Текст книги "Восстание проклятых (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Мормилай. Восстание проклятых

Глава 1

Иногда, для того чтобы достигнуть цели, нужно остановиться.

Ветер волочил по мостовой тлеющие листья. Едва дуновение усиливалось, они вспыхивали, разгораясь ярче. Невидимые потоки закручивали искрящиеся огоньки в вихре, а затем вновь швыряли на дорогу. Иссохщиеся, шершавые, похрустывающие листья продолжали тлеть, отбрасывая мириады дымчатых струек. Но никогда они не прогорали до конца.

«Ненастоящие, – думал я, зачерпывая пригоршней дымящиеся угольки. – Как и всё здесь, лишь тень».

Вдалеке раздался низкий и заунывный стон. Вибрируя и метаясь между домов, скользя по улицам, словно незримый ветер, он дошёл до меня, вызвав волну мурашек. Я нервно облизал губы, припадая к земле. Ладони легли на мостовую. Улица оставалась тихой и безжизненной, но твердь, о, она была куда как красноречивей. Далёкие и такие же лживые, как тлеющие листья, барабаны разгоняли призрачный марш, выбрасывая в пространство охотников. Я не спешил прятаться, силясь понять, в какую сторону они направляются.

«Муравьи всегда двигаются по заранее заданному маршруту. Они лишь безмозглые марионетки. Главное понять, где будет первый удар».

Мои ладони были плотно прижаты к холодному камню мостовой. В который раз, я словно паук, следил за тем, где именно моя паутина дрогнет, готовый броситься к желанной добыче.

«Площадь гребцов, – сообщил в голове голос Арона. – Кажется, нащупал».

«Выдвигаемся, – согласился я. – Иляс, готов?».

«Всегда».

Я бросился бежать, совершенно не заботясь о том, увидит ли меня кто-то или услышит. Мне доподлинно было известно, что единственные из тех, кто бороздит город и представляет опасность – охотники. Муравьи того, чьё имя боялись произносить некроманты и кому они же служили. Минуя дворы и улицы, я мчался, не чувствуя усталости, разгоняя по венам ярость, готовую вырваться в назначенный час. Нутром я чуял других, тех, кто тоже томился здесь, но ещё не осознал себя, не свыкся, а трясясь от страха прятался.

«Как же нас много, – в который раз думал я, вихрем взметая их эмоции и страхи, словно опрокинутые листы бумаги. – Смотрите же, думайте, упивайтесь. Минёт ещё много лет, прежде, чем вы увидите такое снова!».

Удары моих сапог становились всё громче, будто с приближением к цели я становился тяжелее. Давно мёртвое сердце стучало, гулко вторя приближающимся барабанам.

«Ещё немного. Ещё чуть-чуть… Сейчас!».

Я вылетел на площадь гребцов, словно ошалелый призрак, выхватывая из ножен саблю. Покачиваясь в такт ударам ороговелых ног, на меня двигалась армада до боли знакомых существ. Хищные жвала щёлкали, роняя пенящуюся слюну, в лапах сверкали отточенные гизармы и алебарды. Я замер, ловя на себя взгляды сотен глаз. Муравьи ускорились, колотя по мостовой острыми, как лезвие бритвы ногами, оставляя на вековых камнях глубокие борозды. Заметив вожделенную душу, охотники бросились вперёд, желая схватить, смять, опутать, утащить. Я развернулся и перешёл на бег, не спеша скрыться из вида. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, как далеко преследователи. Я чувствовал их всех, оказавшись столь близко, как они чуяли меня. Их тела источали феромоны, что клубились в воздухе на физическом уровне, разнося по городу омерзительный и в то же время парализующий смрад. На миг мне даже показалось, что я едва не поддался его магнетическому воздействию. Против воли захотелось обернуться, упасть на колени и ждать. Но эта мысль лишь вызвала во мне азарт, опьяняя своей рискованной сутью.

«Что, твари, завелись, да? То ли ещё будет».

Резко обернувшись, я скользнул свободной левой рукой за пояс, и выхватив пистолет выстрелил перед собой не целясь. Свинцовое ядро плотоядно вжикнув, снесло одному муравью лапу. Улыбка скользнула на моё лицо.

