Текст книги "(не)вернуть. Цена искупления (СИ)"

Автор книги: Анна Гранина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9.

Макс.

Когда я хочу расслабиться и подумать – сам сажусь за руль. Сегодня водителя отпустил – не думал, что он мне понадобится.

Но… значит так было нужно.

Кровь всё ещё стучит в висках после того, как я покинул ателье. Всего одним звонком я раздавил поставщика, как мелкого таракана под ботинком.

– Завтра новая партия. Без брака. Или я закрою ваш бизнес к чёртовой матери, – бросил в трубку, не давая времени на отговорки.

На том конце – тишина и торопливое согласие. Страх – лучший аргумент в переговорах. Я повернулся к Наташе, старшей помощнице, и посмотрел прямо в глаза. Они расширяются от удивления, а руки нервно сжимают стопку бумаг. Она смотрит на меня, как на привидение. Мда, не ожидала, что я тут появлюсь.

– Теперь все вопросы решаете через меня, – произношу я ровно, но с такой силой, что спорить бессмысленно. – Вике больше не о чём волноваться. Передайте это Оле. И себе на ус мотайте. Понятно?

Наташа молча кивает, не смея возразить. Я не объясняю больше ничего. Не собираюсь.

Вика сейчас для меня, как хрустальная ваза, разбитая моими же руками. Я должен собрать её заново, даже если острые осколки врежутся мне в ладони. Пусть кричит, пусть ненавидит – я выдержу. Но не допущу, чтобы она снова переживала из-за чего-то, тем более по– поводу таких мелочей, как испорченная ткань или проверки.

Это мой долг. Мой крест.

Останавливаюсь на светофоре, стискиваю руль, вглядываясь в гудящую Москву. Шесть месяцев назад, когда Вика ушла, я думал, что справлюсь. Что заполню пустоту внутри бесконечными делами, встречами, контрактами. Ошибался.

Потом позвонил Ковалёв – старинный друг и партнёр, и сказал прямо:

– Максим, тебе предложили должность замминистра экономического развития. Направление – инвестиции и поддержка предпринимательства. Это твоё. Ты знаешь, как устроен бизнес изнутри. Соглашайся.

Я усмехнулся тогда, глядя на серую Москву за окном, и спросил:

– Зачем мне это?

Он ответил без пафоса:

– Потому что ты больше, чем просто олигарх. Потому что можешь помогать тем, кто не может себе помочь. Ты всегда знал, как. Только теперь делай это официально и с поддержкой государства, а не только из собственного кармана. Есть у меня несколько законопроектов.

И я согласился. После долгих раздумий в ставшем привычным одиночестве . Решил согласиться. Не ради престижа. А ради того, чтобы доказать – себе, не другим – что я всё ещё человек, а не только разрушитель. Чтобы хотя бы что-то, кроме денег, осталось после меня. Пока всё на стадии обсуждения, но я уже начал двигаться. Проверяю системы, людей, связи. Готовлюсь. Потихоньку.

Теперь я подписываю бумаги, давлю коррупционеров, продвигаю проекты молодых ребят из глубинки, которые напоминают мне молодого себя – дерзкого, голодного, с огнём в глазах.

Фонд, который я когда-то создал, стал частью государственной программы поддержки малого бизнеса и семей.

И, чёрт возьми, я хочу, чтобы Вика это знала. Чтобы Ромка знал. Чтобы они понимали: я – меняюсь.

Вспоминая о сыне, я невольно расслабляю плечи. С Ромой постепенно налаживается контакт. После месяцев молчания и едких сообщений, он начал отвечать, коротко, сдержанно, но уже без ненависти.

Беру телефон, набираю номер Сергея,своего начбеза, не отводя взгляда от дороги. В груди снова поднимается раздражение. Гудки звучат долго, слишком долго.

– Да, Максим Сергеевич? – наконец отвечает он.

– Через час в «Праге», – говорю я жёстко. – Нужно поговорить.

– Что-то случилось?

– Через час, – перебиваю я, сбрасывая вызов и отбрасывая телефон на соседнее сиденье.

Гнев снова вскипает во мне, как кипящая смола. Сергей знал. Шесть месяцев этот остолоп наблюдал за Викой, присылал мне фотографии её улыбок, её прогулок, её жизни в Англии и Италии, и ни слова не сказал о беременности. Я доверял ему как самому себе, а он умолчал.

