Текст книги "Единственная для принца. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Анна Агатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Он сделал шаг назад, ругая себя самыми последними словами. А женщина на крыльце развернулась и зашла в дом. Ему хотелось пойти следом.

Несносный Мальчишка, снова ставший огромным псом, побежал к заветному дому, радостно виляя хвостом. Через пару шагов обернулся. Заметил, что принц остался на месте, вернулся и посмотрел на Дамиана, чуть наклонив голову набок. На собачьей морде с вываленным из пасти языком читалась улыбка, какой может улыбаться только пёс.

Дамиан не реагировал, и пёс лёг, положил голову на лапы и смотрел теперь ужасно умильно – снизу вверх, помаргивая и не переставая улыбаться. А потом игриво вскочил, в прыжке развернулся, помчался к странному дому за кустами. Остановился, обернулся и снова радостно бросился к Дамиану, схватил призрачными зубами за штанину и потащил, весело и немного зло мотая головой из стороны в сторону. Но принц не двигался с места – он уже сказал своё твёрдое нет! А значит, никуда он не пойдёт. Нет, он не хочет никого видеть!

Пёс уселся и уставился на принца со счастливой мордой, на которой так и читалось: «Ну, побежали уже скорее! Почему стоишь?»

Но Дамиан, не обращая внимания на эти ужимки, запрыгнул в седло и направил лошадь обратно, туда, откуда раздавался топот копыт небольшого конного отряда, отряда его сопровождения.

Дамиану, наследнику престола, взрослому мужчине, государственному мужу, хотелось плакать, когда он понимал – его неодолимо тянет к женщине, которая ему не ровня. Которая демонстрирует пренебрежение, к нему – к принцу и наследнику.

Никто! Никогда! Не смел показывать ему пренебрежение! Даже когда он был вторым, не наследным принцем, а уж теперь!.. Ах, что б тебя!

И Дамиан самым жестоким образом дёрнул за поводок своего Несносного Мальчишку. Да так, что пса поволокло за ним, резко пришпорившим лошадь.

Это когда его после встречи с Валери в доме Милэды куда-то влекло, он не понимал. То начинало тянуть к княжне прямо на совете у матушки, да так, что он физически чувствовал боль, то хотелось бросить всё, в том числе и совещание с министрами, советниками и безопасниками, и мчаться сломя голову в Новую Академию. Непонятно было. Но спасала железная воля и многолетняя выучка держать себя в руках.

Хотя было бы неправдой утверждать, что он совсем не понимал, что происходит. Подозрение, подкреплённое фактами, – та вещь, которая почти доказана. Но принц предпочитал ничего не понимать...

Всё стало абсолютно ясно в тот вечер, когда недалеко от его покоев очередная женская фигурка выступила из коридора навстречу. И принц внезапно вспомнил, что давно уже гладкое женское тело не грело его ладонь, а прерывистое женское дыхание не тешило его слух. Телесный голод вдруг пережал горло и высушил гортань. И не заглянув даже в лицо предложившей себя женщины, Дамиан схватил её за руку и потащил к себе.

А там, не тратя времени, даже на то, чтобы зажечь свет, прижал к себе тоненькую фигурку, вдохнул запах её волос, провёл носом по шее, пока его руки мяли плечи, жадно гладили узкую, гибкую спину и спускались ниже, чтобы нащупать... девичьи узенькие бёдра? Дамиан замер и мгновенно закаменел. Непроизвольно вырвалось:

– А где?...

Он был растерян – не то. Ладно – запах не тот. Но вот тут, пониже спины?.. Тут должно быть по-другому. В этом месте должно быть много... много тела должно быть!

В висках застучало, и он оттолкнул девушку, схватившись за голову.

 Почему должно быть много? Он закрыл глаза и нервно потёр виски.

Вспоминал.

В душе успокаивалось, когда он вспоминал, головная боль отступала, когда он представлял, что, спускаясь ниже талии, его рука должна ощутить много тела. Широкие должны быть бедра, вот такие... такие...

И тут же вместо боли вспышкой в голове мелькнул образ – фигура наклонившейся женщины. Наклонившейся за чем-то на полу женщины.

