Текст книги "Восстание проклятых (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6

Ты понимаешь, что изменился, лишь когда возвращаешься туда, где давно не был. То же место, те же люди, но всё чужое, словно по ошибке нарисованное в твоей памяти.

Земля ещё не успела хорошенько промёрзнуть и поддавалась, но копать одним лишь кинжалом было чертовски тяжело. Я расковыривал участок лезвием, а затем рыл руками. Не знаю, сколько так провозился, часа три, может и больше. Руки были чёрные от грязи, под ногти забилась земля, вся одежда перепачкалась. Солнце ушло за горизонт, когда я, наконец, оттащил останки ундины в могилу. Хрупкое, совсем подростковое тело почти не имело веса. Я бережно уложил труп на дно ямы, затем сходил за головой. К счастью, глаза были закрыты. Готов поклясться, если бы они открылись, я бы не удивился, однако этого не произошло. Когда голова легла в могилу, рядом с туловищем, мне захотелось что-нибудь сказать. Не пафосную речь, а хоть что-то.

«Неважно кем ты была, и как существовала. Мы не клянём волка за то, что он режет овец. Его кто-то задумал таким, как и тебя… Как и всех нас. Хотелось бы мне знать, кто автор этого безумия?».

Последний раз глянув на впалые щёки совершенно невинного личика, я принялся закапывать тело, загребая землю руками. Вдруг тело ундины озарило едва различимое зеленоватое призрачное свечение. Я протянул руку, повинуясь неясному инстинкту, и коснулся мёртвой ауры. Она струилась сквозь мои пальцы, словно вода, закручивалась вокруг запястья, словно пытаясь проникнуть под кожу. Я почувствовал родство с этой чистой и свободной энергией, ощутил силу, что сулит она. Сглотнув слюну, я опустил в сияние, что разгоралось с каждой секундой всё сильнее, вторую руку. По коже пробежали мурашки, сознание пьянило необъяснимым и до сели неведомым возбуждением. Свечение ауры мёртвой усилилось, становясь нестерпимо ярким. Я вдруг понял, что нужно делать.

Мысли были несущественны, излишни. Страхи отступили прочь. С моих пальцев потекла собственная сила, искрясь и смешиваясь с аурой мертвеца. Зеленоватую дымку, клубящуюся в могиле, насыщала ультрамариновая мгла. Ундина вздрогнула. По хрупкому телу пробежала судорога, сменяющаяся сильной лихорадкой. Глаза девушки распахнулись. Она уставилась на меня, не веря и не понимая. Её руки потянулись к шее, нащупали место, где она была перерублена. Ундина раскрыла рот, пытаясь мне что-то сказать, но не смогла. Губы едва шевелились, но не рождали слов.

«Она не может говорить, потому, что не срощены кости и плоть, не защит разрез, – мелькнуло в сознании. – Я должен был сделать это, прежде чем, поднимать её».

Вдруг придя в себя, я отдёрнул руки. Ультрамариновое свечение тотчас исчезло, а тело ундины, силившийся подняться, безвольно опало, уронив руки на грудь. Она ещё какое-то время шевелилась, но я уже точно знал, что это лишь эхо, угасающие импульсы в мышцах.

«Она мертва снова. И теперь убил её именно я. Не важно, что я не умел её спасти. Я играл с тем, с чем нельзя играть, и поманил ундину шансом вернуться назад, хотя не имел возможности его дать».

Я вновь застыл над могилой. Руки пришли в движение механически, спешно зарывая недавнюю неудачу и глупость. Я будто стыдился произошедшего, позабыв о том, что собирался сделать. Вскоре на месте ямы высился небольшой холмик земли. Разыскав большой булыжник, я водрузил его на могилу.

«Даже деревяшку с нацарапанным именем не приложить. Я не успел его узнать».

Очнувшись от тягостных мыслей, я взглянул на небо. Ночь давно заявила свои права, сквозь чёрные тучи проглядывал узкий силуэт месяца. Иссиня-мрачной стеной на меня взирал еловый лес. Я прислушался. В отдалении ухала сова, древесные стволы покачивались, скрипя, словно от усталости, слышалось прерывистое дыхание хищников, скорее всего волков, рыщущих в поисках добычи. Мне даже в голову не пришло их опасаться.

