Текст книги "Невидимка (СИ)"

Автор книги: Андрей Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

   – Снег передаёт сигналы, – ответил он так, словно сделал большое открытие.

   – Сигналы? – переспросил Олег как не расслышал.

   – Я не знаю, как объяснить тебе, но это какой-то не такой снег. Какой-то особенный. Зимой выпадает мёртвый снег. Просто замёрзшая вода. А это... какой-то живой снег.

   – Чё ты городишь, Витёк? – спросил Олег вполне серьёзно (без иронии в голосе).

   – Я говорю то, что чувствую, – произнёс тот совершенно без обиды в голосе, что его не понимают.

   "Ещё один сумасшедший? " – попытался Олег спросить свой внутренний голос. Но его перебили.

   – Я не сумасшедший! – запротестовал Виктор. – Разве я виноват, что слышу снег? Я сам не понимаю, что со мной происходит!

   Он действительно прочитал Олеговы мысли или это было просто какое-то дьявольщинское совпадение? Но, так или иначе, настроение после этого у Олега пропало ещё сильнее. Действительно, неприятно себя чувствовать, когда однажды проснувшись утром, потихоньку начинаешь понимать, что весь мир катится в одну и ту же сторону: против ветра – что все сходят с ума. Но, пока мог, Олег старался игнорировать это обстоятельство; в конце концов, не всё ещё настолько плохо, чтобы можно было самому «повернуть в противоположную сторону».

   – Ну ладно, Витёк, извини, – решил Олег придать ситуации нормальную обстановку, – не обижайся на меня. Ты лучше скажи, что тебе передаёт этот снег. – Он даже и сам удивился тому, насколько был искренен. – Может он тебе что-то важное передаёт.

   – Да ничего он не передаёт! Я просто чувствую и всё.

   – Но что ты чувствуешь? – Вообще, Олег был в курсе, что некоторые люди, независимо от своей воли, наделяются способностью чувствовать то, чего другие, при всём своём желании, вряд ли когда почувствуют; что люди эти как бы приобретают «второе зрение» и те незримые границы миров, невидимые нормальному человеку, уже начинают им открываться (такие люди обычно к спиртному и наркотикам питают равнодушие).

   – Понимаешь, – хотел он что-то объяснить, – я не знаю, как сделать так, чтобы ты понял, но я прикасаюсь к снегу и через его... холод, что ли, начинаю понимать некоторые вещи... Ты знаешь, – делился этот карлик, даже не обращая внимание на то, как он будет понят, – мне даже кажется, что снег этот разговаривает с кладбищем, по которому мы с тобой идём.

   Олег молчал и слушал. И, вместо того, чтоб о чём-то думать, он пытался поверить своему другу.

   – Он как бы общается с мёртвыми. Но я, собственно, не считаю, что это действительно так, просто я это как бы чувствую. Они что-то важное хотят передать этому снегу. По-моему.

   – Мёртвые, что ли? – уточнил Олег.

   – Да я не знаю, может это не мёртвые совсем, и не кладбище говорит со снегом! Не могу сказать тебе достаточно точно. Просто... мы должны объединиться.

   – Как, объединиться? – не понял Олег.

   – Я чувствую, – опять всё также спокойно, терпеливо объяснял Витя, – что здесь две стороны. Как у монеты. Хорошая и плохая. И что есть ещё люди. Они тоже попали в объятия снега и преследуются КРЕСТАМИ. Мы должны найти друг друга и объединиться. Только... Есть большая опасность. Люди делятся на две противоположные стороны – на плохую и на хорошую. Так что, если среди двадцати добрых человек появится один злой из противоположной стороны, то он может очень много испортить.

   – А КРЕСТЫ, – спросил тогда Олег, – и вообще сам снег, это хорошая сторона или плохая?

   – Это нельзя понять, – так ответил ему приятель. – Это как мир. Как несколько миров. Их ведь всех вместе не назовёшь добрыми или злыми, или хорошими или плохими. Вообще, понятие «добро» или «зло» не имеет определённое значение: кто-то считает что-то доброе злым, а другие в этом зле видят много положительных сторон. Так что с ума запросто можно слететь, если начнёшь хотя бы в том же снеге искать положительную или отрицательную сторону. Сейчас наша главная задача, это объединиться, пока опять не пошёл снег и не задул ветер.

