Текст книги "Солнечное затмение 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

   – Будь все проклято!!

   руна четырнадцатая

   "Нет смысла более в словах,

   В его померкнувших глазах,

   Словно в зеркальном отражении,

   Виднелись признаки сраженья.

   То, породив души излом,

   Боролась совесть с вечным злом".

   В черной вселенной существовала одна плохая примета: если музыкальные инструменты вдруг сами по себе начинают фальшивить, значит, жди какой-то беды. Суеверные люди легко подхватывали всякий слух по этому поводу и распространяли его дальше. Фактов, обросших человеческими домыслами, скопилось предостаточно. К примеру, во дворец луизитанского короля Эрика однажды забрел бродячий музыкант. Сначала он давал свои концерты прямо на улицах и имел шумный успех. Эрик пригласил его в свои покои, чтобы вместе с придворными послушать виртуоза. Вначале все шло хорошо, флейта издавала волшебные звуки. Но потом вдруг пошла такая фальшь, что король заткнул уши. Сам музыкант с изумлением вытаращил глаза на свой инструмент. Его, разумеется, с позором выгнали. И не прошло двух декад, как обоих сыновей короля отравили в их же постелях их же любовницы.

   Еще был случай незадолго до знаменитой войны между Тающей империей и новым Вавилоном. В Ромуле шли народные гуляния (причем, по издевке судьбы эти гуляния были устроены в честь подписания мирного договора между этими двумя миражами), король Флавиан собрал оркестр из лучших музыкантов своего миража, ходил по городу и саморучно раздавал народу милостыню. Когда гулянье было в самом разгаре, вместо музыки вдруг разразился такой скрип и скрежет, что от него, точно от параксидной чумы, люди разбежались по сторонам. Музыканты непонимающе смотрели на свои ноты и никак не могли понять в чем дело. Сразу после этого случая и разразилась война.

   Фактов, связанных с этой странной приметой, в народных преданиях накопилось достаточно. Даура Альтинора совершенно не интересовало, что в них истинная правда, а что авантажные домыслы. Вообще, истина и ложь для его философского ума являлись понятиями относительными и нередко, в зависимости от тактических целей, менялись местами. Альтинор решил использовать для своей выгоды само суеверие, зная, как надежно оно укоренилось во многих небогатых мозгами головах. Приближался праздник Великой Вселенской Ошибки. Торжество, равного которому вряд ли можно сыскать. Обязательно наедет много знати со всего миража, обязательно будет длинная и нудная проповедь магистра Нельтона, и обязательно король даст роскошный бал-маскарад. Это традиция хранилась в династии Ольвингов из эпохи в эпоху.

   – ... из эпохи в эпоху... – эхо повторило последнюю фразу герцога, когда он уже находился в тронном зале.

   Зал был пуст, как просторная, разукрашенная золотом и драгоценностями могила. Колонны, поддерживающие потолок, надменно возвышались над жалкой человеческой сущностью. Таинственный полумрак гасил блеск всего этого великолепия, чтобы не расходовать его понапрасну когда нет достойных зрителей. Альтинора притягивало все величественное и пока что для него недосягаемое. Но он пришел сюда не за этим, пока не за этим... Герцог поднялся на оркестровую ложу, в которой вагант Морис, искусно дирижируя своими палочками, делал из разнородных звуков чудо именуемое музыкой. Стояли, скучая и прижавшись к стенке, скрипки, альты, волынки. Пока их не потревожит человеческая рука, они мертвы. У большого черного клавесина была открыта крышка, и черно-белые клавиши, похожие на изъеденные червоточиной зубы, злобно скалились на всякого мимоходящего.

   Альтинор настораживающе оглянулся, убедившись, что он один и принялся осторожно подкручивать струны. Но лишь слегка, чтобы фальшь не сразу можно было распознать...

