Текст книги "Немезида (ЛП)"

Автор книги: Анна Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

31. СЕПОРА

Я не уверена в том, что делаю. Шучу с королем, словно знаю его с младенчества. Возможно, это потому, что сегодня на нем нет краски, и естественный цвет его кожи, глубокого оливкового цвета, а ресницы более заметны без поводки глаз. И где я думала, что краска тела подчеркивает его мышцы, к удивлению, обнаруживаю, что король на самом деле сложен как воин. Как, скорее всего, был сложен и его отец. По сути, краска скрывала его превосходное телосложение. Но есть и еще кое-что. Он излучает душевное спокойствие и невозмутимость, благодаря которым можно подумать, что он доволен своей судьбой – спокойствие, которое я никогда не замечала в своем отце. Всё же, кажется, в нём есть желание иногда ускользнуть от этой судьбы. Последнее становится очевидным потому, как он обращается с детьми, которые окружили его и спрашивают, не отправил ли король Сокол для них подарки из дворца.

Он снимает кошелек со своего веревочного пояса – обычный мешочек из ткани, перевязанный веревкой – и открывает его, чтобы показать небольшое состояние в золотых монетах. Пока дети визжат, он достает одну монету и поднимает вверх, так, что даже тот, кто прыгает выше всех, не может до неё дотянуться.

– Шшш, а теперь успокойтесь, – говорит он. – Или ветер унес с собой все ваши манеры? Разве вы не заметили, что сегодня я пришел не один?

От детворы исходит невыразимое чувство стыда, и король смеется.

– Что же, не нужно стесняться, маленькие дикари. Это Сепора, и она тоже служанка короля. Она часто будет сопровождать меня, поэтому вам нужно к ней привыкнуть.

Одна из самых маленьких из этой банды выходит вперед, миниатюрная коротко стриженая девчушка без одного верхнего переднего зуба. На ней одето довольно поношенное белое льняное платье, а правую руку плотно обхватывает повязка, которая говорит о том, что она из средних кварталов.

– Вы красивая, – стыдливо сообщает она. – Мне нравятся ваши глаза.

– Спасибо, – говорю я, чувствуя, как жар, который исходит не от жаркого пустынного солнца, согревает щеки.

Король кладет в руку малышки золотую монетку.

– Видите? Разве это так сложно? – он окидывает взглядом собрание, видимо, ожидая еще добровольцев. – Кто-нибудь еще хочет что-нибудь сказать или спросить у Сепоры? – спрашивает король. – У меня есть золотая монета для следующего, кто задаст ей вопрос.

В этот раз вперёд проталкивается мальчик со всеми зубами и двойным подбородком. Его набедренная повязка цвета бледной лаванды, а в пухлую руку врезается серебряная повязка. Она показывает его статус, как члена высшего класса, как объясняла Анку, моя служанка.

– Вы похожи на освобожденных рабов. Вы одна из них?

– Нет, – говорю я. Мне не нравиться его прямота. И тут же я упрекаю себя; если бы мальчика волновали кастовые различия, он бы не играл с детьми из среднего класса. Кара рассказывала, что они не перемешиваются с низшими классами, как они их называют. Но этого ребенка вообще не волнуют классы. Ему все равно, освобожденная я рабыня или нет. Он просто ребенок, который ведёт себя как ребёнок.

– Я из Серубеля, – уже менее грубо говорю я.

– Зачем король послал вас с Тариком? Вы всегда будете приходить вместе?

Король смеется и вручает мальчику золотую монету.

– Король решил, что мне нужна помощь. Как ты думаешь? Мне продолжать её брать с собой?

– Я думаю, вы должны жениться на ней, – говорит первая малышка. – У вас будут красивые дети.

Король взъерошивает ей волосы и подмигивает.

– Я думаю, Сепора слишком умна, чтобы мечтать выйти замуж за такого, как я, – мягко говорит он. – Кто-нибудь еще?

