Текст книги "Невидимка (СИ)"

Автор книги: Андрей Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

   Став старше, Юрий узнал значение слова паранойя, но уже не мог вспомнить, было ли у него когда-нибудь что-то похожее на это слово. Когда же он стал ещё старше, родители его вернулись жить в их старую квартиру, которую до этого сдавали одной тихой семейной парочке, пока те не заработали себе на «гостинку». Оставили родители своего Юрку наедине с самим собой, в расчёте, что он тут же бросит свою писанину, найдёт невесту и женится. Но со столь ответственным поступком в своей жизни двадцатидвухлетний Юрий не спешил. Просто ему приятно было побыть иногда в одиночестве (не в уединении!), занимаясь далеко не тем, чем в подобных ситуациях занимаются многие мужчины; просто, когда рядом никто не маячил, ему было удобнее сосредоточиться и не потерять нужную мысль. Ещё не нравилось ему, когда его отвлекали, потому что возвращаясь назад – к тексту – он думал совсем о другом и получалось нечто похожее на склероз. С годами с памятью у него дела складывались всё хуже и хуже: проходит после «стопа» несколько дней, и он уже не помнит о чём писал – все мысли посеяны. Потому-то Юрий и предпочитал больше времени проводить в одиночестве, запершись в своём уютном домике и... не вспоминая о чердаке...

   Но Юрий даже сам удивился тому, насколько внезапно ему в голову вернулось то лето восемьдесят второго года, когда он ещё не начал бояться чердака. И сейчас, неожиданно вспомнив про чердак, он, возможно, подумал, что не так-то это и плохо «страдать паранойей и навязчивыми мыслями»: может быть он ещё мал был для использования собственного воображения в качестве куска хлеба (действительно, что такое маленький ребенок, которому в голову лезут разные мысли о вампирах, летающих тарелках, кровожадных пауках и невиданных чудищах, поджидающих его во всех тёмных углах?.. И что такое взрослый писатель, из головы которого всё вываливается, в то же самое время, как туда ничего не хочет лезть; которому не хватает его – ушедшего в далекую историю – детского, богатого воображения?..). Может быть. Но полез он туда не за этим. Что-то его как будто звало туда.

***

   Ю. В. Владивостоцкий накинул на себя дедов непромокаемый комбинезон – больше накинуть ему нечего было (ни зонта, ничего), – и вышел из дома, позволив ливню облить комбинезон с ног до капюшона, и направился в сторону лестницы на чердак. Неподалёку, по дороге, проехал милицейский «уаз», и Юрий, взбираясь по лестнице, не обратил на этот «уаз» никакого внимания. Но несколько милиционеров, пялившихся из «уаза» во все окна, на него внимание обратили, и уже собрались было подрулить к дому этого молодого писателя, но... Возможно, в глаза им кинулся комбинезон... В этом комбинезоне Василий Владивостоцкий (покойный дед Юрия) однажды попал в отделение милиции, и, благодаря дедовым связям, у всего отделения была потом куча проблем... В общем, «уаз» проехал мимо, прибавив скорость. Странно, почему эти милиционеры не знали о том, что Василий Иванович Владивостоцкий уже давным-давно как «прописан» на Морском кладбище?...

   Может потому, что не милиционеры это вовсе?...

   Юрий поднялся на самый верх, дернул за ручку, и дверь нехотя поддалась, протестующе заскрипев каким-то жутким и потусторонним скрипом.

   Вот взору Юрия Владимировича и предстал этот внутренний – пугающе-гипнотезирующий – вид чердака; того самого чердака, 16 лет назад на котором он был последний раз.

   Впрочем, за 16 лет чердак этот не изменился вовсе: никто в него с тех пор не зашёл, так что всё осталось нетронутым; не тронутым ни пылью – ни временем. В прошлый раз, вспоминал Юрий, также барабанил дождь по крыше и ему непереставая казалось, что в запертую дверь чердака всё время кто-то стучится, а дома – откуда он вышел минуту назад – уже никого нет; ни бабушки ни дедушки ни родителей – все пропали без вести. Слава богу, что сейчас (16 лет спустя) ему ничего не казалось. А может он и переживал, что поднялся наверх с тем же успехом, с каким начал писать новый рассказ.

