Текст книги "Антитело"

Автор книги: Андрей Тепляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

День четырнадцатый

1

– Настя, нам нужно поговорить!

– Мам, давай потом? Я на работу опаздываю!

Настя направилась к двери, на ходу просовывая руки в рукава куртки и мысленно умоляя ее лишь об одном – дать ей уйти. Просто дать сейчас уйти.

– А ты разве не отпросилась сегодня?

Девушка застыла на пороге и щеки ее запылали. Она обернулась.

– Ты ходила в библиотеку?

– Настя…

– Зачем? Когда?

– Успокойся, пожалуйста. Сядь.

– Это тебе Энгельсина нашептала?

– Настя. Прошу тебя. Сядь.

Она подчинилась, как маленький ребенок, и села за стол напротив матери. В голове вихрем завертелись испуганные мысли.

«Что она знает? Может рассказать? Нет! Запретит!»

Мать положила ладонь ей на руку.

– Что происходит?

Настя пожала плечами.

– Ничего.

– Ты ходила к знахарке. Вместе с этим Глебом. Зачем?

– Кто тебе рассказал?

– Настя, ответь на мой вопрос.

– Это Танька? Она?

– Настя!

Девушка украдкой взглянула на часы. Нужно было что-то придумать. Срочно. До намеченной встречи оставалось чуть больше двадцати минут.

– Ты куда-то торопишься?

Настя высвободила руку и сцепила пальцы. Ее немного знобило от волнения, не спасала даже куртка. Она ненавидела себя за вранье, ей было неуютно и противно от этого, но выхода не было.

– Мам, я не могу сейчас сказать. Правда не могу. Но все хорошо! Все нормально. Ты не волнуйся только. Я к ней ходила, потому что интересно было. И Глеба повела посмотреть. Он же никогда такого не видел. И… ну… просто любопытство.

– А мужчина, который к ней утром приехал? Тоже любопытство?

Настя вздрогнула.

– Что?

– Дочь! Что там у вас происходит? Что за притон вы там устроили? Почему она приходила в наш дом?

– Мама!

– Что?

– Ты что говоришь?! Ты… я не понимаю!

– Это я не понимаю! И я хочу, чтобы ты мне все объяснила!

Настя упрямо поджала губы, а внутри все заклокотало. Еще никогда ей не было так обидно и так… стыдно.

– То, что ты там напридумывала – полный бред! Все совсем не так, как ты думаешь! Мне надо идти. Меня люди ждут.

– Подождут.

– Мама, поверь мне!

– Я не могу. Я не знаю, чему верить. И ты никуда не уйдешь, пока мы не объяснимся.

Она смотрела на дочь расстроенная и удивленная. Впервые в жизни ее девочка, ее Настенька, проявила открытую враждебность. Конечно, она сама немного перегибает, но это исключительно ради дочери.

«Это какой-то кризис. Наваждение. Оно пройдет и снова все станет нормально. Нужно переломить ее, ради нее самой»

Она чувствовала беду, угадывала ее безошибочным инстинктом матери, но не могла понять, с чем имеет дело.

«Пусть я стану ей врагом, но уберегу!»

– Тебе на работу нужно.

– Я отпросилась.

2

Федор стоял возле машины и курил уже третью сигарету. Окурки первых двух валялись возле колеса. Полчаса назад они с Анной закончили приготовления, загрузили все необходимое и теперь нервничали каждый на свой лад. Знахарка дважды предлагала ехать без Насти, но Федор медлил. Ему очень не хотелось терять такую возможность – присутствие в кадре симпатичной девчонки придало бы отснятому материалу дополнительный эпатаж. Народу приятно смотреть, как чудовище пожирает красавиц. Народу нет дела до него или потрепанной жизнью Аньки. Но девица, как назло не появлялась. Федор бросил окурок на землю и придавил ботинком.

– Может заехать за ней?

– Что?

Анна мигом представила эту картину. Не говоря о ее собственной подмоченной репутации, появление у Насти Федора на машине с московскими номерами могло повредить девушке чуть ли не больше, чем все ужасы фермы. Общественное мнение в таких случаях бывает беспощадно, это знахарка испытала в полной мере. Получить ярлык шалавы очень легко, а избавиться от него почти невозможно. Даже, если народ и не выскажется громогласно, то молчаливое порицание и презрение, как проклятье, испортит девушке всю жизнь. Община не захочет терять повод для сплетен, а на остальное им плевать.

