Текст книги "Дорогой плотин (СИ)"

Автор книги: Андрей Ваон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Андрей Ваон
Дорогой плотин

– 1957. Правда

1

– Вот те на! – крякнул дед Андрей, бросив «Правду» на лавку.

– Что такое? – Бабаня хлопотала возле стола – дело шло к обеду.

– Как в войну, в кольцо Москву берут. И нас, этоть, заодно.

– Какая война, дед, что ты городишь? – Бабаня вполуха слушала деда, стараясь не забыть огурчики, редисочку, репку, лучок. В центр водрузила парящую картошку в кастрюльке и горшок со щами. – Всё, садись, давай, хватит кряхтеть. Где там Ванька бегает?

– Да с пацанами, наверное, на пруду, – дед помолчал. – А печёт сегодня! А ты щей вжарила, нет, чтобы окрошки…

– Разворчался. Чем там тебя в газете расстроили, какая такая война? – Бабаня приготовилась внимать ценной информации. Внука Ваньку искать было бесполезно, только если сам забежит, а, значит, деда можно выслушать в спокойной обстановке. «А то разбурчится, не остановишь. И Ванюшке достанется заодно».

– Вот ты, старая, только звон-то и услыхала! – дед крякнул вновь, обжегшись щами. Хрустнул огурцом. – Чего там, огороды-то подрезают? – скакнул он вдруг на другое.

– Да ты ж с Прокопичем на короткой ноге, тебе и знать. Да ладно уж, хватит нам и этих грядок покопаться. Алёнке с Петром и этого не надо.

– Не надо! Своё оно не с чужих рук, своё оно роднее, вкуснее и полезнее, – забурчал дед. – Эх, засосёт их Город этими институтами и заводами, корни позабудут, да землю свою.

– Дед, куда тебя понесло? Чего они позабудут? Или ты думаешь, они в деревне должны до пенсии сидеть?

– Ааа! – дед Андрей махнул рукой с ложкой, куснул хлеба, размял и так разваливающийся картофель. – Что с тобой говорить! Говорю ж, сами скоро все в Городе этом самом и окажемся!

– Да мы и так вон, рукой подать, почти в Москве, – возразила Бабаня. Сама она ела, как воробушек, больше поглядывала на деда, подкладывая ему повкуснее.

– Хехехе, – затрясся довольный дед. – Вот про что тебе, Анюта, я и толкую! Дорогу вон, открыли. Пока кусок только, но через три года обещают целиком колечко уложить. И всё, что внутрях окажется, то Москва и будет.

– И чего, где эта дорога пройдёт? – Бабаня, наконец, заинтересовалась.

Дед, довольный, взял газету и, отдалив дальнозорко, начал выковыривать отдельные фразы:

– Вот: «на юге Бесединский мост»… поняла, бабка? Вона, там, возле Бесед будет Москва-реку пересекать дорога эта. И дальше куда-то туда, в Бирюлёво, кажись. Ага – «на юге между сёлами Бирюлёво, Бутово, Прудищи, Чертаново». Вот, дорога будет тута у нас большая. Мало нам Каширки этой. Всё больше машин по ней ездит.

– Так без неё ж, без дороги, куда? Сам же по ней к родственникам и ездишь! – Бабаня, подпёршись кулачком, глядела на жующего деда. – По ней Ленин ещё ездил, – добавила ещё аргумент.

– Ленин, это да, ездил, – дед согласно кивнул. – Только, Анют, я тебе про что толкую – в кольцо всех нас возьмут, тут нам каюк и придёт!

– Да ну тебя, Андрей, с твоим гундежом! Нагонишь тут вечно… а выйдет пшик какой-нибудь, – Бабаня махнула рукой, да встала собирать со стола – дед Андрей вроде наелся. Наелся, а гомонить не перестал.

– Я тебе говорю, что жизнь наша под корень пойдёт! Вот пруд мы для чего копали? – вдруг скакнул он вновь. – Зарос опять! А ежели засыплют сам Борисовский, а? О! А с этим кольцом и не такое будет, – заключил он пророчески. Довольный своей речью, кивнул. Покряхтев, встал. – Пойду, вздремну часок. Да потом уж яблок поснимаю схожу.

– Отдохни, отдохни, может, бухтеть поменьше будешь, – Бабаня убирала со стола. Не удержалась, газету дедовскую взяла, глянула. Да на лавку и уселась. Читала, хмурилась, глаза вскидывая, представляла, как оно будет.