– Пожалуйста, не надо! – крикнул я, заливаясь хохотом. – Я так хочу жить!

Не перезаряжая, я взвел курок и снова выстрелил. Ближайший ко мне охотник на миг припал к земле, оступившись, из-за взорвавшейся сонмом кислотных брызг коленной чашечки. Вскинув голову и яростно щёлкая жвалами, он продолжил погоню, впрочем, тотчас отстав. Я снова бросился бежать, то и дело оборачиваясь, чтобы сделать новый выстрел.

«Проклятая среда, проклятый мир, и про́клятый, что не хочет жить по его законам, но в то же время весьма успешно их использует, – осоловело подумал я, произведя очередной выстрел. – Если бы не эта чёртова тварь Дулкруд, тут можно было бы весьма интересно проводить время, хотя мне ли сетовать на скуку?».

Перебежав через площадь, я нырнул в пустующие торговые ряды, не забывая подбадривать преследователей выстрелами. Муравьи следовали за мной по пятам, сшибая всё на своём пути. Лопались деревянные прилавки, что были веками пусты, опрокидывались пустые ящики, в которых долгие годы не хранили рыбу, отбрасывая с пути бочки, в которых давным-давно не теплился эль. Я же сломя голову мчался к причалу, у которого покачивался на волнах бриг. По переброшенным на берег стропам я легко поднялся на борт и принялся от души палить по преследователям. Пули свистели, то и дело находя цель, но призрачное воинство, не замечая повреждений следовало за мной.

Застыв у фок-мачты, я дождался пока первый охотник достигнет корабля, и от души саданул его саблей между глаз, тотчас уходя из-под удара. Закачавшись, муравей, едва не сверзился с палубы, но был подхвачен другими охотниками, которые тотчас бросились на меня. Я поднырнул под свёрнутый косой гафельный парус грот-мачты и устремился к корме. Обернувшись, вскинул руку и снова выстрелил. Муравьи упрямо пёрли на меня, оставалось лишь нырнуть под палубу, скрываясь в кубрике. За спиной стучали как заведённые острые ноги преследователей, а я танцевал, пиная им навстречу стулья и столешницы, опрокидывая бочки, безостановочно паля из пистолета, то и дело подбадривая:

– Ну, же! Это всё, что вы можете? Глупые насекомые! Валите в свой муравейник, вам нечего тут ловить! Я не подаю ничтожествам!

Однако несмотря на видимый кураж, внутри я был собран и трезв. Спустившись на уровень ниже, я заблокировал две двери, чтобы преследователи хоть немного повозились и остановился подле орудийного порта. Поднатужившись мне удалось откатить назад тяжёлую пушку. Высунув ногу наружу, я замер, выжидая. Жвалы хищно клацали, грозя мне адскими муками, ороговелые ноги стучали, почище молотков в рабочем квартале. Наконец, дверь начала сотрясаться от тяжёлых ударов алебард и гизарм по ту сторону. Секунда, другая и дерево лопнуло, а в проём потянулись трясущиеся от вожделения лапы. Я выстрелил последний раз, и протиснувшись через орудийный порт, выпрыгнул наружу. Вода приняла меня холодным всплеском. Руки и ноги ритмично заработали, унося тело подальше от брига.

Когда я отплыл примерно на треть версты по ушам стегнуло громогласным взрывом, перерастающим в рокот и плеск, от падающих на водную гладь останков корабля. Иляс подорвал пороховой погреб. Не желая уворачиваться от падающих на голову горящих досок, я нырнул. Меня окружала кромешная мгла, нарушаемая вспышками и сполохами у поверхности. Выждав с минуту, я поплыл к берегу. К этому моменту заговорили пушки береговой охраны. Арон методично поджигал фитили орудий, отправляя новые и новые снаряды в остов сотрясающегося в предсмертной агонии корабля.

Когда я выбрался на пристань, меня уже ждал донельзя довольный Иляс. На какой-то момент, мне показалось, что его лицо прежнее. Лейтенант псковской пехоты самодовольно смотрел на утихающее зарево пожара, а отголоски пламени плясали в его глазах. Но я тотчас себя одёрнул, словно, не позволяя в это поверить. И правда. Знакомое, едва ли не родное лицо, было будто немым. Мускулы расслаблены, взгляд холоден и спокоен. Так не смотрит живой.