«Не почуют, не услышат».

Я от чего-то знал, что опасаться мне стоит не их. Паладин с оруженосцем и треклятыми загадками давно пропали, будто их и не было, остались лишь следы от колёс на земле. Веленские сгинули, Хшанские в бегах.

«Что дальше?».

Достав из-за пазухи амулет Арона, я повертел его в руках, остановившись на гравировке «Ф.К.». Как ни крути, а сама судьба тянула меня снова встретиться с некромантом, но теперь другим.

«Никто больше не расскажет мне, кто я такой, лучше, чем другой некромант. Я должен его найти и, если потребуется, заставить откровенничать. Как его разыскать? Через мормилая, которого тот создал. Если этот некромант вообще ещё жив. Что-то давно не слышно зова… Иляс и Арон сгинули? Вряд ли. Арон казался самой живучей тварью на всём белом свете, Иляс тоже очень долго продержался. Час здесь равен дню там… Хм… Как давно меня задержали? Неделю назад? Кажется, чуть меньше. Получается, примерно полгода…там. Скверно. Что ж, надо найти укрытие, и попытаться войти в Амбраморкс».

Я шёл час или два, рассеянно шагая под тёмными и гостеприимными лапами столетних елей. Деревья стояли так плотно, что вокруг совсем не было снега, да и выпадал он лишь пару раз за сезон. Ноги утопали в мягком замшелом одеяле. Гуляющий под кронами лёгкий ветерок развевал мои волосы, нежно лаская и даруя свежесть. Когда впереди забрезжил свет, я не удивился и не насторожился, продолжая идти. Внутренняя усталость, терзающая не мышцы, а душу, растворяла сомнения. Я шёл на огонёк, зная, что раз уж заметил его, то теперь во что бы то ни стало, доберусь. Вскоре к свечению добавились и другие огни, десяток, может и больше. Одни гасли, другие вспыхивали, мерцали, появлялись и исчезали, и снова появлялись, танцуя и играя в полночном царстве.

Передо мной раскинулась широкая поляна. Взметая столбы пламени к спящему небосклону, потрескивая, пылали костры. Вокруг сидела разномастная публика. Сгорбленные под тяжестью дней старики и старухи, жались к огню, боязливо протягивая трясущиеся ладони. А мимо сновали озорные дети. Они резвились и играли, подбрасывая над головами сухие еловые иголки. Бегали друг за дружкой, пятная и хихикая от восторга. Понаблюдав за ними, я понял, что совсем не слышу их голоса. То, что поначалу показалось детским смехом, на деле было лишь работой фантазии. Я не услышал, а представил этот звук, прежде, чем мозг успел оценить и разглядеть происходящее. Все дети были худыми и болезненными, их кожа отдавала мертвенной синевой, а глаза тускло мерцали холодным зеленоватым светом.

Меня, наверное, заметили, но никто не предал этому значения, никто не испугался или удивился нежданной встрече. Я двинулся между горящих костров, высматривая свободное место. Стояла умопомрачительная и какая-то ненормальная тишина. Я видел девушек, легко одетых, если не сказать практически нагих, которые танцевали под неслышимую музыку. Шёл мимо них, а они одаривали меня гипнотическими взглядами, провожая, а затем вновь возвращаясь к пляске. Их тела раскачивались и извивались, давая по гибкости фору любым цирковым артистам.

Остановившись у костра, подле которого грелись лишь трое, я без приглашения сел на траву, протягивая ладони к огню. Пламя оказалось холодным. Я не чувствовал ровным счётом ничего, мне даже захотелось потянуться глубже, зачерпывая пляшущие сполохи руками, но одна из сидящих рядом остановила меня. Я только едва подался вперёд, как на мою кисть легла её ладонь, отводя в сторону. Незнакомка коротко качнула головой. Заглянув ей в глаза, я едва не вскрикнул. На меня глядела ундина, которую накануне я похоронил, зарыв под камнем. Поймав мой взгляд, она понимающе кивнула, а затем пожала плечами.

«Что поделаешь? Так бывает», – читалось в её небрежных и скупых движениях.