   Простоял Юра в задумчивости несколько минут, но в голову так ничего и не лезло. И собрался было он уже махнуть на всё рукой и спуститься вниз, но... взгляд его случайно упал на пол чердака (почему он сразу не обратил на этот пол внимания?) и увидел большой машинописный лист, испещренный весь самым мелким почерком. Лист этот значительно выделялся среди всех предметов на чердаке. Его как будто уронили на пол всего несколько считанных минут назад. Но кто мог уронить его именно здесь?! От удивления у Юрия глаза чуть не повыпадывали: это значит, что кто-то был на чердаке?.. Но как он мог туда попасть – дом Юрия окаймляет прочный металлический забор (почти такой, каким герой его последнего «недоделанного» рассказа оградил троих своих детей от маньяка-убийцы по названию шоссе); единственное только – собаки нету: мешать будет своим ежеминутным лаем.

   Но когда Юрий поднял этот лист и попробовал почитать, что же там намельтешено, то никакие больше вопросы его не интересовали, потому что он не мог оторваться от чтения. И, так, не выходя из чердака, Юрий и читал весь текст.

   Не названия, не имени автора на листе указано не было, как будто он случайно выпал из общей кипы листов, составляющих частей какого-нибудь романа. А написано на листе было вот что:

-1-

   Началось всё с телефонной будки. Она появилась из-за угла настолько неожиданно, что я сначала даже и не понял ничего. Дело в том, что у нас в городе давным-давно не существует телефонных будок; только одни телефонные автоматы (без трубок и разбитые почти все до единого), пользоваться которыми также удобно, как и светофорами, взирающими на всех своими пустыми, безжизненными глазницами; словно они из светофоров уже давно как превратились в надгробные, кладбищенские плиты.

   Но стоило мне завернуть за поворот, как... Совершенно свободная – никем не занятая (а такого в нашем городе не бывает) – телефонная будка... Но больше внимание моё привлёк телефонный аппарат в ней: какой-то необычный, как будто из нефрита сделанный... И хоть мне в тот день звонить никому и не было надо, но я всё равно подошёл к этой телефонной будке...

   – Звонить собрались, товарищ? – услышал я за своей спиной какой-то ехидненький старушечий голосок. – А то я могу и не мешать.

   Я повернулся. О, дьявол! Это была та самая старуха!... Правой ноги у неё не было, но на костылях она передвигалась проворнее, чем обычный человек – на своих двоих, и если ей надо было догнать какую-нибудь кучу детворы, любящую из раза в раз подразнить эту старушенцию, она могла носиться по лестницам и по крышам девятиэтажных «малосемеек». Всегда в лохмотьях, она не столько напоминала собой «бомжовку», сколько – некую загадочную личность.

   Однажды она погналась за двумя подростками, что смотрели на неё косо; погналась, даже несмотря на то что те забежали в подвал... И полчаса её не было. Подростков же с тех пор больше никто не видел. Старуха эта очень легко объяснилась с милицией, так, что на неё просто нечего было «навешать». Весь подвал прочесали насквозь, но никаких следов... словно подростки были всего лишь галлюцинациями. Старуха же, пока прочёсывали подвал, как-то странно ухмылялась. С тех пор её многие стали остерегаться, и дети уже над ней не смеялись. Но немного позже, она куда-то испарилась.

   «Старая ведьма отбросила коньки?», могли бы задуматься многие. Но все знали, что эта «старая ведьма» появляется в городе ещё неожиданнее чем исчезает. И вот её ровно два года никто не видел. Но откуда мне было знать, что появится она настолько неожиданно, не перед кем-нибудь, а именно передо мной, и впервые заговорит... (в районе её знали как «немую»: всё она делала молча, гонялась за детворой и объяснялась потом с милицией).

   После того, как она прошамкала мне «а то я могу и не мешать», она быстренько – грациозно – поковыляла куда-то в сторону и исчезла в темноте ближайшего подъезда. И летний вечерний полумрак вокруг вдруг сгустился ещё сильнее.

