Текст книги "Москва Норд-Ост"

Автор книги: Анджей Зауха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

История с водой имела неприятные последствия и для скрывавшихся в подвальных помещениях театра людей – подвалы залило водой, им пришлось бродить по щиколотку в жидкой грязи. Убегать в глубь подземных коридоров пришлось и Михаилу, прятавшемуся за станком в мастерской.

Очередное решение было значительно более понятным и наверняка принесло ощутимую пользу, однако его законность до сих пор вызывает сомнения. Оперативный штаб принял решение немедленно раскодировать мобильные телефоны. По предложению штаба Министерство связи – вероятно, еще до полуночи – разослало специальное письмо операторам сотовой связи с требованием немедленно прекратить шифровку сигналов, поступающих с сотовых телефонов. Как утверждают специалисты, даже зашифрованный сигнал можно раскодировать, но это требует времени и сложной аппаратуры. Незакодированный сигнал тоже нелегко расшифровать, но значительно более простые приспособления позволяют сделать так, чтобы разговор по сотовому телефону перестал быть тайной и мог прослушиваться. В других странах для прослушивания телефонных переговоров необходимо решение суда или хотя бы санкция прокурора. В России достаточно решения Министерства связи. Операторы сотовой связи не протестуют, поскольку в подписанных ими договорах на лицензирование деятельности есть пункт, предписывающий в таких ситуациях подчиняться указаниям властей.

Все операторы сотовой связи, в том числе два крупнейших – «Билайн» и «МТС», без возражений немедленно раскодировали сигналы и предоставили свои помещения десяткам агентов ФСБ и ФАПСИ (Федеральная служба правительственной связи и информации, которая не только обеспечивает охрану правительственных телефонов, но и занимается электронной контрразведкой; через несколько месяцев после событий на Дубровке ФАПСИ была расформирована в рамках реорганизации). Правда, рядом с театром почти наверняка сразу же появились напичканные электроникой и антеннами машины электронной разведки, но на них ложилась только поддержка работы агентов в офисах операторов сотовой сети. Многое говорит о том, что спецслужбы просто подключились к аппаратуре, передающей и усиливающей сигнал с мобильных телефонов. А возможно, им и не требовалось с этой целью ехать в трансмиссионные центры отдельных операторов – не исключено, что нужный сигнал передавался по специальным каналам в центр связи ФСБ.

Стоит добавить, что агенты занимались не только подслушиванием разговоров. Требовался еще и перевод – ведь часть разговоров шла по-чеченски, по-арабски и на других языках. Звонили и заложники, и толпы журналистов со всего мира, собравшиеся вокруг театра. Кроме того, если разговор представлял особый интерес, ФСБ, используя возможности оператора и собственные машины с пеленгаторами, с точностью до нескольких метров определяла местоположение говорящего. Похоже, что именно таким образом был задержан Заурбек Талхигов, единственный чеченец, который позже будет осужден за содействие террористам. Он затесался в толпу журналистов на улице возле театра и очень подробно рассказывал Мовсару Бараеву о ситуации вокруг здания – о размещении снайперов, бронетранспортеров и воинских частей. Говорят, что спецслужбы запеленговали говорливого чеченца с точностью до нескольких метров.

Большинство сотовых телефонов дали своим владельцам сигнал, что аппарат раскодирован и легко прослушивается. На экранах некоторых телефонов появился маленький символ открытой задвижки, на большинстве – восклицательный знак. Трудно сказать, знал ли Бараев о том, что телефонные разговоры прослушиваются. Наверное, догадывался. Тогда так же трудно сказать, насколько соответствует действительности опубликованная позже ФСБ запись разговоров Бараева, например, с Зелимханом Яндарбиевым.

Попытки вступить в контакт с террористами были предприняты в первые же часы после захвата театра. В штабе появился известный депутат Госдумы из Чечни, бывший генерал милиции Асланбек Аслаханов, никогда не скрывавший своих стремлений стать президентом кавказской республики. Аслаханов быстро определил номер мобильного телефона Мовсара Бараева и пытался договориться с ним о встрече. Первый разговор состоялся примерно в два часа ночи и был кратким – террористы не желали вступать в контакт. Аслаханов договорился, что позвонит через два часа, то есть в четыре утра. Однако в тот момент в театре уже ни у кого не было ни времени, ни возможности разговаривать с депутатом – как раз около четырех утра в театр пробралась Ольга Романова, которую вскоре террористы расстреляют. Так, на звонки Аслаханова несколько часов никто не отвечал, зато сам Аслаханов охотно делился с журналистами, чего он хочет добиться от террористов.

