Текст книги "В объятьях демона (СИ)"

Автор книги: Ангелина Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Что ты творишь? Ты в своём уме? Как ты позволяешь себе так разговаривать с моим гостем, и тем более с девушкой?

– Это Алина-то девушка? – усмехнулся Влад. – Отец, очнись! Это же Гаргона в юбке!

В следующую секунду Влад получил пощёчину от отца.

– За что? – держась за щёку, спросил тот.

– Раз ты так себя ведёшь, я принципиально пойду до конца! Можешь, готовиться к свадьбе! За месяц, думаю, управимся с подготовкой.

– Свадьба? С кем? С этим гномом? Отец, ты в своём уме? Да ей только деньги твои и нужны! Ты не видишь?

– С этим я сам разберусь! Она из хорошей семьи! У отца нет проблем с бизнесом, так что насчёт денег ты зря! Он мне звонил вчера и тоже не против свадьбы!

Отец вышел из-за стола и направился в свой кабинет.

– Но отец! Пожалуйста! Пусть будет любая, только не она! – напрасно Влад кричал, отец уже не слышал его, скрывшись за тяжёлой дубовой дверью кабинета.

– Макс! – позвал он охранника.

– Слушаю, хозяин.

– Приглядывай за ним! Боюсь, как бы он дров не наломал.

– Понял! – коротко ответил Макс, дав понять, что и глаз с него не спустит.

Влад поднялся в свою комнату и плюхнулся на кровать. Слезы текли по щекам. Он вспомнил, как мама в детстве его успокаивала, когда тому было грустно. Она укладывала его голову на колени и гладила по волосам. Потом целовала его в лоб. От неё так вкусно пахло кремом для рук и малиновым вареньем. Влад до сих пор ощущает иногда этот запах – запах его счастливого детства. Где сейчас его мама? Жива ли она? Влад ничего не знал о ней с тех самых пор, как отец посадил её в машину и увёз её куда-то. Слёзы не давали ему свободно дышать. Всхлипывая, он думал о своей законченной жизни. В чём теперь её смысл? Раньше смыслом была Василиса – чистая и настоящая. Но теперь она его никогда не простит. Он собственными руками разрушил свою жизнь.

Глава девятая «Вновь разочарование»

– Куда пойдём? – выйдя из подъезда и вдохнув полной грудью тёплого летнего воздуха, отчего слегка закружилась голова, и защемило в груди, спросила я у Генки.

– Не знаю. А куда бы тебе хотелось?

– И я не знаю! Пойдём, просто погуляем.

– Пойдём. Может, в парк, мороженого поедим?

– Давай в парк!

Спустя какое-то время мы сидели на скамейке в парке, расположенном недалеко от нашей общаги. Кругом была жизнь. И я искренне радовалась за незнакомых людей, окружающих нас. С какой теплотой и любовью смотрел на свою жену пожилой мужчина, сидящий на соседней лавочке! С какой неподдельной радостью целовал довольный папаша, проходивший вместе с женой мимо нас, своего малыша, подбрасывая его на руках! Как громко кричали счастливые дети, проезжая рядом на роликах! С каким чувством умиления семья кормила голубей. Смущали меня только парочки, воркующие друг с другом. Я сразу вспомнила Тана, и мне стало грустно.

– Знаешь, – начал, постепенно краснея, Генка, – давно хотел тебе сказать…

– Не надо! – оборвала я его, догадываясь, о чём пойдёт разговор. – Давай просто поедим мороженого.

Я понимала Генку. Лёгкий летний ветерок, яркое солнышко и счастливые люди вокруг – эта умиленная картина так и тянула на признание. Был бы рядом со мной Тан, думаю, я бы тоже не удержалась.

– Ладно, – расстроился Генка, – пойду куплю мороженого. Ты какое будешь?

– Пломбир в стаканчике.

Генка ушёл за мороженым. Я же продолжала наслаждаться, купаясь в лучах солнца.