– Нет. Не надо.

– Почему нет то?

– Не нужно – поверь мне! Мы поедем вдвоем.

– Черт те что! Несерьезно это все!

– А я думаю, что так даже лучше. Не нужно втягивать ее в эти дела.

Федор почувствовал, что настаивать бесполезно. Анна могла неверно истолковать его настойчивость.

«А оно нам надо? Обойдемся без девчонки. Невелика потеря!»

– Ну не хочешь, так не хочешь. Тогда ждать нам вроде бы нечего? Поехали?

– Поехали.

3

Глеб беспокойно ворочался в постели, думая о том, что произойдет, если он окончательно разболеется. Под вечер боль в горле заметно усилилась, а температура поднялась до 37.5. Лекарства, которые еще оставались в аптечке, не помогли.

«Очевидно, местная зараза к ним нечувствительна»

Ночь уже раскинула над фермой свой черный шатер, но сон все не приходил.

Рядом с дверью раздался скрип. Глеб напрягся, прислушиваясь к тишине, в который раз пытаясь разобрать, что же бродит там в темноте. За последние несколько ночей он начал привыкать к молчаливому присутствию в доме чужака. В конце концов, в запасе всегда имелось средство, способное остановить его, не подпустить слишком близко. Старый простой трюк все еще работал.

«Ирония судьбы – детская шутка стала моим единственным оружием в нашем сумасшедшем доме»

Глеб лежал и смотрел на дверь и, в какой-то момент, ему показалось, что та приоткрылась. Всего чуть-чуть. Он сцепил руки под одеялом.

«Может, привиделось? Не удивлюсь, если так и есть. Здесь у кого угодно нервы сдадут»

На полированной поверхности двери едва заметно блеснуло отражение луны: дверь открывалась, очень медленно и почти бесшумно, но открывалась.

Что-то тихо проникло в комнату. Глеб не мог видеть гостя, но мог чувствовать: что-то большое и одновременно невесомое, молчаливое и бесконечно чужое. Оно надвигалось медленно, словно в нерешительности, пробуя, исследуя новую территорию.

Он закрыл глаза, вызывая последний аргумент своей защиты. Мучительно медленно тянулись секунды, пока сквозь мрак внутреннего взгляда не проступил сундук. Глеб едва удержался, чтобы не закричать.

Ловушка для ночных кошмаров изменилась, и изменения эти были ужасны. Стенки опутала густая, похожая на паутину, сеть трещин. Серебряные полосы, которыми раньше была обита крышка, превратились в костяшки пальцев, словно рука мертвеца теперь удерживала ее на месте. Но не это заставило Глеба сдерживать крик – на передней стенке сундука появилась гравировка. Она слабо мерцала, словно сделанная из метала – это был круг, а в центре него, приветственно подняв нелепый короткий хобот, стоял плюшевый слон Аленки. Его пухлые ноги опирались на постамент образованный буквами. В первую секунду Глеб решил, что это имя любимчика сестры, написанное латиницей – Моня, но потом гравировка вдруг вспыхнула ярким холодным светом, на фоне которого буквы проступили четкими черными линиями:

«MONOS».

Надпись промелькнула на мгновение, а затем потонула в режущей глаза белизне.

Сундук распахнулся.

4

Федор притормозил перед указателем на Титовку и свернул на грунтовую дорогу. Машина закачалась на глубоких выбоинах, и Анне пришлось схватиться за поручень, чтобы удержаться. Разговор, и раньше-то не слишком оживленный, теперь окончательно зачах, словно оба испугались, что их подслушают. Логово чудовища было рядом.

Глядя на лес, хмурый, темный и такой близкий, Федор все больше мрачнел. Приподнятое настроение, с которым он проснулся, выветрилось, сменившись напряжением, и никак не удавалось его сбросить. Впервые за последние дни он осознал, что задуманное мероприятие может оказаться опасным. По-настоящему, вовсе не киношно-газетному, опасным. Возможно кто-то из них, или даже оба, не вернутся домой. Возможно, сегодня они умрут. Машина медленно двигалась вперед, выбрасывая из-под колес облачка пыли.