Я пытаюсь представить отца, как он на нашем рынке балует подобную группку детей, и не могу. Он не баловал даже меня, свою плоть и кровь и королевского отпрыска. Я не совсем понимаю, почему я продолжаю сравнивать короля Сокола со своим отцом, но каждый раз, когда я это делаю, мой отец проигрывает. Не то, что бы я когда-нибудь считала его добрым отцом, но быть настолько добрым к одному из своих подданных, он посчитал бы ниже своего достоинства.

Возможно, король играет со мной какую-то игру, чтобы завоевать доверие и выведать, как получить свой драгоценный спекторий. Если бы я только была Линготом, способным разобраться, есть ли тут обман.

Тем не менее, не нужно быть Линготом, чтобы заметить, что дети хорошо знают короля, хотя знают его только как Тарика. Он много раз совершал свои походы сюда еще до того, как я попала в его великий теорийский гарем. Нет, это не интрига, чтобы добиться моего доверия. Это королевский способ развлечься.

Я стараюсь не считать это очаровательным.

После того, как каждый из ребят получает по золотой монете, задав мне вопрос, они идут своей дорогой, предоставив нам с фараоном самим блуждать по базару.

– Они могут напрягать, – говорит он через некоторое время. – Но, на самом деле, я нахожу их невинность и неопытность освежающими.

– Да, я заметила.

Он поднимает брови.

– Я не хотел пренебречь вами, Сепора.

Я улыбаюсь.

– Я не это имела в виду. Просто… Я рада, что вы хорошо провели время.

– Я все еще провожу.

Его глаза встречаются с моими, и снова меня наполняет тепло, не имеющее никакого отношения к теорийскому солнцу. Думаю, что это версия короля смущает больше всего. На самом деле, я нахожу её невероятной. Сегодня он действительно не король Сокол. И я чувствую себя не как беглая принцесса Серубеля. Сегодня мы просто Тарик и Сепора, и наслаждаемся днем на базаре.

Опасно позволять таким мыслям задерживаться в голове.

– Тарик, я так рад видеть тебя! – доносится голос из палатки перед нами. Беззаботно смеясь, Тарик прерывает наш взгляд и приветствует человека за прилавком с ожерельями.

– Кантор, как твои дела, мой друг?

Кантор с радостью сообщает, что его жена и дети чувствуют себя прекрасно, бизнес процветает, а его кошка Джеса только-только окотилась, родив троих котят и прекрасно справляется с материнством. Как мило, что теорианцы так любят своих огромных кошек. Я даже немного завидую, что в королевстве Теория вообще поощряется содержание домашних животных. В Серубеле домашний питомец всего лишь неприятность, еще один рот, который нужно накормить.

Однако проходит не так много времени и Кантор переводит взгляд на меня, с явной просьбой, чтобы Тарик представил нас.

Без дальнейших промедлений Тарик выполняет просьбу.

– Это тоже служанка короля, Сепора. Сепора, это Кантор, мой добрый друг, который создает из Вачукской бирюзы самые изысканные украшения для высшего класса.

Я склоняю голову, не зная, что от меня еще ожидают. Кантор громко хохочет.

– Не нужно стесняться, Сепора, – говорит он. – Я не укушу, тем более, когда Тарик стоит рядом и смотрит на вас с такой тоской. Мужчина знает, когда лучше отступить.

Настаёт очередь Тарика почувствовать жар проклятого солнца его королевства.

– Я… э-э… Мне показалось, что я увидел муху в ее волосах, – бормочет он.

– Там и была муха, – говорю я. – Я весь день слышала жужжание в ухе.

Это не пустяк, помочь выпутаться королю Теории из затруднительного положения, и мы оба это знаем. Он слегка кивает и без слов благодарит меня за поддержку. И все же в его глазах появляется выражение, которое выходит за рамки благодарности. И когда я его замечаю, я отворачиваюсь, ощущая незнакомое чувство, словно бабочки порхают в животе.