Вдруг услышала лай собаки и жалобное мяукание. Оглянулась на шум – огромная дворняга прижала к стене маленького беззащитного котёнка, не оставив тому никаких шансов. Я не могла это так оставить! Подскочила к собаке и попыталась её отогнать. Но та не унималась, заводясь ещё больше. Я загородила котёнка спиной и продолжала отгонять собаку. Та же, полаяв ещё какое-то время, ушла, поняв, что от котёнка не отойду. Я обернулась – бедный пушистый комочек сжался так, что был похож, скорее, на клубок шерсти, чем на живое существо. Попыталась взять его на руки, но тот, видимо, пребывавший в шоке после нападения собаки, вырвался из моих рук, оставив три огромные царапины от запястья до локтя, и помчался прочь от меня прямо на проезжую часть. Там же с огромной скоростью и в двух направлениях двигался поток машин.

Недолго думая, я бросилась за котёнком…. Выскочив за ним на дорогу, и не сообразила, что это опасно…. И тут увидела, как машина, сигналя и визжа тормозами, летит прямо на меня…. Я стояла с котёнком в центре проезжей части, и у меня не было никаких шансов на спасение. Зажмурила глаза и приготовилась к худшему…. Вдруг почувствовала чьё-то прикосновение…. Было ощущение, что лечу, как бабочка, парящая в воздухе…. Я подумала, что уже оказалась на другом свете…. И всё боялась открыть глаза…

Когда же их открыла, поняла, что не умерла, но это и, правда, был свет. Свет, от которого светло было бы даже ночью, свет, от которого тёмный лабиринт из моего сна стал непременно бы светлым, свет его глаз – янтарный и безумно притягивающий. Вот и сейчас я смотрела на моего спасителя и не могла оторвать взгляд, всё больше и больше пропадая под его чарами.

– Пойдём в машину, пока шум не поднялся! – спаситель мой дёрнул меня с силой за руку, вернув в реальную жизнь.

– Тан! – только и смогла сказать я.

Он открыл дверь пассажирского сиденья припаркованного рядом чёрного «Бентли», втолкнул меня туда, затем быстро прыгнул на место водителя и дал газу.

Я всё ещё переваривала события последних пяти минут, до конца не осознав, что же точно произошло. Единственное, что я понимала – Тан вновь спас мне жизнь.

– Но как?... – начала, было, я.

– Опять? – Тан пристально посмотрел на меня.

Я поняла, что мне лучше помолчать.

Что я пережила в то время, пока мы были в дороге, невозможно описать словами. Меня трясло то ли от шока после того, как мне чудом удалось избежать смерти, то ли от близости к парню, о котором мечтала дни и ночи в последнее время. Сердце моё колотилось так, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Сердце Тана, я чувствовала, тоже не отставало. Я смотрела на дорогу, но изредка, так, чтобы он не заметил, переводила взгляд на него. Как же он был красив! Волосы его развевались на ветру, открывая его безупречный профиль. Если бы Аполлон сошёл на землю, он выглядел бы именно так, не иначе. Он смотрел на дорогу и казался серьёзным, но я видела, что его кожа покрылась мурашками. Про мою и говорить нечего!

– Тебе не холодно? – наконец, начал Тан, прервав тишину, от которой я ещё больше сходила с ума.

– Нет! – еле шевеля губами, ответила я.

Тан взял меня за руку.

– Но у тебя руки холодные, – сказал он, не отрывая глаз от дороги.

Я старалась сохранять спокойствие. Но почувствовала, как предательски затряслись коленки, и целая армия бабочек: зелёных, красных, жёлтых, в общем, всех цветов радуги, запорхала у меня в животе.

– Ты точно не замёрзла? – беспокоился Тан, дотронувшись до моего плеча. – Но ты вся дрожишь!

Знал бы он, что происходит в эту минуту внутри меня! Я стиснула зубы, стараясь держать себя в руках. Чувствовала, что бабочки так и норовят вырваться наружу.

– Ладно, заедем ко мне, тут недалеко, надо обработать рану.

Точно, я даже забыла про три огромных царапины, что оставил мне в благодарность за спасение котёнок, о котором я тоже уже не вспоминала. Он же, свернувшись калачиком, мурлыча, сладко спал у меня на коленях.

– Как к тебе? Не хочу к тебе! – страшные картины промелькнули у меня в голове. Я понимала, что не удержусь от соблазна, если останусь наедине с Таном.

– Я похож на соблазнителя? – он будто читал мои мысли.

Я покачала головой.

– Тебе надо обработать раны, иначе может быть заражение.

Царапины на руке, действительно, были глубокие.

