Текст книги "Последний блюз ночных (СИ)"

Автор книги: Андрей Стригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Гл.9

– А где же я был? – несказанно удивляюсь я.

– Наверное, бессонница, может, в тамбуре стояли?

– Вам приснилось, – улыбаюсь я.

– Может быть. Я так плохо спала этой ночью, – нехотя соглашается женщина.

Настроение пятибалльное, подхожу к туалету. Закрыт. Ах да, сейчас же стоянка. Выхожу в тамбур, дверь открыта, проводница проверяет билеты. Улучаю момент, спрыгиваю на перрон. Не холодно, снега нет, явно на подъезде к Крыму.

Станция небольшая, чистенькая. Ходит народ, кто-то продаёт вязанки ялтинского лука, кто-то яблоки. Бабка везёт тележку с пирожками, запах одуряющий, не удерживаюсь, покупаю несколько штук. Затем вижу мужчину с вяленой рыбой – хорошие такие лещи, длинные щуки. Останавливаю его, выбираю рыбу, он видит мой орден, даёт целую вязанку бесплатно. Страшно смущаюсь, пытаюсь сунуть деньги, но он наотрез отказывается, говорит, сын его служит на границе.

– Лейтенантик, трогаемся! – завёт проводница.

Прыгаю на лестницу, она мило улыбается:– Чаёк принести?

– Можно. В Севастополь скоро приедем?

– В Крым въезжаем, полдвенадцатого будем.

В купе, кроме долговязого подростка, уже все проснулись. Мужчина собирается бриться, женщина скатывает постель. Кладу на столик ещё горячие пирожки:– К чаю.

– Как спалось, лейтенант? – мужчина с одобрением глянул на мои гостинцы.

– Спал как убитый, – покосился на хмыкнувшую соседку.

– Я тоже. Люблю спать в поездах. Отвлекаешься от всего, перестук колёс. В принципе, у меня вся жизнь на колёсах, – вздыхая, добавляет он. – Эй, Вадик, вставай, – трясёт своего сына.

– Папа, дай поспать! – брыкается подросток.

– Дядя Кирилл такие пирожки принёс!

– Оставите, – Вадик отворачивается к стене, накрывается с головой одеялом.

– Вот так всегда, нет в нём военной закалки.

– Рано ещё, закалку эту приобретать. Не буди ребёнка, вступается за его мать.

– Четырнадцать лет парню, чрез три года в училище пойдёт.

– Типун тебе на язык, поступит в институт, пускай гражданским человеком остаётся. Намыкалась с тобой, по дальним гарнизонам шастать. А толку? Лишь на пенсии вздохнула. Не хочу, чтоб у сына такая участь была.

– Что вы опять спорите, – наконец просыпается Вадик, – вот возьму и в ПТУ пойду.

– Шалопай! – беззлобно даёт подзатыльник отец.

Парень спускается, заспанный, глаза щёлочки:– Доброе утро, – приветливо здоровается со мной. – О, пирожки!

– Иди, умывайся! – хором говорят отец с матерью.

За окном знакомые пейзажи. Крымскую природу не спутаешь ни с чем. Нет кричаще ярких красок, как это есть под Москвой, где по осени она вспыхивает словно бриллиант, излучая тысячи цветов. Здесь всё приглушенно, но от этого мне милее. Словно благородный топаз неназойливо подсвечивает листву багровым и медным отблесками, и всё это на фоне красноватых скал, а вверху, как бирюза – высокое небо.

Сейчас, правда, глубокая осень, но не все деревья сбросили листву. Лес стал прозрачнее, явственно виднеются корявые можжевельники, как свечки – кипарисы, где-то шумят сосновые леса.

А вот и знаменитые крымские туннели. Постоянно пытаюсь, сосчитать их количество и никак не могу, всё время отвлекаюсь.

Наконец выкатываем из последнего, поезд несётся мимо пещерного монастыря. Он заброшен, виднеются чёрные провалы, высеченные лестницы, пустые площадки на скалах. А вверху стоят мощные круглые башни. Когда-то здесь было древнее поселение.

На противоположной стороне плато – каменоломни, выработка в виде цирка. Камнережущими механизмами оголили подземный водоток, и теперь он заливает искусственный каньон водой. Скоро здесь будет глубокое озеро, а по бокам уже растёт камыш, и прилетают на зиму птицы.