– Пусть выпустят женщин! Ведь чеченцы не воюют с женщинами, – объяснял он журналистам. – Я с радостью стану заложником. Пусть вся чеченская диаспора приедет сюда и идет в театр, чтобы все увидели, какие чеченцы на самом деле.

Закончилось все, однако, громкими словами. По призыву Аслаханова у театра появилась группа проживающих в Москве чеченцев, но никто из них не пошел в театр в обмен на освобожденных заложников. Зато вместе с ними появился и упомянутый уже Заурбек Талхигов, который потом так подробно обсуждал ситуацию с Бараевым, называя его при этом братом.

Наверное, уже тогда, в первые часы после захвата театра террористами, штаб под командованием Проничева принял решение начать подготовку к силовому разрешению ситуации. Две самые элитные российские контртеррористические группы «Альфа» и «Вымпел», подчиненные руководству ФСБ, получили приказ начать подготовку к штурму. Пока что этот приказ был отдан на тот случай, если террористы начнут вести себя агрессивно или убивать заложников.

Наверняка еще до рассвета антитеррористические силы изучили все московские дома культуры. Оказалось, что есть два очень похожих на Дом культуры на Дубровке строения – Дом культуры АЗЛК (Московского завода им. Ленинского Комсомола, выпускавшего автомобили «Москвич»), расположенный всего в паре километров от Дубровки на Волгоградском проспекте 46/15, поблизости от метро «Текстильщики», и Дом культуры «Меридиан» у метро «Калужская». Первый подвергся перестройке, поэтому именно «Меридиан», почти близнец Дубровки, стал на ближайшие два дня полигоном, на котором до потери сознания тренировались офицеры «Альфы». Они ни на минуту не выходили из здания. Еду привозили в столовую, спали по нескольку часов в день там, где их застал приказ «Вольно!», чаще всего на полу в коридорах.

О том, как выглядела тренировка контртеррористических групп неизвестно практически ничего. Мне удалось только узнать, что вначале офицеры «Альфы» изучали здание, заглядывали во всевозможные закутки, запоминали каждый поворот коридора. Потом они были разделены на звенья, а Дом культуры – на зоны. Каждое звено многократно тренировало подход к «своей» зоне и ее зачистку.

Почти наверняка уже тогда президент Путин рассматривал, как наиболее вероятное, предложение штурма здания театра. Здания, в котором находилась почти тысяча заложников и несколько десятков террористов. Если бы это удалось, успех вознес бы внутренний и международный рейтинг Путина на недосягаемую высоту. Весьма вероятно, что именно об этом говорил Путин во время очередного совещания в Кремле, которое началось около полуночи, то есть через три часа после захвата театра террористами. На этот раз, кроме двух предыдущих посетителей, Патрушева и Грызлова, в кремлевском кабинете Путина появился премьер Михаил Касьянов и шеф президентской администрации Александр Волошин. Телевидение позже показало запись этой встречи, но с отключенным звуком.

Наблюдатели, которые впоследствии анализировали поведение президента в ходе драматических событий с заложниками, заметили, что не было одного, казалось бы, обязательного элемента подобных кризисов – обращения к народу. В течение пятидесяти семи часов драмы Путин ни разу не выступил по телевидению и не обратился напрямую к народу. Наблюдатели считают, что российский президент, сохранивший привычки сотрудника КГБ, все еще остается больше разведчиком, чем политиком, и считает, что в момент кризиса нужно искать пути его разрешения, а не завоевывать благосклонность общественного мнения. С обращением можно подождать до окончания штурма.

Молчание Путина возмутило журналистов. Первая пленка с записью ночного совещания президента, премьера и глав МВД и ФСБ была тщательно проанализирована, журналисты наняли даже специалистов чтения по движению губ. Именно так этот разговор расшифровал Леонид Парфенов в программе «Намедни» на НТВ:

Путин: Итак, наша следующая встреча состоится на месте.