Я не знал. Потому что сам запретил докладывать мне, если нет прямой угрозы. Сказал Сергею: «Не лезь. Никаких отчётов. Только если с ней что-то случится – немедленно сообщай». Хотел забыться. Дать ей свободу. Себе – тоже.

А теперь в ярости сжимаю руль, и внутри всё выворачивается. Она носит моего ребёнка. А я не знал.

***

Ресторан встречает приглушённым светом и запахом дорогого вина. Я прохожу к столику, Сергей уже ждёт меня, напряжённо сжимая папку с отчётами. Я не снимаю пиджак, сажусь напротив и смотрю прямо в его глаза.

– Почему ты не сказал? – спрашиваю глухо и резко.

Он сглатывает, нервно поправляя бумаги:

– О чём именно, Максим Сергеевич?

– О том, что Вика беременна! – резко говорю я, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться окончательно. – Ты следил за ней полгода и не доложил мне, что она носит моего ребёнка? Ты что, решил, что это незначительная деталь?

Сергей бледнеет, руки начинают чуть заметно дрожать.

– Я не был уверен, фотографии были только лица… живот она скрывала под одеждой. Я не мог докладывать без полной уверенности…

– Ты должен был знать! – рявкаю я, ударяя кулаком по столу. Несколько голов в зале оборачиваются, я не обращаю внимания, склоняюсь к нему ближе. – Ты для того и нанят, чтобы знать всё! Теперь рассказывай. Полностью и подробно. Где она была, с кем, что делала?

Он торопливо открывает папку, сбивчиво начинает:

– Первые два месяца в Лондоне, жила недалеко от Романа, но виделась с ним редко. Он присматривал за ней со стороны, ничего необычного. Затем переехала во Флоренцию, в небольшую квартиру у моря. Жила одна, ни с кем близко не общалась…

Я слушаю, и каждый факт о её жизни режет меня, как тупой нож. Одна, в чужой стране, с моим ребёнком, а я не знал. Пока я сходил с ума от одиночества, она вынашивала нашу дочь, жила рядом с морем, может быть, плакала ночами, так же, как я выл от безысходности в пустой квартире.

– Почему молчал так долго? – спрашиваю, еле сдерживая рвущуюся наружу агрессию. А рвать готов.

Сергей отводит глаза.

– Я боялся, что вы сорвётесь после истории с Алисой…

– Не смей упоминать её имя! – отрезаю я. В груди снова вспыхивает ярость. – Ты подвёл меня, Сергей. Завтра утром полный отчёт. Если хоть одна деталь будет упущена, пожалеешь.

Бросаю на стол купюру, резко поднимаюсь, не дожидаясь ответа, и покидаю ресторан. Свежий воздух бьёт в лицо, но я не чувствую холода – внутри бушует огонь.

Я вижу перед собой её глаза – злые, обиженные, полные боли. Её живот, в котором живёт наша дочь. Она ненавидит меня, и я заслужил это сполна.

Но теперь она здесь, и я больше не отпущу её. Пусть прогоняет, пусть сопротивляется – я не уйду. Не сейчас. Когда на кону самое главное в моей жизни – Вика и наши дети. Семья.

Сажусь обратно в машину, резко хлопаю дверью и заводя мотор, обещаю самому себе:

– Свобода? Хрен тебе, Вика. Ты моя, и дочка – моя. Я всё разрушил однажды, но теперь костьми лягу – ты не уйдёшь. Пока жив – не отпущу.

Девочки, вчера не смогла выложить главу, ребенок приболел. Комментарии читаю – вы супер! Спасибо за интерес к истории. Бью себя по рукам чтобы не спойлернуть в ответах... Завтра зачтем продолжение.

Глава 10.

Максим.

Я снова за рулём, но домой не спешу. Нужно успокоиться, а внутри всё полыхает так, будто кто-то подлил бензина в огонь, который не гаснет уже полгода. Но эти два дня он полыхает еще хлеще…

Гляжу в окно, но не вижу ничего вокруг. Перед глазами только жена. Беременная, красивая, хрупкая и нежная, порой воинственная. Моя. И одновременно – совсем чужая. Пальцы стискивают руль, костяшки белеют, но я почти не чувствую боли – всё внутри горит, жжёт, как раскалённый металл. Кровь стучит в висках после ателье, после ресторана, после блеянья начбеза, который только что сбивчиво выложил мне её жизнь за последние шесть месяцев.

