Текст книги "Солнечное затмение 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

   Вайклер, выйдя на свою рабочую смену, почувствовал, что склон горы, по которой они вели свою трассу, становится круче. Растительности под ногами было мало. Ноги ступали лишь на мягкий мох, а иногда и скользили по скалистым отвалам. Вайклер как-то не удержался и кубарем покатился вниз. Больше всего его испугала возможная потеря ориентации. Но нет. Поднялся. Пошарил руками по темноте. Нащупал-таки свой канат, вцепился за него мертвой хваткой и лишь тогда позволил себе отдышаться. Боль от ушибов почувствовалась в самую последнюю очередь. Желание во что бы то ни стало покорить вершину невидимой горы было своеобразным вызовом черному миру. Вайклер работал совершенно забыв об усталости. И чем выше он поднимался, тем больше проблем сваливалось на его голову. Все они были связаны с плетением каната. Во-первых, деревья на склоне горы росли очень редко, и протягивать канат от одного к другому становилось все затруднительней. Во-вторых и в-главных, не склоне не росли лианы. За ними приходилось постоянно спускаться к подножью горы и вновь карабкаться наверх. Эти постоянные спуски-подъемы изматывали и без того истощенное тело. Абсолютная тьма издевательски действовала на нервы. Происходящее напоминало кошмарный сон, в котором забыли включить освещение.

   Поднимаясь выше, Вайклер столкнулся еще с одной проблемой. Исчез мох под ногами и пошли лишь камни. Камни, по которым даже в зрячем состоянии было крайне опасно передвигаться. В любую минуту можно было вызвать небольшой обвал и под его грохот улететь черт знает куда. Тогда он принял решение тянуть канат вбок, надеясь обойти опасное место. Это было верное решение, так как через некоторое время камни кончились, руки опять почувствовали приятный, чуть влажный мох, а канат снова пополз вверх, обвивая кустарники и низкорослые деревья.

   По пути назад произошло нечто странное. Вайклер уже спустился с горы и натренированным движением рук перебирая, точно трамвай электропровода, тянущиеся по воздуху лианы, возвращался на поляну. Даже что-то насвистывал себе под нос. Свист прекратился в тот момент, когда его правая рука вдруг схватилась за пустоту...

   Каната дальше не было.

   Штурман какие-то мгновенья тупо созерцал черную стену перед глазами, и первая мысль, пришедшая в голову, была самой очевидной – канат порвало ветром. Такое, кстати, иногда случалось. Тут же пришла другая мысль, внушающая неосознанную тревогу. Погода стояла совершенно тихая и безветренная. Причем, когда Вайклер шел к горе, вся линия была цела. Но даже не это являлось причиной его внезапного страха. Держа обрывки лиан в своей ладони, штурман почувствовал, что они словно кем-то пережеваны...

   Он осторожно тронулся с места, выставил руки вперед и принялся искать продолжение.

   Нашел-таки! Буквально в нескольких шагах с ветки какого-то дерева свисал еще один конец. Соединить их между собой было невозможно, а промежуточное звено словно испарилось. Вайклер не хотел развивать пессимистические темы и, успокаивая себя, пытался поверить в то, что он сам по неосторожности оборвал связку лиан. Он быстро и без проблем залатал прореху, собираясь идти дальше. Но тут и произошло самое интересное, можно сказать – самое трогательное событие. До такой степени трогательное, что он сам чуть не тронулся умом.