Кажется, Кантор хочет продолжить разговор, но Тарик толкает меня к следующей палатке, а затем к следующей. Каждый раз он коротко меня представляет и обменивается любезностями, пока мы не добираемся до конца этой части базара. На базаре есть ещё четыре ряда киосков и палаток и мне интересно, намеревается ли Тарик посетить каждую без исключения, когда он говорит:

– Во время моей обычной прогулки по Аньяру, я обхожу весь базар, но сегодня хотел бы встретиться с Целителем Саем в Лицее. Я представлю вас остальной части торговцев в другой раз.

В другой раз. Он хочет, чтобы я снова его сопровождала. Я не уверена, что должна чувствовать по этому поводу. Это его личные моменты, которые он выкраивает для себя, и они предназначены исключительно для его удовольствия и отдыха. И для меня загадка, почему он хочет, чтобы я при этом присутствовала. Я веду себя с ним отвратительно, словно заноза в его ноге.

Мы направляемся на север, двигаясь по дороге к большому Лицею, где я завербовала Лингота Саен для своего невозможного задания добиться расположение Парани. Тем утром я запомнила каждый изгиб дороги, каждую насыпь из песка, мимо которой мы проехали, как человек, который думает, что пробил его последний час. Даже сейчас, когда мы идем проторенной дорогой, я испытываю тошноту, когда представляю себе, что со мной могло случиться. А затем ругаю себя за то, что снова становлюсь трусихой.

Тарик смотрит на меня с любопытством, но ничего не говорит. Я немного расстроена тем, как легко называю его про себя Тариком, а не королем. И опять сталкиваюсь с разницей между тем, что должна чувствовать и что действительно чувствую. Надеюсь, я не ошибусь в суде и не назову его по имени. Я знаю, что на меня произвело большое впечатление, узнать его как Тарика, а не как короля. Более глубокое впечатление, чем на суде, где я наблюдала, как он в качестве фараона разбирается с банальными мирскими делами. Интересно, какое наказание полагается здесь, в Теории, за обращение к королю по имени.

Я задаюсь вопросом, что сделал бы мой отец в такой ситуации, и эта мысль заставляет меня вздрогнуть.

32. ТАРИК

Сай оживлённо встречает их в открытом внутреннем дворике посреди Лицея. Группа Маджаев тренируется рядом в поединках один на один, а возле фонтана в центре сидит группа Целителей, которых можно узнать по лавандовому одеянию и занимается на свежем воздухе. Тарик замечает все этих людей во дворе, и Сепора тоже сморит на них благоговейно, широко распахнув глаза. Но основная часть внимания Тарика сосредоточена на выражении лица Сая.

Тарик напрягается. Сколько жизней между тем унесла Тихая Чума? Как скоро это станет ощутимой угрозой для жителей Теории, когда об этом начнут говорить на базаре вместо того, чтобы обсуждать рождение котят или шалости детей? Это вопросы, которыми он хочет закидать Сая, но вместо этого быстро представляет Сепору.

– Конечно я рад знакомству, барышня Сепора, – говорит Сай. – У вас сложилась достойная уважения репутация здесь, в Лицее. Мастер Сайен не перестаёт говорить о вашем уме, а Маджай Сетос о вашей красоте.

Тарик при последних словах стискивает зубы; Сетос и его безумное увлечение Сепорой начинают раздражать. Только сегодня утром он прислал записку, что хочет отобедать во дворце и надеется, что Сепора составит ему компанию. Если он считает, что я отдам ее ему назад, то он сошел с ума.

Сай жестом указывает на группу каменных скамеек посреди богатого внутреннего дворика.

– У меня есть новости, Ваше Ве… э, Тарик. Теперь меня посещает больше людей из среднего класса.

– Я боялся, что вы это скажите, – отвечает Тарик и хмурится.

Сай кивает.

– Чума распространяется, но не так, как можно было подумать.

– Что вы имеете в виду?

– Вам знаком корень Овината?