Не могу выкинуть из головы образ её округлившегося живота. Тот момент у ателье, когда впервые понимаю, что она носит моего ребёнка. Внутри что-то взрывается, вспыхивает огнём – болезненным и ярким. Шок, растерянность, ярость на себя, и чувство, которое не описать словами: первобытное, жадное, безумное.

Она носит моего ребёнка. Нашу дочь.

А я не знаю об этом.

Сколько ночей она проводит одна, глядя в потолок, мечтая или боясь, переживая эти моменты в одиночестве? Представляю её в маленькой квартире у моря во Флоренции – как она сидит у окна, гладит живот, шепчет что-то малышке. Она справляется без меня, без моей поддержки, без моих рук, которые должны держать её, защищать, чувствовать первые толчки нашей девочки.

Я пропускаю всё самое важное.

Когда она сказала мне, что у нас будет дочь, во мне что-то треснуло и сломалось окончательно.

Мы с Викой мечтали о втором ребёнке больше десяти лет. Я видел её слёзы, отчаяние после каждого отрицательного теста, после каждого похода к врачу. Она винила себя, а я винил себя за то, что не могу ей помочь. Когда наши отношения начали рушиться из-за этого, я запретил себе думать о детях. Просто запретил. Не хотел причинять ей ещё больше боли. У нас есть Ромка – вырос замечательный парень! А дочка… или второй сын… Значит, не судьба. Так я решил тогда, просто чтобы девочка моя перестала плакать.

А теперь, когда мы разведены, когда она смотрит на меня, как на чужого, я узнаю, что она носит мою дочь. Нашу девочку. Малышку, которую я даже не смею мечтать потрогать сейчас, почувствовать её движения, услышать, как бьётся её крошечное сердце. Я пропускаю столько моментов – всё пропускаю.

Не видел, как Вика узнала о беременности, не видел, как она плакала и улыбалась, обнимая себя руками, защищая новую жизнь. Не был с ней, когда она смотрела на экран УЗИ, впервые слыша стук маленького сердечка. Сергей только что в «Праге» выкладывал мне кусочки её жизни – Лондон, Флоренция, одиночество, – но этого мало.

Я должен был быть там. Должен был видеть её глаза, полные слёз и надежды, слышать её шёпот, когда она узнала, что ждёт девочку, прижиматься ухом к её животу и ощущать те первые, еле заметные толчки нашей малышки.

Но я ничего из этого не разделил с ней. Ни единой эмоции. Я слеп, глух, жесток.

Сжимаю руль сильнее, чувствуя, как боль в груди становится невыносимой. Я сам лишил себя этих моментов. Лишил Вику того, что должен быть рядом. А она всё сделала сама, справилась, выносила беременность, защитила нашу дочь. Она сильна там, где я слаб.

Вспоминаю её сегодня утром в квартире – как она сидит на диване, хромает, но держится, как её голос дрожит от гнева, когда она кричит, что я не заслужил знать. И она права. Я не заслуживаю. Но остановиться уже не могу. Не теперь, когда знаю.

Светофор мигает красным, останавливаюсь, глядя на пустую дорогу впереди. Москва засыпает, а я не нахожу покоя.

Сегодня я продавливаю поставщика одним звонком. Затем в «Праге» чуть не разбиваю Сергею лицо за его «Я не знал точно, она скрывала живот». Он должен знать! Я плачу ему, чтобы он знал всё. Теперь он принесёт полный отчёт завтра, но даже это не вернёт мне того, что я уже потерял.

Хочу вернуть время назад. Вернуться в тот самый миг, когда она впервые узнаёт, что беременна. Увидеть её лицо, слёзы, улыбку, когда она обнимает себя, шепчет что-то малышке. Быть с ней в кабинете врача, держать её руку, смотреть на экран УЗИ, слушать стук маленького сердца. Прижаться к её животу, почувствовать первые толчки, шептать нашей девочке, что я здесь, что никогда её не оставлю.

Но этого больше не будет. Пропущено безвозвратно.

Теперь перед глазами только её взгляд – уставший, полный боли, ярости и всё же нежности, когда она говорит о нашей дочери. Я сделаю всё, чтобы она снова мне поверила. Чтобы позволила быть рядом. Чтобы дала шанс почувствовать ту жизнь, что растёт внутри неё, услышать стук сердца, ощутить тепло её кожи и нашёптывать нашей малышке, что я больше их никогда не оставлю.