В принципе, это уже Севастополь, виднеется бухта, сплошь заставленная военными кораблями, мелькают заводские стены завода Орджоникидзе. Он огромный, как город – многоэтажные здания цехов, морские доки – одни из самых больших в мире. У причальных стенок пришвартованы корабли, вспыхивают огни электросварок, тяжело двигаются морские краны, снуёт рабочий люд.

Поезд резко замедляет ход и незаметно вползает на вокзал. Вот я и дома! На сердце сладость, настроение чудесное. Прощаюсь с соседями по купе, улыбаюсь милой проводнице и выпрыгиваю на перрон.

Здорово! Тепло, небо ясное, иду в расстегнутой шинели, сумка с гостинцами матери, через плечо. Всё знакомо и не знакомо одновременно, так бывает после длительного отсутствия.

В отличие от Москвы, где люди привыкли к различной форме, в Севастополе на меня все обращают внимание, парадная форма авиации очень красивая. Симпатичные девушки строят глазки, шушукаются, хихикают, я улыбаюсь в ответ. Для меня сейчас весь мир хорош. Суровый морской патруль, капитан-лейтенант и три курсанта, тормозит около меня. Я, можно сказать, не по форме, шинель расстегнута, тёплая шапка в руке, но видят орден, улыбаются, отдают честь, неторопливо уходят.

Шикую. Ловлю такси. Мчусь сквозь город. Словоохотливый таксист всё пытает меня, где служил, на чём летал. Так хочется сказать: «коровам хвосты крутил», но лишь улыбаюсь.

Стрелка, так называется мой район – Стрелецкая бухта, здесь я живу. Водитель лихо тормозит у подъезда, даю ему деньги и сверху три рубля. Он вообще деньги не берёт, тогда дарю ему три жирных вяленых леща. Благодарит, от этого не отказывается, с пивом нет ничего лучше.

Стремительно взлетаю на свой этаж, звоню, сердце радостно стучит.

– Кто? – слышу родной голос.

– Мама, это я!

Она долго не может прийти в себя. Плачет, не может насмотреться на меня, ведёт в комнату. Скидываю шинель, она видит орден, в глазах появляются слёзы. Пытаюсь успокоить, говорю, что вручили его за хорошую службу. Наверное, поверила. Успокаивается, всё расспрашивает меня, тем временем я достаю гостинцы: овсяное печение, конфеты и импортные сапоги. Угадал с размером! Она светится от счастья и как сразу помолодела.

Сидим на кухне, пьём чай, она нахваливает печенье, надо же, какой дефицит. Мне хорошо в обществе матери, но на месте уже не сидится, хочу встретиться с друзьями, да и в военкомат надо зайти, отметиться.

Как всегда включен чёрно белый телевизор и как всегда произносит речь Леонид Ильич Брежнев. Сейчас я не фыркаю, глядя на него, вижу, как он сильно сдал. Совсем постарел, едва говорит, с трудом держится за трибуну, а за ним зорко наблюдают, чтоб не дай бог не упал. На износ работает человек, ему б на заслуженный покой. А может, не отпускают на пенсию?

Далее идёт сводка новостей: хлопкоробы Туркменистана собрали рекордное количество хлопка; всё так же поднимают целину – называют героев нашей эпохи; затем, идут события в мире, в социалистическом лагере всё хорошо, все друг друга любят. Диктор бодро рассказывает об успехах в ГДР, братской Польше, Венгрии, Чехословакии… но вот, как бы между прочим, диктор сообщает:– У берегов США пронёсся разрушительный смерч, военно-морская база во Флориде значительно пострадала. Правительство Советского Союза приносит соболезнования родным и близким погибших. Затем реклама секунд на пять и Танцы Народов Мира.

В уме считаю деньги, отпускные, зарплату. Точно, на цветной телевизор хватит! Сегодня или завтра куплю, сделаю матери приятное.

Весть о том, что я приехал, распространилась молниеносно, стоило мне об этом сообщить своей однокласснице Эллочке, звонки за звонками, в итоге решили встретиться в ресторане «Дельфин», это рядом с древним Херсонесом.

Долго думаю, идти по гражданке или в форме. Решаю в форме, надо разбавить ею морских офицеров. У нас пару человек окончили Нахимовское училище.

– Ну, ты и дракон! – обступают меня одноклассники. – Колись, за что орден?