Они проехали около километра, когда дорога разделилась: основной тракт поворачивал направо к деревне, а вперед уходила в гущу леса укатанная тропа. По обе стороны от нее возвышались столбы, к одному из которых крепилась цепь. Другой ее конец валялся на земле, покрытый слоем коричневой пыли. Ближе к лесу, метрах в пяти от столбов лежало поперек дороги поваленное дерево. Федор подъехал к нему и остановился.

– Намек прозрачный.

– Вот почему они не могут выбраться, – сказала Анна.

– Могли бы пешком.

– Могли бы – ушли. Здесь что-то еще есть. Должно быть.

– Должно.

Федор принялся барабанить пальцами по рулю, оценивая сложившуюся ситуацию. Он чуял опасность, как собака чует волка, и боялся ее. Тихий голосок в голове упрямо нашептывал: «Брось! Уезжай! Пусть этим займутся те, кому положено». Но он медлил. Добыча – материал – так близко. И так заманчиво думать об этом.

«В конце концов – это всего лишь сосна. Ее мог ветер повалить. Мало ли их падает в лесу. Да сплошь и рядом!»

Он понимал, что, если уйдет, то может уже и не вернуться. Искал и не находил причин повернуть. Только тот слабый голосок где-то в голове.

«Это просто испуг. Моя реакция на их сказки. Да ну к черту! Надо идти!»

– Ладно. Выгружаемся. Пешком пойдем.

Анна вышла из машины и остановилась, вглядываясь в лес и чувствуя, что он тоже заглядывает в нее. Исполин с тысячей глаз. Гигантское нечто.

«Я мошка, а он – стая птиц»

Знахарка впервые осознала это место, как живое существо. Очень старое, очень хитрое – Анна чувствовала его дыхание под ногами.

Федор вытащил из багажника снаряжение, закрыл машину и нажал на кнопку брелока, включая сигнализацию. Раздался громкий короткий сигнал, а сразу вслед за ним на них обрушилась тишина.

– Ну что, идем?

Анна не ответила, только кивнула головой.

– Где ферма?

– Там.

– Уверена?

– Да.

– Хорошо.

Федор первым переступил границу леса. Анна последовала за ним, прижав руку в груди и что-то нашептывая.

5

Глеб понял, что потерял контроль над собственной фантазией. Сундук больше не подчинялся ему. Страж и ночной защитник взорвался в яркой вспышке света, словно не мог больше выносить давления скопившихся внутри кошмаров. Толстые стенки разлетелись в стороны, и он исчез.

Глеб открыл глаза, испуганно осматриваясь и одновременно гадая, что могло случиться. Сундук принадлежал ему, был его игрой, его изобретением.

«Так откуда же там взялся Аленкин слон? И что это за слово было у него под ногами, так похожее на имя игрушки? И почему…».

Закончить мысль Глеб не успел. В слабом лунном свете, проникающем в комнату, начал формироваться сгусток тьмы, от которого исходил странный вибрирующий звук, напоминающий гудение сотен насекомых. Темное нечто отделилось от двери и неспеша поплыло в сторону кровати. Заскрипели деревянные половицы.

Скрип…

Скрип…

Паника захлестнула Глеба, и сознание его отключилось. Он сполз с кровати и забился в угол, натянув на себя одеяло. Он сидел, широко раскрыв глаза и смотрел, как черное нечто надвигается на него, неторопливо и уверенно. Колыхнулись жалюзи, и в лицо ударил поток воздуха, принеся с собой запах пыли и гниющих овощей. Глеб зажмурился и вцепился пальцами в одеяло.

Тьма придвинулась к нему вплотную, задрожала, завибрировала тысячью маленьких вспышек и распалась. Темный поток взвился в воздух, перегруппировался и обрушился на Глеба адским дождем.

6

Аленка застонала во сне и крепче прижала к груди плюшевого слона. Под веками зрачки совершали безумный бег, волосы встали дыбом, и сама она, казалось, чуть приподнялась над простыней. Спальню наполнил тихий низкий звук, от которого зазвенели склянки на столе. Ее отец заворочался, забормотал, но сон, глубокий, как смерть, не отпустил его. В комнате распахнулось окно, стукнув деревянной рамой по стене дома.