Тишину порвал Ванька – ворвался ураганом, неся на себе запахи тёплых вод Пруда, пыльной дороги и пацанской возни. Водрузился с шумом за столом, схватил сразу хлеба – голодный.

– О, нарисовался! – Бабаня вскочила. – Обедать давай, – захлопотала, забегала, вновь собирая на стол.

Внук кивнул, угукая через булку. От нечего делать схватил газету – в школу через неделю, он складно читал, таская у отца и деда газеты. Забубнил вслух, проталкивая слова через набитый рот.

– Прожуй, потом говори, – бабушка налила ему щи.

– Бабуль, а что такое кольцевая автодорога? – малец начал шумно хлебать, торопясь и обжигаясь.

– Ванюша, ты куда полетел, как на пожар? Не торопись, дуй сначала, обожжёшься, – теперь настал черёд глядеть на внука. «Старый и малый, один в один». – Это дорога, как наша. Только будешь по ней ехать, да приедешь туда же, откуда выехал.

Ваня, удивлённый, даже есть перестал, ложка повисла, с неё булькнул кусочек капусты. Поразмыслив, заулыбался:

– Ха, баушк, зачем же такая дорога, ежели по ней и уехать нельзя?

– Так это, Ванюш, надо, видать, раз строють. Вон, дедушка говорит, начали уже. Скоро, мол, там вот, за Язвенкой и у нас пройдёт. И будем, говорит, жить мы прямо в Москве.

– Как в Москве?! Переедем, что ли? – Ваня всё же сглотнул суп, но следующая порция опять затормозилась.

– Да нет, как были мы здесь, в Шипилове, так и останемся. Только Москвой это будет считаться… – уже не очень уверенно предположила Бабаня. Она и сама не очень понимала, как это так будет – в Москве жить, да в деревне поживать. Да и не хотелось ей про это думать, у неё огурцы ещё не политые остались – припозднились они в этом году. – Ты ешь лучше, Ванюш. Вечером у папы спросишь.

– Ага, – Ваня уже мыслями ускакал обратно на улицу. Он вновь заторопился и, не успела Бабаня налить ему квасу, как он, хватанув огурец, выскочил во двор.

– Чтоб засветло пришёл! – крикнула ему вдогонку, не особо надеясь, что услышит. Да особо и не надо было – Ваня порядок знал чётко. Возвращался домой вовремя.

2

Алёна и Пётр Мельниковы были типичной рабочей молодёжью. После смены торопились на вечёрку, учились на инженеров. Увлечены были, но и домой не опаздывали. Уставали сильно, но ребёнка своего единственного холили и лелеяли. Хотя отец и старался держать в строгости, уповая, в этом деле, в основном, на деда. После учёбы они бежали на электричку, чтобы поспеть в Ленино, а там на автобусе почти до дома. А чаще и пешком скорым шагом.

– Так и будем всю жизнь бегать? – запыхавшись, спросила в электричке Алёна.

– Алёнк, так жизнь такая – остановишься, сразу опоздаешь.

– Да я понимаю, – Алёна вздохнула, – просто охота же и с Ванюшкой посидеть, и на пруд сходить.

– Алён, не на пруд будем летом ходить, а на море поедем! – Пётр романтически засверкал глазами. – А ещё тут ребята на курсе в поход ходили. В Карелии были, на лодках специальных, байдарки называются. Красота, рассказывали. Костёр, рыбалка, места дикие.

– Ты, Петь, даёшь! Можно подумать, у нас под боком мест этих диких мало, – улыбнулась Алёна.

– Ха, Алён! Скоро ж тут, в местах наших «диких» Город будет стоять, ничего дикого и не будет! – выпалил Пётр. Несмотря на вечер и законную усталость, он был взбудоражен. За окном проплывали «текстили», в вагоне была жарко. Стоял равномерный гул – народ возвращался на окраины.

– Это с чего ты взял? – насторожилась Алёна.

– Да с утра в газете вычитал. Только не сохранил, ребята стащили. Там сказано, что дорогу будут строить. Кольцом. Что внутрь попадёт, то Москвой и станет. Мы, стало быть, со своим Шипиловым попадаем, – заулыбался Пётр.

– Так погоди, это же и деревни на слом пойдут? На кой в столице домишки эти и колхозы всякие?

– Ну да, домов, наверное, других настроят… – неуверенно ответил Пётр. Задумался и сам. – Эх, купаться охота. Жара, – переключился он. Может, сходим на закате, а?