– Или тебя отвести в больницу?

Я вновь покачала головой.

– Тогда ко мне! – заключил он.

Мы ехали недолго. Минут через тридцать въехали во двор, ограждённый высоким забором. Охранник, поднявший шлагбаум, поздоровался с Таном:

– Добрый день, господин Тан. Я жене всё передал, спасибо вам большое!

Тан поклонился и поехал дальше. Через минуту мы припарковались возле подъезда многоэтажного дома. Он открыл мне дверь, помог выйти.

– Ух ты! – первый раз я видела такой высокий дом, казалось, последние этажи его касались неба.

Высоко задрав голову, принялась считать, но на двадцатом этаже сбилась и начала заново. Тан подошёл уже к подъезду. Заметив, что меня рядом, он остановился:

– Ты идёшь? Что застряла?

– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… – считала я.

– Тридцать пять, – оборвал меня Тан. – А теперь идём?

Швейцар уже открыл большую стеклянную дверь в подъезд, и все ждали только меня.

– Добрый день, господин Тан, – начал швейцар, – не знаю, как вас и благодарить, если бы не вы, страшно подумать, что бы могло произойти! – кланялся он Тану.

– Ничего, Али, не стоит благодарности.

Мы вошли в подъезд. Такое я видела только в голливудских фильмах. Кругом был мрамор и зеркала. Лифт не уступал подъезду, а размером он был с нашу комнату в общежитии.

– Только не говори, что тридцать пятый, – улыбнулась я Тану, как только за нами захлопнулась дверь лифта.

– Почти угадала, – улыбнулся он в ответ и нажал тридцать четвёртый этаж.

– Тебя здесь все любят. Видимо, спасать жизнь людей – твоя привычка, – продолжала я.

– Скорее, моё жизненное кредо.

Пока мы ехали в лифте, вспомнила историю из детства, когда прокатилась на нём первый раз. То был семнадцатый этаж. Выше я уже никогда не поднималась. И вот сейчас еду на тридцать четвёртый. Мама бы точно не поверила, если бы я ей рассказала. В нашем посёлке есть только пятиэтажки. И они кажутся высокими. Вспомнила маму и невольно улыбнулась. Я заметила, когда мне хорошо, всегда вспоминаю родителей и своё детство. Может быть, потому, что только в детстве человек беспредельно счастлив. Жаль, что понимает он это слишком поздно…

– Проходи! – нарушил мои сладостные воспоминания Тан, открывая дверь квартиры.

Я же стояла как вкопанная и не могла сделать шаг.

– Проходи! Что застыла на пороге?

– Ты живёшь здесь один? – я поняла, что совсем ничего не знаю о парне, который мне нравится.

– Почти, – улыбнулся мне Тан.

– Почти? – переспросила я, наконец, решившись сделать первый шаг.

Много раз слышала модное слово «пентхаус», но в первый раз увидела, как он выглядит на самом деле. Огромная гостиная, куда мы попали сразу с порога, по площади была, наверное, как весь наш пятый этаж общаги вместе взятый. Да здесь можно было устраивать балы и кружить в вальсе, и ни одна из пар не столкнулась бы друг с другом. Комната была в светлых тонах, посередине же стоял огромный кожаный диван цвета кофе с молоком, на котором опять же мог уместиться весь наш пятый этаж, в смысле, его жители. Рядом с диваном огромная мраморная лестница вела на второй этаж. По стенам висели портреты людей, из которых я узнала только Тана в какой-то странной одежде. Было видно, что портрет был написан лет двести назад, не меньше. Но Тан выглядел на нём так же, как и сейчас. Высокий подвесной потолок подпирали белые колонны, которые ещё больше делали комнату похожую на дворец в стиле раннего классицизма. И замыкала этот чудо-интерьер люстра на полпотолка, свешивающаяся почти до половины комнаты.

– Садись на диван, я сейчас, – Тан показал жестом, куда мне садиться.

– А его? – спросила я про котёнка.

– Пусти на пол, Каан его не тронет.

– Кто?

Тан вышел из комнаты, оставив меня одну. Воспользовавшись его отсутствием, я подошла к картинам, разглядывая каждую из них.