   Дикий оглушающий рев разразился столь близко, что бывшего штурмана передернуло как от внезапного удара молнии. Это был хозяин невидимой тайги, никаких сомнений – та же загадочная тварь, которую они слышали на поляне. Такие звуки могло извергать только крупное животное. И совершенно неважно, что оно хотело этим сказать: пламенную речь или какие-то территориальные претензии. Может, животное просто восхищалось жизнью: для Вайклера это не имело никакого значения. Он почувствовал, что ноги его подкосились, руки с силой сжали канат – как последнюю ниточку, соединяющую его с островком жизни. И он, спешно перебирая руками, устремился вперед – прошибая тьму чуть ли не собственной головой, вскрикивая от внезапного удара веток и падая от всякой неровности на земле. Ему постоянно казалось, что ОНО движется по пятам. Дуновение ветра он принимал за ЕГО дыхание, шелест травы под своими ногами – за звук погони, даже стук собственных зубов – за клацанье огромной челюсти незримого преследователя. Душа горела, нервы напряглись, как растянутые нити, готовые вот-вот порваться. Вайклер с ужасом представлял себе, как огромные клыки смыкаются на его теле. И с непередаваемым чувством ждал этого каждое мгновение. Он не помнил, испытывал ли он вообще когда-нибудь в жизни такой страх. Это была одна из тех ситуаций, в которые вечности превращаются в секунды.

   Вайклер и не сообразил, что уже находится на поляне. Он словно совершил рывок в пространстве и времени. И лишь когда почувствовал перед собой влажную траву, поднял голову. Пламя костра все танцевало в своем красном огненном платье, которое, кружась, раздувалось и гасло. По листу серой травинки прямо перед его носом ползла какая-то гусеница – тихо, крадучись и озираясь по сторонам. Странно, но глядя именно на эту гусеницу Вайклер вдруг понял, что жизнь все-таки прекрасна...

   Встав на ноги, он первым делом откровенно выругался. Поток нецензурной брани, приправленный легкой поэзией, разразился над спящей в неге поляной. Матерный слог Вайклера оказался столь вдохновенным и столь впечатляющим, что даже разбудил Антонова. Мохнатая, уже полжизни как непричесанная голова бывшего программиста бывшего экипажа «Безумца» выглянула из палатки.

   – Чего буянишь?

   Вайклер подошел к палатке и заглянул внутрь, поморщившись от смрадного запаха.

   – Можно мне прилечь отдохнуть?

   – Приляг. Только заплати сначала. У нас здесь отель с дорогими люксовыми номерами, а не приют для бомжей.

   Вайклер завалился на колючую перину и обхватил голову руками, по стенам палатки мерещились красноватые призраки костра. Мир снова погас перед взором, оставив лишь этот неприятный запах.

   – Послушай, Алекс... слышишь меня?

   – Ну? – голос донесся снаружи далеко-далеко, как из телефонной трубки.

   – Мне кажется, бестолку все.

   – Что именно?

   – Все абсолютно. И это плетение канатов. И наши наивные надежды. И сама жизнь... Сдохнем мы на этой поляне. Или с ума посходим от созерцания собственных рож.

   От Антонова долго не было ответа. Потом его ленивый абсолютно равнодушный голос произнес:

   – И чего ты предлагаешь? Утопиться или повеситься? Мне кажется, первый вариант более предпочтителен. Вешаться здесь проблема, в темноте мимо петли можно промахнуться.

   – Я предлагаю немного поспать... – Вайклер искренне зевнул. – Спать, спать и еще раз спать... – он почувствовал, как сладкий туман забвения проник в его голову.

   Последняя человеческая речь, которую он услышал перед своим отключением, являлась речью Антонова. Дословно (в оригинале) она звучала так:

   – Ладно, спи, спи и еще раз спи, а я пока схожу за водой...

   Конец цитаты. Земля под Вайклером стала проваливаться в глубокую бездну. Тело потеряло свой вес. Пространство больше не имело определенных направлений, а заторможенное время – определенного смысла. Он не любил сны, потому что они полны обманчивых радостей и ложных страхов. Но на этот раз снов и не было. Не потому, что их не было как таковых, а просто они не успели ему явиться. Едва он задремал, как издали – казалось, оттуда где кончается сама реальность, донесся продолжительный рев. До жути знакомый...

   Вайклер очнулся... прислушался... оглядел все закоулки мрака... Почудилось?

   – Алекс, ты здесь? Ты чего-нибудь слышал?

