Текст книги "Невидимка (СИ)"

Автор книги: Андрей Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

   Тот, что собирался вышибить мне мозги, остановил грузовичок и подошёл к кабине водителя. Водитель же оказался не один, а с какой-то красавицей.

   – Будьте добры ваши документы, – произнёс водителю милиционер, после того как представился как положено.

   – Гаи, что ли? – ласково усмехнулась женщина, надув и лопнув пузырь жвачки. Она была немного навеселе, впрочем как и сам водитель, и из кабины орало «лавэ» Мистера Кредо.

   – Да брось ты, кореш, – улыбнулся весёлый водитель, – какие документы? У нас сегодня праздник...

   – Выйдете из машины, – очень мягко, но не очень приятно потребовал тот.

   Дорога была хоть и «пьяная» (как называют её автолюбители), но даже ночью на ней иногда возникают проезжающие автомобили; за одну минуту, например, на этой заброшенной дороге запросто может «прорычать» сдесяток не соединённых между собой никакими узами автомобилей. Вот и сейчас, приближался третий, а никто наверняка даже и не слышал, как откуда-то издалека доносится рёв мотора (причём, кто-то куда-то торопится, судя по рёву).

   – Нахрена тебе это надо, земеля? – реагировал водитель микрогрузовика на через чур серьёзное поведение этого милиционера. Я уже ширинку застегнул, рубаху заправил и прислушался, показалось ли мне или на самом деле кто-то приближался, потому что находились мы в такой позиции, что по обе стороны дороги любой приближающийся автотранстпорт можно заметить ещё за километр, если... если только тот не выключит фары... А поскольку мотор заревал всё ощутимее, то этот приближающийся автомобиль ехал явно без фар.

   – Вылазь из машины, – произнёс милиционер не в повышенном тоне, а каким-то жутким, ледяным голосом, что трудно было не повиноваться, – третий раз повторять не буду.

   А я понял: «Вылазь из машины и залазь в „патрол“, а мы пока с твоей мочалкой покатаемся минут 89..., а тебя двумя-тремя минутами позже закопаем в лесу неподалёку. И делов-то». но не тут-то было. Из темноты что-то выехало и резко тормознуло возле «патрола». Фары грузовика машинально осветили это «что-то». Сразу как это «авто» подъехало, мне показалось, что это не что-нибудь, а... милицейский «уазик». Только мне показалось через чур загадочным это явление: милицейский «уаз», не включающий фары и гонящий с максимальной скоростью среди ночи.

   И тут я увидел, как лейтенант молниеносно суёт руку в свою куртку, извлекая оттуда «ремингтон» с глушителем, и ещё молниеноснее прицеливает его в меня... Но я и сам не ожидал от себя такой реакции: рядом оказалось широкое дерево и ноги меня сами понесли к нему (в трёх-четырёх шагах от меня стояло это дерево), как будто во мне сработал чистый инстинкт самосохранения, который действует абсолютно машинально и иногда способен на чудеса. Я только почувствовал, как у «уаза» включились фары и приказной голос из мегафона потребовал всем оставаться на своих местах. Но ремингтон «пукнул» раньше (у этого «реми» оказался очень хороший глушитель) и за полсекунды до того, как прикреплённый к крыши «уаза» мегафон издал какой-либо звук, я услышал пулю... Она едва не задела моё ухо, просвистев и разнеся в щепки верхушку полутораметрового «пенька», что стоял неподалёку.

   – Убейте его! – умоляюще заорал «лейтенант» своим «напарникам», трое или четверо из которых уже выскакивали из «патрола» и пытались всё закончить до того, как «уазовцы» успеют принять меры. Но дерево, за которое я успел забежать, было довольно прочным и помогало мне укрываться от приближающейся стрельбы.