– О, тоже мне, купальщик! – засмеялась Алёна. В глазах, однако ж, осталась та задумчивость, которая даёт начало тревожным думам и беспокойным мыслям.

– Да ладно тебе, уж осень скоро, купнёмся напоследок, а то на выходных дожди могут зарядить. Сама ж про пруд говорила.

– Говорила, говорила, – рассеянно подтвердила она. – Петь, Ванюшке ещё чего не купили? – жена вспомнила про дела, сбивая романтический мужний настрой.

– Ой, да всё уж есть: форма, ранец, кепарь какой знатный у него! Давай, хватит уже про дела, пойдём на выход.

Вышли на Москворечье, надеясь на попутку или автобус. Дорога пыльной лентой пустела на закате; они шли по обочине. Скоро дерева по бокам расступились, и дорога вкатила на дамбу и мост, по бокам засверкали гладью пруды, а на том берегу блеснули окошки хутора, окраины Шипилова. На берегу, на отмели ещё шумели ребятишки, не уставшие от купания за день. Визги и крики благодушно нарушили тишину.

– Надо Ванятку оттуда забрать, наверняка плещется тоже, – хотела свернуть с дороги Алёна.

– Парень у нас дисциплинированный, должен дома уже быть, – отговорил Пётр. Она глянула на него, да нехотя согласилась. На самом деле и сам отец семейства не быль столь уверен в сыне, как вышло у него на словах.

– Самокат тута, – отметил Пётр.

– «Тута»! В Москве он жить собрался. А ещё ведь в институте учится, а деревня, вон, глубоко сидит, – сказала Алёна, улыбаясь.

Услыхав скрежет калитки, из дома выскочил Ванька. С радостными криками запрыгнул на родителей, пытаясь ухватить обоих. Ощутив их ручонками, быстро успокоился и повёл за руки в избу. На улице уже тянуло свежестью, и на кустах смородины появились бусинки росы.

– Чего-то уж и расхотелось купаться. Но умыться вот охота.

– Пап, а я и после пруда помылся, – загордился Ванька.

Пётр, согласно модным веяниям, внедрил совсем недеревенскую приспособу – летний душ. Сделал в прихожей бани отсек, отгородил дверцей, наверх водрузил бак, крашенный в чёрное.

– Надо будет и тёплый сделать, – задумчиво проговорил Пётр. Но сын влёк его в дом.

– А дедушка про дорогу кольцевую рассказал. Я и сам в газете видал. И сказал, что нас ею окружат, и будем мы Москвою называться.

– И поселют нас в дома каменные с отоплением и ванной, – уже в доме закончил дед, заслышав внучка.

– Бать, ты прочитал, да? Чего удумали-то, а? – в некоторой осторожной восторженности сказал Пётр.

– Да он весь день меня дорогою этой мучит, – отозвалась Бабаня, в очередной раз собирая на стол. Алёна, едва умывшись, кинулась ей помогать.

– Петя тоже, вон, размечтался от этого, – кивнула она на мужа. Тот уселся на лавку, действительно с довольно мечтательным видом.

– Эх! Пойду-ка помоюсь всё же! – он ринулся в душ.

– Я с папой, – увязался за ним Ваня.

– И то верно, кольцо кольцом, а чистым быть никогда не повредит, – одобрила Бабаня.

– 1960. Дорога

1

– Ну, разсопливилось совсем, – дед Андрей. – Только вроде бы схватилось, ан нет, нету зимы. Анют, хоть сапоги обратно доставай – валенки вона, все изгваздал.

– Да… конец декабря, а слякоть какая! Серое всё и снега не видать, – согласилась Бабаня. – Ты чего, сходил?

– Да сходил.

– И чего?

– Ну, ездют, чего. Шумят.

– Ездют… Значит, не наврали. И асфальт лежит?

– Да лежит всё! – дед сам был расстроен и оттого покрикивал. – И погода эта чухляцкая! Эх! – в досаде шамкнул себя по колену.

Тут в избу ввалился румяный и расхристанный Ванька. Улыбка на лице, замокшая чёлка торчит из-под ушанки – у него, как у солдата, зимняя форма одежды, несмотря на всякие погодные капризы.

– Пятёрку по алгебре отхватил! – гордый он маханул ранец на лавку и, скинув пальтишко и валенки, скачками рванул к умывальнику. Пошумел, умывшись, да сел за стол. Поработав мозгами (по дороге от школы, поработал и портфелем, и руками, и ногами – порезвились по пути с одноклассниками), употел и проголодался.

