Текст книги "Туфельки для мамы чемпиона (СИ)"
Автор книги: Анна Аникина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Пролог
Утренний рейс Гданьск-Варшава. Всего час полёта. Беата зябко поежилась. Всё – таки рядом с морем ветрено. В Гданьске правда чуть теплее обычного в январе. Около плюс десяти. А в Варшаве по прогнозу около нуля. И не скажешь, что Рождество и Новый год только отметили. И День трех королей был позавчера. Все признаки праздника почти убрали. Жаль.
Беата вспомнила их единственное русское Рождество, когда в России его ещё не было принято отмечать. Но в Елоховском соборе в Москве шла служба. И они с мамой пошли "просто посмотреть". После мороза и сугробов на улице в храме было почти солнечно от обилия позолоты и свечей. Всё-таки польские костёлы не такие богатые. Они тогда постояли немного почти у входа, послушали часть службы, поставили свечи. И снова оказались в московской ясной январский ночи. Необыкновенно белой. Под небом, усыпанном звездами.
И сейчас она летела от мамы с папой. Их не стало совсем недавно. Беата никак не могла привыкнуть к мысли, что позвонить теперь некуда и некому. Только тётя Кася принимала её в Гданьске как всегда радушно. Будто ей сейчас не ближе к сорока, а она всё та же маленькая девочка с льняными косичками.
Посадку задерживали. Беата посмотрела на часы. К двенадцати ей надо быть на встрече комитета по подготовке благотворительного аукциона. В конце декабря жизнь жён дипломатов замирает. Все посольства разъезжаются на каникулы ещё в двадцатых числах. А вот в конце января начинаются мероприятия, требующие подготовки.
Наконец всех пригласили в самолёт. Людей было мало. Самолёт маленький. Через проход от Беаты устроилась пожилая женщина. – Знаете, я ведь боюсь летать, – вдруг доверительно сказала она проходящей мимо стюардессе. – Не волнуйтесь, пани, у нас сегодня самый лучший пилот. Он обычно не летает на внутренних рейсах. Но сегодня нам повезло.
Беата положила в рот конфетку. Ей тяжело давались взлёты и посадки. Одно время они с мужем летали очень много. Но привычка так и не появилась. А вот Збышек засыпал сразу, стоило ему сесть в кресло.
– Дамы и господа, говорит командир экипажа Роберт Тухольский. Наш самолёт следует по маршруту Гданьск– Варшава. Время в пути – один час. Желаю вам приятного полёта.
У Беаты поплыло перед глазами.
Глава 1
1.
Им почти всегда выпадало дежурить по классу вместе. И по столовой. Даже если делать задание в парах, то почти всегда Торочинская и Тухольский. Потому что их фамилии в классном журнале подряд.
Иногда Беате доставался в пару красавчик Павел Полак, он был по списку строчкой выше. Тогда Роберту приходилось что-то делать вместе с Йолой Войчинской, следующей по алфавиту.
Они были забавной парой. Очень худенькая белокожая и голубоглазая Беата Торочинская, у короткой волосы всегда заплетены в две льняные косы, и полноватый яркий шатен с кошачьими жёлтыми глазами Роберт Тухольский.
Это двое умудрялись всё делать, разговаривая крайне редко и по делу. Но лучше этой парочки никто не мог накрыть столы к обеду классов, вымыть школьный кабинет, посадить цветы на клумбу перед школой или приготовить рассказ о столице Советского Союза.
Обоих в классе недолюбливали. Беату за то, что она "русская". Хотя в Гданьске конца шестидесятых кого только не было. Её отец был поляком. А вот мама да – русская. Когда-то после войны приехавшая с родителями – советскими специалистами-в Польшу. А вот Роберта видимо за некоторую неуклюжесть и бедность. Его растили дядя с тётей. Где были родители, никто не знал. Да и не спрашивал.
Нельзя было сказать, что они были друзьями. Хотя, наверное, это именно так и называется. Когда люди держатся друг за друга.
Роберт, стоя у доски и отвечая урок, всегда смотрел прямо на Беату. По выражению её лица он знал, правильно ли говорит. Она не шевелила губами, не размахивала руками. Но ему было всё ясно по глазам.
Беату за большой выразительный рот дразнили Жабой, Роберт смягчал до "жабки". Она не обижалась.
Зато его все называли Робин-бобин. После того, как им всем прочитали на уроке текст английской песенки. Сначала по-русски, потом по-английски. Роберт тоже воспринял это совершенно спокойно. Казалось, что ему вообще всё равно, что о нем думают другие.
Глава 2
2.
