Текст книги "Невидимка (СИ)"

Автор книги: Андрей Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

   – Что?! Кто? – посмотрел он на рисунок, фамильярно вырвав у меня его из рук. – Да его и нарисовал!

   – Кого? – не расслышал я.

   – «Старого всезнайку»!

   – Скажите пожалуйста, а кто он такой, этот мужчина? – достал я на всякий случай из кармана «липовые документы сотрудника».

   – Отвечай, когда тебя спрашивают! – насел отец на сына. Тот хотел не отвечать, а подняться в облака. О чём-то задуматься.

   – На самом деле, он не мужчина.

   – Что?! – Опять я ничего не расслышал!

   – Он женщина.

   – Что значит женщ... А почему ты мужчину нарисовал, мальчик?

   – А это «Мона Лиза»! – пробасил старший Кузнецов своим некрасивым голосом (есть такие люди, которым лучше говорить шёпотом).

   – Ну, – снисходительно заметил я, – до Леонардо Да Винчи мальчику ещё...

   – А причём здесь Винчи! Мой сын срисовал мысли... Чувства этого старика! ... Вернее, старушки...

   – Постойте-постойте! Вы, что, хотите сказать, что этот человек был загримирован?!

   – Давайте, я вам объясню, – с прежней бесцеремонностью взял меня неотёсанный папаша под локоток и отвёл в сторону. – Это не загримированный. Это... э-э... Педераст. Короче, когда он был молод, был девушкой. Врачи ему согласие на пластическую операцию не давали. Но своего добиться удалось только тогда, когда состарился... Я не знаю, как тебе это объяснить... Где-то за месяц – за два!

   – Это вы сами всё придумали? – успел я вставить в скороговорочную папашину речь.

   – Нет. Сын рассказал. Он очень способный парень! Ты не смотри, что... Извините, – убрал он свою руку с моей спины (шеи). – Просто вы сами попросили объяснить, что такое «мона лиза». Вот я и объясняю. Когда этот человек был ещё бабушкой, мой сын рисовал его портрет.

   – А почему врачи не давали ему... ей согласие?

   – Да потому что ссыкуха ещё совсем!

   – Да? – Я представил себе старуху, которая приходит в институт пластической хирургии и просит сделать ей операцию... Да вот только ходить, уговаривать и канючить, при этом, ей надо было с... оговоренных юных лет. – Так это получается «мужчина-транссексуал»! Так это называется? То есть, девушка – девушкой, но между ног... висят яйца.

   Я видел по глазам, что отец мальчика не согласен был по поводу мужского достоинства! Но мне зато стало кое-как ясно.

   Я смог для себя кое-что уяснить. Например, почему я не затеял с драку человеком, на которого падает подозрение в эдаком «кинднэпинге» (кажется, так раньше называли похищение чужого ребёнка). Может быть, он виноват, но... С девочками я не дерусь! Тем более, с девушками. С молодыми. Если, конечно, доверять тому, что рассказал мне отец этого Вити Кузнецова.

   А то как бывает? Сначала мелкая потасовка (драка), после того, как мы с ним оба превратились в стариков. Потом уже пошло... Объявление войны! И так далее и тому подобное...

   ***

   Позже я познакомился с этим мальчиком. Мы с ним перезванивались по телефону и он немало мне рассказал про этого «старика». (Вот, наконец-то до меня дошло, почему я всё время брал в кавычки это слово!)

   Понял я одно: Почему старик уговаривал меня постареть!.. Ай да хитрый, собака!

   Вот почему я стал относиться более добрее к таким людям.

   Ведь, при помощи подобной «шапки-невидимки» можно будет воплотить в реальность лекарство от СПИД'а!.. Не только реализовать его или получить Нобелевскую премию, но, главное, его узаконить!

   ***

   – А письки между ног у неё точно не было! – поделился со мной мальчик, с таким зазнайством, словно подглядывал за своим «космическим отцом» (так он мне его представил), когда тот превращается в свою маленькую девочку и закрывается в ванной, чтобы принять душ.

   – Просто этот человек хотел создать новый мир. Там, где мужчины будут рожать детей и помогать хрупким, беззащитным женщинам строить эту великую христианскую цивилизацию!