   Даже если Антонов чего и слышал, он бы все равно не ответил. На поляне его не было. Огонь меланхолично потрескивал, и этот никогда не прекращающийся звук являлся шорохом самой вечности. Тут Вайклер явственно услышал, как хрустнули две ветки – одна, потом другая. Ветки так могут хрустеть только по причине, если их кто-то специально ломает.

   – Александр! Ты или не ты? Не придуривайся, ответь!

   В молчание вплетался все тот же треск костра. Эдрих укутался в одеяло и приказал себе снова задремать. Кошмары сновидений мало чем отличались от кошмаров действительности. Так какая разница, спишь ты или бодрствуешь?

   Разницы, может, и никакой, но уснуть снова не вышло. Дикий, пронизывающий кости рев раздался так близко, что Вайклеру показалось: сейчас содрогнется и рухнет на голову палатка. Он ошибся лишь в деталях: содрогнулась не палатка, а его сердце. ОНО уже было на поляне! Послышались тяжелые шаги, зашелестела примятая трава, зашевелились волосы на чьей-то голове. Радости по поводу того, что на планете обитают крупные формы жизни, Эдрих нисколечко не испытывал, и желанием познакомиться с загадочной особью ни малость не горел. Но, кажется, выбора уже не было. ОНО приближалось к палатке...

   «Чует по запаху, сволочь!» Вайклер крутанулся, вертонулся и каким-то чудом оказался вне палатки, минуя ее парадную дверь. Первая мысль была – бежать во тьму. Но прежде чем бежать, надо хотя бы поглядеть: от кого?

   Он обернулся... и обомлел... Интуиция предполагала увидеть нечто похожее на медведя, но там...

   Неподалеку от костра стояло самое настоящее ИСКОПАЕМОЕ. Длинная, чуть ли не до земли, шерсть как у мамонта. Огромная голова с не менее огромным рогом, но загнутым не снизу вверх, как у носорога, а словно гигантский клюв – сверху вниз. У этого чудовища было шесть лап и шесть глаз. Причем, глаза располагались геометрическим треугольником. Два самых верхних, расположенных чуть ли не вплотную друг к другу, образовывали вершину треугольника. Ниже – еще два глаза, но уже на большем расстоянии, они находились почти вровень с омерзительным клювом. И еще два, самые нижние, располагались на скулах и смотрели по бокам. Все шесть глаз поочередно моргали, но Вайклер отнюдь не расценил это за дружеское подмигивание. Лишь в самую последнюю очередь он заметил у чудовища длинный и толстый, как два крокодила, хвост. Возникала бредовая ассоциация, будто оно некогда проглотило этих самых крокодилов, и они теперь застряли на выходе из анального отверстия. Что же касается эстетической стороны вопроса, то возможно, будучи еще детенышем, этот монстр и выглядел симпатичным, но сейчас...

   Вайклер лишь стоял и тупо смотрел на это осязаемое наваждение. Дикие и, не исключено, голодные глаза столь же тупо смотрели ему в ответ. Потом ископаемое вдруг стукнуло хвостом о землю и громко взревело. Поляну начала трясти кондрашка, когда отверзлась, как бездна, гигантская челюсть и оттуда показались ряды белых резцов. Чудище еще раз махнуло хвостом, и костер разлетелся на огненные куски. Горящие головешки были разбросаны по поляне, поднялась целая туча пепла, и в черном мире стало раза в четыре темней. Ископаемое будто повелело угаснуть последнему светилу во вселенной. Тяжелая толща мрака, свисающая с небес, до поредела сдавила психику. Первый раз за всю свою жизнь Вайклер помолился:

   – Господи, только не это... Что угодно, только не это! Иисус! Магомет! Кришна! Вы когда-то правили этой планетой... Хоть кто-нибудь, помогите!

   И молился он, надо сказать, искренне. Шутки в данной ситуации, мягко говоря, были неактуальны. Кровь, спрессованная учащенным сердцебиением, долбила по вискам. Ноги перестали чувствовать землю, а душа – небо. В мире реальными остались только две вещи: ОН и его СМЕРТЬ. Ископаемое сделало несколько шагов в его сторону. Потом остановилось, наивно ожидая, что Вайклер повторит этот встречный жест. Видя, что человек стесняется сам подойти, чудовище вновь зашевелило тремя парами массивных лап. Казалось, движется не оно, а вращается сама земля под его всемогущими лапами.