Мне захотелось что-нибудь сказать, но к счастью не нашлось подходящих слов. В следующий миг я понял, что в такие моменты не следует говорить. Любые слова станут извинениями, которые никому не нужны. Нам светил холодный огонь, на чистом небе, сбросившем тучи, сверкал месяц, по-прежнему зелёная трава, отчего-то не пожелтевшая к зиме, казалась удобнее самой роскошной постели. Нам ничего не было нужно, и в первую очередь слов. Девушка придвинулась ближе, положив голову мне на плечо. Я тотчас обнял её, прижимая как родную. Я ждал этого и очень хотел. Конечно же, это была не она. Не та первая, мною встреченная, перепуганная спрятавшаяся в колодце. Но она была похожа на неё, как сестра.

Ундина изящно вывернулась, но лишь для того, чтобы положить голову мне на колени. Глядя на меня снизу-вверх чарующими изумрудными глазами, девушка слегка улыбалась, блестя острыми белыми зубками. Она взяла меня за руку и положила её себе на грудь. Я запустил пальцы в её тёмные, коротко стриженные волосы, нежно лаская. Она томно прикрыла глаза, выгибаясь словно кошка. У меня закружилась голова и вскипела кровь. Я двигался, отбросив всяческий стыд и смысл, сбрасывая тяготящую плоть одежду, и одаривая ундину поцелуями. Она целовала меня в ответ, иногда специально слегка прикусывая кожу. Каждое её движение распаляло во мне желание, а едва услышав её робкий, но в то же время полный вожделения вздох, я прижал её к земле и вошёл, закрыв глаза, чтобы не видеть ничего больше.

«Я не хочу видеть этот мир постоянно. Я не могу даже спать, всё время попадая туда, где не хочу быть».

И мир объяла лишь страсть и темнота, за которыми не разглядеть было даже призраков, что блуждали в моей памяти ежечасно терзая и мучая. Когда всё закончилось, ундина мягко скользнула прочь. Я хотел было поймать её за руку, попросить остаться ещё хоть на миг, но даже не пошевелился. Я знал, момент ушёл, что она не останется, потому что не должна, не может. Потому, что, как и я, про́клята, а значит не заслуживает счастья.

«Но оно у нас было, пусть и не долго, – думал я, продолжая лежать с закрытыми глазами. – Да и кому, как не нам, решать, достойны мы этого или нет?».

Пальцы нащупали амулет Арона, сжав его в кулаке. Переход оказался столь быстрым, что я даже не успел удивиться. В ноздри ударил уже ставший привычным запах гари. В Амбраморкс всегда пахло дымом и сгоревшими листьями. К моему удивлению улицы не были пустынны как прежде. По ним двигались чьи-то тени. Тёмные силуэты, укутанные в плащи с капюшонами, медленно плыли над мостовой, не касаясь её. Одни двигались так, словно идут, другие летели мимо, напоминая собой мрачных чёрных медуз. Я коснулся плеча одного из них. Неизвестное существо стряхнуло мою руку прочь, но не обернулось.

– Не стоит тревожить плакальщиц, – сообщил голос за моей спиной.

– Отчего же? – осведомился я, оборачиваясь.

Арон глядел на меня с отрешённостью, будто бы разом перестал быть терзаемым сотню лет духом. На его лице прежняя ярость и отчаяние сменились уверенностью и невыразимым восторгом. Вот только перед чем?

– Откуда они здесь? – спросил я, хотя в действительности интересовался совершенно иным.

– Откуда и мы, – пожал плечами мёртвый Веленский. – Освободились, сбежали.

– И что теперь?

– Теперь? – переспросил Арон.

– Да. Зачем они сбежали? Они уже не похожи на людей, это тени чёрного на чёрном.

Лицо Веленского вдруг вновь стало суровым и жестоким. Он закусил губу, злобно взирая на меня, словно я нанёс ему смертельное оскорбление. Однако, совладав с собой, Арон лишь хмыкнул. Его глаза победоносно сверкнули, одарив меня надменным и полным превосходства взглядом.

– Ты зря пришёл сюда, мормилай.

– Это почему же?

– Потому, что ты половинка. Обрубок. Кусочек здесь, кусочек там, а по итогу дырка от бублика везде.

Я пропустил его странное и бессмысленное оскорбление мимо ушей, решив отбросить прочь собственную спесь и гордость.