«И никакой он не довольный. Это злобная радость. Злорадство».

Заметив меня, он лишь коротко кивнул, снова переводя взгляд на тонущие останки.

– Хорошо сработали, – бросил я.

– Угу, – хмуро отозвался он.

Я мог бы сказать, чтобы он не унывал. Что всему есть смысл, и даже эта крохотная победа – наша новая борьба, но язык не повернулся этого сделать. Слова застряли в глотке, забираясь обратно, стыдясь своей сути. Я знал, от чего так.

«Он верит мне, и пойдёт дальше, куда угодно, возможно, даже, как и раньше – до конца. Но мы не равны. Я могу вынырнуть из этого кошмара в другой чуть менее мерзкий, как вынырнул из этих тёмных вод, но он – нет».

– Иляс, дружище… – проговорил я, севшим голосом.

– Воронка успокаивается, – заметил он, глядя мне за спину.

– В этот раз быстро.

– Когда, как, – неопределённо ответил Иляс. – Тебе пора уходить.

– Надо разыскать уцелевших, раз открылась воронка, посылали за беглецами…

– Я знаю, что делать Алексей, – мертвенным голосом отозвался Иляс. – Тебе пора уходить. Мы справимся.

Я закрыл глаза, и успокаивая дыхание, замер. Сначала ничего не происходило. Прибойные волны клокотали где-то неподалёку, то и дело слышались пощёлкивания и всхрапы утихающего пожарища. Звуки становились всё тише и тише. На голову обрушилось головокружение, участился пульс, я часто задышал… А затем с хрипом согнулся, хватаясь за голову. Виски ломило от боли, но давление быстро спадало. Я замер посреди каминного зала, который уже видел однажды. Моё тело лежало аккурат там, где когда-то скончался Михаил Хшанский.

«Сколько прошло времени? Это же было совсем недавно. Чёрт подери, там и правда иначе течёт время… И эта проклятая усталость, я словно вечность не спал… Хотя…».

Я едва не расхохотался. Не спал. Следовало бы диву даться, какими категориями мне удавалось теперь мыслить, порой забывая о собственной участи. Но не осталось во мне ни весёлости, ни сил удивляться. В руке был сжат лист бумаги. Я заставил себя сесть и осторожно расправил письмо, во второй раз вглядываясь в аккуратный каллиграфический подчерк Ольги.

«Если вы читаете это письмо, значит вам не хватило чести и отваги, покончить с собой. Что ж тем хуже для вас! Вы отняли у меня мужа, я расплатилась с вами той же монетой. Мне всегда было интересно, какого это быть неживым слугой, всё понимающим, слышащим, но безвольным. Михаил не раз и не два уговаривал меня завести мормилая для охраны. Каждый раз я отвечала отказом. В наш дом нет хода бродячей смерти, – говорила я. Однако же, она всё равно явилась по наши души. Да будет проклят тот день, когда Марианна полюбила несчастного Антони! Увы, воспитание детей не всегда даётся легко. Теперь девочка усвоила урок и не позволит себе играть в чувства. Что же до вас, я заклинаю милостивую Эвт и дарующий жизнь свет, найдите в себе хоть каплю воли, дабы издохнуть. Полно осквернять землю и проливать кровь. Дела Веленских не в счёт, но с вами мы теперь квиты. Больше не пытайтесь нас искать! Я не намерена прятаться вечно. Если ещё хоть раз ваша нога ступит на наш порог, клянусь сердцем дочери, я заставлю вашу прачку страдать, как никогда прежде. Не важно, что её тело мертво. Амулет мормилая и её и ваш у меня! Не забывайте об этом. И будьте прокляты. О.А. Хшанская».

Снова скомкав лист бумаги, я равнодушно бросил его в камин. Затылок опустился на ковёр. Я лежал, привычно, словно это было абсолютной нормой, глядя в потолок и думал.