   Вайклер вышел из синдрома гипсовой статуи и бросился бежать. Куда глаза глядят. Почти что погасший свет оставил для взора чуть заметные силуэты когда-то существовавших деревьев. Вайклер маневрировал между оттенками темноты и чувствовал, как сзади приближается грохот его личного апокалипсиса. Вдруг ни с того ни с сего, наверное – по милости упоминаемых богов, на небе сверкнула яркая молния. На долю секунды все деревья вокруг стали отчетливы в своих красках и контурах. Раскатов грома не последовало. Чудовище заревело еще пуще прежнего. Когда штурман обернул голову, то увидел, что оно шатается на подкошенных ногах. Тут только в поле зрения попал Антонов с плазмопистолетом. Последовало еще три выстрела и два холостых щелчка. Шерсть гиганта задымилась, он стал истерически реветь и бить хвостом о землю. Потом последний раз качнулся и упал. Из ноздрей потекли две струйки темной крови.

   Медитавр умер очень быстро, и скорее всего – от болевого шока. Его зрачки стали стеклянными, а дыхание прекратилось, будто вдруг сломались в груди мощные насосы. Вайклер даже к мертвому животному подошел со страхом. Вернее, страх этот был остатком только что пережитого шока. Подобных монстров он не видал даже в старых компьютерных играх. Одно определенно: он не мог быть создан ни человеческой фантазией, ни тем более эволюцией жизни на Земле. Тем не менее, его тело состояло из плоти и крови.

   – Тебе, парень, крупно повезло! – еще задыхаясь, произнес Антонов. – Но не повезло мне. – Он потряс в воздухе пистолетом. – Не осталось ни одного заряда. И даже если мы изобретем самые современные луки и копья, против этой биологической машины они бессильны. В наш тихий мирок вторглась какая-то аномалия. Как ты считаешь?

   – Теперь ты наконец понял, что мы находимся не на Земле? На нашей планете ничего подобного отродясь не водилось! Ты только посмотри на него! И никакая мутация за две тысячи лет не смогла бы создать таких уродов.

   Антонов робко подошел к чудовищу и посмотрел на его шесть немигающих глаз, в которых вместо жизни осталось лишь ее зеркальное отражение, искаженное, к тому же, линзами зрачков.

   – Теперь ты понял? – повторил вопрос Вайклер.

   – Возможно, ты и прав... – Антонов, шокированный не меньше своего коллеги, готов был сейчас согласиться с чем угодно. Даже с тем, что где-то поблизости от их костра оттаяла вечная мерзлота, и оттуда выполз мутант мамонта, который сорок тысяч лет назад зимой пьяный свалился в помойную яму, где и принял процедуру оледенения. – Но если это не Земля, что тогда?

   – Как будто я знаю! – Вайклер всплеснул руками. – Мы провалились в какую-то дырку в пространстве, и попали в мир лишь похожий на Землю.

   – М-да... и явно недоделанный. Впрочем, в Библии как сказано: вначале Бог создал небо и землю, а потом уж воинство небесное. А местный бог небо и землю, понимаешь, создал. Звезды создал, а на солнце, видать, времени не хватило.

   – Уснул, наверное, от скуки... проснется, тогда и создаст.

   В окружающем мире становилось все темней, даже фигура убитого чудища стала меркнуть перед глазами. И тут только Антонов опомнился:

   – Костер!!

   По поляне валялись лишь тлеющие головешки с умирающими языками огня. Вместо света они давали какую-то красноватую муть в глаза. Вайклер первый кинулся сгребать их в кучу, Антонов срочно побежал за обрывками парашютной ткани. Костер собирали чуть ли не по запчастям, головешка к головешке, реставрируя его былое изящество. И когда на дровах вновь весело заплясали огненные бесята, стало даже легче дышать.