«Ну, ругается и пусть, уж мне-то от этого ни тепло, ни холодно. Важнее понять, что тут стряслось… Ведь, что-то произошло пока меня не было?».

– Твои речи изменились, – проговорил я. – Раньше мне даже казалось, что ты меня ждал, а теперь будто гонишь.

– Так и было. Я ждал тебя, верил, что ты сможешь нам помочь, что-то изменить.

– Верить, что сможет помочь тот, кому не принадлежит его собственная судьба? Ну, допустим. И мы сошлись на почве общего несчастья. Даже вместе воевали…

– Воевали? – Веленский рассмеялся. – Детские шалости, выходки достойные сумасшедших.

– Где Иляс? – быстро спросил я.

– Где и полагается быть мормилаю – при хозяине, – скупо заметил Арон.

– И давно?

– Не знаю. Тут ведь так странно течёт время… – сказав это, он глухо рассмеялся.

Мне очень не нравился его тон. Арон всегда говорил излишне запальчиво, но теперь он зачем-то издевался, растворяя истину в бессмысленных пассажах.

– Ладно, если тебе не угодно меня видеть, так тому и быть. Скажи только напоследок. Что произошло? Откуда эти духи? И что стало с тобой самим?

– Со мной не стало ничего такого, о чём бы я мог пожалеть. Я очнулся от забытья и иллюзий, прозрел, если угодно.

– Спустя столько лет?

– Представь себе! Когда я впервые тебя увидел, то подумал, что ты можешь помочь. Казалось, сама судьба привела тебя ко мне. Ведь ты оказался в моём родном доме. Но потом явился другой мормилай. Настоящий. Без тела и прошлого. Без сомнений и сожалений.

– И кто же он?

– Не он, – серьёзно поправил меня Арон. – Она. Её называют Мытея. Это она очистила эти души. – Арон махнул рукой, указывая на пролетающих мимо духов в чёрных плащах.

– Почему не очистился ты?

– Таков замысел. Я тот, кто поведёт их.

– Поведёт куда, позволь спросить? – вопросил я, уже начиная догадываться о чём идёт речь.

– К свету, конечно, – медленно произнёс Арон, глядя сквозь меня.

– Думаешь, он вас отпустит? – спросил я, имея ввиду Дулкруда.

Арон прекрасно понял, о ком идёт речь.

– В царстве тьмы можно долго скитаться, но нельзя жить. Можно упорно сражаться, но нельзя победить.

– Так, как вы собрались бежать, если знаете, что нельзя победить?

– Не бегство, а исход. Это и станет победой. Без новых душ, его руки отсохнут. Не дотянется, не сожрёт.

– В мире полно лжи и предательства, ненависти и вражды, – возразил я. – У него всегда будут новые души.

– Нет, – твёрдо ответил Веленский. – Если убить каждого некроманта, не будет.

– У меня для тебя плохие новости, Арон, – сказал я, покачав головой. – Похоже, в мире полно некромантов и ещё боги знают каких сил. Там на поверхности просыпается магия. В людях, во многих из нас. Я говорю это тебе, и всё ещё сам не верю, но… Но я видел.

– Я знаю намного больше, чем ты можешь себе представить, – гневно возразил Веленский.

Глядя на Арона, я видел перед собой Маркуса. Один в один такой же уверенный в своей личной правде, такой же когда-то убеждённый в том, что должен помочь мне, что я чем-то обязан ему. Фанатик, поглощённый своим делом.

«Такие сжигают в пепел города, оставляя за собой сирот и вдов. А потом снимают мундир и почивают на лаврах, пока другие такие же, только более молодые не придут за ними».

– Отведи меня к Мытее. Я хочу познакомиться с ней.

– Нет, – резко ответил Арон.

– Тогда я сам её найду, – заявил я и зашагал прочь.

– Тебе здесь не место, – прорычал Арон. – Обернись! Посмотри на меня!

Я оглянулся. Веленский нацелил мне в грудь пистолет.

– Тут можно умереть? – осведомился я, не двигаясь. – Мормилай убьёт мёртвого мормилая?

– Не убью, – возразил Арон. – Прогоню. Тебе тут не место, – добавил он и выстрелил.

