Текст книги "Веслом по фьорду!"

Автор книги: Андрей Белянин

ГЛАВА 4
Холосый валвал, или Наивный взгляд
ребёнка на суровую действительность

Норманны – викинги, обосновавшиеся в Европе, – признавали Христа, но вместе с ним по привычке почитали пантеон собственных богов и богинь. В Руане – столице Нормандии, дарованной северянам королём Франции Карлом Лысым, в честь кузнеца Торна – покровителя берсерков – проводились гладиаторские бои. Делалось это ежегодно после сбора урожая яблок, до того как обильные снегопады на месяцы отрезали город от мира. Бои замышлялись как гвоздь праздничной программы и продолжались неделю, а то и две, до первого снега. Руанцы, жадные до зрелищ, с удовольствием покупали билеты. Разрешив гладиаторов, король Седрик Плантадженест запретил в публичных местах игру в карты и кости, «дабы охранить нравственность и добрые обычаи горожан».

Победитель боёв получал пятьсот золотых. Специальные школы ежегодно поставляли кадры для арены. В случае победы ученика школа имела право на половину. Лучший гладиатор-раб получал свободу и место в личной гвардии Седрика. Большинство гладиаторов составляли невольники – в целях экономии призового фонда.

Тот год выпал на ярмарку, то есть народ был больше занят торговлей, и участников от школ заявилось со всем чуть-чуть. Ярмарка собиралась раз в четыре года в Гавре – крупном портовом городе, именно туда по указанию короля сгоняли гладиаторов для поддержания всеобщего спокойствия. Многие из них получили серьезные ранения и ушибы, а некоторые, и того хуже, полегли в пьяных ярмарочных гуляньях. Двадцатку лучших купил молодой префект Гавра, пополнив ряды своих стражников. Впервые гладиаторские игры находились в предпровальном состоянии…

Несмотря на это, цирк переполняли зрители. Никого не волновало собственно количество бойцов. Дело всегда в качестве! Вот и сейчас чёрный, как собственная мама, африканец Бонго Бо легко раскидал хорошо подготовленных соперников, поражая зевак шириной спины и мощью мускулов. Мудрые владельцы очередных «жертв», насмотревшись на достоинства негра, предпочли объявить своих гладиаторов больными. И вот уже на третий день чёрной молотилке некого было молотить. Четвёртый и пятый день, как пояснил ведущий, необходимы африканцу для отдыха. Зрители ворча оставили цирк и разбрелись по городу, на радость хозяевам кабаков. Однако все понимали, что это ненадолго…

Префект Руана дук Джейрам запрыгал от радости, когда узнал о возвращении патруля с северной границы. Доблестные воины разбили шайку разбойников-северян. Десяти пленникам предложили выбор – показательная казнь на площади или участие в гладиаторских играх. Датчане согласились на второй вариант, а дук получил возможность продолжить общегородские мероприятия. По замыслу Джейрама разбойники должны драться друг с другом, пока не останется единственный сильнейший. Последнему выпадала честь побороться против Бонго Бо.

Настал день шестой, и в цирк снова набилась толпа зевак, честно оплативших билеты.

И снова ведущий для них же, зрителей, грозно заорал на гладиаторов, построенных на арене для всеобщего любования:

– Приготовиться, смертники! Время отработать свой хлеб!

* * *

Цирк ревел, стонал, хрюкал и пускал слюни, как шотландец над порванной по пьяни волынкой. Датчане оказались отличными бойцами. Перебить друг друга не самая лучшая судьба, поэтому начинали вяло? Но врождённый фатализм оказался сильнее товарищества. Главное – умереть с оружием, а там неважно, против кого оно направлено.

Разбойники верили в чертоги Вальгаллы, где вволю гуляют, пируют, любят красоток и ждут, когда Один возьмёт с собой в бой.

За четыре дня восемь трупов вынесли с песчаной арены. Зрители верещали от восторга! В живых осталось только двое.

Первый – огромный рыжеволосый воин с буйной бородой, заплетённой в две косички, и крутыми, как фьорды, плечами. Он так усердно размахивал топором с длинной, почерневшей от времени и пота рукоятью, что, казалось, изрубил на пласты весь воздух. Перед восторженной публикой гигант держался гордо, поединки заканчивал легко, убивал быстро. Его бывшие противники не смогли нанести на могучем теле датского силача ни единой царапины…

Движения Главаря напоминали мощные и плавные переваливания северного медведя.

Его последний соперник передвигался с ловкостью и грацией горной пантеры. Это был хорошо сложенный молодой человек лет двадцати с гладким лицом и длинными волосами цвета вороньего крыла.