   – Ой, как важно ты произнёс это слово! Христианскую... Ты что, верующий?

   – Нет. Просто мне кажется, что Иисус Христос настраивался именно на это.

   – На что?

   – На веру в единого бога.

Снежные кресты

   Проблема в том, что снег выпадет... другим.

   – Как это так, другим?

   – Так... Я не знаю, как именно. Знаю только, что он даже может в корне поменять нашу религию.

   Финал второй части повести «Невидимка».

   – Скоро пойдёт снег.

   – С чего бы это?

   – Дело в том, что бабье лето бывает раз в три года, а «молочный кисель» – за целое десятилетие.

   – Ну, про «молочный кисель» я, конечно, слышал. Но причём здесь всё это?

   – Проблема в том, что «молочный кисель» – это ложная весна. Также, как бабье лето – обманное лето.

   – А. И поэтому ты говоришь, что пойдёт снег? Ясно...

   С. Кинг, «Мартовский выползень».

Пролог

   Наверное, Олег нагнулся для того, чтоб поправить на ноге носок... Тут-то ему и попалось слово «КРЕСТЫ».

   В данный момент он находился в последнем вагоне электрички, которая мчалась по лесным просторам Приморского края, он и сам не знал – куда. Ему всё равно куда было ехать, лишь бы не видеть больше бесконечно пьяную, самодовольную физиономию тестя, осточертевшую рожу тёщи, и жены, которой – как выразился один из его друзей – «недал бог детей».

   Покинул Олег родной дом среди ночи; покинул так, чтоб ни одна муха даже не услышала его. А причина его «исчезновения» совсем не в переутомлении от семейной жизни (жизни в двухкомнатной квартире гостиничного типа с родителями жены); просто последнее время троица эта (тёща, тесть, жена) стала казаться ему не то что странной... вообще – какой-то пугающей... Что-то мистическое крылось между этими тремя людьми... Как-то странно они втроём начали на него поглядывать, постоянно о чём-то шушукались, принимая самый что ни на есть прозаичный вид, лишь только Олег попадал в их поле зрения... Но не всегда он в это поле попадал, вот в чём секрет.

   Но, так или иначе, в это морозное осеннее утро, он всё ещё мог надеяться, что ленивая домоседливая «троица» не посмеет оторвать свои рыхлые задницы от мягких домашних кресел, чтоб кинуться за ним вдогонку. Он надеялся, но, как всегда, подготавливал себя к самому худшему... Однако, когда взгляд его наткнулся на «КРЕСТЫ», накарябанное гвоздиком на стене вагона, он на некоторое время отвлёкся от мыслей о «причудливой троице»... Ведь слово это вычертил не кто-нибудь, а именно он... Олег узнал свой корявый почерк девятилетнего подростка. Ведь ему было именно 9 лет, когда он, сам не зная зачем, подобрал с пола гвоздик и как можно аккуратнее вывел на этой пыльной стене «КРЕСТЫ», вывел, что называется наобум. И попал почти в яблочко... Это он понял только спустя несколько минут, после того как КРЕСТЫ появились в электропоезде N 6461.

Первый раздел

Первая глава

   Мать его в то злополучное воскресное утро отправилась по магазинам, а Олега, несколькими минутами позже, мгновенно пробудил безумный вопль припёршегося со своей ночной смены и как всегда вдрызг пьяного отчима, который по дороге домой где-то в грязной луже нашёл чей-то школьный дневник и, долго-долго перелистывая его, отыскал-таки в нём одну единственную двойку...

   «Я тебе устрою воскресенье!! – орал он так, что аж в соседних домах некоторые попросыпались. Двойка!!! ДВОЙ... А ну, где мой ремень!!» Орал отчим ещё только в прихожей, медленно-медленно, всеми силами стараясь не потерять равновесие, он направлялся в сторону спальни. Этого времени Олежке оказалось вполне достаточно, чтоб со скоростью звука одеться и вылететь в окно... Благо, что они жили на первом этаже.

   Он знал куда ехать, пока отчим его окончательно не протрезвеет. Он там давно не был. И... настало наконец-то время ему там побывать...

   Едва только он успел закончить выцарапывать своё КРЕСТЫ, как объявили его остановку, и он вышел из вагона.