Со второго класса у каждого были свои занятия после уроков.
У Беаты музыкальная школа и французский. Русский язык, изучаемый в школе, как иностранный, у Беаты был с рождения вторым родным. Поэтому в пару к английскому добавили именно французский. Немецкую речь в доме не переносили. Хотя и мама, и папа, немецкий знали прекрасно.
В качестве музыкального инструмента выбрали поначалу скрипку, но потом оставили эту затею. Осталось обычное фортепьяно. Беата занималась ежедневно. Впрочем, без особого рвения. У неё были музыкальные руки. Поэтому арпеджио давались ей играючи. Через пару лет занятий она читала с листа не очень сложные пьесы.
Беата долго не знала, чем же занимается Роберт. А когда узнала, то очень удивилась. Потому что Тухольский танцевал. В доме искусств был ансамбль бального танца. Именно туда три раза в неделю пухлый Робин-бобин бегал на занятия.
То ли занятия так влияли, то ли Роберт просто вырос и вытянулся. Но уже годам к одиннадцати из полноватого и неуклюжего Тухольский стал высоким для своего возраста и вполне стройным мальчиком. Его даже признали одноклассники. И теперь он играл с мальчишками в футбол после уроков, а не ошивался в одиночестве на бульваре.
В двенадцать лет Роберт впервые появился у Беаты дома. Но пришёл не к однокласснице, а к её маме. За помощью.
Тухольскому предстояло поездка в Советский Союз. Их ансамбль в полном составе в августе ехал сначала в Москву, а потом в международный лагерь "Артек". Всем участникам поездки настоятельно рекомендовали подтянуть знание русского языка.
В июне тётя Роберта обратилась к единственной знакомой русской пани с просьбой заняться языком с племянником. Пани Юлия не придумала ничего лучше, как пригласить Роберта два раза в неделю обедать у них. Все разговоры велись, естественно, только по-русски.
Тухольский едва переступил порог их квартиры, как уже замер. Уставился на синий китель с серебряными галунами и звездами на вешалке в коридоре. – Твой тата – военный? – Папа, Роберт, – поправила Беата, – Мой папа военный лётчик, – не без гордости. – Какой чин? – Роберт тщательно подбирал русские слова – Бригадный генерал. – Ого! Он летает? Или командует? – Папа летает. И командует тоже.
Надо же. Жабка то генеральская дочка! Знали бы их спесивые одноклассницы, что "русская" не из простых, сдохли бы от зависти. А Бетя видимо специально не рассказывает. Ей, кажется, не нужны фальшивые друзья. Этой принцессе полагается всё самое лучшее.
Пани Юлия, которую нужно было называть по имени и отчеству, раз уж они говорили по-русски – Юлия Владимировна, пригласила детей к столу. – ПирОги? – предположил Роберт. – Это пельмени, – спокойно объяснила Беатина мама, – Они чуть меньше, чем пироОги. И начинка из мяса. А если внутри что-то другое – это называется вареники. – Вареники? Потому что варят? А пельмени варят? – Варят, Роберт. Ты правильно заметил. А вот и пирогИ. Их жарят или пекут, – и Юлия Владимировна вынесла к столу блюдо с пирожками. Треугольные с капустой, длинные – с яблоками, квадратные – с картошкой.
С собой Роберту дали целый кулёк умопомрачительно пахнущих пирожков. Он едва пережил ещё день, чтобы прийти в этот дом снова. Нет, не за едой. За этими разговорами на таком вроде похожем на польский, но другом языке. За мягкими улыбками. А ещё у него был план позвать Жабку в парк. На качели.
После всех положенных церемоний, включавших приветствие, мытье рук с подробными комментариями: "Возьми зелёное полотенце, оно справа от умывальника", его снова усадили за стол. Теперь ему нужно было назвать из чего сделан странный свекольный салат со сложным названием "винигрет". Он угадал всё. И назвал тоже правильно: свёкла, лук, картофель, морковь, солёный огурец. Даже ударения все поставил верно.
Потом они втроем с Беатой и пани Юлией уселись играть в лото на четырёх языках. Кроме русского названия предмета надо было назвать его по-французски для Беаты и по-английски для Роберта.
– Юлия Владимировна, – тщательно выговорил Тухольский, – могу я пригласить вашу дочь в парк? На… Как по– русски "хуштачь"? – Качели? Конечно, идите, – отпустила пани Торочинская ребят.
Качели в ближайшем парке были огромными. Как лодки на длинных перекладинах. Раскачать их в одиночку нереально. Но вдвоём они справились.