Патрушев: Думаю, надо все подготовить.

Касьянов: Я против. Это может пойти во вред требованиям.

Путин: Обсудим это на месте.

О каком месте говорит президент? Каким образом что-то, что собираются предпринять политики, может повредить требованиям террористов? Часть журналистов сочла, что Путин говорил о планируемом штурме и хотел приехать на место захвата, к Дому культуры. Однако официально Путин ни разу не появился ни в оперативном штабе, ни вблизи театра. Не было и никаких утечек, намекающих на возможность его появления там инкогнито. Впрочем, не совсем понятно, зачем президенту нужно было появляться рядом с занятым террористами театром.

У меня есть другая теория: есть такое место, куда Путин мог бы приехать, чтобы лучше ориентироваться в том, что происходит на Дубровке, без всякой сопутствующей такому визиту суеты, – это Дом культуры «Меридиан», где вскоре должны были начаться учения «Альфы». Там Путин мог своими глазами увидеть театр изнутри и поговорить с десантниками. И спросить их, насколько велик риск того, что операция закончится бойней. Приезжал ли президент в «Меридиан» и разговаривал ли с «альфовцами»? Не известно.

Зато мне удалось с достаточной степенью вероятности установить, что уже через сутки, то есть 24 октября вечером или ночью с четверга на пятницу, решение о штурме с использованием газа было принято. Практически наверняка его принял лично президент России. Официально до сегодняшнего дня не назван человек, ответственный за штурм, что может только свидетельствовать в пользу того, что решение принял лично Путин. Теоретически такой приказ мог отдать шеф оперативного штаба Проничев, но многое указывает на то, что он был исполнителем, который самостоятельно принимал решения только относительно технических деталей.

Глава 9

Электрик Василий Рузаев работал на Дубровке с тех пор, как построили Дом культуры. С самого начала неизменно занимал он свой пост в небольшой комнатушке под сценой, прямо напротив входа в оркестровую яму. Снаружи все менялось – умирали генеральные секретари партии, потом развалилась и сверхдержава, казавшаяся вечной. Ба, даже в самом Доме культуры произошли перемены – ушли в прошлое партийные и заводские торжественные заседания, а на сцене появился спектакль мирового образца. Только Василий Рузаев не менялся – худой, несмелый, скромный блондин, не любивший быть в центре внимания. Поэтому о том, как он помогал победить террористов, захвативших театр, почти никто не знает. А было именно так -скромный электрик заводского Дома культуры сыграл немалую роль в этой истории. Если бы не Рузаев, штурм десантников задержался бы, наверное, на день или два. И трудно сказать, что еще бы произошло за эти дни – может, власти были бы вынуждены пойти на уступки, а может, террористы расстреляли бы десятки людей.

Известно, однако, что происходило с электриком все 57 часов до начала штурма. В среду, 23 октября, у Рузаева было дежурство, которое он, как обычно, проводил под сценой. В комнате с ним был его помощник Юрий, который заступал ему на смену.

– На стене висят два громкоговорителя, – рассказывает Рузаев. – Один на случай технических неполадок – если в театре что-то не так, нас по нему вызывают. А второй транслирует, что происходит на сцене, но этот мы обычно выключаем в начале спектакля. И вдруг слышим по этому первому приемнику два глухих хлопка и голос помрежа:

«Охрана, немедленно на сцену, охрана – на сцену.» И приемник замолчал, как будто прервалась связь. Мы выскочили из комнаты, из туалета рядом выбежал театральный охранник. Мы помчались по коридору под сценой в сторону лестницы на первый этаж, к служебному входу. Там уже собралась толпа, кто-то спрашивал: «Что случилось?», а кто-то говорит: «Чеченцы в камуфляжах!» Вдруг вижу, а из-за угла, метрах в двадцати от нас, вышел человек в камуфляже, с автоматом, и стал выкрикивать в нашу сторону какие-то угрозы, типа «Стой, стрелять буду!», – продолжает электрик. – Говорил он с акцентом. И даже сделал шаг в нашу сторону, но я уже больше на него не смотрел. В один момент всех как ветром сдуло, каждый побежал туда, где рассчитывал спастись: кто к служебному входу, кто на второй этаж, а мы с Юриком побежали в подвал.