Пуля ударила меня в грудь. Я вздрогнул, опустив взгляд. Амулет на моей шее дымился. Кристалл лопнул, осталась одна лишь оправа. Я потянулся к поясу за пистолетом, но мои движения замедлились. Всё было словно в кошмарном сне, когда ты не можешь бежать или сопротивляться неумолимому страху, а руки и ноги кажутся ватными. Я изо всех сил тянулся за пистолетом, пытаясь нащупать рукоять за поясом, но не мог за неё ухватиться. Руки не слушались. Звуки стали приглушёнными и далёкими. Глянув на Арона, я увидел перед собой лишь размытое пятно. Меня засасывало в незримую воронку, унося прочь.

Глава 7

Не каждый авантюрист таков от природы или бога. Некоторых невзгоды находят, где бы они не прятались, и лишь доблесть и отвага превращают их беды в приключения.

Я шёл так долго, что давно потерял счёт времени. Погода испортилась, то и дело припускал лёгкий снег, которой, впрочем, почти сразу растаивал. Хмурое небо полнилось серой хмарью, совсем не пропуская солнце. Становилось темнее, а я шёл дальше, безразличный ко мраку, что следовал за сумерками уходящего дня. Я упрямо толкал ногами землю, будто бы желая оставить в закате и весь ненавистный мир.

«Вот бы поглядеть на его сумерки, сумерки человечества», – думал я, уже не стыдясь этой мысли.

«А что же семья? – вопрошал сам себя я, стараясь зацепиться хоть за что-то из того, что раньше составляло мою личность. – Что меня держит теперь? Юношеский азарт принять участие в игре таинственных ночных тварей? Да пропади они все пропадом и те, что грезят о пути к свету, как и те, что мнят себя светом. Пускай сгорят в бездне пророки и их глупые пророчества! Может, и правда в последний раз… всего одним глазком… увидеть их? Я доберусь до Пскова, я знаю…».

Каждый раз, когда мысль о семье рождалась в моём сознании, я гнал её, высмеивая и клеймя.

«Ну, придёшь ты, а дальше? Привет, семейство! Я вернулся! Они в обморок попадают, увидев тебя. Елена, быть может, уже вышла замуж. Какой смысл горевать? Мы не богаты, а Леську и Златку надо выдать не за абы кого. К тому же, как без мужчины в доме? Им нужна защита. А я не могу её дать, увы, больше нет. В последний раз это кончилось тем, что убили всех, кто мне верил. Иди своей дорогой, мормилай, или вышиби себе мозги!».

Я уже знал, что не сделаю этого, что лишь дразню себя отчаянной готовностью исчезнуть. Наверное, всё потому, что в моей душе не осталось места для страха перед неизвестностью. Я повидал такие бездны запретного, черпнул такого знания и боли, что перестал бояться того, что обычные люди зовут словом – смерть. Я сам стал смертью, на двух ногах, с двумя руками и головой.

Мне не хотелось ни есть, ни спать, ни пить, не было скучно. Я шёл по дороге, даже не зная, куда она ведёт, заставляя тело работать. Сменилось три или четыре дня, мимо проплывали крестьянские угодья, хмурые покосившиеся домишки без окон. Тусклую тень человека никто не окликал, никто не провожал взглядом. Однажды я заслышал скрип колёс, предвещающий, что меня нагоняет чей-то дилижанс. Звук приближался, но я не оглядывался, а лишь когда лошадиное дыхание практически коснулось затылка, убрался с дороги.

– Сударь, постойте! – позвали меня.

Я остановился, лишь повернув голову на звук.

– Какая это деревня? Я, кажется, заплутал. Чёрт бы подрал эти одинаковые повяты. Ох, ты ж… дьявол! Ты?! Яровицын? Лёшка?!

Меня словно молнией прошибло, когда собственное, почти забое имя прозвучало так близко и таким знакомым голосом. Я вгляделся в лицо, смотрящее на меня из кабины экипажа. Когда-то мы были знакомы и даже дружны несмотря на разницу в возрасте. Выпучив глаза, будто бы увидал приведение, на меня таращился подполковник Лесков из второго гренадёрского. Я стушевался, не зная, как ответить. Казалось бы, вот она – удача, тотчас отозвалась на взметнувшуюся в душе тоску по дому.

«Никита Степанович, забери меня домой! – кричать бы мне, заламывая руки. – Это я! Да, я! Я! Живой! Сбежавший из их плена!».