   Вообще, то место, куда так устремился Олег, выглядело в виде пятиэтажного «хрущёвого» здания; располагалось оно в считанных шагах от железнодорожной станции. В каком-то мрачном одиночестве возвышалось оно над небольшой россыпью частных домишек и бескрайнего лесного массива, в глубине которого пряталось небольшое кладбище... Всё это Олег лицезрел с высокого косогора железнодорожной насыпи. Две или три секунды и ноги сами понесли его опустошённое незавтракавшее тело вниз по тропинке, навстречу к блочной пятиэтажке. Примерно с такой же скоростью Олег взлетел по лестнице на второй этаж и... замер от неожиданности... Перед ним находилась дверь квартиры N 18, за которой жили его две двоюродные, весёлые сёстры; его дядя с тётей (по отцовской линии) не уступали своим девятилетним дочерям в сфере жизнерадостности. Когда Олег приезжал к ним в гости, он как в какой-то волшебный храм попадал – он нигде не чувствовал себя лучше чем у Баклажанов (как они с матерью величали их фамилию Баклажановы; в отличие от нудного отчима, который – все это прекрасно чувствовали – в душе ненавидел этих «шутов баклажановых» и при желании разорвал бы эту хренову четвёрку на куски).

   Но в этот последний день, после которого Олег больше никогда не увидит эту неутомимую четвёрку жизнелюбов – в день, когда, вбежав на второй этаж и, замерев от неожиданности перед дверью Баклажанов – пред взором Олега и предстало это кошмарное предзнаменование...

   На двери N 18 мелом был выведен крест в виде распятия, однако Олегу такой крест больше встречался на кладбищах из зарубежных видеофильмов про оживающих мертвецов... Но не он поразил так Олега, а... КРЕСТЫ... То же самое слово, что он наобум выцарапал в вагоне минуты четыре назад, было выведено мелом и выведено ни один раз – оно просто-таки усеяло всю дерматиновую обивку... Но пока эти КРЕСТЫ не мешали Олегу нажать на кнопку звонка и дождаться, пока за дверью не зашлёпают шаги и не щёлкнет дверной замок.

   – О! – возликовал глава семейства, Александр Иннокентьевич Баклажанов, – а вот и Олега приехал! Ну, заходь, дорогой гость! Как... – но прервало его выражение лица этого дорогого гостя; гость этот никак не мог оторвать взгляд от уделанной белым мелом двери.

   – Вера, Катя, Марина! – позвал он жену и двух своих близняшек таким голосом, будто дверь была не в мелу, когда он перевёл взгляд от выражения лица своего племянника на КРЕСТЫ, а в каких-то инопланетных существах...

   Трое тут же подбежали.

   – Олег приехал... – подала было восторженный голос Марина, но...

   – Помолчи, пожалуйста! – как можно мягче попросил отец дочь.

   – Нас подкалывают! – догадалась тут же его жена Вероника. – Не придавай этому особого значения.

   – Я не верю в то, что это опять прикол, – отреагировал Александр на интуицию жены. – Всё может происходить и на самом деле. Не забывай про светлые и тёмные стороны: они не могут существовать друг без друга.

   Марина и Катя стояли как заворожённые, глядя в основном на родителей, нежели на КРЕСТЫ...

   «Что с ними происходит?! – Олег никогда не видел их такими... он никогда не видел Катю и Марину перепуганными; все они словно воды напились и только у двери перед КРЕСТАМИ поняли, что вода отравлена. – Что с ними, чёрт возьми, происходит?!»

   – Но ведь может быть и наоборот, – настаивала на своём Вера, – как ты считаешь? – И они долго – секунд 8-9 – смотрели друг на друга, затем... оба их взгляда медленно начали передвигаться в сторону Олега... И они заулыбались... Благо, что Олег не напряг внимание и не пригляделся к этим (...) улыбкам... Если б он пригляделся, он заорал бы сильнее психопата, просыпающегося после очередного кошмарного сна. И, возможно, он не стал бы дожидаться электрички, а побежал бы домой пешком... Но он решил, что это обыкновенные улыбки радушия и... и любви. Возможно, ему это даже нравилось, как дядя и тётя смотрели на него и улыбались (почему он не перевёл взгляд на Катю с Мариной?..), и он заулыбался сам.