   Последовало ещё несколько выстрелов: несколько пуль задели моё дерево, но – странно, конечно – ни одна из них не задела меня. Последовала масса выстрелов, «патроловцы» уже орали ребятам из «уаза»: «нахрен вы нам сдались! Дайте нам ублюдка этого замочить!» Увидеть я мало что мог, и дабы не быть голословным, не буду описывать события, опираясь на собственные предположения. Скажу только, что закончилось всё быстро: двух человек («партолловцев») уложили, – о чём я мог судить тремя минутами позже, – остальные послушно сдали оружие, – в то время как подъехало ещё два автомобиля, гружёных хорошим нарядом милиции: «митсубиси-паджеро» и «ленд-краузер», – и разместились в прибывших автомобилях.

   Я же, когда всё уже улеглось, вышел из-за дерева и уселся в «уаз», как посоветовали мне сидящие в нём милиционеры.

   «Уаз» двинулся с места первым («паджеро», «партол», «краузер» и м/г «ниссан» остались стоять на месте) и сразу же набрал такую скорость, как будто куда-то опаздывал; как будто водитель «уаза» – грузный сержант с вспотевшей головой – подмывал меня задать им какой-нибудь из наводящих вопросов. И я собирался кое-что спросить, если бы меня не опередили:

   – Ну, рассказывай, что там у вас вышло, – попросил меня сидящий рядом со мной капитан.

   – Понятия не имею, – ответил я. – Подобрали ни с того ни с сего меня по дороге. Должно быть, спутали с кем-то. А по-вашему как? – обратился я ко всем.

   – По-нашему, – тут же оживился капитан, не задумываясь, – ты, либо насолил им чем-то, либо где-то оказался лишним. Не зря ведь они с таким отчаянием пытались от тебя избавиться.

   – Ну и что это означает? – спросил я тогда этого «кэпа».

   – А означает это, – отвечал тот с удовольствием, – что ты сейчас же выкладываешь нам всё как на духу. Что, где и когда. И, главное, почему.

   Вот тебе и раз! Из огня да в полымя. Здорово, ничего не скажешь. Как начинающий актёр чувствует «запах кулис», я тогда, сидя в мчащемся с максимальной скоростью «уазе», чувствовал запах «дознания»; скорее – привкус дознания. Подобный привкус напоминал мне о себе всякий раз, как я выходил из стоматологической поликлиники с вырванным зубом (кариес мои зубы всегда любил).

   Всё, больше я им вопросов не задавал. Да и и они у меня ничего не спрашивали, словно этот «уаз» заряжал каждого даром телепатии и мы друг у друга читали мысли: «В отделение приедем, – наверняка размышляли они, – там и побеседуем обо всём. Здесь-то – в машине – чего разбираться?» Может, я их мысли и не читал, но они-то уж точно понимали, насколько хреново я себя чувствую от всей этой заварушки. Может, понимали даже и то, что я во всей этой цепи звено явно лишнее, но больше-то им некого допрашивать. Кто им ещё расскажет что-нибудь о этих «лже-ментах»?

   Через семь-восемь минут, «уазик» въехал в город – дорогу уже начали сопровождать разные ночные киоски, девятиэтажные дома и бензоколонки с автостоянками, попадающие на пути через каждую вторую минуту езды. Потом «уаз» завернул за угол какого-то восемнадцатиэтажного жилого дома и тормознул у подъезда, над которым висела чистенькая свеженькая (такая же новенькая, как та телефонная будка – виновник всей этой безумной передряги, двух убитых «милиционеров» («патроловцев»), если «уазовцы» их действительно уложили, и всё это не было каким-нибудь цирком: если «уазовцы» и «патроловцы» не были заодно, проходя какие-то сумасбродные «учения») табличка: ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ N 13 (благо, что хоть в отношении цифры 13, равно как и в отношении чёрных кошек, разбитых зеркал и многого-многого-многого, я не был суеверен).

   Дознания не было. Если такое и случается, то только раз в жизни: проводить дознание должен был... мой бывший одноклассник, с которым мы проучились и просидели за одной партой (хоть в последних классах меня и подмывало всё время поменять этого соседа по парте на свою любимую девушку; но с девушкой этой у меня тогда была полная конфиденциальность) девять лет и съели вместе – как это называют – ни один пуд сопли. Это был один из моих лучших друзей детства. Я только понятия не имел, как его угораздило пойти работать в милицию, после того как мы исчезли из поля зрения друг друга (он – в армию, я – в командировку), и – что самое главное – какими чертями нам довелось встретиться именно здесь... (в отделение милиции 13) Должно быть, судьба.