   Мне хотелось отойти от будки, вернуться домой и включить телевизор (через пять минут начиналась моя любимая телепередача «Добрый вечер» с Игорем Угольниковым), но вместо этого я подошёл к будке и дёрнул за ручку, открыв дверцу... Нехотя вошёл в будку и тут же – вести я себя старался как можно естественнее – наугад набрал номер...

   Мимо проходили трое каких-то юношей, даже не обратив на меня (на эту телефонную будку) внимания; они что-то бурно обсуждали, перебивая друг друга. «И я ей тогда вставил, – донеслись до меня обрывки фраз, пока трубка издавала гудки. – Я сразу кончать не хотел...»; «А я вчера сразу три целки порвал, – перебил его другой. – Кровяки было...» Так они и прошли мимо. И сразу как завернули за угол, гудки в трубке прекратились...

   – Хотите сказать, что вы ничего не видели? – заговорил из трубки мужской голос, вместо обычного «алло», и, по всей видимости, обращался этот голос непосредственно ко мне.

   – Что я не видел? – вырвалось у меня. Вообще, я хотел повесить трубку, но... почему-то мне захотелось пообщаться с этим причудливым голосом, владелец которого наверняка накурился чего-то нехорошего.

   – Ой, не придуривайтесь пожалуйста! – засмеялся мне в ответ этот странный тип.– Вы ведь сделали всё не просто так. Согласитесь со мной!

   – Что я не просто так сделал? – не мог я понять его, вместо того, чтоб подыграть этому типу или начать умничать. – Вы с кем разговариваете, уважаемый?

   – С вами, с кем же ещё! – говорил тот. – Вы являетесь единственным свидетелем. И не думайте, что отвертеться очень легко.

   На такую чушь много чего можно было бы ответить, но я замялся – я не мог подобрать нужную фразу. Но повесить трубку и отправиться домой я не мог ещё сильнее.

   – Многое предопределено, – продолжал голос. – Но всё уже началось. И лучше вам не сопротивляться. Не думайте, что...

   – Слушайте, товарищ, – мягко перебил я его, – вы сумасшедший? Вы наркотики сегодня принимали?– сделал я ударение на слове «наркотики».

   – Не надо иронизировать, – говорило из трубки. – Лучше подумайте хорошенько. Для вашего же блага.

   – Какого, к едрёной воши, блага?– разговаривал я всё также мягко.– И как хорошенько я должен подумать?, я даже не спрашиваю, о чём.

   – Сейчас это неважно,– говорил голос.– Всё будет позже. А сейчас...

   – Что будет позже? – машинально перебил я его, уже собираясь повесить трубку.

   – Нет, я вас совсем не пугаю, – говорил тот, словно отвечал на какой-то другой вопрос. – Мне – конкретно мне – это ни к чему. Возможно, это и кому угодно ни к чему. Так что я советую вам подумать. Для вашего же блага. Мне нет... – Я повесил трубку. Вообще, у меня неплохое чувство юмора и находчивость в любой сложной ситуации связанной с общением, и иногда я запросто могу поддержать любую тему, но здесь на меня что-то нашло, какое-то отупение – я как идиот стоял и мямлил этому шизофренику, когда мог бы на нём так отшутиться, что аж сам бы удивился собственному чувству юмора. Но я стоял и мямлил как будто мне звонил террорист, и моей жизни угрожала серьёзная опасность. Идиотизм какой-то!

   Итак, я повесил трубку, на пару секунд задумался, надо ли мне ещё куда-нибудь позвонить, но вместо этого вышел из новенькой застеклённой, звукоизолированной будки и захлопнул за собой дверь...

   Сумерки сгустились ещё сильнее. И, как мне показалось, темнело этим вечером быстрее чем обычно.

   – Позвонил – поговорил? – прошамкал знакомый голос. И опять за моей спиной... Я резко обернулся. Подле самой телефонной будки стояла эта одноногая старуха с костылями, и, как всегда, на лице её мелькала эта настораживающая ухмылочка. Но как, чёрт возьми, она могла так неожиданно и незаметно подкрасться?