– В воздушном бою Юнкерс сбил, – шучу я. Не рассказывать же им как меня, словно в тире, поливали очередью с калаша.

– В Афгане был? – не унимаются они.

– Да под Москвой, самолётам хвосты заносил, – говорю почти правду.

– Вот ты скрытный, Кирилл, – возмущаются Элла и Таня.

– А он всегда такой был, – вторят им ребята.

– Хватит меня рассматривать как музейный экспонат. У вас как дела? – обращаюсь к Константину и Александру – они морские офицеры.

– Да как у нас? Служба идёт, с каждым годом становимся всё дороже и дороже, – шутят они.

Весёлой гурьбой заваливаем в ресторан, сдвигаем два стола, засуетились официанты. И, понеслось! Разговоры, музыка, танцы.

Эллочка прижимается ко мне, корчит рожицы, всё допытывается, надолго я или нет.

– А где Эдик? Чего не пришёл? – спрашиваю одноклассницу.

Эдик единственный, кто не является нашим одноклассником, он старше нас на два года. Но я как-то подружился с ним, наверное, потому, что мы, соседи по дому.

Потихоньку он затесался в нашу компанию и все его воспринимают как своего.

– Закрутила его нелёгкая! – смеётся Элла. – Встречается с какой-то мелюзгой, школу недавно закончила, несуразная такая и представляешь, рыжая и конопатая! У Эдика всегда были экстравагантные вкусы. А вот и они, легки на помине!

Оборачиваюсь к другу. Он длинный, сутулый, короткая бородка от уха до уха, нос как у пингвина, но глаза, они могут свести с ума любую девушку. А с ним, уцепившись за сухой локоть, чешет моя старая знакомая, когда-то её спас от подонков.

Она моментально узнаёт меня:– Ты что ли, Кирилл!

– Оп па, – раздаются восторженные возгласы, – ты Эдик, попал!

– Это он попал, – бурчит он, крепко жмёт мне ладонь.

– Привет, Катя, – киваю ей. – Как ты, как дела?

– Нормально. Представляешь, мне тогда три ребра сломали.

– Не фига ж, себе! – искренне восклицаю я.

– Кстати, поймали того гада, – слегка тупит она взгляд. – Деньги мои нашли.

– Вот и славу богу, – вздыхаю я. – Помню, как ты на меня посмотрела.

– Что я могла подумать, у тебя столько же было.

– А мне менты, не вернули, – усмехаюсь я.

– Гады, – кривит губы рыжеволосое чудо.

А ведь похорошела, с удивлением замечаю я. Вероятно, этот гусёнок очень скоро превратится в роскошную паву. Эдик не дурак, работает на перспективу, ухмыляюсь я.

Гуляем в ресторане до позднего вечера. Вспоминаем школу, встречи под Луной, смеёмся.

Катя моложе всех и такая несуразная. Наши девицы поглядывают на неё с высокомерием, подшучивают за её спиной. Но как женщины, интуитивно чувствуют, она выше их всех на порядок, вот и злятся, а Катю, похоже, забавляют их ужимки. Она корчит из себя полную простушку, но я её моментально раскусил, и она это поняла, смотрит на меня, заговорщицки подмигивает. Внезапно в её взгляде вижу такую силу, что буквально оторопь взяла, как это не характерно для столь юного создания.

Стихают последние аккорды, всем говорят спасибо и до завтра. Ресторан закрывается, пора и честь знать, разгорячённые, вываливаем на улицу. Светятся зелёными огоньками такси, прохаживаются суровые дружинники, следят, чтоб из ресторана не выходили пьяные. Патруль косится на нас, но пока не пристаёт. В принципе мы весёлые, но не в сильном подпитии.

Всё же быстренько минуем ресторанную зону, идём по тротуару, по бокам которого, нависают кипарисы, травим байки. Костя рассказывает, как они получили первое жалование, причём – трёшками и ничего умного не придумали, как соорудили барабан, наклеили на них деньги и пошли в ресторан. Начали расплачиваться, вроде денег не хватает, тогда достают барабан, крутанули, трёшка вылетает, второй раз, ещё одна, затем ещё и ещё. У официанта потихоньку глаза на лоб лезут, незаметно исчезает и очень скоро нагрянула милиция:– Где фальшивомонетчики? – крутят руки, кидают в «обезьянник». Правда, быстро разобрались, что ребята шутят, но сами шутить не захотели, вызвали патруль из комендатуры. Ох, и разбирательство было! Чуть с флота не полетели! Мотивировка: «Издевательство над советскими гражданами». Хорошо, что в Штабе родственники были, с трудом загасили конфликт.

