Текст книги "Их последняя встреча"

Автор книги: Анита Шрив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Никогда не носите рюкзак, говорили им на подготовительных курсах. Никогда не останавливайтесь на перекрестке, изучая карту (это сразу показывает, что вы турист). Никогда не носите драгоценностей или бросающихся в глаза солнцезащитных очков. Старайтесь выглядеть как можно беднее. Томасу это было нетрудно: он носил одни и те же шорты цвета хаки и белую рубашку каждый день, кроме вторников, когда приходила Мама Кариуки и стирала в ванной. А если у вас все-таки украли бумажник или сумочку, ни в коем случае не кричите «Стой, стой!», потому что кенийцы обычно преследуют подозреваемого и когда удается поймать его, стараются забить несчастного до смерти. Томас уже не раз беспомощно наблюдал эту ужасающую попытку казни на глазах у пассивной в большинстве случаев публики.

Он сел за столик в «Колючем дереве», открытом кафе отеля «Нью-Стенли», и заказал «Таскер». Раскрыв газету, глянул в нее еще раз. «ПО СЕВЕРНОЙ ПРОВИНЦИИ ПРОНЕСЛАСЬ МАЛЯРИЯ». «ЛЕВ ИСКАЛЕЧИЛ РУКОВОДИТЕЛЯ ЭКСПЕДИЦИИ». Его взгляд остановился на статье о земельных спорах. Он заметил слово «брат» в отрывке о бизнесмене из народа луо, убитом собственным братом, и вспомнил своего брата Рича, который должен был приехать через месяц. Они собирались вместе отправиться на сафари в Нгоро-Нгоро и Серенгети [21]21
  Нгоро-Нгоро – заповедная зона в Танзании; Серенгети – национальный парк в Танзании.


[Закрыть]. Томас обещал свозить его на побережье, где можно купить самую сильную травку, которую он когда-либо курил. В Малинди22 [22]22
  Порт в Кении.


[Закрыть]даже женщины жевали мираа – веточку, в которой содержится что– то вроде натурального амфетамина. Но он не станет рассказывать Ричу про бханги и мираа или о проститутках, дешевых и красивых, но зараженных опасными болезнями.

Стол накрыла какая-то тень. Томас принял ее за облако, но, взглянув вверх, увидел нависшего над ним мужчину, который улыбался и ждал, когда его заметят.

– А, мистер Томас. Куда это вы пропали?

Томас поднялся.

– Нет, Ндегва, это вы куда-то пропали, а теперь вот нашлись.

Ндегва, его преподаватель и сверстник, хохотнул. Попытки Томаса копировать африканский говор всегда забавляли Ндегву, даже поначалу, когда Томас слушал курс поэзии в Университете Найроби, где был единственным белым студентом в аудитории, полной молодых африканцев и азиатов. Про себя Томас считал качество их произведений невысоким, хотя первым признал бы свою неспособность критиковать искусство, созданное другой культурой. Если бы спросили у других студентов, они, несомненно, сказали бы, что в произведениях Томаса недостаточно самоконтроля, что в них нет политического содержания. Ндегва, однако, так не считал. Более того, он благосклонно относился к Томасу, что было замечательным примером литературной объективности, особенно если учесть марксистские взгляды Ндегвы.

Томас пожал руку массивному кикуйю, при этом грузное тело Ндегвы в облегающем сером костюме мгновенно подалось вперед. Его иссиня-черная кожа казалась покрытой пылью, но это была совсем не пыль, а как бы цвет, наложенный на другой цвет. Ндегва был мужчиной с широкими плечами и большим животом: он казался скроенным из ткани скорее политика или финансиста, нежели поэта.

– Вы знаете, что говорят про «Таскер»? – спросил Ндегва.

Томас улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Садитесь, мой друг, и я поделюсь с вами своей историей о пиве «Таскер».

Томас сел, и Ндегва заговорщически нагнулся к нему.

– Вот вы находитесь в нашей стране первый день, берете «Таскер», заглядываете в него и видите червя. Вы с отвращением выливаете пиво на улицу.

Томас улыбнулся, зная, что последует какая-то шутка. У Ндегвы были тяжелые веки, он был чувственным, в рубашке из толстого, грубого хлопка, который Томас часто видел в этой стране.

– Вы находитесь в нашей стране уже месяц, заглядываете в «Таскер» и видите там червя. Вы говорите: «У меня в пиве червь». Потом спокойно достаете его оттуда, выбрасываете на улицу и пьете свое пиво.