– Ну вот, норвежский щенок, пришла твоя очередь, – с улыбкой сообщил бородатый. – Хочешь подержаться за тунику Одина или прыгнуть вслед за ним в пасть волка Фенрира?

– Не так скоро, Хротгард! – отвечал черногривый юноша. – Я не баран, меня по-тихому не зарежешь.

В ярко-синих глазах молодого варвара вспыхивали молнии. Главарь это заметил.

– Давай устроим хороший поединок, парень! Пускай ленивые неженки смотрят, а потом рассказывают другим неженкам, как Хротгард вспорол брюхо сыну Торна Кузнеца. Жаль, ты немного ранен, ведь начнут сочинять, что я убил беззащитное дитя!

– Не смеши, Хротгард. Справлюсь. Отец учил от битвы и рога не отказываться.

Пожилой церемониймейстер с поклоном подал им по бокалу испанского. Молодой викинг не отказался, рыжебородый тоже. Странные синие глаза Гуннара насмешливо осмотрели публику. Взгляд остановился на чёрной фигуре Бонго Бо, который, подобно гранитному истукану, наблюдал за происходящим из первого ряда.

– Глянь, Хротгард, видал страшилку? Кто-то долго коптил его на адском огне, – громко присвистнул юноша. В зале грянул смех. Смеялись не над его незамысловатой шуткой, а над наивностью и молодостью Гуннара.

Хротгард тоже заржал хриплым рёвом. Отбросил пустой бокал, вытер усы, бороду и сделал знак, что готов. Гуннар поставил наполовину осушенный бокал на парапет арены.

– Эй, волчонок, воющий на луну, а как же обычаи? Слишком много для маленького тебя? Лучше выпей до дна, это же в последний раз! – издевательски потянулся Хротгард.

– Заткнись, покойник, любитель монашеской медовины! Кто вас просил напиваться там в лесу? Попались норманнам, как глупые куропатки! Какая теперь разница? Вот убью тебя и смочу горло.

С бычьим рёвом Хротгард кинулся на дерзилу. Если бы в тот момент перед датчанином выросла каменная стена, как в Долине Зверя, он разнёс бы её в щепки, как северное сияние. Нетрезвые даны и не на такое способны, уж поверьте…

Что делают животные, когда по лесу мчится бешеный лось? Правильно – умные разбегаются, а храбрецы ставят подножку. Умный церемониймейстер едва успел отскочить.

Гуннар встретил атаку как день рождения – увернувшись от топора с ловкостью дикой кошки. Остриё его меча плело сложные арабески, один миг – и по телу разбойника с большой дороги поползли первые кровавые борозды!

Бандит заметался по широкой арене, мыча и хрюкая от ярости, как раненый вепрь.

– Я подобрал тебя полумёртвым, голодным на побережье, ты едва не утонул после гибели своего драккара! – бросил он в лицо синеглазому. – Я кормил тебя и брал на дело…

– Ты сделал из меня раба, Хротгард! – отрезал Торнсон, – Я ничего тебе не должен.

– Ах ты, паршивая блоха! Ты должен мне свою жалкую жизнь!

Несмотря на бычью фигуру, Хротгард родился с топором в руках, победил в сотне поединков, в массовых драках чувствовал себя как дома. Но все его навыки и техника боя в толпе в поединке против вёрткого Гуннара ничего, кроме одышки, не дали. Хротгард бился как привык – свирепо, беспощадно и подло, а молодой викинг ловко менял позиции, уклонялся, подставлял меч под удары и отскакивал, как лягушка. Злоба и сила ни разу не помогли Хротгарду, он явно начал уставать…

Вопли толпы достигли эйфории! Отличная показательная дуэль между равными по силе и мастерству противниками… Что может быть интереснее? Квесторы хладнокровно сновали между рядами и набирали ставки. А те росли. Дук Джейрам потирал костлявые ручонки. Честь игр спасена. Казна короля наполнится, его скромная шкатулка тоже – что может быть лучше?

Тяжелый топор Хротгарда молнией блеснул над головой викинга, резко сменил направление, неожиданно целя снизу в подбородок! Каким-то чудом Гуннар увернулся, отскочил, подпрыгнул на несколько футов вверх и обрушил прямой французский меч на железный шлем Главаря. Головной убор не выдержал и разлетелся на куски…

Молодой варвар приземлился на ноги словно кошка.

Под гулкий лязг доспехов Хротгард медленно рухнул на истоптанную арену, как вывороченный кедр, разбросав руки и ноги. Его глаза сошлись на переносице, потом разошлись и безразлично уставились в пустой купол.