7

Анна полностью сосредоточилась на собственных ощущениях, поэтому первым это заметил Федор. Он остановился, отнял от глаза окуляр камеры и нахмурился. Сердце гулко стукнуло в груди.

– Ты это видишь?

– А? Что вижу?

– Это.

Анна проследила взглядом, куда указывал Федор, и ей пришлось облокотиться на ствол дерева, чтобы не упасть. Ноги внезапно стали, словно ватные; по телу разлилась отвратительная слабость.

Метрах в пяти от того места, где они остановились, появилось движение. Земля шевелилась, словно под ней двигалось что-то живое, чуть приподнимая верхний слой дерна и траву. Покачивались кусты. Это напоминало течение реки, в пару метров шириной, пересекающей их путь и пропадающей где-то далеко между деревьев. Неподвижный воздух, пропитанный влагой, не мог послужить причиной – движение жуткой реки было равномерным и тихим. Анна вдруг почувствовала, что, не смотря на обилие зелени вокруг, в лесу душно, как в запертой комнате.

Вот оно – то самое воздействие, которое она ощутила в Глебе. Невидимый и непостижимый мастер иллюзий взялся за дело. Теперь оба пришельца находились в его власти.

– Федор, что ты видишь?

– Вроде как земля шевелится. Вот ведь фигня.

Он снова поднял камеру и стал снимать.

– У меня то же самое.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю… Воздух странный. Тебе не кажется?

– А чего с ним?

– Трудно дышать.

Федор несколько раз глубоко вздохнул, не отрывая объектива от подземного потока.

– Да нет, вроде.

– Такое чувство, как перед грозой. Не думаю, что нам стоит идти дальше.

– Надо идти. Раз приехали.

Они повернули, стараясь держаться подальше от аномалии, и двинулись вперед. Федор взял палку и тщательно ощупывал землю перед собой, а Анна все пыталась отделаться от ощущения, будто кто-то смотрит на них. Она представляла себя амебой под микроскопом – настолько маленькими казались они по сравнению с тем, что разглядывало их сейчас. С каждым новым шагом желание сорваться и убежать все крепло.

– Тихо как, – заметил Федор. – Хоть бы птичка какая запела.

– Мне кажется, их здесь нет.

– А я…

Анна остановилась и сделала шаг назад.

– Стой!

– Чего?

– Не двигайся. Ты снимаешь?

– Да.

– Гляди сюда.

Федор посмотрел туда, куда указывала Анна, и увидел сосну. На шершавом стволе, примерно на уровне глаз была старая рана, нанесенная топором или чем-то в этом роде. Судя по всему, случилось это давно: древесина по краям успела засохнуть и стала серой. Но теперь, прямо на их глазах, из глубины этой язвы изливалась смола. Ее струйки текли вниз, в стороны и даже вверх, тонкими метастазами заполняя собой разлом. Федор молча направил туда камеру и заворожено смотрел в видоискатель, как дерево заживляет свою рану. Спустя пару минут смола начала темнеть, ее поверхность утратила блеск, стала съеживаться и уплотняться, пока ее рисунок не повторил в точности рисунок коры. Еще минута и от повреждения на стволе не осталось и следа.

– Круто!

– Отвратительно!

– Это действительно происходит, или нам кажется?

– Я не уверена…

– Посмотрим кассету, когда вернемся. Тогда и узнаем.

– Если вернемся.

Федор опустил камеру и нервно облизнулся. Робкий голосок внутри, который он почти уже придушил, снова зазвенел в ушах: «Уходи. Материала уже достаточно. С этим можно хорошо стартовать. Не лезь на рожон. Мертвому не нужна слава. Не нужны деньги. Мертвому вообще ничего не нужно».

– Ну что? – спросила Анна.

– Ничего!

В его интонации проскочило раздражение. Идти вперед было страшно и глупо, но признаваться в этом очень не хотелось. Не хотелось выглядеть в ее глазах идиотом и трусом.

– Как там с твоими предчувствиями?

– Здесь что-то есть.

– Круто, – повторил Федор и с тоской посмотрел вперед. Впереди высились деревья.