Ндегва уже посмеивался, обнажая розоватые зубы. Вокруг них пили немецкие и американские туристы, и уровень децибел повышался по мере приближения полудня. Томас увидел Нормана, знакомого журналиста из лондонской газеты.

– Но вот прошел год, мой друг, вы смотрите в свой «Таскер», видите там червя и говорите: «Уменя в пиве червь». И достаете червя и съедаете его – поскольку это источник белков. А потом вы пьете пиво и ничего не выбрасываете на улицу.

Ндегва громко засмеялся своей шутке. Томас изобразил, как он заглядывает в свое пиво, отчего Ндегва засмеялся еще сильнее.

– Пришло время съесть червя, мой друг. Сколько вы пробыли в нашей стране?

– Чуть больше года.

– Уже так долго?

Даже при своей массивности, даже сидя на крошечном металлическом стульчике, Ндегва умудрялся выглядеть элегантно. В субботнее утро Кимати-стрит была забита покупателями. Ндегва бросал взгляды на африканских женщин, в то время как Томас смотрел на белых. Хотя как раз в этот момент мимо них прошла девушка с шоколадной кожей, шеей газели и бритой головой, и Томас не мог не взглянуть на нее оценивающе. Она была в европейской одежде и красных туфлях на шпильках, шея опутана золотыми кольцами. Девушка походила на экзотическую рабыню, хотя ей было не больше четырнадцати лет. Азиат, с которым она шла, был низким и полным, в прекрасном костюме. Детская проституция носила в Кении характер эпидемии.

– Ну, а как ваши дела? – спросил Томас, когда девушка прошла мимо.

– О, у меня все в порядке. У меня не бывает неудач. – Ндегва пожал плечами, но улыбка его угасла, заставляя усомниться в подобном утверждении. Ндегва был блестящим преподавателем, который умел убрать лишнее из строк Томаса быстрыми взмахами ручки прямо на глазах у автора. – Хотя наше правительство говорит, что мне больше нельзя писать стихи.

Томас быстро отпил пива, подумав при этом о черве.

– Почему?

Ндегва потер глаза.

– Они говорят, что я высмеиваю в стихах наше правительство и наших руководителей.

Так оно и было, конечно.

– И поэтому мне сделали предупреждение.

Томас испытал легкое потрясение, которое вывело его из состояния спокойного благодушия. Как преподаватель Ндегва был лучше, чем писатель, хотя его произведения были ритмичными, проникали вглубь, как музыка. Сами слова часто не запоминались, но отчетливые модуляции строф Ндегвы отдавались в голове.

– Вы серьезно? – спросил Томас.

– Боюсь, я абсолютно серьезен.

Томаса ввело в заблуждение спокойное поведение Ндегвы.

– А что, если вам на время перестать писать?

Ндегва вздохнул, облизал губы.

– Вы перестали бы, если бы вам запретили публиковать свои стихи, потому что в них раскрываются неприглядные факты, которые правительство хотело бы скрыть от народа?

Вот уж решение, которое Томаса никогда не заставят принимать. И которое ему никогда не приходилось обдумывать.

В его стране неприглядные слова о правительстве были практически общенациональной забавой.

Ндегва повернул свое массивное тело и пристально посмотрел в толпу. У поэта был профиль банту. Почему-то на нем были женские часы.

– В моей стране тебе делают предупреждение, чтобы ты мог уладить свои дела. А потом арестовывают. Предупреждение – это прелюдия к аресту.

Ндегва невозмутимо пил свое пиво. А после ареста, подумал Томас, что происходит? Тюремное заключение? Смерть? Наверняка нет.

– Так вы это знаете?

– Да, я это знаю.

– А как же ваша жена и ребенок?

Они уехали на мою родину.

– Господи.

– Господь не очень-то мне помогает.

– Вы можете бежать. – Томас пытался найти выход, рассуждая по-американски: можно развязать все проблемы, если представить решение.

– Куда? На родину? Они найдут меня. Из страны я выехать не могу. В аэропорту у меня конфискуют паспорт. И, кроме того, друг мой, если я уеду, арестуют мою жену и сына и будут угрожать убить их, если я не вернусь. Это обычная практика.