   – А что, он может опять пойти? – удивился Олег так, будто опять попал в то душное, безоблачное лето реальности, где до дождя, как пешком до Венеры.

   – Он уже шёл, если тебе память не изменяет. А если действительность хоть раз допустила лажу... то пусть пишет пропало. Хотя, я, впрочем, не уверен, что это действительно действительность.

   – Это ты через снег чувствуешь? – осведомился Олег.

   – Нет, это я сам так считаю. Помимо снега, у меня на шее есть ещё и... О, чёрт возьми! – вскрикнул он так, что Олег понял: его осенило. – Мне же нужно разуться! Как я сразу не допёр! – и он тут же скинул с себя свои летние сандалии. – Плевать, что холодно. Хотя, прогулка по снегу босиком иногда полезна, где-то я читал про это...

   – Теперь ты лучше чувствуешь? – спросил Олег.

   – Ещё бы! Я даже знаю, куда идти...

   – Домой?! – чуть не ошалел от радости Олег. Но... не ожидал, что его лучший приятель Витёк посмотрит на него как на идиота.

   – Забудь про дом, – глухо произнёс он ему в ответ, – ты его уже не найдёшь. Он далеко. Очень. А идти нужно только вперёд, это как бы великий закон Вселенной. Но я чувствую людей. Они приближаются. Снег передаёт мне.

   – А ты можешь почувствовать, плохие они или хорошие? – спросил Олег.

   – Ещё раз объясняю для непонятливых, – сказал карлик. – Снег не может сам быть плохим или хорошим, так откуда он может видеть что-то в людях? Это сами мы с тобой должны определить, годятся нам эти люди в друзья или нет. Может они совсем ни...– но что-то его прервало... что-то внутреннее, что он возможно почувствовал через соприкосновение со снегом.

   – Что? – спросил Олег несколько обеспокоено. – Что ты почувствовал?

   – Нелюди, – проговорил карлик не своим с перепугу голосом. – Я и их чувствую, оказывается. А я думал, они живут в снегу.

   – Кто это, нелюди? – спросил Олег. Голос его стал ещё обеспокоеннее. Он уже и сомнений никаких не испытывал к ощущениям своего приятеля.

   – Лучше не спрашивай, – ответил карлик. – Я, лучше, обуюсь, а то ноги мёрзнут.

   Но не ноги у него мёрзли – снег наоборот согревал его ноги, пока тот соприкасался с ним, его ноги как бы всасывали из этого снега какую-то энергию. Хорошая она или плохая – не снегу судить, и – тем более – не ногам карлика вместе с их хозяином.

   В данный момент Олег не понять только единственного, почему этот чёртов снег оторвал ногу тому парню, с которым они шли (и который тоже показался ему – как это называется – «не в своём уме») и засосало его. Почему он так сильно напугал Олега. Но карлик ответил на этот вопрос, как будто опять прочитал мысли своего друга.

   – Надо поторапливаться, – проговорил карлик, – пока не возвратились КРЕСТЫ и не напустили туч.

   – А что начнётся тогда?

   – Что начнётся?! Пойдёт свежий снег. Ты ещё не понял ничего? Посмотри под ноги: это старый снег – он соприкоснулся с землёй, он отлежался, он как бы набрался мудрости от Матери-Земли, и он уже не опасен, а даже наоборот. А свежий снег, особенно под влиянием притяжения КРЕСТОВ, когда вокруг всё сходит с ума. Он, как говорится, молодой – глупый. И безумный. Так что нам надо сгруппироваться: стать этаким «стадом баранов», чтоб, когда опять начнётся непогода, мы не разбрелись все в разные стороны. Потому что куче баранов лоб прошибить не так-то легко. Только ты не спорь, толпа – особенно большая толпа – всегда становится «кучей баранов», а пастух ихний постепенно тоже тупеет.