   – Какая разница? – буркнул я ей.

   – Не торопился бы, – заметила старуха. – Дома тебе делать нечего. Лучше позвони ещё куда-нибудь.

   – Что вы такое городите, бабуля? – очень мягко полюбопытствовал я у старухи.

   – Для твоего же блага, – донеслось от старухи.

   – Что для моего же блага? – продолжал я любопытствовать, не придав значения её словам «для вашего же блага».

   – Многое, – шамкала та. – И самое необходимое. То, что нужно.

   – Кому нужно?

   – Не только тебе, – отвечала та. – Так что торопиться сейчас никуда не надо.

   – Ну, может быть и не надо, – сказал я, – я не спорю. – И зашагал в сторону дома.

   – Молодой человек, – остановила меня старуха, исчезающего в подъезде, – Вы что-то уронили.

   – Что я уронил? – задержался я с входом в подъезд (вообще, на улице этим вечером кроме меня и старухи, казалось, больше никого не было. Неподалёку пролегала проезжая часть, по которой машины сновали и днём и ночью. Но этим вечером даже дорога была пуста. Что такое?).

   – По-моему, бумажник, – ответила на мой вопрос старуха.

   Чёрт! как это я сразу не догадался – карман моей куртки стал немного свободнее не просто так. Я пошарил рукой. И, действительно, бумажника в нём не хватало; бумажника с сотней рублей (новых) и тремя сотнями долларов... да ещё и с ключами и паспортом.

   – Вот именно, – подтвердила одноногая старуха. – И не проси меня, чтоб я зашла в телефонную будку, подняла бумажник и принесла его тебе, а ты наградил бы меня за это несколькими десяточками. Бесполезно.

   – Да я и не собираюсь просить, – проговорил я, выходя из подъезда и направляясь в сторону телефонной будки. – Но отблагодарить вас за внимательность и честность не мешало бы...

   – Не за что меня благодарить,– проговорила старуха.– Да и некогда уже. Я думала, можно было бы, но... уже поздно. Я ничего не сказал на эту её странную речь, только открыл телефонную будку, поднял с пола бумажник и решил проверить, всё ли там на месте, мало ли. Хоть старушка и выглядит в некоторой степени честной, но... какая-то она странная.

   Всё было на месте. Но когда я оторвал взгляд от бумажника, никакой старушки вокруг не было. Да и дорога перестала пустовать – на ней показался первый автомобиль. Он двигался несколько быстрее чем положено и на поворотах сопровождал своё движение жутковатым повизгиванием колёс о дорогу. Это был красный «ниссан-патрол». Не сбавляя скорости, он свернул на подъездную дорогу к нашим домам... собрался было пролететь мимо меня и этой телефонной будки, но... прочные покрышки «патролловских» колёс завизжали как резаные – «патрол» проделал десяти-двадцатиметровый тормозной путь, оставляя на изуродованном дождями асфальте чёрные как ночь полосы, и замер у телефонной будки. Тут же все дверцы джипа распахнулись и уже через пару секунд меня окружили пятеро молодых и крепких милиционеров.

   – Документы есть? – спросил меня один из них. Рука же моя в это время машинально залазила в бумажник, извлекая оттуда паспорт.

   – Так, давай его в машину, – проговорил кому-то этот (судя по погонам, лейтенант) милиционер, выхватывая у меня паспорт и, даже не открыв его, засовывая себе в карман, – а я пока осмотрю тут всё.

   Вот это здорово! Ничего не скажешь! Я бы конечно мог мягко – очень мягко – попросить их помочь мне убедиться в том, что они работники милиции а не кто попало, но боялся, что они могут меня неправильно понять. Очень уж круто эти граждане «легавые» были настроены.

   Лейтенант – пока меня сопровождали до «патрола», так, словно я сильно сопротивлялся – в это время быстренько осмотрел телефонную будку и всё вокруг неё, и ещё быстрее залез в машину, захлопнув за собой дверь с такой силой, что у меня аж мурашки по коже пробежались.