   – Привет, Олег, – поздоровалась с ним и Вероника. – Заходи.

   И Олег вошёл... И дверь за ним захлопнулась.

   – А у нас вчера снег шёл! – удивила двоюродного брата Катя.

   – Снег?! – отреагировал он соответствующим образом. – Летом, снег?!!

   – Катенька, заткнись, пожалуйста, – попросила её мама очень сдержанно.

   Все – Олег, Марина, Александр – тут же уставились на Веронику: Александр – как на неуместную; Марина в основном уставилась на сестру, мол «чё ты городишь, дура!»; Олег же опять-таки ничего не понял...

   – Катя у нас большая шутница, – постаралась Вера объяснить ситуацию. – Но вряд ли у неё удачно получилось это проделать.

   – А я сёдня не выспался не фига, – решил Олег развеселить их всех – рассказать что-нибудь такое, чтоб все засмеялись. – Ни свет ни заря, припирается батя (хоть отчим и не усыновил Олега, зато выработал в нём хорошую привычку, называть себя отцом, батей, папашей и т. п.) где-то в пять утра и орёт как будто в жопу ему соли насыпали. Наверное, он сам купил дневник и заполнил его с бодуна двойками – иногда у него крыша напрочь заползает! – чтоб, пока мать по магазинам, повод найти; чтоб было с чем наехать на меня. Он же кроме двоек никаких других оценок не знает. Он, наверно, если и умеет считать, то только до двух.

   Насмешить публику Олегу неплохо удалось; ни один раз они под всеобщий хохот обсуждали пьяные (и не очень пьяные) выходки отчима, это – можно сказать – была одна из наилюбимейших тем их весёлого общения, если судить по тому, что настоящего главы семейства не стало ещё до рождения Олега, и его место сею же секунду занял симпатичный (да, в те годы он наверное был самим совершенством, пока протеины не сменил на пиво и не отрастил себе небольшое брюшко) атлет и мастер спорта, по имени Андрей Фраеренко.

   – Да, здорово он у тебя надирается! – поддержал его Александр, почувствовав, что обстановка разрядилась. – Тебе надо его приколоть: намазать горлышко двухлитровой бутылки – только чтоб незаметно было – «моментом», и, пока он выдует её всю, я думаю оно успеет приклеиться. – Смех поднялся пуще прежнего, пока Александр помогал Олегу поднять настроение. – Вот видуха у твоего папаши будет, как будто его в снегу вываляли!

   Все хохотали, даже не принимая ни в малейшее внимание это неуместное сравнение, «...как будто его в снегу вываляли...».

   Когда все вдоволь насмеялись, вспомнив ещё несколько смешных случаев из пьяной жизни Андрея Фраеренко, Олег отправился в комнату Кати и Марины; у них он мог посмотреть видеомагнитофон и послушать «Сектор газа» (на удивление, Александр с Вероникой не выражали равнодушия к этой рок-группе), у себя же дома он мог послушать только радио и... посмотреть телевизор... у соседей.

   – Катёк, – неожиданно обратился к сестре Олег, – а чё ты там про снег говорила? – В это время они втроём смотрели лазерную копию «Кабельщика», и Олег даже сам удивился, с чего это его именно в это время угораздило вспомнить о «неудачной шутке» (как выразилась её мама) Катерины, под названием «А у нас вчера снег шёл!»

   – Когда говорила? – выпучила та на него непонимающие глаза.

   – Ну когда я пришёл, – напоминал он, – когда в дверь позвонил, а вы ещё так выставились на всю её исписанную мелом, как на привидения. Что, не помнишь?...

   Катя тут же посмотрела на Марину, дескать «что делать?»; Марина же сохраняла такое выражение лица, по которому можно было бы прочитать: «тебе задали вопрос, ты и отвечай, раз такая дура. Надо было раньше думать!»

   – Ааа, – вспомнила она, – тогда... Я просто пошутила. – Первое, что взбрело ей в голову.

   – Она просто хотела, чтоб кто-нибудь засмеялся, – сказала Марина, – но у неё ни хрена не получилось. У неё это бывает.