Четвёртая глава

   Одет отчим Олега был почти по-летнему – просто он был уверен, что не больше двух-трёх шагов сделает и засранец, вонючий писькун, чертёнок, будет играть со своими сопливыми ублюдочными дружками в снежки; тогда и сопляки за компанию с ним отведают кучу дерьма. «Я изо всех говна кучи наделаю! – размышлял Андрей. – Потом пусть жалуются своим мамашам с папами. Я – если надо будет – и их отделаю, пусть только выползут из своих нор! Я из кого угодно говна наделаю! Отдрючу всех до единого!.. Ну где этот засраненький сосунок?!» – Снег валил всё сильнее и сильнее, образовывая вокруг Андрея своеобразные границы. Подул ветер и снег тут же изгадил ему лицо, как будто в самый жаркий летний день над самой головой пролетела возвращающаяся с помоек сонма чаек...

   – Мать твою! – взвизгнул Андрей, тут же отвернувшись, давая снегопаду возможность барабанить по спине и затылку. – Только попадись мне, ублюдок! Я тебе устрою снегопад!! – пределов злобы на своего пасынка у Андрея не было видно больше, чем всего остального вокруг этого снегопадообразного беспредела.

   «Нет, надо мне одеться получше, – решил он, возвращаясь в сторону дома,– а то из-за этого серуна я сам в снег превращусь!» Да, накинет свой брезентовый плащ, болотные сапоги, рукавицы на всякий случай ещё не помешает захватить... Надо только мимо подъезда будет не промазать, а то ж дальше собственных глаз чёрта с два чего разглядишь!

   И Андрей, вытянув вперёд руки, потихоньку побрёл в обратную сторону, надеясь, что скоро он упрётся в панельную стену. Но стены почему-то так и не попалось ему на пути, сколько он не блуждал в её поисках.

   – Свинья!... – хрипел он, никак не выпуская из головы веснушчатую, курносую рожицу своего пасынка, которая море кирпичей просит. – Убью тебя!...

   Постепенно начинало порошить и Андрей уже лучше мог разглядеть вокруг себя местность. Но, так или иначе, ему казалось, что он шагает где-то посреди какой-то гигантской заснеженной долины. Не меньше четырёх часов прошло как Андрей Фраеренко отправился искать своего пасынка (как будто пасынок этот на самом деле был белоснежным и одновременно переливающимся всеми цветами радуги, и умел гипнотизировать...).

   В дверь его с Аллой и Олегом квартиры тем временем раздался звонок. К двери подошла его жена, и открыв её, обнаружила за ней слегка «поддатого» соседа Михаила.

   – Его нет, – сказала ему Алла, как будто давно уже мечтала дать ему именно такой ответ, потому что соседу Михе всё время открывал Андрей и тут же впускал его в квартиру или же сам отправлялся с ним на улицу, где их ждали ещё несколько человек; и возвращался Андрей только среди ночи; равновесие как всегда раздваивалось в глазах с земным притяжением и в квартиру он вползал в основном не четвереньках, обязательно с подбитым глазом или кровью из носа (стекающей одновременно и с его массивных кулаков) и расквашенными губами.

   – Алёна, – выговаривал ей Михаил своим заплетающимся языком (он всегда её Алёной или Алей или Алиной называл, но не в коем случае не Аллой), – баба меня выгнала. Дай я его подожду. Нам с ним пару телевизоров надо отремонтировать. Пусти, Аля.

   – Чего вам с ним надо?! – протянула она. – Ты свои телевизоры допить не можешь?... Он четыре часа...

   – Алюшка! – произнёс он с игривой угрозой. – Пусти меня!

   – Он пять часов назад ушёл, – объясняла она ему. – Сколько ты его ждать собрался?

   – Куда это он ушёл? Чё ты врёшь?

   – Олега искать пошёл.

   – Олега искать? – переспросил он с сильным недоверием. – Ну ладно, Алина, я пошёл проверять, правда ли он на улице. А если это неправда, знаешь что будет?

   – Нажрётесь опять с ним, – пробурчала она в ответ.

   – Не так сказано! Ты нам сама за двумя пузырями побежишь. Идёт?

   – А если не найдёшь его?

   – Такого быть не может! – ответил он, уходя.

   – Миш, – задержала она его, значительно изменив тон. – Не ходи на улицу.