Светофор загорается зелёным, но я ещё несколько секунд сижу неподвижно. Руки дрожат, убираю их с руля, сжимаю в кулаки. Я не знаю, как исправить то, что натворил. Не знаю, как заслужить её прощение. Но теперь во мне живёт уверенность – я буду рядом, даже если придётся идти по острым осколкам собственного прошлого. Даже если Вика никогда меня не простит, я буду там – рядом с ней, рядом с нашей дочкой.

Завожу мотор, выезжаю на дорогу и направляюсь к ней. К Вике. К нашей квартире, где она сейчас, возможно, лежит на диване, гладит живот и что-то шепчет малышке.

Потому что теперь это не просто обещание самому себе.

Глава 11.

Максим.

Поднимаюсь в квартиру, в руках бумажные пакеты с едой из её любимого ресторана. Останавливаюсь перед дверью на несколько секунд, набираясь сил. Понятия не имею, как она меня встретит. Вернее, знаю – холодом и злостью. Но я готов терпеть и это, лишь бы быть рядом.

Открываю дверь, захожу, сразу чувствуя её присутствие – квартира словно дышит ею, её ароматом, её теплом. Сердце болезненно сжимается.

– Вика? – зову негромко, проходя на кухню.

– Я тут, – отвечает она тихо из гостиной. Голос звучит холодно, отстранённо, будто между нами огромная пропасть, которую я пока не знаю, как преодолеть.

Быстро раскладываю еду по тарелкам: паста из её любимого итальянского ресторана, немного фруктов и свежая выпечка. Завариваю чай с мятой и лимоном, который она всегда пьёт, когда нервничает. Глубоко вдыхаю, успокаиваясь, и возвращаюсь к ней.

Она сидит на диване, укрыв ноги пледом, глаза смотрят в окно. Ладонь мягко гладит живот, и я замираю на мгновение, заворожённый этим простым жестом. Сердце сжимается от болезненной нежности.

– Я привёз поесть, – говорю осторожно, приближаясь медленно, будто боюсь её напугать.

Она поворачивается ко мне, взгляд сразу становится жёстче, закрывается:

– Я не просила.

– Знаю, – отвечаю спокойно. – Но тебе сейчас нужно нормально питаться.

Она молчит, отвернувшись, демонстративно избегая моего взгляда. Когда пытается сама встать и тут же морщится от боли в ноге, не выдерживаю. Без лишних слов бережно беру её на руки.

– Максим! Что ты делаешь?! – возмущается она, пытаясь упереться руками в грудь, но я крепче прижимаю её к себе.

– Несу тебя к столу, – отвечаю спокойно. – Не упирайся, пожалуйста.

Она хмурится, пытаясь сопротивляться, но быстро сдаётся, отводя взгляд. Осторожно усаживаю её на стул на кухне, поправляю плед, удобно устраивая её ногу на пуфе.

– Спасибо, – тихо, нехотя произносит она.

– Не за что, – отвечаю я так же тихо. – Ешь, пока горячее.

Она медленно берёт вилку, начинает есть. Напряжение между нами кажется бесконечным, я аккуратно пробую нарушить тишину:

– С тканью я решил вопрос. Завтра привезут новую партию, всё будет в порядке.

Она недовольно поджимает губы:

– Спасибо, конечно, но я справилась бы сама.

– Я не сомневаюсь, – киваю спокойно. – Но тебе сейчас нельзя нервничать. Я не пытаюсь тебя контролировать, Вика, пойми. Я хочу помочь. Просто прими это, хотя бы сейчас.

Она резко поднимает на меня взгляд, раздражение вспыхивает в её глазах, но она молча опускает глаза обратно в тарелку, понимая, что я прав. Несколько минут мы молчим, я просто смотрю на неё, запоминая каждую её черту, каждое движение.

– Ты с Ромой общаешься? – спрашивает она вдруг тихо, не поднимая на меня глаз.

– Более-менее, – отвечаю осторожно. – Начал отвечать по-нормальному, уже без агрессии. Поздравил с днём рождения даже.

Она облегчённо вздыхает, её взгляд теплеет на мгновение:

– Хорошо. Я за него переживаю. Значит, у вас есть шанс наладить контакт.