   Кабинет-камера, в котором должно было проходить дознание, был звукоизолирован (не знаю, почему), и мой друг детства закрыл этот кабинет на внутренний замок и принялся проводить «дознание». За небольшое время мы успели и наговориться и насмеяться, так что к делу перешли постепенно, выплеснув друг другу всё наболевшее.

   Звали моего друга Олегом Степловым. И, хоть Олег и должен быть профессионально недоверчив, но тому, что я ни к чему происходящему в этом городе не причастен, он не только поверил, но и понял, после того как разъяснил мне обо всём, что в нашем городе последнее время происходит; начиная с тех случаев, свидетелем которых я случайно оказался, и заканчивая деятельностью этих «лже-милиционеров».

   – Понимаешь, – разъяснял мне Олег, – свидетелей этих «причудливых» происшествий с каждым днём становится всё больше и больше, и ОНИ этих свидетелей убивают, многие из которых становятся ИМИ...

   – Так что, и та одноногая «немая» старуха, – вспомнил я «неожиданную встречу у телефонной будки», – тоже стала ИМИ?

   – Не знаю, – откровенничал со мной Олег, – честное слово, не знаю. Ни про старуху, ни про «канолевую» телефонную будку. У нас в городе сейчас столько всего странного происходит, что люди иногда даже с ума сходят. И всё началось буквально на прошлой неделе. И то. что ты видел, – этот пролетающий человек и сбитая и исчезнувшая под машиной девушка, это всего лишь пыль, по сравнению с тем, что происходит.

   – Вот и меня хотели пристрелить, – размышлял я вслух. – А потом превратить в зомби. Так это делается? – обращался я к другу Олегу.

   – Нет, – отвечал мне тот. – Человек увозится под город, в мир канализации, и там начинает мутировать, до тех пор, пока его никто не узнает... Вернее, до тех пор, пока он сам себя не узнает.

   – Серьёзно что ли? – удивлялся я его рассказу.

   – Нет, шутя, – отвечал тот и... ухмыльнулся. Что за чёрт? Насколько я знал своего друга, Олега Степлова, улыбался он очень редко, а ухмыляться... У человека, не умеющего выдавить из себя даже самую жалкую улыбку, ухмылка не должна получиться ни в какую, даже если он сильно этого захочет. Но он ухмылялся; ухмылялся широко – во все свои тридцать зубов, и у меня на сердце похолодело...

   – Не смотри ты на меня как на инопланетянина, дружок, – проговорил тот, не переставая ухмыляться, – это моя работа, понимаешь ли. Мне, а не хрену собачьему поручено проводить дознания. Я из твоей дурьей башки все опилки вышибу. Другими словами, проделаю то, что в школе с тобой проделать не успели. Потому что бить тебя надо было, как Сидорова-козла. И убить тебя мало было, – говорил он, подходя ко мне всё медленнее и медленнее, в руках сжимая чёрную милицейскую резиновую дубинку. В то время, как я был ещё юношей, среди многих сверстников и друзей ходило мнение, что дубинки такие покрыты резиной для жёсткости удара, и что синяки после применения такой дубинки на теле не остаются, как бы сильно ею не били. Но может это и...

***

   И на этом лист закончился. Как это обычно называют: «на самом интересном месте!», как будто только-только начали описывать облик гениталий... И огромный типографский лист, испещрённый самым микроскопическим почерком, оказался не настолько огромным, чтоб в него вместилось то, чему вместиться в него не удалось...