Тарик поднимает брови. Корень Овината измельчённый и заваренный как чай, вызывает галлюцинации. Он хорошо знает, что это очень популярный вид досуга, употребляемый всеми классами. Его можно купить везде на базаре и, хотя он не запрещен законом, считается дурным тоном принимать гостей, когда находишься под влиянием чая. Ходят слухи – Тарик сам не видел – что торговец из высшего класса прибыл ко двору короля Кноси сразу после того, как выпил чай. Он был так опьянён, что проковылял к трону и осмелился посмотреть фараону в глаза – преступление, за которое сбрасывают с моста Хэлф-Бридж. Его отец сохранил жизнь человеку, но лишил его состояния и титула. Слухи утверждают, что вскоре после этого торговец себя отравил. Слухи, которые звучали в ушах Тарика вполне правдоподобно.

Нет теорианца, который бы не слышал о корне Овината и его действии.

Но среди них серубелиянка, которая этого не знает.

– Что такое Овинат? – спрашивает Сепора, немного неправильно произнеся название.

Сай прочищает горло.

– Что ж, можно сказать, что это своего рода скандальное растение, которое иногда используется со злым умыслом. Оно может облегчить боль при некоторых хронических заболеваниях, но при злоупотреблении вызывает зависимость.

– И какое отношение оно имеет к Тихой Чуме? – переспрашивает Тарик. – Ты хочешь сказать, что Овинат альтернатива спекторию?

Сай качает головой.

– Совсем наоборот. Мне кажется, симптомы, которые проявляются у людей, очень похожи на симптомы ломки, когда лечишь зависимость от корня Овината. Похоже, наши граждане страдают от ломки, но я не могу сказать, от чего у них зависимость. Также, как все еще не могу сказать, почему доза введенного спектория помогает им. Это мощный эликсир.

Тарик проводит рукой по волосам.

– Хотите сказать, что они страдают от ломки, которая ведёт к смерти?

– Боюсь, что так и есть. И это ещё не все.

– Говорите.

– Так как спекторий в конечном итоге истощается, думаю, что после инъекции его действие в теле пациентов тоже постепенно ослабеет. Боюсь, это лишь временное решение. Я просто пытаюсь сказать, что нам необходим постоянный запас спектория, не обязательно для того, чтобы обеспечить энергией город, а скорее, чтобы обеспечить энергией его граждан.

Постоянный запас спектория. То, чего у них никогда больше не будет, если только… его глаза устремляются на Сепору.

– Не волнуйся, Сай. Мы с Сепорой работаем над решением этой проблемы, не так ли?

Но она не отвечает, лишь слегка приподнимает подбородок. О, как же он может доверять ей, если она ведет себя так?

– Сай, мне ненавистна мысль, что приходится отрывать вас от работы, но мне хотелось бы показать Сепоре, как старательно вы пытаетесь найти лекарство от Тихой Чумы. Видишь ли, у нее есть способности… находить нетрадиционные способы решения проблем и, я думаю, она хотела бы посмотреть, каких вы добились успехов. Вы не против показать нам, над чем работаете сейчас? – краем глаза он замечает, как напрягается Сепора.

– Конечно не против, Ваше… Тарик. Пожалуйста, следуйте за мной.

Он ведет их на юг через обычный лабиринт залов, арок и лестниц, пока они не подходят к двойной деревянной двери. Видимо, для работы Сая выделили дополнительное пространство; Тарик радуется, что комната, в которую они вошли, большая и кипит работой. По меньше мере двадцать кроватей расставлены у стен на расстоянии двух вытянутых рук друг от друга. В каждой кровати лежит человек и у каждого присутствуют явные симптомы Тихой Чумы. Другие Целители приходят и уходят, некоторые приносят кувшины с водой, другие чистое постельное бельё, но больше всего дымящиеся чаши с разжиженным спекторием, который в тусклом освещении светится пурпурным светом.

Сепора застывает.

– Я не хочу на это смотреть.

Тарик мягко хватает ее за руку и снова поражается, что ее прикосновение внезапно посылает по его телу дрожь и тепло. Он пытается понять ее реакцию, хоть что-то, что указывало бы на то, что она испытывает то же самое, но его восприятие Лингота не даёт ему никаких подсказок.

– Мне кажется, будет только справедливо, если вы увидите больных, – говорит он. – Король этого бы хотел.