Он застал эту картину однажды в домике Милэды. Да, вот такие широкие бедра должны быть у женщины! У его женщины…

Желание пронзило насквозь, и принц снова схватил девушку, что так и стояла перед ним, растерянная, полураздетая. Он снова вдохнул запах её кожи, провел рукой от плеч вниз, по спине, опустил ладонь ниже талии...

И всё. Желание мгновенно пропало.

Будто его окатило холодной водой. Будто он упал в пруд с ледяным крошевом – острые холодные иглы махом царапнули по всему телу, отрезвляя холодом и болью. Он сжался, скривился болезненно. Щёлкнул, чтобы загорелись настенные светильники и взглянул в лицо девушки, что стояла перед ним. Яркая, рыжая. Губы красные, явно накрашены. А глаза карие – некрасивые. Глаза тоже должны быть другие – ярко-голубые...

– Вот ты какая... – протянул разочарованно.

Не говорить же ей, что она не такая, как должна быть его женщина. Процедил:

– Сколько тебе лет? Пятнадцать? Поди прочь! Я не сплю с детьми.

Девушка вспыхнула, стянула на груди расхристанную одежду и выбежала из комнаты.

А в голове крутилось почти стёртое: «...женщина! Ты моя женщина!». И отголосок знакомого, но такого слабого сейчас чувства – чувства могущества, все-могущества.

Не та женщина, не та... В душе – пустыня, чувства – рваные, как клочья облаков перед штормом. Больно...

После этого случая он стал внимательно приглядываться к женским силуэтам, лицам, волосам, что то и дело мелькали в коридоре. Присматривался, оценивал и ни одна его не привлекала.

Теперь догадка стала подтверждённым фактом – ему нужна та женщина, которую он видел тогда у княжны, та, которую видел на крыльце странного сельского дома. Та, что узнала его, стоило ему чуть выступить из кустов. Та, что так холодно и надменно улыбнулась ему улыбкой королевы. Его королевы.

***

Во дворце первым делом Дамиан нашел брата. Там, где и всегда его можно было найти – в дальней башне, рядом с любимым его телескопом. Лев улыбался лёгкой счастливой улыбкой и смотрел вдаль, на звёзды, оставив телескоп без внимания.

– Брат, здравствуй! – Дамиан обнял старшего, который лишь на мгновенье оторвался от небесного свода, чтобы приветливо поздороваться.

– Здравствуй, брат.

В быстром этом взгляде были любовь и удовольствие. Дамиана под этим взглядом всегда пробирало морозом – Лев был очень странным после трагедии с его единственной. Он замкнулся в себе, почти перестал общаться с людьми, но при этом вот так радовался всему. Будто ребёнок. Но редко когда отрывал взгляд от прекрасных, только ему одному ведомых далей. И только вскользь, как и сейчас, посматривал на Дамиана.

– Какая нужда, брат, тебя привела ко мне? Хочешь поговорить? – спросил, как ласковая нянюшка малыша. Реджи прикрыл на секунду глаза, поджал губы. Медленно и плавно выдохнул.

– Да, – еле выдавил.

– О чём? – Лев с той же ласковой улыбкой любовался небом. Дамиан с досадой недоумевал: чем там можно любоваться, в сгущающихся сумерках?

Собираясь с духом, помолчал, а потом всё же сказал:

– О единственной.

– Встретил? – Лев смотрел в небо, и кому он улыбался сейчас – звёздам или брату – было непонятно.

– Да. Наверное.

Улыбка брата стала запредельно счастливой.

– Поздравляю, брат!

Дамиан снова помолчал, подбирая слова, – он хотел спросить, но всё никак не мог решиться. И всё же...

– Лев, что делать, если она мне не нравится?!

– Это неправда, брат, – с укоризной всё же глянул на него бывший наследник и снова вернул радостный взгляд на небесный свод.

– Я не хочу такую единственную! – вспылил Дамиан. Вскочил, как это бывало в детстве. Стоя напротив брата, до побелевших костяшек сжимал спинку плетёного кресла. – Не хочу я такого, понимаешь?! Что мне делать?!

Лев с лёгким сожалением поглядел на него и опять ласково, как ребёнку, улыбнулся.

– Единственная – это благословение Плодородной, Дами. Это не может не нравиться. Ты не можешь не хотеть.