Костя рассказывает в лицах, все хохочут. Катя тоже смеётся, крепко цепляется за руку Эдика, но часто поглядывает на меня.

– Кстати, я тоже в Москву скоро поеду, – заявляет она, – буду поступать в Университет имени Патриса Лумумбы, на факультет арабских языков.

– Лучше английский изучай, полезнее, – советую я.

– Английский я знаю.

– Во как.

– В школе повезло с преподавателем, она англичанка.

– Самая настоящая?

– Почти. Русская, но родилась в Лондоне. В своё время её дедушка и бабушка, скрываясь от царских репрессий, эмигрировали в Великобританию. А вот сейчас, ей предложили вернуться. Она ярая коммунистка, Ленина цитирует, и Капитал Карла Маркса знает.

– Патриот значит, – слегка улыбаюсь я.

– Наверное.

– Дура она, – встревает в разговор Эдик.

– Ты что, против Ленина? – округляет глаза Катя.

– Причём тут Ленин? Она дурра, шило на мыло поменяла. И что, нравится ей жить здесь, в Англии плохо было?

– Она говорит, нравится.

– Вот я и говорю, дура.

– Эдик, ты бываешь несносным, – равнодушно говорит Катя.

– А я бы хотела б в Англии пожить, на королеву посмотреть. Да я бы, полжизни отдала, чтоб лишь одним глазком посмотреть на Биг Бен! – мечтательно закатывает глаза Танюха.

– Я б тоже съездил туда, на танке, – дурачится Александр.

– А мне больше Париж по душе. Эйфелева башня, наряды, а какой язык красивый, – с придыханием говорит Элла.

– Туда б я тоже съездил… на танке, – не унимается Александр.

– Слушай, отстань со своей бронетехникой! – возмущаются девушки.

– Ну, уж лучше, чем на Жульке, – продолжает ехидничать Александр.

Мы смеёмся, действительно, наша жизнь желает быть лучшей, «но крепка броня и танки наши быстры». По крайней мере, мы сверхдержава и нас, если не уважают, то боятся. Хотя чему бояться? Наше правительство всегда выступает за мир во всём мире, даже лозунги такие. Вот и в Афганистане воюем за тем, чтоб мир там был. Проклятые империалисты! То Вьетнам, то Кампучия, Гренада. На Кубу хотели напасть, и если б Хрущёв не постучал ботинком по трибуне ООН, точно война была.

Как-то незаметно разошлись по домам, мы все живём в одном районе, лишь Катя поселилась в Камышовой бухте, да и Эдик, он сейчас поселился на Северной стороне – абсолютно противоположные стороны. Эдик порывался проводить её до дому, но я веско говорю, что катера скоро перестанут ходить и пусть не волнуется, сам провожу. Вижу, ему не очень понравилось эта идея, но Катя чмокнула его в нос и мы распрощались.

Идём рядом, как школьники, на расстоянии. Что-то меня притягивает к ней, но что именно, не пойму. Рыжая, несуразная, гордо вздёрнутый нос и острые лопатки. Обалдеть! Никогда такие не нравились. В то же время проникаюсь к ней уважением. Сразу видно, сильная личность, хоть вроде ещё совсем «молоко», недавно семнадцать исполнилось.

– У меня такое ощущение, что тебя давно знаю, – она метнула на меня внимательный взгляд.

– Больше, чем полгода, уже срок.

– Нет, вроде до того ещё знала. Иногда мне кажется, что жила другой жизнью. А иногда мне снится, как летаю.

– Растёшь, – откровенно смеюсь я.

– Наверное, – искренне соглашается она, – но сны такие странные, я в них дракон.

Смотрю на её тщедушную фигурку: скромное пальтишко, на шейке серебристый платок, но глаза горят как два прожектора. Хотел усмехнуться, но не стал. Пускай мечтает, девочка.

– И ты мне снился, – неожиданно заявляет она.

– Неужели, – оборачиваюсь к ней, думая она вновь затеяла какую-то свою игру.

– Снился. Кошмарный сон. Тебя двое, в длинных рясах пытали.

– Тьфу ты! – от неожиданности ругаюсь и сплёвываю. – Что за гадости выдумываешь?