Очень. Она должна увидеть своими глазами действие Тихой Чумы, должна увидеть скорость, с которой та пожинает свои жертвы, а как спекторий возвращает их к жизни. Она должна связать с чумой лица, должна видеть лица тех, кто не сможет выжить без этого элемента, источник которого она держит в секрете.

Она медленно и прерывисто втягивает воздух, но, когда спокойно выдыхает, Тарик чувствует, что она готова к сотрудничеству. Сай приглашает их последовать за ним в угол комнаты, где на лежанке лежит мужчина средних лет. Тонкое льняное покрывало наполовину укрывает его ноги, а частично сползло на пол. Его пустой взгляд, устремленный в потолок и поверхностное со свистом дыхание создают впечатление, что он сосредоточен на том, чтобы не умереть. Высохшая кровь коркой покрывает его кожу вокруг ноздрей, уши и уголки рта, а губы покрыты свежей кровью. Однако, насколько известно Тарику, это не ничего общего не имеет с симптомами ломки, при лечении зависимости от корня Овината. Сай верит в свою теорию, но Тарик в ней не уверен.

Это зрелище не оставляет Сепору холодной. Тарик видит это по её напряжённой осанке выпрямленным плечам и слегка вздернутому подбородку. Все это прямо-таки кричит ему, что она поражена, но вместо того, чтобы смягчиться, она пытается ожесточить сердце к ситуации мужчины. И он больше не уверен, было ли правильно приводить ее сюда. Он знает, насколько Сепора упряма, и, если она вбила себе в голову не помогать ему, то останется при своём решении.

Необходимо более сильное средство давления.

– Дети, – говорит Тарик Саю. – Покажите нам детей.

Сепора ахает.

– Нет, прошу не надо. Не хочу видеть никаких детей.

Но Тарик уже ведет ее через комнату за Саем туда, где на койке лежит без одеяла маленькая девочка. Ее темные волосы влажные от пота, а под глазами темные круги.

– Мы собираемся ввести спекторий, – мягко говорит Сай. – Скоро ты почувствуешь себя лучше, дитя.

Он жестом подзывает одного из младших Целителей.

– Нагрейте спекторий и введите ей, – он поворачивается к Тарику и Сепоре. – Я предлагаю прийти вам снова через два дня. Мы не сможем удержать ее, настолько много в ней будет энергии.

– А если бы не было спектория, Сай? – спрашивает Тарик, ненавидя себя за это. Жестоко с его стороны так поступать, особенно после того, что Сепора уже сделала, чтобы помочь Теории. Но если Сепора знает, где можно найти больше спектория, и все еще отказывается поделиться этим знанием, она должна в полной мере осознать последствия того, что значит укрывать от них этот элемент. Она должна знать, что сокрытие спектория означает допущение смерти, а смерть не делает различий. – Или если бы спекторий успел истощиться до синего, своей последней стадии и заключительного этапа?

Выражение лица Сая становится мрачным.

– Мы можем использовать только спекторий пурпурного цвета, или белого, что было бы лучше, если бы он был доступен. Синий почти ничего не дает, а только продлевает страдания. Но если его вообще не будет, то…, – он качает головой.

Сепора обхватывает себя руками и смотрит на полуживого ребенка на лежанке. В этот момент Сай дружелюбно ей улыбается, и в этой улыбке больше мудрости, чем возможно иметь в тринадцать лет.

– Храбрость может проявляться по-разному, барышня. Вы сами были очень храброй, прыгнув с моста Хэлф-Бридж. Но иногда при виде умирающего ребенка мы все становимся трусами. И, возможно, так и должно быть.

С этими словами Сай прощается.

33. СЕПОРА

К тому моменту, когда мы добираемся до самой высокой пирамиды, на нас опускается ночь, и солнце исчезает за горизонтом, словно погружается в реку Нефари. По дороге ко входу в огромное строение я непроизвольно протягиваю руку и касаюсь стены из спектория, которая светится пурпурным в свете бледно-лилового вечера. Я никогда прежде не видела ничего столь огромного, построенного из спектория; неудивительно, что отец заставлял меня усердно работать день и ночь. Пирамида должна была быть построена за короткий период; то, как она все еще пылает пурпуром, означает, что спекторий был создан всего несколько месяцев назад.