– А я не хочу! – Дамиан почти кричал, наклонившись к брату. Лицо покраснело, на шее вздулись жилы.

Лев встал, обнял младшего. Сейчас, как и в детстве, он был выше на целую голову.

– Ну, ну, братик... Не надо, всё хорошо. Ты просто ещё не понял. Единственная – это счастье. Я вот нашёл свою и счастлив. Это блаженство, знать, что она у тебя есть, твоя единственная.

Дамиану хотелось заорать: «Она умерла, твоя единственная! Чему тут радоваться?!», но он закусил губу и смолчал – не было в том вины Льва, и укорять его было не в чем. Зачем же добавлять боль его душе? Но сдерживаться от крика было трудно, и тяжёлое дыхание вырывалось из груди, как из кузнечного меха в сильных руках подмастерья.

Через пару мгновений Лев отпустил младшего брата, но оставил одну руку на его плече, а второй показал на небо:

– Её глаза, как звёзды. Моя Суэлла смотрит на меня оттуда. Понимаешь? Она там, а я тут. Мы вместе, и мы счастливы.

Та же ласковая и радостная улыбка сияла на его лице, а устремлённый вдаль взгляд был действительно счастливым. Улыбался он не брату и не звёздам. Улыбался он своей единственной, принцессе Суэлле, которая вот уже несколько лет была мертва.

Дамиан ещё несколько мгновений постоял, глядя на брата и сглатывая горечь, а потом повернулся и пошёл, размышляя о том, что поддержки от Льва получить не получится, и ответ на свой вопрос нужно искать в другом месте.

Вот только где?

***

Лицо! Всегда держать лицо!

И Дамиан неспешно шел по дворцу с непроницаемым выражением. Приходилось сдерживать чувства, что гнали его, толкали словно ураган немыслимой силы. Только направление было непонятно.

Эти они, чувства, не подавляй их реджи каждую секунду, ускоряли шаг, заставляли мысли суматошно метаться в бессмысленной ярости, сердце – бешено колотиться, а руки – сжиматься в кулаки. Он старался шагать сдержанно и неспешно, но внутри бушевала буря, стремившаяся снести всё на своём пути. Наверное, именно это подтолкнуло его в неожиданном направлении – к тому выходу, что вёл к дворцовой сантурии.

Да, ему сейчас, как никогда, нужно понимание и добрый совет: как выжить эту чужую женщину из своих мыслей, своего сердца, из своей жизни? Он несогласен с ней мириться! Ни за что!

А оч’Ивар – мудрый и душевный человек, всегда помогал ему и советом, и пониманием, а главное – добротой и тёплыми чувствами, которых Дамиану так не хватало в той жизни принца, которая с юности не устраивала его.

Да, правильно, оч’Ивар! Вот кто ему нужен!

В полумраке сантурии Дамиан вздохнул облегчённо – небольшой зал был пуст, посетителей не было, зато был знакомый с детства сыроватый запах побелки и горящих огоньков, а ещё полумрак и тишина. Душу наполнял покой, ураган утихал, успокаивался. И реджи с упоением ощутил, как расправляется что-то в груди, как от облегчения на глазах выступают слёзы.

– Сын мой? – радостный старческий голос эхом разнёсся под сводами храма. Дамиан обернулся. У двери дальнего бокового предела стоял оч’Ивар. Он смотрел открыто, улыбался искренне и дружелюбно. Дамиан сдержал вздох облегчения.

– Да, оч, – склонился перед стариком.

– С радостью ли пожаловал, сын мой?

– За утешением, оч, – принц поднял глаза на священнослужителя.

– Утешением? – в глазах старика радость сменилась участием.

– Да, оч. Я встретил её. Но она не та.

– Не та? – брови старика чуть заметно сошлись на переносице.

– Да. Она незнатного рода.

Лицо оч’Ивара вновь осветилось улыбкой.

– Сын мой! О чем ты?! Разве это важно? Ты её встретил, и это счастье!

И Дамиан подавился словами о том, что найденная женщина, женщина, которая должна стать его королевой, – селянка, вдова с тремя детьми!