«Всё-таки на особняк напали Хшанские. Это были они. Но откуда Ольга узнала, что меня не будет? Шла на риск, собираясь банально штурмовать в лоб? Слишком топорно. Однажды они уже так поступили, а закончилось всё ещё большими неприятностями. Значит знала, что меня не будет. Она в сговоре с некромантом? Но откуда ей было знать, что я вернусь?! Мирел Арджинтарий не мог отпустить меня, пленив в тот вечер. Моя смерть стала бы его исцелением. Так откуда обо всё узнала Ольга? Возничий! Был возничий, который привёз меня и сопровождающих в замок! Он попросту испарился, в результате чего, мне пришлось бог знает сколько часов топать назад».

Я резко подскочил и несколько раз прошёлся по залу взад-вперёд, а затем застыл, глядя в камин, на скомканное письмо.

«Игра внутри игры? Ольга знала, что мне назначили свидание, но не была осведомлена об истинных мотивах принимающей стороны. Она заменила извозчика на своего человека, чтобы тот проследил и обо всём доложил? Но услышав пальбу, соглядатай не мог наверняка знать, чем кончилось дело. Выходит?..».

Дальнейшие выводы казались всё более и более сумбурными. По всему выходило, что извозчик не только доставил меня, Адама Костиля и Станислава Обнорского к замку, он ещё и проник внутрь, убедился, что разыгравшаяся драма не в пользу вампира, вернулся к экипажу и отбыл, обо всём уведомив свою госпожу.

«Я бы услышал его, – продолжил размышления я, снова ложась на пол. – Была ночь, мои чувства до нельзя обострённые, уловили бы даже поступь мыши. Нервы были на пределе, я не мог никого проморгать. И всё же… Упустил. Может извозчик не человек? Другой мормилай? Ольга в письме утверждала, что у их семьи такового не было. Намеренное введение в заблуждение?».

Я рывком сел, обхватив колени. Вопросы, вопросы, ничего не понять. А ведь я пришёл в этом место лишь для одного, свершить кровавую месть. Дом оказался пуст и покинут, ни Хшанских, ни даже слуг. Когда я хотел было уйти, меня позвал амулет Арона, а по возвращению из мира Амбраморкс ждали всё те же нерешённые загадки и вопросы.

«Может хотя бы сжечь здесь всё? – злобно подумал я, осматриваясь. – Бессмысленный поступок… Возможно, именно таких от меня и ждут. Тогда уходить и снова искать. Но где? Всё с начала?».

Я вышел из каминной, педантично прикрыв за собой дверь, а затем уставился на парадную лестницу. Вот стоит Михаил, отсюда выходит Марианна. Их лица восставали из памяти, призраками двигаясь по дому. Где крылась ошибка? Что я недоглядел? Или не мог видеть? Тряхнув головой, я развернулся и толкнул входную дверь. Едва моя нога ступила на улицу, раздалось щёлканье взводимых курков на добром десятке ружий, нацеленных мне в грудь. Прокурор Анджей Сапуловский собственной персоной стоял в центре безоружный, но глядел на меня с превосходством и нескрываемой радостью.

– Вы арестованы, – улыбаясь жёлтыми кривыми гнилушками зубов, заявил он.

– Потрудитесь зачитать по какому именно обвинению, – хладнокровно парировал я.

– Вашим злодеяниям соответствует внушительный список обвинений, но распинаться перед душегубом, как и играть с ним, мне – человеку чести, не пристало.

– Я думал прокурор хоть чем-то отличается от бандита на содержании дворянского дома.

Сапуловский побагровел от ярости, но я намеренно рисковал, надеясь хоть что-то из него вытянуть, прежде чем начнётся заварушка. Он зря пугал меня ощеренными и готовыми к бою мушкетами.

«Стрелять в меня? Вставайте в очередь!».

– Назовитесь, сударь, – процедил Анджей сквозь зубы.

«Поймал, – мысленно хохотнув, подумал я. – Ну, что ж, ладно. Будь по-твоему!».

– Александр Веленский! – торжественно ответил я.

Прокурор не подал вида, будто удивлён. Бьюсь он заклад, он готов был услышать любое имя. Оно его не интересовало.

– Александр Веленский, вы арестованы. Сложите оружие!

Я уже успел изучить диспозицию достаточно, чтобы понять, что дела мои плохи.