Вдруг послышался странный шум, будто бы какое-то шарканье по полу. Через секунду в гостиную вбежал рыжий лабрадор. Я, только что недавно пережившая нападение собаки, испугалась и закричала. На шум прибежал Тан.

– Что случилось?

– Там собака, – я запрыгнула на диван и показывала пальцем на лабрадора, ласкающегося возле ног Тана.

– Это Каан, не бойся, он не тронет, – Тан трепал пса за ухо. – Привет, дружище. Как? Скучал без меня?

Пёс же в ответ облизывал ему руки.

– Когда ты сказал, что живёшь не один, ты имел в виду его? – показывала я кивком головы на собаку.

– Ну, да. Мы живём вместе. Это мой единственный друг. Да, дружище? – Тан продолжал играть с собакой. – Садись на диван, нужно сначала промыть рану.

Он вышел и через секунду принёс таз с тёплой водой и марлевые повязки. Тан поставил таз около меня, сам сел рядом на колени, и, нежно взяв мою руку, начал прикладывать к ней намоченную марлю. Я дёрнулась.

– Больно? – он подул мне на руку.

– Немного, – засмущалась я.

На самом деле, чувство боли перебивало другое чувство, намного сильнее и ощутимее – чувство страсти и неимоверного притяжения к человеку, который был рядом со мной. В тот момент я была благодарна котёнку за то, что он поцарапал меня. Ведь если бы не он, вряд ли бы сидела сейчас в квартире Тана, смотрела на него и таяла от его прикосновений. Такое чувство было у меня впервые. Еле-еле сдерживалась, чтобы не броситься к нему в объятия.

– Ну, всё, готово! – Тан нежно замотал мне бинтом руку. – Вот мазь, будешь мазать четыре раза в день. Дня через три от раны не останется и следа.

Я расстроилась, что всё так быстро закончилось. Тан поднялся с колен и отошёл в сторону:

– Тебе пора! – сказал он, даже не посмотрев на меня.

– Но… – я хотела так многое ему сказать, но не знала с чего начать.

– Я отвезу тебя обратно в парк!

Он посмотрел на ковёр, возле дивана, где бок о бок спали его пёс и маленький пушистый комочек:

– Его заберёшь или оставишь здесь?

– А можно? Оставить? В общагу с животными нельзя.

– Хорошо, пусть остаётся. Назову его Василиса, – он улыбнулся.

– А если это мальчик?

– Значит, будет Василием.

Всю дорогу обратно мы ехали молча. Я несколько раз пыталась начать разговор, но не могла и языком пошевелить. Тан тоже молчал.

– Вот и приехали, – сказал он, остановив машину прямо напротив парка.

– Мы ещё увидимся? – набравшись смелости, наконец, спросила, глядя Тану в глаза.

– Надеюсь, что нет!

Я почувствовала, как ком подходит к горлу:

– Но почему?

– Ты знаешь, кто я! Какие ещё могут быть объяснения?! – Тан не отрывал от меня глаз.

– Мне всё равно, кто ты! Я же сказала, что не боюсь тебя!

– Дело не в этом! – Тан отвернулся к окну.

– Тогда в чём?

Он молчал, нервно стуча пальцами по рулю:

– Мы не можем быть вместе!

– Почему, не понимаю! – мой голос дрожал. – Мы не можем быть просто друзьями?

– Нет, друзьями тоже не можем быть!

– Но почему? Объясни, в чём причина! – я говорила очень громко.

Тан обернулся в мою сторону:

– Я надеюсь, ты больше не будешь попадать в передряги? И мне не придётся вновь спасать тебя.

– Значит, я тебе не безразлична? – я взяла Тана за руку, она была ледяной. – Или твоё сердце такое же ледяное, как и твоя рука?

Тан резко выдернул свою руку.

– Уходи! – грубо сказал он.

Слёзы наворачивались у меня на глазах. Я продолжала сидеть, боясь, что, если уйду, никогда больше его не увижу.

– Уходи! – почти крикнул Тан.

Я не выдержала. Открыла дверь машины и выбежала на улицу, сильно хлопнув за собой дверцей.

Тан тут же завёл машину и, сорвавшись с места, исчез в дорожном потоке.

Я стояла в слезах посередине парка, где ещё час назад радовалась и смеялась в компании Генки. Сейчас же мне было больно и обидно! Обида словно грызла меня изнутри, уничтожая клеточку за клеточкой. Я чувствовала себя опустошённой и от этого глубоко несчастной.

