Текст книги "Харбинский экспресс"

Автор книги: Андрей Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Часть I

Глава первая
КИТАЙСКИЕ ШТУЧКИ

Июнь 1918 года на Сунгари выдался таким сочным, благословенным, что на рассвете, выйдя на берег и оглядевшись, можно было с легкостью представить себе, как выглядел Божий мир сразу после Творения.

Но раннему прохожему, спешившему из района Пристани, было не до красот. Он торопливо шагал по Китайской улице Харбина, направляясь в Новый город, и по сторонам не глядел. Хотя улица та для непредвзятого взора представляла порядочный интерес.

Она чем-то напоминала старомосковские пейзажи, а частью – даже Невский проспект. Дома стояли каменные или кирпичные, с вычурными фасадами, с куполами, а некоторые и с бельведерами. Над витринными окнами – полосатые маркизы, а сверху – бесчисленные вывески: «Лучшая мануфактура Цхомелидзе-Микатадзе», «Мебель от Ипсиланти», «Торговый дом Петрова. Скобяные изделия». Проезжая часть вымощена круглым булыжником, по которому как-то особенно звонко цокали копыта низкорослых лошадок, впряженных в разнообразнейшие экипажи. Впрочем, ныне, по случаю раннего утра, немногочисленные.

Но прохожий по сторонам не смотрел. Выглядел он устало – словно всю ночь глаз не сомкнул. Возможно, так и было на деле. Одет был скромно – форменное пальто служащего Китайской Восточной железной дороги (без знаков различия) и фуражка такого же образца. Из-под темных габардиновых брюк выглядывали потертые сапоги. В руке мужчина нес рыжего цвета саквояж, перехваченный грубой бечевкой.

Через полчаса прохожий добрался до Нового города. Пересек Большой проспект с огромными зданиями Управления дороги и Железнодорожного собрания, а перед Вокзальным проспектом свернул в переулок. Здесь и открылась гостиница.

Имела она два этажа. Первый, каменный, покрывала розовая недавняя штукатурка. Второй этаж – деревянный. Но не серого мышиного цвета, каковы без малого все избы в России, а сочного, золотистого – цвета свежего сруба. Вывеска над входом без ложной скромности возвещала: «Харбинский Метрополь».

В вестибюле за стойкой сидел сонный китаец. В облике его имелась особенность: левое ухо напрочь отсутствовало. Волосы, затянутые в пучок на затылке, он отпускал пониже, так что корноухость его была не очень заметна.

За спиной китайца висела табличка на двух языках. Что означали иероглифы, неведомо, однако русский текст утверждал, что служащего зовут Синг Ли Мин.

Увидев вошедшего, китаец вскочил, поклонился:

– Доблая утла, господина!

– Здравствуй, Ли.

– Господина делал гулять?

Мужчина при этих словах слегка передернулся, но ничего не ответил. Он продолжал подниматься по лестнице – размеренно и с заметным трудом.

А китаец повертел головой, проводил постояльца взглядом – пока тот не скрылся на верхней площадке – и понимающе усмехнулся.

На втором этаже начинался широкий коридор со скрипучим полом. По обе стороны тянулись вереницы дверей. Электричества здесь не имелось, его заменяли керосиновые лампы на побеленных стенах. Словом, пейзаж известный: во всякой невысокого звания гостинице непременно его и встретишь.

Мужчина прошел до конца коридора (сквозь окно напротив виднелась краснокирпичная стена мужского Коммерческого училища) и остановился возле двери, на которой было начертано: «Нумеръ 18».

В нумере имелись медная раковина с носиком водопроводного крана, монструозного вида шкаф с треснувшей дверцей, стол и два стула возле окна. Кровать стояла с противоположной стороны, отчего-то за ширмой.

Мужчина распахнул дверцу шкафа и бережно угнездил там свой саквояж. В шкафу все выглядело привычно: обитый черной кожей, с металлическими углами чемодан выглядывал из-под старого мехового пальто. Вот только…

Только стоял он замками вверх. Хотя по давней своей привычке постоялец ставил свой чемодан непременно застежками к полу.

– Странно… – пробормотал мужчина.

Подойдя к окну, он кинул фуражку на подоконник, уперся лбом в стекло.

– Ах, если бы… – прошептал он. – Если бы удалось… А то ведь положительно сдохну в этой дыре. Пять абортов за ночь! Пять! Это, знаете, не шутка!..