Хлынули аплодисменты! Рёв толпы отвлёк Гуннара. Хлопали даже те, кто поставил на датчанина, то есть большинство. Победа молодого варвара впечатляла. Реально!

И хотя сил ему сейчас хватало только на то, чтобы дышать, но зрители, эта восхищённая и вечно голодная тварь, хотели видеть бой с чернокожим немедленно!

Триумф!

Волчонок взглянул на первый ряд – Бонго Бо самозабвенно ковырялся в зубах.

Всё понятно. Не сейчас. Пока можно отдохнуть. Не выпуская меча, он поднял свой бокал, допил вино и сквозь шум кожей почувствовал опасность сзади. Датский бык поднимался. Сумел подняться, быстро подошёл и молча обхватил викинга бугристыми ручищами. Гуннар успел развернуться к сопернику лицом, и только. В железном обруче рук меч бесполезен. Выпустив клинок, варвар попытался достать Хротгарда за горло. Пустая затея, но остриё меча при падении ткнуло Главаря в колено. Ничтожно малая, но болезненная ранка, благодаря которой датчанин на миг ослабил объятия. Это было его роковой ошибкой…

– Сдохни! – выкрикнул Гуннар, схватившись за мясистое горло.

Положение Хротгарда со стороны казалось успешным. Кто ж из таких ручищ вырвется? Хороший трюк – прикинулся мёртвым, а теперь точно отделает молодого. Толпа приветствовала нового победителя, начали считать монеты… В поддержку Хротгарда стали выкрикивать всякие лозунги.

Пальцы сына кузнеца на бычьем горле хрустели от напряжения, пот выступил на расписанном шрамами лбу, волосы растрепались, как грива совокупляющегося жеребца.

И вдруг все вопли, крики, фразы исчезли, словно пыль под влажной тряпкой. Мёртвая тишина обрушилась на цирк. Два бойца стояли в центре нелепой скульптурой. Губы сжаты, ни вдоха, ни выдоха. Берегли глоток воздуха ради победы, жизни, славы!

Сухо треснули позвонки. Тающим воском Хротгард сполз на грязный от крови песок. Голова вывернута, тело в последний раз вздрогнуло, и рыжий великан умер…

Победитель упал на колено, жадно глотая воздух. Вздымающаяся грудь его была в синяках. Толпа молчала. Все взгляды разом обратились к чёрному Бонго Бо, а тот безразлично ковырял щепкой в белых как снег зубах [21]21
  Высокая историческая вероятность встречи Бонго Бо и Гуннара Торнсона в Нормандии доказана! На страницах портала Riffma.com.eu и по сей день болтается скан самиздата «Ребята шестидесятой широты», вобравший не принятые государственной идеологией переводы народных африканских песен, фрагмент для примера:
Вальгалла холодный —Мне туда не нада!Тама буду голёдный —Мне туда не нада!Тама нет тамтама —Мне туда не нада!Нету папа, нету мама —Нету меня тама!  Признайте, мы имеем дело с довольно ритмичным взглядом на загробную жизнь викингов, но всё же чувствуется чужеродный национальный колорит. Это ли не доказательство? Авторство перевода, как утверждается в сборнике, принадлежит студенту МГИМО 1968 года отчисления, увы, не пожелавшему указать имя и фамилию.


[Закрыть].

* * *

По старой и разумной традиции финалистам давали поесть и выспаться. Прямо на арене надевали железные ошейники, уводили в камеры и там приковывали цепями к стене в непосредственной близости друг от друга, но так, чтобы не дотянуться. То есть покусать друг друга нельзя, а вот плеваться всю ночь и лаяться, как базарные торговки, для поддержания боевого духа – это пожалуйста…

Закутавшись в волчью шкуру, Гуннар молча наблюдал за негром. Бонго Бо ужинал, время от времени отбрасывая обглоданные бараньи кости – господин позаботился. Гуннара кормили как пленника, поэтому он с жадностью косился на поднос мавра, в особенности на мех с вином.

– Мамба! – Негр кинул варвару палку кровяной колбасы, подтолкнул вина. – От Бо! Буль-буль-бутылька.

Теперь уже они оба сидели с набитыми ртами.

– Ты… человек? – едва прожевав, спросил викинг.

Африканец рассмеялся низким гортанным смехом и ответил:

– Да. Чёрныль челёвек. Из Чёрныль королефтва.

– Почему чёрный?

– Родилься ночима!