Её слова, даже такие простые, будто ослабляют тяжесть в груди. Хочу продолжить разговор, спросить что-то ещё, но внезапно раздаётся звонок её телефона. Вика берёт трубку, и я вижу, как её лицо резко меняется, бледнеет, а глаза расширяются от ужаса.

– Что? Как сгорело? – её голос срывается, она прижимает ладонь ко рту. – Совсем? Я не понимаю…

Телефон выпадает из её рук, она резко хватается за живот, её лицо искажается болью и страхом.

– Вика! Что такое? – вскакиваю мгновенно, сердце грохочет в груди.

– Макс, живот… больно, очень… – она едва выдыхает, дрожа всем телом. – Мне страшно…

Не медля ни секунды, подхватываю её на руки. Она цепляется за меня в панике, утыкается лицом в мою грудь.

– Всё будет хорошо, – повторяю твёрдо, направляясь к выходу. – Я рядом, слышишь? Мы едем в больницу.

Она не отвечает, только дрожит и тихо всхлипывает, от чего внутри меня всё сжимается болезненным узлом. Выхватываю на ходу ключи и документы, быстро выхожу к лифту, прижимая её к себе, словно от этого зависит наша жизнь.

– Потерпи, милая, – шепчу ей, чувствуя её страх. – Всё будет хорошо. Я тебя не оставлю.

Лифт ползёт мучительно медленно, но я не перестаю гладить её по спине, тихо шепча слова поддержки, успокаивая её и себя одновременно. Она прижимается ко мне, вцепившись пальцами в мою рубашку так крепко, что ткань трещит по швам.

Укладываю её на заднее сиденье, вижу, как она пытается глубоко дышать, успокаиваясь, но это плохо выходит. Прыгаю за руль, завожу двигатель и резко выезжаю на дорогу.

– Дыши, Вика, прошу тебя, – голос мой звучит отчаянно и хрипло. – Всё будет хорошо. Слышишь меня?

– Максим… там… наша девочка, – шепчет она сквозь слёзы, и я чувствую, как ледяной ужас охватывает всё моё тело.

– Я знаю, милая, знаю. Всё будет хорошо, обещаю, – слова звучат как клятва, которую я не имею права нарушить.

Влетаю в больницу, неся её на руках, кричу врачам, которые тут же бросаются к нам:

– Помогите! Она беременна, срочно!

Её перекладывают на каталку, врачи начинают суетиться, и сердце моё проваливается куда-то вниз, когда я отпускаю её руку.

– Подождите здесь, – останавливает меня врач. – Мы проведём обследование и сообщим вам сразу.

– Нет, я хочу быть с ней! – рвусь я вперёд, но он мягко, но настойчиво держит меня за плечо.

– Сейчас нельзя. Я обещаю, как только будет можно, вас сразу позовут.

Меня заваливают вопросами про беременность, сроки, осложнения, а я понимаю, что не знаю почти ничего. Чувствую себя полным идиотом и совершенно беспомощным.

– Она на седьмом месяце. Беременность была долгожданной, очень… – мой голос звучит беспомощно и слабо, и врач понимает, что от меня мало толку, только сочувственно кивает:

– Мы сделаем всё возможное.

Они уходят, дверь закрывается, и я остаюсь один в пустом коридоре больницы. Сажусь на стул, обхватываю голову руками, чувствуя, как страх, тревога и отчаяние накрывают меня с головой.

Сейчас я абсолютно бессилен. Сейчас я могу только ждать, надеяться и молиться, чтобы с ней и нашей девочкой всё было хорошо.

Потому что это не просто страх или беспомощность. Это осознание того, что я могу потерять самое важное в своей жизни – семью. И сейчас я готов на всё, лишь бы они были живы и здоровы.

Глава 12.

Максим.

Коридор больницы давит своей стерильной тишиной. Минуты тянутся, как вечность. Каждая секунда отдается в голове гулким эхом, складываясь в часы, которые не кончаются. Я сижу, уткнувшись локтями в колени, сжимаю руки в замок, чтобы не разбить себе кулаки о стену. Хочется что-то делать. Бежать. Кричать. Рвать и метать. Но я бессилен.

Там, за этой белой дверью, потерялась в лабиринте множества кабинетов, Вика. И наша дочь. Две моих самых дорогих женщины. И от меня сейчас не зависит ничего.

Бессилие – оно убивает. Я не привык быть тем, кто просто ждёт. Всю жизнь я всё контролировал. Всегда. Всё. Всех. Кроме неё. Кроме неё одной, потому что Вика – мой свет.