   «В чём дело?», хотел было спросить я как можно резче (не для того, чтоб показать им, что если я со стороны и выгляжу не очень сильным в моральном плане, то они в этом глубоко ошибаются, а для того, чтоб они ответили мне «дело у прокурора!»), но подумав пару секунд, спросил совсем другое:

   – Вы, ребята, адресом не ошиблись?

   – Ты сейчас звонил по тому телефону? – спросил меня один из них, тыча пальцем в сторону давным-давно исчезнувшей в дали телефонной будки. А у меня от неожиданности аж в глазах на секунду потемнело, если не от недоедания. Какая-то большая и серьёзная ФИГНЯ начинается, насколько мне показалось, и эти парни, наряженные в милицейские мундиры (на плече одного из этих парней висел хорошенький А. К.), наверняка только маленькая и незначительная часть большого но тоже незначительного НАЧАЛА (в сравнении со всем остальным ОНО – маленькая, растворившаяся в самом слабом потоке воздуха – пылинка).

   – А что? – так ответил я ему на вопрос.

   – Ну а кто же ещё?! – посмотрел лейтенант на своего коллегу, как на психа. – Не глухонемая же та старуха звонила!

   – Может, вы хотя бы намекнёте мне... – решил я всё-таки спросить у них «в чём дело?», но меня перебили:

   – Утром, сегодня, ты чем занимался? – обращались непосредственно ко мне. – Вспомни всё до мелочей. Машина тем временем остановилась и двигатель замолк, всё погрузилось в тишину; за окнами лес и «патрол» замер посреди «пьяной» дороги. Все шесть человек, вместе с водителем, уставились на меня.

   – Утром я находился дома, – ответил я. – У меня прекрасное алиби...

   – Рассказывай всё по порядку, – потребовали они, – начиная с того момента, как проснулся.

   "О, чёрт! Как же я мог забыть то, что мне довелось увидеть этим утром. И менно в этот момент – сидя в «патроле», окружённый шестью «слушателями» – я и вспомнил то, что у меня просто-таки вылетело из головы...

-2-

   Обычно, просыпаясь по утрам, я всегда проводил время в туалете (не чистил зубы, не делал физзарядку, не принимал душ или опохмелялся, а прежде всего брёл в туалет), но проснувшись этим утром... Я не знаю, что на меня нашло, но... я, словно сто лет подряд каждый божий день ходил на нелюбимую работу и в одно прекрасное утро я решил всё круто изменить – вроде как сделать небольшое разнообразие. И, вместо того, чтоб зайти в нужное помещение и закрыть за собой на шпингалет дверь (это была старая-дурацкая привычка; даже если дома кроме меня никого не было, я всё равно закрывал за собой туалетную дверь на шпингалет), я почему-то решил вынести мусорное ведро... И, хоть оно и не было полным; и хоть желудок мой настоятельно требовал опорожнения, я поплёлся в конец коридора, в сторону мусоропровода, вовсю стараясь игнорировать, как разрывается мой мочевой пузырь... До сих пор не могу понять, что на меня тогда нашло.

   Подле самого мусоропроводного ствола располагалось небольшое оконце. И, когда я подошёл к мусоропроводу со своим полупустым ведром, внимание моё прежде всего привлекло это оконце... Как всегда заляпанное, покрытое тысячью плевков, несколькими блевотинами и ещё бог знает чем (если оно не было выбито), в этот раз было... полуневидимым... Вымытое до блеска и донельзя прозрачное, оно меня даже изумило. Изумило до такой степени, что мне даже захотелось в него посмотреть, как будто до боли надоевший ландшафт уделанного куриными яйцами, несколькими кучами мусора, выкидываемого из окон и всякой дребеденью, двор, с помощью этого окна предстал перед моим взором в несколько ином ракурсе. Но, несмотря ни на что, я встал на торчащую из стены батарею и поднялся до уровня вылизанного до блеска окна... И кое-что увидел... Кое-что такое, чего видеть мне не стоило... Вообще, не стоило мне выносить этот мусор...