Бо нравился Гуннару всё больше. Мрачное лицо варвара просветлело. Отлив в кувшин вина из меха Бонго Бо, юноша с жадностью отпил почти половину. Набравшись сил (или наглости), он попробовал разорвать цепь.

– Не полутитса, – прокомментировал Бо. – И я хатель, и я пыталься.

– Оковы делал мастер, – вынужденно признал викинг. – Я сын кузнеца и в вопросах кованой стали как-никак разбираюсь.

– Завфра будем свабо-ода! – пропел гигант-африканец. – Перфый станет гфардейцем при кароль, другой ходить фа тьму.

– Хороша свобода! Я солдатом быть не собираюсь, а в Вальгаллу тем более не хочу. Может быть, ты хочешь?

– Вальгалла халодный, мне туда не нада. – Бонго Бо сверкнул белыми зубами и снова загоготал. Гуннар присоединился к нему. Вина было достаточно для приятного веселья…

Владелец и господин Бонго Бо, известный норманнский торговец Гоам Блэйн, вошёл в камеру и удивлённо уставился на смеющихся врагов. Его пятилетняя дочка, похожая на белокурого херувима, пришла с ним и без капли страха забралась на руки к чернокожему великану.

Бонго Бо нежно обнял ребёнка и покачал на шоколадных руках.

– Папа, смотли, – девочка показала пальцем на Гуннара, – валвал не стлашный! У него глазки как мои!

– Эх, Сиана, – неуверенно улыбнулся торговец, – он может лишить папу состояния и уже поэтому страшен.

– Нет, не-эт, не стлашный, – смешливо заблеяла девочка. – Я видела, как он смеёца!

– Как ты, Бонго Бо? Завтра у нас ответственный день.

– Я пастараус.

– Нелегко будет, этот буйвол, он…

– Я пастараус.

– А ты, викинг?

– Я тоже, – честно кивнул юноша. – Хотя мне будет жалко его убивать…

Гоам Блэйн потёр переносицу, поморщился и, хитро подмигнув дочери, прошептал:

– Есть, ребятки, один вариант… Можем обойтись без поединка вообще… Гуннар из Скандинавии, хочешь ли ты обрести свободу? Без боя? Сейчас… Этой ночью?!

– Интересно, – отозвался Гуннар, проглатывая последний кусок колбасы. – Что ты предлагаешь?

– Я случайно оброню здесь маленькую пилочку. Опа! Да и мало ли кто мог обронить. Может, не я, а кто-то из сочувствующих зрителей или обслуги…

– Такую маленькую, что её даже не видно… – тем же тоном сказал Гуннар, подбирая и пряча под шкуру отнюдь не маленькое полотно по металлу. – И что же дальше?

– В полночь темно, как в кулаке у Бонго Бо, а тут ещё и стража напилась… Если ты сумеешь взобраться на южную стену, она ближе к дворцу…

– Я взбирался на стены Друстара, торговец. Будь спокоен. Чем обязан тебе?

– После… – Торговец пресекающе поднял руку. – В это время поля безлюдные, до Парижа дойдёшь. Мои кости разболелись, значит, вот-вот и выпадет снег… Снег заметёт твои следы.

– Я не оставлю следов, – заверил пленник. – Мне бы оружие.

– Никакого оружия.

Гуннар ухмыльнулся волчьим оскалом.

Девочка, притихшая на руках у Бонго Бо, заладила:

– Холосый валвал! Холосый!

Отец забрал её и поставил на ноги:

– Пора спать, конфетка моя. – Он вынул из-за пазухи и положил к ногам Гуннара кошелёк. – Оружие купишь в Париже. Желаю удачи!

Гладиаторы проводили уходящих задумчивыми взглядами, долго не решаясь взглянуть друг на друга.

Гуннар подобрал кошелёк и высыпал на ладонь несколько серебреников.

– На месяц жизни в приличной таверне… А оружие викинг не покупает, викинг отнимает оружие у врага.

Бонго Бо засиял одобрительной улыбкой.

– Забыри моию безрукафку, – совершенно раздобрился негр. – Фот надень, волчий мех как раз для тебья.

– А ты? Неужели хочешь оставаться вечным гладиатором?

– Главним гладиатарам! – поправил варвара Бонго Бо.

Викинг хмыкнул, но от подарка не отказался. В одних штанах можно бегать по арене, но не в чистом поле – слишком легко подхватить банальный бронхит.