Вдали, сквозь зелень молодых кленов, плыли над Харбином шоколадные купола Свято-Николаевского собора. Мужчина привычно коснулся лба трехперстием, но рука (удивительно маленькая для мужчины) дрогнула и застыла.

Он отвернулся. Разделся и повалился в кровать. Сперва сон не шел – то ли мешал свет нарождавшегося дня, то ли еще по какой причине. Однако ж, наконец, постоялец восемнадцатого нумера погрузился в дремоту – тягостную и недолгую.

Не прошло и получаса, как его разбудил негромкий стук в дверь.

Несчастный тут же сел на матрасе. О, этот стук! Он прекрасно знает его значение! Но на сегодня – все. Хватит.

Стук повторился – грубый, настойчивый.

– Черт! – Одеяло полетело на пол. – Черт, черт!

Босые ступни зашлепали к двери.

– В чем дело?

– Вы один? – прозвучало из коридора.

– Да.

– Откройте.

– С какой стати?

– Откройте, пока не поздно. Или околевайте тут, коли охота.

Постоялец замер возле запертой двери. «Харбинский Метрополь» был гостиницей недорогой, однако здесь хамства не допускалось, и приезжие чувствовали себя если не в полном комфорте, то уж, во всяком случае, в безопасности.

Натянув сапоги и накинув пальто, мужчина сбросил щеколду и выглянул. Он увидел двоих, удалявшихся от его нумера. При звуке отпираемой двери оба остановились и обернулись. Один, невысокого роста брюнет в походной кавалерийской форме с погонами штаб-ротмистра, в ремнях, но без оружия, тотчас зашагал назад.

– Ага, решились! Очень правильно. Одевайтесь немедленно, и пойдемте.

– Что происходит?

Вместо ответа ротмистр хмыкнул, подошел к ближайшему нумеру и тихо отворил дверь.

– Полюбуйтесь.

Посреди комнаты, раскидав могучие, покрытые жестким волосом руки, лежал дородный господин в исподнем. Лежал на животе – а лицо совершенно невозможным образом было обращено вверх, уперев к потолку довольно неряшливо содержавшуюся некогда бороду.

Постоялец из восемнадцатого шагнул вперед, но ротмистр удержал:

– Труп-с, можете не сомневаться.

– Без вас вижу, – неприязненно ответил постоялец. – Я, к вашему сведению, врач.

– Вот как? Славно, – сказал ротмистр, хотя было видно, что сообщение не произвело на него никакого эффекта. – Только здесь ваши услуги без надобности. А вот пойдемте-ка дальше.

Странное дело: на всем этаже стояла непривычная тишина. Противоестественная для этого времени суток. Ни голосов за перегородками, ни звяканья ложечек в чайных стаканах, ни скрипа пружинных матрасов – решительно ничего, что неизбежно сопровождает жизнь постоялого двора, от которого ведет свою родословную любая гостиница, даже самая авантажная.

– Погодите, – сказал постоялец, видя, что ротмистр собирается распахнуть соседнюю дверь. – Что происходит?

Но офицер ничего не ответил. Заглянул в очередной нумер и поманил рукой.

Здесь обнаружилось целое семейство. Тела женщины и мужчины, укрытые одеялом до плеч, лежали в кровати. Руки сплетены (словно в последний момент они искали спасенья друг в друге), а головы глядели в разные стороны, почти соприкасаясь затылками.

У противоположной стены – детская раскладная койка, на которой недавно спал симпатичный мальчик лет шести. Теперь он превратился в холодную куклу со сломанной шеей.

– Что происходит? – повторил постоялец.

– Убийство, – коротко ответил ротмистр.

Подошел второй незнакомец. Это был господин в летах, за пятьдесят, довольно высокий, с брюшком. Лицо немного оплывшее, со щеточкой седоватых усов.

Он сказал:

– Пора. Довольно экскурсий.

– И то верно, – ответил штаб-ротмистр. – Вы, доктор, вот что: хватайте у себя что есть ценного – и немедля катитесь вниз. А лучше так и вовсе ничего не берите. Времени у нас нет.

– Я так не думаю, – сказал доктор. – Надо крикнуть полицию.

– Да вы в своем ли уме?

Доктор поморщился:

– Оставьте свой тон. Я вам не вахмистр.

При этих словах офицер и штатский переглянулись.