«Проклятая дверь за спиной захлопнулась. Деться с крыльца некуда. Шаг в сторону и меня изрешетят. Сдаваться? Снова? Дьявол, это становится дурной привычкой. Но это менее глупо, чем поймать с десяток пуль. Нет. Не сегодня».

– Воля ваша, – равнодушно пожав плечами, бросил я.

Сказав это я нарочито медленно извлек из-за пояса два пистолета, положив их на ступени лестницы. Затем отстегнул пояс с саблей, уложив его туда же.

– Взять его, – расплывшись в улыбке, скомандовал прокурор.

Глава 2

Взошедшему на эшафот остаётся лишь одно, принять его за сцену.

Меня бросили в темницу, заключив под неусыпную стражу двух молчаливых типов, вооружённых лишь короткими дубинками. По крайне мере, никакого огнестрельного, как и холодного оружия при них не наблюдалось. Окон в камере не было, а потому я скучал и разглядывал тюремщиков. Ими были громадные типы, похожие, словно братья близнецы. Тяжёлые челюсти, кулаки, размером с добрый пивной жбан, словом, красавцы.

– Почему вас двое? – спросил я на удачу. – Я и одного через решётку не смогу убить.

В ответ лишь молчание.

– Когда меня вызовут на допрос?

Снова молчание.

– Здесь хотя бы кормят?

Тишина, только крысы попискивают в отдалении.

– Ладно, не хотите говорить, так и не надо. Я понимаю, вы на службе. Но так уж случилось, что мне не с кем больше говорить. Поэтому, извольте слушать.

Мною не было встречено замечаний, а потому, набрав воздуха в лёгкие, я продолжил.

– Знаете ли вы, что такое душа? Ещё вчера или неделю назад, ну, может, месяц… Ах, чёрт меня подери, пусть будет полгода назад… Так вот, я думал, что знаю. Душа – это то, что делает человека им самим, сказал бы я. Умерло тело, умирает и душа. Никогда не верил в этот вздор, что мы куда-то уходим, перерождаемся или попадаем в царство вечной радости. Уж простите, если задеваю ваши чувства, но поверить в такой бред может только очень недалёкий человек. Ну, какая в бездну вечность? Это бессмысленно и к тому же до одури скучно. Мы каждый день врем себе и окружающим, совершая одни и те же ошибки. Цикличность наших поражений – вот истинная вечность, величие которой достойно олицетворения в роли какого-нибудь бога. Такого же как мы – безумного, жадного и жестокого. Скажу больше, я одного такого встречал. Но знаете… Вот, что смешно… Каким бы жутким и неизмеримо пугающим он ни был, тот факт, что его можно увидеть, свергает его же божественный статус. То, что можно увидеть, можно и потрогать, так? Хотя, это тоже заблуждение, ответите вы. Нельзя же потрогать небо? Может и нельзя… Но можно в небо хорошенько харкнуть, в сердцах прокрича что-нибудь забористое. Плевок, правда, возвратится назад. Но человеку, который возненавидел само небо, хочется думать, что это не его плевок вернулся, это небо плюнуло в ответ.

Внезапный удар в бок застал меня врасплох. Я так увлёкся собственным словесным потоком, отвернувшись от решётки, что не уловил момента, когда дверь отворилась.

– Садись жрать, – прогремел надо мной незнакомый голос, добавив для усиления эффекта очередной пинок.

Мне не было ни больно, ни обидно. Я хмуро глянул исподлобья на тюремщика, приняв из его рук деревянную миску. Есть не хотелось, как и всегда, но я себя заставил.

«Ещё не известно, что они обо мне знают. Нужно до конца исполнять роль живого человека. Мы ещё поиграем с тобой, прокурор Сапуловский».

Каша была омерзительна настолько, насколько можно испортить и без того некачественный продукт. Закончив трапезу, я презрительно отбросил тарелку в сторону, нагло уставившись на бугаев по ту сторону решётки.

– Воды, – бросил я, не сводя глаз с того, который принёс кашу.