* * *

Вышло, как и было сказано торговцем: пьяные цирковые охранники спали вповалку в пустом стойле на охапке сена, укрывшись старым одеялом и наплевав на свои прямые обязанности. «Последняя рабочая ночь, – не без удовольствия отметил беглец, проходя мимо. – Завтра вы будете расстроены по самое не хочу, но это завтра, а пока – крепких снов, парни!» Он равномерно распределил на них пуховое одеяло, подоткнул края, чтоб не дуло, слыша в ответ благодарное сладкое причмокивание и посапывание. Завтра этих балбесов отправят вместо гладиаторов резать друг друга на глазах у обманутой публики, но это завтра…

Вот и ладненько.

Южная стена была сложена из неотёсанных камней, между которых зияли щели, подобные ступеням. «Разве ж это преграда», – подумал Гуннар и одолел стену словно лестницу, ведущую на вершину к старому храму… На спуске чуть не сорвался, вляпавшись в свежий птичий помёт, но удержался на кончиках пальцев и остался цел. В голове приятно шумело выпитое на пару с негром вино. Нет, совсем неплохо, даже хорошо, притупляет чувство страха. Да он и без вина не струсил бы. Подумаешь, другой город, пускай даже Руан или столица – Париж. И что с того? Да, он бежит. Ну и? Сегодня его догоняют, а завтра он будет мчаться за сверкающими пятками жертвы…

Плотно закутавшись в широкую безрукавку из волчьего меха, Гуннар споро двигался вперёд, в холодную ночь. Врожденный инстинкт самосохранения требовал не ходить в Париж, как советовал Гоам Блэйн. Ветер и падающий снег заметали следы. По полям разливался протяжный волчий вой, возвещая о начале великих скитаний.

ГЛАВА 5
Спасение горбатого Слейпнира

 
Когда-нибудь я брошу ремесло,
Побрею рожу и сожгу весло,
Отмою наконец кривые ноги
И скромно сяду на краю дороги.
 
 
Я расскажу про викингов набеги
Хозяину какой-нибудь телеги
И буду робко слушать и молчать,
Когда он станет на меня кричать.
 
 
Пойду в кабак, где рай для сизой пьяни,
И просто так напьюсь дешёвой дряни,
Я дряни дам себя заворожить
И буду видеть в небе миражи…
 
 
Я встречу столб и сложный поворот,
Устрою небольшое наводненье,
Так получилось – лопнуло терпенье,
Теперь ищите безопасный брод.
 
 
Я прокричу, как Гудрид целовал,
И те слова, что в ухо ей шептал,
И буду у прохожих до рассвета,
Просить подать мне мелкую монету!
 

(Сожженные рукописи Торна Кузнеца)

Многое испытал сын Торна и суровой Норвегии, покинув чёрного гладиатора и его хитроумного хозяина. Судьба и рок бросали его из конца в конец, как буря бросает корабль, испытывая корпус на прочность, а команду – на живучесть. Мы возвращаемся к Гуннару через пару лет после побега и снова находим его не на родине, а вдали от неё – где-то в бескрайних просторах африканской пустыни. Как попал он туда, пусть расскажет сам, но прежде навестим одного больного человека, нашего доброго знакомого из белокаменной Мадары – столицы Булгара.

– Воды-ы-ы! – прохрипел Реас.

От страшного чужого голоса папу-герцога непроизвольно передёрнуло. Его сын в бреду метался на кровати..

– Как вы ещё ухитряетесь слушать его все ночи напролёт и оставаться в своём уме? – устало обратился он к астроному.

Не поднимая головы и тщательно записывая каждое слово, «верный слуга» охотно пояснил:

– Я рад помогать вам, господин! Желание облегчить ваши страдания и муки моего лучшего ученика – вот что даёт мне силы оставаться в своём уме.

Отец больного потянулся к графину с водой, но сухая старческая рука остановила его.

– Довольно! Поверьте, мальчик достаточно пил сегодня!

– Но он умирает от жажды! – не согласился Пощаков.

Старый Галлий сдержанно улыбнулся:

– Это всего лишь видение. Скоро пройдёт.

– Скоро? Вчера было то же самое! Почему-то не прошло!

– Реас не хочет пить. Страдает тот, кого он в данный момент видит…

– Чёртов Гуннар!

– Вы угадали.

Герцог опустился на стул и уронил седую голову на грудь.

– Как ты думаешь, друг, за что мне это?

Польщённый столь доверительным обращением, бывший учитель прокашлялся и собрался сказать в ответ что-нибудь «высокое» и «признательное», но парень вновь заговорил, и поэтому слова благодарности пришлось отложить.

Не желая мешать занятому пером и бумагами Галлию, а также страдать, наблюдая за происходящим, Делян Пощаков со скрипом заставил себя подняться и покинуть спальню сына.

* * *

Солнце замерло в зените.