– У вас здесь достаточно спектория, чтобы вылечить всю Теорию, – довольно раздраженно говорю я Тарику. – Зачем хранить памятники мертвым, когда живым спекторий нужен больше?

Он подносит факел ближе к моему лицу. Я делаю шаг назад, но не потому, что боюсь, что он обожжет меня огнём, а потому что боюсь, что меня обожжет его близость. Каждый раз, когда он касается меня, я чувствую себя так, словно таю на месте. Когда он кладет руку мне на спину, чтобы направить в нужную сторону. Когда хватает за руку, чтобы подчеркнуть свои слова. Когда наши руки касаются в ограниченном пространстве базара. Клянусь Серубелем, я столько не краснела за всю свою жизнь.

Кажется, он испытывает небольшое удовлетворение из того факта, что я отступаю.

– Это не просто памятники мертвым, – говорит он, веселясь. – Это место, где мы храним их тела. И пирамиды служат еще большей цели, – он поворачивается и показывает в сторону базара. – Видишь ли, люди Аньяра хотят снова увидеть своих близких. Наши Целители трудятся в поисках лекарства от смерти. Пирамиды из спектория защищают тела от влияния пустыни, как никакой другой элемент. Наши инженеры обнаружили, что строения из спектория в его чистой форме обладают сохраняющими свойствами. Это на самом деле захватывающе, но очень скучно, если не понимаешь сути таких вещей.

Я не уверена, стоит ли мне обижаться на такое заявление. Теорианцы, в конце концов, считают, что они единственные среди пяти королевств, кто размышляет над «сутью вещей». Тем не менее, мне любопытно.

– И что же это для вас? Захватывающая работа или скука?

Он пожимает плечами.

– Всё зависит от того, что это.

Он устанавливает факел возле стены, выкопав под него ямку, чтобы факел стоял прямо, а позже его снова можно было взять. Я следую за ним по длинному светящемуся пурпуровым светом коридору. Кажется, что мы оба сливаемся со стенами и мне приходится сосредотачиваться на мускулистом силуэте впереди, чтобы не потерять его из виду. Он протягивает руку и ведет ею вдоль стены, словно мы находимся в темноте, а на ярком свете.

– Что вы ищете? – спрашиваю я.

– Где-то здесь должен быть маленький рычаг. Ага, – его рука исчезает в стене, а когда снова появляется, стена возле меня начинает скользить направо. Отвратительный звук трения камня о камень наполняет воздух, и даже в насыщенном свете я вижу, как Тарик мне усмехается. – В Серубеле нет ничего подобного?

Я поднимаю бровь.

– Конечно, нет. Мы благоразумны. Мы хороним наших мертвецов и готово.

Он фыркает.

– В нашем обществе есть множество вещей, о которых вы не знаете, и боюсь, что, когда узнаете о них, вам придется найти другое применение вашему милому маленькому носику, кроме как всё время его морщить.

– Так просветите меня, Ваше Величество Тарик.

Он смеётся.

– Я весь день пытаюсь заставить вас называть меня Тарик, и все время, когда вы это делаете, вам удается меня дразнить. Не плохо, – он протягивает мне руку, но я не хочу её брать. Должно быть он это замечает, потому что указывает головой наверх. – Нам нужно будет долго подниматься по лестницам и последнее, что я хочу, чтобы вы упали. Возьмите мою руку для страховки. Прошу вас.

– Куда мы идем? – я не могу представить, что где-то есть ещё больше ступенек, чем в Лицее. На самом деле, до дефицита спектория, теорианцы работали над созданием приводимых в движение спекторием передвижных ящиков, которые могли доставить их на любой этаж.

– Я собираюсь показать вам, – говорит он, делая первый шаг по узкой лестнице, – самый захватывающий вид на Аньяр. Итак, если бы вы могли придержать свои вопросы до тех пор, пока мы не доберемся до верха…

Я хватаю его за руку и начинаю подниматься, игнорируя тепло, которое струиться по моей руке. Его смех сопровождает нас, пока мы поднимаемся всё выше и выше, и выше. Даже восхождения по лестницам и веревочным мостам дома, не могли подготовить меня к такому крутому подъему. Мои бедра и икры горят, и в этот раз это не имеет никакого отношения к королю Соколу.