Тяжёлая конструкция сначала жалобно скрипнула, а потом поддалась, увеличивая амплитуду с каждым разом. И вот они уже высоко подлетают над землёй! – Ты держишься? – прокричал Роберт с другого конца "лодки". – Дааа! – кричала ему в ответ Беата. И они всё больше раскачивали качели.
Это было необыкновенное чувство полёта. Выше кустов, к облакам. Волосы выбились из кос и лезут в глаза. Но Беата не останавливается. Сгибает и разгибает колени. Ещё выше!
Роберт держится крепко. Летит над землёй, упираясь ступнями в доски. Небо ближе, а ветки деревьев можно потрогать. Восторг!
Сколько они так катались, неизвестно. Когда затормозили таки тяжёлую конструкцию, дело было к вечеру. Роберт нащупал в кармане куртки монетки. Он был готов поклястся, что утром никаких денег у него в кармане не было. А тут такое богатство! На два сладких кренделя, два стакана газировки и два мороженых. Целый пир!
Они уселись на скамейке. Беата скормила Роберту половину своей булки. Сказала, что не хочет. – Придём ещё качаться? – осторожно спросила Беата. – Конечно! Я летал! – Да, Робин-бобин, ты летал!
Глава 3
3.
До отъезда Роберта в Советский Союз они приходил в парк ещё раз пять, наверное. Снова и снова раскачивали тяжёлую лодку качелей. Не могли себе отказать в упоительном ощущении полёта. Потом шли на набережную.
Как многие люди, живущие рядом с морем, они относились к нему равнодушно. Море, оно просто море. Разноцветное в зависимости от погоды. Будто настроение у него меняется. Их море северное. Тут часто дует сильный ветер. И чайки носятся над заливом с невероятной скоростью.
Роберт улетел в "Артек". Потом выяснилось, что из всего ансамбля он говорил по-русски лучше всех. Чему тут же удивились представители Службы безопасности Министерства внутренних дел, сопровождавшие группу в зарубежной поездке. Но двенадцатилетний парень был чист, как ангел.
Эта поездка произвела на Роберта колоссальное впечатление. Рассказов хватило потом на несколько месяцев. Жабка слушала его, раскрыв рот. Про Москву, про крымскую природу, про международный лагерь. А самое главное – про самолеты. Туда и обратно у них получилось четыре перелёта. Сначала из Гданьска в Москву, потом в Семферополь и обратно.
Вернувшись, Роберт набрал в библиотеке книг про самолёты. И решил, что непременно станет пилотом. Как отец Беаты. Только не военным, а гражданским. Чтобы водить белые стальные птицы.
Беата впечатлилась рассказами Роберта. Переспрашивала, заставляя пересказывать ещё и ещё, какая она, Москва. Родной город её мамы. И про самолёты тоже слушала внимательно, уже представляя, как на взрослом Роберте будет смотреться летная форма.
– Спроси пожалуйста у отца, где учат на лётчиков, – попросил Роберт однажды, – А ещё какие предметы нужно будет сдавать. Наверное, математику и физику.
Беата обещала, что спросит. Пан Михал Торочинский внимательно выслушал вопрос дочери. – Так это парень хочет стать пилотом? Тогда сначала здоровье. Потом уже польский, математика, физика и английский.
Беата передала всё слово в слово. Роберт задумался. – Значит, здоровье? – Бросишь танцы? – Ни за что! Ты знаешь, какая там нагрузка! Если танцевать две минуты быстрого фокстрота, это все равно, что бежать восемсот метров.
Беата не могла себе представить бег на восемсот метров. Она и шестьдесят, положенные на физкультуре, бегала с трудом.
Роберт же начал дополнительно к танцам бегать рано утром. Тётя было сказала, что от такого усердия его кеды истрепятся раньше, чем кончится учебный год. Тухольский ответил, что тогда он будет бегать босиком.
В следующем учебном году Роберт выиграл свою первую олимпиаду по математике. Ещё через год к этому успеху добавилась и физика.
В сентябре нового учебного года Беата не обнаружила Тухольского в классе. Даже растерялась. На дрожащих ногах пошла к Роберту домой.
Она никогда ещё у него не была. Видимо, он стеснялся бедной квартиры на первом этаже и странного запаха. Его тётя работала частной прачкой. А дядя зарабатывал, ремонтируя обувь и всякую домашнюю мелочовку.
