Текст книги "(не)вернуть. Цена искупления (СИ)"

Автор книги: Анна Гранина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

(не)вернуть. Цена искупления

Глава 1.

Вика.

Москва встречает меня серым небом и прохладным воздухом, пропитанным знакомыми запахами. Аэропорт шумит, суетится вокруг, но я иду по нему как в тумане. Никто не встречает, никто не ждёт. И это правильно. Я вернулась одна, как и уезжала.

Выхожу на стоянку такси, оглядываюсь. Москва – мой дом, но сейчас она кажется чужой, как будто я никогда здесь не жила. Вдохнув поглубже, подхожу к первому свободному водителю.

– Куда едем? – спрашивает мужчина лет сорока, бросая взгляд на мой живот.

– Кутузовский проспект, – отвечаю я.

Он кивает, помогает загрузить чемоданы.

Машина плавно выезжает с парковки. Я смотрю в окно, вглядываюсь в улицы, которые знаю наизусть. Прошло полгода. Полгода, которые перевернули мою жизнь.

– Вам помочь с чемоданами до квартиры? – вдруг спрашивает таксист, когда мы подъезжаем к нужному дому. – Вам одной тяжело будет.

Я смотрю на него, потом на чемоданы. Честно говоря, я не подумала об этом.

– Если вам не сложно…

– Конечно, помогу.

Он берёт оба чемодана, заносит их в подъезд, поднимает на лифте, ставит перед дверью квартиры. Я достаю ключи, открываю дверь.

– Спасибо вам, – говорю искренне, протягивая ему купюру.

– Да не за что. Берегите себя, – кивает он и уходит.

Я вхожу в квартиру, закрываю за собой дверь, ставлю ладонь на живот. Здесь ничего не изменилось. Те же стены, те же книги на полке. Дом. Но я чувствую себя чужой.

Спать не хочется. Тело гудит от перелёта, но голова работает. Надо ехать к Оле.

Больница пахнет антисептиком и лекарствами. Я захожу в палату, и Оля, увидев меня, буквально замирает.

– Ни хрена себе! – выдыхает она, таращась на мой живот. – Ты… ты что, беременна?!

Я закатываю глаза.

– Нет, просто решила протестировать подушку под одеждой.

– Вика! – Она хлопает себя по лбу, потом взмахивает руками. – Это что за приколы? Почему я узнаю об этом вот так?!

Я улыбаюсь, сажусь рядом.

– Ну… сюрприз?

Оля ещё пару секунд шокированно смотрит, потом закатывает глаза.

– Сюрприз?! Вика, это же… седьмой месяц? Ты… ты вообще в своём уме? Лететь на таком сроке! Почему ты мне не сказала?!

Я вздыхаю.

– Потому что ты бы отреагировала вот так.

– А как мне ещё реагировать?! – Оля обхватывает голову руками, смотрит на меня в упор. – Ты беременна. Ты летала через полмира одна. Ты… ты вообще думала, что могло пойти не так?

– Оля…

– Нет, ты скажи мне честно! Что у тебя в голове творится?!

Я смотрю на неё, чуть улыбаюсь.

– Всё будет хорошо.

Она фыркает, качает головой.

– Ой, ну конечно, скажи ещё «я справлюсь», и я тебя точно ударю.

Я смеюсь, но потом замолкаю, смотрю в окно.

– Оль, я действительно справлюсь. Я просто не могла не прилететь. Ателье, ты… всё это не могло ждать.

Она смотрит на меня долго, потом фыркает.

– Ну да, конечно. Ты ж у нас героиня. Только героиням иногда надо, чтоб рядом был кто-то, кто поймает, если они споткнутся.

Я знаю, что она права. Но сейчас… я просто не могу.

– Дай мне немного времени, ладно?

Оля смотрит на меня долго, потом вздыхает.

– Ладно. Но учти, я буду тебя терроризировать, пока ты тут.

– Ну хоть что-то стабильное, – усмехаюсь я.

Оля усмехается в ответ, но я вижу, что за этой улыбкой скрывается беспокойство.

– А что, может, мне тоже за вторым пойти? – вдруг заявляет она, сложив руки на груди. – Какие наши годы, а? Ты-то уже разродилась на второй круг, так почему мне не рискнуть?

Я фыркаю, качая головой.