Однажды в полдень, в пятницу, Томас задержался в аудитории, пока Ндегва читал и редактировал свои последние записи для их группы. Тогда Ндегва глянул на часы и сказал, что ему нужно успеть на автобус в Лимуру. В прошлом месяце его жена родила сына-первенца, и он хотел поехать в семейную шамбу, чтобы провести с ними выходные дни. Томас, желая как можно надольше оттянуть все нарастающую напряженность, которая омрачала его выходные дни с Региной, вызвался отвезти его туда – и Ндегва с радостью принял предложение. Томас и Ндегва поехали на высокогорье, мимо чайных плантаций, по шоссе, которое шло параллельно грунтовой дороге. Мужчины в костюмах в мелкую полоску и старухи, согнувшиеся под тяжестью дров, смотрели на проезжающую машину так, словно Томас и Ндегва были представителями дипломатического корпуса. По дороге они выяснили, что родились в один день и один год. Ндегва объяснил, что если бы Томас был кикуйю, то в двенадцать лет им бы вместе сделали обрезание, изолировали бы от семей и общины на несколько недель, чтобы они стали мужчинами, а затем после исполнения различных обрядов радушно приняли бы обратно. Томасу понравилась эта идея: в его собственной культуре превращение в мужчину было делом неопределенным и неконкретным, не отмеченным не то что каким-то обрядом, но даже осознанием этого события, определяемого (если вообще определяемого) индивидуально. Когда ты в первый раз выпил? Занимался сексом? Получил права? Был призван на воинскую службу?

Когда закончилась дорога, они поставили машину на стоянку. Подлинной извилистой тропинке спустились к прямоугольному земляному строению с синей рифленой жестяной крышей. За исключением небольшого участка спекшегося грунта, вся земля была возделана. Дом стоял па возвышении в таком ярком солнечном свете, что Томасу пришлось сильно прищуриться, почти закрыть глаза. Из дома появилась пожилая женщина, замотанная в китенге. Голова была обернута другой тканью. Ндегва представил Томаса своей матери. Широкая брешь в нижнем ряду зубов, как позже объяснил Ндегва, – это результат намеренного удаления шести зубов в юности, чтобы подчеркнуть красоту. Женщина подошла, пожала Томасу руку и прищурилась, вслушиваясь в имя Томаса. За ней по одной вышли несколько сестер Ндегвы, приветствуя Томаса точно так же, как и их мать. В стороне от главной двери горел костер и лежал молодой козел с перерезанным горлом. Выполняя роль хозяина, Ндегва принялся тотчас сдирать шкуру, даже не сняв пиджака. На высокогорье Томас чувствовал сонливость, к тому же его подташнивало от вида козла. Он посмотрел, как нож Ндегвы сделал первый надрез на ноге животного и отогнул окровавленный лоскут кожи, а затем отвернулся и стал изучать банановые пальмы. Одна из женщин в синем брючном костюме и красных туфлях на платформе подошла и представилась Мэри, женой Ндегвы. На пальце у нее было кольцо с фальшивым бриллиантом. Томас не был уверен, видел ли он раньше такие огромные груди, как у Мэри. От веса ее тела платформы туфель увязали в грязи. Они вместе прошли по узкой полоске травы, которая разделяла банановые пальмы и кукурузные поля.

Дом был окружен садом луноцветов и франжипани, и от разливающегося пьянящего запаха Томасу захотелось лечь тут же, прямо на землю. Умеренно холмистый ландшафт был покрыт замысловатым узором возделываемой земли: от оттенков только одного зеленого цвета у Томаса закружилась голова. На холмах стояли другие земляные дома с жестяными крышами, и небо над головой было зеленовато-синего цвета, к которому он уже привык в этой стране. Самый обычный день в Кении, рассуждал он, а в Халле он был бы поводом для празднества.

Мэри приказала какому-то ребенку вскипятить воду на угольной горелке и пригласила Томаса в хижину.

Центральную комнату украшали красная виниловая софа и два таких же стула. В центре стоял небольшой пластиковый стол, и, чтобы сесть, Томасу пришлось перелезть через него. Пол был земляной, и Томас подумал: «Во что он превратится после сильного дождя?» Снаружи, за дверью, солнце освещало такой ослепительно яркий пейзаж, что болели глаза. Он знал, что никогда не сможет описать его: это было как-то связано с экваториальным светом и качеством воздуха – он был очень чистый и прозрачный. Если ты не можешь описать краски страны, что остается?