– Они тебе жилы на ногах резали.

– Замолчи! – взрываюсь я. – Другой темы для разговоров нет? Лучше расскажи, как школу закончила, скольких мальчиков с ума свела.

– Нормально закончила, мальчиков многих с ума свела, – мигом надувается она.

– Не сомневаюсь! – фыркаю я.

Некоторое время идём молча.

– Мне кажется, наши судьбы связаны, – не удерживается в игре в молчанку Катя.

– Влюбилась что ли, – бестактно замечаю я.

– В тебя! Да мне, такие как ты, никогда не нравились! Вечно корчат из себя, а втихаря пялятся со спины, уже не одну дыру мне прожгли!

– Да нечего там нет на что пялиться, – откровенно ржу я.

Неожиданно у Кати брызжут слёзы и она бежит вперёд. Вот кретин! Ругаю себя. Она же, совсем малыш. Чего я на неё окрысился?

– Катя! Катюша! Стой! Я не прав, – останавливаю её за руку. Она останавливается как вкопанная, размазывает слёзы по лицу, такая несчастная. – Извини, Катюша, – примеряющее говорю ей.

– Проехали, – слёзы быстро высыхают на её конопатом лице.

– Ты симпатичная, – почти не кривлю душой я. В ней есть, что-то, завораживающее, не могу понять что.

– Не ври, – откровенно ухмыляется она. – А мальчики на меня действительно западают! – с вызовом выкрикивает она.

Я смеюсь, и неожиданно хочется обнять её. На этот раз она не обижается, срабатывает женское чутьё, задирает нос:– На троллейбус опоздаем, кавалер.

Успеваем на последний маршрут, троллейбус почти пустой: небольшая компания расположилась на задних сидениях, молодой человек бренчит на гитаре, худенькая девчонка, держит скромный букетик, задумчиво улыбается своему отражению в стекле. Неприятный тип, прислонившись к дверям, не сводит с неё масляного взгляда.

Катя глазами указывает на него.

– Вижу, – киваю ей.

– Точно к девушке пристанет.

– Думаешь, стоит её проводить?

– Обязательно.

– А ты, боец, – хвалю её.

– Просто, меня бесит несправедливость. Она такая счастливая, а этот явно что-то замыслил.

Подходим к девушке, она вскидывает на нас удивлённые глаза.

– Мы тебя проводим, тот тип тобой заинтересовался, плохой он человек.

Девушка внимательно смотрит на нас, во взгляде ни следа страха и такая она хрупкая и нежная.

– Знаю, он не просто плохой, нелюдь, он насилует, затем убивает, – этим откровением едва землю из-под моих ног не вышибает. Я в шоке, а Катя как-то внимательно к ней присматривается, щурит глаза, словно нечто хочет вспомнить.

– Вы за меня не переживайте, я Ассенизатор.

Гл.10

Троллейбус останавливается у тёмных гаражей, девушка встрепенулась и выпрыгивает на тротуар. Тип, с масляными глазами, незамедлительно соскальзывает вслед. Только хочу вмешаться, как Катя сильно сжимает мою ладонь:– Не надо!

– Почему?

– Она оборотень.

– Что?! – и внезапно, как это не парадоксально, я верю этому заявлению.

Присаживаемся на сидение, мысли сумбурные, хочу как-то их упорядочить. Вроде как возникают различные видения, вновь мерещатся драконы.

– Мы тоже Ассенизаторы, – врывается в сознание голос Кати.

– Ассенизаторы?

– Я в этом уверена. Девушка признала нас как своих.

– Кто такие Ассенизаторы? – задаю вопрос, но уже знаю ответ.

Катя замыкается в себе, и я не хочу её тревожить. Перед моими глазами возникают образы пещерного монастыря, круглые башни наверху.

– В Инкерман надо съездить, – внезапно говорит она.

– К тем башням?

– Да.

Как-то по-новому смотрю на свою спутницу, такое ощущение, что мы с ней, как бы это слово подобрать – напарники.

Проезжаем бухту Омега. В скудном освещении просматривается лодочная станция, темнеют навесы, ни души. Поздней осенью в Севастополе мало народа. Жизнь становится спокойной, уравновешенной, воздух очищается. Мне это время года нравится даже больше, чем лето.

На конечной остановке выходим, троллейбус ползёт на отстой, провожаю Катю до самого подъезда.