Но они не сразу скрылись в темном лабиринте под театром. Когда стало ясно, что за ними никто не гонится, вернулись к служебному входу. Там уже никого не было. Наверное, именно тогда террорист в маске услышал от театрального пожарника, что стреляет холостыми, а потом наткнулся на Георгия Васильева, повел его в зрительный зал и на этом закончил осмотр коридора за сценой. Тем временем под сценой находились музыканты, вышедшие из оркестровой ямы. Некоторое время Рузаев и музыканты обменивались информацией о том, что творится в театре, а потом Василий и Юрий зашли в свою комнату обдумать, как быть дальше. Ясно было, что ситуация серьезная. После короткого обсуждения решили, что надо бежать в подвальные коридоры и там спрятаться, лучше всего за вентиляционными или отопительными трубами.

– По пути заглянули в комнату, где сидели девушки из оркестра, и предложили им свою помощь, – рассказывает Рузаев. – Но они и слышать не хотели о подвалах. Говорили, что там темно, холодно и некуда даже сесть. Некоторые сначала согласились идти с нами, а послушали других – и тоже остались.

За Рузаевым и его помощником пошел один из музыкантов, Михаил, но только затем, чтоб спокойно покурить. Рузаев этого уже не видел.

Поначалу электрики никак не могли решить, где спрятаться, наконец пошли подземным коридором в сторону улицы Мельникова и нашли подходящее место под строением с левой стороны от главного здания, где находилась коморка Николая Любимова. Работники Дома культуры называли это строение зоной «Б».

Сидели они там недолго. Как утверждает Рузаев, определившись с местом, они тут же вернулись, чтобы разобраться в обстановке. Снова подошли к оркестровой яме, но на этот раз с другой стороны, совсем другим подземным коридором, из которого не было дверей в помещения для музыкантов. Зато были вентиляционные люки, через которые Рузаев, невидимый для тех, кто находился на сцене, мог в полной безопасности спокойно наблюдать, что творится у него над головой. Видел, как террористы поймали девушек из оркестра, как забрасывали их вопросами, кто они и что делают в подвале под сценой.

Электрики вздрогнули – стало ясно, что дело не шуточное. Ведь они и сами чуть не попали в руки чеченцев.

Потом Рузаев еще услышал выступление Бараева: «Звоните, кому можете, говорите, что вы заложники, что мы приехали из Чечни и что мы требуем немедленно вывести войска».

Рузаев с помощником вернулись под зону «Б», поспали несколько часов, и электрик опять пошел «на разведку». Заглянул в оркестровую яму, но на этот раз там никого не было. Было раннее утро, оркестровую яму освещали крошечные лампочки на пюпитрах музыкантов. Террористы пока не устроили там туалет. Рузаев услышал покашливания людей в зрительном зале и понял, что теракт еще не закончился.

Они снова стали думать, как бы выбраться отсюда. В голову приходили разные идеи, но одна была на сто процентов нереальной – бежать через служебный вход. Они не знали, где находятся террористы, и прекрасно понимали серьезность их намерений. Не было никакого желания проверять это, хватило того, что они увидели в оркестровой яме и услышали в словах Бараева. Тут им пришло в голову выглянуть через решетку бассейна. В центре внутреннего дворика стоял разваливающийся от старости бетонный фонтан. Электрики пробрались под него и выглянули через зарешеченные оконца в боковых стенках.

– Во всем ДК горит свет, а вокруг – потрясающая тишина, не видно никакого движения, – рассказывает Рузаев. – Обычно двери, возле которых дежурит Любимов, хлопают весь день. Все время кто-то входит и выходит. Мой помощник говорит: «Может, все кончилось?» Но я знал, что это не так – везде горел свет, я видел двери в зону «Б», и они были заперты.

Побег через внутренний дворик исключался. Они отказались от этого пути, так как поняли, что он их на свободу не приведет. Дворик прекрасно просматривался из окон театра, и, стоило им только высунуться, чеченские часовые тут же бы их заметили.