На стенах в рамках висели рекламные листки кока-колы и групповые фотографии членов семьи в строгих позах. Проигрыватель на батарейках гнусавил (невероятно!) американскую песню: «Придвинь свои сладкие губки поближе к телефону». Томасу предложили стакан теплого пива, которое он тут же выпил. Мэри засмеялась и налила ему еще. Он попытался скрыть удивление, когда она сказала, что тоже поэт и что у нее есть степень по судебной медицине университета Кампалы. Мэри объяснила, что удалилась от общества в семейную шамбу, чтобы родить своего первенца, которому сейчас уже месяц. Она спросила, зачем он приехал в Кению. Томас ответил, что находится в стране потому, что здесь Регина, а Регина здесь потому, что получила грант для исследования психологического влияния субсахарских болезней на кенийских детей младше десяти лет. Грант был от ЮНИСЕФ. Томас заметил, что время от времени Ндегва уходит в заднюю часть дома, чтобы поговорить с людьми, которые пришли именно к нему, и у Томаса мелькнула мысль, что это как-то связано с политикой.

– Муж говорит, вы чудесный поэт.

– Ваш муж очень добр.

– В вашей стране поэзия – это не опасная работа?

– В нашей стране поэзия не считается работой.

– А у нас подобные вещи иногда бывают очень опасны. Но вы не пишете о нашей стране?

– Нет, я ее недостаточно хорошо знаю.

– А, – загадочно протянула Мэри, похлопав его по колену. – И не узнаете.

Внесли противень, наполненный кусками жареной козлятины. Торчала кость ноги. Ндегва с помощью мачете срезал хрустящее черное мясо на деревянный стол и передавал чаши с поблескивающей козлятиной по комнате. Томас держал свое блюдо на коленях, пока не заметил, что Мэри ест пальцами. Жир на фальшивом бриллианте смотрелся просто фантастически.

Еда оказалась болезненным процессом. Ндегва вручил Томасу, как почетному гостю, чашу с отборными кусками. Он объяснил, что это внутренние органы козла – сердце, легкие, печень и мозги – и что они сладкие. Чтобы подбодрить Томаса, Ндегва выпил сырой крови, которую слили с козла во время забоя. Пробыв в стране уже полгода, Томас знал, что отказываться от деликатесов нельзя, если он не хочет поставить в неловкое положение себя и оскорбить Ндегву. Томасу было безразлично, в какое положение он ставит себя, но оскорблять преподавателя не хотел. У него что-то подкатило к горлу. Он воткнул пальцы в чашу, закрыл глаза и стал есть.

Вот еще один африканский опыт, который, как он сразу понял, описать будет невозможно.

Через некоторое время Мэри встала и, извинившись, объяснила, что ей нужно покормить ребенка. Ндегва засмеялся и добавил:

– У нее сейчас такая большая грудь, что Мэри напоминает согнутое дерево.

Прощания заняли не меньше часа.

– Ну, теперь вы знаете, где нас найти, так что приезжайте еще, – напутствовал Ндегва Томаса, когда тот уезжал.

– Да, спасибо.

– Не пропадайте.

– Ладно.

– В следующий раз зарежем двух козлов.

– Прекрасно, – ответил Томас.

– И когда вас арестуют? – спросил Томас у Ндегвы в кафе.

– Через неделю? Через две недели? Через пять дней? Не знаю. – При этих словах Ндегва взмахивал кистью руки.

– Стоит ли стихотворение того, чтобы за него умереть?

Ндегва облизал губы.

– Я служу своего рода символом для многих таких, как я. Я буду лучшим символом, если меня арестуют, чем если убегу, и мой народ сможет слышать, читать обо мне.

Томас кивнул, пытаясь понять этот политический акт. Понять логику человека, который ради политической идеи ставит себя и свою семью под угрозу. На протяжении истории за идеи погибло огромное число людей. А он не мог придумать ни одной идеи, за которую стоило бы умереть.

Ему хотелось сказать Ндегве, что его произведения слишком хороши, что не нужно ими жертвовать во имя политики. Но кто он такой, чтобы советовать? В стране, где столько страдания, кто может позволить себе роскошь заниматься искусством?

– Оставайтесь у нас с Региной, – предложил Томас. – Вас никогда не станут искать в Карен.

– Посмотрим, – сказал Ндегва. Ответ, который ни к чему не обязывал. Зато он связал себя обязательствами в другом. И фактически уже был арестован.

Здоровяк встал. Потрясенный Томас поднялся вместе с ним. Он чувствовал себя беспомощным.

– Скажите, что я могу сделать? – спросил Томас.

Ндегва посмотрел в сторону и снова на Томаса.

– Съездить и навестить мою жену.