– Значит до завтра, встречаемся на Графской пристани? – смотрю на её сосредоточенную мордаху.

– Угу.

– Давай в одиннадцать. С утра в военкомат зайду, отмечусь.

– Пока, красавчик, – неожиданно она обвивает мне шею, – теперь ты от меня никуда не денешься, Кирилл, – насмешливо говорит она.

Мне хочется возмутиться, а как же Эдик, хотя, причём тут он. Но вдруг понимаю, она в эти слова вкладывает другой смысл.

Обратно, руки в ноги, бег по пустынному шоссе, транспорт не ходит, кругом тишина, все спят. В отличие от Москвы, народ у нас рано ложится.

У гаражей замедляю бег, перехожу на шаг. Всё же у меня беспокойство за ту девушку. Вдруг мы ошиблись? Сейчас лежит она в грязи, обруганная, изувеченная.

Осторожно иду по едва заметной тропинке, кручу по сторонам шеей. Место здесь гадкое, гаражи пристают впритык друг к другу, образуя всякие щели, лазы, вокруг всё заросло густой травой и разбросан всяческий хлам.

Вроде, что-то блестит на стенке гаража. Приближаюсь, пристально вглядываюсь в пятно. Боже! Гараж забрызган кровавыми ошмётками, а вокруг разбросаны человеческие останки.

Беру палку, с отвращением переворачиваю, слипшуюся от крови, оторванную голову. Зрелище жуткое, глаза открыты, но нет в них уже того масляного взгляда, в них навсегда застыл дикий ужас. На гладком камне сиротливо лежит скромный букетик цветов. Долго не могу прийти в себя, стою, словно под гипнозом.

– А что ты тут делаешь? – слышу приветливый голос.

Волосы хотят встать дыбом, резко оборачиваюсь. На меня улыбаясь, смотрит та девушка, из троллейбуса.

– Это ты сделала? – пытаюсь погасить в теле крупную дрожь.

– Пришлось, – потупила свой взор.

– Надо было просто в милицию заявить, а не так жестоко, – моя душа буквально взорвалась.

– Странный ты какой-то, – невероятно удивляется она. – Причём тут милиция? Ну, сидел он пару раз за изнасилование, убийство не доказали. А последний раз, вообще, досрочно освободили, за хорошее поведение. И что дальше, продолжать жить ему?

Я в тупике от её слов, привык верить в закон, в неотвратимость наказания, хотя с несправедливостью сталкивался постоянно и, как это ни парадоксально, больше со стороны власти.

– Пойдём отсюда.

– Действительно, что тут уже делать? – соглашается девушка. Идёт рядом и пышет от неё горячая энергия. Она не до конца преобразовалась в человека, вокруг неё вьётся, призрачный контур питбуля.

– Звать тебя как? – оборачиваюсь к своей необычной спутнице.

– Рита.

– Учишься?

– СПИ закончила, факультет автоматизации систем управления.

– Нравится специальность?

– Нет, просто куда-то надо было поступать, а в Севастополе лишь один институт, а в другой город папа не пустил, переживает за меня, – откровенно говорит девушка.

– Знал бы папа кто ты, – усмехаюсь я.

– Он знает, он тоже оборотень.

– О как! Тогда чего боится?

– На нас тоже охотятся, это ещё со времён инквизиции – Воины Иеговы.

– Так вроде, они за бога, против всякого рода насильников должны выступать, – мне непонятно.

Рита весело смеётся:– Ты знаешь, где самый большой процент педофилов? В их среде! В Ватикане вообще разрешены браки, чуть ли не с двенадцатилетними девочками. Сколько смертей и искалеченных судеб по этому поводу было. Я больше чем уверена, наступит время, вообще станут практиковаться однополые браки, а по улицам будут шествовать демонстрации извращенцев.

– До этого не дойдёт, – содрогнулся я. – Пока живём в СССР, этого не допустят.

– Угу, пока живём в стране Советской, – хмыкает Рита. – Папа говорит, СССР развалится и к нам непрерывным потоком хлынут «западные ценности».

– Что за бред! Советский Союз будет стоять вечно, – не верю я. – А, что он ещё говорит? – всё же интересуюсь я.

– Война начнётся, с Кавказом. Поезда под откос будут пускать, города бомбить.

– Фантазёр твой папа, – откровенно смеюсь я.