Слова застряли в горле, так и не найдя выхода. Принц смотрел в глаза старика, рассматривал морщины от его доброй улыбки, прозрачные, старчески выцветшие голубые глаза, и всё крепче сжимал губы. Нет, рано он порадовался. Здесь ему не найти понимания...

Реджи распрямил спину.

– Попрошу вас, оч’Ивар, матушке не говорить об этом. Я... сам. Как-нибудь.

Удивление на лице оч’Ивара сменилось доброй улыбкой. А Дамиан резко развернулся и, не прощаясь, быстрым шагом покинул сантурию.

Буря внутри вновь бушевала, завывая и требуя выхода. Казалось, что если он сейчас не разобьёт что-нибудь, не разрушит, не сломает, то просто взорвётся. Реджи слепо, почти ничего не видя от ярости, шёл куда-то в сторону от сантурии, сжимая и разжимая кулаки.

Вслед ему с крыльца с сожалением смотрел сухой старичок и что-то беззвучно шептал.

А реджи что-то делал, резко махал руками, давая выход слепому гневу. И пришёл в себя, только когда чурбак соскочил с колоды и больно ударил по ноге. Осмотрелся и осознал: он – на хозяйственном дворе, далеко спрятанном от самого дворца, в руках – топор, а перед ним – колода. Земля вокруг огромного сучковатого пня, на котором рубили дрова, была усеяна поленьями, какими во дворце топили редкие камины. В воздухе стоял запах пыли и древесной коры.

К поленнице, испугано тараща глаза на побелевшем лице, жался перепуганный мальчишка-слуга, следя за действиями принца.

Принц, скорее по инерции, чем осознано, наклонился и подобрал недоколотый чурбак, что так удачно упал ему на ногу, отрезвляя и возвращая в реальность. Установил его на колоде и замахнулся топором. Хекнув, с силой опустил орудие на деревяшку, с удовольствием наблюдая, как в разные стороны от лезвия разваливаются узкие полешки.

Он наклонился к земле и выбрал то, что было побольше, снова установил его на колоде и замахнулся. И это движение, мощное, лихое, именно такое, какого требовала бьющаяся внутри душа, выплеснуло ярость, гнев и боль. И Дамиан побыстрее подобрал ещё один недоколотый чурбак, чтобы ещё раз ощутить как по капле, по песчинке уходит, растворяется всё плохое и разрушительное, что он сдерживал в глубинах своей души.

Он замахивался и рубил, рубил и замахивался, и выплёскивал, выплёскивал, выплёскивал... Каждый новый замах и резкий удар приносили облегчение и радость. Чувствовать освобождение было так хорошо, так приятно, что принц улыбнулся и махнул испуганному мальчишке, чтобы принёс ещё чурбаков.

Мышцы звенели, ветерок холодил потный лоб, спину, прикрытую тонкой рубашкой, запах сухой древесины щекотал ноздри, а осеннее негорячее солнце ласково гладило его светлые, вьющиеся от пота волосы. Хорошо!

Реджи остановился лишь тогда, когда почувствовал, что больше не хочется бить и крушить, а ладони заметно саднят. Он с чувством хорошо сделанной работы вогнал топор в колоду. Глянул на свои ладони. Привычные к оружию руки хоть и не покрылись волдырями, но всё же покраснели – к такому они все же не привыкли.

Дамиан молча подошёл к поленнице, где был небрежно брошен его сюртук, надел, поправил кружева манжет. Мальчишка-слуга пристально следил за каждым его движением, стоял на месте, но, как пугливый зверёк, готовый бежать в любую секунду.

– Спасибо, парень, – сказал реджи с улыбкой, отчего мальчишка посерел и ещё сильнее вжался в деревяшки, не замечая ни острых щепок, ни трухи, сыплющейся за пазуху. – Да не бойся, я никому не скажу.

– И я, – тихо пробормотал парнишка.

Дамиан пожал плечами, дескать, делай как хочешь, хотя в душе позабавился – мальчишка не расскажет, как принц колол дрова?

И с усмешкой пошёл в сторону дворца. Жизнь уже не казалась ему такой непроглядно невозможной. Что-то да произойдёт, как-то да образуется всё.

Перла кралась по тайным ходам к галерее, стараясь ступать бесшумно. Она пользовалась утренним временем, когда ночь ещё не сменилась затяжными сумерками – самым ранним, самым удобным временем, чтобы шнырять незамеченной по королевскому дворцу.