   Читал Юрий не отрываясь – он не мог бы остановиться, даже если б очень захотел, потому что... ему показалось, что на этом огромном листе была осуществлена его мечта: давно уже Юрий Владивостоцкий смирился с тем, что у него ни в какую не получалось написать что-нибудь о родном городе; о российской милиции; что-то вроде остросюжетного – немного мистического – триллера, где реализм превосходит собой всю фантазию, и – самое главное – чтоб рассказ этот обязательно выглядел в форме дневниковых заметок какого-нибудь рядового владивостокца (что-то вроде, «Ну и произошло со мной!, щас расскажу...»). Хоть и немного неграмотно написанный, но какое-никакое мастерство изложения в этом отрывочке есть. Но всё это не интересовало Юрия, потому что он отправился переворачивать на чердаке этот весь хлам, надеясь найти остальную часть произведения; ему страшно не терпелось узнать, что же в этом рассказе произошло дальше. Но, спустя 10-15 минут тщетных поисков (вещей на чердаке было не так много), он решил смириться с тем, что продолжения он не найдёт уже никогда.

   Пробыл Юрий у себя на чердаке около полутора часа, и даже не заметил, как дождь перестал барабанить по крыше и заметно потеплело: через чердачные щели и отверстия начали пробиваться солнечные лучи душного июльского дня, который нормальные люди обычно стараются провести на пляже.

   Юрий глянул на свои позолоченные «ориент», стрелки которого указывали на «полпервого», и решил, что и ему этим днём было бы неплохо войти в образ «нормального человека» и слётать на своём кабриолете куда-нибудь на Шамору или на Суходол, если в голову так и продолжает ничего не лезть, а «продолжения» его чудесной находки в реальности не существует; не переделывать же ему прочитанное на свой лад... Только не это!! плагиат ненавидел Юрий больше, чем – например – гомосексуалистов или педофилов; он считал, воровать чьё-то творчество, ниже собственного достоинства: «Это скучно, – мог бы он заметить на сей счёт. – Зачем „унижаться“, когда можно написать в тысячу раз лучше и эффективнее?», потому он ненавидел даже повторяться, внося с каждым разом в своё поле деятельности всё новые и более оригинальные вещи чем прежде.

   Но теперь ему не было дела – не до своего таланта, не до «поля деятельности» – ни до чего, после того как он снял с себя дедов комбинезон и бросив его на покрытую вековой пылью голую кровать, распахнул дверь и окунулся в жаркий летний полдень, пожелав этому пыльному, старому, скучному и всегда мрачному чердаку, только лишь не переставать оставаться самим собой. Юрия же ждала одна из двенадцати очаровашек, представленных ему местной службой знакомств.

   Да, довелось ему однажды, от безысходности знакомств на улицах и через объявления, выложить на стол офиса «брачного агентства» сотню рублей и получить телефоны «двенадцати месяцев» (как он – сам не понимая, почему – именовал это «совпадение», отказавшись от тринадцатого телефона, поскольку четырнадцатого в ближайшее время не предвиделось), успев обзвонить все до единого, назначить быстрые встречи и придти в восторг оттого, что со всеми до единой девушками у него «всё совпало» и ни одна из них не предпочла ему продолжение поисков своего «прекрасного принца». Так что теперь ему (Юрию) предстояло бросить жребий и пригласить «выпавшую счастливицу» составить ему компанию для поездки туда, куда она (счастливица) пожелает, завести свою «хонду» и отправиться в путь.

   Так он и поступил, после того как Алла (выпавшая – через жеребьёвку – счастливица) вознамерилась прокатиться с ним на какой-нибудь дикий пляж, где никого нет и запросто можно позволить себе некоторую долю нудизма.