   На праздник Великой Вселенской Ошибки прибыли бароны, графы и герцоги со всего миража. Многие из них были со своими семьями, и сам праздник был для них прекрасным поводом показать себя окружающему миру. В пестроте одеяний франзарская знать соперничала друг с другом не менее, чем деревенские петухи соревнуются перед курами в пышности своих гребешков и яркости оперенья. Приторно насыщенные красками и драгоценными каменьями платья мельтешили по тронному залу, так что у любого наблюдавшего за ними начинало рябить в глазах. Провинциальные баронессы с неподдельным восхищением рассматривали великолепие тронного зала, выражая личный восторг возгласами и рукоплесканиями. Те, кто появился в Анвендусе впервые, думал, что он попал в Настоящий Мир, куда люди попадают только после смерти. Тут нечего сказать. Анвендус, как архитектурный шедевр, действительно был неподражаем. Неподражаем ни фантазией заурядного человека, ни тем более творением его рук. Король Эдвур к торжеству оделся на удивление скромно. Сероватое, лишь с легкой расцветкой, платье казалось совсем уж невзрачным. Его украшало несколько скромных бриллиантов и больше ничего. Но даже в этом вопросе король проявил свою мудрость. Именно этими сумрачными тонами он выделялся среди пестрой толпы и был, по сути, самой заметной фигурой на празднике. То есть, снова был первым.

   Торжественная часть праздника была занудной ровно настолько, насколько это и ожидали. Епископ Нельтон читал длинную заунылую проповедь о том, как Непознаваемый создавал черновой вариант мироздания, о том, как в гневе своем Он хотел его уничтожить, но совершил ошибку, бросив руны в Протоплазму сверхтекучего времени. Мы не в праве, молвил магистр, хоть краем мысли осуждать деяния нашего Демиурга, но лишь только благодаря этой Великой Ошибке все мы существуем. И в черной вселенной, имеющей статус полуреальности, творятся дивные вещи.

   Епископ зачитывал много цитат из Священного Манускрипта. Дамы, прикрывшись пышными веерами, при этом соблазнительно зевали, а кавалеры, устремив взоры к верху, будто бы помышляя о горнем, рассматривали красочный потолок. Король Эдвур сидел на троне с белокаменным выражением лица. Пьер забился куда-то в угол и был, пожалуй, единственным, кто слушал Нельтона с неподдельным интересом. Он совершенно не замечал тайных взглядов Кастилиты, которая время от времени посматривала на него с противоположного конца зала. Она явилась на праздник со своим отцом, Дауром Альтинором. Старшая же дочь герцога предпочла остаться в своем родовом поместье. Высшие должностные лица Франзарии держались вместе и немного обособленно от остальной массы. Недалеко от трона короля Эдвура стоял еще один трон – с корявыми ножками, сделанный из неструганного дерева и наспех сколоченный обыкновенными гвоздями.

   На нем восседал Фиоклитиан Первый и Последний.

   Уродец надменно задрал голову и водил взором поверх пестрой толпы. Его крючковатые ноги были скрещены между собой, острая бородка торчала вперед, большие волосатые уши чутко прослушивали звуковое пространство. В правой руке шут сжимал свою знаменитую палку, которой в любой момент мог стукнуть по полу и изречь грозный приговор. Его трон и сама его сущность являлись кривым зеркалом всей королевской власти.

   Магистр наконец завершил свою тягучую речь и даже сам не представлял, какое облегчение он этим доставил для своей аудитории. По регламенту слово было за королем. Эдвур поднялся с трона, суровые черты его лица заметно обмякли, и столь же мягким, доброжелательным показался его голос:

   – Верноподданные нашего миража! Доблестные франзарцы! Мы должны гордиться тем, что вообще принадлежим этой великой нации... – Король слегка замялся, вступление получилось слишком насыщенным краснобайскими фразами, которые всем уже надоели. Но ничего другого он сейчас выдумать не мог и продолжал шаблонную речь, произносимую уже сотни раз: – Наш мираж славится во всей черной вселенной своим могуществом. О наших воинах идет молва до самых границ Рассеяния. Даже в проклятых миражах демоны трепещут перед упоминанием нашей державы. Наш народ живет лучше, чем жил при прежних королях. Не хочу, конечно, умалять их достоинств. Желаю только подчеркнуть, что благополучие нации из эпохи в эпоху растет, в чем хочу отметить заслуги высших должностных лиц Франзарии. А если конкретно, выражаю мою личную похвалу в адрес коадъютора графа Кея Ламинье. Это при его грамотном руководстве...