Пустынные коридоры, за окнами – темно, и только восточный край неба сереет, и в это темноте тёмный серый плащ с глубоким капюшоном хорошо маскировал медленно крадущуюся фигуру. Застынь Перла неподвижно в каком-нибудь углу, куда свет редких настенных факелов не достаёт, и она легко сольётся с густой тенью.

Правда, была и оборотная сторона у этого сонного сумрачного утра – любой звук, как бы тих он ни был, раздавался словно грохот. Но и здесь она смогла обернуть ситуацию в свою пользу: чужие шаги Перла уловила бы задолго до того, как человек приблизится на сто шагов. А чтобы скрыть свои, надела туфли на мягкой тряпичной подошве.

Шаги стали очень тихими, почти незаметными. Да вот только беда – ноги мёрзли в обуви на тонкой подошве, да так, что она их уже не чувствовала. А нужно было ещё добраться до картины с бесконечной чередой королевских детей.

Когда Перла выбралась из тайного хода в толстой стене дворца, до галереи оставалось ещё много, очень много тихих, крадущихся шагов. Слава Плодородной, стражи было немного, да и посты в этой части дворца стояли редко – всё же не тронный зал. Перла облизнула пересохшие от напряжения губы и тихо двинулась дальше.

Надежды на то, что ответ на их записки лежит в условленном месте, не было: могли бы помощники его высочия Дамиана так быстро ответить на их вопросы? Заметили вообще их записку? Перла сомневалась. И как бы князь Марун горячечно ни утверждал, что его Рада (кто она такая, Перла не стала выяснять, экономя время) сделает всё, что нужно, и сделает быстро, верилось всё же слабо.

Хорошо, конечно, если бы было так, как он утверждал. Но привыкшая за эти месяцы к неспешности Оландезийского двора, Перла сомневалась. Очень сомневалась. Казалось, весь мир двигается будто в густой смоле – медленно и плавно, растягивая каждое движение на долгие минуты или даже часы.

Но всё же пошла в эту вылазку – им крайне нужна была информация, и пренебрегать хоть малейшей возможностью получить нужные сведения, девушка не стала. И если сегодня ничего не найдет в тайнике за картиной, пойдёт снова. Завтра утром или даже сегодня ночью: они были беспомощны, словно новорожденные котята – слепы, практически глухи, безмолвны и физически немощны. Хотя здесь только наполовину – Перла не однажды видела, что князь упорно тренируется. Вот только спасёт ли это их, неизвестно...

Ещё два шага и сдержанное дыхание, и она уже проскользнула в галерею. Всё так же тихо, крадучись, прошла в дальний неосвещенный угол. На самой длинной в галерее картине отсчитала восьмого царевича справа налево. В темноте приходилось полагаться на чувствительность собственных пальцев – раз за разом обводя контуры голов, которые прощупывались более рельефными выпуклостями на холсте. И хоть это качество было у неё не то, чтобы на высоте, но она не видела портретов, даже если приближала глаза к холсту так, что ресницами касалась его, и выхода не оставалось.

Кроме того, приходилось быть осторожной. Отсчитав очередного царственного ребёнка, Перла оборачивалась к выходу из галереи: не идёт ли кто?

Когда наконец насчитала восьмого, облегчённо выдохнула.

И сама испугалась, замерла – так громко это получилось. Застыла неподвижно, с напряжёнными ногами и руками, готовая в ту же секунду нырнуть в ближайший тёмный угол.

Ещё пару мгновений постояла, одновременно успокаивая нервное дыхание и прислушиваясь – не идёт ли кто?

И только когда убедилась, что всё тихо, медленно, чтобы шорох одежды был, как можно тише, присела и запустила руку под складки драпировки, свисавшей из-под картины и прикрывавшей нишу.

Рука, ожидавшая встретить стену, провалилась в пустоту, отчего Перла слегка пошатнулась, но устояла, удержав равновесие. Хотя сердце от испуга заколотилось, а дыхание сбилось. Пришлось сделать паузу, чтобы чуть успокоиться.