   – Тогда ты иди – за черпаком. Одно из двух.

   – Андрей действительно ушёл пять часов назад, – говорила она с изысканной искренностью. – И я не думаю, что он столько времени согласится бродить под снегом.

   – Да не под каким он не под снегом! – гнул Миша своё. – Небось подсыпала ему в стопарь каких-нибудь транквилизаторов. Вот он и дрыхнет пять часов. Ну пусти меня к Андрюхе, Алёк! А то я щас искать его пойду! Не пустишь?

   – Иди домой лучше, Миша, – советовала она ему самый верный вариант, – и ляжь обязательно спать.

   – Я хоть и миша, но спать во время такого снега не намерен! Посмотри какой снег!

   – Ну хорошо, – решила она снизойти. – Раз он дома лежит спит, то ты заходишь и будишь его...

   – Не буду его...

   – Не перебивай. Но прежде тебе моё условие: если у тебя разбудить его не получится – в том смысле, что некого будет будить, – то ты идёшь домой и ложишься спать. Как тебе такой вариант? А если он спит сейчас – как ты сказал «у себя дома» – то я покупаю вам двоим по ящику водки – ПО ЯЩИКУ! – Я не шучу! Согласен такое пари заключить? Ты же у нас любитель заключать различные пари...

   – Добряк! – обрадовался он. – Уговорила. Я пошёл на улицу.

   – На какую улицу? – Она не ожидала от него такого ответа.

   – Снег сильный пошёл, – разъяснял он. – Снег летом. А он никогда ничего хорошего не предвещает. Это опасный снег! Понимаешь? Андрюху надо спасти, пока не стало слишком поздно.

   – Миша, – умоляла она уже его, – не ходи ты туда! Я тебя прошу! Андрея ты уже не найдёшь. Ты, как и он, потеряешься в снегу.

   – Плевать, – последнее, что сказал он, исчезая из глаз Аллы во тьме лестничной площадки. – Всё равно, без снега жизни для меня не существует.

   Вот так! А до этого он считал, что запросто может умереть или сойти с ума без спиртного. А теперь... снег... Лучшее средство для тех, кто хочет бросить пить (бросить курить; оставить в покое пристрастие к чревоугодничеству, и расстаться со многими остальными дурными привычками).

   Сквозь обжигающий кожу мелкий снежок, рассекающий морозный воздух со скоростью ветра, Андрей разглядел пять человек, идущих ему навстречу. Одеты они были по-зимнему. Четверо мужчин и одна женщина. Шли эти пятеро с таким видом, что вряд ли можно было догадаться, интересует ли их на этом свету что-нибудь (или кто-нибудь) ещё кроме собственных персон. Но для Андрея это ничего не значило. Насколько он себя знал, то вопросы задавать и добиваться своего он ещё не разучился.

   – Мужики, – подошёл он к ним. – А где здесь дом? Заблудился я круто.

   – Мы можем тебе ответить только, где здесь снег, – сказали ему мужики с небольшим сарказмом в голосе. Женщина вообще игнорировала его присутствие; на её безрадостном угрюмом лице всего одно слово можно было прочитать: феминизм.

   – А вы пацана девятилетнего такого не видели где-нибудь по дороге? – спросил он тогда. – В «монтане». Он, по-моему...

   – Корефан, – перебил его один из них усталым голосом, – мы пацанами не интересуемся.

   – По-моему, ты врёшь, дружок, – заметил ему Андрей.

   – Ну это только по-твоему, – сказал ему другой. – И вообще, приятель, ты утомляешь нас.

   – Да неужели! – стремительно пошёл Андрей в атаку. – Может ты ещё предложишь мне хрен пососать пойти? Может у тебя ещё и «дура» или хотя бы «пика» есть?

   Четверо (за исключением разве что дамочки, которая скучно уставилась в одну точку) посмотрели на него как на идиота.

   – Я не пойму, землячок, – сказал ему тот, что самый крупный из четверых, – чего ты от нас добиваешься?

   – Понимаете, братаны, – поубавил Андрей тон, – у меня сын потерялся. А вы его видели и не хотите говорить мне, где он.

   – А кто тебе сказал, что мы его видели? – усмехнулся здоровяк.

