Текст книги "Москва Норд-Ост"

Автор книги: Анджей Зауха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Таким же образом должна была действовать и чеченская «МОН-50». Пластид был засыпан слоем подшипниковых шариков, все это было обернуто прозрачным пластиком и туго стянуто прозрачной липкой лентой. Такой же лентой чеченцы прикрепили мины к спинкам стульев, слоем шариков в сторону зрительного зала.

Почти точно так же были устроены и «пояса шахидов» (шахид – мученик, погибающий за веру. – Авт.), которые носили на себе чеченки. Каждая бомба была изготовлена из взрывчатки и слоя шариков с наружной стороны. Каждая содержала от восьмисот граммов до двух килограммов пластида.

На интернет-сайте чеченских сепаратистов моджахеды Бараева гордо заявляли, что в зрительном зале находится две тонны тротила. Это была явная ложь. По официальным данным, опубликованным после взятия здания спецподразделениями, в зале было «всего» около ста двадцати килограммов взрывчатых веществ. Не меняет это того факта, что взрыв погубил бы всех заложников, а театр превратил в груду обломков.

Чеченцы поставили также на сцене канистру, предположительно с бензином. Неожиданно вспыхнувший пожар должен был окончательно уничтожить дом и заложников, исключая возможность какой бы то ни было спасательной операции.

Когда все бомбы были заложены, один из террористов бросил из партера на балкон конец веревки с узлами. Ее привязали к ножкам кресел. До конца не ясно, для чего нужна была эта веревка. Людмила Федянцева, насмерть перепуганная, крайне нервно на все реагирующая старушка, логопед детского сада в Марьино, решила, что на ней будут вешать заложников, – веревка висела буквально над ее головой.

Это, конечно, ерунда. Существует предположение, что веревка, в случае штурма здания, должна была позволить террористам по методу десантников моментально спускаться в партер или подниматься на балкон, чтобы перебрасывать силы на нужный участок, не прибегая к лестницам и коридорам. Но как окажется позже, это не чеченцы воспользовались веревкой, а хрупкий хореограф Галя Делятицкая и четырнадцатилетний Никита из детского ансамбля.

Войдя на балкон, Лобанков сразу заметил среди зрителей Галю, но сначала даже не смог с ней переговорить. Террористы посадили его на ближайшее свободное место, рядом с тринадцатилетней девочкой, ученицей частной московской школы, которая пришла в театр со своим классом. Это были места для школьников и студентов, билеты продавались по чисто символическим ценам. Вид террористов в масках, бряцание оружия и крики «руки за голову» довели девочку до истерики.

– Когда мы вошли, она плакала, не могла успокоиться, была в шоке, – говорит Лобанков. – Я стал ее успокаивать, и это мне помогло подавить собственные эмоции и прийти в состояние, когда разум спокойно и рационально анализирует ситуацию. Ведь если хочешь кого-то успокоить, ты сам должен быть абсолютно спокоен. Я стал с ней разговаривать, расспрашивать, откуда она, как ее зовут. Отвлекал ее внимание от происходящего вокруг. Ее звали Оля. Все время повторяла: «Они нас всех убьют». Я ей говорю: «Ну что ты? Зачем им нас убивать? Подержат немного, разберутся со всеми проблемами, как это часто бывает между противниками у нас в России, и отпустят всех». Я ее обнял, она все еще была напугана, но понемногу успокоилась.

Двух девочек и восьмерых мальчиков из группы Лобанкова террористы посадили ближе к краю балкона, в нескольких рядах перед ним. Позже, когда все немного успокоилось и террористы полностью овладели ситуацией, Лобанков сказал охранникам, что должен быть со своими учениками. Ему разрешили пересесть.

Теперь террористы приказали заложникам бросить свои сумки и мобильные телефоны на пол в проход между рядами. Некоторые женщины стали нервно открывать сумочки, что-то искать в них, но чеченцы приказали прекратить поиски: «Ничего не трогайте, мы не собираемся вас грабить». И стали объяснять, чего они добиваются.

– Мы не воры. Нам не нужны ваши деньги. Мы хотим, чтоб нас наконец услышали. Нам нужен Путин, мы хотим, чтобы он нас выслушал и прекратил войну в Чечне. Мы убиваем ваших, ваши убивают нас. Мы не видим другого выхода, чтобы распутать этот узел. Мы сделали вас заложниками, чтобы на нас обратили внимание.