– Ай, молодчинка! – похвалила бабушка.

– Ну, а птицы-тройки были, может, тоже, а? – насмешливо спросил дед. Ванька притих возле умывальника на секунду, и давай, пуще прежнего, фыркать и отдуваться. – Чего это ты там расфырчался? Так и есть, выходит?

Ваня прошелестел к столу и скорее затолкнул в рот хлеба, невнятно промычав что-то в ответ.

– Отстань, пусть поест спокойно. А дневник пусть отец вечером проверяет, – бабушка, само собой, защищала внука.

– Так это, если там пробоины какие в учёбе, то надо воспитательные меры применить, – дед Андрей любил внука. Но и о строгости не забывал. При этому они хорошо дружили, чувствовали друг друга, как друзья во дворе. Поэтому Ванька и надулся – он не ожидал такого подвоха. А дед наседал. – Так чего там, Иван Петрович, у вас интересного сегодня было?

Малой хлебал суп, шумя ложкой и ртом.

– Да про Бориса Годунова рассказывали. Елизавета Никифоровна говорит, что пруд наш в честь него назван. Что ему земли дали и деревень с холопами, – начал рассказ Ванька, мыслями перенесясь на уроки.

– Так, так… – дед уселся с краю рядом, бабушка поглядывала на обоих, вытирая тарелки.

– Она ещё там что-то говорила про наши места. А я… – он потупился и пролепетал невнятно, – а я сказал, что пруд наш не холопский, а партизанский… А Елизавет Никифировна вы… выг..

Ванька уронил ложку и надумал всхлипнуть. Глаза от былой обиды подмокли.

– Это ты правильно, Ваньк, ей рубанул! Молодца! – похвалил довольный дед. – Только ты это, хныкать не вздумай! Партизаны они чего, думаешь – плакали, что ль? Ээ… брат, – дед притянул малого к себе, грубовато потрепав по светлым вихрам.

– Ванюш, но учительнице всё же лучше не перечить, – мягко включилась Бабаня.

– Ну, это, конечно, да. Субординацию надо соблюдать. Но, Иван, запомни, что хлюпиков у Мельников не было! Поэтому в обиду себя не давай. Хрен с ней, с этой субординацией, если обижают! – неожиданно воинственно закончил дед.

Ванька уже приободрился (детские горести они недолгие) – и непоседливо доедал обед, торопясь по своим делам четвероклассника.

– Ванюш, уроки только сделай! – не очень уверенно настояла Бабаня. Ванька, напяливая одёжу «для гуляний», застрял в свитерке.

– Так я вечером, бабуль. Пока светло, мы с пацанами на плотину хотели сбегать.

– Ваньк, ты это, про поход лыжный не забывай. Если урок какой не выучишь, то каюк походу-то, – подмигнул вдогонку дед.

Ванька притормозил, застряв в одном рукаве и одном валенке. Обернулся.

– А мы точно пойдём? С костром и картошкой?

– Точно пойдём, если ты нас дневником не расстроишь, – продолжал резвиться дед Андрей. – И картошка будет, и сальца возьмём. Забуримся в лес, будем топтать нехоженые места. Вот только… – дед крякнул, Ванька встревожился, навострив уши – дневник был не препятствием, но в счастье походное он всё равно до конца не верил. – Климат, вишь, какой непутёвый случился. Снегу-то и нет совсем. Насыплет ли за две недели… В грязь совсем не хочется лезть, и лыжи портить. – дед Андрей давно уже, ещё с осени, достал три пары лыж охотничьих. Начистил их и просмолил. Даже какую-то мазь новомодную достал. «Для скольжения», – важничал он, химича на верстаке, и попахивая смолистым запахом в сарайчике, где была у него небольшая мастерская. Ваньку в эту зиму хотели ставить на взрослые лыжи. «Хватит ему уже по горкам на этих спичках с ребятней гонять, пора уже на взрослые переходить», – решил Пётр, а дед согласно кивал. Женщины, как водится, были недовольны ускорением взросления малого, но в патриархальной избе их особо не слушали. Так, покивали, похихикали над их тревогами, но проигнорировали.

– Куда вы его тащите, он их и передвинуть не сможет, эти лыжи ваши здоровенные, – запротивилась вновь Бабаня. – Чем вам не сидится-то? Уж мальчика могли бы за собой не таскать.

– Цыц, старая! Всё вы, бабы, хотите размазню из парня сделать, – рыкнул дед. Малой под шумок, вдев наконец руки-ноги, успокоенный за судьбу похода, выскользнул в сизые сумерки. Зашлёпал по лужам.