   – Ваши глаза, – ответил Андрей. – По ним всё прекрасно видно. Так что лучше не юзите, друзья мои, – со мной такие номера не проходят, – а рассказывайте всё как есть.

   – А не пошёл-ка бы ты отсюда, – как-то мягковато предложил ему здоровяк.

   Андрей смерил его убийственным взглядом. – Ладно, потом поговорим.

   – Шагай-шагай, – смеялся здоровяк. – Тоже мне, герой нашёлся.

   – Встретимся ещё, – пообещал ему Андрей.

   Уж кому-кому, а Андрею Фраеренко не привыкать было вести себя подобным образом. Ещё с самого детского сада его раздражала своя фамилия, и придя со школы с синяком под глазом, он мог родителям ничего не объяснять, а всего лишь нагрубить хорошенько и было уже понятно, откуда у ихнего Андрюшки на теле появляются отметины. И боксом он начал заниматься, чтоб устраивать скандалы не в чужую пользу. Только тренеру не показывал виду, для чего он занимается именно боксом, а не плаванием или шахматами, например. Также, как не показывал он вида и жене, когда советовал Олегу держать язык за зубами про то, что между ними (отцом и сыном) происходит. Не подавал он виду и перед начальством, когда очень часто отпрашивался с работы в дневное время и ни разу – в ночное.

   Пятеро продолжали путь, а Андрей ещё несколько секунд смотрел им вслед. По всей видимости, он расценивал их взглядом... Всё-таки, не было похоже, что у кого-либо есть нож. И тогда Андрей позвал здоровяка, пока тот не исчез в пелене падающего снега. – Можно тебе ещё один вопрос задать?

   Здоровяк повернулся. – Ну попробуй. – Он медленно подошёл и... сам не ожидал, как откуда-то сбоку молниеносно вылетел кулак и в левом глазу как будто потемнело. Но он не упал, хоть и Андрей был здоровее его. Упал он только когда также неожиданно в челюсть ему попала нога.

   – Кого ты послал на член? – задал свой вопрос Андрей и сразу же завалил апперкотом в челюсть рыжего хлюпика, что кинулся тут же на него со своими костлявыми женскими кулачонками.

   Остались двое. Но на них энергию можно и не тратить – с виду они казались через чур миролюбивыми людьми.

   – Ну что, ребятки, – обратился он к ним, – значит вы девятилетнего пацана в «монтане» не видели?

   – Да видели, конечно, – отвечали те. – Проходил мимо.

   – Как он из себя выглядел? – решил он их подловить.

   – Мы не обратили внимание, – не меняли те своего робкого голосочка.

   – Ладно, хрен с вами, – махнул Андрей на них рукой. И обязательно задев ногой, неаккуратно перешагнул через приходившего в себя «здоровяка».

* * * * * * *

   Все четверо Баклажанов даже не закрыли за собой дверь, когда отправились на улицу. Головы их были освобождены от мыслей; освобождены для одной единственной фразы... Фраза эта как бы являлась их мозгом – их всеобщим МОЗГОМ (отупевшим пастухом стада баранов) – и она прогрессировала; ОНА затмевала собой весь мир, весь СНЕГ, всё. «Жизненная цель – найти КРЕСТЫ», была фраза. И они разулись, чтоб чувствовать снег... Они шли медленно, но уверенно. Им жизненно необходимо было вырвать глаза у этого мальчишки-засранца. И – что самое главное – они верили в удачу. Верили от всей души, что всё у них закончится благополучно.

   Да, здорово загипнотизировал их этот культурист, глядя на которого и не скажешь-то, что этот хренов «качёк» ещё к тому же и гипнотизёр.

* * * * * * *

   20 или 30 минут спустя, как за ним отправился его верный и преданный друг, Миха (верным и преданным он стал именно в этот заснеженный летний вечер), Андрей почувствовал, что снег прекращается. Хотя, прекращался снег не постепенно; упали последние снежинки и всё вокруг замерло – ни единого дуновения ветра. И единственное, на что Андрей в этом заснеженном ночном пустыре не обратил внимания, так это на луну. Она была полной, а поскольку Андрей всегда следил за лунным циклом (в новолуния и полнолуния он чувствовал в себе больше физической энергии, так что некоторые вещи он мог планировать именно на эти периоды), то ему должно было быть небызызвестно, что полнолуние в эту ночь возможно лишь в бестолочном сне какого-нибудь идиота.