   – Наш костер: это наше все, – пафосно произнес Вайклер. – Нам позволительно тормозить в чем угодно, но только не в слежке за огнем. Есть идея сходить за новыми дровами...

   Когда со своей трудовой смены прибыл Джон, он долго с отвисшей челюстью разглядывал чудище-юдище и несколько раз просил, чтобы его ущипнули. Антонов решил приукрасить действительность народным эпосом. Он экспромтом придумал легенду о том, как они с Вайклером стояли на коленях и молили Всевышнего о том, чтобы послал чего-нибудь пожрать. Всевышнему так надоели их долгие нудные молитвы, что он со злости сбросил им целую тушу. Прямо с неба. Джон, с задумчивой рожей выслушав этот рассказ, первым делом произнес:

   – А мяса! Мяса-то сколько...

   Да, мяса объелись вдоволь. Потом даже тошнило. Остатки туши расчленили, завернули в парашютную ткань и спрятали в воду, придавив камнями. Пир, как полагается, сопровождался всеобщей радостью, но в самой сердцевине этой радости имелась червоточина. Если по лесам бродит одна такая тварь, то наверняка есть и другие. Папа, мама, братишки, сестренки. И все такие же немиловидные... Из оружия остался лишь изрядно притупившийся нож да самопальные луки с оптическими прицелами именуемыми человеческими глазами. И без того мрачное будущее теперь еще было пронизано постоянным страхом перед этими выродками. Антонов как-то, сидя у костра, высказался:

   – Говорила мне баба Дуся: «не лети на свою Циндавру, внучек, живи на земле! Будешь нам с дедом огород копать...» И чего же я, дурень, ее не послушался? Давненько, правда, это было. Два с полтинником тысячелетия...

   – Кто-кто тебе это говорил? – переспросил Джон.

   – А мой дед Кирилл, туговатый на оба уха, когда первый раз услышал, что я отправляюсь к Проксиме Центавра, передал бабке: «наш внучек пойдет с каким-то Максимом за цинковой тарой...»

   – Куда-куда он пойдет?

   Антонов поглядел Джону в глаза и увидел в них мутные воды разума. Лицо капитана и впрямь постарело на десяток лет, а густая рыжая борода поблескивала сединой. Когда он был настоящим капитаном, он никогда не задавал глупых вопросов.

   – Знаете что, коллеги, – произнес после неких раздумий Александр. – Мне кажется, нас здесь ожидает не умственное помешательство, а медленное отупение и поэтапная деградация интеллекта.

   Но пока еще страшное пророчество Антонова не сбылось, космоплаватели (имеет еще смысл называть эту троицу столь высокопарным термином) продолжали свою работу. То есть плетение каната. Стремление покорить вершину горы стало для них чисто спортивным интересом. Но покорение всяких вершин в большом спорте связано с немалыми трудностями. И эта – не исключение. Чем выше они взбирались, тем меньше было там растительности. Деревья вовсе исчезли, и канат тянули от кустарника к кустарнику. Большая его часть лежала просто на земле, что вызывало огромные трудности при передвижении. Приходилось гнуться в три погибели, чтобы нашарить его рукой. Впрочем, самой глобальной проблемой в этом проекте являлось то, что на склоне горы абсолютно не росли лианы. За ними постоянно надо было спускаться к подножью, набирать целую охапку и, корчась от усталости, карабкаться опять наверх. Даже в зрячем состоянии вся эта работа выглядела бы адским наказанием, а если еще ничего не видеть вокруг... Тут действительно, по слову Антонова, начнется «поэтапная деградация интеллекта». Плавать в океане абсолютной тьмы, опускаться на его дно и пытаться карабкаться к поверхности – все это занятие для железных нервов. Впрочем, отбирая в космос первую звездную экспедицию, руководители проекта искали людей прежде всего с самой устойчивой психикой. Даже умственные способности или физическая подготовка были на втором плане.