… Тан вернулся домой, и, не обращая никакого внимания на ласкающегося около его ног пса, сел на диван, откинувшись на мягкую удобную спинку. Перед ним стоял образ монаха, который монотонным голосом давал ему наставления тогда, ещё в его прошлой жизни:

– Твой отец погиб из-за предательства твоей матери. Он хотел стать человеком и провести остаток своих дней с любимой. Но она предала его.

– Я никогда не буду человеком? Навсегда останусь чудовищем?

– Если захочешь, ты сможешь попробовать стать человеком, только встретив настоящую любовь. Твоя же избранница должна будет полюбить, зная о тебе правду. И только тогда, когда ты будешь уверен в её любви, ты сможешь провести ритуал. Но ты должен знать, что совершение ритуала не гарантирует точного результата. И может подействовать, наоборот, в другую сторону. Тогда ты никогда не станешь человеком, надев на себя шкуру зверя. Ты должен предупредить и свою любимую об её возможной участи…

– Но как я узнаю об искренности её чувств?

– По-настоящему любящий человек готов пожертвовать жизнью ради своей любви, запомни это!

Тан, глубоко вздохнув, потрепал ласкающегося пса за ухо:

– Знаешь, Каан, думаю, я нашёл ту, которую искал пятьсот лет. Я продолжаю думать о ней каждую минуту. При виде её сердце готово выпрыгнуть из груди. Её запах притягивает так, что я еле сдерживаю свою сущность. Но любит ли она меня? Об этом я боюсь даже подумать!

Тан впервые за сотни лет испытывал подобное чувство. Он был уверен в своей любви. Но как насчёт Василисы?

… – Где ты была? Я же волновался. Как ты могла уйти, не предупредив? – встречающий меня в коридоре общежития Генка не давал и слова вымолвить.

– Всё нормально. Я прогуливалась.

– Прогуливалась? Да я, как дурак, бегал, искал тебя по всему парку! – он размахивал руками. – Что с тобой? Ты плачешь? Что случилось?

Я вытерла рукавом слёзы:

– Ничего не случилось. Просто немного грустно. Отдохну, и всё пройдёт, – я держалась, чтобы не разреветься. – Девчонки уже вернулись?

– Нет, я их не видел.

Вот и отлично, – думала я, – хотя бы перед ними не придётся оправдываться.

Ольга и Света пришли после того, как я немного успокоилась. Так что они даже и не подозревали о том, что сегодня мне пришлось пережить …

Два следующих дня я готовилась к экзаменам, стараясь не думать о Тане. Даже из дома ни разу не выходила. В среду был первый зачёт по праву.

– Так волнуюсь! – сказала Света по дороге в университет.

– Тебе ли волноваться? – успокаивала я подругу. – Ты, наверное, весь учебник знаешь наизусть.

– А я знаю с первого по пятнадцатый билет, – вздохнул Генка. – Последние – плохо.

– Думаю, тебе достанется один из них, – с завистью в голосе ответила Света. – Ты – везунчик, на экзаменах тебе всегда везёт.

За разговором мы не заметили, как пришли. Возле аудитории, где и проходил зачёт, собрались почти все наши.

Стрельцов, окружённый Ежовым, Бочкиным и другими ребятами, что-то эмоционально рассказывал, кривляясь и жестикулируя. Не знаю, что они так бурно обсуждали, но, явно, не предстоящий зачёт. Ребята, как всегда, слушали его, раскрыв рот, и синхронно поддакивали.

У окна стояла вторая компания во главе главной Малефисенты. В её руках был какой-то журнал, перелистывая страницу за страницей которого она очень эмоционально комментировала, то и дело прикладывая журнал к себе. Под её чарами были почти все наши девчонки.

У соседнего окна обособленно держался Макарский со своей новой пассией, пришедшей, видимо, поддержать возлюбленного. Брэд Питт иногда поглядывал на Дубровину, которая нарочно, ему на зло, заливалась громким неестественным смехом, привлекая к себе не только внимание своего бывшего, но и студентов, проходивших мимо.

Мы втроём встали поодаль ото всех.