   Снег прекратился мгновенно, как будто шёл из крана и кран этот вовремя закрыли – не успела вода политься через край. Полная луна озарила белоснежный пустырь в какой-то бледно-молочный цвет, и озарила она также две фигуры... Они медленно и как-то донельзя вяло шагали по снегу босиком, взявшись за руки, как два уха на одной голове – невозможно было отличить друг от друга этих двух девушек; Андрей-то успел отметить, что девицы были молоды и хороши собой; отметил он также и купальники – зачем они болтались на них?– это немножко разозлило Андрея, он не ожидал, что по приближении эти чёртовы купальники весь кайф поломают. Возможно, он даже прошёл бы мимо них, окажись он в другой ситуации, но сейчас ему почему-то – он даже и сам не знал, почему – вдруг захотелось снять с них купальники... Только позже он будет оценивать безумие, которое на него нашло. Но пока...

   – А кого вы ищите, девушки? – полюбопытствовал он для начала у них. – Может, у вас что-то случилось? Может, вам помочь надо?

   Но те словно спали на ходу – даже не посмотрели в его сторону.

   Ему они показались довольно странными. Они даже, может быть, чуть-чуть испугали его. Но он попытался ещё раз обратиться к ним, не меняя тона. – Девушки, а вы не хотите сняться на суперобложку журнала «Пиплз»? – продолжал он заигрывать с ними, решив, что они хотя бы обратят внимание на слово «пиплс», но те как шли не просыпаясь, так и не останавливались.

   Тогда он схватил одну за руку. И... она проснулась... И тут же проснулась и вторая, как бы почувствовав действия своей сестры-близнеца (если они вообще сёстры). Они вдвоём посмотрели на этого высокого, широкоплечего, крупного мужчину, так, что ему сразу же их взгляды не понравились; он даже пожалел, что вообще увидел их... От какого-то ирреального возбуждения тела девиц мгновенно побелели, приняв очертания снега. Андрею даже показалось, что они переливаются какой-то сводящей с ума мешаниной цветов; впервые в жизни он увидел такие цвета, которые нельзя себе даже вообразить; они сменяли друг друга с нереальной скоростью, и всё это как будто гипнотизировало. Только Андрей почему-то не чувствовал гипноза; больше он чувствовал, что перед ним уже совсем не сёстры-близнецы, а всего один человек, чем-то напоминающий двоих слитых воедино, и на семнадцатилетнюю девушку он совсем не похож. Андрею казалось, что он даже не похож на человека... Перед ним стояло какое-то уродливое, наводящее ужас, белоснежное творение И чудовищное лицо этой твари неожиданно приобрело самый кошмарный и ужасающий цвет (относительно восприятий Андрея Фраеренко). Оно стало шире и безобразнее, как физиономия какого-нибудь фантастического, на глазах растолстевшего обжоры; стало сразу, как существо это открыло свою пасть... Перед Андреем разверзлась огромная и бездонная яма, вся усеянная длинными, как лезвие хорошей «финки», остренькими зубками. Андрею даже показалось, что они как-то передвигаются по бесконечной полости этого чудовищного рта. Теперь, в отличие от самого чудовища, гипнотизировала только пасть; она замани вала его в свои бесконечные зловонные недра, откуда шёл, казалось, самый отвратительный смрад, из того бесчисленного множества зловоний, которые вообще существуют (и не существуют); там была и преисподняя разлагающихся человеческих и нечеловеческих тел, и фантасмагоричные испарения заколдованных болот, и самые заброшенные морги-крематории; всё это находилось в одном и том же рту, который ещё сильнее заманивал Андрея в своё жерло.

   И Андрей стал другим...