– Да, – произнес Томас. – Конечно.

– Вы мне это обещаете?

– Да. – И не было ли то, что увидел он в лице Ндегвы, мельчайшим проблеском страха?

Томас расплатился за пиво и вышел из «Колючего дерева», ощущая головокружение и дезориентацию. Это могло быть от пива или от пустого желудка. Или от новостей Ндегвы. К нему подошел мужчина – совершенно голый, если не считать бумажного пакета. В пакете были сделаны разрезы для ног, и мужчина придерживал его, зажав руками разрезанные концы по бокам. Он выглядел так, словно был в подгузнике. У мужчины были грязные волосы с запутавшимися в них разноцветными нитками. Он остановился перед Томасом – американцем, простаком, легкой добычей. Томас выложил содержимое своих карманов в мешочек, висевший на шее у мужчины.

Ему нужно было найти Регину.

Он прошел улицу, которая вела к отелю «Глория», где они с Региной провели свою первую ночь в этой стране, не зная, что это бордель. Раковина была забита чем-то коричневым, и проверять, что это такое, ему не хотелось; проснулись они все в блохах. Сейчас мимо него проходила женщина с ребенком на спине, глаза которого были облеплены мухами. Томасу хотелось выпить воды. Краски казались сейчас более яркими, кричащими, звуки более громкими и сочными, чем час назад. Он вспомнил, как впервые увидел длинную красную вереницу блестящих муравьев и как слишком поздно понял, что они ползут вверх по его ноге. В Джил-Джиле голая женщина лежала на асфальте, покрывающем двор. Голые люди свисали с зарешеченных окон. Он сплюнул под ноги. Почему в этой стране столько людей без одежды? Перед правым глазом начали появляться сотни ярких движущихся точек. Только бы не мигрень, подумал он, только не сейчас. «ШКОЛЬНИЦА УМЕРЛА В РЕЗУЛЬТАТЕ ОБРЕЗАНИЯ». Он вспомнил ночной экспресс в Момбасу, сексуально возбуждающий ритм рельсов. Они с Региной спали вместе на узкой полке, и между ними была нежная ночь, своего рода перемирие. Он читал тогда роман Э. М. Форстера «Морис» [23]23
  Форстер, Эдуард Морган (1879–1970) – английский писатель. Психологические романы на семейно-бытовые и моральные темы: «Куда боятся ступить ангелы» (1905), «Комната с видом» (1908). Антиколониальный роман «Поездка в Индию» (1924). Роман «Морис», затрагивающий тему гомосексуализма, опубликован посмертно в 1971 г., хотя был написан гораздо раньше.


[Закрыть]. Куда подевалась эта книга? Ему захотелось перечитать ее. Кенийцы ненавидели гомосексуалистов, никогда о них не говорили, будто они вовсе не существовали. Приезжает Рич, и, возможно, Томас даст ему пожевать эти веточки. Что там написала мать? Газопровод был в ужасном состоянии. «ОБЕЗГЛАВЛЕНЫ ТРИ АМЕРИКАНЦА». Будет ли машина на месте? Или он недостаточно заплатил? На улице продавали горшки и одежду. На витрине была реклама «Квизинарта» [24]24
  Марка кухонного комбайна.


[Закрыть]. Регина, должно быть, уже серьезно беспокоится. Вчера в «Норфолке» он ел гренки с сыром и до сих пор чувствовал их вкус. На самом деле он чувствовал вкус «Таскера». Слова. Они преследовали его по ночам. Однажды мимо него прошли двадцать львов. Он стоял, оцепенев, рядом с машиной, не в силах даже открыть дверь, чтобы влезть внутрь. Они ехали тогда в Кикорок [25]25
  Кикорок Лодж(Кеекогок Lodge) – охотничья база в Национальном парке Найроби.