Бесконечные барханы плыли в горячем мареве.

Пустыня, которую поэты будут сравнивать с морем в грозу, – жёлтая и неумолимая Сахара.

Смертельно усталый человек брёл по раскалённым пескам. Голое тело прикрыто дырявой шкурой, лицо в шрамах, иссиня-чёрная грива припорошена. Очень похож на северного бога. Это варвар из холодных фьордов, громоздящихся за тысячу миль отсюда. Сын Торна Кузнеца, известный скифам как Гуннар-варяг, а пиратам архипелага Пахеро – как Северный Волк, англичанам – как Я Тут Чуток Пограблю, французам – как Викинг а-ля кошмар, немцам – как Шнапс-думкопф-фантастиш, а арабским купцам – как О Аллах, Он Опять Припёрся!

Воображение перенесло его в страну меж двух морей, на песчаный сырой берег. Сквозь полубред проступали очертания Скандинавского полуострова, скалистые острова – шхеры – с многочисленными бухтами, бухточками и широкими проливами; фьорды, строгие утёсы и могильные курганы на них; чайки; пышные северные леса; ковёр из мягкого мха под босыми ногами; аромат полярного дня с грустным мычанием мускусных быков…

Двое суток под палящим солнцем днём и в привычном холоде ночью. Без воды и одежды, только рваная шкура на плечах. Он охотился на змей, мышей и скорпионов. Силы заканчивались. Взбираясь на следующий бархан, такой же типовой, как и все предыдущие, Гуннар пошатнулся. Песчаный холм казался высоким, как Гималайские горы. Растрескавшиеся губы растянулись в гордой ухмылке.

– Эй, Оди-ин! Если я – твой сын, то какого лося ты не поможешь мне? Или ты так далеко в пустыню не заглядываешь? Молчишь?! А я заглядываю! Мне нравится скитаться. После того как отец и команда скорее всего утонули, а я остался жить, но попал к датчанам, мне уже не хотелось видеть долину. Ты забрал отца, но не меня, почему? Я чем-то недостоин? Или ты тоже мечтал попасть на гладиаторские бои? Поглазеть, как Бонго Бо выбьет мне зубы или я вобью нос ему? – Гуннар хрипло расхохотался. – Да, я не послушал того доброго человека, его хозяина, и не в Париж потопал, а прямиком в порт. И нашёл приличное судно с отличными ребятами. Мы отправились в Италию, в Испанию, в Аравию, пограбили там-сям, а потом сошли на эту песчаную землю, Африку, чтоб её! – Он упал лицом в песок; поднявшись, попытался сплюнуть, но слюны не было. – Мы договорились с туарегами, чтоб их… и пошли с караваном грабить золотой город тиббусов… А они нас кинули! Где ты был в это время и почему не вмешался, а?

Нет, викинг не сердился на мудрого бога, ведь тот наградил Гуннара сильным, крепким телом, выносливостью, и не Один виноват в том, что скрелинги оказались обманщиками. Просто хотелось поговорить напоследок. Хоть с кем-нибудь…

Туареги завели отряд исландцев, с которыми путешествовал сын кузнеца, глубоко на континент, разбили лагерь и стали угощать вином. Когда Торнсон очнулся, кроме пустыни и двух совокупляющихся варанов, поблизости никого не было. Исчез его одногорбый верблюд – дромадер, оружие, деньги, дорогой плащ, штаны, обувь, рубаха, стёганка и бурдюк с водой. Ограбили и бросили. Спасибо за шкуру, а то бы сгорел сразу, не постепенно, как сейчас. Да, и спасибо за тряпки для обмотки ступней – с ними песок не такой жгучий.

Куда делись бедные исландцы, вообще непонятно, в лучшем случае были связаны и проданы в рабство. Сам Гуннар избежал подобной участи лишь потому, что туареги быстро вычислили: раб из него никудышный, а вот если вырвется на свободу – расплаты не миновать! С такими лучше не связываться, себе дороже…

Сам дурак, думал про себя черноволосый викинг, не устоял перед выпивкой, а мама учила не пить с незнакомцами. Мама Рея осталась одна. Теперь она вдова и никогда не увидит сына.

– Надеюсь, найдёт хорошего конунга и нарожает ему кучу других детей, – приободрил он себя. – Хватит сопли развозить, их и так нету!

Оставалось выбрать: или голодная смерть в ближайшем оазисе, где, кроме противных на вкус пальмовых листьев, нет ничего, или через пустыню добираться до Шамленского перевала.

Решил идти. Ну и вот, дошёл или приплыл… в ироническом смысле.