   Он только не мог никак понять фразу, брошенную спящими девушками, – «мы босиком, потому что со снегом слушаем друг друга». – Они бредили этой галиматьёй ровно за полсекунды, как он схватил одну из них за руку и разбудил спящее чудовище (спящую (собаку) красавицу из сказки про вампиров). Что это за ахинею они несли сквозь сон? Может, они и разделись для того, чтоб слиться воедино (со Вселенной) этим мистическим воздухом, который с ними разговаривает. Но почему, чёрт возьми, они тогда купальники не сняли?!

Пятая глава

   Кладбище так и не заканчивалось, словно весь этот заснеженный мир, кроме как «КЛАДБИЩЕ», названий больше не имел.

   – Скоро будет встреча, – очень неслышно проговорил карлик.

   – Какая встреча? – насторожился Олег.

   – Я не знаю, – говорил тот. – Я просто чувствую через снег несколько людей. Кстати, мне надо обуться, а то ноги уже совсем замёрзли!

   – Да хрен с ними, с ногами! Ты скажи, лучше, сколько их.

   – Человек пять-шесть, – ответил карлик, как бы вслушиваясь в тишину. – Но, так или иначе, я не уверен, что мы с ними не справимся. Потому что снег отличает людей от нелюдей.

   – То есть, ты уверен, что мы вдвоём, в случае чего, отколотим эту пятёрку, – сформулировал Олег. Но сказать приятель его на это ничего не успел, потому что он и сам не ожидал, что «пятёрка» так быстро появится... Они вдвоём замерли на месте, в то же время стараясь не подавать виду. Карлик в это время обулся и почувствовал, как его связь со снегом быстро ослабла.

   Из тумана вышли пять человек. Издалека трудно было разобрать, дети это или взрослые, но один из пятерых быстро отделился и подошёл к Олегу с карликом. Это был невысокий худощавый мужчина, с виду лет тридцати. В данный момент его интересовал исключительно карлик.

   – Ты зря разувался, – заметил мужчина ему. – Не надо было этого делать. – Он подошёл, как какой-то заботливый папа. Но никто не ожидал, что этот «заботливый папа» начнёт говорить дальше. – Если бы ты был в обуви, то твоё восприятие стало бы гораздо тоньше. А теперь снег впитался в твои ноги и они стали... снежными. Ты теперь хуже снег станешь слышать.

   Четверо остальных тем временем подошли немножко ближе, и Олег смог уже разглядеть их: это были трое ребят (на вид сверстники Олега) и одна девочка, наверное дочь этого мужчины – очень была похожа на него.

   – И что мне теперь делать? – Карлик действительно чувствовал, что всё слабее и слабее поступают ему через снег сигналы.

   – Не знаю, – ответил тот. – Наверное надо побыть некоторое время вне снега.

   – Это как? – не понял Олег, – чтоб его кто-то на себе нёс?

   – Да это не важно, – махнул худощавый рукой. – Просто сейчас нужно собрать вокруг себя больше людей, и всем держаться вместе. – Естественно, он понимал, что его идею эти двое ребят могут не понять (он же не знал, о чём перед их появлением размышлял карлик), но не считал себя отличающимся особенным красноречием, чтоб доходчиво объяснить этим двум, насколько сейчас полезно и необходимо между всеми людьми умение дружить.

   – Вы тоже так считаете?! – удивился догадливости этого невысокого мужчины карлик.

   – Потому что в данной ситуации «один в поле не воин», это стопроцентно.

   – Скорее, – заметил Олег, – «один на кладбище...», а не в поле.

   – Можно и так, – согласился с ним мужчина, – но не это суть.

   – Да, – подтвердил Олег, чтоб добавить общению ещё несколько ноток дружелюбия. – Суть у нас у всех одна – добраться до КРЕСТОВ.

   – Действительно, – согласился с ним мужчина. – Только... добираться до них совсем не надо.

   – Как понять, совсем? – не понял карлик.

   – Просто до КРЕСТОВ не нужно добираться, – объяснил он ему, – потому что не доберёшься.

   – Ну понятно, не доберёшься, – согласился с ним Олег. – Но цель какая-то должна же быть.

   – Понимаешь... как, кстати, тебя?..

   – Олег.