Рита нахмурилась, смотрит недоброжелательно. Судя по всему, отец для неё авторитет.

– Ты меня извини, конечно, но всё будет иначе. Я в армии служу, так у нас самая настоящая дружба народов. У меня друзья, один аварец, другой кореец.

– Ты не показатель, – резко заявляет девушка. Видно ей ещё обидно за своего папу.

– Поживём, увидим, – не хочу с ней спорить.

– Поживём, увидим, – со вздохом соглашается она. – А вы в Севастополе недавно?

– Родился здесь.

– Странно, ни разу о вас не слышала.

– А что, много таких как мы?

– В Севастополе я, отец, да Дарьюшка… вот вы ещё появились. Только не пойму, вроде Ассенизаторы, в тоже время, на оборотней не похожи. А вдруг вы дикие? – в её глазах всплывает ужас.

– И дикие есть? – удивляюсь я, а Рита успокаивается.

– Слышала о них, но не встречалась. Они никому не служат, ни добру, ни злу – дикие. Послушай, а пойдём, я с отцом тебя познакомлю!

– Поздно уже, ночью, к девушке.

– Не бери в голову, для нас ночь, что день.

– А мать как к этому отнесётся?

– Её нет, она погибла.

– Извини.

– Ничего… это давно было, даже лица не помню.

– Что ж, пойдём. Только телефон у вас есть?

– Конечно.

– Матери надо позвонить, наверное, опять переживает. Далеко живёте?

– На Вакуленчука, у гастронома.

– Так мы соседи, это совсем близко от меня. Мой дом рядом с детским садиком.

– Там моя бабушка живёт, на первом этаже. Правда, её окна ниже уровня земли.

– Бабушка? А почему не вместе живёте?

– Дарьюшка не хочет, к тому же, она там район убирает.

– Её Дарьей звать? – что-то кольнуло мне память.

– Нет, Дарьюшкой, – мягко поправляет меня девушка, очевидно, любит её.

Спускаемся в балку, где-то в стороне мой институт, построен на отшибе, к нему ведёт длинная дорога, её прозвали «дорогой жизни», зимой по ней разгоняется студёный ветер, набирает силу и, лупит со всей дури в институтские корпуса и общежития, вымораживая всё тепло. Помню, занимались в аудиториях, трёх сотках, так прямо внутри, у двери, наметало не хилый сугробчик, многочисленные щели не задерживали снег. И ничего, надевали перчатки и писали лекции – студенты, народ закалённый!

– В балках нельзя ничего строить и жить, – хмурится Рита.

– Почему? – искренне удивляюсь я.

– Из них бьёт отрицательная энергия. По преданиям, даже колдуны не рискуют жить внутри их, а лишь на склонах, по чуть-чуть вбирая эту энергию. Если взять сразу, можно сгореть.

– То ж, предания, – улыбаюсь я.

– Как сказать, наши предки очень серьёзно относились к постройке своих домов.

– А ещё кошку выпускали, чтоб определить, благое место или нет, – шучу я.

– Да, и кошку, – соглашается Рита. – Приметы на пустом месте не вырастают. В принципе, это своеобразная магия. Вот ты, плюёшь три раза через левое плечо, когда дорогу перебегает чёрная кошка?

– Плюю, – смеюсь я, – так это просто традиция. Как-то, перед экзаменами мне дорогу пробежало четыре чёрных кота, получил четыре балла. На каждого кота по баллу. Жаль, что пятого не было, так бы пять получил.

Рита весело смеётся:– Я кошек люблю и чёрных и белых. У Дарьюшки такой классный чёрный кот живёт, гладишь его, даже искры испускает, холённый, большой, важный.

Так в разговорах незаметно подходим к подъезду.

– Вот, мы и пришли, – поднимаемся на пятый этаж, Рита звонит в дверь.

Дверь открывается, на меня смотрит крепкий, с несильной проседью на висках, мужчина. Испытующий взгляд сменяется на понимающий. Кивает мне, заходим, протягивает руку:– Вадим Петрович, – представляется он.

– Кирилл.

– Проездом или как?

– Вообще я местный, живу рядом, в соседних домах, но, в принципе, проездом. На побывку приехал, служу под Москвой.

– Кадровый офицер?

– Нет, временный, после института военные сборы, – не стал вдаваться в подробности.

Рита принимает мою шинель, орден Красной звезды ярко блеснул в свете лампы.