   – Да ты на себя посмотри! – проявила реакцию Катя. – Забыла как вчера снега нажралась? Забыла кто такие... – Но она не договорила; её остановил взгляд сестры (отличить которую можно было не только по складу ума, а по голосу) с яркой надписью на нём: «Ты, придурошная!, совсем крыша поехала?!». Её словно за одно место какая-то ненормальная крыса укусила так больно, что Катя даже вскрикнуть не смогла.

   – Давайте лучше фильм смотреть, – изрекла Марина, пока от Олега не посыпалась бесконечная куча вопросов.

   – О! – вспомнила Марина через две секунды. – Олега, сиди тут, смотри фильм, а ты, – зловеще взглянула она на сестру, – пойдём со мной.

   А Олег и так от фильма не оторвался бы, даже если б они позвали его с собой; остросюжетный «Кабельщик» с его любимым Джимом Керри увлёк его сильнее... (сильнее липкого, навязчивого снега, что так здорово увлёк Баклажанов) ...сильнее всех. И он не моргнул ни разу, пока Марина внедряла в коридоре своей тупорылой Кате, чтоб та не вякала, пока она не налепила ей самой снегом весь рот.

   – Девочки, что это вы разгорлопанились друг на друга? – вышла на голоса дочерей мать. – Я думаю, вам не стоит быть сейчас мишенью.

   Те обе уставились на неё, как будто только что поняли, что поменялись головами с лягушками.

   – Что ты говоришь, мама? – переспросила первой её Катя.

   – Нужно не принимать сейчас удар на себя, – объясняла она им так, будто её кто-то подслушивает, и объясняя смотрела на Марину, поскольку видела, что её первая дочь (Марину она всегда считала первой, Катю – второй; иногда – нулевой) в отличие от второй кое-что начинает соображать – не понимать то, что пытается втолковать им обоим мама, а понимать, почему всё должно делаться так, как советует она им.

   – Всё правильно, мама, – соглашается Марина с ней, – чтоб отвести удар в сторону, нужно не принимать его на себя; не быть мишенью. – И повернулась в сторону Кати. – До тебя доходит?

   – Раньше чем до тебя! – солгала она ей в ответ. На самом деле дошло до неё только что – за пол секунды перед тем как Марина полюбопытствовала у неё об этом. – Я вам сразу хотела объяснить всё, если б эта... девочка, – косо она на сестрёнку, – не выволокла меня сюда, разъяснять свою фигню.

   – Девочки, не ругайтесь, – сказала им мама. – Идите лучше кино смотреть. Всё пойдёт само собой. Всё пойдёт так, как хочет того Вселенная. Мы не в праве спорить с ней.

   – Да, мамочка, – поддакивала ей Катя, – с Вселенной не поспоришь.

   Девочки отправились к себе в комнату, когда мама напомнила им. – И не забывайте об уходах, дети. Чтоб выиграть бой, достаточно лишь уклониться от него – уйти в сторону.

   – Точно, мама! – подхватила Марина. – Быть побеждённым, это ещё не значит – чувствовать себя побеждённым, ибо победителей не существует: первый вечно не будет первым, как и последним. Так-то: везде движение.

   – Да, большое ДВИЖЕНИЕ, – проговорила Вероника, закрывая за собой дверь в комнату где дожидался её муж Александр.

   – Не получится ничего, – произнёс муж сразу, как жена вошла в комнату.

   – Что не получится?

   – Не быть мишенью, – пояснил тот. – Если ты родилась МИШЕНЬЮ, то не будешь ты ей только в единственном случае: тебе нужно забыть, что ты мишень; что в тебя якобы кто-то целится. А чтоб забыть об этом, нужно не вспоминать об этом; во всяком случае, стараться выглядеть так.

   Девочки тем временем уже давным-давно как заперлись в собственной комнате наедине с Олегом...

   – Слушай, – осенило вдруг Веру, – а это ведь верно!! Как я сама не догадалась! Где ты раньше был?!

   – Ну что ж ты сидишь? – говорил он очень хладнокровно, как какой-то хренов мудрец. – Иди сейчас же и предупреди детей, пока они идиотизма не наделали!