– Вы обознались, – наконец, ответил я, отворачиваясь и направляясь прочь от дороги.

– Эй! А ну стой! Теперь точно вижу, что ты! Лёшка! Лёшка! Эй, а ну стоять, когда к тебе обращается старший по званию!

Я устало остановился, не в силах сопротивляться. Великие силы, как же мне хотелось слышать эти слова снова и снова. Я так соскучился по своим, и только теперь это понимал.

– Куда ты пропал? Я думал, тебя убили! – запыхавшись пробормотал Лесков, подбегая ко мне.

Я обернулся и тотчас утонул в гостеприимных и искренних объятиях старого друга. Ему было плевать на то, что я грязный, как холоп, замаранный землёй и грязью, немытый и вонючий. Никита Степанович вообще прослыл человеком, который не кичился чинами и излишними процедурами. Ему было пятьдесят пять лет, но по мощи этот медведь всё ещё мог бы соперничать с молодыми. Даром, что гренадёр. Чтобы метать тяжеленные полукилограммовые ручные гранаты, нужно было обладать не дюжей силой и выносливостью. Пышные усы и бакенбарды окончательно посеребрила седина. Тусклые и словно бы прозрачные глаза, смотрели на меня изумлённо и в то же время восторженно. Он был одет по форме. Дорогое чёрное сукно тотчас испачкалось после контакта со мной, но Лескова это, казалось, совершенно не беспокоило. Я глянул на его эполеты и невольно ухмыльнулся.

– Полковника дали… Поздравляю!

– А… Да… – рассеянно пролепетал он, видимо, всё ещё не веря глазам. – Спасибо! Но как… Лёшка! Как ты тут? Откуда? Куда ты пропал?!

Он снова и снова бормотал одни и те же слова, теребя мой воротник, словно, боясь, что я морок и в любой момент могу исчезнуть, раствориться, как дым в чистом небе.

– Куда-куда… – бросил я раздражённо. – При штурме форта Корвник моя сапёрная рота попала в окружение. Нам, ты представляешь, поддержки не прислали. По замыслу на наших плечах должны были войти гренадёрские полки. Но его сиятельство князь Аперпаг никого не отправил… Мы со стен уже смотрели, как вы уходите. Как-то так, Никита Степанович, как-то так…

– Лёша, да вас же пытались отбить!

– Что-то я не припомню этого, – резко ответил я. – Драгунов полянцев помню, как отбивались от кирасиров помню, а больше там никого не было. Прикрывающие мои фланги подразделения растворились, вместе с утренним туманом.

– Лёша!.. Да всё не так было! Мы же…

– А какая разница, правильно? Ну, было и было. Теперь уже ничего не изменишь, главное, что война закончилась.

– Так… – неожиданно жёстко и сосредоточенно проговорил Лесков. – Давай-ка ко мне в дилижанс. Хватит на тракте воздух сотрясать. Доберёмся до постоялого двора, баньку закажем… Тут бани-то топят? Отмоем тебя, откормим, а там уже и поглядим, что, да как…

Я не стал с ним спорить, поскольку в действительности шёл, куда глаза глядят. У меня не было плана, касательно того, что делать дальше. Пугающая и таинственная реальность одновременно манила и отталкивала. С одной стороны, меня выворачивало от одной мысли, что какие-то высшие и невероятно коварные твари затевают что-то такое, что сулит большими неприятностями простым смертным.

«Просыпаются отражения, – так кажется, говорил рыцарь Маркус, думал я. – Мне посчастливилось встретить уже троих, возможно, четвёртое это я сам… Если верить некроманту, которого я сжёг. Интересно, но. Всегда и во всём есть «но».

Кони тащили дилижанс по ухабам, а полковник Лесков безостановочно что-то мне рассказывал. Я слушал вполуха, время от времени кивая, но беседу не поддерживал. Никита Степанович в своей манере прекрасно обходился и пассивным собеседником. Его голос то взлетал к небесам в высокопарных рассуждениях о судьбах отечества, то обрушивался вниз, хриплым смехом провожая очередной скабрёзный анекдот. Меня не особо интересовала его болтовня, прикрыв глаза я делал вид, что задремал, наслаждаясь так на долго потерянным чувством уюта. В памяти восстал образ Агаты. Впервые за долгое время, я видел её внутренним взором, следя за развивающимися на ветре локонами, провожая каждый взмах ресниц и искру кокетливых глаз.