– Ого! – поражается девушка.

– Не обращайте внимание, случайно дали.

– Случайно их не дают, – усмехается мужчина. – Заходи, присаживайся. Дочка, чай приготовь, пожалуйста! Как с Ритой познакомился?

– В троллейбусе, хотели предупредить об опасности. Тип один, за ней увязался.

– Мы долго его выслеживали. Так Рита всё же увела его?

– Да, – я содрогнулся, вспомнив, как она его увела.

– У него родственник в Обкоме партии работает, та ещё гадина, постоянно его вытягивал, уголовные дела, заведённые на него, изымал, постоянно отмазывал. Им сейчас занимаемся наши товарищи из Симферополя.

– Такие как и вы? – осторожно спрашиваю я.

– Да, партийцы с большой буквы. А ты в партии?

– Нет.

– Как же так, надо вступать! Оборотень обязан быть коммунистом! А оборотень в погонах – вообще замечательно!

– Не думал об этом.

– Хоть ты и молодой ещё, а пора. Печать на твоём лице, очень сильная.

– Какая печать? – не понимаю я.

Вадим Петрович смотрит с иронией, думает, что я шучу:– Никак, лично сам Шеф тебе её поставил. У тебя есть перспектива роста, от рядового оборотня до руководства касты Ассенизаторов. Кстати, печати, только, посвящённые могут заметить, дикие нет. А ты наши знаки видишь?

– Знаете, у меня, словно амнезия. Ничего не помню, только, мерещится что-то, – искренне сознаюсь я.

– К Дарьюшке сходи, – становится серьёзным Вадим Петрович. – Я вот, тоже чувствую, есть в тебе нечто от нас, а что-то просто запредельное. Обязательно сходи к ней. Она многое знает, даже будущее может прогнозировать.

– Это она сказала, что СССР развалится? – ляпаю я, и прикусываю язык, думая, что говорю лишнее.

– Нет, не она, это и так очевидно, – по лицу промчались эмоции, словно сорвался с холодных гор обвал. Видно, как тяжело переживает человек, думая о будущем. – Нашу страну будет раздирать всяческое «шакальё», соседи потребуют жирные куски, на наших границах будут стоять войска НАТО со своими ракетами, круг замкнётся и начнётся Третья мировая война.

– Вы не преувеличиваете? – осторожно спрашиваю я, дабы его не обидеть.

– Это прогноз, но не факт. Делать, что-то, надо уже сейчас. Тенденции к развалу уже появились. Доллар лезет в наше общество, а это подрыв экономики. Раньше за валютные махинации ставили к стенке, сейчас сами партийцы высших эшелонов власти, скупают его в огромных количествах. Скоро, национальные богатства: нефть, газ, энергетику, заводы – передадут в частные руки. Весь капитал осядет в банках Запада, а значит, и рычаги давления и управления нами, будут у них. Одни будут жиреть, народ, в большей своей массе, вымирать. Церковь влезет в управление государством. Будут уничтожать, как это делала инквизиция, древние знания, русский народ втаптывать в грязь истории. Делать просвещёнными кого угодно, допустим, тех же греков, но не русских. Славяне, для патриархов церкви, являются варварами, почти животными, людьми второго сорта.

– Мрачный прогноз.

– Поэтому мы здесь, – соглашается Вадим Петрович, – к сожалению и низшие из нечисти зашевелились. На свет выползают те, о которых стали забывать. По слухам, упыри появились и ещё кто-то, он хочет диких оборотней под себя подмять. Вроде как, и в среде Ассенизаторов отщепенцы появляются. По крайней мере, шеф сейчас собирает драконьи камни, боится, что мир рухнет.

– Блин, на сказку похоже.

– А мы не сказка? – с иронией смотрит мужчина.

– Вы упомянули о драконьих камнях, что это? – почему-то в кармане нагревается мой талисман, появляется желание его достать, но благоразумно давлю искушение, что-то подсказывает – мой талисман и есть драконий камень.

– Если образно, то в нём заключена душа дракона. Это настоящая стихия, почти как Природа, захочет, сметёт с лица Земли все упоминания о человеке. Можно себе представить, если он попадёт не по назначению.

– А как определить, по назначению или нет? – осторожно спрашиваю его. Мне становиться неуютно сидеть за одним столом с оборотнем, рассуждающим о бытие.