Текст книги "Москва Норд-Ост"

Автор книги: Анджей Зауха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Чтобы ускорить выполнение своих требований, террористы использовали и самих заложников, и их семьи. Важно было усилить давление на власть.

Во второй половине дня из окруженного театра вышла врач Мария Школьникова с листком бумаги в руке. На нем было обращение заложников к президенту. Скорее всего террористы не принимали участия в его составлении, это была идея самих заключенных. Зато террористы согласились выпустить Школьникову, чтобы она огласила обращение перед камерами. Обращение оказалось пророческим.

«Женщины, мужчины, юноши и дети – мы просим вас принять разумное решение, прекратить военные действия в Чечне. Хватит войны, мы хотим мира. Вы там, наверху, решаете эти вопросы, а мы здесь можем только наблюдать. Сегодня мы оказались в ситуации, когда решаются наши судьбы – жизнь или смерть. У нас есть родители, братья, сестры и дети. Наша жизнь в ваших руках. Просим вас, решите эту проблему мирным путем, иначе прольется слишком много крови».

– Люди, которые там остались, просили меня передать, что они не поддерживают войну в Чечне и не хотят платить за нее своей жизнью, – добавила от себя Школьникова.

Ни президент, ни один из представителей российских властей не отреагировали на обращение и даже его не прокомментировали. Зато представители ФСБ и оперативного штаба стали без конца повторять, что это проявление так называемого стокгольмского синдрома. Как позднее оказалось, это было неправдой, но благодаря этому пропагандистскому трюку удалось успешно нейтрализовать любые обращения и просьбы, направляемые заложниками руководству своей страны. В основном речь шла о призывах не проводить штурм. Стокгольмский синдром, однако, не мог проявиться у родственников заложников, поэтому власти не разрешили провести манифестацию, которую те собирались организовать.

Уже в четверг террористам пришла в голову идея, чтобы родственники заключенных устроили перед театром демонстрацию. Они требовали, чтобы люди, стоящие за оцеплением скандировали «Мир Чечне!» В пятницу под утро, между тремя и шестью часами, заложники начали массово звонить из театра, умоляя, чтобы их близкие организовали манифестацию на Красной площади.

– Заложники звонили, говорили, делайте что хотите, но манифестация на Красной площади должна пройти, иначе нас начнут расстреливать, – рассказывает Ирина Храмцова, дочь Федора, трубача из оркестра. – А если манифестация состоится, они выпустят всех детей, даже пятнадцати– и шестнадцатилетних.

Как рассказывает Ирина, тут же кто-то из живших поблизости побежал домой и притащил рулоны обоев.

– Мы стали писать антивоенные плакаты и транспаранты, – говорит Ирина. – мы были готовы на все, лишь бы выпустили наших близких.

Оказалось, однако, что не так просто организовать манифестацию на Красной площади. Главная площадь России была окружена кордоном милиции. Родственники заложников уговаривали власти дать разрешение, представители власти отвечали, что идет согласование между разными организациями (за Красную площадь отвечает не обычная милиция, и даже не ФСБ, а Федеральная служба охраны), городскими властями и федеральными.

После долгих часов ожидания и отговорок родственники, в конце концов, сами поехали на площадь, чтобы провести манифестацию без всяких разрешений. Около полудня на Васильевском спуске рядом с Кремлем собралось примерно двести пятьдесят человек, были там и журналисты. Демонстрацию, направляющуюся на Красную площадь, встретил четверной кордон милиции. Какой-то полковник повторял в мегафон, что демонстрация нелегальна, и просил разойтись. Поскольку люди не хотели подчиниться, милиция задержала несколько человек, а остальные поняли, что власти не пойдут ни на какие уступки.

К журналистам вышел Владимир Васильев, заместитель министра МВД, который не терпящим возражения тоном сообщил:

– Акции и манифестации, на которые не получено разрешение властей, будут решительно пресекаться. Можете рассматривать это заявление как предупреждение тем горячим головам, которые стремятся породить панику в обществе. В случае подобных акций мы будем действовать жестко, но в границах закона.

