите всех, кого можно, – говорю я, и голос мой становится стальным, ледяным. – Всех до единого. Пусть перевернут город, область, страну. Но они должны быть найдены сегодня же. Черному звони, Ден. Скажи, что он мне нужен.

Артём и Денис одновременно кивают. Оба понимают, что теперь правила игры изменились окончательно.

Я прибегаю к помощи того, кого в суе называть нельзя. Есть у меня такой должник. Теперь его очередь меня выручать. Он из под земли достанет.

Я остаюсь стоять посреди пустого холла. Дом снова превращается в холодную, неживую коробку. Без Вики, он больше ничего не значит.

Внутри гремит только одно слово: найду.