И только после этого Пера стала аккуратно, пядь за пядью, ощупывать пол, обследуя всё широкое и неожиданно глубокое пространство за ниспадавшей плотной тканью.

Перла сдержала злое слово, готовое сорваться с языка: что ж, этого следовало ожидать – в нише ничего не было. Она на мгновенье задержалась, чтобы выдохнуть и чуть наклониться, чтобы удобнее было встать, как почувствовала, что кто-то легонько тронул её за пальцы.

Перла чуть не закричала от неожиданности и ужаса.

Она закусила губу так, что от боли из глаз брызнули слёзы. Но прикосновение чужих пальцев пропало, а в руку ткнулась бумага – небольшая трубочка, которую вложили в её ладонь, а затем, обхватив её с тыльной стороны, заботливо согнули ей пальцы, чтобы драгоценность не выпала. А затем эти же чужие тёплые пальцы пожали ей запястье, выражая... сочувствие? поддержку? Или участие. Или обещание помощи.

Перла сглотнула внезапно подступивший комок – это было как доброе слово: «Ты не одна! Мы рядом! Держись!». Аккуратно вынула руку из-под драпировки. Другой рукой зажала рот, чтобы ни один случайный всхлип не вырвался наружу. Встала. И взяв себя в руки, бережно и тихо спрятала бумажную трубочку в карман плаща.

Бесшумной тенью выскользнула из галереи.

***

Большинство мужчин в комнате принцессы Тойво в королевском дворце Бенестарии чувствовали себя свободно: не смущались, сняв сюртуки и галстуки. И тем нелепее выглядели, застыв в напряженных позах. Со стороны могло показаться, что все попали под заклинание стазиса – настолько смешно некоторые держали руки или головы.

Но причина была в другом: сохраняя гробовое молчание, не двигаясь, все напряжённо наблюдали, как принцесса вложила в тонкую женскую руку, появившуюся из открытой в стене дверцы, письмо, как согнула пальцы посланнице, а после на мгновенье сжала нежное белое запястье.

Рука исчезла, а маленькая дверца закрылась в полном безмолвии.

И лишь спустя пять мгновений кто-то шевельнулся, кто-то шумно выдохнул, а Тойво, сидящая на коленях у стены, бросила взгляд через плечо.

Она поднялась и устало уселась на стул, стоявший у стола, безвольно положила ладони на столешницу. И хоть в глазах её были слёзы, но плечи были расправлены, а на губах – слабая, усталая улыбка.

– Попрошу всех выйти! Дежурный, останьтесь у дверей, вас позовут, – негромко приказал принц Дамиан. Когда стих шелест шагов последнего ушедшего, присел к столу напротив Тойво.

– Принцесса, вы слишком устали. Вам нужно отдохнуть.

– Да, – сказала она, слабо улыбаясь. – Я сейчас лягу, посплю. Теперь, думаю, смогу.

И она вялым движением кисти махнула в сторону ширмы, за которой стояла кровать.

Тойво отказалась перебраться в другую комнату из этой, где теперь было установлено круглосуточное дежурство – в любую минуту ждали появления заветной дверцы с той стороны. А принцесса не хотела пропустить этого мига, и легко согласилась делить своё жилище с посторонними людьми. Вернее, категорически отказалась вообще выйти из этой комнаты.

– Но вы же не сможете так отдохнуть, – произнёс реджи.

– Зато я в любую минуту буду здесь и смогу помочь, – с усталой улыбкой проговорила девушка. – А я хочу быть здесь, рядом с ним. Но вы правы, я пойду, прилягу...

Она с усилием поднялась из-за стола и скрылась за ширмой.

Режди переглянулся с Суземским. Советник развёл руками и улыбнулся. А Дамиан подумал: «Нет, не прав Лев. Какая же это сила? Из-за своего единственного эта девчонка забыла держать лицо и показывает свои слабости. Не так она держалась при первой нашей встрече. Да и потом – ни единая эмоция раньше не могла просочиться на её лицо, а теперь?.. Разве стала она сильнее, обретя пару? А ведь это только разлука, просто расстояние. А если он и вовсе не вернётся?..»

Но вспомнив маленькую маркизу Инвиато, принц запретил себе думать о плохом. Приказал верить, что князь Марун вернётся, и заодно вызволит Перлу.