– Ведь вы не ночевали тут, верно? – спросил штатский. – А не припомните, во сколько вернулись?

– На часы не смотрел. Под утро, уже рассвело.

– Вам повезло.

– Отчего же?

– Да оттого, что этой ночью кто-то умертвил всех постояльцев второго этажа «Харбинского Метрополя», – ответил штатский.

Возникло короткое молчание, после чего штатский продолжил:

– Я вот тоже недавно вернулся. Дела в городе задержали… неважно. Но через то уцелел. Постучался к соседу – справиться насчет времени; свои часы, представьте, остановились – а тот почивает со свернутой шеей. Заглянул в другой нумер – та же картина. Потом вот ротмистр вышел…

– По нужде, – беспечно сказал ротмистр. – Признаюсь, был еще подшофе, так как только воротился от Дорис. И не сразу поверил во все эти страсти. А прошлись мы по нумерам, и такой нам открылся пейзаж после битвы… Хмель – как рукой.

– Отчего не позвали полицию? – спросил доктор.

При этих словах штаб-ротмистр сморщился, а штатский осведомился:

– Вы, должно быть, недавно в Харбине?

– Второй месяц.

– Понятно. Так я вам скажу: раньше местная полиция работала не хуже столичной. А нынче – не то.

– Что объяснять? – вмешался тут ротмистр. – Будем медлить – нас передавят, как кроликов.

– Согласен, – сказал штатский. – Не знаю, кто сотворил такое, но дело он свое знает. Коли вернется – со святыми упокой. Так что поторопитесь, доктор.

– А в нумерах ничего не взято? – спросил постоялец из восемнадцатого, на которого (должно быть, от усталости) нашло некоторое помрачение.

– На первый взгляд нет… – ответил штатский, быстро оглядев доктора. – А вы по уголовной части никогда не служили?

– Никогда. С чего вы взяли?

– Да ведете себя, будто следствие учинить собрались.

Между тем ротмистр махнул рукой, отвернулся и зашагал, бросив на ходу:

– Ну вас, господа, к черту. Я ухожу.

Постоялец из восемнадцатого проворно вернулся к себе. Что взять? Прежде всего – инструменты. Выдернул из шкафа свой саквояж, взглядом зацепился за чемодан. Тоже с собой? Тяжел, свяжет. В конце концов, чем он рискует? Скоро происходящее станет делом полиции. Без ее ведома здесь ничего не тронут.

Переодевшись, накинув на руку пальто, доктор шагнул к выходу. У порога увидел небольшую коробку, похожую на спичечную, только пошире. Откуда взялась? Должно быть, уже лежала, когда он вернулся с Пристани.

Постоялец наклонился к ней.

И в этот самый момент на коробку ступил чей-то черный ботинок.

Доктор поднял глаза – перед ним стоял штатский.

– На вашем месте я бы не стал этого делать, – сказал он.

Штатский нагнулся и осторожно взял непонятный предмет двумя пальцами за углы. Встряхнул – и из предательской коробки со щелчком выскочили два деревянных шипа с черными остриями.

– Что это?

– Китайские штучки, – ответил штатский. – Они мастера на такое, будьте уверены: кончики смазаны ядом.

– Как вы догадались?

– В моем нумере был похожий сюрприз. И у ротмистра – тоже. Мне следовало предупредить.

– Считайте, предупредили. А как вы сами-то догадались?

– Мышь.

– Простите?..

– Мышь была у меня в нумере, – пояснил штатский. – Ну, я не барышня, шуму из такого пустяка делать не стал. А тут прихожу – на полу деревянный гостинец с выскочившими шипами, а рядом – дохлая мышь. Я фактики и сопоставил.

– Понятно.

Ротмистр ждал в коридоре; покосился на саквояж, но ничего не сказал. Уже на лестнице они услышали шум. Остановились: снизу доносились тихие, какие-то черепашьи, шаги.

– Господа, нас трое. Прорвемся, – сказал штатский.

– За меня не беспокойтесь, – тихо отозвался ротмистр.

Доктор спросил:

– Но вы, кажется, без оружия?

– Я умею и без оружия. А вот вам не мешало бы приготовить ланцетик.