– Ладно. Пошли дальше.

Еще несколько минут они двигались молча. Тишина вокруг стала настолько густой, что каждая треснувшая под ногами веточка заставляла их вздрагивать, как от разрыва петарды. Несколько раз Федор замечал в ветвях движение, но убеждал себя, что это всего лишь птицы. От жаркой влаги, разлитой в воздухе, он покрылся испариной. Водяные пары конденсировались в волосах и стекали холодными каплями на лоб и лицо. Федор вытащил платок и стал на ходу протирать линзы.

– Стой!

Он вздрогнул, едва не подпрыгнув на месте, и обернулся.

– Я что-то чувствую.

– Что?

– Движение. Что-то движется. Прямо к нам.

8

Глеб встретил рассвет, сидя в углу комнаты. Одеяло, в которое он завернулся, пропиталось потом и больше не согревало. Озноб мелкой дрожью сотрясал тело, разрываемое одновременно и жаром и холодом. Его глаза блестели, обрамленные большими темными кругами и рассеянно блуждали по комнате. Внизу что-то звякнуло, и Глеб вздрогнул.

Боль в горле заметно усилилась, а теперь на нее еще наложилась противная слабость. Ему стоило больших усилий заставить себя подняться. Через окно в комнату пробивался робкий утренний свет. Глеб натянул халат, подошел к стеклу и прижался к нему горячим лбом.

День разгорался, постепенно поедая утреннюю дымку. Лес и поле проступали сквозь нее, обретая четкие очертания и цвет. Небо сбросило рассветную серость и наполнялось синевой. Наступающее утро было чистым и прекрасным, оно словно просилось на страницу календаря, ту страницу, где были праздники и предчувствие лета. Надвигался яркий, безмятежный, теплый майский день. Глеб глядел сквозь стекло, а в глазах отражались плывущие по небу облака. Но он не замечал красоты: его взгляд был прикован к дальнему к концу поля, где двигалось что-то большое и темное. Он проследил, как оно скрылось среди деревьев, и отвернулся.

Глеб преодолел уже половину лестницы, когда приступ кашля, неожиданно сильный, заставил его согнуться и крепче вцепиться в перила. Он поднес руку к губам, а потом внимательно осмотрел ее. Крови не было.

«Пока нет»

– Глеб? – голос дяди прозвучал, словно из радиопередатчика. – Ты в порядке?

– В полном.

9

– Что движется?

– Не знаю. Но это не человек.

– Черт! А что это? Напугала до смерти!

– Сейчас мы увидим.

Анна ошиблась – сначала они это услышали. Высокий, неприятный звук, чем-то напоминающий шелест листвы на ветру. То, что издавало его, двигалось быстро и бесшумно: ни одна веточка не треснула, как будто оно летело над землей. И снова первым уловил движение Федор. Что-то огромное и темное перемещалось между деревьями, стремясь к ним.

– Бежим! – крикнул он и повернулся.

Анна успела увидеть, как темнота остановилась на краю небольшой поляны, где стояли они с Федором, застыла, словно присматриваясь к своим жертвам, а в следующий миг стремительно ринулась к ним, окружив душным облаком, поглотив. Журналист закричал, Анна попыталась открыть рот, но, вместо этого упала на землю, прижав ладони к лицу. В нос ударил густой отвратительный запах, а уши наполнило громкое жужжание.

– Мухи!

Сотни, тысячи насекомых окружили их сплошной пеленой. Они ползали по лицу, пытаясь пробраться в рот и ноздри, жужжали и не давали вздохнуть. Потрясая головой, словно бесноватая, Анна привалилась спиной к дереву и увидела Федора. Рядом с ним валялся фотоаппарат, сверкая на солнце, словно огромный бриллиант, а сам журналист отчаянно размахивал руками, стараясь отбиться от мух, покрывших его, словно движущееся черное одеяло.

– Нам нужно уходить!

– Я ничего не вижу! Б..дь!

Анна подползла к Федору, схватила его за руку и потянула за собой. Она почти не видела, куда движется: мухи облепили ее и лезли в глаза – приходилось полагаться на чутье. Слезы текли из-под опущенных век, а снующие насекомые размазывали их по лицу, скользя и снова карабкаясь наверх.