[Закрыть]с подсевшей батареей и четырьмя «лысыми» покрышками. Рычаг передач отвалился у него в руке. В другой раз, во время сафари, когда все ушли из лагеря, он остался писать. На него напали бабуины, и ему пришлось отбиваться деревянной ложкой и металлическим горшком. «КОЛДУН АРЕСТОВАН ЗА ВЛИЯНИЕ НА РЕЗУЛЬТАТ МАТЧА ПО РЕГБИ». «ЧЕЛОВЕК ПОПАЛ В КАПКАН ДЛЯ ЗЕБРЫ». На приеме в посольстве женщина в белом костюме приняла его за шпиона. Воздух в Карен имел привкус шампанского. На холмах Нгонг он был еще лучше. Томас тосковал по их прохладе, их зелени. Он прислонился головой к стене какого-то здания, но горячий шершавый цемент не успокаивал. У Регины в сумочке должно быть лекарство. Ему бы только добраться до тихой комнаты. Томас вспомнил пещеру с тысячами летучих мышей над головой и то, как Регина в ужасе упала на колени. Он умолял ее двигаться, но в результате ему самому пришлось вытаскивать ее наружу. «У меня все в порядке. У меня не бывает неудач». Шутка, которую не следует принимать за правду. Еще какие бывают неудачи у Ндегвы! «ДОЖДИ ПРИНЕСЛИ ОПУСТОШЕНИЕ». «НЕУХОЖЕННЫЕ ДОМА СНЕСЕНЫ БУЛЬДОЗЕРОМ». «ОБНАРУЖЕНА МАШИНА СКОРОЙ ПОМОЩИ СО СЛОНОВОЙ КОСТЬЮ». Поначалу Регина будет в ярости, оттого что ее заставили столько ждать. Но она смягчится, когда увидит, что у него мигрень.

На рынке он дал глазам привыкнуть к полумраку. Сейчас вонь была еще хуже, и он старался дышать ртом. Люди и ларьки на рынке приняли неясные очертания, словно стали проявляться изображения на фотографиях. Он увидел женщину в канге, ткань плотно оборачивала ее бедра. У нее были восхитительные крепкие ягодицы. Ндегва тогда смотрел на африканских женщин, а вот он, Томас, обращает сейчас внимание на узкую талию белой женщины и то, как ее хлопчатобумажная блузка пузырилась над кангой. И тут ему так сдавило грудь, что он был вынужден глотнуть зловонного воздуха.

«Это невозможно», – подумал он. Как только понял, что возможно.

Боль осталась, но в голове прояснилось. Нарушенное зрение восстанавливалось. Она стояла к нему спиной, своей длинной стройной спиной. На руке корзина. Она слегка нагнулась к лотку с ананасами, проверяя их спелость. Длинный ряд серебряных браслетов на правой руке позвякивал, когда она шевелила рукой. Ее ноги были обнажены от середины икры до ступней. Он посмотрел на стройные загорелые ноги, пыльные пятки, кожаные сандалии, довольно сильно поношенные. Возможно, он ошибся? Невозможно. Здесь он ошибиться не мог. Волосы – просто чудо, светлее, чем он помнил. Завязаны в свободный узел на затылке.

Теперь женщина расплачивалась за ананас. Она повернулась и двинулась в его направлении. Какое-то мгновение она выглядела забавно, с соломенной корзиной в одной руке и кошельком в другой. Ее лицо похудело, было не таким округлым, каким он помнил. Даже в полумраке рынка Томас видел золотой крест. Он услышал сдавленный возглас изумления.

– Томас, – выдохнула женщина.

Она шагнула вперед.

– Это действительно ты?

Он сунул руки в карманы, боясь невзначай коснуться ее. Ее присутствие было детонирующей гранатой.

– Линда.

Во рту у него пересохло.

Она нерешительно улыбнулась и вздернула голову.

– Что ты здесь делаешь?

Что он сейчас делает в Африке? Кажется, вполне резонный вопрос.

– Я уже давно здесь. Год.

– Серьезно? И я тоже. Во всяком случае, почти.

Ее глаза оторвались от его глаз лишь на секунду, и улыбка дрогнула. Раньше она не увидела бы этого шрама.

– Это очень странно.

Пожилой мужчина в ярко-синей куртке подошел к нему и подергал за рукав. Томас застыл, он был не способен двигаться, словно мог разбить что-то ценное. Он смотрел, как Линда достала из своего кошелька два шиллинга. Нищий, удовлетворившись, удалился.

Она приложила пальцы тыльной стороной к носу, атакованная одним из запахов, который пронесся сквозь здание. Ему показалось, что пальцы ее дрожат. Где-то здесь находится Регина и ждет его. Регина. Он попытался сказать что– то нормальное.

– Моя жена работает от ЮНИСЕФ.

«Слова «моя жена» невозможны», – подумал он. Не здесь. Не сейчас.

– О, – сказала она. – Понимаю.

Томас глянул на ее руку, нет ли на ней обручального кольца. Чего-то, что могло быть кольцом на левой руке.

– Ты в Найроби?