Пройдя по грязи вдоль нескольких домов, он подошёл к парнишке. Тот ожидал Ваньку.

– Ванька, чего так долго? Бабка, небось, пирогами кормила, – забурчал недовольно Ванькин дружок, Андрейка Федотов.

– Да не, с дедом про поход говорили, – заважничал Ванька.

– Поход? Да шиш они тебя возьмут, нужен ты им, – засомневался Андрейка – завидовал. – Эти, двое братанов, чего сказали? – перевёл на насущное.

– Да пойдут вроде. На поле договорились встретиться.

– Маловато нас, борисовские прилипнут, ноги не унесём, – сказал Андрейка, имея ввиду предстоящую прогулку.

– Да ладно, вроде ж последнее время ладим с ними.

– Ага, ладим! Они тут лазили давеча рядом с дворцом, мы думали, что это бирюлёвские и маленько на них тряхнули каменьев. Они смотались, но нас, кажись, засекли. Грозились.

– Вот ёлки! А чего ж ты молчал? Это мы, считай, в логово к врагу обозлённому идём, – Ванька читал книжки про войну и, порой, вставлял книжные фразы. – Чего ж делать теперь?

– Да ладно, не дрейфь, по-тихому прокрадёмся.

– А кто дрейфит-то?

– Да ты вон, чуть в штаны не напрудил, – улыбнулся Андрейка.

– Ну тя, – махнул рукой Ванька, решив не обижаться. – Но можно, знаешь, чего? Через ту сторону, через выселки, а?

– Да ты офонарел? Это мы к утру только и дойдём, родичи убьют. Нет уж! Лучше от борисовских получить. Ага, вон, братья-акробаты маячат.

– Здоров! – мальчишки по-взрослому пожали руки. Давно не виделись, часа два. Но «приличия» соблюдать надо было. Тем более, шли на серьёзное дело.

– Васька-то сказал, что если сунемся, он нас не прикроет – больно уж они осерчали тама, – сказал Сашка, младший из братьёв Козиных. Младше он был на час-другой, но Антон своим старшинством кичился, и в этой близняшной паре это право чтилось.

– Да мы уж поняли, что ласкового приёма нам не ждать. Вон, Ванька предлагает по тому берегу, – насмешливо сообщил идею друга Андрейка.

– А чего, вариант-то неплохой, – братья были малые добрые и надёжные, но соображали небыстро. Смышлёный Ванька частенько помогал им по урокам. Андрейка же любил вставлять про «сила есть», за что иногда получал «волшебный пендель» от здоровяков, если не успевал увернуться.

– Ну, ты, Антох, даёшь! Какой же неплохой?

– А чего? – недоумённо пожал Антон плечами. Четверка ребят, меж тем, двигалась по раскисшей дороге через колхозное поле. Было сумеречно, несмотря на дневное время. Направлялись к садам.

– Да длинный путь будет слишком, поздно вернёмся, – пояснил Ванька.

– А, ну да. Там же кругом итить-то, – понимающе закивали оба брата. Они были не только похожи внешне, они и действовали одинаково, и говорили чуть ли не хором, и ошибки в «домашке» делали одни и те же.

– «Итить», – передразнил Андрейка.

– Ты это, Андрюшка, не дразнись, сапоги вон грязные, штаны оттирать потом замучаешься, – пригрозил Антон.

– Ладно, давайте вон на край сада целить, – Андрейка махнул рукой на приближающиеся деревья. Между яблонь мелькали ошмётки снега, деревья мокрыми ветками слабо шевелили под тёплым ветром.

– Охота уже покататься на санках, – огорчился по поводу хилой зимы Сашка.

– Покатаемся ещё! – сказал Ванька, сам переживающий из-за хлипкой погоды. Поглядывая под ноги и по сторонам, он понимал, что лыжный поход под очень большим вопросом.

– Дурни, сейчас надо думать, как нам к плотине пробраться незаметно! А вы про санки. Там же родник, и борисовские туда шастают часто. Как бы и пацанва там не сидела.

– Да не, погода фиговая – по домам все сидят.

– Ну, так-то да, наверное, – согласился Андрейка с другом. – Но всё равно надо потихоньку.

Они примолкли – вошли в борисовские владения. По краю сада спустились к пруду. Пруд кое-где был с ледком, но возле берега вода была чиста и прозрачна, можно было разглядывать дно. Ванька задержался, булькая камушками в пруд. Любил он воду в разных проявлениях и состояниях. Но стоячая вода были скучновата, вот он и кидал чего-нибудь для интереса. Андрейка зашикал на него:

– Эй, хорош кидать! По-тихому давайте.