   Ламинье от неожиданности вздрогнул, даже слегка покраснел. Дальнейшие слова короля для него звучали как из глубокого подземелья.

   – ... и я лично подписал указ о награждении его орденом Неоценимых Заслуг. Но, мои верноподданные, мы не должны забывать, что всем, что мы имеем, и всем, что лишь мечтаем иметь, мы обязаны событию, произошедшему в недосягаемом прошлом, вне нашего времени. Если бы Непознаваемый не совершил этой Ошибки, которая в Его глазах, возможно, казалась простым вздором, не было бы ни нас с вами, ни благ, какими мы пользуемся, ни самой черной вселенной... – Король выждал паузу, в течение которой заметил, как епископ Нельтон несколько раз одобрительно кивнул головой. Потом произнес для гостей самое важное: – Я объявляю две эллюсии отдыха, а потом будет бал-маскарад. Предупреждаю: каждый должен явиться в маске. На балу отменяются все пышные платья. Каждому будут выданы совершенно одинаковые белые одежды. И еще: на балу все равны. Нет ни начальников, ни подчиненных, ни герцогов, на баронов, ни королей, ни их придворных.

   Последние слова Эдвура затерялись в бурных рукоплесканиях. Он лишь крикнул в заключении:

   – Такова традиция!

   Альтинор оставил в уединении свою не в меру болтливую спутницу жизни Эву, и принялся выискивать взором герцога Оранского. Он нисколько не удивился, что тот беседовал с королевой Жоанной, на людях бросая прохладные небрежные фразы, но на деле просто пожирая ее глазами. Королева была одета ярче всех, ее платье, словно вспышка огня, слепило на расстоянии. «Рановато! Рановато еще, дружок! – раздраженно подумал старший советник. – По моему плану эта любовная сцена записана в следующем акте». Он подошел к очаровательным собеседникам, мило улыбнулся королеве, поцеловал кончики ее пальцев и также мило спросил:

   – Вы не возражаете, если я поговорю с сьиром герцогом наедине? О делах духовных и для вас наверняка скучных.

   Жоанна сделала вид, что сильно изумлена.

   – Да разумеется! Что за вопрос?! Мы лишь случайно встретились и обменялись парою фраз...

   «Конечно. Только готовьтесь, скоро вам предстоит еще одна встреча». Вслух же старший советник произнес совсем иное:

   – Идемте, герцог.

   Как только они оказались в самом отдаленном углу тронного зала, и взгляд, и тон Альтинора сразу изменились:

   – Ну что, сьир, вы готовы?

   Их лица были чуть ли не в интимной близости друг к другу, каждый вглядывался в глубину противоположной души. Герцог неуверенно произнес:

   – Советник, вы думаете, это необходимо сделать именно сейчас?

   – Дело ваше. Можете вообще ничего не делать. Только Ламинье сказал мне по секрету, что именно на этом балу, в разгар веселья, он обо всем хочет доложить королю, чтобы его боль, притупленная вином, была не такой острой. Если вы хотите погибнуть – это ваши проблемы, но вы погубите и Жоанну.

   Оранский долго медлил с ответом. Его взор блуждал по лицу Альтинора, надеясь во внешнем облике распознать скрытые внутри помыслы герцога.

   – Вы интриган, советник. И, как мне кажется, страшный человек.

   – Совершенно верно. Но благодарите предвечную Тьму, что такой страшный человек, как я, сейчас на вашей стороне. Еще раз повторяю, я это делаю не ради вас, не оскорбляйте меня подозрением в добродетели, просто Ламинье является и моим личным врагом тоже. Итак... – Альтинор отпрянул от собеседника. – Вы отказываетесь? В таком случае, я вам ничего не говорил, и вы ничего не слышали. Прощайте, герцог. Навсегда прощайте.

   – Да подождите вы... ну хорошо! Хорошо! Что я должен делать?