   Вообще, город наш, хоть со стороны и выглядел более-менее спокойным, но не везде – не во всех его районах продолжал оставаться таковым. Другими словами, если общее понятие слова «жизнь» можно было бы сравнить с нашим городом, то, думаю, сравнение вышло бы очень неплохое. Но тот район, где проживал я (где в данный момент разворачивается действие моих «дневниковых заметок», если можно их так назвать) – где в одно прекрасное утро коридорное, вечно заплёванное и уделанное всем на свете окошко, оказалось вычищенным до состояния лесного ручейка; – так вот, этот район всегда отличался таким невозмутимым спокойствием и миролюбием, что про него не поворачивается даже язык сказать «в тихом омуте черти водятся». Но то, что я увидел через это дьявольское, вылизанное до невозможности окошко, не вписывается ни в какие рамки здравомыслия. Именно поэтому, в течение всего дня, я не то что старался не вспоминать всё это; вообще – принял за галлюцинацию (если у кого и начинаются видения, то начинаются в самый неожиданный момент) и... оно само вылетело из моей головы. Итак, судьба моя распорядилась таким образом, что я залез на батарею и сам не знаю, почему – посмотрел в окно...

   Если б окна не было и я высунул бы голову, то, скорее всего, этот вариант оказался бы для меня самым лучшим...

   Поскольку моя квартира находилась на четвёртом этаже, а дом был девятиэтажный, то человек, пролетавший в тот момент как я посмотрел на вздымающееся над горизонтом солнце, по всей видимости летел с крыши, задевая по пути некоторые из частей стен этого дома. Бедром он задел и это вылизанное до блеска окно, разбив его (окно) и пролетая дальше. Завершил свой полёт он глухим ударом о угол подъездной крыши и падением на лобовое стекло стоявшего у подъезда джипа. Джипу хоть бы хны... Только, мне тогда показалось, что удар донёсся не с низу (у подъезда), а откуда-то со стороны дороги. Я тут же, импульсивно, перевёл взгляд на пролегающую неподалёку проезжую часть, и только и увидел, как над «тойотой» взмыло тело какой-то молоденькой девушки (тойота мчалась со скорость 70-80 км/ч., как мне показалось). Следом, с такой же скоростью гнал «ситроен»-вездеход (он как и «тойота» был без номеров), кузов которого чуть ли не на полметра был поднят над колёсами. Под его-то кузов и приземлилось это злосчастное тело... И именно в то, что произошло секундой позже, я не мог поверить и решил принять всё это за галлюцинацию (за название этого слова). Дело в том, что тело девушки (больше она походила всё же на девушку, чем на даму какого-нибудь бальзаковского возраста) не просто приземлилось под ничего не подозревающий, поглощённый всеобщим движением, проезжавший мимо «ситроен», а... исчезло под ним... если у меня действительно не начались «глюки». Ситроен даже скорости не сбавил, а поспешил за «тойотой», словно у этих новых русских вот-вот должна была начаться «разборка» и в данный момент им не всяких там девушек-ротозеек.

   Но, дело в том, что я оказался единственным в своём роде свидетелем того, как исчезла эта девушка под «Ситом», потому что воуркг никого не было, да и вряд ли кто что заметил бы, если б наблюдал из окна или стоял где-то неподалёку.

   Всё произошло так быстро, что даже я (свидетель N 1) ничего не понял. Видел, как взмыла над тойотой девушка; услышал перед этим удар, донёсшийся со стороны дороги; видел, как приземлилась она на асфальт, под подъезжавший ситроен, и... вот и началось невообразимое...: В течение доли секунды из асфальта вылезло десять или двадцать каких-то чёрных рук и – в течение того же самого мгновения, пока этот вездеходик прикрывал собой всё это, мчавшись со скоростью 70-80 км. – эти фантасмагорические руки просеяли это тело сквозь асфальт, и вернулись в исходное положение.

   Вот оно то, что я не рассказал бы никому, рискуя убить много свободного времени в ближайшей психиатрической больнице.