Азарт захватил их, они, пригибаясь, мелкими перебежками, усиливая мнимую опасность, пошебуршали дальше по берегу.

Но гнилая погода закупорила всех обитателей Борисова по избам. По земле стелился уютный запах дыма. В окошках желтел свет. Народ отсиживался. Ванька оказался прав.

Ребята, уже порядком измазанные, пробрались, наконец, к плотине. Перебрались через дамбу и спустились к террасам водосброса. Вода шуршала и заглушала их голоса. Парни перекрикивались.

– Ну, и чего, кирпич, как кирпич. Где тут чего царское? – бормотал Ванька, лазая по уступам. Он давно уже промок, но больше других залезал к воде и норовил залезть в неё замёрзшими руками.

– Может, тут клад какой есть? – Андрейка ходил и лениво пихал мусор ногой. – Нам бы такую штуковину, с которой сапёры ходят.

– Металлоискатель называется. Только вряд ли на плотине чего осталось – тут же строители были.

– А вдруг этот Годунов приезжал проверять и обронил чего, – продолжал мечтать Андрейка.

– Да не, вряд ли. А кругом, Лизавета сказала ж, холопы одни жили, – продолжал умничать Ванька.

Братья же ходили поверху – им эта историческая вылазка была не очень интересна, они пришли за компанию. Да и сама деревня Борисово их влекла – была отсюда Танька. Она братьям сильно нравилась. Правда, за неё можно и «в рыло» получить от местных. Сама же девочка любила хаживать в Ленино и Шипилово. Несмотря на юный возраст, слыла местной красавицей, и цену себе уже знала.

Антон и Саша шастали всё ближе к улице, где нет-нет, да и появлялись жители. А Танькин дом был недалеко от плотины, вот они караулили – вдруг она появится.

– А где братаны-то? – очнулся от исканий Ванька.

– Да вон, наверху ползают. Таньку, небось, выглядывают. Ох, засветятся они сейчас – засекут нас местные, – Андрейка начал тревожится за успех предприятия. – Ну, ты тут долго ещё? А то темнеть, кажись, начало.

Тут наверху зашуршало, и оттуда кубарем скатились Антон и Сашка.

– Тикаем, пацаны!

Двое внизу вскинулись от земли и вгляделись в друзей. Те бежали на всех парах к ним.

– Местные! Человек десять сюда чешет!

– Ах, чёрт! Готовились, видать. Закрыли нам дорогу назад, – сказал Андрейка, шурша по земле в поисках камня или палки – готовился к схватке.

– Да ладно, пацаны. Чего, кто там у них, Антох? – деловито спросил Ванька, хоть внутри весь и поджался.

– Да там этот, Сашко-хохол, – обречённо закачал головой Антон. Сашко был старше их года на три; хулиганил, вообще, уже по-взрослому и спуску не давал даже своим. Дружил со старшими и стрелял покурить у взрослых. – И остальные тоже, не Васькины дружбаны.

– Вот ёлки! – выругался Андрейка, выбросил один камень и тут же взял побольше.

– Не, погодь, Андрюшк. Не справиться нам, даже братанов нам не хватит, – рассудил Ванька. – Айда, к выселкам, там с горки ссыплемся и по берегу утечём. Темнота нам в помощь.

– Да это ж крюк какой! Меня мать убьёт! – не согласился Андрейка.

– То мать, а то борисовские, да с этим Сашко. Он, говорят, в город с ворами ездит, на шухере стоит. Вообще, может, отсюда не выберемся. Побёгли!

Сашка и Антон молча наблюдали «совет», пассивно доверяясь друзьям. Они, тревожась, поглядывали наверх, откуда уже доносились голоса местных.

– Ребзя, давайте быстрее! А то вон они, уже тута.

– Ну, ладно, давайте тикать, – нехотя согласился Андрейка, чуя, как его лидерство пошатнулось. – Только давайте здесь по кустам, а там дворами наверх. И только там спустимся к пруду. – Последнее слово он оставил всё же за собой, а Ваньке и спорить неохота было. Он на лидерство не претендовал.

Четверка шипиловцев кинулась в кусты. Перебежали водосброс, забрызгав свои пальтишки и промочив ноги. Дальше они мимо снулых мокрых изб уже другого берега нырнули под деревья вниз, где по тонкой песчаной полоске берега перебежками дунули дальше.