   Но никакого нудизма они себе не позволили, когда «хонда» Юрия въехала на пустынный дикий пляж, Юрий вместе со своей девятнадцатилетней девушкой уже удобно расположился на не тронутых птичьим помётом живописных камнях Уссурийского залива... и тут и появилась на горизонте пляжного берега какая-то тёмная фигурка – издалека ничего нельзя было разглядеть. Но по ходу приближения этой фигурки уже можно было не только определить её (мужской) пол, но и то, что это старик; что выглядел он измученным долгой ходьбой и плёлся очень медленно. Юрия это не столько раздражало, сколько рождало в его голове... новый сюжет... Интересно было бы, – подумалось тут же Юрию, – если б этот старый пердунок, подойдя к нам вплотную, достал бы из-за спины прятавшийся там топор и (теперь это оказался бы уже далеко не измученный старостью дед, как лунатик бредущий по пустынным пляжам; теперь это оказался бы очень энергичный и злобный шизофреник) начал бы гоняться за нами по всему пляжу, разнеся по пути в пух и прах мою хонду и желаю осуществить бесновавшуюся у него в голове – ещё с самого детства – мечту: насладиться бездыханным свежим телом молодой очаровательной девушки. – Идиотская, конечно, мысль навестила Юрия, но... Какого чёрта старику (!) бродить по пустынному пляжу (!)? – кого ему там отыскивать; уж не одиноких ли девушек, решивших провести время наедине с самими собой, почитать под палящим солнцем и кремом от загара какой-нибудь сентиментальный романчик?... Причём, одет этот старик был как нельзя не кстати такому беспощадному солнцепёку: в валенках, чёрных ватных штанах, телогрейке и шапке-ушанке (неиначе, он полчаса назад трудился на лесоповале в середине января), он явно собирался шагать куда-нибудь в Антарктиду. И когда он подошёл ближе, проходя мимо «хонды» и двух этих удивлённых молодых людей, можно было бы уже разглядеть не только его измученное духотой лицо и мокрую (словно полностью состоявшую из пота), текущую и уже наверняка плавящуюся кожу, но и полное безразличие к этим единственным на всём пляже людям: он прошёл мимо, не взглянув в их сторону даже и краем глаза, словно действительно был лунатиком и в данный момент, ошибшись планетами, прогуливался не как обычно по луне, а по – например – Венере (или Солнцу). Но Алла так и не удержалась от этого дурацкого банального вопроса для подобных ситуаций (тепло ли тебе, девица? – тепло ли тебе, красная?):

   – Дедушка, Вам не холодно? – спросила она мягко и ласково, на что дедушка остановился (всё-таки, он не был лунатиком?...) и наконец-таки глянул на этих двух молодых людей...

   – А? – переспросил он, как и положено старику. Взгляд его в это время упал на Юрия, как будто он задал ему вопрос. Хотя старик прекрасно понимал, что никаких вопросов этот Юрий ему не задавал.

   – Я спрашиваю, Вам не холодно? – повторила Алла свой вопрос, тут же почувствовав неловкость («чё я прикопалась к этому деду?»), отчего и улыбнулась своей «коронной» – кладущей наповал любого «нормального» представителя сильного пола – улыбкой.

   – О! – вдруг воскликнул радостно старик не сводящий с Юрия взгляда. – Наконец-то!

   – Что, на конец то? – полюбопытствовал Юрий. Ситуация обязывала: не полюбопытствовать было нельзя.

   – Ничего особенного, – ответил старик, тут же остепенившись и обратив внимание на свой возбуждённый вид, – молодой человек. Просто необходимо кое-что вам передать.

   Тут же у Юрия (но не у Аллы; та смотрела на старика, как на гуманоида) сложилось впечатление, что проходил старичок по пляжам несколько десятков километров, только для того, чтоб «кое-что» передать этому молодому человеку (прежде, чтоб найти этого молодого человека). И опять Юрию нельзя было промолчать; и опять он нашёлся, что произнести старику на это:

   – А может быть Вы ошиблись, дедушка? – поинтересовался он с некоторой долей иронии в голосе. – Может быть, Вам вовсе не мне надо «кое-что» передать? Может быть, я тут непричём...

   – Кроме Вас и Вашей юной леди, – твердил старик своё, – на пляже никого больше нет. Если б неподалёку стояла ещё одна «Хонда», и подле неё на камнях загорала бы ещё одна парочка, Вы могли бы мне заметить, что я ошибся. Но...

   – Ладно, – мягко прервал Юрий это многословие, – выкладывайте, что там у Вас. – Видимо, вошёл Юра в образ какого-нибудь предпринимателя, которому даже в выходной день на пляже «дела» не дают покоя. (чёрный потный сотовый)

   – Вам, молодой человек, необходимо вернуться домой, – решил старик прямо перейти к делу, – пока Вы ничего не потеряли.