Очень скоро выяснилось, почему нет согласия на манифестацию. Заместитель мэра Москвы Валерий Шанцев заявил журналистам, что власти не в силах обеспечить безопасность манифестантов, так как в Москве не хватает милиции. А заместитель премьера Валентина Матвиенко добавила: «Кто может гарантировать, что там, на Красной площади, не дойдет до очередной провокации?» И сказала, что демонстрацию можно организовать в радиусе пятисот метров от Дома культуры, где милиции вполне достаточно.

Однако в разговорах с родственниками заложников высокопоставленные чиновники были более откровенны, чем перед камерами.

Валентина Матвиенко во время встречи с родственниками заложников на вопрос, почему власти не дают согласия на манифестацию на Красной Площади, ответила прямо: «Мы не можем показать, что Россия так слаба».

В том же духе высказался и мэр Москвы Юрий Лужков, который практически в течение всей драмы заложников находился в оперативном штабе – был заместителем начальника штаба и прекрасно отдавал себе отчет в настроениях, царящих в Кремле.

– Мы встали перед выбором: или трагедия смерти всех заложников в результате взрыва, или позор уступок террористам, – заявил уже после штурма московский политик. Дело дошло до штурма, – значит, российским властям легче было смириться с трагедией, чем с унижением.

– Мы весь день пытались получить разрешение на демонстрацию, нас все больше охватывала паника, приближался вечер, – рассказывает Ирина Храмцова. – И тогда в центр пришел Владимир Платонов, председатель Московской городской Думы, и так спокойно говорит: «Не волнуйтесь, мы договоримся с Федеральной службой охраны, организуем эту демонстрацию, что вы так нервничаете?» Родственники ему отвечают: «Вы что, не понимаете, там же наши дети, мужья, как вы можете так говорить. У вас там никого нет!» «Там мои избиратели», – с пафосом ответил Платонов. Все просто потеряли дар речи, а он продолжает: «Ну не будет демонстрации, ну и что? Ничего не случится».

Для заложников проблемы с организацией демонстрации до сегодняшнего дня являются доказательством того, что власти не собирались идти ни на какие уступки. И все ради того, чтобы не показать слабость России. А ведь можно было разыграть это по-другому – в ходе переговоров заставить террористов отпустить всех заложников моложе восемнадцати лет в обмен на разрешение проведения демонстрации.

– Способ спасения заложников подсказывали сами захватчики, – замечает Георгий Васильев, автор мюзикла. – Постепенно выпускали детей, иностранцев, больных и раненых. Если можно было бы потянуть этот процесс, симулировать уступки, а при этом вытащить еще пару человек, всем было бы только лучше.

Однако оперативный штаб и Кремль на это не пошли. Президент не собирался выслушивать обращения заложников и их родственников, они были в меньшинстве. Большинство россиян не желали соглашаться ни на какие уступки террористам. Агентство РБК (Росбизнесконсалтинг) опубликовало 24 октября результаты опроса, проведенного в Интернете. Вопрос звучал так: «Следует ли выполнять требования террористов?» Результаты: 74% – против, 14% – за, 12% – не знаю. В опросе приняли участие 2915 человек.

У террористов в руках был еще один способ давления на власти. Они с самого начала обещали без всяких предварительных условий освободить иностранцев, в том числе и русских с паспортами других государств. По непонятным причинам они, однако, своих обещаний не выполнили. По разным оценкам, в зрительном зале было от семидесяти пяти до ста иностранцев более чем из десяти стран, в большинстве своем граждан СНГ. Уже через несколько часов после захвата театра, когда террористы отделили их от остальных заложников, Абу Бакар обещал, что их освободят между девятью и десятью часами утра. Ранним утром в четверг чеченцы потребовали, чтобы к театру прибыли послы тех стран, чьи граждане оказались запертыми в зрительном зале. Неизвестно, почему несколькими часами позже террористы отказались их освободить. Они утверждали, что не всех послов удалось поставить в известность и не все успели приехать к назначенному времени. Но может быть, причина была совсем в другом.

Освобождение иностранцев перенесли на девять утра следующего дня. Все дипломаты явились в назначенное время, однако террористы несколько раз переносили выдачу заложников, пока, наконец, ближе к средине дня стало ясно, что ничего из этого не выйдет. Вечером все началось сначала – террористы снова обещали иностранным заложникам, что освободят их на следующее утро. В субботу утром они уже не были в состоянии ни выполнить, ни нарушить своего обещания. К этому времени их уже уничтожили десантники.