Шаги зазвучали громче. Наконец показался поднимавшийся снизу сухонький старичок, совершенно седой, с пышными некогда бакенбардами, сбившимися теперь в войлок. На нем, несмотря на погоду, была шинель, генеральская, сильно изношенная. Одетая на гражданский, мышиного цвета сюртук и полосатые демикотонные брюки. На ногах – башмаки гражданского образца. Обутые, как впоследствии оказалось, на босу ногу.

Увидев незнакомцев, старичок замер.

– Господа?..

Штатский кашлянул.

– Еще один любимец фортуны. Его нельзя тут оставить.

Старичок в генеральской шинели подозрительно глянул из-под кустистых бровей и засеменил мимо.

Штатский протянул руку, намереваясь ухватить его за плечо. Но тот, видать уже битый жизнью, словно ждал этого – шарахнулся к стене, и в руке его блеснул револьвер.

– П-попрошу…

Вперед шагнул ротмистр.

– Ваше превосходительство! Вам надлежит прибыть к Дмитрию Леонидовичу. Нынче же.

Несколько секунд старичок молча смотрел на незнакомого офицера.

– По какой такой надобности?

– Прямых сведений не имею. Но приватно слышал, что вам намерены предложить должность.

Старичок опять замолчал. Должно быть, что-то не складывалось – странен был офицер, и непонятны статские его спутники.

– Да вы, сударь, сами-то кто?

– Штаб-ротмистр Агранцев. Офицер связи.

– Что, при Управлении состоите?

– Так точно.

– Но, позвольте… На вас решительно чужая форма. Отнюдь не Пограничной стражи…

– Ваше превосходительство! Мне ли вам объяснять!

– Потрудитесь… – упрямо сказал старик.

Ротмистр не смутился.

– Я боевой офицер. По ранению эвакуирован. После переворота бежал от красных, попал в Харбин. Недавно выпало счастье вернуться в строй.

Эти слова едва ли развеяли сомнения старого генерала. Но… каждый слышит, что он хочет услышать.

– Ну, коли так… В котором часу меня ждет генерал Хорват?

– Сей же час.

– Но в таком виде…

– Я все устрою, – сказал ротмистр. – Не беспокойтесь.

Он подмигнул штатскому, и в тот же момент, подхватив ветерана под руки, они повлекли его к лестнице. На ходу ротмистр неуловимым движением извлек револьвер из генеральской шинели и опустил в свой карман.

Они стремительно миновали два скрипучих лестничных марша. При их появлении китаец поднялся из-за стойки.

– Господина снова гулять? Когда приходить?

Вместо ответа ротмистр показал ему на ходу кулак. Вышли на улицу.

– Куда теперь? – спросил штатский.

Ротмистр пожал плечами.

– Я, пожалуй, вернусь опять к Дорис. Пережду.

Штатский в задумчивости потеребил подбородок:

– А это мысль. Составлю-ка вам компанию. – Он огляделся, ища взглядом извозчика.

Обернулся по сторонам и постоялец из восемнадцатого. Обнаружилось, что город уже полностью пробудился. Мимо бесприютных обитателей «Метрополя» шел, ехал, а порой так просто бежал самый разнообразный люд.

Прогрохотали три подводы с мастеровыми; свежеструганые доски свисали до мостовой. Прокатилась новенькая коляска; молодая симпатичная дама в чем-то бело-розовом, воздушном окинула подозрительным взглядом непонятную компанию на тротуаре и толкнула сложенным зонтиком бородатого кучера – пошел, пошел поскорей!

Пересмеиваясь и лопоча на своем птичьем наречии, вывернули из-за угла пятеро китайцев – все как один в широкополых соломенных шляпах, синих куртках и белых штанах из хлопка. Эти явно направлялись на рынок – на концах бамбуковых шестов, положенных через плечо, покачивались плетеные короба. Увидев русских, смеяться они стали потише и даже убрались на мостовую, взбивая сухую пыль черными, не знавшими обуви ступнями.

Напротив гостиницы, у подъезда мужского Коммерческого училища, расположились двое лоточников. У одного – петушки из жженого сахара, на палочках, воткнутых в сдобные калачи. А у второго товар поавантажней – оловянные солдатики, модель парусника в прозрачной бутыли, глиняные расписные свистульки. Ничего не скажешь, хитро расположился – с утра поджидает учеников. И ведь знает наверняка, шельма, что товар его для детского сердца совершенно неотразим.