Когда темно, когда всё рушится – она просто рядом. И становится легче. Она – моё тепло.

Её голос, её руки, даже её молчание – всё греет.

Она – мой дом.

Не стены. Не вещи. Она – место, куда хочется возвращаться. Каждый раз. Без причин. Без слов.

Она – мой воздух.

Иногда я думаю, что дышу, только когда прикасаюсь к ней.

Она – моя тишина.

Та, в которой нет страха. Нет боли. Только покой. Спокойствие в груди, когда смотришь в её глаза.

Она – мой хаос.

Потому что может взорвать изнутри. И только потом собрать по кусочкам – так, как никто другой.

Она – моё "навсегда".

Даже если ненавидит. Даже если спорит. Даже если сердится – я знаю. Она моя. И я её.

И я её полюбил именно такой.

Я никогда не думал, что вернусь в эти больничные коридоры в таком состоянии – не как уверенный мужчина, не как человек, решающий все проблемы, а как сломанный до основания мужик, у которого под кожей всё ноет от страха.

Только бы с ней было всё в порядке.

Потому что без неё – никак. Никак вообще.

Я поднимаю голову, прислоняюсь затылком к стене, закрываю глаза. И – как вспышка из прошлого – память выбрасывает тот вечер. Нашу первую встречу.

Гремит музыка, свет прожекторов пляшет по стенам, а она стоит у стойки, в красном платье и плаще – Красная Шапочка. Серьёзная, красивая, недоверчивая. И такая притягательная. Я подошёл и сказал:

– Я тебя съем.

Она, не моргнув глазом:

– Не подавишься?

Никогда не верил в любовь с первого взгляда. Её и не случилось, так думал долго. Она меня не поразила, не сразила наповал, нет. Она просто вошла – как свежий воздух в душную комнату. Как смысл в бессмысленную суету. И осталась.

Мы смеялись в ту ночь, спорили, она язвила, я отвечал. Потом я впервые увидел, как у неё дрожит подбородок, когда она боится показать, что ей “не всё равно”. И это не пугало – это привязывало. До судорог, до одержимости.

Медсестра проходит мимо, я вскакиваю:

– С ней всё хорошо?

Она лишь качает головой, мол, подождите.

Я снова сажусь. Лоб на руки.

Сколько лет мы вместе? Сколько всего пережили? От взлётов бизнеса до бессонных ночей с младенцем на руках. От слёз усталости и слёз после неудачных попыток ещё раз забеременеть до тех, что Вика скрывала в подушку, думая, что я не замечаю. Но я всегда замечал. Просто не знал, что мне делать.

Я никогда не был многословен. Для меня чувства – не слова. Я доказывал любовь делами. Крышей над головой, заботой, защитой. Пока однажды не понял, что Вике нужны были не только действия. Ей нужны были слова.

Когда я впервые сказал: «Люблю»?

Ромка. Только что родившийся, орущий, сморщенный комочек жизни в моих руках. Я стоял, боясь дышать, и смотрел на него. А потом посмотрел на жену. Уставшую, но сияющую. И тогда, только тогда, впервые сказал:

– Я тебя люблю, Вика.

Она расплакалась. А я… а я охренел вообще от всего. Потому что до этого момента думал, что и так всё ясно. Что если я рядом, если я живу ради неё – это и есть любовь. Но Птичка ждала этого признания. А я, дебил, не понимал его важности.

Мне хочется выть.

Но я просто сижу и жду, потому что другого выхода у меня нет. Потому что это мой крест сейчас – ждать и молиться, чтобы хоть раз судьба была на моей стороне. На нашей стороне.

Дверь открывается.

Я вскидываюсь с места так резко, что едва не теряю равновесие. Выходит врач – в хмуром лице усталость, в глазах – что-то тяжёлое. Он медленно снимает шапочку, подступает ближе.

Сердце падает куда-то вниз, я чувствую, как холод ползёт от позвоночника вверх.

– Что с ней? – спрашиваю хрипло, и сам не узнаю свой голос.

Врач смотрит на меня. Молчит секунду. Потом делает вдох.

И всё замирает.

Ох девочки…очень тяжело мне даются эти главы. Очень. 😭

Саундтрек к главе, под него писала: МАЧЕТЕ “Никуда не смыться” почти всю книгу пишу под МАЧЕТЕ… там столько смыслов‍🩹