   Дальше я слетел с батареи, опасаясь как бы кто меня ни увидел, и даже не выкинув в мусоропровод свои полведра, на цыпочках – опять же опасаясь случайных свидетелей (ещё тогда я почувствовал, что дело очень неприятным пахнет) – подсеменил к двери, постарался беззвучно её открыть и... Щёлкнул замок соседей – кто-то собирался выйти из квартиры... Но я успел-таки заскочить за дверь и ещё беззвучнее захлопнуть её за собой... И, оказавшись в полной безопасности, ко мне тут же вернулись ощущения раскалывающегося мочевого пузыря и приближающегося поноса.

   Всё, больше я о падающем с крыши (в попыхах я и не разглядел, мужчина этот был или женщина, только увидел трико, футболку и крупное тело) и исчезнувшей под обыкновенным автомобилем девушке не вспоминал.

-3-

   – По порядку? – задумался я вслух, сразу после того, как всё случившееся этим утром пронеслось у меня в голове за какие-то две-три секунды. – Ничего не пропускать?

   – Ни единой секунды, – ответили мне милиционеры.

   – Ну хорошо, – решительно согласился я и начал:

   – Проснувшись утром, я поднялся с койки, сделал... не помню сколько шагов, потом вошёл в помещение уборной, снял...

   – У тебя солнечное сплетение давно не болело? – перебил меня лейтенант.

   – Я не понимаю, что вы от меня хотите, – поинтересовался я очень мягко, чтоб у них не возникло желания «помочь» мне понять.

   – Ты утром сёдня у мусоропровода своего этажа не стоял? – спросил меня один из «мусоров» (неплохое сочетание!), – в окошко не выглядывал?

   У меня сердце и ёкнуло, но подавать сейчас вид хуже самоубийства. И потому я сделал другой вид, что вспоминаю.

   – По-моему, не выглядывал, – изрёк я, отвспоминав сколько положено, – если память мне не изменяет.

   – А если ты сейчас кровью умоешься? – надавливал на меня парень с погонами лейтенанта.

   – Так я должен был выглядывать? – продолжал я незаметно для всех придуриваться.

   – Вообще-то, не должен, – ответили мне нешутя, – но выглянул.

   – И что было дальше? – Я надеялся, что этот вопрос не вызовет ни у кого из сидящих в «патроле» раздражения.

   – Рассказывай, что было, – сказали мне.

   – Я не могу рисковать, – произнёс я. – Вы ведь можете меня побить.

   – Мы можем тебя пытать, – общался со мной всё тот же лейтенант, – если ты в течение следующих сорока пяти секунд будешь продолжать упираться. – Он глянул на свой «ориент». – Я засёк время. – И выжидающе уставился на меня.

   – Ладно, расскажу, – снизошёл я; в конце концов, ничего ведь особенного не произошло. Я оказался всего лишь свидетелем, и мне не очень хотелось из-за этой ерунды вступать в «конфликт» с этими ребятами. Меня ведь видели (только хотелось бы знать, кому удалось меня увидеть), чего отпираться и «идти в несознанку»?

   – Человек с крыши упал, – рассказал я. – Я так перепугался, что сразу же убежал. В это верите?

   – Как ты убежал, это мы знаем. Но больше ты ничего не видел?

   – Да вроде бы ничего.

   – Опять врёшь!

   – Да не вру же! – вскрикнул вдруг я, сам не понимая, почему, словно так прочно вошёл в образ, что почувствовал даже несправедливость: «как это так, я видел только пролетавшего мимо человека, а меня заставляют ещё что-то рассказывать! Это же несправедливо!»

   – А на дорогу ты не смотрел? – спрашивал меня лейтенант. – Не ври лучше. За твоим взглядом следили.

   – Девушку сбили, – проговорил я. – "Тойота-Корона зелёного цвета, без номеров. Всё, что я видел. И больше никаких убийств, никаких изнасилований и никаких аварий я не видел.