   И мать тут же сорвалась с места и забарабанила в запертую наглухо дверь Марины с Катей.

   – Что вы ему щас говорили? – донеслось до Олега; на некоторое время он подумал, что Марина открыла дверь какой-то полоумной тётеньке, которая с вытаращенными глазами лопотала бог знает что своим перепуганным до чёртиков голосочком. Эта Баклажановая семейка была какая-то совсем не «баклажановая» семейка... он не узнавал их ...Он видел только знакомые лица (пропуская из внимания гримасы), но голоса... тон... Они настораживали его... Ему уже хотелось уйти, пока есть какая-то возможность... Но в то же время он страшно боялся почувствовать себя неловко; ещё хуже – боялся попасть в глупое положение. А Баклажановы это умели: на его глазах они загнали впросак ни одного человека. Так что он продолжал сидеть и делать вид, что пялится в экран, даже не замечая того, что фильм кончился. Может быть ему было интересно, что будет дальше – как далеко всё это зайдёт?... А может быть был бы не прочь узнать и то, чем «всё это» завершится.

   – Много чего, – ответила Марина на её вопрос. – Если ты думаешь, что ты успела, то ты опоздала.

   – Как ты с матерью разговариваешь! – гаркнул вдруг на неё никогда не повышающий голоса Александр.

   – Не надо на неё орать! – вступилась за сестру Катя. – Она же человек, а не Снежная Баба!

   – Ага, – обрадовалась чему-то Марина, – Снежная Баба вам бы тут щас устроила баньку снежную – кровавую! Вы бы тут поорали бы на дочерей! Каково себя чувствовать со снегом за шиворотом?!

   – Что у вас происходит? – спросил поднявшийся с кресла Олег; спросил наполовину испуганным голосом, наполовину – голосом только что проснувшегося ребёнка.

   – А тебя вообще не спрашивали! – резким тоном ответила ему родная тётка, – сядь и сиди, где сидел!

   У Олега аж сердце чуть в пятки не ушло, когда он от этой милейшей, общительной женщины услышал... совершенно чужой голос. Ещё больше напугало его то, каким взглядом смерила она его... Она смотрела на него, как на таракана... если он правильно оценил её взгляд.

   – Мама, – старалась объяснить ей Катя, – мы же не успели бы ничего сказать ему. Марина просто шутит. – Да, на этот раз Катерина классно врала – умеючи, с каким-то изощрённым мастерством.

   – Как не успели, – не верила мать, – когда я по глазам вижу!

   – Ну мало ли что ты видишь, – произнесла Марина. – Видеть всегда можно только иллюзию. Ты скажи лучше что ты чувствуешь, – поставила она какое-то патетическое ударение на последнем слове.

   – Чувствую, что сегодня метель начнётся, – поделилась она.

   – Да не начнётся же! – в голос твердили ей девочки.

   – А папа с вами не согласен, – посмотрела она на папу... и чуть не обомлела, увидев выражение его лица...

   – Я думаю, что она сегодня не начнётся, – выразил он поддержку мнению дочерей, когда наконец-таки отвёл свой долгий оценивающий взгляд от сосредоточенных глазок Олега.

   – Ты уверен? – произнесла Вера как-то убийственно.

   – Нельзя быть абсолютно во всём уверенным! – повысил он слегка голос.

   – А, чёрт, – махнула она на всё рукой. – Просто забудьте всё это. Не вспоминайте даже как о сне. Займите голову другими мыслями... – Она не могла подобрать нужную фразу; чтоб они все втроём мгновенно поняли что делать и сделали это с наслаждением.

   – Делайте вид, что ничего не помните, – сказал Александр то, что надо.

   – Точно! – поблагодарила она мужа за выручку. – Ведите себя так, как будто ничего не произошло.

   – Ну это само собой! – произнесла Марина. – Когда человек переутомлён, ему всего лишь нужно показать всем – сделать вид – что он переполнен энергией, и тогда 50% утерянной силы к нему обязательно вернётся.