Рузаев и еще несколько человек рассказали мне услышанную от кого-то историю о том, что именно так один человек погиб, а другой был ранен; оба, вероятно, бойцы спецподразделений. По этим не подтвержденным данным спецназовцы пытались пробраться со стороны улицы Мельникова через дворик к дверям в углу здания, в глубине двора. Наверное, это было в то время, когда десантники постепенно овладевали теми помещениями Дома культуры, которые не контролировались террористами. Оказалось, однако, что террористы поставили часового на втором этаже у дверей в кабинет директора – идеальное место, с которого весь внутренний двор был виден как на ладони. Поэтому попытка проникновения внутрь театра окончилась трагически. Эта информация, правда, никогда не была подтверждена официально, – по сообщениям властей, во время осады театра никто из милиционеров и бойцов спецназа не погиб.

Рузаев с помощником вернулись в зону «Б», устроили себе небольшую, бесхитростную лежанку на трубах. Как настоящие бомжи. Оставалось только ждать.

Глава 10

Через несколько часов после того, как террористы захватили театр, в кулинарном ПТУ № 190, расположенном буквально в ста метрах от Дома культуры, власти организовали центр помощи родственникам заложников. Именно в этом профучилище работала и работает по сегодняшний день Виктория Кругликова. Центр разместили в спортзале, где кроме занятий физкультуры иногда проходили свадьбы. Как раз в этом зале два месяца назад состоялась свадьба Данилы Чернецова.

В центре дежурили врачи и психологи, можно было перекусить, было горячее питание, кофе и чай, но практически никого это не интересовало.

– Никто и не думал о еде, – рассказывает Валентина Храмцова, жена трубача из оркестра мюзикла. – Оксана, жена Саши, моя невестка, один раз заставила нас что-нибудь съесть, но это потому, что у Александра проблемы с желудком, язвенная болезнь. Есть не хотелось. Все время кофе и кофе.

Кто мог старался заходить в центр, который родственники заложников до сих пор называют штабом, но ненадолго. Просто спросить, нет ли новостей, или посмотреть телевизионные репортажи.

– Там было страшно. Плач, истерика, невозможно находиться в такой атмосфере, – вспоминает Валентина Храмцова. – Тут своя боль, а там еще чувствуешь и страдания других. И с каждой минутой все нарастало. Мы пропускали через себя боль каждого, кто там находился. И это несмотря на собственные страдания. Долго там сидеть было просто невыносимо. Но пока мы были там, эти люди становились нам близкими, как родственники. Мы успокаивали и старались поддерживать друг друга, но толку было мало. Тяжелее всего было смотреть на женщин, у которых в театре были в плену маленькие дети.

Нелегко видеть отчаявшихся людей, когда сам переживаешь трагедию. Психологи утверждают, что если собрать в одном месте много людей, переживших одинаковую драму, например смерть близких в авиакатастрофе, то бесконечное страдание, который каждый из них видит вокруг, усиливает его собственную боль. Начинает действовать обратная связь. Истерика нарастает с каждой секундой.

– В штабе были две категории родственников, – вспоминает Ирина Храмцова, дочь Федора. – Одни были в глубоком отчаянии, они просто сидели там, и их то и дело приходилось приводить в сознание, а другие пробовали что-то делать, чтобы только забыться. Мы были то в одной, то в другой группе. Переходили из одного состояния в другое.

Близкие Федора Храмцова чаще всего все-таки сидели в машинах, припаркованных возле заправочной станции на углу улицы Мельникова и Волгоградского проспекта, и редко появлялись в штабе. Их история – яркий, можно сказать, типичный пример судьбы семей заложников.

О захвате театра они узнали из вечерних новостей. В ту же минуту им стали звонить знакомые, чтобы узнать, все ли в порядке с Федором. А Валентина сама ничего не знала. Надеялась, что муж работает в другом театре и играет сейчас в другом спектакле. Пыталась позвонить ему на мобильный телефон, но он был выключен. Правда, он всегда так делал, трудно представить себе мобильный телефон, трезвонящий в кармане музыканта во время концерта. Очень скоро, однако, подтвердились самые худшие предположения – Федор в этот вечер работал в театре на Дубровке.

А тем временем, именно из-за звонков многочисленных друзей, сам Федор Храмцов не мог дозвониться домой. Ему удалось это сделать только после полуночи.