Тут же на корточках примостился китаец, разложил вокруг самоделки из дерева и бумаги. Игрушки непростые, с сюрпризом: подергает за веревочку – они и пойдут вертеться, будто юла, или скакать на лягушачий манер. Можно не сомневаться – и у этого дело пойдет.

Но у постояльца из восемнадцатого деревянные вещицы вызвали нехорошее чувство – уж очень были похожи на тот сюрприз, что чуть не сгубил его в собственном нумере.

– А что же вы, доктор? – спросил ротмистр. – С нами или индивидуальность предпочитаете?

– Я не вполне понимаю, куда вы собрались.

Офицер и штатский снова переглянулись.

– Мы к Дорис, – ответил ротмистр. – Вам это ничего не говорит?

– Решительно.

– Тогда едем, – сказал штатский. – Объясню по дороге. Понравится, если только вы не монах.

– Как знать, – отозвался ротмистр, разглядывая макушку постояльца из восемнадцатого. – Что у вас на голове, доктор? Тонзура?

Макушка у доктора впрямь имела вид исключительный. На самом верху – маленький, с пятак, кружок розовой кожи, начисто лишенной растительности. И было это не тривиальной плешью, а чем-то особенным, по виду имевшим скорее искусственное происхождение.

– Нет, не тонзура.

– Да я сам вижу, – усмехнулся Агранцев. – Похоже на след сабельного удара. Касательного.

– То была шашка, – ответил постоялец из восемнадцатого. – Но это не ваше дело. А что до моих планов… Я отправляюсь в полицию. Делу надобно дать законный ход. Чем скорее, тем лучше.

– Запишут в свидетели.

– Пускай.

– Ну, как хотите, – сказал ротмистр. Он огляделся. – Как назло, ни одного ваньки! Где их черт носит!

Между тем старичок-генерал, стоявший поодаль, этот разговор слушал поначалу с недоумением, а после – с откровенным испугом. Он украдкой проверил карман шинели и, не обнаружив там револьвера, понял, что сбылись его худшие опасения.

– Господа!.. – задребезжал он. – Вы мошенники!..

Все повернулись к нему. Штатский хмыкнул, а ротмистр сказал с укоризной:

– Ваше превосходительство, ну как вам…

Не договорил.

Со стороны «Харбинского Метрополя» раздался хлопок, за ним второй, третий. А затем из углового окна второго этажа, как раз там, где располагался восемнадцатый нумер, выскочило пламя. В солнечном свете было оно почти что бесплотным. В соседнем нумере тоже расколотилось стекло, и тут уж запылало изрядно. А потом и пошло одно за другим: окна лопались, как пузыри, разбрызгивали огонь, а следом дым тянулся наверх, ввинчиваясь под крышу.

Завизжал бабий голос, захныкал ребенок.

Постоялец из восемнадцатого побледнел.

– Господь милосердный…

Потом наклонил голову и стремглав кинулся к мостовой. Но его удержали.

– С ума спятили?! – прошипел ротмистр, сжимая ему плечо.

– Не понимаете!.. У меня чемодан!..

– Что, сударь, вы миллионщик? Деньги у вас? Да хоть бы и так – плюньте. Покойнику капитал ни к чему.

Меж тем публики прибывало.

– Вона-вона занялось! – радостно вскрикнул лоточник со жжеными петушками. – Ну, пойдет черт по бочкам!..

Возле гостиницы образовалась небольшая толпа. Слышались голоса:

– Полицию!

– Куды там! В команду бежать!

– Звони, звони!

– А китаец-то, глянь! Глазищи круглые, что твой француз!

И верно, на крыльцо выбежал Синг Ли Мин, глянул ввысь. Подпрыгнул на месте, хлопнув себя по ляжкам, и тут же скрылся за дверью.

– Конец, – сказал ротмистр. – Надобно уходить, и скорее.

Со стороны вокзала показалась пролетка с мухортой кобылой, бежавшей весьма резво.

– Стой! Сюда, сюда!

Извозчик осадил лошадь.

– Однако, – сказал он, сбив на затылок картуз, – весело тут.

– Поговори у меня, – ответил ротмистр. – Давай в Модяговку! И чтоб духом единым!

Он первым заскочил в пролетку. Оглянулся, встретившись на миг глазами со штатским. Тот ухватил под мышки старого генерала и рывком переправил в пролетку. Забрался следом. Рессорный экипаж качнулся. Возница, крякнув, поворотился, но ничего не сказал.