Сделав очередное сверхусилие, Гуннар едва ли не на брюхе взобрался на вершину холмика. Утёр пот с лица и по врождённому чувству направления повернулся к северу. Это чутьё не раз спасало его даже во время самых свирепых бурь, которыми славился Западный океан. На севере родина, там же – Шамленский перевал. Отдых. Прохлада. Спасение.

* * *

Септха – небольшой городок, основанный в долине Бенгази. Когда-то скотоводы и торговцы-шемиты поняли, что вместо перегонок скота из оазиса в оазис разумнее поселиться в зелёной долине, и нашли её. В этом замечательном уголке пустыни была вода, сносные пастбища… ну, кое-что расширили и пристроили для удобства торговли – и пожалуйста! Место сразу стало популярным для остановки караванов. Септха приносила реальный доход: путникам продавали верблюдов, ослов, финики, абрикосы, персики и свежую воду, а взамен получали серебро, золото, украшения, ткани, оружие.

Днём городок выглядел заброшенным. Сто глинобитных хижин с крышами из пальмовых листьев дремали в лучах раскаленного солнца, на улицах никого – дураков лезть под палящее солнце пустыни мало. Вечером, когда светило уходило на запад (не будем спорить, как, почему и зачем), селяне вылезали из прохладных жилищ.

Абсолютно голый путник, если не считать дырявой шкуры на плечах, вошёл в Септху сквозь полуденный зной. На пыльной площади стояли торговые шатры, облепленные объявлениями о товарах и услугах, словно верблюды – мухами:

РАЗБЛАКИРОВКА ОСЛОВ

ЛИКАЛЕПНИЙ ХУРМА

НИРИАЛЬНАЯ РАСПРАДАЖА!

ПРАШИВКА КАВРОВ

МИНЯЮ ТАРГОВЫЙ МЕСТ НА МЕСТ В ГАРЕМ

ЧЕСНЫЙ АБМЕННИК – МАМОЙ КЛЯНУС, Э!

Вывескам не было конца… Из-под одной такой кричащей таблички показался слуга, посланный за водой. Он первый увидел одинокого, почти голого человека…

Путник двигался медленно, нетвёрдой походкой. Иногда под ноги закатывалось перекати-поле. Безразличный к жалам колючек, он видел одну-единственную цель – фонтан в центре площади. Добравшись до цели, рухнул в тёплую стоячую воду. Фыркая и отдуваясь, незнакомец принялся пить. Долго, как верблюд. Уровень воды в фонтане заметно понизился.

Напившись, синеглазый мужчина повернулся к изумлённому слуге: – Мечи продаёте?

Парень не сразу справился с нижней челюстью, пришлось помочь руками. Но вопрос понял, хотя акцент был довольно жёсткий. Молча указал на шатёр, с любопытством глазея на мускулистое тело путника. Тот оторвался от фонтана, по-собачьи отряхнулся и направился к указанному шатру.

Старый, сухой торгаш Мошедас дремал на горке подушек в окружении суетливых мух. У шемита были железные нервы. Хороший торговец всегда спокоен, особенно когда работает. Слава о Мошедасе гремела от Бизанса до Ливии, говорили, что он мог заставить даже осла купить собственную мочу [22]22
  Записи в книге жалоб индивидуального предпринимателя Мошедаса (примерно XII в. н. э.):
«Сон или явь?Кошелёк мой лёгок, как пух.Держу в руках чайник с трещиной. Странствующий японский монах Мусака Басе».   «Мы путники пути беспредельного. Беспредельные мы, и ничто не принадлежит нам. Все временно только, только на время. Временны вещи, временно тело, временны чувства. Но зачем продавать сломанные песочные часы? Мыслящие волопасы Индии, временно пересекающие Африканский континент».
«Напишем откровенно, без прикрас:Торгует всякой дрянью Мошедас,Торгует хорошо, самозабвенно,И мы не удивимся совершенно,Когда, корыстному потворствуя желанью,Себя он вместо коврика продаст. Персидские спекулянты».

[Закрыть].

Тяжёлые шаги прервали послеобеденный сон. Покупатель не ждёт. Мошедас встал, охая и причитая, и, кажется, сглотнул одну настырную муху. Тьфу! С другой стороны, чем несчастнее выглядит продавец, тем меньше у клиента желания торговаться.

Однако при виде вошедшего гнилозубая челюсть Мошедаса отвисла в том же направлении, что и у молодого слуги у фонтана. Перед почтенным старцем стоял, не стесняясь, абсолютно голый исполин. С чёрной гривы струилась вода, а размеры всех видных снаружи органов настолько впечатляли, что у ветерана торговли появилось неосознанное желание взвесить их по отдельности и завернуть в пергамент.