Только бы Дубровина меня не заметила, – молила я про себя. Ан, нет! Уже через минуту она своей дурацкой походкой, вытянув шею, как гадюка перед прыжком, направлялась в мою сторону.

– Привет! – улыбка у неё была на весь рот.

Меня аж передёрнуло.

– Привет! – скупо ответила я, надеясь, что она всё-таки отвяжется.

– Давно не виделись! – продолжала она глупо улыбаться.

– Это точно! – я старалась не смотреть на неё, уставившись в книгу, делая вид, что не до неё.

– Слышала новость? – при этих словах она закрыла мне книгу.

– Какую? – посмотрела я ей в глаза.

– Я выхожу замуж, – Дубровина сделала паузу, – за Истомина, – она повертела у меня перед носом тем самым журналом. – Вот, платье свадебное выбираю.

– Поздравляю! – еле выдавила я, пока ещё не осознавая смысла её слов.

– Да, летом свадьба! – не унималась Анджелина Джоли.

– Рада за тебя! – я вновь открыла книгу.

– Так что извини! – писклявым голосом продолжала та.

– За что? – я оторвала своё взгляд от книги.

– Ну, я же у тебя увела парня!

Уже всё внимание близстоящих было приковано к нам. Стрельцов даже бросил свой увлекательный рассказ и занял место в первых рядах.

– Не переживай! – я решила пойти ва-банк. – Это я его бросила.

– Как, ты?

– Он мне надоел! – я уже не могла остановиться. – Да, знаешь, скучно стало.

– Но как же… – Дубровина, видимо, не ожидала такого ответа.

– А вот так! Он мне больше не нужен, преспокойненько можешь забирать его себе.

Дубровина покраснела, было видно, что от злости она с ума сходила.

– И вот ещё что! – решила я отыграться напоследок. – Передай ему, что, если даже на коленях приползёт прощение просить, не прощу его.

– Как Крылова поставила тебя на место! – не выдержав, вмешался Стрельцов.

– Ты вообще заткнись! – бросила Дубровина в сторону Стрельцова. – А ты что сказала? – обращалась она уже ко мне.

– Я сказала, что мне тебя жалко. Ведь любит Истомин только меня. А без любви какой брак будет счастливым?! – я глубоко вздохнула.

– Что? А ну, повтори!

– У тебя со слухом проблемы?

Дубровина позеленела от ярости.

– Да я тебя… – при этих словах она подошла ко мне вплотную и схватила за волосы.

Я почувствовала дикую боль…. Она таскала меня из стороны в сторону, мне же казалось, что она вырвет мне волосы прямо со скальпелем…. Я вцепилась ей в ответ.

– Ай, больно, пусти! – вопила Дубровина.

– Нет уж! Сначала ты!

Стрельцов и его приближённые были рады такому повороту событий.

– Давай! Давай! – подзадоривал всех Стрельцов. – Ребята, делаем ставки! Кто ставит на Дубровину, кто на Крылову? – он бегал вокруг нас и тех, кто наблюдал за этой «битвой».

Казалось, собрался весь университет.

– Я ставлю сто рублей на Дубровину! – Ежов махал сторублёвой купюрой, закатываясь от смеха.

– А я двести на Крылову! – поддержал его Грибанов, вытаскивая из кармана деньги.

Некоторые не растерялись, достав телефоны, снимали нас на камеру.

– Ну, кто ещё? – Стрельцов вжился в роль крупье. – Не стесняемся! Делаем ставки!

Мы же с Дубровиной даже и не думали сдаваться, вцепившись друг в друга ещё сильнее.

– Ну, ребята, – скакал Стрельцов, – не робейте!

Не знаю, чем бы закончилось это шоу, если бы на шум не вышел из аудитории Лев Модестович – наш преподаватель по праву.

– Дубровина, Крылова? Вы что делаете? – очки Модестовича съехали на нос. – Выговор захотели? А ну, сейчас же прекратите этот балаган!

Услышав голос учителя, мы повиновались, расцепив руки.

– Проходите в аудиторию! – Лев Модестович протёр лысину носовым платком, который достал из кармана. – Давайте поживее! И ещё Ершова, Никитина, Калинкин и Грибанов.