   Но вершина горы, если до таковой вообще суждено добраться, являлась для экипажа «Безумца» единственной возможностью обозреть черный мир с высоты и дать себе, наконец, окончательный ответ: есть здесь разумная цивилизация или ее нет.

   Через двадцать или тридцать рабочих смен Джон сообщил, что на склоне больше нет никакой растительности: ни травы, ни кустарников. Лишь один песок с мелкими камнями, который постоянно осыпается и заставляет съезжать вниз. Джон бил себя в грудь и клялся, что если он смог покорить планетную систему далекой звезды, то не покорить эту сопку просто не имеет морального права. При работе на склоне сильно пачкались и рвались комбинезоны – последняя память об их космической миссии. Запасного комплекта одежды разумеется не было, и когда кто-нибудь приходил с очередной смены, то в первую очередь разглядывал свою одежду. У всех она стала почти черного цвета, Джон шутил: «небесного цвета». Швы в разных местах начали расползаться, и перспектива остаться голыми, как праотец Адам, никого не радовала. Они уходили в Зону небытия словно в глубокую мрачную шахту, а свои замызганные комбинезоны давно уже называли робой.

   Однажды Вайклер, вернувшись со своей смены, сообщил удручающую новость. Он достиг тупика. То есть, дальше прокладывать канат, и вообще – дальше двигаться, нет возможности. Они залезли в какое-то ущелье, со всех сторон которого одни крутые скалистые обрывы. Тогда было принято решение развернуть канат в сторону и попытаться пробраться к вершине с другого направления. Были в их работе и обманчивые радости. Тот же Вайклер как-то сказал, что склон становится более пологим и удобным для ходьбы, гора как бы закруглялась. Все в один голос воодушевленно запророчили: «это вершина! еще немного усилий, и мы там!» Усилий приложили массу, но гора вдруг снова и с еще большей крутизной пошла вверх. То был лишь небольшой уступ на ее массивном теле.

   Участь стать тем самым счастливым покорителем настоящей вершины выпала Джону. Он потом еще долго хвалился и рассказывал остальным пережитые ощущения. А началось все также: склон стал более пологим, почва под ногами не так сильно разъезжалась, что несколько облегчило саму работу. Джон привязал последнюю лиану и решил уже возвращаться. Потом, по своему обыкновению, взял маленький камень и бросил его вперед по направлению движения каната, чтобы по звуку определить насколько крутой их ожидает подъем. Каково же было его изумление, когда звук от падения камня раздался не вверху, а откуда-то снизу. Он набрался смелости и совершил десяток шагов, выставив вперед обе руки. Странно... он уже практически стоял на горизонтальной поверхности. Еще десять шагов, и... долгожданное чудо! Почва пошла вниз под уклон. Он испробовал таким образом несколько направлений – везде только спуск. Дальнейшего подъема больше не существовало.

   Вот тогда-то и раздался во тьме его радостный громогласный вопль. И уже спустя пару секунд Джон подумал: чему он, собственно, радуется? Лишь факту совершенного подвига? Он стал пристально оглядываться по сторонам, надеясь в толще вездесущего мрака обнаружить хоть какие-то искорки жизни. Он знал, что перед его взором сейчас раскинулся огромный пейзаж с неповторимым ландшафтом: поля, леса, извилины рек... Возможно, даже города. Но он не видел ничего абсолютно, даже пальцев собственной руки. Ни искорки, ни одного светящегося пятнышка. Их собственный костер обнаружить также не удалось. Кратковременная радость капитана сменилась привычной хандрой. Они если здесь и жили, то ради вот таких кратковременных радостей, которые выглядывали как лучики надежды из холодной темноты. Выглядывали, чтобы снова исчезнуть, не оставив после себя даже приятных воспоминаний.

   – Неужели на этой планете нет больше людей? – спросил Джон свое эхо, но даже оно промолчало.

   На вершину горы потом еще несколько раз ходили Вайклер и Антонов в надежде, может, им хоть что-то померещиться. Но темнота была беспощадной и слишком скупой на образы. Она походила на стену из мертвого камня. Она была везде, где только имеет смысл слово «быть». Космоплаватели приходили ко все большему унынию и все больше склонялись к мнению, что их костер, возможно, единственный на всей планете. Утешало лишь то, что он единственный и неповторимый одновременно.