– Трогай! – прикрикнул ротмистр.

Кучер подхватил было вожжи, но тут штатский глянул на тротуар, где остался гость из восемнадцатого.

– Придержи-ка, – сказал штатский вознице и повернулся к доктору. – Сударь, поехали с нами. Ей-богу, теперь сыскным не до вас. Позже порадуете их откровениями. Если охота не отпадет. Давайте, что ли, свой саквояж!

* * *

Особняк стоял за узорчатой чугунной оградой. Он был двухэтажным, с двумя флигелями. Дом казался прелестным, и даже бледно-розового цвета стены нимало его не портили.

Позади кованых узких ворот на высоком стуле восседал швейцар в ливрее и при золотых позументах. Сбоку, на решетке, имелась небольшая полочка, на которой стояла тарелочка для визиток.

– Не прикажете ли за цветами? – спросил кучер, перегибаясь с козел. – Тут уж так принято. Знаем-с.

Ротмистр молча вручил ему ассигнацию и спрыгнул наземь.

– На чаек бы добавить… – заныл по привычке кучер, но, поймав взгляд офицера, немедленно смолк.

– Прибыли, – констатировал штатский, когда пролетка скрылась за поворотом. – Пойдемте, господа.

От ворот к особняку, через газон с розовыми кустами, вела широкая дорожка, посыпанная песком. Выводила прямиком к крыльцу – с портиком, с мраморными колоннами.

На первом этаже открылось просторное помещение. Нечто промежуточное между ресторацией средней руки и хорошей кондитерской. На стенах – картины в тяжелых рамах (постоялец из восемнадцатого машинально отметил копию Батоне, весьма неплохую), в центре зала – белый концертный рояль. Поодаль расположился оркестрион. А вдоль стен, под снежными скатертями, стояли столики. На венских стульях – немногочисленные, надо сказать, посетители. Только мужчины, без дам. Прислуживали двое официантов. В белых брюках, заправленных в красные полусапожки, белых перчатках и в малиновых рубахах с золочеными поясками.

Дальний угол занимал ломберный стол с зеленым сукном, за ним шла игра.

Ротмистр уверенно прошествовал в зал.

Штатский подмигнул доктору:

– Пойдемте.

Уселись все четверо – правда, после некоторой заминки, потому что старый генерал ни за что не соглашался расстаться с шинелью. В конце концов от него отступились, и он, покряхтывая, сел – с видом подозрительным и недовольным. Подлетевший официант подал меню. Однако еще до заказа на столе появились запотевший хрустальный графинчик, рюмки и блюдо с нарезанной бужениной.

Ротмистр устроился так, что свободно мог наблюдать за игрой, которая его увлекла совершенно. Он сидел вполоборота и, казалось, вовсе позабыл спутниках.

– Не возражаете, если закажу на всех? – спросил штатский, подвигая меню.

– Я не при деньгах, – сказал постоялец из восемнадцатого.

– Это понятно, – ответил штатский. – Но, может, согласитесь принять угощение? Не чинясь? Скажем так: в долг.

Доктор пожал плечами. С того самого момента, как они покинули «Харбинский Метрополь», он почти все время молчал и вид имел несколько оглушенный.

– Вот и славно, – проговорил штатский, – люблю, когда без церемоний. А все эти морген-фри терпеть не могу! Давайте-ка лучше выпьем.

Он наполнил рюмки и выпил, не дожидаясь. Закусил бужениной.

– Вот что я думаю, господа, – сказал штатский, повеселев. – То, что мы тут собрались, не случайно. Это судьба. Фата-моргана. Или, если угодно, рука Провидения. Коли так, надо ж нам наконец познакомиться. А то как-то не по-человечески получается.

Он вытащил из серебряного кольца салфетку, заложил и произнес со значением:

– Сопов Клавдий Симеонович. Купеческого сословия.

– Клавдий Симеонович?.. – переспросил ротмистр. – Экого бравурного звучания у вас имя-отчество!

– Уж какое есть.

– Не обижайтесь. Это я от зависти. Мое именование значительно проще. Штаб-ротмистр Агранцев, Владимир Петрович.

– Где вы служили? – спросил вдруг старик в генеральской шинели.

– Я много где служил. В семнадцатом, перед самым ранением – в первом кавалерийском.

– Князя Долгорукого корпус?