«Как давно это было, – подумал я, старательно цепляясь за воспоминание. – Прошло так мало дней, а кажется, будто целая жизнь. А ведь в сущности так и есть. Такого больше не будет со мной, не может быть. Когда мы любим и любимы, то против воли становимся расточительны. Мы всегда принимаем счастье, как должное, тотчас забывая, что это редкий и хрупкий дар, что за него нужно денно и нощно сражаться. Не только с врагами, но и с самим собой. Я никогда не умел вовремя остановиться и всегда платил сполна, полагая, что вправе решать за себя и других. Но только теперь я осознал, что мой кошелёк пуст, а вокруг никого, только холодный ветер, грязь и сажа».

Снаружи раздался хлопок, за ним ещё один, и ещё, и ещё. Лесков проворно бросился на пол, увлекая меня за собой.

– Вот дьявол! – прокричал он, инстинктивно закрывая голову руками. – Яровицын под топчаном аркебузы! Да слезь же ты, чёрт тебя подери!

Я тотчас соскользнул с широкого сидения, и чудом разминулся с пулей, ударившей аккурат в то место, где ещё мгновение назад была моя голова. Пальба стихла, невидимые стрелки, атаковавшие дилижанс, перезаряжались, но я уже знал, что уйти нам не суждено. Движение экипажа замедлялось.

«Возничий ранен или убит», – догадался я, и распахнув дверь, выпрыгнул наружу.

Нас застали врасплох в месте, где тракт прорезал узкую полосу перелеска. Проезд перегораживал частокол, по всей видимости поднятый каким-то хитроумным механизмом. Лошади всхрапывали, в нерешительности перебирая копытами. Перекатившись через плечо, я поднялся и бросился бежать, виляя, словно заяц. Нападавших было четверо, у каждого по две аркебузы, одна в руках, другая разряженная валяется рядом, в землю воткнуты рогатины для стрельбы с колена. Я бросился к ближайшему противнику, на бегу выхватывая из-за пояса пистолет, прицелился и нажал на спуск. Кремень ударил о тёрку, выбивая сонм искр. Осечка! Кляня проведение и себя, за то, что так давно не чистил оружие, я отбросил пистолет прочь, доставая второй. Громыхнул новый выстрел, послышался чей-то сдавленный крик. Это Лесков саданул из остановившегося дилижанса. Прицелившись, я выстрелил вновь. На этот раз пистолет не подвёл, но пуля лишь зацепила одного из нападавших, пройдя по касательной, оставив пустяковое ранение на плече. Сабля, будто живая, легла в мою ладонь. Сбоку раздался очередной выстрел, бок обожгло болью, но это уже не могло меня остановить. Я налетел на врага, метя ему в голову. Мужчина, вскинул аркебузу, принимая на неё удар. Довернув лезвие, я скользнул им по аркебузе, перерубая удальцу пальцы. Он взвыл, выронив оружие, но тотчас захрипел, хватаясь за огромную рану, расходящуюся на шее. Фонтан его крови, ударил мне в лицо.

За спиной снова послышался выстрел, кто-то тотчас пальнул в ответ. Нырнув под укрытие деревьев, я огляделся. Двое из нападавших лежали на земле без движения, один перестреливался с Лесковым, а четвёртый куда-то пропал. Осторожно выглянув из-за раскидистого куста черёмухи, я чуть не лишился головы. Пуля просвистела возле виска, заставив меня нервно сглотнуть. Прежде, чем тело очнулось от потрясения, я бросился вперёд. Убийца отбросил аркебузу в сторону и взялся за рапиру. Мы замедлились, кружа друг перед другом, никто не решался атаковать первым. Раздался очередной выстрел и со стороны дилижанса раздался полный боли крик.

«Проклятие, Лесков!».