   – Наконец-то! Наконец-то я вас убедил, что спасение собственной шкуры дороже, чем спасение чужой. В общем, так: убийство каким бы то ни было оружием или отравление сходу отменяются. Начнутся расследования, поиск преступников, а нам ни к чему лишние заморочки. Впрочем, я уже все продумал до мелочей. Мы инсценируем падение коадъютора с лестницы и смертельный ушиб головой. От вас требуется одно: ударить Ламинье сзади тяжелым предметом. Где, когда и при каких обстоятельствах, я вам расскажу...

   Оранский помрачнел. И то, что он произнес, являлось не осознанным его решением, а скорее бредом отчаянного рассудка:

   – Я согласен.

   Даур Альтинор спешно покинул дворец. Прохладные улицы Нанта несколько ободрили его и вселили решимости в осуществлении задуманного. Советник хоть и возомнил себя победителем человеческих страстей, но был не лишен всех без исключения слабостей. В том числе и сомнений. Он с потаенным душевным ужасом иногда задумывался над тем, что произойдет, если он допустит хотя бы одну ошибку... Будет не только конец всей его карьере, но и ему самому. Даур Альтинор перестанет существовать и как личность, и как старший советник, и как интеллектуальный центр вселенной... Герцог поежился от этих кошмарных помыслов и, минуя огромный портал, поспешил к каменным дворцовым пристройкам. Там его в назначенном месте уже поджидал Робин, посланец английского короля.

   – Приветствую вас, сьир герцог, – холодно произнес англичанин.

   – Привет, привет... Давайте отойдем подальше от факелов, чтобы нас, чего доброго, не заметили вместе.

   Они слились воедино с темнотой, оставив свет факелов на максимально далеком расстоянии, чтобы только различать силуэты друг друга. Их окружала сырая стена, сотканная из камней и глины. От камня веяло каким-то вечным равнодушием ко всем человеческим проблемам.

   – Ну что, Робин, спрошу вас прямо: вы тверды в своем намерении убить короля Эдвура?

   Англичанин если даже и изменился в лице, то Альтинор все равно этого не заметил. Тьма съедала любую их мимику, оставляя для взора лишь размазанные серые пятна их фигур. Голос Робина выглядел твердым:

   – Я не имею привычки менять свои намерения, а тем более свои клятвы.

   – Восхищаюсь такими людьми... В общем, так. Сейчас (и больше никогда!) вам предоставлена возможность пройти во дворец короля Эдвура совершенно свободно. Никто даже не спросит вашего имени, если вы будете находиться рядом со мной. Скоро начнется бал-маскарад, где все без исключения будут находиться в масках. Это приказ самого короля. Кстати, с праздником вас!

   Англичанин на некоторое время предоставил слово тишине, потом сказал:

   – Странные у вас во Франзарии какое-то праздники.

   – Мы и сами по себе странные, наденьте вот это. – Альтинор вынул из-за пазухи белоснежный плащ, в скупом освещении безлюдного закоулка казавшийся грязно-серым, потом достал маску. – Одевайте и больше ни о чем не спрашивайте, просто идите за мной.

   Англичанин, привыкший к дисциплине, так и поступил: больше не произнес ни слова и шел чуть ли не след в след за герцогом. Они без проблем приблизились к парадному входу, где уже собралась толпа еще не успевшей переодеться знати. В самом деле, никто не обратил на них внимания. Лишь когда они поднимались по лестницам на верхние этажи, один граф остановился и спросил советника:

   – Сьир герцог, не скажите, кто это с вами?

   – Любезный, пусть эта маленькая интрижка откроется уже на балу! – Альтинор изобразил самую завораживающую из коллекции своих улыбок.

   – О, конечно, конечно... – граф, цокая подкованными каблуками, избавил их от своего общества.

   Потом они вдруг снова стали спускаться вниз. Только лестница здесь была попроще, да и спускались они, кажется, в обыкновенный подвал. Для англичанина, первый раз в жизни попавшего в Анвендус, замок казался похожим на огромную головоломку лабиринтом. Альтинор завел его в какую-то убогую, лишенную света и чистого воздуха комнатушку, где хранился всякий хлам.