Несносный Мальчишка огромным призрачным псом с нескрываемой завистью и тоской смотрел на ширму, за которой едва слышно скрипнула кровать. Но Дамиан предпочёл не заметить скорби в этой призрачной фигуре.

Они все сильно устали за прошедшие сутки, очень напряженные, надо сказать, сутки.

Как раз прошлым утром, именно в эту пору, принцесса Тойво, названная при рождении Ило, открыла дверцу в галерею королевского дворца в Оландезии – как всегда, очень рано, и нащупала по ту сторону две смятые, больше похожие на случайные обрывки, бумажки.

Первую, лишь бросив на неё мимолётный взгляд, отбросила сразу. Это было послание от Перлы, шифрованное, адресованное принцу Дамиану, и оно девушку не заинтересовало.

Его тут же подхватили и передали специалистам, чтобы расшифровать. Специалиста ждали недолго и уже вскоре прочли:

«Его высочию принцу Дамиану

от маркизы Перлы Инвиато.

Связь держим через галерею, здесь же будем перебираться обратно. Предполагаю скорое решение вопроса. Добром не выйдет. Пожалуйста, будьте готовы!»

Этот восклицательный знак... Как он не понравился Дамиану! Уж очень о многом говорил он в сухом, деловом сообщении маркизы, где не было не только чувств, но даже лишних букв. Страх, опасность, ужас. Этот знак был как крик о помощи, как судорожное рыдание. Практически каждый, кто был в комнате, как и принц, понял – всё очень и очень опасно.

И пока возились с запиской от маркизы Инвиато, принцесса Тойво прижимала к груди другой клочок, уставившись куда-то в пространство с подёргивающимся лицом и всё не поднимаясь с колен.

Один из шифровщиков подошёл и протянул руку, чтобы попросить бумагу у принцессы, но она молниеносно качнулась и дернула рукой, и не ожидавший такого мужчина отлетел в сторону. С глухим звуком ударился головой о стену и съехал на пол с совершенно ошарашенным, кривящимся от боли лицом.

Принцесса, будто ничего не случилось, стояла на коленях и смотрела перед собой затуманенным взглядом.

Все, кто был в комнате, переглядывались, пытаясь понять, что сейчас произошло? К пострадавшему тут же поспешили двое, подняли его и увели. К коленопреклонённой принцессе подходить близко уже никто не решался. Но письмо прочесть было нужно.

– Ваше высочие! Принцесса! Тойво! Тойво, названная при рождении Ило! – робкие попытки дозваться не увенчались успехом: девушка всё так же была погружена в себя.

Она только чуть нахмурила брови, как сделал бы занятый чем-то важным человек, которого пытаются отвлечь пустяком.

Дамиан вопросительно уставился на Суземского, взглядом говоря – давай, советник, советуй уже что-нибудь дельное, ты же у нас умник. А умник поджал на мгновенье губы и сложил руки на груди, а потом подмигнул принцу и повернулся к принцессе. Посмотрел на неё пристально, потом склонил голову к плечу и дёрнул бровью, обошёл с другой стороны и посмотрел на неё через спины тихо переговаривающихся сотрудников безопасности и экспертов, подмигнул реджи и широко улыбнулся. А потом тихо-тихо позвал:

– Рада! Рада-сть!

Она мигом очнулась и резко, рывком повернула голову, тревожным взглядом шаря по лицам стоящих вокруг мужчин. Взволновано спросила:

– Что?! Что такое?

Зорий протянул к ней ладони, улыбаясь сдержаннее, и тихо, доверительно произнёс:

– Рада, что в письме? От кого оно?

Девушка глянула на бумагу, отняв их наконец от груди. Развернула письмо, ещё раз пробежалась глазами по строчкам, бережно и нежно разгладив пальцами листочек:

– Живой. Пишет.

И улыбнулась. Трогательно. Счастливо.

– А что пишет? – спросил Зорий. Всё так же с безопасного расстояния.

Рада ещё раз посмотрела на бумагу и с видимым сожалением протянула её собеседнику.

– Не знаю, – вздохнула , – почитайте, я только своё имя узнала.