– Он сказал, что сомневается, что выйдет оттуда, – вспоминает Валентина. – Я его успокаивала, говорила, что власти сделают все возможное и его оттуда вызволят, но он в это не верил. Просил прощения за все, что не так сделал, и прощался с нами. Каждый раз, как дозванивался оттуда, прощался и говорил: «Береги детей», а поскольку очень любил нашу собаку, добавлял: «Поцелуй от меня Эльку, я уже отсюда не выйду». Он был уверен, что их взорвут.

Дети Храмцова, Александр и Ирина, сразу же бросились к театру и пробыли там практически до конца, беспрерывно. Еще много часов после штурма они метались между больницами и центром, пытаясь добыть хоть каплю информации об отце. Поначалу они и мысли не допускали, что отец может не вернуться.

– Первую ночь мы просидели в машинах, слушали радио, и нам все это казалось нереальным, – рассказывает Ирина. – Как будто кто-то снимает приключенческий фильм. Мы все думали, что предпримут власти, чтобы их освободить. Только через двенадцать часов нами стала овладевать паника, мы просто тряслись от ужаса.

Валентина поначалу не поехала к театру, потому что ждала очередного звонка мужа, а утром должна была идти на работу – она работала на фирме компьютерного программирования и интернет-технологий. Шеф поехал в отпуск и попросил Храмцову, чтобы, пока он отсутствует, она ежедневно обязательно приходила на работу. Но тут, где-то вскоре после двенадцати, опять позвонил Федор.

– Федя сказал всего несколько слов о том, как они закладывают бомбы, и отключился, – вспоминает Храмцова, не в силах сдержать дрожь. – Еще раз позвонил через пятнадцать минут. «Не могу говорить», – сказал он и страшно заторопился. Говорил очень быстро и хаотично: «Тут везде устанавливают бомбы, нас взорвут, прощай, береги детей, у нас чудесные дети, поцелуй от меня собачку и внуков – от меня…»

Этого Валентина Храмцова уже была не в силах вынести. Сказала коллегам, чтобы управлялись сами, и поехала к театру. По пути еще зашла в аптеку за лекарством для дочери – ночью был страшный ливень, а потом дождь со снегом, и Ирина, бродя вокруг театра, промокла – начался сильный бронхит. Валентина попросила в аптеке и что-нибудь успокаительное, но не хотела брать новопассит, который продавался без рецепта. Это было слишком слабое средство. Она объяснила, зачем ей нужно лекарство, и аптекарша над ней сжалилась – дала упаковку психотропного фенозепама, который продавался только по рецептам.

Когда Храмцова добралась до театра, был уже вечер. Она быстро нашла детей и дала Ирине таблетки. Дочь заснула в машине.

– У меня было такое впечатление, что я закрыла глаза и тут же их открыла, – рассказывает Ирина. – Понятия не имела, что проспала всю ночь и проснулась только где-то в полдень. Открыла глаза и спросила: «А почему так светло? Ничего не понимаю, ведь еще вечер!»

Ирина и ее брат, как и другие родственники заложников, четыре раза в день обходили кордон, расспрашивали солдат и милиционеров, других родственников, с которыми они познакомились в штабе. Большинство пожимали плечами, повторяли, что сами ничего не знают, стоят в кордоне вторые сутки, никто их не подменяет и им уже все это надоело. Иногда только родственники передавали какую-то информацию от заложников, которые до них дозвонились.

– Мы поняли, что, если не хотим потерять голову, нужно что-то делать, – вспоминает Ирина. – Это была потребность – сделать хоть что-то, чтобы помочь заключенным в театре. Когда на следующий день возникла мысль устроить демонстрацию, кто-то принес рулоны обоев, и мы начали писать лозунги.

Иногда в штаб приходили представители власти и рассказывали, как прекрасно себя чувствуют заложники в руках террористов, как с ними хорошо обращаются. А потом сами заложники, если удалось дозвониться, говорили, что нет воды, еды и, ко всему прочему, террористы не пускают их в туалет.

Для родственников заложников самым ужасным было то, что их близкие, практически на расстоянии вытянутой руки, в здании, расположенном в ста метрах от них, на самом деле были так далеки, как будто были на другой планете. Наверное, многие хотели ворваться в театр и умолять террористов, чтобы их освободили, но – и они это прекрасно знали – все это было бессмысленно. До сих пор неизвестно, как удалось это молодой женщине, которая ворвалась в зрительный зал и потребовала от террористов освобождения заложников.