Лобанков утверждает, что это было первое политическое заявление террористов, сделанное в самом начале, когда они наводили порядок на балконе.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.15

В комнате охранников тихо лилась музыка из радиоприемника. Любимов был в прекрасном настроении – часы на стене показывали, что до конца спектакля осталось меньше полутора часов. Он часто посматривал на часы в ожидании, когда три танцевальные группы, репетировавшие в его части Дома культуры, закончат занятия и пойдут домой. «Потом уйдут и зрители мюзикла, тогда можно будет закрыть двери, обойти здание и останется только ждать появления утренней смены», – думал Любимов.

– Мы не слышали выстрелов, – вспоминает сторож. – Сидели совсем в другой части Дома культуры, хоть это и одно здание. В нашей части находятся помещения для кружков, небольшие залы, где могут репетировать танцевальные ансамбли, и зал с тренажерами. С основной частью здания, где находится сцена, большой холл и гардеробы, нас связывает коридор, который часто называют лекционным залом. До «Норд-Оста» коридор был хорошо виден, был «прозрачным» – огромные окна, большие стеклянные двери. Но потом на наружной стене Дома культуры появился огромный транспарант с надписью «Норд-Ост» и заслонил коридор, соединяющий две части здания.

По словам регулярно поглядывающего на часы Любимова, уже начался второй акт. Было примерно четверть десятого.

– Тут к нам прибегает девчонка, выступавшая в одном из ансамблей, и говорит, что какие-то хулиганы бьют стекла, – продолжает свой рассказ Любимов. – Оружия у нас нет, так что каждый из нас взял в руки по куску арматуры, и мы пошли ловить хулиганов. Идем по коридору, подходим к той, арендованной части дома и видим – кто-то действительно поразбивал стекла в дверях. Прошли мы весь холл на втором этаже – ни души. Мы стали кричать: «Эй, вы, что вы тут хулиганите, стекла бьете, а ну выходите!» И правда, тут же появились двое в камуфляжах, в масках и с автоматами. Приказ был короткий: «Руки за голову!» Отвели нас в зрительный зал и посадили в последнем ряду.

Вскоре в зал привели и оба ансамбля, репетировавших в левой части Дома культуры; была там и девочка, которая прибегала к Любимову с рассказом о хулиганах. Одним из ансамблей был популярный «Иридан», то есть «Irish dance», организованный любителями ирландского танца. Участники третьего ансамбля, которые занимались ближе всего к застекленному коридору, издалека увидели людей в масках и успели удрать.

– Потом уже стало известно, что охрана, нанятая организаторами спектакля, как только услышала выстрелы, тут же смылась, – кривится Любимов. – Вроде бы охранное агентство, должны были охранять служебный вход и кассы, а оказалось, что там одни пенсионеры. У них вроде даже газовые пистолеты были, только я сомневаюсь, что они умели ими пользоваться. Поначалу на первых спектаклях и милиция бывала, да, видно, организаторы решили, что это слишком дорого, и милиционеры исчезли.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.20

Продюсеры мюзикла, Васильев и Иващенко, сидевшие в изолированной от внешних шумов студии звукозаписи, выстрелов не слышали. Однако уже через несколько минут к ним прибежал один из работников театра и сообщил, что в театре стреляют и безобразничают какие-то неизвестные. Приятели тут же выбежали из студии и почти сразу разошлись.

Иващенко побежал по коридору второго этажа к женским гримуборным, а потом с четырьмя актрисами, не участвовавшими в первых сценах второго акта, поднялся на третий этаж. По пути захлопнул металлические двери, которые остановили террористов на какое-то время. В одной из гримерок стали обсуждать возможные пути побега. Они уже слышали выстрелы в коридоре внизу и знали, что путь к служебному входу с тыльной стороны здания отрезан. Этот служебный вход находился прямо под ними, окна их гримерки выходили на козырек над входом. Было высоко – два этажа, но они припомнили, что в таких ситуациях обычно делают киногерои, и стали вязать канат из скрученных жгутом костюмов. Теперь важнее всего было сделать так, чтобы террористы не заметили их побега. Поэтому им удалось осуществить свой план только через час, когда захватчики ушли в зрительный зал, а за зданием театра появилась милиция и спасатели МЧС. Эвакуация прошла почти показательно. Только спускавшемуся последним Иващенко не повезло – самодельный канат порвался на полпути, Иващенко упал и сломал кость левой пятки.

– Хочу встать и не могу, адская боль в ноге, – рассказывал потом Иващенко.

Ну что ж, это только в кино все обычно заканчивается по-другому.

Тем временем его друг, Георгий Васильев, не останавливаясь, помчался по лестнице вниз и, оказавшись в коридоре на первом этаже, увидел, как он говорит, потрясающую сцену.

– Перед вооруженным типом в маске стоит наш пожарник и орет на него: «Не пугай, это не настоящие патроны, холостые, я по запаху узнаю!» – вспоминает Васильев в интервью для «Российской газеты». – Но тут рванула очередная серия, мы увидели, как настоящие снаряды бьют в стены, и поняли, что дело не шуточное.

Часть сотрудников театра, около двадцати человек, собравшихся у служебного выхода в задней части здания, мгновенно выскочили на улицу. Васильев тоже мог сбежать, но принял решение остаться. Добровольно пошел с террористами в зрительный зал. С его слов, он успел это сделать в последний момент. Минутой позже они бы не взяли его с собой – или расстреляли бы, как тех, кто потом пытался проникнуть внутрь, или «вытолкнули» бы из театра, как некоторых его сотрудников. Но он чувствовал, что обязан быть в театре.

– Это мой спектакль, я отвечаю за актеров и зрителей, – говорил он позже в интервью для «Комсомольской правды». – Я просто обязан был быть там и контролировать ситуацию. Театр – конструкция сложная. Если бы там не было людей, знающих структуру зрительного зала и театральное оборудование, трудно было бы избежать несчастных случаев.

Марка Подлесного, который после штурма попадет в одну больницу с Васильевым, долго мучил один вопрос – почему и как его шеф стал заложником и попал в зрительный зал. Тем более что, по словам Марка, его привели последним, когда террористы уже согнали всех, кого удалось обнаружить.

– Я потом спрашивал Васильева: «Георгий Леонардович, зачем вы пришли?» – рассказывает Марк. – Вы же могли уйти из театра. А он: «То есть как? Брошу своих, а сам уйду?» Значит, он абсолютно сознательно решился на это. Потом охранники мне говорили, что он сказал чеченцам: «Не стреляйте, я сам с вами пойду».

Васильев хотел, чтобы террористы отнеслись к нему с доверием, знал, что так ему легче будет помогать заложникам, завоевать расположение захватчиков. Оказалось, что занять привилегированное положение «помощника» террористов было даже проще, чем он предполагал.

Еще до его прихода террористы самостоятельно закрыли «ворота ангара», то есть театральный занавес, но с правой стороны оставили небольшой проход, не больше метра шириной. Занавес двигался при помощи вала, троса и кольца под потолком. Чеченцы отрезали трос, чтобы занавес нельзя было сдвинуть. Чтобы усложнить вход со стороны кулис, двери в задней части сцены справа и слева забаррикадировали тяжелыми предметами, найденными среди декораций и реквизитов. Вскоре оказалось, что это специальные установки для пуска дыма. Именно с них и начались проблемы.

Чеченцам, правда, удалось остановить представление, но они не знали, что продолжают работать компьютеры, управляющие перестановкой декораций и спецэффектами. Невидимый из зрительного зала компьютерный центр находился в глубине сцены, с левой стороны, на металлическом пандусе, на который нужно было подняться по лестнице. Работавшая там девушка удрала, как только началась стрельба, – она увидела террористов на небольшом мониторе, который показывал картинку с камеры, установленной на балконе и снимающей сцену. Вскоре компьютер, по непонятным до сих пор причинам, решил, что наступил нужный момент, включил установку, пускающую дым, и всю сцену окутали густые клубы театрального тумана. Террористы не имели понятия, как это устройство выключается. И тогда-то впервые очень пригодился Васильев.

Следом пришла очередь решать проблему рефлекторов. Разноцветные фильтры не были рассчитаны на такое длительное использование. Во время атаки террористов повис компьютер, управляющий светом, часть ламп светила на полную мощность, и только Васильев подсказал, что, если их не выключить, начнется пожар. Поскольку чеченцев это не слишком напугало, Васильев довольно подробно описал им, как огонь расправится с театром -возникнет такая «тяга», что все моментально сгорит, они не успеют даже высказать своих требований. Только тогда они разрешили ему выключить ненужную аппаратуру. А попутно велели выключить и систему вентиляции – боялись, что спецслужбы попытаются распылить с ее помощью усыпляющие средства.

В помощники себе Васильев взял шефа бригады осветителей Александра Федякина. Если бы не они, неизвестно, чем закончилась бы операция террористов.

– Чеченцы не понимали самых простых вещей, – уверяет Васильев в интервью для «Комсомольской правды». – У них даже не было плана Дома культуры. Постоянно куда-то водили меня или Федякина и спрашивали, что находится за той или этой дверью. Они практически не контролировали театр. Подвалы, подвесные потолки со скрытыми над ними помостами, люки вентиляционных штолен – все было доступно, никто за этим не следил.

Не один Васильев добровольно отдал себя в руки террористов. Так же поступила и Марина Крылова, администратор зрительного зала. Когда чеченцы ворвались в театр, она находилась в помещениях администрации, за кассами, как раз там, куда пошел мыть руки юный гардеробщик. Крылова, так же как Васильев, сочла, что она несет ответственность за людей, которые пришли на спектакль. Будь у нее хоть минутка на раздумье, она, может, и не решилась бы на такой геройский поступок, но импульсивная по характеру женщина не стала взвешивать все за и против. Просто пошла и села в зале. А вместе с ней пошел и Данила Чернецов, ее зять, двадцати одного года от роду.

Тогда-то и стали переплетаться судьбы моих героев, которые и раньше часто встречались при разных обстоятельствах. Учительница Виктория Кругликова работает в кулинарном техникуме № 190, буквально в ста метрах от театра, на улице Мельникова, 2, совсем рядом с госпиталем ветеранов войны, в котором вскоре расположится штаб операции по освобождению заложников, состоящий в основном из офицеров ФСБ. В школе Кругликовой часто проводились свадьбы, благодаря чему школа зарабатывала, учащиеся имели хорошую практику, а молодожены и их родители могли сэкономить – все-таки тут было дешевле, чем в настоящем ресторане. Свадьба Данилы Чернецова с дочкой Крыловой тоже прошла в этом ПТУ, ровно за два месяца до теракта, 23 августа. Кругликова вспоминала, что тогда ей было довольно сложно найти общий язык с Мариной Крыловой.

– Она немного суматошная, а у меня довольно тяжелый характер, – признается Кругликова. – К тому же молодые несколько раз переносили свадьбу. Зато я подружилась с Зоей Чернецовой, мамой Данилы. Она даже стала было мне жаловаться, что эта девчонка не слишком любит ее сына. Не нравился ей выбор Данилы.

А Данила был счастлив. Он считал, что, как мужчина, обязан заботиться не только о своей молоденькой жене, но и о судьбе тещи. Поэтому, когда Марина рванулась в сторону зала, Данила пытался ее остановить, но она его оттолкнула. Тогда он сказал ей: «Я не могу тебя оставить одну, ты же женщина». Через минуту оба сидели в красных креслах, на которые обычно рассаживали зрителей. Данила сел недалеко от актеров, среди которых был Марк Подлесный, – они симпатизировали друг другу, часто в свободные минуты устраивали в театре настоящие турниры по настольному теннису. Тогда они еще не знали, что никогда уже не сыграют вместе.

Террористы театр обследовали довольно поверхностно, поэтому часть технического персонала успела сбежать, а человек пятнадцать сумели укрыться в разных закутках театра. Кроме электрика Рузаева и его помощника, которые исчезли в подземных коридорах, а также музыканта Михаила, спрятавшегося в слесарной мастерской, по крайней мере еще одиннадцать человек не попали в руки террористов, хотя не скажешь, конечно, что они были на свободе.

Административная часть, откуда вышла Марина Крылова со своим зятем Данилой Чернецовым, была, можно сказать, приспособлена для длительной осады. Во всяком случае, производила такое впечатление. Поскольку там располагались кассы и небольшой офис администрации, во время ремонта инженер Кастальских поставил на оба входа мощные стальные двери. Одна вела во внутренний дворик, вторая находилась рядом с окошками касс в небольшом холле сбоку от главного входа. Именно там, в административной части, укрылись пять человек, в том числе молодой гардеробщик, счастливчик, который, съев апельсин, пошел вымыть руки. Сотрудники администрации заблокировали стальные двери, и террористам не удалось проникнуть внутрь. Все пятеро освободились почти через полтора суток. О том, как они бежали, расскажу позже.

С другой стороны, в туалете, из которого успел выскочить гардеробщик, укрылся один из охранников, тот, который наблюдал за порядком у кассовых окошек. Увидев вбегающих в театр вооруженных людей в масках, он скрылся в туалете и заперся изнутри. Он пробыл там в абсолютном одиночестве полутора суток.

Смогли укрыться и звукорежиссер с четырьмя своими помощниками. Когда на сцене началась стрельба, а на балконе появились первые террористы, они успели скрыться в служебном помещении, отгороженные от всех высоким парапетом своей кабины. Чеченцы их не заметили, так как звукооператоры работали довольно высоко над зрительскими рядами балкона. Звукорежиссер решил остаться в комнатушке за кабиной, потому что хотел быть поближе к дочери, которая сидела в зале. С ним остался один из помощников, а остальные тихонько закрыли за собой дверь, ведущую на наружную металлическую лестницу, и спустились вниз. Этажом ниже они прошли мимо двери помещения, в котором сидели осветители и где обычно работал их шеф Александр Федякин. Спустились еще ниже, но там обнаружили, что стальная дверь в подвал заперта на ключ. За ней прятался электрик Рузаев, но об этом мужчины узнают значительно позже. Молодые люди решили не сдаваться – нашли дверь, ведущую в полуразрушенный туалет, которым давно никто не пользовался. Через дыру в стене туалета были видны огромные трубы системы вентиляции. Между трубами и стеной было достаточно места, чтобы туда втиснуться и переждать, а потом попробовать спуститься вниз. Все трое мгновенно протиснулись сквозь небольшое отверстие в стене и скрылись в вентиляционной шахте. Только утром они встретились с электриком Рузаевым и его помощником.

– Пожалуй, самое удивительное приключилось с женщиной из группы реквизиторов, – рассказывает Васильев. – Она заперлась в проходной комнате, из которой одна дверь вела на сцену, а вторая в коридор за сценой. Террористы заблокировали ее с двух сторон и заминировали. Она просидела там три дня в темноте, умирая от страха, боясь пошевелиться, чтоб не скрипнул пол. И на все три дня – полстакана воды. Я лежал потом с ней в одной больнице, у нее были огромные синие круги под глазами из-за обезвоживания.

Лариса Абрамова сидела в проходной комнате – реквизиторской. Дома ее ждали муж и шестнадцатилетняя дочь. Пятьдесят семь часов Лариса сидела или лежала на полу и не могла пошевелиться, потому что под дверью сидел чеченец, а полы скрипели. Поэтому какие-то движения, гимнастику, она делала тогда, когда чеченец вставал или приходил на смену другой охранник.

По словам свидетелей, чеченцы обыскивали театр не более пятнадцати минут. Потом они вернулись в основное здание, отказавшись от контролирования боковых блоков. Только в нескольких местах установили небольшие мины-ловушки. Более того, они практически оставили без присмотра первый этаж театра. Ни одного поста в холле, в боковых коридорах, тем более в помещениях за сценой. Вероятно, никто не охранял также служебного входа в задней части здания. Чеченцы, с одной стороны, опасались снайперов – значительная часть первого этажа была остекленной. А с другой стороны, им не хватало людей, чтобы охранять каждый проход.

Николай Любимов пересчитал посты чеченцев в зрительном зале.

– Когда мы вошли, вдоль стен через каждые три-четыре ряда стояли чеченки, все в черном, в черных балахонах и с закрытыми лицами, – рассказывает Любимов. – Восемь женщин стояли в проходах под стенами с одной стороны, восемь – с другой. В карманах на груди у них были гранаты, но это больше напоказ. Поверх платья – пояса смерти, «пояса шахидов», провода от которых тянулись к руке. Большинство из них почти все время держали переключатель в левой руке, а в правой пистолет. Впереди, на сцене и перед сценой, почти все время было семь-восемь человек, все вооруженные. Чеченки сначала стояли вдоль стен, а потом сидели на принесенных стульях. Мужчины были все время в движении. Был еще один пост – в центре зала, рядом с огромной бомбой сидела чеченка с детонатором, от которого тянулось множество проводков.

Это дает в сумме двадцать четыре-двадцать пять человек только в партере. Лобанков утверждает, что на балконе постоянно находилось восемь террористов – женщин и мужчин. Там посты были расставлены иначе – у боковых дверей с каждой стороны сидели двое – мужчина и женщина. Еще одна женщина сидела в центре балкона рядом с бомбой. Ну, и еще пара террористов без конца патрулировали балкон, снуя между рядами и наблюдая также за партером.

Суммируя все сказанное, получается, что в зрительном зале находилось – практически постоянно – около тридцати террористов. Мы также знаем, что в отряде Мовсара Бараева было сорок человек. Это значит, что длинные коридоры вокруг зрительного зала, а также лестницы охраняли всего десять террористов. Но это только теоретически. Не следует забывать о том, что уже часов через пятнадцать после захвата театра чеченцы должны были по очереди отдыхать, поэтому, скорее всего, коридоры на втором и третьем этаже охраняли всего несколько человек. Совершенно очевидно, что террористы даже не пытались следить за холлом и кулисами.

Впрочем, у них была совершенно иная тактика, – по существу, им не нужны были охранники. Гарантией их безопасности были не бомбы и мины в проходах, а угроза взрыва огромных зарядов и уничтожения всех заложников. Так они, по крайней мере, считали.

– Террористов было слишком мало, чтобы они могли контролировать все входы и выходы из здания, – говорил потом Васильев в интервью для «Российской газеты». – Поэтому они держались в основном в зале или как можно ближе к нему. В зале была мощная бомба, которую они намеривались взорвать. И, в общем-то, это было их единственной серьезной защитой. Они мало что знали о здании – не знали ни всех выходов из театра, ни лабиринтов подземных этажей, ни секретов потолков, колосников, галереек. Поэтому и старались держаться внутри зрительного зала.

Стоит также отметить, что они не были готовы к длительной обороне. Привезли с собой всего две тысячи патронов для автомата Калашникова. Стандартный магазин автомата «АК-74» -это тридцать патронов, а если принять во внимание, что у террористов было семнадцать автоматов, получается, что у каждого было с собой только три запасных рожка. Это подтверждает предположение о том, что значение для них имела только угроза взрыва бомбы.

В результате оказалось, что они просчитались – не учли, что российские власти сыграют в русскую рулетку, ставкой в которой были тысячи человеческих жизней, что они окажутся не менее беспощадными, чем сами террористы.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.30

В западню зрительного зала театрального центра попало около девятисот человек. Многие никогда больше не увидели дневной свет – в зрительном зале окон не было.

После возвращения разведчиков на сцену вышел Мовсар Бараев, внешне напоминающий закомплексованного студента-неврастеника. Как позже оказалось, он одинаково легко впадал как в гнев, так и в эйфорию. По мнению Анны Политковской, отважной журналистки «Новой газеты», пишущей о чеченской войне, которая по желанию террористов неоднократно ходила на переговоры с ними в пятницу днем и вечером, Бараев был неуравновешенным и порывистым, как человек, употребляющий героин. Она его так и назвала – «героиновый мальчик».

Когда он появился на фоне закрытых «ворот ангара», заложники еще не знали, что именно он руководит операцией, жертвами которой они стали. За его спиной на занавесе висел огромный плакат с арабской надписью «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его». И чуть пониже – «Свобода или рай».

– Вы все знаете, что творится у нас в Чечне, – начал Мовсар. – Мы хотим покончить с этой войной. Поэтому мы останемся здесь до тех пор, пока ваше правительство не выполнит наших требований – не прекратит войну и не выведет войска. Мы надеемся, что это произойдет в течение недели. Подтверждаю, что мы взяли вас в качестве заложников. Вы – гарантия того, что наши требования будут выполнены. Конечно, мы понимаем, что произойти может всякое, не все в наших руках. Может случиться так, что ваше правительство не захочет выполнять наши требования и решит освободить вас силой. Как только начнется штурм и мы поймем, что не владеем ситуацией, мы взорвем все заряды. Тогда взлетит на воздух не только зрительный зал и весь театр, но и все вокруг, сильно пострадают дома по соседству. Поэтому возьмите мобильные телефоны и звоните родным, друзьям и знакомым – пусть делают все, чтобы не допустить штурма. Скажите им – пусть власти выполнят наши условия, пусть начнут переговоры и не пытаются ни под каким видом вас освобождать.

Бараев поправил автомат и показал на одетых в черное чеченок.

– Посмотрите на этих женщин, – продолжил он. – Они готовы на смерть, они пришли сюда, чтобы отдать жизнь Аллаху. Для нас погибнуть во имя Аллаха – счастье. Это для вас, русских, православных, смерть – трагедия, беда, страх. Для нас – нет. Поэтому мы не будем колебаться, если будет штурм – взорвем себя. Если будет попытка штурма, которую мы отобьем, помните – за каждого убитого моджахеда мы расстреляем на сцене десять человек, за каждого раненого – пять. Это наши условия, звоните и передайте их всем. Пусть даже не помышляют о штурме. Они будут пытаться штурмовать, а мы будем выбирать жертвы среди вас.

Заложники схватились за телефоны. Это было тем более просто, что в партере у зрителей поначалу не отбирали ни сумочек, ни телефонов. Все стали звонить, чтобы передать страшную весть – чеченская война докатилась до Москвы.