   – Оставайтесь здесь и ждите моих дальнейших указаний. Никуда не высовывайтесь! Ждать, возможно, придется долго.

   Робин молчаливо кивнул. Старший советник с неким скептицизмом посмотрел в его вечно бесстрастные глаза и неожиданно спросил:

   – Скажите, почему вы ни разу не поинтересовались, с какой стати я вам вообще помогаю?

   Англичанин равнодушно пожал плечами.

   – С вами или без вас, герцог, но я бы все равно убил короля Эдвура. Мне так приказано.

   – Хочу быть с вами откровенен: если вы убиваете короля ради каких-то там высших целей, то я просто хочу завладеть его троном. Как примитивно, да?

   – В таком случае, – Робин слегка изменил тембр голоса, эта перемена отразилась и на его лице. – Не исключено, что Эдуант когда-нибудь прикажет мне убить и вас.

   Альтинор самым искренним образом рассмеялся.

   – Забавно. Откровенность за откровенность. Люблю иметь дело с такими людьми. Ну ладно, мое убийство мы пока отложим на более поздние времена. Сейчас наша общая цель – Эдвур Ольвинг.

   В тронном зале уже начали собираться люди в совершенно одинаковых белых одеждах, отличались только маски на их лицах. Прислуга пока что только готовилась накрывать праздничные столы, но даже они все без исключения были наряжены в такие же ангельские одеяния с мнимыми лицами из папье-маше. Маски разрешалось делать какие угодно, но как правило, это в основном были образы древних вымерших животных: слоны, волки, тигры, носороги. В легенды о том, что эти животные когда-то на самом деле существовали в черной вселенной, мало кто всерьез верил. Но именно их полумифический образ и обладал притягательной силой. На балу все жаждали отдохнуть от своих проблем и погрузиться в сказку, наполненную фантастической музыкой и сюрреалистическими персонажами.

   Фиоклит окутал свое тело в какую-то белую, к тому же рваную простыню, расхаживал по тронному залу, грозно стучал палкой о паркет и молвил:

   – Всем велено надеть маски! Кто посмеет явиться на бал в презренном человеческом облике, того мы с моим другом Эдвуром прикажем повесить!

   Тут к Фиоклиту подошел сам король, на нем была маска белого медведя. Слегка приглушенный, но узнаваемый голос весело спросил:

   – Шут, а ты сам почему без маски? Хочешь, чтобы тебя повесили по твоему же приказу?

   Фиоклитиан показал королю свое уродливое лицо, скорчил страшную гримасу, чтобы оно выглядело впечатлительней, и произнес:

   – Скажи, Эдвур, зачем мне маска?

   Белый медведь даже поежился. Чуть не зарычал.

   – Да... ты всегда найдешь что ответить. Я всегда подозревал, что среди всех дураков нашего миража ты самый умный.

   Забавно, но один провинциальный граф сделал маску с пародией на самого Фиоклита. Вырезал из картона такие же большие волосатые уши, почти один к одному скопировал острую бородку, свернутый набок нос. Только широко посаженные глаза шута совершенно не совпадали с глазами нормального человека, поэтому граф проколол в маске еще две маленькие дырочки для себя. Он даже ходил нараскоряку, подражая шуту, и взял в руку палку с не меньшим количеством сучков. Фиоклитиан быстро заметил в толпе своего двойника и поспешил выяснить отношения:

   – Эй, презренный! – крикнул он, глядя на собственное лицо из папье-маше. – Как ты смел подражать моему неподражаемому облику? Тебя давно не вешали?

   Граф совершенно не отреагировал на реплику уродца и пошел дальше. На Фиоклита вообще многие смотрели как на заводную игрушку, которую научили издавать членораздельные звуки. Кастилита, увидев сразу двух Фиоклитов, маленького и большого, весело рассмеялась.

   – Итак, я объявляю о начале торжества! – громогласно воскликнул белый медведь и несколько раз хлопнул в ладоши. – Морис! Музыку!