   – Что? – тут же протянул Юра, как и положено не понявшему ни грамма из услышанного.

   – Когда солнце зайдёт за горизонт, – гнул старик своё, – будет уже поздно. Вернитесь домой и поднимитесь туда, откуда Вы так скоропостижно решили ускользнуть...

   – Что Вы городите, дедуля? – реагировал он как и положено.

   – Я посредствующее лицо, – говорил старик, не давая перебить себя. – Моё дело – передать, Ваше дело – действовать. И Вам же будет лучше, если Вы позаботитесь о том, чтоб не потерять бумагу.

   – Какую бумагу? – уже усмехнулся Юрий. И правда, что городил этот старый, выживший из ума человек?...

   – Которую Вы оставили без внимания, – отвечал старик, – только потому, что она оказалась не вся; не полностью.

   – Бумага оказалась не вся – не полностью? – уточнил Юрий, улыбаясь.

   – Вы должны понимать, о чём я говорю, – заметил старик. – О лжемилиционерах, о восемнадцати чёрных «асфальтированных» руках. О одноногой и немой, о прлетающих мимо... Не понимаете?

   – Не понимаю, – ответил Юрий, несмотря на своё сердце, которое заметно ёкнуло... Но он не обратил ни на что внимания.

   – Но вспомните о...

   – Послушайте, старичёк, – перебил его Юрий «очень сдержанным» деланным голосом, – я не желаю ни о чём вспоминать. Поймите Вы, что я не лечащий Ваш врач, если Вы это имеете в виду. И лучше Вам пойти поискать ещё одну «Хонду» и загорающую возле неё парочку, или сходить на Луну пешком, или просто улететь куда-нибудь на упряжке слонов, наглотавшись колёс. Только не мозолить тут нам глаза. В противном случае мне придётся Вам посодействовать. Я надеюсь, Вы меня понимаете, старичок?

   Так старик оставил их в покое, взобравшись на лесистый пригорок и двинувшись в сторону шоссе А-188. И через полминуты, как старик исчез с пляжа, Алла и Юрий пошли купаться, оставив купальники в машине, как и намеревались до появления этого полоумного старика.

   Всё, больше Юрий о старике не вспоминал, пока солнце не зашло за горизонт и не наступил вечер.

   Старик в это время уже нашёл тропинку и быстро шёл к шоссе, что-то бормоча себе под нос всё время:

   – Что-то страшное скоро начнётся, – бормотал он удручённо, пока до шоссе оставалось идти ещё чуть-чуть меньше километра. – Не зря ведь мне этой ночью приснился его пьяный дед. Лучше б я спать не ложился! Вылечил называется бессонницу голоданием и долгими прогулками!

   Надо полагать, к шоссе он так стремился не для того, чтоб добраться до города, поймав какую-нибудь машину, а для того, чтоб под эту машину броситься...

***

   Юрий прекрасно провёл этот день с Аллой. Они всё время пробыли на пляже, и может только потому что день был будничный, на пляже никого не появилось, пока... пока солнце не зашло за горизонт...

   Бесспорно, день Юрию понравился, хоть его всё время и подмывало вернуться домой и написать что-нибудь о этом сумасшедшем старике (в голове у него неожиданно разросся новый СЮЖЕТ, что никакого «стопа» – никакой «недоделки» в этом рассказе даже и намереваться не должно было); он уже хотел достать из бардачка машины блокнот, который он везде возил с собой для «всяких пожарных случаев» (если возникнет какая-нибудь сногсшибательная идея, заставящая его бросить всё на свете и схватить в руки карандаш), и начать делать какие-нибудь наброски, только бы не «закапывать» ничего, но... всячески старался сдерживать себя, только потому что не всем он мог открыться в том, что он писатель.