– Вы правы, – ворчливо говорю я. – Это действительно захватывает дух.

– Ничего стоящего нельзя достигнуть легким путём, барышня Сепора, – говорит он, хотя заметно, что он тоже немного запыхался.

– Точно подмечено, Ваше Величество.

Наверху лестничной клетки, где стены и лестница сливаются воедино, появляется черная дыра. Чем ближе мы к ней подходим, тем больше звезд я вижу, словно веснушки ночного неба. Но их света почти не видно в пурпуровом свечении, которое слепит меня. Дыра материализуется в открытый арочный проем, и когда мы добираемся до него, перед нами предстает небольшой балкон, который я никогда бы не заметила у подножия пирамиды. Места в нём как раз столько, чтобы вместить пять человек.

Нельзя не отметить как здесь тесно, и я невольно краснею. Я только рада, что свет пирамиды скрывает мои горящие щеки, надеюсь единственное видимое свидетельство моего душевного смятения.

Перед нами – и далеко под нами – расстилается поистине великолепный город Аньяр, различимый по огням света, протянувшимся вдоль тёмной пустыни. В центре – базар, усеянный световыми точками от горящих фонарей и факелов из спектория, и тенью от палаток и киосков. Если я прищуриваюсь и всматриваюсь, прямо за ним я вижу дворец, сияющий голубым силуэтом на фоне ночного неба. Но не потому, что он построен из истощённого спектория, просто инженеры как-то смогли сделать так, чтобы огонь факелов горел синим и зеленым. Вид действительно великолепный.

Кварталы высшего класса ярко светятся неподалеку от дворца. Большинство строений блестят синим, но некоторые окружены светом простого огня из камина. Кварталы среднего класса находятся севернее кварталов высшего. И хотя я знаю, что они там, я их не вижу. Тяжело работая, средний класс не тратит попусту огонь или спекторий, предпочитая спать в эти ночные часы.

Тарик, как и обещал, показал мне сегодня все эти места, но ни одно из них не сравнится по красоте с этим зрелищем, которое они представляют по отдельности и всё же складываются в вечерней тишине в общую картину, когда смотришь на них с высоты пирамиды.

Тарик толкает меня в ногу, и я вижу, что он уже сел на край. Он показывает знаком, чтобы я садилась рядом, как я и боялась. Одно дело выполнять приказы короля, следовать его указаниям и относится к нему также, как изо дня в день относятся другие. Но без его золотой краски на теле и лице, без богатой одежды и огромного головного убора, который ему необходимо носить в суде? Без его царственной позы и официального, повелительного голоса и чопорного равнодушия? Тогда он становится Тариком. Мальчиком со скоромной улыбкой и готовностью склонить голову перед незнакомцем. Тариком с простодушным смехом и со своими небольшими странностями и шутливой руганью. С красивыми карими глазами, непослушными волосами и обжигающими прикосновениями.

Он смотрит на меня, словно может читать мои мысли. Надеюсь, что у Линготов нет такой нечестной скрытой способности, и следую его приглашению. Я сажусь, стараясь смотреть на город, а не на его лицо.

– Сепора, – тихо говорит он.

– Да?

– Что вы думаете о нашей цели воскресить мертвых?

Вопрос неожиданный. Я поворачиваюсь к нему. Его глаза встречаются с моими и удерживают мой взгляд. Мне хочется устоять и не отвести взгляд. Я чувствую, что это своего рода вызов, который он бросает мне, и если я пройду испытание… Я не уверена, что тогда случиться, но знаю, что не потерплю провала.

– Я думаю, что это абсурдно. Смерть – часть жизни.

– Не обязательно, – мягко возражает он. – Вы так смело говорите это сейчас, но скажи это матери, только что потерявшей новорожденного, которого она вынашивала много месяцев. Вы смогли бы? Смогли бы сказать это женщине, как сказали мне?