– Нет. Я в Корпусе мира [26]26
  Американская государственная добровольческая организация, созданная в 1961 г. по инициативе президента США Джона Кеннеди. Цель деятельности Корпуса мира – оказание помощи другим странам путем предоставления квалифицированных специалистов в таких сферах, как образование, сельское хозяйство, здравоохранение, торговля и др.


[Закрыть]. В Нджие.

– О, – протянул теперь он. – Я удивлен.

– Почему?

– Никогда не представлял тебя в Корпусе мира.

– Ну, люди меняются.

– Полагаю, да.

– А ты изменился?

Он подумал.

– Думаю, нет.

Его губы были сухими, и ему приходилось облизывать их. У него перехватило дыхание, он нуждался в воздухе. Боль в виске стала нестерпимой. В сумочке у Регины должно быть лекарство. Томас схватился рукой за голову, прежде чем успел осознать, что сделал это.

– У тебя мигрень.

Он посмотрел на нее, пораженный.

– Видно по лицу. Вокруг глаз.

Она-то видела это десятки раз.

– Сейчас у меня приступы не такие частые, как раньше. Врач сказал, что, когда мне будет пятьдесят, они пройдут совсем. – Он сильно втянул в себя воздух, надеясь, что это сойдет за вздох.

– Трудно поверить, что можно жить так долго, – легко сказала она.

– Я раньше думал, что умру годам к тридцати.

– Мы все так думали.

У нее были светло-голубые глаза и длинные светлые ресницы. Неглубокие морщинки уже расходились от глаз. Лицо было красным от загара. После аварии им было уже невозможно оставаться вместе. Ее тетка и дядья запретили это. Он дни напролет осаждал ее дом. До тех пор, пока ее в конце концов не отослали куда-то. Томас до сих пор не знал, куда она тогда уехала.

Он писал ей письма, и ни на одно не получил ответа. А потом пришла осень, и он поступил в Гарвард. Она выбрала Мидлбери [27]27
  Колледж в Мидлбери – небольшое частное высшее учебное заведение в г. Мидлбери (штат Вермонт). Основная специализация колледжа – современные языки и литература.


[Закрыть]. Тогда он заставил себя сдаться, принять ее молчание как свое наказание.

Десять лет изменили ее. Теперь она выглядела женщиной. Под блузкой покачивались ничем не стесненные груди, и он изо всех сил старался не смотреть на них.

– Мы живем в Карен, – проговорил он.

Она медленно кивнула.

– Это к западу отсюда. – Он махнул рукой в направлении, которое, возможно, и было западом.

– Я знаю, где это.

– У меня никогда не было возможности сказать тебе, насколько я сожалею, – сказал он. – Я пытался писать тебе.

Она посмотрела в сторону. В глубоком вырезе блузки ее грудь была красной.

– Из-за аварии, – добавил он. – Это было непростительно. Если бы я не ехал так быстро. Если бы я не был пьян.

Она снова быстро взглянула на него.

– Я была там. Я была такой же частью случившегося, как и ты.

– Нет. За рулем сидел я.

Она протянула руку и коснулась его запястья. Прикосновение было как удар током, и он вздрогнул.

– Томас, давай не будем. Это произошло много лет назад. Теперь все по-другому.

Ее канга была всего лишь куском ткани, обернутым вокруг талии, как это делали африканские женщины. Стоит слегка дернуть, и ткань соскользнет к ее сандалиям. Об этом он сейчас не мог думать.

– Мне просто хочется знать, куда они тебя отправили, – произнес он. – Мне всегда было интересно.

Она убрала руку.

– Я уехала в Нью-Йорк, к Эйлин.

Он медленно кивнул.

– Потом я поехала в Мидлбери.

Он сделал осторожный вдох.

– Приходилось столько наверстывать, – проговорила она, как могла бы сказать любая женщина, решившая перевести разговор в более спокойное русло.

– Как твоя тетка? – спросил он, уступая на некоторое время.

Она сжала губы. У нее всегда были сложные отношения с теткой.

– Думаю, все так же.

– Почему ты не отвечала на мои письма? – спросил он слишком быстро, не в состоянии после всего оставаться спокойным.

Она заправила выбившуюся прядь волос за ухо.

– Я не получала никаких писем.

– Ты не получала моих писем?

Она покачала головой.

У него сдавило грудь.

– Значит, – сказала она, и легкая нахмуренность исчезла. – Ты делаешь покупки?

– О! – смешался он. – Я уже все купил. Ну, свою часть. Хотя мне надо купить еще кешью. – Томас надеялся, что она не почувствует запаха «Таскера». Еще и полдень не наступил.