   – Понимаешь, Олег, – начал он в эдаком философском тоне, – не для каждого КРЕСТЫ должны являться целью всей жизни. Целей, вообще, много. Кто-то, например, поставил для себя цель, стать богом. Хотя, я, лично, не считаю её правильной, но это другая тема. Кто-то ставит себе цель жизни – не бояться быть смешным, или как говорят: уметь смеяться над собой. У меня же цель в жизни совершенно иная. Она, впрочем, не менялась ещё и до того, как снег выпал. И, я думаю, она никогда не изменится.

   – Что же это за цель? – поинтересовался Олег.

   – Это движение. Одно слово, – ответил тот. – И, я думаю, не для одного меня это является целью. Может кто-то не понимает, например, почему он бестолку мечется из угла в угол по какому-нибудь лабиринту, пытаясь найти выход. Выход является его целью. Только потому он и изматывается, так и не найдя его, и падает замертво. Я же иду и это меня радует. Потому что движение, это жизнь. Так что не надо искать эти КРЕСТЫ, ребята. Вряд ли они вообще существуют. Надо получать наслаждение от ходьбы. Вот мы с Таней, с дочей моей, – имел он в виду девятилетнюю девочку, что шагала неподалёку, – вышли поиграть в снежки. Вокруг всё тут же замело – дома не видно. Так мы и потерялись. Вы думаете, я или она расстроились хоть на грамм. Скажи, Танюха, хоть на миллиметр расстроились?

   – Да чё там дома делать! – ответила девочка. – Скукота одна!

   – Вот так.

   – А мать её как же? – спросил Виктор. – Жена Ваша.

   – Матери у неё не стало ещё восемь лет назад, – объяснил он ситуацию. – Вдвоём живём мы. А движение, – продолжил он свою тему, – имеет множество форм. Существует, например, движение вперёд, или движение назад; движение вверх, туда где нет потолка, и движение вниз – в бесконечность. Но на месте никто не стоит, всё двигается – работает. – Он, конечно понимал, что не стоило бы говорить такие вещи ребятам, но, по всей видимости, ему просто надо было выговориться, хоть перед воздухом (каким бы воздух этот ни был). – Так что единственное, чему я рад бы был отдать себя всего целиком в этой жизни, это совершенствованию способности наслаждаться физической усталостью; как бы было замечательно – наслаждаться собственной болью.

   – Ну, это, если кому доведётся обладать такой способностью, – сказал Олег, – то скатертью ему дорожка в ДОЛИНУ БОЛИ. Здесь, как судьба расположит свои карты. Витьку вот, например, она дала... снег; он вот теперь разговаривать с ним может.

   – Судьба, как ты говоришь, Олег, здесь совсем не причём, – говорил отец девочки. – Я не знаю, может Виктор и больше чувствует, но я чувствую только единственное, что глубоко мы застряли в этом снегу. И вряд ли когда найдём дорогу домой. И это больше на реализм похоже, чем на так называемый пессимизм. Вы, например, не пробовали есть снег? – обращался он непосредственно к Олегу с Витей.

   – А вы? – тут же парировал Олег, обращаясь не к мужчине, конкретно, а ко всем пятерым. Они-то с Витьком его пробовали.

   – Я у тебя спросил это к тому, – говорил отец Тани, – чтоб объяснить условия жизни на снегу. Снег сам по себе не даст умереть от голода, это точно. А потом, взамен он требует работы. Я так считаю. Может быть, ходьбы требует, может быть... и чего другого, это уже другая тема.

   – А мне кажется, всё это просто логика, – вступил в разговор один из троих ребят, в ярко-синем трико и с рассечённой бровью. – Одна сплошная логика. Отец мой, когда напивается, начинает соседей вокруг себя собирать, и пошло-поехало: философия. О вселенной, о происхождении времени и пространства, и о чёрт знает чём. Ему однажды встретился, помню, один неглупый человек и спросил его, «а что могут видеть муравьи?». Так вот, действительно, а что они могут видеть дальше своего муравейника? А когда один из них залазиет на какой-нибудь высокий пенёк и видит, что мир-то совсем не такой, каким они его себе представляли, его тут же награждают их муравейской медалью и заталкивают в муравейную психушку, чтоб он не каркал наподобие вороны. Так что дальше муравейника жизни не существу