Сразу несколько человек подступило к бумаге в вытянутой руке принцессы. Все заглядывали в письмо и, наконец, кто-то нерешительно потянул за краешек. Девушка отпустила, не возразив ни звуком, ни жестом, поднялась с колен и стояла тихо, не отрывая взгляда от белого клочка, пока его передавали из рук в руки.

– Кто дежурит нынче? Пригласите князя Марун, – Зорий обернулся к распахнутым дверям комнаты. – Это, должно быть, язык пустынных племён, ничего не понять.

Старый князь, свежий, подтянутый, аккуратно и тщательно одетый, всем своим видом производил впечатление, будто ожидал, что его позовут в этот ранний час. И явился тоже быстро. Он ни на миг не потерял достоинства поспешностью, рука не дрожала от волнения или нетерпения, когда протянул её за письмом, письмом своего сына.

Его брови нахмурились, когда читал князь первые строки, затем лицо стало заинтересованным и вновь нахмурилось под конец письма. Князь остро и недовольно глянул почему-то на принцессу Тойво и вновь вернувшись к письму, вслух зачитал:

«Рада-сть моя!

Здесь всё сложно. Твой отец находит нужными крайние меры безопасности своего дворца – повсеместной магической защите. Все стены обрисованы разного рода рунами для защиты от магии. Я тревожусь о том, как ты открываешь дверцу? Не вредит ли это тебе? Как выходит, что тебя не обнаруживают?

По твоему же вопросу пока ничего не ясно: король молчит, я практически изолирован, и узнать не у кого. Перла немного более свободна в своих передвижениях, но тоже далеко не всё ей доступно.

Рада, очень много вопросов, очень! Самый главный: как тебе случилось тут выжить? Я, представляя твою жизнь здесь, злюсь до ярости и хочу всех убить!

Но к делу. Родная моя, напиши, что такое поединок?

Что за человек принц Вретенс?

Сможешь ли помочь отсюда выбраться? И если да, то на что мне стоит рассчитывать. А на что – нет?

Мне тебя не хватает. Это тоска, когда тебя рядом нет.

И оттого ещё сильнее злюсь, что вопрос застрял на одном месте и никуда не движется. Каждый день вспоминаю тебя, нас с тобой, и то, как рядом с тобой было хорошо. Только этим и держусь – нашей будущей встречей.

Помни: люблю, помню, стремлюсь к тебе. У нас впереди долгая жизнь – много детей и ещё больше внуков. Так много надо успеть! Люблю тебя, моя прекрасная Рада-сть! Береги себя!»

Тойво слушала внимательно, склонив голову к плечу. И хоть взгляд её был обращен на старого князя, было понятно, что его она не видит. Её брови легко шевелилось, мелкие мышцы лица слегка подрагивали, будто она разговаривает с кем-то, не открывая рта.

Такая гамма чувств была на её лице, что Дамиан почему-то сглотнул, глядя на Несносного Мальчишку. Призрачный пёс сел рядом с принцессой и привалился всей тушей к её ноге, закрыл глаза и с непонятным выражением на морде замер.

Дамиан снова и снова отводил взгляд от её фигурки, но снова и снова ловил себя на том, что внимательно наблюдает за девчонкой, за каждым движением на её лице. И снова, и снова думал о том чуде, что было перед ним – единстве избранных друг для друга.

А потом…

Прошедшие сутки были наполнены расспросами для Рады. Её заставляли вспоминать такие вещи, что она даже возмутилась – ну какое отношение имеет её детская дружба с кухаркой или то, каких лошадей предпочитали её сводные братья, если нужно ответить всего на пару точных и понятных вопросов её Зиада?

Но вежливый, но непреклонный знаток своего дела из безопасников сказал, что дело не в вопросах, а тех воспоминаниях, которые с ними связаны. Ведь стало же новостью для Рады, что весь дворец её отца обрисован шаманскими рунами и надёжно защищён их магией.

А это действительно её удивило и даже огорошило. Она всегда передвигалась по дворцу, и когда нужно было, открывала свои маленькие дверки без препятствий, никогда никто не знал, что она чуточку магичит. Об использовании ею магии никто не знал – она готова была поклясться. Потому что в ином случае её давно казнили бы, ну или заперли где-нибудь в тюремном подвале, в самой дальней камере.