А борисовский карательный отряд не мог и подумать по отходной манёвр. Они рыскали по кустам, громка переругиваясь и грозя беглецам. Сашко-хохол стоял на пригорке, злобно поглядывая на свою братию.

– Ладно, пойдём назад – утекли они, видать. Ничё, сочтёмся ещё, – он сплюнул через зубы и повернул к домам.

Скоро Андрейка, шедший впереди, упёрся в крутяк, спадающий прямо в воду. Они уже порядком запыхались, вымазались и промокли, и в воду ледяную лезть совсем не хотелось.

– Надо вверх переть, – решил подошедший сзади Ванька.

Андрейка, сдвинув шапку с потного лба, взглянул наверх. Они устали и общее недовольство выражалась в раздражении друг другом.

– Да чего ты раскомандовался-то?! Охота лезть – лезь! А я уже заманался тут лазить по твоим буеракам, – Андрейка забушевал.

– Да и полезу! – Ванька обиженно зашевелил тощими лопатками, стал карабкаться вверх.

Андрейка злобно зашагал по колено в воде.

Братья же, ошеломлённые внезапной распрей, но всё равно тугодумные, друзей остановить не сумели и теперь стояли в замешательстве, выбирая, за кем последовать. Лезть в ледяную сырость им всё же хотелось меньше, чем лезть в горку. И они, вздохнув на па?ру, пошли за Ванькой. Андрейка этим фактом ещё больше возмутился и гневно затопал по мелководью.

Когда Ванька и Козины приплелись в деревню, темень густо обжимала домики со всех сторон, слегка дырявясь отсветами окошек.

– Бывайте, пацаны. Завтра увидимся, – Ванька попрощался с братьями и свернул к себе. Понурый, грязный и уставший он хотел обогреться и умыться. Особенно хотелось горячего чаю, но он знал, что сейчас будет серьёзный разговор. «А ещё и уроки!», – совсем опечалился он.

Понимая, что его ждут, он всё равно инстинктивно попытался пролезть незаметно – получилось плохо, и уже с порога к нему приковалось внимание деда и бабки.

– А ежели ремня? – дед Андрей сдвинул брови.

– Ванюш, ну разве так делается?! – воскликнула Бабаня.

– Ты, что ж, стервец, о бабушке совсем не думаешь? Она места себе не находит, а он тут разгуливает! Ну, грязный, понятное дело – ещё бы ты чистый пришлёпал… – дед гремел и бушевал. Ванька, маленько перепугался, и как был одетый, встал около двери, вперившись глазами в пол. – Отвечай, где был? Ничего, отец придёт, всыплет!

Ванька начал усиленно шмыгать носом, подбородок задрожал.

– Да мы тут… мы думали, пролезем… а они… они перекрыли… и мы в обход…

– Не мямли! Отвечай, как мужик! – деда было не разжалобить. Однако ж бабушка беспокойство ожидания круто сменила на жалость к внучку – тот стоял весь такой несчастный, мокрый и замёрзший. Ванька же на окрик деда вскинулся, задрал подбородок, утёр нос и глаза и отбарабанил:

– дед, они с тыла зашли. Их было десять, а нас четверо только. Да ещё Сашко этот у них. Мы и решили отступить, а то их превосходящие силы были.

– Кто предложил?

– Я.

– Струсили, значит?! – дед замолк на секунду. – Ладно, ступай умываться, а потом за уроки. Отец разберётся, что с тобой делать. Мне с трусом не хочется разговаривать.

– Ты уж, Андрей, его совсем распёк. На нём и так лица нет. Что ж они должны были драться, что ли? – бабушка хлопотала. – Чаю попей хоть сначала.

– Никакого чаю, за уроки марш! – дед пресёк дальнейшие жалости. – Всё, разговор окончен.

Ванька, понурый, стал стягивать с себя мокрую замызганную одёжду. Также, с поникшей головой он пошаркал в свою комнату и там засел за домашнюю работу. Обычно задания у него сложностей обычно не вызывали, он щёлкал их довольно быстро, выучивал, решал и записывал. Но сегодня он никак не мог сосредоточиться, обвинение в трусости жгло его душу. Бабушка незаметно от деда просочилась к нему и подсунула чаю с конфетой.

– Ничего, это он от сердитости ляпнул. Не было никакой трусости, – Бабаня чутко уловила расстройства внука. – Попей, да не расстраивайся.