Краем глаза он увидел приближающуюся Регину. В руках она несла корзину с продуктами. У него начиналась паника. Он подумал, что важно что-то сказать Линде, прежде чем подойдет Регина.

– Линда, – произнес он и запнулся. Слова, эти бессердечные и непостоянные слова, подвели его.

Ее взгляд метнулся в его глаза, и он удержал его.

Регина остановилась рядом с ними, и последовала пауза, показавшаяся ужасной. Линда улыбнулась Регине.

– Здравствуйте. Я Линда Фэллон.

Томас изо всех сил старался выбраться на поверхность. Он бросил взгляд на лицо Регины, пытаясь увидеть, вызовет ли какую-то реакцию имя Линды. Он надеялся, что нет.

– Линда, это моя жена Регина.

Регина поставила корзину на землю и пожала руку Линды. На блузке-безрукавке Регины под руками были темные пятна, растрепанные волосы облепили лицо. Она посмотрела на Томаса, на его пустые руки. На ней были шорты, и ему стало за нее неловко.

– Ты что, не купил фруктов? – спросила Регина. (Даже сейчас это легкое хныканье.)

– Они в машине.

Она внимательно взглянула на него.

– У тебя был приступ мигрени?

Линда смотрела в сторону.

Томас старался говорить обычным голосом, но у него ничего не вышло.

– Линда – мой старый друг. Из Халла.

Регина повернулась к незнакомке.

– Серьезно? Вы приехали на сафари?

– Нет. Я в Корпусе мира.

– В Найроби?

– В Нджие.

– Ах, вот как. А что вы делаете?

– Я преподаю.

– О, вау. – Это автоматическое «вау», безо всяких эмоций. Позади Линды продавец упаковывал остаток товара.

– Они уже закрываются, – заметил Томас, разрываемый двумя противоречивыми желаниями: чтобы эти женщины как можно быстрее расстались и чтобы разговор с Линдой длился вечность. Ему хотелось задать ей столько вопросов – вопросов, которые он задавал долгие годы.

Линда демонстративно глянула на часы.

– Ну, мне нужно бежать. Питер ждет меня, чтобы идти на обед.

Имя – как пуля в грудь. То, что есть какой-нибудь «Питер», можно было ожидать, но имя все равно потрясло его.

Линда повернулась к Регине.

– Было очень приятно познакомиться. – Она взглянула на Томаса. Говорить было нечего. Поэтому она только улыбнулась.

Томас смотрел, как она уходила, и вся кровь в его жилах рвалась к ней.

Он нагнулся, чтобы взять корзину Регины. Чтобы чем-то занять себя, чтобы скрыть пустоту внутри. Регина молчала, пока они шли мимо лотков на улицу, в полуденное солнце.

– Роланд и Элейн приглашают нас на ужин, – сообщила она.

Роланд, начальник Регины, был козлом, но Томас испытал облегчение, узнав, что будет вечеринка. Он подумал, что не вынесет долгой ночи в коттедже вместе с Региной. Только не в эту ночь.

– Не та ли эта девчонка, с которой ты встречался в школе?

Он старался говорить небрежным, даже скучающим голосом:

– Пару месяцев.

– Это с ней ты попал в какую-то аварию?

– Она была в той машине.

Регина понимающе кивнула.

– Теперь я вспоминаю. Ты мне рассказывал.

Томас поставил корзину в багажник. Он открыл дверь со стороны водителя и скользнул внутрь. Сиденье было таким горячим, что он чуть не обжегся. Мальчишка смотрел на него, ожидая чаевых. Томас опустил окно, и мальчишка немедленно получил свое.

Регина устроилась рядом с ним.

– Блондинкам нельзя так много быть на солнце, – проговорила она. – Ты заметил, как она разрушает свою кожу?

Он стоял на веранде Роланда с бокалом «Пиммза» [28]28
  Марка популярных коктейлей, продающихся готовыми к употреблению. Изобретена в 1820-х годах Джимом Пиммом.


[Закрыть]в руках и его переполняло чувство, которое, судя по давнему опыту, было, вероятно, радостью. Чувство это доходило до самых бедер. В начале вечера, среди сумбура прохладных, ничего не значащих фраз («Роланд, ну разве американцы не забавны: в чем они ходят?» – «А мне вот это платье нравится!»), он почувствовал, как его внимание понемногу занимают, забирают против его воли.