Он помолчал, выдерживая мой взгляд. Затем, подойдя к решётке, приспустил штаны и принялся мочиться прямо в камеру, глупо улыбаясь. В коридоре послышались шаги. Тюремщик поспешно отпрянул, делая вид, что ничего не было. К камере подошёл новый персонаж. Немолодой, но поджарый мужчина лет сорока, смерил меня оценивающим взглядом. Лицо визитера не выражало никаких эмоций, кроме некоего делового нетерпения. Он был гладко выбрит от подбородка до макушки. В мраке, нарушаемом лишь сполохами факелов, его лысина поблёскивала от капелек пота. Пытливые глаза жадно изучали меня, лучась нетерпением. На мужчину была надета белоснежная мантия с изображением крылатого льва, стоящего на задних лапах.

– От еды не отказываетесь… Это хорошо, – шепеляво проговорил он, глядя как-то странно, словно сквозь меня.

Затем, развернувшись, он зашагал прочь, быстро сказав тюремщикам:

– Отведите обвиняемого в допросную.

Звякнули ключи, скрипнула ржавая решётка. Мордовороты подхватили меня, не давая опомниться, выламывая руки, едва не ломая плечевые суставы, и потащили по коридору, следом за лысым в белой мантии. То и дело встречались камеры с другими узниками. В воздухе стоял невыносимый запах человеческих испражнений, пота и гари. Я пытался шагать самостоятельно, перебирая ногами, но меня то и дело били по рёбрам, заставив, наконец, отказаться от попыток шевелиться. Мне не было больно, лишь противно. Я никогда не выносил излишнего и чрезмерного насилия, а эти двое, словно ненавидели меня за все собственные злоключения, наказывая за каждый вздох.

«Неужто, моя речь их так проняла? Хотя, скорее всего, обычные садисты на службе у других, узаконенных».

Меня доставили в тёмное помещение с плотной дверью. Тюремщики зажгли четыре факела, разнеся их по стенам. Осмотревшись, я понял, что шутки кончились. Нельзя сказать, чтобы я не ожидал подобного, но всё-таки представлял будущий допрос менее жутким. Наверное, справедливо было бы сказать, что иногда лучше не смотреть вовсе, чем увидеть подобное. Помещение представляло собой самую настоящую камеру боли и смерти. Посередине располагался замаранный застарелыми разводами стол, снабженный кольцами, крюками и кожаными ремнями для фиксации тела узника. Рядом столик поменьше, для письма. На стенах свисали различные ножи, пилы, иглы, щипцы, воронки, плети разной длины и толщины. Многочисленный арсенал вмещал в себя различные изуверские устройства и приспособления. Одно напоминало тиски, расположенные на уровне головы сидящего на стуле человека, другое походило на нужник, только было оборудовано сверлом. Я невольно почувствовал дрожь, пробежавшую по телу, и нервно сглотнул. Даже учитывая мой донельзя пониженный болевой порог, стало страшно.

«А я ещё ляпнул, представляясь – Александр Веленский. Что-то последнее время я стал допускать постыдно много ошибок. Я примерно помню генеалогию Веленских, вписать туда какого-нибудь кузена не составит труда, но придётся выдумывать где родился, вырос. Я ничего этого не знаю. Я слишком плохо знаком с этой проклятой страной. Меня подловят. Как пить дать подловят. И тогда пытки станут форменным истязанием. Глупо, очень глупо. Так трясся над сохранностью тела, собирался кому-то там мстить… И так попался».

Лысый мужчина в мантии сидел на единственном не похожем на пыточное приспособление стуле и терпеливо ждал, пока мордовороты уложат меня на стол. Я знал, что если бы взбрыкнул немедленно, то весьма вероятно, смог бы что-нибудь сделать. Приходилось себя одёргивать, внутренне кляня за малодушие.

«Что увидал щипцы, да свёрла и сразу в штаны наложил, офицер? Не тешь себя иллюзиями! Если я вскачу, пусть даже схватив какую-нибудь острую приспособу со стола, двое громил изобьют меня до смерти. Я безоружен и в меньшинстве. Нужно быть крайне осторожным. Пытки не избежать, но в ней же моё спасение».

Тем временем, лысый подхватил толстую свечу и зажег её, созерцая гипнотическую пляску пламени, пожирающего фитиль. Проведя ладонью по неровной поверхности столешницы, неизвестный педантично расправил несколько свернутых свитков, открыл чернильницу, к которой приложил длинное гусиное перо, и что-то записал.

– Ваше святейшество, он готов, – пробубнил один из тюремщиков, когда они закончили меня пристёгивать.

– Ступайте, – холодно отозвался мужчина в мантии. – Ждите за дверью.

Отложив перо, он посмотрел мне в глаза, задумчиво и, словно бы даже устало.

– Меня зовут Матей Кнедлик. Я инквизитор церкви Святой Эвт Перерождённой.

Он замолчал, испытующе уставившись на меня.

– Теперь вы, – благожелательно кивнул он. – Назовитесь, сударь.

– Моё имя Александр Веленский. Но мне не понятно, зачем об этом спрашивать, если вы привели меня в пыточную камеру. Или инквизитор Матей Кнедлик собирался пытать неизвестного ему человека?

– В вашем положении паясничать – непозволительная роскошь, – рассеянно отозвался инквизитор, почесывая ногтем указательного пальца висок. – Но дабы выстроить мостик взаимопонимания между нами, я удовлетворю этот глупый вопрос. Я всегда спрашиваю имя человека у него самого. Представьте, многие оказываются не теми, за кого себя выдавали ранее. Вот вы не из таких людей?

– Определённо нет, – надменно ответил я, продолжая играть роль наглого аристократа.

Матей Кнедлик поморщился, будто раскусил несвежий орех. Его лицо изобразило презрение к мне и разочарование в услышанном. Встав, он прошёлся вдоль стены, рассматривая изуверские пыточные приспособления. Инквизитор что-то взял, но мне было не посмотреть, что именно, ремни крепко держали, не позволяя вертеть головой.

– Перестаньте со мной играть, – сказал он и вонзил мне под ноготь безымянного пальца левой руки иглу.

Я почувствовал боль, но учитывая природу того, кем теперь являлся, едва ли бы вздрогнул. Просто ощущение. Однако не следовало этого показывать. Я взвыл так, словно с меня заживо сдирали кожу, внутренне подавляя желание расхохотаться. Матей резким движением извлек иглу, поднося её к пламени свечи. Изучив капельки крови, он чему-то удовлетворенно кивнул, будто соглашаясь с невысказанным доводом, и сделал пометку в свитке.

– К какому виду нечисти вы причисляете себя, заблудший?

Я вздрогнул.

«Как он меня раскусил? Кровь? Ну, конечно же! Что теперь будет?».

– К какому виду чего? – прошептал я, делая вид, что ещё отхожу от боли.

Игла вонзилась под ноготь мизинца другой руки, пройдя едва не насквозь. Я отчетливо расслышал омерзительный хруст, и тотчас разразился очередным воплем. Было больно, но вполне терпимо.

«Жаль, что я не могу заплакать».

Тем временем, инквизитор снова изучал капли крови на кончике иглы, с интересом нагревая её от пламени свечи.

– Вопросы буду задавать только я, – сообщил он вновь, сверля меня полным превосходства и решимости взглядом. – К какому виду нечисти вы причисляете себя?

– Ни к какому не причисляю! Я человек!

– Сейчас, да, – согласился инквизитор, даже кивнув в подтверждение. – Или вы очень похожи на человека, чью личину и имя узурпировали.

В руках инквизитора появились резные четки из красного дерева с камнем похожим на рубин.

– Я приказываю тебе, назвать имя того, кто подчинил это тело, – громогласно объявил инквизитор и приложил камень к моему лбу.

Мне показалось, что рубин тёплый. От него действительно исходили волны необъяснимой природы силы, но она не причиняла вреда. Во всяком случае, я не ощущал ни боли, ни страха.

Матей Кнедлик по кошачьи наклонился, будто принюхиваясь. Схватив меня за лицо, инквизитор разжал пальцами веки, заглядывая в глаза так, будто ожидал увидеть там искомого нечистого духа.

– Ты хорошо прячешься, но я все равно тебя чую, дитя тьмы, – прошептал мужчина, с отвращением отдергивая руки.

Подойдя к стоящему неподалеку ведру с водой, инквизитор обмакнул кисти, брезгливо стряхивая капли. После Матей замер, изучая свои пальцы. Вернувшись к столу, инквизитор оставил очередные пометки в свитке. Посидев с минуту, погруженным в мрачные и таинственные размышления, он странно посмотрел на меня и проговорил:

– Я знаю, что ты не отпустишь этого доброго человека, сын тьмы. Но ты зря ликуешь. Я подбираю ключ для любого замка.

– Когда это мы перешли на ты? – осведомился я. – У меня влиятельная семья. Стоит моим близким узнать, что вы здесь вытворяете…

– Как мы заговорили, – хохотнул инквизитор, оживившись. – А какую именно семью ты имеешь ввиду, заблудший? Ту, что поклоняется Атраше и терзает праведников в преисподней?

– Инквизитор, вы бредите. Я не понимаю, о чём идёт речь.

Внезапно в дверь постучали. Матей раздосадовано оторвал взгляд от своей жертвы, прокричав:

– Ну, чего еще?

– Ваше святейшество, тут пришли… Это… К вам, – раздался неуверенный голос мордоворота близнеца.

– Я занят, – мрачно ответил Матей, не спуская с меня глаз.

– Ваше святейшество, тут… – мордоворот смолк, поскольку его перебил чей-то решительный и жесткий голос.

– Имперская инквизиция. Маркус Ава́лос, паладин ордена Карающей плети великой Эвт.

Инквизитор помрачнел лицом. Бросив на меня раздраженный взгляд, он, наконец, ответил:

– Почту за честь, если названный рыцарь Маркус присоединится к допросу подозреваемого.

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял по истине великан. Два мордоворота, что топтались позади него, теперь казались мне смешными и нелепыми карликами. Рыцарю пришлось пригнуться, чтобы переступить порог. Голова мужчины, как и у Матея была чисто выбрита, что позволяло видеть старые шрамы, которые её покрывали. Холодные, по-военному спокойные и бесстрастные глаза, словно ощупывали застывших перед ним людей. Рот Маркуса Авалоса походил на тончающую прорезь в гипсовой статуе, точно был лишен губ. Широкая квадратная челюсть придавала его образу суровой и диковатой красоты. Задержавшись взглядом на мне, он коротко кивнул, словно мы старые знакомые. Неспешной походкой, будто находился у себя дома, рыцарь прошел к столу, за которым сидел инквизитор, и без разрешения подхватил свитки, бегло их просмотрев. Каждый шаг паладина сопровождался металлическим бряцаньем, поскольку тот был вооружён до зубов. Вычурный полуторный меч покоился на поясе, то и дело лязгая ножнами по полу. За поясом два пистолета, перевязь с длинным кинжалом, на груди накрест ремни с пулями и пороховницами. Брезгливо отбросив свитки и переведя взгляд на инквизитора, паладин громыхнул:

– В чём его обвиняют?

Матей Кнедлик явно был человеком не из пугливых, однако тон рыцаря и названные им регалии всё же произвели на него должное впечатление. Он нервничал и не ждал от разговора ничего хорошего, поэтому вынужденно процедил:

– Обвинений великое множество, как у городского прокурора, так и у церкви. Я полагаю, перед нами сидит некий вид нечисти, порождённой вампиром.

– Порождённый, я не ослышался? – протянул паладин.

– Так и есть.

– На сколько мне известно, высших вампиров уничтожили ещё в прошлом веке, – продолжил рыцарь. – Проявляются лишь низшие из некромантов отступников. Вы хотите сказать, что у вас под носом завёлся высший вампир, способный обращать?

– Есть такое предположение.

– То есть вы только предполагаете, но поимкой не озаботились.

– Его ищут.

– Хорошо. Какие основания полагать, что обвиняемый не человек?

– На это указывают свидетельские показания, я так же выявил ряд физических признаков, например, свёртываемость крови, – надменно заявил Матей. – Я полагаю, он недавно обращен вампиром или находится под властью одержимости, которая едва начала проявляться.

– Место укуса обнаружили? – осведомился Маркус, бросая в мою сторону полный сомнений взгляд.

– Н-нет… Не обнаружили, но это только пока… Возможно, раны затянулись.

– Рана от укуса высшего вампира оставляет след навсегда.

– Послушайте вы, рыцарь Карающей плети великой Эвт, – гневно вскричал Матей Кнедлик. – Как вы верно помянули, вот уже век никто не сталкивался с подобным! Что вы хотите от меня?! Я только приступил к работе, а тут вы!..