Было, правда, одно исключение. Террористы освободили четырех граждан Азербайджана, мужчину и трех женщин. Их освобождение, состоявшееся буквально за несколько часов до штурма, история, прямо скажем, детективная.

На фатальном представлении «Норд-Оста» оказался генеральный директор представительства Азербайджанских авиалиний в Москве Эльдар Гаджиев с двумя важными гостями из Баку. Это была Зафира Гамзаева, жена его шефа, председателя компании Дзахангира Аскерова, и ее сестра Фируза Касимова. Их сопровождала Севиль Алиева, сотрудница московского бюро фирмы.

В Азербайджане, с его почти феодальными порядками, президент авиалиний – большая шишка и необычайно влиятельное лицо, поэтому сотрудники Посольства Азербайджана в Москве буквально из кожи лезли вон, чтобы убедить террористов освободить всю четверку. Они были настойчивее всех других дипломатов. Наконец появилось официальное сообщение, что президент фирмы Аскеров лично прилетел в Москву, получил разрешение оперативного штаба, вошел в театр и убедил Бараева, чтобы тот освободил его жену и сопровождающих ее лиц. Объяснял, что они мусульмане, которых Бараев с самого начала обещал выпустить. Главарь террористов вроде бы утверждал, что не знал, что в зале есть азербайджанцы. Это не могло быть правдой, так как террористов буквально бомбили телефонами из посольства, им напоминали, что мусульмане, которых они якобы выпустили, продолжают сидеть в зале.

По неофициальным данным, освобождение четверки азербайджанцев выглядело совсем иначе.

Баку, столица Азербайджана, является одним из центров новейшей чеченской эмиграции. Тысячи беженцев, многие известные сепаратисты и бандиты, исламисты и приверженцы светского государства чувствуют себя там, как у Бога за пазухой. Власти практически не вмешиваются в их деятельность. До теракта на Дубровке там очень активно действовало неформальное «чеченское посольство», официально выступающее в качестве представительства президента Аслана Масхадова.

После того как жена президента авиалиний попала в руки террористов Бараева, чеченским представителям в Баку сделали предложение, от которого невозможно было отказаться: если ее немедленно не вызволят из рук собратьев, их спокойная жизнь в Азербайджане уйдет в прошлое. По сведениям моего источника, руководство авиалиний заплатило, в конце концов, влиятельным чеченцам в Баку от полумиллиона до миллиона долларов за освобождение жены президента компании. Бараев получил по телефону соответствующее распоряжение, и в пятницу вечером вся четверка – женщины в дорогих мехах и украшениях, в туфлях на высоких каблуках – вышла из здания театра.

Отсутствие чутья и политического опыта Мовсара Бараева сослужило плохую службу чеченской диаспоре в Баку. То ли необходимость платить выкуп, то ли унижение, которое пережили азербайджанцы в театре, – можно себе представить, что испытывали эти высокопоставленные богатые дамы, которым приходилось пользоваться туалетом в оркестровой яме, – переполнили чашу терпения. Во всяком случае, сразу же после завершения десантниками операции против террористов в Москве представительство чеченского президента в Баку было закрыто.

И все-таки ни угрозы террористов, ни обращения заложников об отказе от штурма не повлияли на окончательное решение. Проблема была решена с помощью десантников, которые пошли на штурм в субботу под утро, предварительно закачав в помещение театра специальный газ, парализовавший большинство заложников и террористов.

Большинство переживших штурм считает, что его не следовало проводить. Были другие способы, которые не привели бы к гибели стольких людей.