Она также незаметно исчезла. За стенкой слышался их спор с дедом. Вскоре пришли и родители. Ванька слышал, но продолжал сидеть, задумчиво накручивая вензеля пером.

– И чего, где наш оболтус? – Пётр был привычно бодр.

– Провинился он. Отец тут лютовал, он и поник, – объяснила Бабаня.

Алёна насторожилась и, сняв пальто, пошла к сыну.

– О, сейчас женская жалость начнётся тут, – дед от первого гнева уже отошёл, и теперь ему казалось, что он погорячился. Свои сомнения он прятал и ворчал по поводу и без.

– Так, и чего ж стряслось? – Пётр уселся за стол, приготовился слушать.

– Загулял он. В Борисово с ребятами умотали, там и застряли. Вот недавно только и пришёл, – рассказала Бабаня.

– То есть уговор, что засветло быть дома, нарушил?

– Выходит, так, – бабушка развела руками, внука ей подставлять ещё сильнее не хотелось, но и обманывать сына она не могла.

– Так. И он теперь дуется на то, что вы ему высказали? Или наказали как-то?

– Да никто его не наказывал, по-мужски с ним поговорил просто, – дед уводил в сторону.

– И чего, он, вон, надутый сидит такой, что даже встречать не вышел из-за этого? Давай, отец, говори, как есть.

Дед Андрей, поджав губы и нацепив очки, уткнулся в газету. Буркнул что-то неразборчивое.

– Да трусом он Ванюшку назвал. Там борисовские, кажись, их подкараулили. Постарше ребята, которые.

– А числом?

– Да сказал, человек десять.

– Приврал, небось, для истории-то, – подал голос дед.

– А наших?

– С Андрюшкой были, и с Козиными.

– Как всегда, понятно. Небось, к девчонке этой шастали.

– Не, у них этот… краеведческий интерес был, вот, – сказал дед.

– Так чего ж ты, отец, накинулся на парня? Они отходной манёвр совершили – даже в армии так делают. Не все отступления от трусости. Ещё и от разума тоже. А, ежели, там был этот хулиган – мне про него Васька Шмелёв говорил. Как его…

– Сашко-хохол?

– Точно! Сашко?! Васька говорит, что лет через пять, если не посадят, деревня от него наплачется.

– Был вроде, говорит. Предводительствовал там.

– Ну и правильно тогда они слиняли. Зря ты.

– Но загулял же?

– Это да, это они плохо тут план свой придумали, раз резерва по времени не было. Ладно, пойду, успокою. А то Алёнка только нюни там разведёт.

– Сынок, а ужинать? – Бабаня о своём заботится.

– Мам, ну, сейчас.

Пётр застал жену с сыном на кровати. Он улёгся головой к ней на колени. А она ему наговаривала спокойным голосом. Малой лицом был благодушен и улыбчив. «Да, как бы хлюпиком не стал – вон, из-за каждого чиха у нас тут кипеж и разбор полётов. У Федотовых, наверное, ремня всыпали Андрейке и будь здоров. Забыли всё. У тут целый вечер переживаний».

– И чего тут у нас за ясли?

Ванька вскочил и рванулся к отцу обниматься. Но, вспомнив, провинность, резвость осадил.

– Да ладно, ладно. дедушка с бабушкой рассказали мне. Не сержусь я, наказания не будет никакого. Но только лишь потому, что я считаю тебя взрослым и надеюсь, что ты на будущее должен понимать, что есть слово и есть уговор. Слово нужно держать, а уговор соблюдать. И не забывать при любых обстоятельствах о близких тебе людях.

Ванька яростно закивал головой.

– Пап, я не буду больше так, не предупредив… Но пап, я не трус! – голос его задрожал. – Мы не испугались, но ведь их было больше!

– Садись, Вань, – теперь сидели на кровати они уже втроём. – Я тебе вот, что скажу. Ведь если у вас просто была бы драка, так сказать, выяснение, кто тут сильнее – то чего тут? И так понятно, что они бы вас побили, ещё и похуже что-нибудь… – ляпнул Пётр, вспомнив про Сашко?. Алёна тревожно вскинулась глазами. – Ну, мало ли, увечия какие нанесли бы. То есть, я к чему – что тут не за что было биться, «не жалея живота своего». Так что правильно вы сделали. Тактический, так сказать, манёвр, – Ванька на слова отца приободрился, приоткрыл рот. Но отец не закончил, – но вот бывают ситуации, когда только биться, и ходу назад нет. За Родину там, за жену, за мать, за дитя своё, за идею…