Понимая, что вот-вот окажусь один против двоих, я начал атаку, стараясь раздёргать неприятеля. Мне попался весьма опытный фехтовальщик. Он занял глухую оборону, обходя меня по дуге, и беря защиту расстоянием на каждую попытку приблизиться. Счёт шёл на секунды. Я бросился вперёд, показывая удар в левое плечо, в последний момент закручивая финт в голову убийцы. Тот едва ли не шутя отбил мой удар, но мы сблизились. Свободной рукой я схватил его вооружённую, выкручивая запястье и ударил навершием сабли по лицу. Однако, он не выронил оружия, а прильнул ко мне, входя в клинч, тем самым спасаясь от ударов. Громыхнул выстрел. Я не понимал, кто стрелял, но это пока не имело значения. Мы катились по земле, осыпая друг друга ударами. Сабля и рапира валялись в стороне. Я сжал горло мужчины и давил изо всех сил, а он брыкался, пытался вывернуться, выскользнуть из захвата, отползти, но, наконец, затих. Я окинул взглядом окрестности. Было слышно лишь ржание коней, топтавшихся у кольев, преграждавших путь. Возле дороги лежало четыре трупа. Подойдя к дилижансу, я нашёл пятый – полковника Никиту Сергеевича Лескова, моего старинного друга и однополчанина. Даже будучи раненным, он всё-таки успел свалить последнего стрелка, чем спас меня.

Сбросив грязный, замаранный землёй камзол, я осмотрел свой левый бок. Пуля ударила в рёбра, застряв неглубоко. Под кожей прощупывался округлый бугорок. Рана уже успела затянуться!

«Что же я такое, чёрт меня возьми? – думал я, извлекая из-за голенища сапога нож. – Рана, которая могла стать смертельной затянулась, пока мы дрались… Каковы же пределы моей… живучести? Нда…».

Полоснув ножом по коже, я выдавил из себя пулю. Она упала в траву абсолютно чистая, не было и следа крови. На козлах свисал, запрокинув голову, запутавшийся в упряжке возничий, пуля поразила его точнёхонько в лоб. Я стащил все трупы в одно место, уложив их рядом.

«Как всегда банально, – подумал я, вглядываясь в незнакомые лица. – Ещё несколько минут назад враги, а теперь мирно спят рядом».

Нападавшие были одеты неприметно, но явно не являлись оборванцами с большой дороги. Все вооружены одинаковыми и отличными ружьями логганских мануфактур.

«Не похожи на разбойников, – продолжал размышлять я, обыскивая преступников. – Да и засада уж очень мудрёная. Ну кого в этой дыре они могли ловить?».

Почему-то на ум пришёл Маркус и Алейо. Могли ли подстерегать именно их, я, конечно же, не знал. Но учитывая методы рыцаря, ничуть бы не удивился, узнав, что он вне закона. Однако же, нападавшие не принадлежали к полиции или даже армии. Не было и капли сомнений, что передо мной наёмные убийцы, которые ждали именно Лескова. Полковник так много и навязчиво болтал, что я даже не успел узнать, каким боком он тут очутился.

«Не просто же так, Никита Сергеевич забрался столь далеко от родины? Нет, он выполнял какую-то миссию… не взяв охрану? Почему? Если это государственное дело, и его отправили передать некое послание, то за каким чёртом делать это при параде? Это же очень заметно, да и глупо. А ещё он спрашивал дорогу, когда мы повстречались… Возможно, что-то случилось ещё до нашей встречи? Его каким-то образом отсекли от охраны?».

Опустившись рядом с мёртвым другом на землю, я начал обшаривать его карманы. В подкладке мундира что-то захрустело. Распоров ткань, я извлёк на свет сложенный в четверо лист бумаги, скреплённый сургучным оттиском с изображением обычного на вид треугольника. Не задумываясь, я сломал печать, и развернул послание.

«Сердечно приветствую тебя, мой дорогой друг! Смею надеяться, что благодать Эвт, как и прежде, довлеет над тобой и твоим народом. До меня дошли слухи, что с юга на континент движется небывало жаркий муссон. Я не агроном, но полагаю излишняя и преждевременная жара может повредить будущей посевной, а там и до голода недалеко. Не стоит ли встретить палящий зной вместе? Да, как твоя нога, не ноет в преддверии смены погоды?».

Подписи не было. Я несколько раз перечитал письмо. Лесков не мог перевозить частную переписку, выступая в качестве курьера. Я исключил это сразу, не таков человек был Никита Сергеевич.