   Но вот солнце приготовилось к закату, вода нагрелась, и секунду спустя после того как солнце за горизонтом исчезло, Юрий и Алла решили окунуться по последнему разу и одевать уже купальники и всё остальное, чтоб не опоздать к открытию дискотеки на Шаморе. Тут-то и появился тёмно-синий «уазик» с мигалками на крыше. Он неспеша полз по прибрежному песку, пока Юра и Алла целовались в засос и не видели, что вокруг происходит. Это был тот самый «уаз», что дождливым утром – несколько часов назад – проезжал мимо дома Юрия, и приняв его за самоуверенного деда в жёлтом комбинезоне, проехал мимо, прибавив скорость. Но на этот раз он, скорее всего, мимо проезжать не собирался, потому как остановился возле «Хонды» и замер...

   – Юра, – вдруг прошептала Алла, изменив голос, – что это? – Взгляд её был устремлён в сторону берега, где стояла его «Хонда».

   Он повернулся не для того, что посмотреть, «что это?», а, скорее, из-за настороженного тона своей подруги; настолько неожиданным оказался этот тон, что как полоснул его расколённой бритвой: он так повернулся, словно у него начался нервный тик.

   Стоявший возле его «хонды» милицейский уаз выглядел очень неприятно; не потому, что заставил Юрия вспомнить о прочитанном им утром начале того захватывающего рассказа, которое он нашёл на чердаке, а, наверное, потому, что – по мнению Юрия – всякий в подобных ситуациях начинает чувствовать, как сердце постепенно приближается к пяткам, даже если этот «всякий» ни в чём не виноват и переполнен миролюбием и верой в Бога.

   В это время задняя дверца «уаза» открылась и из машины вышел милиционер, следом ещё два.

   – Ну давайте, детки, выходите из воды, – проговорил им один из них, явно не годившийся им в отцы, – разговорчик к вам небольшой есть.

   – Ну вы хоть купальники-то киньте, – крикнул в ответ Юрий, – не будем же мы в таком виде...

   – Выйди и возьми, – сказал ему милиционер. – Нас ты своими «достоинствами» не удивишь.

   – А в чём дело? – поинтересовалась у них Алла (стоя в воде по шею, но прикрывая руками что надо) сильным голосом, пока её друг побрёл к берегу. – Что случилось-то?

   – Что случилось, то случилось, – ответил ей другой милиционер, своим тоном показывая, что, мол, не надо нам задавать такие вопросы, красоточка, ты не в кино, и если будет надо, то в отделение тебя мы в любом виде увезём.

   Юрий же через полминуты выбрался из воды, спокойно – без суеты – подошёл к своей «Хонде», и тут его сшибли с ног: кто-то ударил его так по ногам, что он аж кувыркнулся, приземлившись на песок затылком.

   – Да дай ты ему одеться, – услышал упавший Юрий насмешливый голос милиционера, в то время как его Алла что-то голосила из воды.

   – Вставай! – приказал ему ударивший. – Чё разлёгся, неженка хренова?

   – Васёк, завязывай, – попросил его товарищ. И объяснил кое-что поднимающемуся на ноги обнажённому Юрию: – Он думал, что у тебя в машине оружие.

   – Где купальники? – спрашивал Юрия третий милиционер, не подходя к «Хонде» и глядя Юрию в лицо.

   – На сиденье лежат, – ответил тот, поднявшись на ноги.

   Ударивший его по ногам подошёл к машине, взял с сиденья плавки и лифчик Аллы и кинул ей. – Одевайся и к машине, – заметил он ей в то время, как купальник улетел немного дальше чем она стояла, так, что ей пришлось немного проплыть за своими вещами, пока милиционер кинул её парню плавки прямо в лицо.

   – Залазь, – сказал он одевшемуся Юрию, открыв торцевую дверь «уаза», ведущую в узкую кабинку, в которой обычно «клиентов» доставляют в отделения. И Юрий молча залез. Он, конечно, мог бы задать пару вопросов, но он на пляже был один, если не считать завязывающей сзади лифчик Аллы, и они могли бы применить силу и расценить это потом, как «сопротивление». Он, как художник, имел способность расценивать разные вещи и жизненные ситуации.