Мне вообще не нужно было это говорить. Не Тарику, который только недавно потерял своего отца.

– Нет.

Тарик вздыхает.

– И я бы не смог, – он долго молчит. – Но то, что вы сказали там, внизу – верно. Хоть это не памятник мертвым, но это, своего рода место, которое даёт им защиту. А в настоящий момент мы должны обратить свое внимание на живых. Я думаю, что завтра отдам приказ разобрать пирамиды.

– Нет! – не подумав, я хватаю его за руку. Это удивляет нас обоих. – Тарик, пожалуйста. Если вы верите, что ваши Целители смогут вернуть мертвых к жизни, то… тогда… я имею в виду, что тогда с вашим отцом, Тарик?

Он замирает, приподнимая подбородок, когда в нем просыпается король.

– Именно поэтому они должны быть разобраны. Мой отец хотел бы этого, если бы знал, что его люди столкнутся с таким будущим и будут нуждаться в спектории. Он бы рассердился, что я так долго тянул с этим.

И вот тогда я вижу всю картину до последнего мазка, нанесенного взмахом кисти. Я бросаю его руку.

– Вы… вы играете со мной? – я отодвигаюсь от него.

– Вы о чем?

– Вы привели меня сюда, чтобы уговорить сказать, где вы можете найти свой драгоценный спекторий? Вы привели меня сюда, чтобы смягчить мою решительность?

Я чувствую себя преданной. Как можно быть такой глупой? Весь этот день был только ради того, чтобы вытянуть из меня знания, выведать мои тайны. Он хотел, чтобы я познакомилась с его подданными, почувствовала к ним жалость. Увидела, как они умирают в Лицее и захотела помочь. Он привел меня сюда, чтобы показать красоту города, который может умереть, если я не помогу людям. Он привел меня сюда, чтобы возложить ответственность за происходящее на мои плечи.

Так же, как сделал бы мой отец.

Я вижу тот момент, когда осознание настигает его. Его лицо меняется от растерянности к гневу, а затем, к моему удивлению, смягчается смехом.

– Спекторий, – говорит он больше себе, чем мне. – Я мог бы догадаться, что вы так и подумаете.

– Ну? – требовательно вопрошаю я, не обращая внимания на его слова. Я даже не уверена, о чем спрашиваю, просто жду объяснений или, еще лучше, признания.

А затем он придвигается ко мне, сокращая расстояние, которое я оставила между нами. Мне больше некуда двигаться. Он хочет сбросить меня с вершины пирамиды, если я откажусь помочь спасти его народ?

– Да, – говорит он, наклоняясь ко мне. Я чувствую, как паника и что-то еще, чего я не могу назвать, охватывает меня. – И нет. – Его глаза опускаются на мои губы, и я чувствую, что мои щеки сейчас взорвутся от жара, заливающего их. Страх, что наши губы коснуться друг друга затмевает страх перед смертельным падением.

– Да, я действительно поднялся с вами сюда, чтобы завоевать вас, – тихо объясняет он. – Но не ради спектория.

И приближает губы к моим.

Затем ждет меня, застыв над моими губами, словно задает вопрос без слов. Он ждет меня, даёт знать, что мой ответ определит, будет ли это нашим первым поцелуем или его последней попыткой. Он ждет меня, маленькую Сепору, которая, дрожа, вот-вот свалиться с перил под палящим жаром его прикосновения.

Я заставляю ждать его слишком долго. Он отодвигается, всего на пару сантиметров, и слабый порыв охлаждающего воздуха пустыни заполняет пространство между нами. В этот момент мне становиться ясно, что целовать короля было бы глупой идеей. Что целовать фараона, врага моего отца, человека, который может разрушить мою родину и все в ней, было бы неразумно. Что целовать человека, который держит гарем, было бы бессмысленно.

Я осторожно отстраняюсь от него, чтобы не оскорбить, однако слежу, чтобы движения были конкретными и передавали моё решение. Я не поцелую короля Сокола.