Несмотря на устроенную нами драку в коридоре универа, Лев Модестович был в хорошем расположении духа, и вся группа получила «зачёт». Модестович, как все его называли, вообще считался самым добрым преподом в универе, несмотря на столь грозное имя. Он был похож на постаревшего Карлсона – маленький, пухленький, в клетчатом пиджаке и такого же цвета коротеньких штанишках. Ему только пропеллера не хватало. За доброту и понимание студенты его любили и уважали.

– Если бы не Модестович, я бы тебе все волосы выдернула! – сказала мне Дубровина на прощание при выходе из универа.

Мы же вечером в нашей комнате смотрели интересный фильм по ютубу «Драка в университете», разумеется, со мной в главной роли.

– Ох, эта Дубровина! – потирала кулаки Света. – Как она ещё своим собственным ядом не отравилась?!

Мне же было стыдно! Сколько раз сама осуждала таких девиц из роликов в интернете. И вот теперь моя звёздная роль!

Как же завтра покажусь на консультации по обществознанию? Об этом я боялась даже думать. Затем мои мысли вновь занял он. Как бы ни хотела и противилась этому, образ Тана снова стоял перед глазами. «Мы не можем быть вместе!» – как страшный приговор звучали его слова. Слёзы капали из глаз, оставляя мокрое пятно на подушке. Видимо, я сильно устала и переволновалась за сегодняшний день, так как, несмотря на грустные мысли, гулявшие в моей голове, как по парку, уснула крепким беспробудным сном.

Я и не догадывалась, что в эту самую минуту кто-то думает и обо мне. Причём кто-то не один!

…Истомин лежал в кровати поверх одеяла и смотрел в потолок. Но мысли его были далеко от этой комнаты. Он вспоминал всё пережитое за последнее время: лицо Василисы, перепачканное мороженым, её негодование, когда она всучила ему этот проклятый букет, их соревнование по стрельбе в тире и, наконец, поцелуй – вкус её губ он ощущал до сих пор. Затем он вспомнил взгляд Василисы в «Махаоне», когда она услышала про пари. На глазах выступили слёзы. Ему было жаль себя. И в то же время он был себе противен за то, что сдался, за то, что опустил руки. Нет, он не должен смиряться. Ведь он Истомин! Он должен идти до конца!

Зазвонил телефон, Влад протянул руку к журнальному столику возле кровати, взял сотовый – номер был незнакомый.

– Алло! Алло, я вас слушаю! – в ответ была тишина.

Так и не дождавшись ответа, Влад набрал заветный номер Василисы.

– Абонент не отвечает или временно недоступен, – слышалось на другом конце провода.

Отчаявшись, он позвонил по другому номеру:

– Мне нужно с тобой поговорить! – сказал он грубо. – Это важно! Завтра вечером в «Махаоне».

И, продолжая жалеть себя, он ещё долго не мог заснуть.

… В то же самое время ещё один человек думал о Василисе. Тан лежал в своей ванной, то и дело протягивая руку к бокалу красного вина, стоящего рядом на маленьком столике. Её образ появлялся сразу, как только он закрывал глаза. Тан помнил каждый миллиметр её лица, по очереди представляя то небесно-голубые глаза, то обворожительную улыбку, то её притягивающие губы, думая о которых он чувствовал, как вода в ванной становится ещё горячее, обжигая его обнажённое тело. Тан представлял, как Василиса, стоя перед ним, шепчет: «Я люблю тебя», а затем их губы сливаются в страстном поцелуе. От этих мыслей по его телу пробежала дрожь, заставляя сначала дрожать колени, а потом и всего его. Не в силах выдержать это, Тан ушёл с головой под воду, в надежде там оставить все мысли о ней, мысли, которые заставляли трепетать его сердце, мысли, которые выдавали его мужскую плоть…

Он вынырнул, взял со столика телефон и набрал номер Василисы, но и ему, понятное дело, не удалось с ней поговорить. Тан вновь протянул руку за бокалом, сделал глоток и продолжал себя мучать, думая о ней.

…О ней он продолжил думать и на следующий день, сидя в кресле директора в своём кабинете. У Тана болела голова: то ли от вчерашнего количества выпитого, то ли от мыслей, которые просто не хотели покидать его. Он не видел ни бумаг, которые принесла ему на подпись секретарша, не замечал разрывающегося телефона.