Пришелец был строг и прямолинеен:

– Что, голых мужчин не видал?

Мошедас сперва запинался, но быстро оправился:

– Я… Нет… Да… Мне… Видел, видел!

– И что?

– Пытаюсь понять, где же ты обычно носишь деньги.

Викинг захохотал так, что вся лавка вздрогнула и подпрыгнула. Отсмеявшись над самой «бородатой» шуткой, мужчина повернулся к прилавку с товаром. Копья, луки со стрелами, лёгкие сабли и кривые ятаганы не привлекли его внимания. Варвар выбрал длинный прямой меч, провёл пальцем по острию и несколько раз взмахнул наотмашь. Свист рассекаемого воздуха понравился Гуннару.

– Сколько? – обратился он к торговцу.

Мошедас вращал глазами. Вопрос, где этот наглец прячет деньги, не давал покоя.

– Меч стоит десять золотых. Но такому герою, как ты, отдам за шесть.

– Сколько? – переспросил Гуннар. С крутых фьордов в лицо торговца подул северный ветер.

– Вай, вуй, вэй! Прости! Вспомнил, хауланский наёмник просил четыре!

– Сколько? – Суровый взгляд небесно-синих глаз пронзил старика насквозь.

– Только два, о царь пустыни! Нет! Один, один золотой! – в страхе залепетал торговец.

Гуннар похлопывал по прекрасному французскому клинку, который Мошедас выкупил у пьяного пастуха за две серебряные монеты.

– Сколько, я спрашиваю?

Мошедас находился на грани обморока. Никто и никогда так не поступал. Грабить грабили. Обманывали, льстили, угрожали, но чтобы вот как сейчас, без предупреждения, без ничего! Отдать товар даром?! Святотатство! А что, если чужестранец изрубит бедного Мошедаса, как только получит меч? И потом, эти мускулы, обжигающий взгляд! Шемит в людях разбирался. Если варвар разгневается, можно потерять всё…

– Сколько?

Даже городской кузнец, самый сильный человек в Септхе, по сравнению с Гуннаром выглядел недокормышем. Мошедас принял решение – самое трудное в жизни:

– О каких деньгах может идти речь? Это подарок! Тебе, о великий воин! Да хранят тебя Иштар, и Аллах, и все боги сразу!

– Сколько?

Мошедас грохнулся на скамейку, разглядывая родинку на своём кривом носу.

Торговля, дело жизни, шла прахом. В голову постучалась мысль. Столь простая, что не могла не быть истиной. Сбылись плохие предчувствия…

На очередное «сколько?» старик поднялся, заморгал и признался:

– У меня есть десять… нет, двенадцать золотых, три серебряных… и восемь медяков… – Он полез в пыльные хурджуны. – Вот держи, забирай, они твои! Ах моя проклятая жизнь!

Гуннар расхохотался, и несколько полок покосилось.

– Понял! – вскрикнул Мошедас, хватаясь за сердце. – Тебя нанял иранский караван, которому я продал десять больных ослов. Нет? Арабы – за испорченные финики? Евреи – за червивые персики?

Вспотевший, трясущийся восточный плут перевёл дыхание.

– А-а-ай! – заорал вдруг он и повалился на пол, целуя ступни Торнсона. – Посланец Анубиса пришёл за моим сердцем, чтобы взвесить его на весах мира мёртвых! Боги, простите глупого раба! Во всём сознаюсь, только жизнь оставьте! Всю правду расскажу! Всю как есть! Нитку к ноге привязывал – вай, вай! Стрелку раскачивал – вай, вай! Весы боком поворачивал, ставил неровно – вай, вай! Гири стачивал – вуй, вуй! Отвлекал покупателей, зубы им заговаривал – вуй, вуй! Фальшивой монетой сдачу давал – вуй, ву-у-уй!

Продавец завыл – слова кончились…

Гуннар протянул руку к прилавку, потрогал монеты, но взял только один золотой:

– Это в долг, а я долги возвращаю, торговец. Хоть мне и известен путь порока, аксакалов вроде тебя я стараюсь не обижать.

Словно гора упала с плеч Мошедаса, вай, как хорошо, что о самом страшном (отсутствии лицензии на беспошлинную торговлю!) он рассказать не успел…

– Там, сзади, есть туники… – робко подняв голову, подсказал шемит. – И пояс найдётся. – И в приступе непонятной щедрости неожиданно добавил: – Я напою тебя вином и накормлю финиковыми лепёшками…