Людей охватило безумие. Они ползли по земле, натыкаясь на деревья, поворачивали и снова ползли. Каким-то образом им удалось не расцепить руки и не потерять друг друга в царящем вокруг кошмаре, и Анна уже смирилась с тем, что ей не удастся вырваться из леса живой, когда между деревьев показался просвет. Собрав остатки сил, она поспешила к нему.

До кромки леса оставалось метров пять, когда мухи, словно по команде, взмыли в воздух, сформировав огромный рой, и исчезли так же стремительно, как появились. Анна с Федором вывалились на дорогу и, расцепившись, поползли в разные стороны. Они не произнесли ни слова: только хрипы и стоны вырывались наружу и тут же растворялись в вязкой тишине. А они все ползли и ползли, и только оказавшись на противоположной стороне тракта, как по команде, остановились. Федор остался лежать на земле, уткнувшись лицом в ладони, а знахарка обернулась.

Всего на секунду она увидела то, что скрывалось за маской леса. На короткое мгновение оно выступило на передний план восприятия. Оно посмотрела на Анну. Узнало ее. Выделило. А в следующий момент все исчезло. Свет перед глазами померк.

День пятнадцатый

1

Федор разлепил глаза и увидел над собой потолок, обитый вагонкой. Он несколько минут пролежал неподвижно, пытаясь понять, где находится. Память возвращалась медленно, словно нехотя, понемногу – картинка за картинкой, наполняя голову образами: они с Анной садятся в машину, со всех сторон лес, слабый ветер пробегает волнами по траве. Федор так сильно дрожал тогда, что мотор завывал, и машина дергалась, когда он резко отпускал педаль сцепления. Память не удержала дорогу. Последним воспоминанием был сад Анны – темный, густой и страшный.

Потом они устроились возле телевизора, и Федор дрожащими пальцами нажимал на кнопки перемотки камеры. Они отсмотрели все, что он снял в лесу, сами точно не зная, что хотят увидеть. И ничего не увидели. Точнее не увидели ничего необычного, сверхъестественного: никакой подземной реки, дерево с глубокой язвой на стволе оставалось обычным деревом – никакой текущей наверх смолы – ничего. Только в самом конце на пару секунд в поле зрения камеры попал большой темный рой, а потом она упала на землю, и в кадре остались лишь смазанные размытые пятна и их собственные крики. Анна выключила телевизор.

Следующее воспоминание относилось к вечеру того же дня: они сидели на кухне, на продавленном диване и молчали. Звонил телефон, но никто не поднял трубку. В доме было жарко. Затем, снова, провал.

Федор вытащил руку из-под одеяла и вытер пот с лица. Сама рука тоже оказалась влажной, как и все тело. Было жарко и очень хотелось пить. Он задрожал, зубы клацнули, и пришлось сжать челюсти. Скулы мелко завибрировали. Федор вздохнул и закашлялся.

«Блин. Хуже, чем с похмелья. Чувствую себя рассохшимся Буратино»

Вопреки обыкновению, шутка не сработала.

Вчера случилось что-то очень плохое. И дело даже не в огромном рое мух, который смутно маячил в памяти, как черное, душное и жужжащее облако – это было лишь следствие. Причина же казалась куда более страшной: живой лес. Никаких сомнений в этом у Федора не было. Он – этот монстр – что-то сделал с ним. И с Анной.

«Анна… Что с ней?»

Федор откинул одеяло и встал. Прохладный воздух комнаты моментально окутал его невыносимой стужей, такой концентрированной, что, казалось, она проникала внутрь тела. Его затрясло, словно припадочного и пришлось схватиться за спинку кровати, чтобы не упасть. Он стоял, слабый и раздавленный, с небольшим животом над спортивными трусами, и дрожал, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. Он словно выключился, остановился.

Он все еще боролся с дурнотой и слабостью, когда дверь скрипнула и в комнату вошла Анна. Она остановилась на пороге, глядя на Федора большими испуганными глазами. Хватило одного взгляда, чтобы понять – ему стало хуже. Гораздо хуже, чем было вчера. Лекарства не помогли. Загадочная болезнь, пришедшая в виде роя мух, быстро прогрессировала.

«Господи, спаси!»