   Музыке велено было явиться, и она явилась. На балу это считалось волшебством. Здесь всякая мелочь расценивалась как знак судьбы, даже зажечь простой светильник могло только чудо. Если на балу одна маска объяснялась в любви другой, это было даром небес. Здесь кто угодно мог пригласить на танец кого угодно. Это был единственный шанс в жизни для заурядного барона потанцевать с королевой, а королеве – открыто обнять за талию предмет ее тайных страстей. Отказывать было категорически запрещено. Даже Фиоклит, согласно закону маскарада, мог пригласить королеву и потереться носом об ее пышную грудь.

   Пары образовались довольно быстро. Всюду только и кружили белоснежные миражи похожие на платья. Волк танцевал с лисой, тигр с тигрицей, рысь с каким-то бегемотом, жираф с пантерой. Звуки скрипок, в которых с первых мгновений почувствовалось что-то раздражающее, привели в движение весь тронный зал. Жоанна, танцевавшая с королем, все время оглядывалась по сторонам, ища взором фигуру герцога Оранского. Но его нигде не было. Маска лисы с ехидными прищуренными глазами воплощала собой саму женскую сущность. Потом королева недоумевающе посмотрела на Эдвура:

   – Ваше величество, вы уверены, что в оркестре Мориса все музыканты трезвые? Прислушайтесь, какая фальшь!

   Король был первым ценителем музыки среди своих придворных и раньше всех заметил эту необъяснимую странность. Его движения стали все более замедленными, глаза, скрытые под черепом белого медведя, все более недоуменными. Одна старая графиня воскликнула:

   – Это и есть хваленый королевский оркестр?!

   Когда вступила партия духовых инструментов, в музыке начался самый настоящий ужас. Дисгармония была уже столь явная, что многие пары распались, изумленно озираясь по сторонам. Среди приглашенных посыпались шутки и упреки:

   – Предвечная Тьма! Где мои затычки для ушей?

   – Они что, перепутали ноты? Или раскрыли их вверх тормашками? Глухой и то не стал бы это слушать.

   – Ведь можно было как следует подготовиться к такому торжеству! Хотя бы прорепетировать!

   – Я не могу танцевать под этот хаос! Пусть наберут музыкантов из Междуморья, там отличные виртуозы и захватывающие мелодии!

   Сама музыка, запутавшись в фальшивых аккордах собственного происхождения, стала играть все медленнее, словно ее исполнителей вдруг потянуло в сон. Потом и вовсе смолкла. Из оркестрового ложа появилась серая морда крысы, под которой конспирировался сам Морис, и умоляюще произнесла:

   – Ваше величество! Клянусь, я сам ничего не могу понять! Все инструменты расстроены! Но мы исправим это недоразумение за пару циклов! Простите меня!

   Белый медведь молчаливо склонил голову. Эдвур слишком уважал гениальный дар своего ваганта, чтобы выражать ему упреки, тем более – в такой великий праздник. И он обратился к гостям с находчивой фразой:

   – Сегодня праздник Великой Вселенской Ошибки, друзья мои! Эта грандиозная Ошибка вкралась и в головы наших музыкантов. С праздником вас!

   Одна молоденькая графиня хлопнула в ладоши.

   – Так это был простой розыгрыш!

   Все вокруг нехотя рассмеялись. Подыгрывая королю, в центр зала выбежал Фиоклит и стукнул о пол своей палкой:

   – Уважаемые гости! Вы прослушали ноктюрн моего собственного сочинения. Кто выскажет в адрес моего музыкального таланта большее восхищение, тот получит награду от самого его величества!

   Тут уже некоторые рассмеялись искренне. Только одна очень тучная баронесса хмуро покачала головой и чуть слышно произнесла:

   – Не к добру это все! Ой, не к добру! Чует мое сердце.

   Альтинор, напяливший на себя маску обезьяны, которую раньше даже и на картинках никогда не видел, подошел сзади к коадъютору Ламинье. Тот был страшным и зубастым крокодилом – почти полной противоположностью того, кем являлся на самом деле.

   – Граф, пока тянется вся эта заминка, пройдемся в какое-нибудь уединенное место. Есть важный разговор.