   Дверца за ним захлопнулась и всё – летний вечер погрузился во мрак, и Юра уже не слышал, что там происходило между Аллой и милиционерами. С детства он отличался приличной трусостью и слабохарактерностью, так что ему очень часто приходилось «надевать маску». Но сейчас, в кабинке «уаза», он бы наверняка услышал, если б за её пределами начало происходить нечто странное; крики-то Аллы он наверняка услышал бы. Но, судя по доносившимся с пляжа звукам, ничего особенного не происходило: слышался спокойный голос Аллы (она отвечала им на какие-то вопросы), потом задняя дверца «уаза» захлопнулась, и автомобиль тронулся с места, в то время как двигатель его «хонды» заработал... Благо, что эти ублюдки хоть дали ему одеться, а не повезли в одних плавках.

***

   Около получаса УАЗ гнал на повышенных скоростях, пока не остановился у двери отделения милиции и через несколько секунд дверь, отделяющая Юрия от свободы, открылась и выпустила его на свежий воздух.

   – Пошли, – легонько толкнул его в спину сопровождающий милиционер, заводя в дверь отделения.

   «Слава богу, что это не восемнадцатиэтажный дом, – подумалось в это время Юрию, едва он вспомнил некоторые детали из прочитанного утром „начала“ произведения, и проходя мимо задней дверцы „УАЗа“, он увидел сидевшую там между двумя здоровяками Аллу, – и над входом не висит чистенькая-свеженькая табличка (такая же новенькая, как та телефонная будка – мусорное окно...), извещающая, что это ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ N 13...»

   – Ну, рассказывай, – обратился к нему один из сопровождающих, после того как его (Юрия) ввели в помещение отделения и механическая дверь захлопнулась за ещё двумя вошедшими милиционерами, Аллы среди которых не было. – Чувствуй себя как на духу.

   – И что же мне рассказывать? – поинтересовался Юрий.

   – Девчонку где снял? – ответили ему.

   – Это она сказала, что я «снял» её? – опять спросил Юрий.

   – Много вопросов задаёшь, – сказали ему, дожидаясь ответа на свой.

   – Вы выражения-то выбирайте, – отвечал он. – «Снял»! Она моя невеста...

   – Ну, это ты в другом месте будешь на уши вешать, – перебили его. – А здесь ты нам чистосердечно признаешься во всех своих проступках.

   – В каких ещё проступках? – никак не мог уразуметь он.

   – Изнасилование, – медленно, почти по слогам, проговорил ему допрашивающий.

   – Что?! – У него от удивления аж чуть челюсть не отвисла.

   – Сексуальное насилие над несовершеннолетними, – повторили ему как плохо слышащему.

   – Несовершеннолетними?! – теперь он был уже изумлён. – Во-первых, ей 19 лет...

   – Это она тебе сказала, – перебили его. – А по документам ей послезавтра 18 исполняется.

   У Юрия не было слов.

   – Сейчас она напишет заявление, – говорили ему, – мы составим протокольчик, и твоё «чистосердечное» уже припоздает. Так что садись-ка и напиши всё, пока не поздно – пока тебе совсем хреново не стало.

   – Я не знаю, чего вы хотите, – говорил Юрий, не зная, чего другого говорить, – но изнасилования никакого не было.

   – А если тебя побить немного? – поинтересовались у него милиционеры. – А может пару пыток провести, и твой язычок всё-таки развяжется?

   Но тут, через пластиковую стену, Юрий увидел как в открывшуюся дверь вошла Алла в сопровождении милиционера, направляющаяся в сторону входа в помещение, где Юрия допрашивали.

   – Что они у тебя спрашивали? – вошла она как хозяйка, меряя окружающих их милиционеров злобными взглядами. – Эти идиоты решили, что ты изнасиловал меня и заставляли меня написать заявление!

   – На «диких» пляжах очень часто происходят...

   – Разобраться сначала надо! – прокричала она этому встрявшему милиционеру, – а потом уже совать свой нос туда, куда собака не лезет ...

   – Разобрались, – сказал ей дежурный. – Но ещё один вопросик остался. Вы, женщина, насколько я понимаю, отношения к этому не имеете.