Она прикрыла за собой дверь.

– Тебе нужно лечь.

Федор обернулся на голос, скользнув по ней пустыми глазами и медленно сел. Прижал ладони к лицу.

– Что со мной?

– Я не знаю. Ложись.

Журналист послушно улегся в постель. Анна укрыла его одеялом.

– На вот.

Она протянула ему градусник. Федор сунул его под мышку и закрыл глаза.

– Очень плохо?

– Бывало и хуже… Но редко.

Он разлепил веки и посмотрел на Анну.

– Ты как?

– Не очень. Мы что-то подхватили в лесу.

– Этого еще не хватало.

В наступившей тишине стало слышно, как тикают часы – неожиданно громко, и звук этот неприятно стучал по ушам, отдаваясь в груди и глазах.

– Мне нужно в Москву, – прошептал вдруг Федор.

– Ты не доберешься…

– Вот черт…

Он судорожно вздохнул, словно всхлипнул и пару минут лежал молча, пытаясь взять себя в руки.

– Надо рассказать обо всем, что мы увидели.

– Федор, нам нечего рассказывать.

– Как это нечего? А вся тамошняя чертовщина? А мухи? Это они меня заразили, сволочи. В СЭС нужно звонить.

– Я позвоню, конечно, но ничего не выйдет. У нас ничего нет. На камере ничего нет. А насчет мух – они обычно требуют поймать несколько штук для анализа.

Анна подернула плечами.

– Но я туда больше не пойду!

Федор хохотнул. Зло и тоскливо. Лежа в кровати и чувствуя, как жар вгрызается в тело, он раскаялся, что вообще сюда приехал. Там на ферме обосновалось нечто такое, о чем он боялся даже подумать. Одно дело стряпать статейки для газет из разряда «Биологические аномалии», сидя у себя в кресле и предвкушая маленькие вечерние радости, и совсем другое – окунуться в это по-настоящему. В этом не было ничего интересного и ничего приятного, только паника и обмоченные штаны и желание поскорее забыть, и подальше убраться, и всю жизнь уговаривать себя, что ничего не было и это только сон. Но это не сон. И Федор осознал, что попался. В самый центр, в самый эпицентр – и уже ничего не изменить, не повернуть назад. Не забыть.

«Господи, как я хочу жить!»

2

Глеб не надеялся, что сможет заснуть. Так и вышло. От усталости и высокой температуры мысли путались, не позволяя ни на чем сосредоточиться. Утром он полчаса рылся в аптечке, но так и не нашел то, что искал. Да и сам толком не знал, что ему нужно. Заметив краем глаза дядю, вышедшего в гостиную, он быстро убрал ее на место, словно копание в лекарствах было чем-то непристойным.

В течение дня стало хуже: Глеб призраком бродил по второму этажу, так толком и не поел. Вместо этого он пил как лошадь и обмотал горло шерстяным шарфом.

Когда на поле опустились сумерки, Глеб сел на кровати и стал ждать.

Они появились около часа ночи. Их было двое – невообразимые темные твари, похожие на змей или китайских драконов. Они возникли около противоположной стены и, сверкая глазами, быстро заскользили по полу по направлению к кровати. Все произошло почти мгновенно. Глеб не успел даже вскрикнуть, как они оказались прямо перед ним и, словно по команде, впились в его босые ступни. Он закричал. Вопль родился внутри грудной клетки, вырос, словно мыльный пузырь, но так и не вырвался наружу. Глеб орал, но голоса своего не слышал. Страшная боль в том месте, куда вцепились твари, заставила его позабыть обо всем – о болезни, Аленке, о жуткой братской могиле – он задергал ногами, пытаясь стряхнуть с себя чудовищ. Голова Глеба задралась, и он увидел, как на потолке, почти в центре его, появилось и стало быстро расти темное пятно. Оно издавало громкое свистящее шипение.

Появление нового монстра спугнуло первых двух. Едва заслышав угрожающий звук, они отпустили Глеба и так же быстро и тихо, как появились, исчезли.