– В театр не пришел никто, наделенный полномочиями, -приводит свои аргументы учительница Виктория Кругликова. – Кто-нибудь, кто бы сказал чеченцам: «Вы совершили страшное дело, но наши граждане для нас слишком большая ценность». Не было ни одного человека, для которого мы что-то значили. Конечно, приходил Кобзон, он хотел нам помочь, но ведь он ничего не решал. Если бы президент Путин хотел нас спасти, в театр бы пришел человек с полномочиями, наделенный властью принимать решения и знающий ситуацию в Чечне. Такой, который бы умело, дипломатично, тактично провел переговоры. Я думаю, человеческая жизнь стоит того, чтобы пойти на уступки. Ведь все можно исправить. Раз можно начать, то можно и закончить войну, можно все купить и продать, но жизнь человеку дается только раз. Я считаю, что Путин – не человек. А если бы в зале сидели его жена и две дочери? – продолжает Кругликова. – Что тогда сделал бы господин президент Путин? Сказал бы он тогда: не сяду за стол переговоров с террористами, не буду унижаться? Я не хочу, чтобы он унижался, никто его не ставил на колени. У меня там было такое впечатление, что чеченцы прекрасно знают, что их требования о прекращении войны не так просто выполнить. Но они поставили такие условия, чтобы обратить на себя внимание всего мира. И если бы велись переговоры, планка бы опустилась. Я думаю, они не хотели, чтобы пролилась кровь, потому что знали, что тогда их весь мир возненавидит. А они этого не хотели, ждали какого-то решения. Наша судьба зависела от каких-то бюрократов, сидящих где-то там, наверху, и решающих проблемы, о которых мы не имеем понятия. Все должно было закончиться иначе. Мы просили об этом президента, но он нас не услышал.

Глава 15

На столе российского президента в его кабинете в Кремле стоит маленький глиняный глобус, подарок десятилетнего глухого мальчика из Северобайкальска – городка у озера Байкал в Сибири. Дима Нетак серьезно заболел, когда ему было шесть месяцев, и потерял слух. Он учится в художественной школе для особо одаренных детей. Однажды Дима вернулся из школы с вылепленным из глины глобусом и сказал, что сделал его для президента. Мама долго не знала, как передать подарок Путину. Наконец оказалось, что глава Российского государства приехал на расположенный неподалеку лыжный курорт. Там им удалось подойти к Алексею Громову, пресс-секретарю президента. Дима передал свой подарок и написал Путину записку: «Я не слышу и пока что только учусь говорить, но могу Вам написать. Я сделал для Вас подарок и хочу, чтобы Россия стала самым лучшим местом на Земле». Было это примерно за полгода до событий на Дубровке.

Путин ответил мальчику: «Наши желания совпадают. Я тоже хочу, чтобы Россия была самой лучшей в мире».

Именно из-за этих амбиций Путина погибли в театре на Дубровке сто тридцать заложников и сорок террористов, а жизнь девятисот людей висела на волоске. Для Путина главной целью и основным лозунгом его правления является «мощь России». Эти слова появляются почти во всех интервью и выступлениях президента.

«…все наши решения и все наши действия мы должны подчинить тому, чтобы уже в предвидимом будущем Россия навсегда заняла место среди действительно сильных, экономически передовых и влиятельных стран мира», – сказал Путин в своем обращении к обеим палатам российского парламента весной 2003 года.

Представляется, что атаку террористов на театр на Дубровке Путин воспринимал как покушение на престиж России и ее величие. Главным для него было не то, что террористы требуют прекращения военных действий, а то, что своими требованиями они хотят унизить его страну, заставить его пойти на уступки. Подтверждением тому – первое обращение, с которым президент выступил после штурма, вечером в субботу 26 октября 2002 года.

– Мы доказали, что Россию нельзя поставить на колени, – твердо подчеркнул Президент Российской Федерации. И для него это была ключевая проблема, хоть уже тогда все знали, что победа эта оплачена сотней жертв.

Именно об этом говорила еще раньше заместитель премьера Валентина Матвиенко, которая наверняка прекрасно знала, какие настроения превалируют в Кремле. За несколько часов до штурма на встрече с семьями заложников ей пришлось отвечать на постоянно повторяющийся вопрос отчаявшихся родственников: «Почему власти не разрешили антивоенную демонстрацию на Красной площади?» Ведь террористы обещали, что взамен выпустят часть заложников. Но милиция не допустила этого: родственников запертых в театре людей, которые попытались пройти на Красную площадь, разогнали, а некоторые даже попали в отделение милиции.

– Я вас понимаю, но вы тоже должны нас понять. Мы не можем показать, что Россия до такой степени слаба, – честно ответила тогда Матвиенко.

Это одно из подтверждений тому, что ведущие российские политики рассматривали проблему заложников сквозь призму величия государства и думали, прежде всего, о спасении престижа страны, а уж потом о судьбе заложников.

Каковы же причины? Настойчиво напрашивается предположение, что Путин и его ближайшее окружение и сотрудники и, прежде всего, руководители спецслужб, поражены комплексом «слабой России».

Поколение, которое сейчас правит Россией, созревало и начинало карьеру во времена Генерального секретаря Леонида Брежнева (который руководил партией и государством в 1964-1982 годах). Не стоит забывать, что всего за две недели перед терактом российскому президенту исполнилось пятьдесят лет, то есть ему было ровно двадцать, когда в 1972 году СССР и США подписали первый договор СТАРТ о сокращении ядерных вооружений. Тогда казалось, что СССР (читай – Россия) находится на вершине мощи, вызывает страх и ужас в мире и что так будет продолжаться вечно. Ужас тогда пробуждал и КГБ, а именно в этой организации начинал свою карьеру агента разведки молодой Владимир Путин. Будущий российский президент не достиг еще сорока лет, когда в 1991 году сверхдержава распалась, оставив триста миллионов человек жить в нищете и унижении. Россия – оазис стабильности во времена Брежнева – в одночасье, причем на целое десятилетие, стала героем ужасающих новостей и потрясений для всего мира, а ее злоупотребляющий спиртным президент Борис Ельцин – посмешищем, клоуном, без конца фигурирующим в материалах телекомпаний всего мира.

Несомненно, для людей поколения Путина это был шок. Они тяжело перенесли упадок России, следствием чего мог стать своеобразный комплекс неполноценности. Российские политики в руководстве страны – по мнению специалистов, четвертая часть их в прошлом носила мундиры, начиная карьеру в армии или спецслужбах, – прекрасно знают, что Россия, несмотря на природные богатства и фантастические доходы от продажи нефти и газа, все еще слаба и, вероятно, еще надолго такой останется. Но можно ускорить процесс ее укрепления – делать вид, что она уже стала державой. В Москве популярен тезис, что государство не должно быть сверхдержавой, зато оно должно им слыть, и все вокруг должны верить в его силу. Важна видимость.

Каждый очередной день триумфа террористов ослаблял и без того не слишком твердую веру в то, что Россия – государство сильное. Именно поэтому штурм готовили поспешно, в горячке, не мороча себе голову переговорами и вызволением заложников. В конечном счете это не имело большого значения. Важно было ликвидировать террористов, причем таким образом, чтобы всем стало ясно – не будет милости ни для кого, кто покусится на Россию.

Пошел бы глава по-настоящему сильного государства на уступки террористам с тем, чтобы позднее захватить их и уничтожить, где бы они ни укрылись? Не исключено, хотя власти каждой страны заверяют: «никаких переговоров с террористами». Российские политики, в умах которых поселился страх, как бы кто-то не подумал, что мы слабые, решили: докажем, что это не так. В этой ситуации можно было только расправиться с террористами. Даже ценой сотен человеческих жизней. Никто больше не посмеет бросить вызов Кремлю, если известно, что его хозяин готов принести в жертву столько людей, если это будет необходимо.

На Дубровке могли погибнуть более тысячи человек – заложников, бойцов антитеррористических отрядов, спасателей и милиционеров. Я почти уверен – об этом убедительно свидетельствуют материалы, которые мне удалось собрать, – что, решаясь на штурм, Путин и руководители спецслужб понятия не имели, действительно ли террористы детонируют взрывчатку, привезенную в театр. Кроме всего прочего, вероятность того, что кто-то переживет штурм, была мизерной. Все говорило о том, что, по крайней мере некоторые, чеченки взорвут бомбы. Из-за этого, отчасти, столь хаотичной была спасательная акция на Дубровке – врачи скорой помощи не ожидали, что жертвы будут от воздействия газа, зато были готовы принимать пострадавших от взрывов.

В итоге во время штурма погибло сто двадцать пять заложников (пятеро были расстреляны террористами раньше) и сорок чеченцев. Это, несомненно, успех, но не Путина и его людей. Лучше было бы назвать это «настоящим чудом», как говорят многие заложники.

В истории России есть личность, которая импонирует Путину больше других, которая является для него образцом действий. Это царь Петр, называемый Великим. Правитель с неистощимой энергией, сделавший Россию современным и могучим государством, которое уже через несколько лет активно участвовало в разделе Польши.

Именно Петр прорубил окно в Европу и заставил Россию совершить огромный скачок в развитии. Но Петр был в то же время властителем кровавым – беспощадно расправлялся с оппозицией и абсолютно не считался с количеством жертв, которых требовала реализация его идей. Для него было очевидно, что строительство современного государства поглотит тысячи, десятки тысяч человеческих жизней. Оттого в России до сих пор говорится, что Петр построил государство на костях. А хуже всего то, что с тех пор мало что изменилось.

– Система власти в России всегда строилась на убеждении, что жизнь конкретного человека не является высшей ценностью, – заметила в интервью для «Комсомольской правды» Ирина Хакамада, заместитель спикера российской Думы, сопредседатель Союза правых сил, которая принимала участие в переговорах с террористами. – Идея сильного государства, ради которого необходимо жертвовать жизнью людей, властвовала и в царское время, и при коммунистах. Народ унаследовал от них эту идею.

Но не только «комплекс великой России» повлиял на принятие решения о штурме. В октябре 2002 года российскому президенту приходилось бороться и с «чеченским синдромом». Он был к этому моменту у власти уже больше трех лет, и все это время на Кавказе продолжалась беспощадная, кровавая война. Кроме того, именно благодаря чеченской кампании Путин стал хозяином Кремля.

Началось с того, что в августе 1999 года, сразу же после нападения Басаева на Дагестан, Ельцин отправил в отставку, слишком мягкого, как считалось, премьера Сергея Степашина и назначил на его место известного своей твердостью шефа Федеральной службы безопасности Владимира Путина. Басаева вскоре разбили, а в российском обществе стали набирать силу «военные» настроения и ненависть к чеченцам, умело подогреваемая пропагандой. Путин начинает выступать в роли вождя, под водительством которого Россия ведет войну за выживание. Эту роль экспонируют, одновременно приближая Путина к Кремлю, два взрыва в Москве и Волгодонске в сентябре 1999 года. До сих пор не ясно, кто организовал эти взрывы. Официальная Москва утверждает, что это сделали чеченцы, однако нельзя не отметить, что взрывы произошли в идеальный момент – когда операция против бунтующей республики уже была подготовлена и нужен был только предлог. Многие наблюдатели подозревают, что к терактам, так или иначе, приложили руку российские спецслужбы. Буквально через несколько дней после взрывов российская авиация начала налеты на чеченские города и селения, а 1 октября на Грозный двинулись российские танки. Большинство россиян решительно поддержали радикальные шаги, предпринятые властями против Чечни. Причем для Путина и многих россиян это была чуть ли не религиозная война. Российские власти часто отождествляют сепаратистов, стремящихся к независимости Чечни, с радикальными исламистами, воюющими за конфессиональное государство. Эта идея стала все больше преобладать после терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне. Шамиля Басаева сделали чуть ли не кровным братом Усамы бен Ладена.

Осенью 1999 года популярность вождя, идущего на врага в защиту страны, растет как на дрожжах. О Путине все чаще говорят как о преемнике Ельцина на посту президента. А ведь еще два месяца назад никому бы это в голову не пришло. Пик популярности Путина приходится на март 2000 года – 70% жителей России высказались за войну, – как раз тогда, когда происходят президентские выборы, которые Путин выигрывает уже в первом туре. Россиянам пришлись по вкусу воинственные высказывания Верховного главнокомандующего Вооруженными силами РФ (это одна из функций российского президента), который на пресс-конференциях заявлял, что будет преследовать террористов, где бы они ни скрывались, и если застанет их в туалете, то «будет мочить в сортире».

Позднее ему случалось высказываться и резче.

– Радуев – один из тех, кто терроризировал страну, великую Россию. Но вы все видели, что (теперь) он мало похож на террориста. Это уже какое-то животное. И мы их всех приведем в такое состояние, – заявил по телевидению Путин сразу же после того, как российские спецслужбы схватили одного из наиболее одиозных чеченских командиров Салмана Радуева. Того самого, что в январе 1996 года напал на Кизляр. Однако вскоре после этого Радуев был тяжело ранен в голову и, когда его схватили россияне, действительно не напоминал страшного террориста -это был полубезумный инвалид, приписывавший себе авторство всех терактов, совершенных в России, и даже несчастных случаев, таких, как происшествие на дальнем Востоке, где удар молнии поджег склады боеприпасов Тихоокеанского флота.

Путин еще неоднократно высказывался в таком же резком тоне, – кроме того, бросалось в глаза, что его все больше раздражали вопросы о преступлениях российской армии в кавказской республике и о страданиях чеченского народа. Несложно понять раздражение Путина. Вопреки его заявлениям ситуация в Чечне была далека от стабилизации. Правда, крупные партизанские отряды были разбиты, но война не закончилась. И российское общество было прекрасно осведомлено об этом. Это подтверждают исследования общественного мнения, которые показали – количество сторонников военных действий уменьшается, а высказывающихся за мирные переговоры – растет. Накануне нападения на Дубровку, по прошествии двух с половиной лет после президентских выборов, уже более семидесяти процентов россиян хотели завершения войны и мирных переговоров.

Раздражение Путина не удивляет, хотя язык его высказываний приводит в недоумение. Этот интеллигентный и наделенный чувством юмора политик, отвечая на вопросы о Чечне или правах человека в кавказской республике, превращался в разъяренного солдафона. Так именно случилось за год до нападения на Дубровку, 3 октября 2001 года, во время визита в Брюссель в рамках встречи на высшем уровне Россия – Европейский Союз.

– Вы говорите о нарушении прав человека. Чьих прав? Конкретно: имена, контакты, фамилии! Мы должны знать и говорить на одном языке, а не пользоваться общими схемами, за которыми ничего нельзя рассмотреть и увидеть сущности проблемы, – рыкнул Путин в переполненном журналистами конференц-зале. Представители прессы в абсолютном молчании и изумлении выслушали его заявление.

Годом позже, через две недели после штурма театра на Дубровке, опять-таки во время встречи на высшем уровне Россия – Европейский Союз, и совершенно случайно опять в Брюсселе, Путина довел до бешенства корреспондент «Le Mond». Он спросил:

«Не считаете ли вы, что, пытаясь ликвидировать терроризм в Чечне, вы уничтожаете гражданское население?» Путин ответил долгой тирадой, из которой следовало, что Москва уже когда-то дала Чечне независимость, а в результате радикальные исламисты, заполонившие эту кавказскую республику, атаковали Россию, а в будущем намерены охватить и Европу. Затем Путин стал пугать журналистов тем, что целью исламистов является создание всемирного халифата, конфессионального государства, а это значит, и сами журналисты находятся в опасности.

– Они твердят о необходимости убивать всех немусульман, – продолжал Путин. – Значит, если вы христианин, вам уж угрожает опасность. Если вы атеист, то и вы, по их мнению, должны быть уничтожены. Вы тоже в опасности. Если вы решите стать мусульманином, это вас тоже не спасет. Потому что они считают, что традиционный ислам враждебен тем целям, которые они перед собой ставят. И в этом случае вы в опасности. Но если вы готовы стать радикальным исламистом и готовы совершить обрезание, приглашаю вас в Москву. У нас прекрасные специалисты, я поручу им сделать операцию так, чтобы у вас уже никогда ничего не отросло!

Акция чеченских террористов, захвативших театр чуть ли не в самом центре Москвы, должна была не на шутку разъярить президента. На протяжении драматических событий с заложниками Путин практически не делал никаких заявлений. О том, что на самом деле думает глава Российского государства, можно было узнать только из коротких сообщений информагентств. Первое появилось 24 октября во второй половине дня, через восемнадцать часов после нападения на театр. Путин, скорее всего, уже принял решение об освобождении театра штурмом.

– Моральная поддержка будет на стороне тех, кто борется с терроризмом, – заявил Путин. И добавил, что акция в Москве – это «одно из проявлений международного терроризма в Индонезии и на Филиппинах». Напомним, во время теракта в дискотеке на индонезийском острове Бали 12 октября 2002 года погибло более двухсот человек и более трехсот были ранены. На Филиппинах, в свою очередь, была совершена целая серия терактов.

– Те же люди спланировали и этот террористический акт, – сказал Путин, имея в виду Дубровку. И привел довод – первая информация о теракте на Дубровке пришла из-за рубежа. Российский президент имел в виду телефон Мовлади Удугова в редакцию радио Би-би-си.