   Крокодил повернул огромную пасть, и в ярком свете множества свечей сверкнули его белые клыки.

   – Это вы, советник? Как вы на себя не похожи! Только умоляю вас, избавьте меня от политических проблем. Давайте хоть в праздник по-настоящему отдохнем!

   – Речь пойдет о вас лично.

   Оставив позади общую суматоху, крокодил и обезьяна шли по коридорам Анвендуса, тихо переговариваясь между собой. Их кристально-белые одеяния так не соответствовали их страшным маскам, что возникало впечатление – по коридору идут настоящие ангелы-мутанты. Редко горящие факела, то окунали их тела в холодный полумрак, то обжигали взор яркими вспышками света. Альтинор суматошно выискивал тему для беседы, дивясь собственному волнению, будто убийство человека для него, как потеря невинности для застенчивой девушки, было первое в жизни. Он начал говорить и одновременно удивляться собственным словам:

   – Граф, со мной недавно беседовал Оранский по поводу... того случая. Он уверен, что вы хотите сдать его королю, он страшно боится вас!

   Крокодил расхохотался самым нечеловеческим образом:

   – Великая Тьма! Да я уже давно все забыл! Мне-то какое дело до их отношений с Жоанной? Мало мне своих проблем, чтобы лезть в чужие?

   Альтинор отсчитал ровно пять шагов, прежде чем продолжить беседу. Лестница совершила еще один вираж и круто ныряла вниз, к подземельям, где сумрак был более зловещим, а тишина более настораживающей.

   – Вполне согласен с вашим мнением, граф. Мне до всей этой истории еще меньше дела, чем вам. Но Оранский сильно обеспокоен, он хочет убить вас. Поймите, вы представляете для него скрытую угрозу, ходящую на двух ногах.

   – Убить?.. Меня?.. Вы несете какой-то вздор, советник. Давайте, я поговорю с ним! Что за маразм?

   – Он не поверит ни единому вашему слову, я уже сам пытался с ним говорить, – Альтинор почувствовал как его сердце снова бьется ровно, душа испытывает блаженную уверенность в удаче, а в голове наступила ясность всех последующих действий. – Вот вам мой совет, граф, вы должны опередить его. Нанести удар первым...

   – Вздор! Самый настоящий вздор! – Ламинье достал платок и вытер из-под маски крокодила накопившийся пот. – Мне эта зеленая зубастая рожа уже осточертела! Какие-то детские забавы.

   Альтинор вдруг понял, что перестраховывается, хотя совершенно не планировал этого. Его изощренное в интригах подсознание само подсказало, как надо вести беседу. Теперь, даже если вдруг что-то пойдет не так и начнется заваруха, кто-нибудь из них двоих наверняка убьет другого. Сердцебиение старшего советника вновь вышло из обычного ритма. По правой стороне каменной стены он увидел ширму – ту самую, за которой должен стоять Оранский. Должен, но не обязан... Альтинор снова испугался, что у малодушного герцога в решающий момент может дрогнуть рука. Он замедлил шаг и взял коадъютора под локоть. Тон его голоса просветлел ровно настолько, насколько изменилась в более радужную сторону тема самой беседы.

   – Ладно, граф... нынче такой праздник! Давайте поговорим о чем-нибудь приятном. Кстати, поздравляю с орденом! Клянусь, для меня это такая же приятная неожиданность, как и для вас! – последняя фраза была истинной правдой.

   – Ну... думаю, король преувеличил мои заслуги. Просто нужно было хоть кого-то хоть чем-то наградить, вот он и выбрал меня.

   Справа по борту, внося контраст в серую и угрюмую стену, уже проплывала судьбоносная ширма. Альтинор, не зная что сказать, громко расхохотался, потом ляпнул невпопад:

   – Вы не умеете быть скромным, граф. И это, уверяю, ваше достоинство. – Чуткий слух старшего советника уловил звук тихих шагов за спиной, его вдруг охватил ужас. И ужас этот родился от дикой мысли: что если у Оранского вдруг заклинит в мозгах, и он, вместо того, чтобы покончить с Ламинье, шлепнет по голове его самого?