– Точно так.

Старик, смотревшийся нахохлившимся воробьем, вдруг оживился.

– А мы с ним знакомцы. Где ж он теперь, не знаете?

Ротмистр неопределенно хмыкнул.

– Точно сказать не могу. Полагаю, уже во Франции. Осенью семнадцатого, когда стояли под Двинском, их сиятельство только и говорил, как мечтает отдохнуть под голубым небом Ривьеры. Уверен, это ему удалось. Во всяком случае, капиталы свои наш командир вывез из России благополучно.

Генерал больше вопросов не задал. По всему, ответ ротмистра ему не понравился. Но тому, похоже, это было в высшей степени безразлично.

– А что ж вы, ваше превосходительство? – спросил Сопов. – Не угодно ли будет представиться?

– Ртищев, Василий Арсеньевич, генерал, – сухо сказал старик. И прибавил с некоторой запинкой: – От инфантерии.

– О! Простите, ваше высокопревосходительство, – воскликнул Агранцев. – Могу ли в свою очередь поинтересоваться, кем вам доводилось командовать?

– В некотором смысле… я по интендантскому ведомству, – ответил генерал.

– Ну, будет, – проговорил Сопов, вновь разливая по рюмкам. – Эти господа военные, им только дай волю… Где служил, да как, да с кем? Простите, не всех это интересует. У нас тут еще таинственный незнакомец. Не угодно ли?

Постоялец из восемнадцатого поднял голову.

– Павел Романович, – сказал он. – А фамилия моя – Дохтуров.

– Фамилия занятию соответствует, – хохотнул Сопов. – Вы ведь лекарь?

– Да. Но больше не практикую…

В этот момент Агранцев бросил на него острый мгновенный взгляд, и Павлу Романовичу показалось, что впервые ротмистр глянул на него с интересом.

– Что так? – спросил Сопов. – Разонравилось? Или не кормит профессия? Оно, конечно, теперь в России честному человеку трудно прожить. Но!.. Здесь, в Счастливой Хорватии, [1]1
  Неофициальное название полосы отчуждения в годы управления КВЖД генералом Д. Л. Хорватом (1903–1920 гг.).


[Закрыть]иные порядки. Тут власти у комиссаров нет! Вот им! – Сопов неожиданно сложил кукиш и потряс в воздухе. – Я сюда три месяца пробирался. Из Ростова. И пробрался, хранил Господь. Теперь отсюда не тронусь, хоть из пушки в меня стреляй. Я тут такую заверну торговлю – рты пооткрывают. И пусть! Пускай знают Клавдия Сопова!

Вернулся малиновый официант, принялся расставлять закуски. На столике в серебряном судке рубиновым пламенем полыхнула икра, захрустел колотый лед в ведерке с шампанским.

– Позвольте, где ж метрдотель? Где меню? – возмутился вдруг генерал. – Отчего к нам никто не подходит?! Что за порядки!

Павел Романович (хотя и был тут впервые) все же мог вполне точно сказать, отчего не появился метрдотель, и почему не подали столь вожделенного старым интендантом меню. Мало-мальски опытный человек ни за что б не ошибся относительно этого заведения. Хоть и не было тут принаряженных девиц с томными взглядами и не висели фривольного содержания картины – а все ж неведомым образом безошибочно ощущалась атмосфера борделя. Впрочем, борделя не из дешевых.

– А генерал-то каков! – наклонившись, шепнул Сопов Павлу Романовичу. – Что значит закваска! Недавно сетовал, что подштанники нечем прикрыть, а тут извольте радоваться – метрдотеля ему подавай! Экое морген-фри!

Дохтуров неопределенно кивнул. Ему не хотелось ввязываться в разговор.

В этот момент в дальних дверях показалась дама в бордовом платье, с белой мантилькой на открытых плечах. Весьма привлекательная, хотя и несколько полная. С улыбкой оглядела зал, послала присутствующим воздушный поцелуй, приблизив белую перчатку к ярко накрашенным киноварным губам. При ее появлении официанты почтительно поклонились, а среди публики пронесся ветерок оживления.

– А вот и Дорис, – сказал Агранцев. – Вовремя.

Он приподнял рюмку, показывая, что пьет за хозяйку. Та увидела, улыбнулась еще любезнее и направилась к их столику.

– Владимир Петрович! Привели новых друзей? Я рада.