– Господин Тан, – секретарша, не выдержав, постучала в дверь, – звонили итальянские партнёры, спрашивали, можно ли сегодня с вами встретиться по поводу сделки?

– Что, простите? – Тан вопросительно посмотрел на неё.

– Сможете ли вы сегодня встретиться с итальянцами? У вас после трёх часов ведь больше нет никаких встреч.

– Нет, сегодня я не смогу. И, знаете, Людмила, отмените все встречи на сегодня. Мне нужно уйти! – Тан встал из-за стола и, на ходу надевая пиджак, направился к выходу.

– Ну, как же так? – секретарша бежала за ним. – Как же немцы? Ведь вы договаривались о встрече за месяц!

– Людмила, – Тан обернулся и посмотрел на оторопевшую секретаршу, – вы меня слышали?

– Да, конечно, я вас слышала.

– Тогда ни к чему эти вопросы! – и, поправляя рукой чёлку, съехавшую на глаза, Тан продолжил движение.

– Что случилось? – подбежали тут же к растерянной секретарше другие сотрудницы компании.

– И о чём только думает? Уже несколько дней сам не свой, – жаловалась та на босса.

– Может, любофф? – предположила блондинка в непристойно короткой юбке.

– Повезло же кому-то, – сетовала брюнетка в платье в горошек. – Такой красавчик! От одного только его взгляда – мурашки по коже!

– Распоясались! И о чём только думают! – произнёс вслух Тан, до которого эхом доносилось каждое слово, сказанное в его адрес.

Сотрудницы так и стояли посередине коридора, провожая взглядом своего босса.

Через час Тан, сидя за рулём своего припаркованного у ворот университета «Бентли», не сводил глаз с компании девушек, выходивших из дверей университета. Его интересовала только одна – та, что была сегодня в ярком зелёном платье солнце клёш, про которое одна её подруга сказала бы «прощай молодость», белых лодочках и крепко заплетённой русой косой до пояса. Она была похожа на главную героиню сказки и поэтому была достойна своего имени – Василиса.

Как же она отличается от других, – думал Тан, переведя взгляд от своей «царевны» на сопровождающих её подруг, которые будто соревновались в длине юбок и высоте каблуков. Подождав, пока Василиса совсем скроется из виду, Тан, пребывающий в эйфории от того, что удалось увидеть её, тронулся с места, улыбаясь самому себе. Завтра у неё опять консультация, а значит, и завтра сможет увидеть её. Хотя бы так – издалека.

В это же время от университета отъезжала и другая иномарка – чёрный тонированный пикап, водитель которого был не в меньшей эйфории и вот уже несколько дней разрабатывал свой коварный план.

Этим же днём в восемь часов вечера двое бывших друзей обсуждали важный вопрос в личном кабинете одного из них. В «Махаоне» как всегда был аншлаг, поэтому кабинет был единственным местом, где можно было поговорить спокойно. Хотя и до него то и дело доносились отзвуки громкой музыки, от которых стаканы на столе, заполненные виски, начинали «танцевать».

– Что ты хотел сказать? – протягивая руку за стаканом, сидя на кожаном диване, осторожно начал Макарский.

– Я не знаю, с чего начать, – признался Истомин.

– Если ты насчёт Дубровиной, то мне всё равно! – Макарский положил ногу на ногу. – Я с ней расстался, и ты можешь делать с ней всё, что хочешь, даже жениться. Если тебе проблем в жизни не хватает.

– Не хочу я на ней жениться! – крикнул Влад. – Это всё отец. Ты же его знаешь!

– А вот она думает по-другому. Платье себе в универе по каталогу выбирает.

– О, нет! За что же мне всё это! – Истомин стукнул себя ладонью по лбу и присел рядом с Макарским. – А Василиса видела?

– Да говорю же тебе, весь универ в курсе!

– О, нет! – опять ударил себя Истомин. – Что же мне делать?

– Не знаю, друг, что тебе и посоветовать! – Макарский, кажется, говорил искренне. – Если Алина привязалась – это надолго.

– Да ещё отец! Он торопит со свадьбой! А я эту гадюку и видеть-то не могу. Нет, я обязан что-то придумать! Я должен расстроить эту свадьбу!

– Ну, расстроишь эту – будет другая. Я слышал, отец намерен женить тебя в любом случае!