   – Умницы! – похвалила её и всех остальных мать. И вскоре они опять разошлись по комнатам. Олег же, хоть и виду не показывал, но чувствовал, что никогда в жизни он ещё не был так удивлён. Некоторое из услышанного до него всё-таки дошло, и он кое-что начал понимать... Он думал о Баклажанах. Всё он начал понимать только сейчас: МАСКИ-МАСКИ, большие маски, под которыми скрывается лицемер. А они, похоже, были какими-то кошмарными лицемерами, потому что всю жизнь в их пользовании была большая куча МАСОК, под которыми они прятались от снежных бурь... Но, надо понимать, этот последний «снежный ураган» унёс их бесчисленное множество масок; он сожрал их безжалостно. И... сожрал самих Баклажанов... Вообще-то Олег иногда замечал за Баклажановыми что-то такое, чего они не могли вовремя скрыть, но всегда находил этому объяснение, или... просто игнорировал то, что видел и слышал. Но что происходило с ними сейчас!... Они были более чем неузнаваемы!...

   – Давай... поиграем в карты, – вдруг предложил Александр жене...

   – В карты?! – сначала ей показалось, что она не расслышала. Только после она вспомнила, когда последний раз играла в карты... Это происходило у неё с мужем, когда прошло ровно 54 дня, лишь только их брачная ночь подошла к концу. Собственно говоря, она кроме мужа ни с кем в карты-то и не играла, потому как в карты научил играть её именно он; он представил ей самые необычные правила игры, о которых вряд ли бы догадался даже самый ярый изобретатель карточных игр... И полгода до свадьбы, пока они дружили, они играли и играли в карты как одержимые, и им это доставляло необъяснимое удовольствие... только потому, что проигравший должен был снять с себя одну вещь. Брачная ночь как-то неожиданно переломила ход событий. И, чем дальше время передвигалось по своей бесконечной траектории, тем сильнее их интерес к «игре на раздевание» уходил в историю; уходил постепенно. Пятидесяти четырёх дней процессу этому хватило более чем достаточно. И вот... Он такое предложил своей супруге, едва только со времён их последнего – его – «раздевания» прошло немного-немало – 9 с половиной лет. Может быть эта цифра о чём-то говорит (о чём-то, имеющем какое-то необыкновенное значение)?

   – Ну да, в карты.

   – Да ты что! А если дети войдут? – произнесла она таким тоном, что если б не дети, они б давно уже играли в «двойное раздевание»... да хоть в «тройное».

   – А мы запрёмся, – тут же нашёлся он.

   – Саша, – восхищалась она им, – ну какой ты у меня находчивый!

   – Да, я такой! – нежно произнёс он, направляясь к двери, в которую он – сам не зная почему – вмонтировал полгода назад дверной замок. Но теперь-то он понял почему: Вселенная обо всём заботится.

   – Папа, – донёсся вдруг до него голос дочери Марины, едва только осталось несколько сантиметров незакрытого дверного проёма.

   – Маринушка, – постарался сказать он очень мягко, – топай пожалуйста к себе в комнатку. И послушай «Сектор газа». И чтоб к нам с мамой никто не стуча...

   – Снег идёт, папа, – перебил его напрочь голос Кати, она стояла в двух шагах справа от двери.

   Александр, Вера, Катя и Марина тут же услышали восторженный голос Олега, которого сёстры оставили у себя в комнате; его невозможно было оторвать от окна; он смотрел на падающие снежинки пасмурного августовского дня, так, будто вместо снежинок на землю с небес падали какие-нибудь обнажённые полностью красотки (выползшие из воображений всех эротоманов мира)... Но что так сильно восхитило Олега за окном, помимо снежинок?... Кажется, его восторженный вопль сливался в слово «КРЕСТЫ»...

   И тогда Олег, как бы для особой убедительности воскликнул ещё раз. – Клёво как! Вот это КРЕСТЫ!!

   – Он увидел кресты, – как-то затравленно произнесла Вера, глядя на Александра.

   Все четверо стояли так, словно не знали что делать: идти в комнату Марины с Катей; стоять, выжидая, пока гость их сам не додумается покинуть эту комнату; или же убегать, пока «удар не пришёлся на них – пока удар этот не отыскал свою МИШЕНЬ».

   – Вот и отлично! – пробормотала Катя, двинувшись в сторону своей комнаты. Её тон был настолько уверенным, что аж напугал всех (троих) немного.