Дверь открыла его тётка пани Анна. Беата поздоровалась. – Я Беата Торочинская, дочь пани Юлии. Одноклассница Роберта. Он не пришёл в школу. Пани Анна устало прислонилась к косяку двери. Вытерла руки об фартук. – Он уехал. – Куда? Учебный год же. – В Варшаву. – Надолго? – Даст Бог, навсегда. У Беаты задрожал подбородок. Но она взяла себя в руки. – А почему? – только и могла спросить. – Его отобрали в интернат для одарённых детей. Как победителя олимпиад. Приезжали товарищи из столицы. Роберта пригласили. Там всё за государственный счёт. Форма, общежитие, питание и обучение. Лучшие педагоги. Пани Анна говорила все это, мечтательно закатывая глаза и едва не лопаясь от гордости. – Понятно. Спасибо, – только и выговорила, – До свидания, пани Анна, – это уже из последних сил.
Она хотела ещё попросить передавать Роберту привет, если он будет писать. Но подумала, что это неприлично. Им почти пятнадцать. Ещё подумают про них не весть что.
Едва за тётей Роберта закрылась дверь, Беата опрометью кинулась домой. Так быстро она ещё не бегала. Добравшись до своей улицы, рухнула на скамейку. Лёгкие горели. Слезы душили. Сколько она просидела, пытаясь прийти в себя, она не помнила. Вернулась домой и закрылась в комнате, отказавшись от ужина.
Ночью у Беаты поднялась температура. И ближайшие три дня она провела в постели.
– Это из-за того мальчика. Помнишь? – объяснила пани Юлия мужу. – Который хотел стать пилотом? – Да. Роберт Тухольский. Он уехал в математический интернат в столицу. Так что может быть станет большим учёным, и мы ещё за него порадуемся. – Я бы больше порадовался, если бы он всё-таки стал пилотом, как мечтал. – Ох, Михал, у тебя никаких больше настоящих мужских профессий не существует. Только пилоты, – рассмеялась пани Юлия.
Глава 4
4.
Только через месяц после отъезда Роберта в столицу Беата наконец призналась себе, что скучает. По его взгляду из-под длиннющих тёмных ресниц, когда он отвечает у доски, а смотрит по привычке только на неё. И даже по почти ласковому детскому прозвищу "Жабка".
Жабой её уже никто не называл. Потому что из нескладного большеротого ребёнка Беата Торочинская превратилась в стройную девушку с глазами в половину лица. И чуть великоватый рот уже никто не замечал. Фигура Беаты перетягивала всё внимание на себя.
Музыкальная школа была закончена. Французским они с мамой баловались дома. Нужно было задумываться о будущем.
Для себя Беата ничего лучше не придумала, как готовиться в педагогический на факультет иностранных языков, русское отделение. Только вместо английского, с которым поступало большинство, Беата решила сдавать французский. Так шансов больше.
А ещё они с мамой съездили в Москву. Это была давняя мечта обеих. Пани Юлия помнила этот город обрывками. Детские воспоминания всегда яркие. Красные воздушные шары на седьмое наября, большая ледяная горка во дворе.
Попасть в Советский Союз даже бывшей советской гражданке оказалось непросто. Даже факт, что муж и отец польских туристок – бригадный генерал Войска польского, не помог. И всё же им дали визу "для посещения могилы родственников". Бабушка и дедушка покоились на Кунцевском кладбище, только относительно недавно ставшем московским.
Пока оформляли документы, пока покупали билеты, наступил январь. Только вот январь в Гданьске – это температура около нуля и дождь, серое небо и шторм на море. А в Москве было минус пятнадцать.
Торочинские поселились в гостинице "Россия" в самом центре возле Красной площади. И гуляли пешком, сверяясь с картой.
На второй день съездили на кладбище. Сугробы там были по колено. Вымокли и замёрзли. Долго не могли поймать такси. А когда таксист понял, что они иностранки, пытался обмануть их с ценой. Тогда Беата услышала от матери в адрес таксиста весьма витееватую фразу. Все слова там были приличными. Но выдала её пани Юлия без запинки, без малейшего акцента и таким тоном, что водитель покраснел. – Простите, дамочка. Кто ж вас, иностранцев, знает. – Я москвичка – вздеренула нос Юлия Владимировна Торочинская, урожденная Семенова, и вышла из машины.
Чтобы окончательно не замёрзнуть, пришлось купить в ГУМе пуховые платки. В этих платках они с мамой стали похожи на матрешек, которыми Беата играла ещё в детстве. Голубоглазые, беленькие и с красными от мороза щеками.
Им удалось попасть в Большой театр. Смотрели "Жизель" в хореографии Григоровича. В огромных зеркалах отражались две прекрасные дамы в туфельках, предусмотрительно взятых на такой случай.