Между тем, пятно на потолке прекратило расширяться и стало вспучиваться, наливаясь большим блестящим, похожим на нефтяную пленку, пузырем. С его глянцевой поверхности вниз вывалилось множество длинных тонких отростков, как у исполинской медузы. Они стали извиваться, вытягиваясь к Глебу. Одно из них коснулось голой кожи ноги и обожгло ее, словно раскаленное железо. Он отдернул ногу и снова закричал, но опять не услышал своего голоса. И тут же новая темная нить хлестнула его по лицу. В голове возникла картинка: лес, бесконечный огромный лес, покуда хватает глаз, а потом лица – человеческие лица, их были сотни, тысячи. Они сменялись с тошнотворной скоростью – молодые, старые, женские, мужские. Кожа на голове онемела, сделалась холодной и мертвой, как пластик. Глеб почувствовал, что теряет сознание. Он схватил одеяло и натянул на себя, словно щит. В ту же секунду в него что-то стукнулось, но толстая ткань защитила.

Глеб заплакал. Ему очень не хотелось умирать. Ужасно, просто немыслимо сильно ему хотелось жить, несмотря ни на что. Пусть даже весь мир вокруг превращается в ад, но ему не хотелось умирать.

Очередное щупальце обвилось вокруг одеяла и рывком сдернуло его на пол. Глеб увидел, как существо на потолке, все еще шипя, как рассерженная кошка, раскачивается из стороны в сторону и одновременно подается вниз, вытягиваясь, словно капля. Отростки сделались толще и длиннее. Они качнулись назад, набирая скорость. Глеб зажмурился.

Но удара не последовало.

– Пошла вон! – раздался сердитый голос. – Вон говорю, негодная!

3

Титовка просыпалась рано. Солнце еще только взошло, погасли уличные фонари, а участки за низкими деревянными заборами уже наполнились жизнью и звуками. Лаяли собаки, кто-то крикнул и ему отозвались с другой стороны поселка, затарахтел автомобильный двигатель. В течение часа жизнь постепенно набирала обороты, разгонялась, стряхивая ночное оцепенение, и оно летело прочь каплями холодной блестящей росы.

Владимир Алексеевич Сытин, отец семейства и потомственный дачник, расположился на террасе в плетеном кресле с газетой в одной руке и чашкой кофе в другой. На журнальном столике возле него стояла вазочка с печеньем, откуда он брал по кусочку и, не глядя, отправлял в рот. Его жена сидела по другую сторону стола, жмурясь на яркое утреннее солнце, и пила чай с вареньем. Где-то закричал петух, с крыши пристройки сиганула в траву большая рыжая кошка.

Владимир Алексеевич перевернул страницу.

– Заговор спецслужб, – произнес он. – Что за поганая страна.

Жена не удостоила его ответом. Над вазочкой, тихо жужжа, пролетела муха. Она сделала пару кругов, а потом приземлилась на печенье и стала деловито ползать по нему, подрагивая крыльями. Владимир Алексеевич хмыкнул, отпил кофе и потянулся к вазочке. Муха взвилась в воздух крошечной темной точкой и исчезла в ветвях яблони. Сытин взял печенье, поднес ко рту…

– Черт те что!

… и откусил.

4

Вчерашний день дался Насте тяжело. Мать не отходила от нее ни на шаг, и не было никакой возможности узнать, как дела у Анны и Федора. Эта неопределенность заставляла девушку нервничать и злиться: она огрызалась, все валилось из рук. Вечером, когда мать разговаривала с вернувшимся со службы отцом, Настя проскользнула к себе и набрала номер знахарки. Довольно долго она слышала лишь длинные гудки, а потом связь отключилась, оставив ее удивленной и испуганной. Повторные вызовы привели к тому же результату: к телефону никто не подошел.

Ночью Настя долго не могла уснуть. Пару часов она беспокойно ворочалась в кровати, а в голову лезли мысли одна страшнее другой. Наконец, она заснула, и во сны к ней явились кошмары.

За завтраком девушка сидела молча. Она не умывалась, спутанные волосы падали на лицо, закрывая его, словно ширма. Родители тоже молчали. Из открытого окна доносился радостный гомон воробьев. Пахло хлебом.

– Ты сегодня в библиотеке? – спросил отец, намазывая масло.

– Да.

– Я тебя подвезу.

– Сама дойду.

Мать посмотрела на мужа.

– Я ее провожу. Мне по пути.