   – Что делать дальше будем? – спросил Антонов, когда все трое собрались вместе и печально смотрели на эту самую неповторимость.

   – Все-таки рано делать заключения, что на планете отсутствует разумная жизнь. Ну, взобрались мы на одну сопку, ну и что из этого? Может, здесь вообще гористая местность? И на сотни миль вокруг ни одного селения. – Вайклер лениво подобрал несколько веток и подкинул в огонь.

   – Речь сейчас не о планете. Вблизи от нас селений нет: это точно, мы бы увидели хоть слабый свет. А то, что находится за сотни миль отсюда, для нас все равно что загробная жизнь. Канат плести придется сто лет. Потом еще окажется, что и там ничего нет...

   Тут в разговор вмешался Джон:

   – Хорошо. Давайте предположим самый пессимистичный вариант: мы одни на планете. И что? Вешаться теперь?

   – Было бы любопытно послушать твои предложения.

   – Любопытно, так слушай. Умереть мы всегда успеем, это не проблема и уж тем более не подвиг. Но пока нам предоставлена жизнь, какой бы она не была. Мы не в цепях и не на каторжных работах, мы свободные люди...

   – Бичи мы, а не люди, – саркастически произнес Антонов, но неправильно перевел на английский слово «бичи». В ушах американцев это послышалось как «плетки». – Я бы сказал даже так: космические бомжи. Посмотрите хотя бы на нашу одежду, в нее бы и свиней побрезговали завернуть.

   – Да не об этом сейчас речь! – Джон немного психанул. – Я говорю о другом. Идея проста: на извечный вопрос «быть или не быть» я отвечаю утвердительно. У нас в распоряжении целый мир, который можно исследовать. Когда мы передохнем и попадем в загробный мир, его тоже будем исследовать! Потому что никакой разумный человек долго не выдержит бездеятельности и пассивного созерцания. А когда мы попадем в мир загробнее загробного...

   – Да, да... и там будем плести канаты от одного могильного креста к другому. Чушь все это, – отмахнулся Вайклер.

   Джон, самый заядлый пессимист во всех вопросах, вдруг стал защищать жизнеутверждающие позиции. Впрочем, остальные понимали, что этот порыв благого воодушевления явился ненадолго. Такое у всех бывает и у всех проходит. Желание отчаянных свершений само по себе является душевной акциденцией, это своеобразное светлое помрачение ума.

   – Хорошо, – Джон пожал плечами. – Что вы предлагаете?

   – Лично я, – Вайклер ткнул пальцем в свой замызганный комбинезон, – ничего не предлагаю. Но считаю дальнейшее плетение каната делом абсолютно бессмысленным.

   – Пожалуйста, займись другим делом, – произнес Джон. – Ты, кажется, обещал найти смолу, из которой можно будет сделать факела. Займись этой научной проблемой. Я, к примеру, нахожу душевное успокоение в рыбалке. Еще один вариант: давайте изобретать ловушки для охоты. Кстати, и моя идея насчет плота не такая уж и неосуществимая. Да, нам нечем рубить и обтесывать деревья, но их можно прожечь огнем. Антонов, если боится сойти с ума, может заняться программированием. Будет писать палкой на песке программы на языке Intellet, а я буду за ним исправлять ошибки.

   – Ой-ей-ей! Как это остроумно! – вставил свое резюме Антонов. – У меня аж мышцы заднего прохода расслабились от изумления.

   – Антонов, ты пень! Ты даже не можешь понять тонкости моей мысли. Я все свожу к тому, что человек, если он разумный, всегда найдет для себя чем заняться, если даже его на всю оставшуюся жизнь запрут в тесном лифте, лишенном электричества.

   – А вот это уже пошлость...