Вечером накануне отъезда пани Юлия неожиданно предложила дочери сходить посмотреть на русское Рождество. На метро они доехали до Бауманской. И пошли в Елоховский кафедральный собор. – На месте собора раньше стояла церковь. Там крестили Пушкина, – рассказывала дочери пани Юлия. – А откуда ты знаешь про русское Рождество? – Папа рассказывал. Он же "из бывших". В их доме всегда была большая елка. И свечи на ней. Детский праздник, куда собирались дети друзей его родителей.
Они зашли в храм. Там оказалось неожиданно очень светло. Столько позолоты Беата ещё никогда не видела. Горящие свечи отражались в ней, умножая свет. Пахло чем-то особенным. Таинственным. – Это ладан и воск так пахнут, – объяснила Беате мама, – У бабушки возле икон горела свечка и был такой запах. Я помню. Хор откуда-то сверху пел на незнакомом языке, в котором Беата распознала церковнославянский. – Тут в хоре поют даже солисты Большого театра. Они постоял почти у входа ещё немного. Послушали службу. Читали Евангелие. И засобирались обратно. Выходя из ворот, подали всем нищим. – Папа говорил, что его мама всегда так делала, – проговорила пани Юлия, торопливо надевая тёплую перчатку.
В самолёте домой Беата снова вспомнила про Роберта. Как она тогда рассказывал про "больших белых летающих птиц"
Глава 5
5.
Первые три года в Варшаве были для Роберта самыми сложными.
Вдали от родного города, от семьи и знакомых. Среди нескольких десятков таких же одарённых детей со всей страны.
В интернате жили те, кто приехал из других городов. Варшавяне приходили на занятия из дома.
Формой обеспечивало государство. Благополучным домашним детям было сложновато понять, что новая одежда появляется только в начале учебного года. Но Роберту не привыкать. Тётя с дядей и дома не могли себе позволить покупать ему обновки чаще.
Кормили в столовой. Но пятнадцатилетним подросткам всегда мало. Ведь едят они, как молодые овчарки.
Учёбы было много. Расслабляться некогда. В окружении "братьев по разуму" развитие талантливых ребят шло ещё быстрее.
Ходить на любые дополнительные занятия разрешалось. Роберт поспрашивал местных и нашёл себе танцевальный клуб.
На него посмотрели педагоги. Партнерша для Тухольского нашлась моментально. Его поставили в пару с Мариной Новак – единственной дочерью очень возрастных родителей. Пепельной блондинкой с голубыми глазами. "На Жабку похожа чем-то", – мелькнуло в голове у Роберта.
Он вспоминал Бетю часто. Особенно когда выходил к доске. Представлял, что это она сейчас сидит в среднем ряду на задней парте. И рассказывал ей. Замолкал. И образ таял в воздухе. Была мысль написать ей. Но что? Как он, гданьский оборванец, может быть интересен такой, как Беата Торочинская? Он и генеральская дочь, что может быть более нелепо?
У Роберта возникла серьёзная проблема. Для занятий танцами нужна была обувь. И фрак для турниров. Не просить же денег у тётки. В Гданьске ему выдавали костюм из запасов клуба. Сейчас нужно было придумать, где заработать. И Роберт вместе с одноклассником из Люблина Алексом Красицким устроился помогать грузчикам в соседний с интернатом рыбный магазин.
Так можно было немного заработать. Кроме того им перепадали консервы, срок годности которых истекал в ближайшую неделю. Ставить их в торговый зал было уже нельзя. А у ребят они неделю не задерживались. Хлеб был в столовой в неограниченных количествах. За три года в интернате Роберт наелся рыбы на всю оставшуюся жизнь.
В октябре у него были лаковые туфли, а к декабрю и новый фрак.
После интерната выпускников с распростертыми объятиями ждал Варшавский университет. И только Роберт Тухольский подал документы в Военно – авиационную Академию.
Его отговаривали. Лично директор интерната. Потом Красицкий. После Марина. – Вы не понимаете! Я хочу быть пилотом! Это моя мечта с двенадцати лет! – кипятился Роберт. – Почему не пойти в гражданскую академию? – недоумевала Марина.
Как было ей объяснить, всей такой заласканной родителями варшавянке? Что в военной академии у него будет полное довольствие и огромная по гражданским меркам стипендия.
Деньги, которые тётя с дядей прислали к Рождеству в первый год в интернате, он привёз им обратно в первые же каникулы зимой. И больше никогда не брал у них ни грошика. А в гражданской академии набор всего пятнадцать человек в год. И не факт, что его возьмут. А потом надо будет платить за общежитие, одежду, еду и книги. Нет, Марина всего этого понять не могла.