   – Девушка осталась лежать на дороге? – Задал мне лейтенант вопрос на засыпку. Впрочем, этого вопроса мне и следовало ожидать, но я к нему не готов был. Хотя, мог бы конечно и рассказать всё сразу как те затормозили у телефонной будки; и про исчезнувшую под «ситроеном» сбитую девушку и про 10-20 чёрных рук... Но какая-то паранойя на меня налетела: что-то меня во всём этом настораживало. И какое-то внутреннее чувство мне твердило: «не болтай слишком много! Пусть лучше пытают. Но не болтай».

   – Слушайте, ребята, вы не будете возражать, если я выйду отлить? По-моему, у меня энурез. – И, действительно, ни с того – ни с сего у меня вдруг зверски начал раскалываться мочевой пузырь, как будто я только что проснулся. И, возможно, ничего удивительного в этом нет, ведь последний раз я сливал «херши» только утром; мочевые пузыри тоже имеют особенность иногда засыпать и просыпаться в самые неожиданные моменты.

   – Расскажи всё до конца, – тут же отреагировал самый твердолобый из всех шести человек, – и отольёшь.

   – Я не могу рассказывать! – кряхтел я. Я даже не ожидал от своего мочевого пузыря такого: он словно взбесился и как помешанный требовал своего, грозя с секунды на секунду выпустить всё наружу. Такого со мной ещё никогда не было; даже когда мы с какой-то «герлой» часика три рассеками пол-Амурского залива на катамаране и меня приспичило – не успели мы покататься и десяти минут (это было в марте).

   – Да хрен с ним, – махнул кто-то рукой, – пусть ссыт. Если вздумает дернуться куда – пуля в жопе. Всё равно для нас в нём нет необходимости. Выходи, – обратился он ко мне, доставая из кобуры «ПМ», – сопровождать тебя будет гражданим «макаров».

   "Что это значит, – размышлял я, наскоро выскакивая из патрола и расстёгивая на ходу ширинку, – «для нас в нём нет необходимости»?

   Хоть по ногам у меня уже и текло и я мог бы думать о чём-нибудь другом (например, о том, чтоб постараться заставить удачу улыбнуться, и вытащить всё из ширинки вовремя), но меня сильно напугала эта фраза, брошенная владельцем «гражданина макарова». – Если они запросто могут разрядить в меня хоть целую обойму, значит как «бесценный свидетель N 1», я им и не нужен?.. А что означает всё это дознание?.. Чтоб уличить меня в том, что я действительно важный свидетель, и... А кто они вообще такие? То, что они не из милиции, гарантия на всё 97%. А почему тогда... – Но прервал мои размышления приближающийся откуда-то издалека свет фар. Струя, орошающая придорожную траву долго ещё не собиралась во мне успокаиваться, с каждой секундой всё сильнее и сильнее напоминая собой какой-то бездонный источник.

   – Эй ссыкун, – позвали меня из «патрола», – давай в машину.

   – Чёрт, не могу остановиться! – бормотал я, чтоб им было слышно.

   – Залазь в машину! – повысил голос один из милиционеров, открывая дверцу и выходя из «патрола», – а то я тебе мозги сейчас вышибу, тогда-то уж точно остановишься.

   Видимо, они собирались сорваться с места, пока фары очередных «свидетелей» основательно не приблизились. Наверное, им каждого встречного не хотелось привлекать к ответственности за свидетельство.

   – Да пускай мочится, – сказал ему «лейтенант», хотя мог бы и не говорить, и так всё понятно, – поздно уже.

   И действительно было поздно; только поздно не в том смысле, что стрелки лейтенантовского «ориента» указывали на пол-одиннадцатого вечера, а в том, что фары – сами неожиданно для себя – приблизились на опасно-близкое расстояние («опасно-близкое» для обоих сторон).

   Насколько я мог судить, сразу как нужное количество жидкости из меня вылилось и я уже смог застегнуть молнию на ширинке и заправить рубашку в брюки, фары принадлежали микрогрузовичку, и если воспользоваться дедукцией, то водитель этого м/г никакой опасности для ребят из «патрола» представлять не может, тем более что кузов загружен какими-то мешками с мукой или цементом (не «наркоту» же им в открытую перевозить).