   – Не ходи туда, Катя, – как-то беспомощно произнёс отец; он чувствовал, что её не остановить уже, потому что КРЕСТЫ притягивают.

   – Я вырву ему глаза, – сказала в ответ Катя каким-то жестоким голосом. Никто от неё такого голоса не слышал.

   Олег, как Катя и предполагала, стоял к ней спиной, не отрываясь от окна. Он уже не восхищался КРЕСТАМИ, а просто молча стоял и смотрел в окно. Это выглядело немного причудливо. Катя даже остановилась в нерешительности. Ей не хотелось подходить близко к этому парню, но в то же время медлить было нельзя: чем дольше, тем хуже. Зрачки Олега стали ядовиты; как бы выразились Баклажановы: «зрачки прокляты навечно! И с каждой секундой проклятие набирает силу».

   Может быть, не все это замечали, но силы воли у Катерины было больше чем у её сестры. Силы воли у этой девочки было настолько больше, что превозмогая «не могу» и «боюсь!», она сделала в сторону двоюродного брата четыре или пять шагов; и она... кое-что проговорила ему... ледяным голосом.

   – Олежка, повернись, пожалуйста. – Скорее всего, слова эти сами собой вылетели из её уст; вполне сознательно она не решилась бы их произнести.

   – Я не думаю, что тебе это понравится, – ответил он. Голос явно принадлежал не ему.

   – Почему это, Олежек? – полюбопытствовала уже Марина; она появилась за спиной сестры так неожиданно, что Катя аж вздрогнула.

   – Потому что они набрали силу, – сказал Олег.

   – Олег, повернись, пока не поздно, – потребовала у него уже Вероника. – Мы должны вырвать тебе глаза.

   – Да, Олег, – сказал Александр. – И ты не должен сопротивляться. Так будет лучше.

   Но Олег повернулся ещё до того, как голос подал сам глава этого Баклажанового семейства.

   – Что?! – полураздраженно-полуиспуганно переспросил Олег. – Да вы чё, вконец охренели? – видимо, его двоюродный дядька и родная тётка настолько серьёзно произнесли ему свои слова, что воспринимать их в шутку у него не поднялась рука. Вот он и испугался, даже не обращая внимания на свои магические зрачки, которые приняли теперь образ трилистников картёжной масти треф... если только Кате, Марине и двум их родителям ничего не показалось.

   – Вы с ума сошли! – беспомощно орал он, глядя на их убийственные взгляды. – Вы можете мне хоть что-нибудь объяснить?!

   – Не нужно было долго смотреть на КРЕСТЫ. Они притягивают, – объяснила ему Марина.

   – Что за ерунду ты несёшь, Маринка? – вскрикивал он всё также беспомощно. – Почему вы меня не предупредили тогда, что на КРЕСТЫ нельзя смотреть?!

   – Олежа, – как-то убийственно мягко заметила ему Вероника, – не надо так много вопросов задавать.

   – Тебе лучше всего сейчас потерпеть немного, – больше сочувственно, чем серьёзно говорил племяннику Александр. – Мы быстро вырвем тебе глаза, ты даже наверно и не заметишь. Быстро, как зубик больной. – Говорил он таким тоном, как будто хотел загипнотизировать (внушить что-то) Олега.

   – Ну вы хоть что-нибудь объясните! – молил их Олег. – Может быть это у меня крыша едет?.. Может быть это я схожу с ума?

   – Катёк, сестрёнка, – обратилась Марина к близняшке с очень заметным сарказмом в голосе, – объясни этому... мальчику, – так как ты у нас самая красноречивая, – о тех кошмарных событиях, которые произойдут не только с ним одним, если мы сейчас не вырвем ему глаза. Будь так любезна.

   – Хорошо, сестрёнка, – постаралась произнести Катя с ещё большим сарказмом, – ради такой дурочки как ты, я сделаю большое одолжение. – И обратила свой взгляд к чёрным – цвета самой слепой тьмы какого-нибудь заброшенного подземелья – «трефовым» зрачкам своего двоюродного братца. – Как ты думаешь, Олежек, – поинтересовалась она у него каким-то полунадменным-полуиздевательским голосочком, – откуда мог бы взяться Снежный Человек?