– Друзей? Можно сказать и так, – ответил Агранцев.

– А кто платит сегодня?

Павел Романович, хотя и наблюдал все происходящее несколько отстраненно, при этих словах мадам вздрогнул. Насколько он знал, такие вопросы в подобных заведениях не приняты.

Но Агранцев лишь рассмеялся:

– Разумеется, я!

– Не будет ли с вас? И так уж немало оставили.

– Сколь трогательная забота! – улыбаясь, заметил ротмистр. Но глаза его вдруг перестали смеяться.

– Я забочусь о заведении, – ответила Дорис. – Издержитесь, наделаете долгов. А кончится все, не приведи Бог, стрельбой. Вы бы на службу поступили. Тогда каждый день привечать станем. Хоть поселяйтесь у нас.

– О, это мысль, – сказал Агранцев. – Но касательно службы все не так просто. Вакансий нет. Вот разве их высокопревосходительство составит протекцию… – Он саркастически усмехнулся, глядя на старика в истрепанной генеральской шинели.

Тот вздрогнул, лицо его исказилось.

– Вы шут! – выкрикнул генерал.

За ломберным столом на миг прекратилась игра. Господа, сидевшие за зеленым сукном, отложили карты и глянули неприязненно.

– Возможно, – ответил ротмистр. – Не станем пререкаться. Дорис, вы должны уделить мне пару минут. Это очень важно.

Хозяйка кивнула и направилась прочь. Агранцев поднялся, одернул китель, пошел следом.

Сопов приподнял графин:

– Рискнете?

– Нет. – Павел Романович покачал головой.

– А вы, ваше высокопревосходительство? Тоже нет? Ну, как угодно. А я выпью. Эх!..

Лицо Клавдия Симеоновича быстро наливалось свекольным цветом. Он не переставая жевал.

Ртищев посмотрел на него с неприязнью.

– Когда-нибудь вы ответите мне за сей балаган… вы ответите…

Из уголков глаз генерала вдруг покатились крупные слезы. Он торопливо смахнул их, и этот жест поразил Дохтурова своей почти детской беспомощностью. Он не любил, когда обижали стариков. Или детей. Хотя это ведь почти одно и то же, не так ли?

Нужно уходить и увести с собой генерала. Им обоим тут нечего делать. Зачем он вообще позволил себя уговорить и заявился в этот притон?

– Вот вы, ваше пре… ваше вы-со-ко-превосходительст-во… на меня волком смотреть изволите, – сказал вдруг Сопов, закусывая холодной телятиной. – А зря. Уверяю, совершенно напрасно. Вы нам с ротмистром ручки целовать должны, ежели разобраться. Ну, это я так, фигурально… Однако ж на деле что получается? Мы вам жизнь спасли. Да-с, именно так. Кабы не мы, так лежать бы вам сейчас в «Метрополе», хладному и безучастному. Там ведь почитай весь этаж порешили. И злодеи, может, еще где-то рядом таились, а тут вдруг вы возвращаетесь – будьте любезны! Одинокий витязь. Хе-хе! Хорошо б вы смотрелись со свернутой шеей! Как и наш молчаливый эскулап, который хоть и не грозит карами, но тоже, чувствую, отчего-то не любит. Нет! Не любит спасителей своих. Вот люди! И как же вас называть после этого?!

Павел Романович ничего не ответил. Вздохнул, взял рюмку и выпил залпом. Водка была еще холодной.

В этот момент к столику вернулся Агранцев.

– Все, господа. Пойдемте.

– Куда это?! – вскинулся Клавдий Симеонович. – Я абсолютно против! Эт-то ж совершенное морген-фри п-полу-чается!

– Ого, а купец-то набрался, – заметил ротмистр. – Ничего, тут рядом. Можно сказать, отдельный нумер. Там и продолжим.

– А это? – Сопов широким жестом указал на столик.

– Еще принесут.

Не дожидаясь, когда остальные поднимутся со своих мест, Агранцев зашагал прочь. Сопов с неожиданным проворством вывернулся из-за столика и пошел рядом. Глядя им в спины, Павел Романович внутренне усмехнулся – настолько контрастировали меж собой эти двое. Стройный, поджарый, черноволосый ротмистр ростом был едва выше плеча дюжего, хотя и несколько рыхловатого Клавдия Симеоновича, пшеничная шевелюра которого уже порядочно поредела.