   Вскоре они на самом деле нашли для себя достойное занятие. Все трое залезли в палатку и завалились спать. Вайклер лишь слегка задремал, наученный горьким опытом, что к звукам внешнего мира иногда следует прислушиваться. Опыт оказался как нельзя полезным, потому что менее чем через час он был разбужен слабым монотонным шумом. Тихие капли падали на палатку, настойчиво постукивали, словно прося разрешения заглянуть внутрь. Небо редко купало черный мир своими очистительными дождями. И этот шум прослезившейся стихии так сильно напоминал ту, настоящую Землю, что Вайклер даже слегка затосковал. «Дождь...» – ностальгически шепнули его губы, потом повторили: «дождь...». И лишь в третий раз Вайклер крикнул на всю палатку:

   – Дождь!! – только теперь это уже было возгласом ужаса.

   Первым проснулся Джон.

   – Что? Что случилось? Диана, ты кричала?

   Капитан наверняка видел какой-нибудь эротический сон и еще даже не успел сообразить, что вернулся в скучную явь. Вайклер вылетел из палатки и подбежал к костру. Угасшее пламя, мерцая красной аурой, отчаянно боролось с воинствующими каплями. Они все падали и падали с неба, шипели как ядовитые змеи. Да. Обыкновенная вода сейчас была самым настоящим ядом для жизни на поляне. Вайклер принялся спешно забрасывать костер тонкими ветками, но они, изрядно промокшие, не особо охотно подхватывали огонь. Джон и Александр уже вертелись рядом.

   – Не вздумай ложить много! Придавите ветки ногой.

   Дождь, будь он проклят, кажется, усиливался. Испуганные языки пламени пытались увертываться от потока воды, а почерневшие головешки источали белый холодный дым, точно испускали свой дух. При каждом порыве ветра костер чуть не гас полностью. Красный ореол вокруг него становился все меньше. Тьма сжимала в своем гневном кулаке последние капли света во вселенной.

   – Я сейчас! Подождите! – Джон рванулся в сторону палатки и принес оттуда огромный лоскут парашютной ткани.

   Его немедленно развернули над гибнущим костром. Капли смертоносной влаги стали барабанить по его поверхности и струйками стекать на землю.

   – Надо срочно что-нибудь сухое и легковоспламеняющееся! – крикнул Вайклер.

   – Ждите! – Джон опять побежал к палатке, залез внутрь, схватил одеяло и стал истерически вытрясать из него траву. Внутри палатки уже господствовала идеальная тьма.

   Костер уже давал немногим больше света, чем его бывшая зажигалка. Все деревья вокруг поляны исчезли, кольцо мрака сузилось. Бледное красноватое свечение озаряло лишь аморфные силуэты двух людей, держащих над огнем лоскут материи. И еще валил белый-белый дым, словно фимиам чьих-то преждевременных заупокойных молитв. Джон рванулся к центру вселенской катастрофы и сунул кончик одеяла в тающий огонь.

   Произошла резкая вспышка света. Парашютная ткань легко воспламенилась, и в мире стало так светло, точно в ближнем космосе вспыхнула сверхновая звезда.

   – Ветки! Ветки бросайте!

   Увы. Радость была столь же яркой, сколь и мимолетной. Мокрые ветки только гасили огонь, ткань быстро прогорела, оставив после себя черные корявые обрывки. К тому же, с неба уже валил настоящий ливень. Резкий порыв ветра уничтожил последний язычок пламени, остались лишь рдеющие головешки.

   – Сделайте же что-нибудь!! – взмолился Вайклер.

   Джон накрыл костер своей грудью. Суматошными движениями пальцев он принялся ломать тонкие веточки, совал их в красные угольки, пытался осторожно раздувать.

   – Керосинчику бы где-нибудь достать, – невпопад ляпнул Антонов.

   Именно Джону дано было наблюдать своими глазами, как умирает их последняя надежда. Ливень разошелся со всей откровенностью. Вода использовала всякие лазейки, чтобы пробраться к чуть живым углям. Они вдруг зашипели, полностью погасли, и в глазах капитана наступила ревущая шумом дождя темнота.