– Ну да, давай, поддержи меня в этом безумии, чтоб вместе мучиться.

Оля закатывает глаза.

– Так и знала, что ты меня не поддержишь. Вот найду себе кого-нибудь с красивыми генами и рожу, назло тебе.

Мы обе смеёмся, но за этой лёгкостью я вижу, как её взгляд меняется, становится мягче.

– А если серьёзно… – Оля смотрит на меня долгим взглядом. – Вика, ну ты вообще в своём уме? Прилететь на таком сроке! Ты же не девочка уже, у тебя перелёты должны быть под запретом!

– Ещё не запретили, – улыбаюсь я.

– Ну, а если бы запретили? Ты вообще думала об этом?

Я вздыхаю, трогаю свой живот.

– Думала, Оль. Но мне нужно было приехать. Тут… проблемы, и ты не можешь ими заниматься.

– Проблемы, проблемы, проблемы… – бурчит Оля, качая головой. – А ты, мать будущего ребёнка, вообще как?

Я молчу.

– Ты счастлива?

Я смотрю в окно.

– Очень. – Кладу руку на живот.

Она кивает.

– Хороший ответ.

Мы молчим, и вдруг она резко меняется в лице, щурится и смотрит прямо в глаза.

– А он знает?

Я замираю, встречаюсь с её взглядом.

И медленно качаю головой. Отрицательно.

Глава 2.

Вика.

Полгода. Полгода я была вдали от всего, что связывало меня с этим местом. Полгода пыталась забыть. Но оказалось, что у прошлого долгая память, и оно умеет ждать.

Я выдыхаю, отворачиваюсь от окна и иду собираться. Сегодня нужно решить всё с ателье.

Когда машина подвозит меня к зданию, я ещё не знаю, что меня ждёт.

Я захожу внутрь, и сотрудники, увидев меня, явно удивлены. Кто-то переглядывается, кто-то улыбается, кто-то отводит взгляд – видимо, новости о моём приезде не дошли до всех.

– Виктория Андреевна? – несётся навстречу Лена, моя ведущая портная. – Вы… вы вернулись?

– Да, – киваю я.

– Как же хорошо, – выдыхает она. – У нас тут полный бардак, Оля из больницы только по телефону может помогать, а эти проверки…

– Я знаю, – киваю я. – Давай позже обсудим всё подробно.

Я прохожу в кабинет. Всё здесь кажется таким знакомым – воздух пахнет тканями, кофейными зёрнами, чем-то родным. Я прохожу ладонью по столу, сажусь в кресло и закрываю глаза на секунду.

Как же я соскучилась.

Потом я принимаюсь за дела. Просматриваю отчёты, бумаги, вникаю в ситуацию. Ателье пока держится, но давление на бизнес явно растёт. Я делаю пометки, разбираю документы, звоню Оле.

– Ну как там у вас? – спрашивает она.

– Мы разберёмся.

– Ты сейчас как мать Тереза звучишь, – хмыкает она. – Ладно, посмотрим, что скажешь через пару дней.

Мы разговариваем ещё немного, и я понимаю, что работать снова – даже приятно. Как будто я вернула себе что-то важное.

Когда заканчиваю с документами, замечаю время. Уже вечер. Пора ехать.

Я выхожу из ателье.

И чувствую его взгляд. Это чувство и ощущения ни с чем не спутать. Никогда

Я замираю.

Максим.

Он стоит у входа. Высокий, в тёмном костюме, с руками в карманах, с тем самым выражением лица, которое выдаёт слишком много эмоций под маской абсолютного контроля.

Наши взгляды встречаются.

Я даже не могу сделать шаг.

Шесть месяцев. Я не видела его шесть месяцев.

Максим медленно идёт ко мне.

Я чувствую, как внутри что-то сжимается.

Когда он оказывается рядом, его взгляд невольно скользит вниз – туда, где под пальто скрывается округлый живот.

Я вижу, как в его глазах вспыхивает осознание.

Но он ничего не говорит.

– Ты вернулась, – произносит он медленно, будто боится, что я исчезну, если скажет это слишком резко.

– Да, – отвечаю я.

– Почему?

– Проблемы с ателье.

– Вот так просто?

Я напрягаюсь.

– Это мой бизнес, Макс. Мне пришлось вернуться.

Он молчит. Глаза у него тёмные, слишком внимательные, слишком много в них вопросов, но он сдерживается.

– Ты собиралась мне сказать?

Я отвожу взгляд.

– Нет.

Он сжимает челюсти.

Тишина повисает между нами тяжёлая, давящая.

Но я не успеваю ничего добавить, потому что рядом раздаётся громкий голос:

– Виктория Андреевна! Можно пару вопросов?

Я вздрагиваю.

Разворачиваюсь и вижу журналистов.

Чёрт.

Я не была готова.

Они тут же окружают нас, подсовывая микрофоны.

– Виктория Андреевна, как вы относитесь к тому, что Максим Волков подался в политику?

– Почему вас так долго не было видно?

– Вы были за границей по личным причинам?

– Правда ли, что вы развелись?

Я чувствую, как Максим напрягается рядом.

Он больше не смотрит на меня.

Теперь он смотрит на журналистов.

И этого хватает, чтобы они осеклись.

– Без комментариев, – бросает он холодно.

Но они не унимаются.

– Виктория, но вы так и не ответили! Вы поддерживаете политические амбиции господина Волкова?

Я пытаюсь собраться.

– Я…

Но Максим берёт меня за локоть.

– Мы уходим, – говорит он спокойно, но в голосе звучит сталь.

И прежде чем я успеваю возразить, он ведёт меня к машине.

Он открывает дверь, помогает мне сесть, сам обходит машину и садится за руль.

Журналисты остаются сзади.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – спрашиваю я тихо.

Он сжимает руль.

– Позже, – отвечает он.

И заводит машину.

Глава 3.

– Куда мы едем? – мой голос звучит тише, чем хотелось бы, почти теряется в шуме мотора, но в нём всё же проскальзывает осторожность, дрожащая, как тонкая нить, готовая оборваться.

Я сжимаю пальцы на коленях, чтобы скрыть, как они дрожат, и чувствую, как ребёнок внутри меня шевелится – лёгкий толчок, будто он тоже ждёт ответа.

Максим не сразу отвечает.

Его руки уверенно лежат на руле, пальцы чуть сжимают кожу обивки, взгляд сосредоточен на дороге, а челюсть напряжена так, будто он скован собственными мыслями.

Я знаю этот взгляд – он всегда появлялся, когда он сдерживал бурю внутри, когда слова застревали у него в горле, как камни.

Он молчит, и тишина между нами становится густой, тяжёлой, почти осязаемой.

– Домой, – наконец коротко бросает он, не глядя на меня, голос низкий, хриплый, как будто говорит через силу.

Грудь сдавливает от этих пяти букв. Они врезаются в меня, как осколки стекла, острые, холодные, и я задыхаюсь.

Домой.

Но где теперь этот дом?

В ту квартиру, что досталась мне после развода, я так и не переехала. Она чужая, безликая, словно чистый холст, на котором нет нас – нет его запаха, нет Роминого смеха, нет тех вечеров, когда мы были вместе.

А в той квартире, куда я вернулась два дня назад из аэропорта, наоборот – слишком много прошлого: отголоски былого, пропитанные тёплыми воспоминаниями, которые теперь обжигают, как раскалённое железо, оставляя шрамы на сердце.

А теперь он везёт меня домой. Только где это? Там, где живёт он, в его мире, который я покинула? Или там, где должна быть я, с малышом?

Я смотрю на свои руки, лежащие на животе, и чувствую, как тепло от ощущений что моя любовь там, пробивается сквозь ткань пальто. Шесть месяцев. Мой секрет, моя сила, моя слабость. И я не готова к тому, была к такой быстрой встрече с его отцом. Не сейчас. Не так.

Машина мягко скользит по вечернему городу. Свет фар выхватывает из темноты силуэты людей, витрин, домов, отблески мелькают в окнах, расплываясь в нечёткие тени.

Улицы, залитые вспышками камер всего десять минут назад, исчезли позади, и теперь мы будто вдвоём – без шума, без чужих глаз, без того хаоса, что обрушился на нас у ателье.

Журналисты, их крики, вопросы – всё это тонет в прошлом, но я всё ещё чувствую их взгляды, как иглы, впивающиеся в кожу. А теперь только он и я, и эта тишина, что давит сильнее любых слов.

Я украдкой смотрю на Макса , и сердце сжимается так, что дышать больно.

Он изменился.

Вроде бы всего шесть месяцев, но они легли на него, как десять лет, вырезали из него большую часть того Максима, которого я знала. Скулы стали острее, черты лица заострились, под глазами залегли тени, глубокие, тёмные, которые даже приглушённый свет в салоне не скрывает. Виски, которые когда-то только тронуло серебро, теперь почти полностью поседели, выдавая усталость, тяжесть, что он носит внутри. Он похудел – не так, как от тренировок, не так, как от контроля за телом. Нет. Это другая худоба – загнанная, нервная, та, что приходит от бессонных ночей, от перегруженного сознания, от пустоты, что выжигает изнутри.

Он кажется ещё жёстче, чем прежде. Его подбородок покрыт слегка небрежной щетиной – не той ухоженной, что он любил поддерживать, а дикой, колючей, как будто он забыл о себе.

И я ловлю себя на том, что вспоминаю… Как раньше могла провести по нему ладонью, ощутить шершавую теплоту кожи, как он перехватывал мою руку, целовал пальцы, когда ему не хватало слов.

Эти воспоминания врываются в меня, как ветер в открытую дверь, и я задыхаюсь от них, от этой боли, что вспыхивает в груди, горячей, невыносимой.

Теперь же я не знаю, о чём он думает. Но я знаю, что он хочет разговора.

А я не хочу. Не могу. Не сейчас, когда внутри меня всё кричит от волнения и неопределенности.

Всё это – ловушка. Пресса, его внезапное появление, теперь это. Он снова тащит меня в прошлое, в тот водоворот, из которого я вырвалась шесть месяцев назад, улетев из Москвы, чтобы спасти себя.

Я отворачиваюсь к окну, прижимаю ладонь к стеклу, холод пробирается в пальцы, но мысли продолжают крутиться, лихорадочно сталкиваясь друг с другом.

Почему он появился сегодня? Как узнал, что я вернулась?

Он всегда умел добывать информацию, но… зачем?

Что с ним было после нашего развода?

Где эта змея? Она исчезла из моей жизни, словно страшный сон, но… куда? Исчезла ли полностью? Максим не говорит о ней.

Как он вообще жил все эти месяцы?

И, наконец… Зачем, чёрт возьми, он полез в политику?

Максим Волков – человек, который всегда держался в тени, которому нужна власть, но не публичность. Теперь он – под прицелом камер, под чужими взглядами, под пристальным вниманием журналистов.

Почему?

Я чувствую, как от всех этих вопросов начинает болеть голова, как боль стучит в висках, отдаётся в затылке, и ребёнок внутри снова толкается, будто чувствует моё смятение.

Успокойся, зайка. Все будет хорошо

Но я не спрашиваю Макса ни о чем. Не хочу слышать его голос. Я его из своей головы гнала всеми способами!

Машина замедляется, плавно останавливается.

Я не двигаюсь.

Максим выходит первым, обходит машину, открывает мне дверь.

Молчит. Ждет.

Я не смотрю на него.

Не могу.

Я делаю вдох, но… когда ноги касаются земли…Каблук подворачивается. Ту же ногу, что я подвернула в Китае.

Глупо. Абсурдно. Будто кто-то сверху решил издеваться.

Я теряю равновесие, корпус резко подаётся вперёд, и в голове вспыхивает единственная мысль – чёрт, только не это!

Я беременна, мне нельзя падать, нельзя, нельзя!

Рефлекторно тянусь за дверцу, но не успеваю ухватиться, пальцы скользят по металлу.

Его руки ловят меня. Крепко. Уверенно.

Грудь прижимается к его груди, дыхание замирает, и на несколько секунд время останавливается.

Тепло его тела пробирается сквозь распахнутые полы пальто, его сильные руки держат меня так, будто я всё ещё принадлежу ему.

Я чувствую его запах – знакомый, родной, с лёгким оттенком свежести и терпкости, запах, который я знала двадцать лет, который остался в моих снах, даже когда я бежала от него.

Слишком близко.

Слишком… по-настоящему.

Он не спешит отпускать, и я чувствую, как бешено колотится моё сердце, как ребёнок внутри замирает, будто тоже ощущает эту близость.

– Осторожнее, – его голос низкий, чуть охрипший, и в нём звучит что-то, чего я не хочу слышать.

Он говорит это так, будто ему не всё равно.

Я быстро моргаю, приходя в себя, пытаюсь вырваться из этого тепла, из этой ловушки его рук.

– Отпусти, – мой голос звучит не так твёрдо, как хотелось бы, дрожит, выдаёт меня.

На секунду он замирает, и я чувствую, как его пальцы чуть сжимают мои плечи, будто он не хочет отпускать.

Но затем он отпускает.

Я резко выпрямляюсь, отстраняюсь, делаю шажок в сторону …

И тут же резкая боль вспыхивает в подвернутой ноге – пронзает от лодыжки до колена, острая, горячая, как будто кость трещит под кожей.

Я сжимаю губы, чтобы не вскрикнуть, но невольно хватаюсь за дверцу машины, дыхание сбивается, лицо искажается.

Нога пульсирует, боль отдаётся в спину, и я понимаю – она не просто подвернулась, она снова вывихнута, как тогда.

Черт, черт…

Максим не двигается, но я вижу, как его взгляд темнеет, брови сдвигаются, он замечает мою хромоту, видит, как я цепляюсь за машину, как стараюсь не показать слабость.

– В больницу поехали, – говорит он, голос твёрдый, но с ноткой тревоги.

Я качаю головой, сжимаю зубы.

– Нет, – выдавливаю я. – Не надо.

Он смотрит на меня, глаза сужаются, и вдруг шагает ближе, хватает меня за локоть.

– Садись, – говорит он, не слушая возражений.

Я пытаюсь вырваться, но он сильнее, без разрешения подхватывает меня, почти заталкивает в машину. Я падаю на сиденье, боль в ноге вспыхивает ярче.

– Максим, я сказала, нет! – кричу я, но он уже захлопывает дверь, садится за руль, заводит мотор.

– Ты что, как маленькая? – бросает он, резко, с раздражением. – Повредила ногу – значит, нужно к врачу. Гордость свою засунь поглубже, Вика.

Я задыхаюсь от гнева, от боли, от его слов, хочу сбежать, но не могу. Он снова решает за меня.

Девочки, спасибо, что шагнули вместе со мной в продолжение истории семьи Волковых. Я обещаю вам проды 4-5 раз в неделю, как всегда в районе полуночи по Мск. Будут и марафоны прод, но тут все зависит от вас и вашей активности. Комментарии всегда мотивируют! Ваша поддержка чувствуется на расстоянии. Ну, что погнали? И не забудьте прожамкать звездочки и подписаться на меня.

Глава 4.

Вика.

Я задыхаюсь от гнева, боли и этого проклятого чувства беспомощности, что сжимает горло. Нога пульсирует тупой, ноющей болью, отдаёт в лодыжку, и я проклинаю свою неуклюжесть.

Бросаю взгляд на Максима. Он молчит, только крепче сжимает руль, взгляд устремлён вперёд, но я знаю – он чувствует мой протест, мою злость, что кипит внутри, как раскалённая лава.

Я не хочу в больницу, я отлежусь дома или вызову врача сама. Не хочу его помощи. Не хочу, чтобы он снова влезал в мою жизнь, как будто имеет на это право. Но он не слушает. Никогда не слушал, когда решал, что знает лучше.

Мы подъезжаем к частной клинике, яркий свет вывески режет глаза, и я понимаю – он не шутит. Максим выходит, обходит машину, открывает мою дверь, и я пытаюсь встать сама, опираясь на дверцу. Боль пронзает ногу, как нож; я шиплю сквозь зубы, но он уже тут, его руки подхватывают меня под локти.

– Пусти, я сама, – цежу я, пытаясь вырваться, но он только крепче сжимает хватку, и в следующую секунду я уже у него на руках, прижатая к его груди, словно мне снова двадцать, а не к сорока.

– Максим, поставь меня! – почти кричу я, бью кулаком по его плечу, но он не реагирует, шагает к входу, лицо каменное, глаза тёмные от тревоги.

В приёмном покое больницы пахнет антисептиком и кофе из автомата – этот запах до боли знаком, навязчивый, как воспоминания, от которых невозможно спрятаться. Он въедается в кожу, оседает на языке, будто напоминая: ты здесь, ты снова в этом белом коридоре, полном ожидания, тревоги и чего-то недосказанного. Одни флешбеки…

Максим несёт меня через холл, не обращая внимания на мой протест, и я сдаюсь, просто закрываю глаза, чтобы не видеть любопытных взглядов медсестёр. Он кладёт меня на кушетку в кабинете, врач – пожилой мужчина с круглым усталым лицом и тёмными кругами под глазами – уже ждёт, будто его вызвали заранее.

Максим отходит к стене, сложив руки на груди, нависает надо мной, как скала, молча, не сводя с меня взгляда. Его молчание давит. Его молчание – хуже любых слов. Оно говорит всё, что он не произнёс. Оно осуждает, обвиняет, и я ощущаю его взгляд, будто он прожигает кожу.

Напряжённо сжав пальцы в кулаки, я чувствую, как они уже побелели от эмоций, что захлестывают. Нога пульсирует тупой, ноющей болью, будто внутри кто-то методично нажимает на невидимый синяк. Боль упрямо тянется вверх, отдаёт в лодыжку, в колено.

Внутри меня закипает глухая ярость – на собственную глупость, на каблуки, на это грёбаное возвращение, на всё, что с ним связано… и особенно на него.

– Ну скажи хоть что-нибудь, – хочется закричать. но я шепчу. – Обругай, посмейся, упрекни, но не молчи так.

Врач вновь появляется из-за перегородки, подходит ближе, осторожно осматривает мою ногу, пальцы мягко сжимают лодыжку, и я морщусь, боль вспыхивает ярче. Он хмурится, проводит рукой вдоль связок, проверяет подвижность

– Серьёзного повреждения нет, – произносит он, откашлявшись. – Но связки растянуты. Вам нужен покой, минимум три дня без нагрузки. Постельный режим.

Я моргаю. Несколько секунд просто смотрю на него, не понимая смысла слов.

– Что? – голос звучит тише, чем я рассчитывала.

– Никакой ходьбы. Максимум – до ванной и обратно. Вам нельзя напрягать ногу, иначе можно усугубить травму.

Никакой ходьбы.

Покой.

Постельный режим.

Это звучит, как приговор. Учитывая, как я ненавижу быть зависимой от кого-то, особенно от НЕГО.

Я уже собираюсь резко возразить, что всё это не обязательно, что у меня впереди куча дел, что я справлюсь, что я не беспомощная… Но врач вдруг бросает на меня внимательный взгляд, а затем переводит глаза на Макса. И я вижу, как на его лице появляется почти дружелюбное выражение.

– Это ваш муж?

Мой мозг делает сальто назад. Я собираюсь закричать “НЕТ”, но не успеваю, потому что ОН – этот человек, который умеет только рушить с ледяным спокойствием – произносит:

– Да.

Коротко. Ровно. Уверенно.

Как будто так и есть. Как будто он имеет право на это “да”. Как будто развод в прошлом и эти шесть месяцев порознь не случались никогда.

Я резко поворачиваю к нему голову, поражённо уставившись на него:

– Что?..

Но он даже не смотрит на меня. Его взгляд направлен куда-то мимо, он совершенно спокоен. Спокойствие этого человека – это отдельная форма пытки.

Врач кивает, совершенно не заметив, как мне перехватило дыхание.

– Отлично. Тогда пусть он и присмотрит за вами. Вам нельзя оставаться одной. Не рискуйте, особенно в вашем положении.

Я открываю рот, чтобы объяснить, что он не муж, что у нас развод, что он больше не имеет ко мне никакого отношения, но губы не слушаются. Слова застревают в горле, обида подступает к горлу, как крик, который не можешь выплеснуть.

– Я справлюсь сама, – выдавливаю я сквозь зубы. – Мне не нужен никто. Ни… он, ни кто-либо другой.

Врач лишь мягко улыбается, как улыбаются детям, когда те упрямятся, и продолжает заполнять карту, явно не принимая мои слова всерьёз.

Я поворачиваюсь к Максиму. Смотрю на него, как на врага, но он всё ещё спокоен. Стоит, будто ничего особенного не произошло. Будто это – его место. Его роль. Его право.

И вот тогда, именно в этот момент, я понимаю:

Он снова начинает выбирать за меня.

Он снова решает за всех.

И если я не остановлю его сейчас…

Он сделает это ещё раз.

И снова. И снова…

Завтра зачтем продолжение. Всех обнимаю. Ну и отличных выходных!