   Граф, совершенно ничего не подозревая, продолжать месить языком пустые слова:

   – ...Оунтис Айлэр – вот кто достоин настоящей награды! Кто командовал армией при взятии Аше... – послышался приглушенный треск. Ламинье начал оседать, огромные зубы крокодила скользнули по одежде Альтинора.

   Коадъютор рухнул на пол. Герцог резко обернулся, подумав при этом: «Кто знает, что у него на уме? Убрал одного свидетеля, может, захочет убрать и другого». Позади, освещенный парою жизнерадостных факелов, стоял лев. В руках у него был топор, развернутый обухом вперед.

   – Оранский? – задал советник глупейший вопрос. Словно это мог быть кто-то другой.

   Лев приподнял свою маску и произнес:

   – Будь я проклят...

   Тело Ламинье подергивалось в конвульсиях. Из пасти крокодила шла белая пена, пальцы графа судорожно сжимались, царапая пустоту воздуха. Черные глазницы камней, замурованных в стену, смотрели на все происходящее с полнейшим безразличием.

   – Еще удар, герцог! Он еще жив! Ну же, смелей!

   Оранский сделал нерешительный взмах топором. Еще один сухой треск, будто переломилась простая деревяшка, и Ламинье замер. Его руки и ноги небрежно раскинулись по полу, обмякшее тело провалилось в слой пыли, а отяжелевшая душа – в каменную бездну.

   – Берем его! Живо!

   Мертвого Ламинье подтащили к лестнице и положили так, чтобы создалось впечатление, что он сам упал оттуда и ударился головой о твердый пол. Выглядело вполне правдоподобно.

   – Теперь возвращайтесь назад, герцог! И немедля! Я приду позже.

   Оранский, не произнеся ни слова, исчез. Альтинор остался наедине с трупом.

   – Да... оказывается, смерть вредна для здоровья. – Старший советник пощупал пульс коадъютора, который полностью отсутствовал.

   Труп был крайне неинтересным собеседником, поэтому Альтинор не стал навязывать ему свое мнение, произнес лишь напоследок:

   – Вы не правы, граф, орден вы все-таки заслужили. – Потом он осторожно снял маску крокодила и с неким сочувствием посмотрел на замершую гримасу недоумения, которая отпечаталась на лице Ламинье так же надежно, как сама смерть отпечаталась в его заледеневшей душе.

   Альтинор долго смотрел крокодилу в нарисованные глаза, в огромные ноздри, даже подсчитал количество торчащих зубов. Погладил его, лишенную тепла и холода, картонную кожу.

   – В жизнь не поверю, что такие чудовища когда-то водились на земле.

   Затем советник спрятал маску в надежном месте.

   Музыка переболела сумасшествием и вновь приобрела утерянную гармонию. Морис усердно размахивал дирижерскими палочками, протыкал ими воздух, рисуя в пространстве замысловатые магические знаки, которые, по всей видимости, и наделяли музыку тем волшебством, каким она обладала. Легкая токката лилась на танцующих прямо с потолка, как благословение, посланное свыше. Звуки мелодии филировали, разрастались нотной мозаикой, совокуплялись в мощные аккорды, словно сами танцевали в воздухе. Набирающее темп крещендо доводило танцующих до духовного экстаза. Пары кружились, весело хохотали, распадались и тут же соединялись вновь. Любой кавалер мог вклиниться в любую пару и забрать себе даму. Это даже поощрялось. Под масками были все равны. Все вжились в свои мифические образы, и никто никого не называл по имени. Тронный зал бурлил весельем. Вина было в избытке. Оно, искрясь затаенным огнем, лилось в бокалы и мимо бокалов, в разинутые рты и мимо ртов. Все наперебой кричали изысканные тосты, и ни в одном из них не упоминалось о когда-то произошедшей Вселенской Ошибке. Пили, в основном, за дам или за красивых зверей. Один медведь, танцуя с хрупкой кошкой, у которой был изящный гибкий стан, большие мохнатые уши и длинные усы, прижался к ней почти вплотную и нежно шепнул: