Текст книги "Харбинский экспресс"

Автор книги: Андрей Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Неподалеку слышались возбужденные голоса и смех.

– Пойдемте, глянем, – предложил Агранцев.

На носу собралось целое общество. Стояли все довольно плотно и определенно мешали работе команды – Дохтуров видел, как два матроса с трудом пробирались вперед, вдоль самого борта. Один при этом беззвучно шевелил губами – должно быть, ругался.

Вполоборота к Дохтурову стоял незнакомый полковник. Светлые усы щеточкой, лоснящееся лицо в мелких кровяных прожилках. Он поддерживал под локоток барышню в накинутом на плечи ватерпруфе – совсем юную, лет восемнадцати, не больше, – и что-то негромко втолковывал ей на ушко. Та немного конфузилась и все вертела над собой зонтик – в котором, к слову, не было никакой надобности. За спиной полковника тянулся в струнку хорунжий с желтыми погонами Забайкальского казачьего войска.

– Однако это уж совсем черт знает что! – воскликнул какой-то господин в летнем белом костюме. В руках у него был маленький театральный бинокль, через который он разглядывал то, что происходило на Сунгари впереди «Самсона».

Впрочем, бинокль был для этого необязателен.

Не далее как в половине версты ниже по течению растопырилась широкая плоскодонная баржа. Даже на таком расстоянии Павел Романович видел ее прекрасно – Господь неизвестно за какие заслуги наградил его совершенно исключительным по своей остроте зрением. И сейчас он без всякой оптики различал проржавевшие борта и грубо выполненную надстройку, схожую с деревенским сараем. На ветру трепалось стираное белье, развешанное на веревках от кормы до носа. Даже человек, не имеющий ни малейшего отношения к флоту, понял бы непременно, что баржа имеет вид самый неуважительный.

Теперь же на ней творилось форменное смятение. Несколько человек метались вдоль борта. Кто-то, надрываясь, кричал – но слов было не разобрать за дальностью расстояния.

– Крысы амбарные! И откуда взялись-то? – сказал один из матросов, стоявший возле якорной лебедки. Второй кратко прояснил этот пункт – совершенно не литературно, зато образно.

Кто-то из отдыхающих засмеялся.

– Напрасно они веселятся, – негромко сказал Агранцев. – Подгонной барже тут нечего делать. Их ставят много ниже по течению. А чтоб вот так, в нескольких часах ходу…

Расстояние меж тем сократилось, и теперь было видно, что баржа вовсе не стоит на месте, а разворачивается – как раз поперек фарватера.

Дохтуров услышал, как барышня с зонтиком спросила:

– Ах, mon cher colonel, а мы не столкнемся?

Что ответил куртуазный полковник, Павел Романович не разобрал. Зато услышал, как чертыхнулся Агранцев. В тот же миг прекратилось мерное хлопанье пароходных колес, и с мостика кто-то металлически прокричал в рупор:

– Якоря живо отдать!

Матросы налегли на ворот лебедки, и цепь с клекотом поползла за борт. Потом пароход вздрогнул. Лопасти колес вновь принялись месить воду – теперь в обратном направлении. Но это не меняло дела: Сунгари по-прежнему несла «Самсон» вперед, прямо на баржу, которая на глазах увеличивалась в размерах.

С мостика донеслось отчаянное:

– Якоря-ать-мать-мать!..

Павел Романович видел остервенелые лица матросов, бешено рвавших вверх-вниз рукояти шпиля. Теперь ругались оба – безо всякой оглядки на публику. Но той было уже не до тонкостей: многие сообразили, что их ждут неприятности. Смех на палубе прекратился; кто-то из дам истерически взвизгнул.

«Похоже, – подумал Дохтуров, – нашему плаванию подходит конец».

Он повернулся к Агранцеву:

– Что за чертовщина?..

– Эту лохань сорвало с носового якоря. Теперь вот на кормовом закручивает по течению. Как будто специально, – добавил ротмистр. – Только я в случайность не верю.

У Дохтурова по этому вопросу имелось иное мнение, однако вступать в полемику было не ко времени.

Снова заревел пароходный гудок. «Самсон», сохранивший ход, потихоньку откатывался влево. А баржа, поворачиваясь на якоре, как на оси, уходила вправо. Но слишком медленно, чтобы «Самсон» смог благополучно разойтись с этим водоплавающим недоразумением.

Едва Павел Романович успел об этом подумать, как завизжали цепи. Якоря легли на грунт, пароход какое-то время волочил их за собой. Потом лапы впились в илистое дно Сунгари. «Самсон», наконец, встал – точно ломовая лошадь, с разгону вперившаяся хомутом в ворота.

Кажется, имелся шанс, что все-таки приключение закончится благополучно.

Баржа стояла почти напротив, в ста саженях, словно бы на параллельном курсе, удерживаемая теперь на месте кормовым якорем. Дохтуров разглядел привязанный за кормой небольшой ялик.

Некоторое время (весьма короткое) «Самсон» словно пребывал в изумлении. Потом вахтенные матросы, стоявшие с кранцами вдоль правого борта, принялись изощренно честить и саму баржу, и ее обитателей, и всех родственников их до седьмого колена.

Люди на барже тоже выстроились вдоль борта. Было их всего трое: два босых мужика в солдатских рубахах без погон, в коротких шароварах (причем у одного вместо ноги была круглая деревяшка, а под мышкой – грубый костыль), и баба в поневе и широкой блузе, в туго повязанном белом платке. Был он опущен так низко, что и лица почти не видать.

В отличие от матросов «Самсона» они стояли молча, разглядывая пароход. В их лицах было нечто, совсем не понравившееся Павлу Романовичу. При взгляде на одноногого невольно вспоминался знаменитый пират Стивенсона, которым Дохтуров в детстве зачитывался.

Ярость матросов мало-помалу иссякла. Они тоже замолчали, сплевывая за борт, с ненавистью глядя на едва не погубившую их баржу.

– Напрасно капитан медлит, – сказал Агранцев. – Все одно ничего с ними не сделаешь.

Он, прищурившись, рассматривал злополучную речную посудину. Дохтуров покосился на него и подумал, что ротмистр сейчас удивительно напоминает собственного кота – такой же разбойничий взгляд.

Тут с мостика приказали поднять оба якоря. Еще двое матросов прошли на нос к лебедке, мимо успокоенных отдыхающих. И в этот момент с баржи раздался крик:

– Эй, на «Самсоне»! Погодь-ка сниматься!

Кричал безногий, приставив ко рту ладони, и вышло у него не хуже, чем в рупор.

Господин с театральным биноклем негодующе всплеснул руками:

– Они, должно быть, ума лишились!

– Ничего они не лишились… – пробормотал Агранцев.

Павел Романович проследил его взгляд – ротмистр разглядывал что-то на корме баржи, там, где мокрые тряпки были навешаны гуще всего. В этот момент из-за туч выглянуло солнце, и Дохтурову показалось, что за серыми полотнищами он различил какой-то массивный силуэт – тяжелый, хищный, приземистый.

Загрохотала цепь. Матросы не мешкали; похоже, бессмысленная баржа непонятным образом всем действовала на нервы.

– Погодь, сказано! – снова заорал одноногий.

Сцена получалась фантастической – немытый мужик с зачуханной баржи отдает приказы пароходу с немалой командой, не говоря уж о пассажирах, среди которых едва ли не треть составляли военные.

– Ишь, надрывается, – зло сказал кто-то из матросов. – Причесать бы из пулемета! Небось сейчас бы унялся.

– И то верно, – проговорил ротмистр. – Пулемет нам в самую пору.

Как в воду глядел.

Одноногий, видя, что усилия его безрезультатны, сунул руку за пазуху, извлек на свет немецкий армейский маузер и выпалил в воздух. По этому сигналу тряпки на корме вмиг упали, открыв полевое орудие, наведенное «Самсону» прямехонько в борт.

Кто-то ахнул.

– Ну вот и разгадка мизансцены, – удовлетворенно сказал ротмистр.

Людей возле орудия скрывал орудийный щиток, но под ним виднелись две пары босых ног. Что до самой пушки, то Дохтурову показалось, будто она с мрачным презрением глядит на пароход своим черным жерлом.

– На барже!.. – гаркнул было металлический голос с мостика и тут же умолк.

Группа пассажиров пришла в сильнейшее волнение.

– Ах, Боже мой! Что, если они сейчас выпалят? – спросила юная барышня с зонтиком.

Полковник промокнул лоб.

– Господин хорунжий! – приказал он. – Этих шутников предать в руки речной полиции! По прибытии в Харбин па-апрашу распорядиться!

Но адъютант у полковника оказался человеком практическим.

– Василий Антонович… господин полковник… – пробормотал он, глянув на пушку. – Право слово, лучше б вам на другой борт перейти. Да и mademoiselle Дроздовой там спокойнее будет.

– Прошу не указывать! Я намерен…

Но сообщить о своих намерениях полковник не успел.

Раздался пушечный выстрел. Потом над сопками по левому берегу поплыло белое облачко дыма.

– Шрапнель, – пояснил Агранцев. – Следующий могут нам в борт положить. Если матросы не оставят лебедок.

– Зачем? – спросил Павел Романович. – Времена флибустьеров канули в Лету.

– Посмотрим, – равнодушно отозвался Агранцев.

Павел Романович заметил, что ротмистр нет-нет да и взглянет в ту сторону, куда уплывали, теряясь в дымке, бледные воды Сунгари.

– Не понимаю! На барже пять человек. Может, кто-то прячется в надстройке? Допустим, всего десяток. Кто эти люди и что они могут?

– Это бандиты. И они могут пустить нас ко дну. Доктор, при всем уважении, хватит болтать. Тут каша заваривается.

Агранцев придвинулся к господину с биноклем:

– Позвольте-ка вашу оптику.

Господин, с лицом белее костюма, безмолвно повиновался.

Агранцев некоторое время разглядывал Сунгари ниже. Публика молчала, взгляды отдыхающих были прикованы к ротмистру, который без всяких к тому усилий сделался вдруг центром внимания.

– У лебедки! – крикнул Агранцев, отрываясь от бинокля. – Прекратить работу!

– Вашродь, что это вы раскомандовались? – спросил, выпрямляясь, матрос, недавно смущавший дам своими высказываниями. – У нас тут свое начальство имеется.

Вместо ответа Агранцев извлек из кармана браунинг:

– Я сказал: отставить!

Те молча попятились от шпиля.

– Господин офицер! Распоряжайтесь у себя в казарме! – прозвучал с мостика металлический голос. – Учтите: оружие имеется не только у вас!

Но сказано было как-то не слишком уверенно.

– Это хорошо, – ответил ротмистр. – Берите его и живо спускайтесь.

Агранцев повернулся к публике.

– Господа! Прошу немедленно разойтись по каютам.

Однако его словно не слышали. Напротив – многие придвинулись ближе. Очевидно, чтобы не упустить самое интересное.

Массивный полковник снял фуражку и снова нервически промокнул лоб:

– Как вы смеете распоряжаться в присутствии старшего по званию?

– Охотно предоставлю вам такую возможность.

– Не вижу необходимости вмешиваться в действия морского начальства.

– В таком случае отправляйтесь в каюту.

Тут загрохотали цепи – матросы вновь взялись за якорный шпиль.

Агранцев выстрелил дважды. Раздался пронзительный визг рикошета. Пули угодили в шпиль, но, понятное дело, причинить вреда не могли. Однако эта маленькая демонстрация возымела нужное действие – матросы отшатнулись, оставив лебедку.

Полковник в бешенстве повернулся к хорунжему:

– Арестовать!

Однако тот медлил.

«Очень правильно», – подумал Павел Романович.

Полковник сам принялся расстегивать кобуру.

– Тогда обоих… под суд!..

Агранцев ухватил его за руку, коротко замахнулся. Раздался звук смачной пощечины.

Какая-то старуха в старомодном лиловом платье испуганно вскрикнула.

Голова полковника качнулась назад. На правой щеке заалело пятно.

Молоденькая спутница полковника, напротив, смертельно побледнела. Закусила губу, глаза ее стали огромными. Потом она повернулась к хорунжему:

– Что ж вы стоите!

Тот шагнул вперед.

– Однако это действительно чересчур…

– Здесь гражданские лица. Мы под артиллерийским огнем. Вы офицер? Вот и займитесь делом! – Агранцев в упор смотрел на адъютанта. Под этим взглядом хорунжий быстро терял решимость.

Ротмистр повернулся к полковнику.

– Когда все закончится, я к вашим услугам. И… честь имею!

– Смотрите! – крикнул кто-то из пассажиров. – Ялик высвобождают!

И верно – на барже закипела работа. Мужик в солдатской рубахе и женщина откручивали веревку. Одноногий уже сидел в ялике. Следом, в компанию, прыгнул его приятель.

– Вдвоем. Значит, даму решили не утруждать… – прокомментировал Агранцев. – Господин хорунжий! На мостике должно быть оружие. Потрудитесь доставить.

Казачий офицер козырнул и кинулся исполнять. Полковник проводил его взглядом – и вдруг отвернулся, спрятав лицо в ладонях. Фуражка упала на палубу. Дохтуров увидел, как затряслись его плечи. Смотреть было тягостно.

– Сударыня, – сказал Агранцев. – Проводите вашего спутника. Ему здесь нечего делать.

Барышня с ненавистью посмотрела на ротмистра. Ничего не ответив, взяла полковника под руку, что-то прошептала, и они двинулись прочь.

Эта сцена возымела неожиданное действие: пассажиры малыми группами тоже стали расходиться. Однако не все.

– Слава Богу, – сказал Агранцев. – Вы не представляете, доктор, что такое шрапнель на ста саженях. Для артиллерии это – выстрел в упор.

– Не представляю, – согласился Дохтуров. – Признаться, я даже не знаю, что это за орудие.

– Новейшая трехдюймовая пушка. Десять выстрелов в минуту. Если возьмутся за дело как следует, нас просто сметут.

Вернулся хорунжий. Он принес три винтовки – две под мышкой, одну держал на весу. Должно быть, оттого, что эта винтовка была еще в заводской смазке. И все три – без штыков.

– Вот! Отдали, куда им деваться. Captain, с позволения сказать, свинья. Пьян в стельку. Шустовский коньячок, две бутылки. Любо-дорого. Вообразите, предлагал угоститься, канальская душа. Пожалуйте, – добавил он, протягивая Агранцеву револьвер. – Это – старшего помощника. А у командира нашего крейсера оружия вовсе нет.

– Аники-воины, – с неудовольствием заметил ротмистр. – Патроны?

– По пачке на винтовку, – ответил казачий офицер. – Стало быть, всего три. Ого! Вы только взгляните, как там стараются!

Освобожденный ялик ходко шел по реке. На веслах сидел тот мужик, что имел полный набор конечностей. А «Джон Сильвер» устроился на корме и, приставив ладонь ко лбу козырьком, в свою очередь разглядывал пароход.

Агранцев повернулся к Дохтурову.

– Павел Романович, – сказал он, – у вас есть возможность продемонстрировать искусство стрельбы, которым вы давеча похвалялись. Вы и вправду недурно стреляете? Очень уж у вас рука деликатная… Ну да ладно. Берите винтовку. И заодно револьвер господина помощника капитана. Неизвестно, как тут все обернется.

Хорунжий с сомнением посмотрел на штатского Дохтурова.

– Зачем? – спросил он. – Я сам неплохо стреляю из револьвера. Подождем, когда ялик подойдет ближе.

– И думать забудьте, – ответил Агранцев. – Ялик нам пока ни к чему.

– Чего ж вы хотите?

– Стреножить доморощенных артиллеристов. Давайте патроны. – Он повернулся к Павлу Романовичу. – Ну как, доктор, сумеете?

Хорунжий скептически оглядел Дохтурова, протянул винтовку.

– Держите.

То была мосинская винтовка казачьего образца, что легко определялось по отсутствию подременных антабок. Вместо них ложе и приклад тут были навылет просверлены. Павел Романович знал: казачьи винтовки пристреливались без штыков. А пехотные – только с примкнутым штыком. Если его снять, бой винтовки безнадежно сбивался.

– Примите патроны.

Павел Романович разломил пачку. Патроны нового образца: пуля остроконечная, с лакированной латунной гильзой.

Он откинул затвор и снарядил магазин.

Агранцев кивнул:

– Ваш – левый.

Павел Романович опустился на палубу и укрепил винтовку на леере. Выстрел предстоял не из трудных, однако все определялось тем, как винтовка пристреляна. Если бой точный – тогда тех, кто сейчас прятался на барже за орудийным щитком, можно лишь пожалеть.

Немногочисленные пассажиры умолкли.

– Не угодно ль бинокль? – спросил Агранцев.

– Нет.

Дохтуров и так превосходно видел цель. Две пары ног: одна – босоплясом, другая, левее – в обмотках и солдатских ботинках. Этот, скорее всего, наводчик и есть.

Павел Романович дослал патрон.

«То, что мне предстоит, отвратительно. Просто хуже некуда».

Удар трехлинейного калибра в голень на таком расстоянии размозжит кость в кисель. В полевом госпитале, возможно, помочь бы сумели. Но где тут полевой госпиталь? И кто станет этим вообще заниматься? Так что ноги злополучный артиллерист наверняка лишится. А скорее всего, вовсе помрет – если не от потери крови, так через «антонов огонь».

«Ничего, – подумал Павел Романович. – Сам и отремонтирую, если удастся…»

Слабое утешение. Дело врача – сращивать, а не дробить.

– Не тяните, – сквозь зубы проговорил Агранцев.

Дохтуров навел. Сто саженей – это выстрел прямой; в теории пуля ударит в точку прицеливания. Поправок на расстояние не требуется. Когда взгляд переместился вдаль, черная мушка в прорези целика, как всегда, стала размытой.

Пора. Он потянул спуск.

«Нет. К черту!»

И тут же – выстрел. Второй, третий.

Дохтуров замер. Недоуменно смотрел на винтовку.

Нет: выстрелы звучали сверху. Кто-то палил в белый свет как в копейку.

Павел Романович поднял голову – в окне ходовой рубки мотался капитан, подогретый шустовским снадобьем. В правой руке – револьвер, в левой – рупор мегафона.

– На б-барже! – металлически сказал капитан, поднеся к губам жестяной раструб. – Всем отдать кон-цы!.. – И снова прицелился.

– Мерзавец! – взревел Агранцев. – Господин хорунжий, уймите его!

Но казачий офицер не успел даже тронуться с места.

Дохтуров поднял недавно полученный от ротмистра наган и выстрелил сразу, не целясь. Капитанский револьвер полетел на палубу. Из рубки донесся крик.

– Нет, вы только взгляните! – воскликнул пассажир в пенсне.

Павел Романович приподнялся на локте. Брошенная ввиду неожиданного вмешательства винтовка лежала рядом, с нерастраченным боекомплектом. Но в ней теперь не было необходимости: оба «артиллериста» на барже со всех ног улепетывали от своего орудия, петляя, будто по ним вели беглый огонь гвардейские гренадеры.

Это бегство мгновенно и в корне изменило ситуацию. Теперь ялик оказался в пренеприятном положении: лишенный прикрытия, он сделался беззащитен.

«Джон Сильвер» это сразу уразумел. Потеря ноги никак не сказалась на его сообразительности. Он выпрямился во весь рост и обругал трусов на барже так изощренно, что матрос с «Самсона», не убоявшийся недавно выступить против Агранцева, уважительно крякнул.

Но даже самое искусное сквернословие не могло спасти ялик. И одноногий бандит это прекраснейшим образом понимал.

– Авдотья! – закричал он. – А ну-ка жахни!..

Баба в платке, стоявшая на носу, прыснула к пушке.

«А ведь и впрямь… – подумал Павел Романович. – Ведь сейчас она действительно… жахнет!»

Дальше события, и без того сменявшие друг друга стремительно, пустились в галоп.

Одноногий завопил что-то командно-тревожное, и баба понеслась со всех ног, мельтеша сбитыми пятками. А сам одноногий три раза пальнул в пароход. Где-то разбилось стекло.

Должно быть, «Джон Сильвер» стрелял ради острастки, дабы для своей Авдотьи выгадать время, но получилось некстати.

Хорунжий, словно очнувшись, рванул ремешок кобуры. И через секунду одноногий кувырнулся с ялика за борт – только деревяшка мелькнула.

Казачий офицер говорил правду: он и впрямь неплохо стрелял.

– Товарищ Стаценко-о! – разнесся над Сунгари отчаянный женский вопль. – Платон Игнатьич!..

Баба кинулась к борту баржи, и Дохтуров подумал, что она сейчас бросится в реку. Но этого не случилось. И баба, и бородатый мужик в ялике, сидевший на веслах, – оба замерли, вглядываясь в воду, словно надеялись, что «товарищ Стаценко» вопреки очевидному все-таки вынырнет на поверхность.

– Ого! – сказал ротмистр. – Да это совсем не бандиты. Это ведь красные.

– Стойте, – хорунжий вдруг напрягся. – Слышите?

Издалека, за излучиной Сунгари, раздавалось поспешное «чух-чух-чух», а над лесом тянулся размытый косматый дымок.

– Ах, черт! – выдохнул ротмистр. – Паровой катер. Так я и думал!

– Полагаете, сообщники? – спросил хорунжий.

– Какое там «полагаю»! Определенно. Это их основные силы.

«А ведь и верно, – подумал Павел Романович. – Двоим с ялика с нами не справиться, будь у них хоть батарея на барже. Да и не стали бы те стрелять по своим».

– Господин хорунжий! Принудите капитана немедленно дать ход!

Адъютант кинулся выполнять, но матросы сами, не дожидаясь команды, встали у шпиля и принялись выбирать цепь. Хорунжий тем временем одним махом взлетел по короткому трапу к рубке.

В этот момент раздался дробный грохочущий звук – словно десяток ковалей зачастили молотками по стальному листу. На рубке вдруг появилась цепочка круглых черных отверстий. Хорунжий, который стоял уже на последней ступеньке, вдруг надломился в спине – и навзничь полетел вниз. Тут же Дохтуров различил сухой треск, доносившийся со стороны катера. Глубоко сидевший в воде, он был уже в прямой видимости и шел прямо на «Самсона».

– Полундра! – завопили матросы. – Красные из пулемета стригут!

Все кинулись прочь. Впереди мелко семенила старуха в лиловом платье, с меловым лицом. За ней – господин в белом костюме. Он поравнялся с Дохтуровым, и в этот момент голова у господина внезапно будто взорвалась. Павел Романович ощутил на губах солоноватые брызги. Машинально провел рукой по лицу, глянул – ладонь была в красном.

– Лечь! – Ротмистр сбил Павла Романовича с ног и сам упал.

Несмотря на расстояние, пулемет работал уверенно. Чувствовалась опытная рука. За несколько секунд рубка «Самсона» совершенно преобразилась. Трудно даже представить, что кто-то мог в ней уцелеть.

– Кончено, – сказал Агранцев, не поднимая головы. – Вы, доктор, плавать умеете?

– Умею.

– Ну, тогда валяйте за борт.

– А вы?

– Я в каюту.

Раздался орудийный выстрел, и над пароходом пропел снаряд.

Дохтуров вскочил.

Всего в тридцати шагах был коридор, который вел к каютам. Дверь закрыта. Открыть ее – лишняя пара секунд.

Он бежал по палубе и мысленным взором будто со стороны видел свою незащищенную спину. Прекраснейшая мишень. Попасть в нее для хорошего пулеметчика – никакой сложности.

Сзади послышался топот. Ротмистр? А пулемет на катере пока молчит. Отчего он бездействует?

Дверь приближалась. Уж совсем рядом! И вдруг она начала раскрываться. Выглянуло чье-то лицо. Некий господин с кошачьими усиками надумал полюбопытничать – в самый неподходящий момент.

«Заслонил путь! Ни раньше, ни позже…» – успел подумать Дохтуров.

В этот момент раздался тяжкий удар, палуба под ногами выгнулась, и Павел Романович с размаху полетел куда-то вниз, в жаркую темноту.