Текст книги "Глаголь над Балтикой (СИ)"

Автор книги: Андрей Колобов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Линейные корабли строятся для того, чтобы противостоять себе подобным, они способны наносить чудовищные удары и какое-то время выдерживать их: вопрос лишь в том, кто из противников сможет продержаться дольше. Пока чаша весов клонилась на сторону тех, кто принял смертный бой под сенью Андреевского флага, но вот-вот ситуация должна была измениться. Три гиганта, по мощи и защите почти равные дредноутам, выходили русским наперерез, тем самым полностью меняя расклады сил. Возникшая из ниоткуда тройка устремилась в бой воздетой к небу секирой, торопясь обрушиться на русский строй градом трёхсоткилограммовых снарядов. Однако навстречу смертоносному тевтонскому лезвию, спешащему сокрушить морскую мощь России, бестрепетно выходили четыре куда более слабых, но ощетинившихся многочисленными орудиями корабля. Еще совсем недавно, в упорном бою, русские медленно, но верно вырывали победу, но теперь... Теперь противники выложили на стол последние имевшиеся у них козыри и силы как будто бы уравнялись: кому же суждено стать победителем?

На какой-то миг неверные весы воинского счастья пришли в равновесие. Никому не дано знать, их решение – некогда скованные богами, они давно утратили меру и точность, ибо через их заляпанные застарелой кровью чаши прошло немыслимое множество битв...

В который уже раз орудийное жерло, толкнувшись назад в дыме и пламени, исторгло из себя тяжелый, раскаленный огнем снаряд. С бешенным громом вознесся он высоко в небо, а затем визжащей смертью обрушился вниз, устремившись к своей цели. Но – не долетел совсем чуть-чуть и упал в воду под бортом предназначенного ему корабля. Все еще рвущийся вперед, он скользнул в темноту глубин, оставив за собой пенный след, и ударил прямо под бронепояс идущего на 20 узлах линкора. Снаряд легко пробил обшивку, прошел сквозь полупустой угольный бункер и проломил коффердам – и лишь здесь, дорвавшись-таки до ничем не защищенного нутра линкора, взорвался.

Если бы он угодил в машинное или котельное отделение, это было бы страшно, но не смертельно. И даже если бы он рванул в артиллерийском погребе, это не обязательно грозило гибелью, потому что хранящиеся там пороха, в отличие от тех же британских, сгорали, не детонируя при взрыве. Однако из всех многочисленных отсеков необъятного линкора, снаряду суждено было угодить именно туда, где ему было совершенно не место... Или самое место, тут уж с чьей стороны посмотреть.

Дредноуты типа "Гельголанд" имели шесть торпедных аппаратов: носовой, кормовой, и по два с каждого борта. Боеприпас к ним составляли 16 торпед. В преддверии боя шесть из них были загружены в торпедные аппараты и изготовлены к стрельбе – остальные десять оставались разобранными на хранении. Боевые части торпед располагались в двух махоньких помещениях, если не сказать – отнорках, оборудованных в носу и корме, в районах погребов орудий главного калибра. И сейчас русский бронебойный снаряд взорвался в носовом хранилище.

Каждый "отнорок" хранил пять боевых частей. В каждой из них содержалось по сто шестьдесят килограммов тринитролуола. И сейчас взрыв восьмисот килограмм могущественной взрывчатки едва не разодрал дредноут пополам – в днище образовалась огромная дыра, куда устремилось море, а переборки, ослабленные страшным взрывом, никак не могли сдержать его напора. Казалось, корабль застонал, когда морская вода водопадом обрушилась в котельные отделения: а затем металл, сдавленный жаром разогретого пара и холодом ворвавшихся в корпус вод, не выдержал. И котлы взорвались.

***

Эрхард Шмидт приник к стереотрубе, наблюдая за сражающейся «Полтавой». «Остфрисланд» держался, но медленно сдавал позиции русскому дредноуту, и германский командующий понимал, что в одиночку ему с русским флагманом не справится. Но помощь уже была здесь: Хиппер быстро пристрелялся, и теперь «Полтава» была едва видна за многочисленными столбами брошенной к небесам воды, угадываясь разве что по разрывам терзающих ее снарядов. «Что же, можно себя поздравить – план удался» – успел подумать Шмидт, а затем пол боевой рубки со страшной силой ударил ему в ноги, ломая кости, и вице-адмирал рухнул пластом. Он успел сообразить, что произошла катастрофа, и открыл было рот, чтобы, превозмогая боль, окликнуть уцелевших. Он должен был отдать приказ, но, плавая в тумане боли не понимал, какой и зачем, а затем что-то вновь толкнуло его плоть. Второй взрыв мягко погасил сознание, и душа вице-адмирала Эрхарда Шмидта покинула изломанное тело.

***

Фон Эссен, казалось, постарел лет на десять и не отрываясь смотрел на рвущиеся наперерез линейные крейсера. Они уже пристреливались по «Полтаве», а их противоминный калибр частыми залпами бил по ушедшим вперед крейсерам и эсминцам. Николай Оттович хотел бросить их в атаку, когда «Гельголанды» будут достаточно избиты, а сейчас... Сейчас, по-хорошему, их следовало отводить, но что-то удерживало фон Эссена от такого приказа. Он стоял в боевой рубке, а вокруг него разверзлась преисподняя, потому что германские снаряды рвали его флагман на куски. Но пока еще «Полтава» держалась и, наверно, продержится еще немного... Фон Эссен вновь вскинул бинокль: Бахирев уже совсем близко. Николай Оттович хорошо видел идущий головным «Рюрик», спешащий ему навстречу. Крейсер не виноват в проступках своего командира, а теперь у его экипажа была отличная возможность смыть тень, брошенную на флаг корабля позорным бегством от «Дерфлингера». Бахирев... до того, как принять бригаду крейсеров, Михаил Коронатович сам командовал «Рюриком». А за ним идет главная ударная сила контр-адмирала – два могучих додредноута «Андрей Первозванный» и «Император Павел I». По своей огневой мощи они, возможно, приближались к дредноутам самых ранних серий... если сумеют подойти достаточно близко, чтобы задействовать свои многочисленные восьмидюймовки.

"Полтава" обречена, Николай Оттович был в этом совершенно уверен. Но если он продержится до того, как Бахирев вынудить германские линейные крейсера отвернуть, разорвать огненный мешок, куда фон Эссен привел свои дредноуты, то жертва не будет напрасной. У следующего за ним "Севастополя", "Гангута" и "Петропавловска" появится шанс вернуться домой. Не то, чтобы слишком большой, но это уже много лучше, чем ничего.

А как хорошо они громили дредноуты кайзера, пока не появились линейные крейсера первой разведгруппы! Особенно постарался "Севастополь", изувечив сражающийся с ним "Гельголанд", получивший до прихода вражеских линейных крейсеров самые тяжелые повреждения. Все-таки правильный старший артиллерист у Бетужева-Рюмина.

Командующий балтфлотом не удержался и обернулся посмотреть, что там происходит с "Гельголандом". Ничего хорошего – кормовая башня выбита, идет с дифферентом на корму, похоже, крен на левый, обращенный к нам борт, да еще и пожар. Немцы отстреливаются, конечно, но...

И в этот момент головной "Остфрисланд" взорвался.

Сперва раздался низкий, очень тяжелый гул и вражеский флагман словно подпрыгнул на волне, но тут же резко пошел в воду носом. И тут же – страшный грохот и белые клубы пара, окутавшие две трети длины корабля. Видимой оставалась одна корма, но сейчас она быстро задиралась вверх. Вот мелькнули вышедшие из воды винты... и корабль полностью скрылся в клубах дыма и пара.

Фон Эссен ошарашенно наблюдал гибель "Остфрисланда" еще пару секунд, чувствуя, как осыпается с его плеч тысячетонный груз неминуемого поражения. Кровь, сковавшая вены и аорты холодом, вдруг оттаяла, толкнулась в сердце и оно, глухо бухнув, вновь погнало живительное тепло по жилам.

– Сигнал на бригаду крейсеров и эсминцам! – рявкнул Николай Оттович и офицеры, почувствовав азарт в его голосе, словно пробудились от охватившей их апатии. Лед, сковавший боевую рубку "Полтавы" в момент появления линейных крейсеров неприятеля треснул, раскололся и рассыпался невесомой пылью. Его флагман... что ж, может быть даже и погибал, но если уж так суждено – уйдем красиво!

– Торпедная атака!

Фон Эссен не успел испугаться тому, что разорванные фалы не дадут поднять сигнал, или же его не заметят. Еще до этого он увидел, как растут буруны у форштевней крейсеров и эсминцев, и как тринадцать стремительных, быстроходных силуэтов, заложив элегантный разворот, разошлись веером – и ринулись на противника.

А в следующий миг страшный взрыв разметал на куски четвертую башню "Полтавы" и кормовая надстройка вместе с мачтой, боевой рубкой и мостиком исчезла в огненном торнадо.

ГЛАВА 32

Лоуренс наслаждался тишиной. На боевом корабле редко бывает по-настоящему тихо, какие-то звуки всегда присутствуют и обычно это – стук работающих машин. Но сейчас его лодка шла под электромоторами, то есть почти бесшумно. Ни грохот волн, ни крики чаек, никакие иные звуки надводного мира не могли обеспокоить Ноэля – его корабль медленно скользил в темной глубине Балтийского моря.

– А не поднять ли нам перископ? – задал сам себе вопрос Лоуренс, и поднял, конечно. С одной стороны, дело небезопасное – видимость сегодня довольно-таки хороша, так что перископ вполне заметен. Но с другой стороны, они еще далеко от кайзеровских кораблей, так что вряд ли на тех смогут разглядеть бурун, образованный металлической трубой, выдвинутой над волнами. Опасаться следовало разве что пары миноносцев, уже перешедших на эту сторону минного заграждения. Эти два скорохода-убийцы были далеко, когда лодка ушла под воду, они и сейчас должны были быть слишком далеко, чтобы заметить перископ. Но следовало убедиться в этом, и вообще – контролировать их движение, потому что Ноэль Лоуренс вовсе не собирался, выйдя к фарватеру, поднять перископ, и убедиться, что он скребется о днище вражеского миноносца.

Но не тактическими соображениями едиными... Дело было еще и в том, что любимым местом командира "Е-1" как раз и была площадка перископа. Подводная лодка – небольшой корабль, но тащить в себе ей приходится много: торпедные аппараты, электромоторы и дизели, топливо и всякие припасы, а ведь должно еще остаться место для забортной воды, без которой лодка не сможет погрузиться. На людей места почти не оставалось, и им приходилось тесниться что есть сил. Теснота – вечный спутник подводника.

Но перископу следует вращаться на триста шестьдесят градусов, и командиру приходится ходить вокруг него, поэтому вокруг трубы с окулярами предусмотрено свободное, ничем не занятое место. Никаких трубок, никаких штырей, кремальер, рукояток и прочих штурвалов: командир не должен ушибаться обо все это, когда ведет наблюдение. Поэтому у перископа, пожалуй, самое просторное место на подводной лодке и Ноэль это ценил.

Какое-то время он наблюдал за немецкими кораблями, но затем, вздохнув, дал необходимые распоряжения. Лодка, втянув свой "глаз", нырнула поглубже.

– Честное благородное слово истинного джентльмена, Арчи: я люблю гуннов

– За что Вы их так, кэп?

– За их орднунг, разумеется, который превыше всего. Я не сомневался в том, что они смогут протралить русский "суп с клецками", все-таки в кайзерлихмарин служат упертые ребята. Но они были столь любезны, что промаркировали фарватер

– А, Вы про бакены, сэр?

– Ну конечно. Обозначили вход, выход, еще и по фарватеру бросили, чтобы не приведи Господи кто-то по недоразумению на русские мины не выскочил. И тем самым, во-первых, подсказали нам где окажутся их корабли, когда они, нагостившись, покинут Рижский залив. – сказал Ноэль и продолжил, подпустив в голос легкий оттенок превосходства всезнающего отца-командира:

– А во-вторых, любезно сообщили, где начинаются русские минные заграждения, дабы мы на них по ошибке не...

ШСССКРРРРРРРРРРЯББ!!!

– Машины стоп! – рявкнул Лоуренс, еще до того, как сообразил хоть что-то. Его приказание было немедленно выполнено.

– Что это было?

Арчи только пожал плечами:

– Никогда такого не слышал, кэп!

Лоуренс вытер внезапно повлажневший лоб.

– Так. Ладно, дайте-ка вперед, самый малый.

Совсем немного времени ничего не происходило, а затем: "ШССКРРРРР!" – повело вдоль борта, как будто слева, словно субмарина задела огромную, заржавленную струну арфы какого-то подводного велика... И тут Ноэль увидел, что глаза его верного лейтенанта начинают вылезать из орбит:

– Минреп! – выпалили они одновременно

–Право руля, машины стоп! – просипел Ноэль.

"Так, так, так" – подумал он про себя, глядя на Арчи: "Значит мы сидим посреди мин, а я рассказываю экипажу, как мы умно избежали минного поля... М-да. Кажется, сегодня у моего авторитета не лучший день".

Но Арчи думал о другом:

– Вы очень вовремя скомандовали погружение, сэр!

"Вот ведь...! Ну точно, если бы мы и дальше шли под перископной глубиной, ткнулись бы не в минреп, а в саму мину.". Но Арчи продолжал:

– И теперь я, кажется, знаю, чего хотел тот русский.

– Какой еще русский?

– С "Акулы". После обмена семафором, когда мы уже развернулись и пошли в сторону фарватера, он, кажется, что-то хотел нам сказать...

– В чем это выражалось, Арчи? – заинтересовался Ноэль

– Ну... он вроде как бегал по палубе взад-вперед, орал чего-то и размахивал руками... Но мне уже некогда было разбираться, ведь Вы скомандовали погружение, сэр.

– Слушай, блондин – подал голос штурман:

– А в твою... большую голову не пришла идея сообщить об этом командиру?

– А вдруг он попросил бы у нас кофе? Или королевских креветок?

– Арчи. У нас тут нет кофе, а королевских креветок никогда и не было!

– Вот и я о том же! Нам пришлось бы отказать русскому, а разве можно так обращаться с союзником? Это опозорило бы Королевский флот!

"Самое интересное" – подумал Лоуренс: "Что сейчас уже не получится узнать, правду ли нас пытались предупредить русские, или Арчи ломает комедию. Потому что, если уж Арчи начинает ломать комедию, он не сознается никогда и ни за что". Ноэль помнил, что Арчи последним спустился вниз перед погружением... Но это еще ничего не значит. "Если все пойдет хорошо – спрошу у русского командира"

– Ладно, парни – сказал командир "Е-1":

– Мы сейчас оказались немного не там, где надо... Точнее, там, где совсем не надо, поэтому будем потихоньку выбираться отсюда. Слушай мою команду...

Спустя примерно полчаса все вздохнули с облегчением. Подводная лодка ушла вправо, и больше ни с какими минрепами не сталкивалась

– Похоже, сэр, мы шли вдоль минной банки, собирая все минрепы на своем пути. Ушли чуть в сторону, и все, выбрались на чистую воду

– Не каркай – буркнул Лоуренс скорее по привычке, потому что был согласен со своим лейтенантом.

– Ладно, пошли под перископ, Арчи. Интересно же, что там, наверху, происходит!

Как вскоре выяснилось, интересного происходило много, и Ноэль не преминул поделиться со своим экипажем:

– Значит так, у нас тут четыре хорошие новости, и одна плохая. Первая хорошая новость – оба дредноута прут по фарватеру. Впереди – легкий крейсер, похоже ему здорово досталось. Потом – линкоры, и тут нас поджидает вторая хорошая новость: замыкающий имеет приличный дифферент на нос. Или мина, или торпеда, в общем, у русских ему не повезло.

– Третья хорошая новость – к тому моменту, как их подранок выберется из минного заграждения, мы, следуя прежним курсом, подойдем к нему кабельтов на восемь. И, наконец, четвертая – похоже на то, что на нашем траверзе справа – перископ "Акулы". Русские не отстали, идут вместе с нами.

– А плохая новость, кэп?

– Какая – плохая?

– Ну, Вы говорили о четырех хороших и одной – не очень...

– А! Ну, в общем, впереди крейсера идут четыре миноносца, они уже выходят на чистую воду, к ним навстречу идут два, которые они утром отправили в дозор... В общем, эти шестеро будут прикрывать своих.

"Е-1", повинуясь приказам, вновь скользнула на глубину. Лоуренс собирался сходиться с противником очень близко, и тут кто-то особо внимательный мог бы даже увидеть силуэт идущей на перископной глубине лодки или чиркнуть ей слегка по рубке форштевнем. Шутки кончились. Спустя каких-то полчаса им предстоит подвсплыть еще раз, поднять перископ и – убедиться в том, что враг в пределах досягаемости торпед. Или погибнуть, будучи атакованными обнаружившим их миноносцем.

***

– "Остфрисланд" взорвался!

Бахирев довольно усмехнулся в усы. Его крейсер, на котором он долго служил командиром, и который он знал, как свои пять пальцев, и рад был рвануться вперед, но вынужден бы смирить свой бег, подстраиваясь под скорость тяжело переваливающихся за ним "Андрея" и "Павла". Броненосцы, с их парадными восемнадцатью узлами, ну что с них возьмешь? Однако же и позади плестись не оставишь, как-никак – главная ударная сила отряда. Время тянулось медленно, зато германские линейные крейсера неслись вперед очень быстро, но Бахирев успевал пересечь их курс и выйти на "кроссинг Т". Немцы, похоже, ничего не имели против. Они сами ставили "кроссинг Т" фон Эссену, так что их можно было понять, но командующему осталось продержаться всего чуть-чуть, потому что немцы вот-вот выйдут под удар двенадцатидюймовок поспешающих за "Рюриком" броненосцев, а уж тогда...

Не продержались. Взрыв на "Полтаве" превратил глаза Бахирева в две узкие щелочки, через которые смотрела Смерть. Он видел, как флагманский линкор покатился вправо. "Сейчас головным выйдет "Севастополь"" – подумал Бахирев: "И они раскатают его так же, как и "Полтаву"". Времени до того, как головной линейный крейсер ткнется в центр их строя, оставалось совсем немного, но эти минуты грозили стать для "Севастополя" последними.

Контр-адмирал фыркнул в усы. В тот раз, у Готланда, было нелегко решиться атаковать "Дерфлингер", но сейчас решение далось куда проще. "По накатанной, что ли?" – проскочила шальная мысль. А еще Бахиреву вдруг до безумия захотелось вернуть то юношеское ощущение восторга, охватившее его, когда он вел в атаку свои крейсера против сильнейшего противника... Хотя в этом он не сознался бы даже самому себе. "Сейчас враг тоже сильнее, да и плевать!" – с веселой злостью подумал Бахирев, а вслух скомандовал:

– Поворот шесть румбов вправо, все вдруг, ход – самый полный! Огонь по готовности!

Четыре корабля одновременно вошли в циркуляцию – и ринулись на врага. И, наверное, каждому в боевой рубке "Рюрика" пришла одна и та же мысль, потому что в прошлый раз их красавец-крейсер отступил, выйдя из боя вопреки приказу. Но сейчас одного взгляда на адмирала, замершего с биноклем в руках было достаточно, чтобы понять: такого не повторится. Не сейчас и никогда больше.

***

Франц Хиппер, чуть не присвистнул, когда флагманский линкор Шеера взлетел на воздух. Ему немалого труда стоило сохранить свой привычный, залихватско-невозмутимый вид:

– А ну-ка, врежьте ему за это как следует – только и буркнул он. Артиллеристы не подвели, и вскоре рубка "Зейдлица" грохнула "Виват!", когда "Полтава", взорвавшись, выкатилась из строя.

– Переносите огонь на второй, этого добьем после – тут же распорядился Хиппер. Ну еще бы, он-то рассчитывал выбить русский головной, а теперь у него появился отличный шанс раскатать и второго...

– Герр контр-адмирал, взгляните – обратился к нему командир "Зейдлица". И действительно, было на что посмотреть: пока Франц Хиппер изучал вражеские дредноуты, русские броненосцы, не дожидаясь, когда он сам сунется к ним в ловушку, бросились строем фронта прямо на него!

– Смело! – отметил командующий 1-ой разведгруппой. И, словно в подтверждение его слов, атакующие его броненосцы окутались дымом выстрелов. До них оставалось еще миль десять, не меньше, но что такое десять миль для кораблей, сближающихся на скорости сорок узлов?! Жаль, конечно, выпускать русские дредноуты из огненного мешка, но... Маневр неизвестного русского адмирала, умудрившегося бросить два свои броненосца и два броненосных крейсера в атаку на три линейных крейсера хохзеефлотте, не оставлял ему выбора. "Что там за сумасшедший командует?" – подумал Хиппер: "Не тот ли это псих, который бросался в атаку на "Дерфлингер" в прошлом году? Но там была бригада крейсеров, а тут еще и два больших броненосца... Впрочем, сумасшедшего, способного атаковать гигантский тяжелый корабль маленькими и давно устаревшими крейсерами определённо нужно было наградить и повысить в звании. Жаль только, что русское командование это понимает".

– Сближаемся до шестидесяти пяти кабельтов, потом – поворот влево последовательно, на четыре румба! – скомандовал контр-адмирал.

***

– "Остфрисланд" взорвался! – Николай бросил короткий взгляд на то место, где только что шел германский флагман, но увидел лишь клубы дыма и пара. На секунду кольнула зависть: ну надо же, а ведь все шло к тому, что именно «его» «Гельголанд» первым покинет линию! Но вот поди ж ты, «Полтава» сработала быстрее. И тут же, смывая глупые мысли, накатило счастливое облегчение – враг терпит поражение!

В этом сомневаться не приходилось. Кормовая башня "Гельголанда" догорала, все еще подсвечиваемая язычками пламени, нет-нет, да и прорывавшимися сквозь изломанную броню. Что там могло гореть столь долго, кавторанг не знал, да ему это и не было интересно: важно было то, что и носовую башню вражеского линкора также удалось принудить к молчанию. Жаль, что без столь эффектного фейерверка, как кормовую, но не стреляет, и ладно. Две оставшихся по правому борту все еще огрызались огнем, но как-то неуверенно, не в склад. Маштаков подозревал, что на "Гельголанде" разбито централизованное управление огнем, и каждая башня стреляет, корректируя огонь самостоятельно, что роняло точность как бы не вчетверо. Но все же они стреляли, а прямо под ними, сквозь порты казематов противоминных орудий валил дым и проступали языки пламени. Враг шел с дифферентом на корму, и креном на подбойный правый борт – видать какое-то количество воды немец в себя уже принял.

Нет, "Гельголанд" – все. Он еще сможет сколько-то продержаться под шквалом русского огня, немцы свои корабли ладят крепко, но теперь это вопрос времени.

...Которого нет, понял Николай, когда идущая впереди "Полтава" со страшным грохотом взорвалась. Несмотря на вроде бы привычное к страшному реву орудий ухо, Николай вздрогнул, когда чудовищный огненный гейзер поглотил кормовую башню, рубку и мачту обреченного флагмана. Палубу "Севастополя" осыпало какими-то обломками с "Полтавы", хотя корабли разделяло не менее пятисот метров. Смертельно раненный линкор выкатился вправо, оказавшись прикрытым от огня тевтонских дредноутов стальной стеной тех, кто остался в строю. Но "Полтаве" это помочь уже не могло. Линкор погибал, сотрясаемый внутренними разрывами и... продолжал стрелять по врагу. На глазах у изумленного Николая первая и вторая башни дали полный залп, и он видел, как шесть всплесков рванулись ввысь, немного не долетев до невесть откуда взявшегося отряда вражеских линейных крейсеров.

Их появление Николай просмотрел – не до того ему было. Но сейчас...

Он продолжал стрелять по "Гельголанду", а море вокруг него вскипало от десятков 280-мм снарядов. Командир незнамо откуда взявшегося германского отряда прекратил обстрел уже погибшей, хоть и не желавшей смириться с этим "Полтавы" и теперь стремился выбить следующий в строю корабль, то есть "Севастополь". И, видать, такое уж везение было у Маштакова, что первое же попадание пришлось прямо в боевую рубку.

Грохнуло еще жутче, чем при взрыве головного, взвизгнули осколки, хлестнувшие сквозь смотровые щели. Их, к счастью, было немного, но Бестужев-Рюмин, только что повернувшийся на каблуках и открывший было рот, чтобы отдать новый приказ, рухнул, как подкошенный. С ним упало еще двое офицеров – по полу рубки потекла кровь, а Николай ощутил толчок в плечо и что-то горячее потекло по руке.

"Меня ж опять в то же самое место ранило! А еще говорят, что снаряд в одну воронку дважды не падает" – пронзила мысль, но первый взгляд подсказал, что это ерунда, просто глубокая царапина

– Ильин, за главного! – приказал своему лейтенанту Николай, а сам кинулся к командиру. Анатолий Иванович лежал неподвижно, волосы его слиплись от крови, но похоже, что с ним не случилось ничего страшного. Порез на голове, да, а так – только оглушен. Но как бы то и было, а командир из строя выбыл, и Николай с удивлением обнаружил, что в рубке он остался за старшего.

– Найди Беседина, быстро! – отдал он первый приказ, ожидавшему распоряжения посыльному:

– Скажи, ему, что каперанг ранен, пусть принимает командование.

Старший офицер – "второй поле Бога", но ему запрещено в бою быть вместе с командиром: чтобы ненароком не убило обоих одновременно, и корабль не остался без начальства. Место "Первого" – в боевой рубке, соответственно, старший офицер может быть где угодно, но только не в ней. Посыльный метнулся диким кабанчиком... Николай осмотрелся, и, с предательским посасыванием под ложечкой, осознал: дожидаться Беседина, ничего не предпринимая, не получится.

Вокруг творилось черт-те что.

Линейные крейсера стреляли сейчас по "Севастополю", но на них накатывались броненосцы Бахирева, так что немецкому командиру оставалось либо сойтись с ними на таран, либо отворачивать. Все четыре крейсера и девять эсминцев, выведенных фон Эссеном вперед, сейчас рванулись в атаку на "Гельголанд", словно спущенные с поводка породистые борзые. Но навстречу им, из-за подбитого Маштаковым дредноута, вытягивались десятка полтора германских миноносцев, под водительством легкого крейсера. "Гангут" и "Петропавловск" сражались с "Тюрингеном" и "Ольденбургом", и, похоже, никто не мог одержать верх.

Все как-то запуталось... Еще четверть часа тому назад жизнь была простой и понятной: есть капитан второго ранга Маштаков, и есть старший артиллерист "Гельголанда". Оба они стараются утопить друг друга, честно сражаясь один на один. А теперь – все смешалось в доме Облонских, кругом сумасшедшая суета, и что вообще делать-то?

Продолжать идти вперед, или отвернуть, сбивая наводку чересчур уж прытким линейным крейсерам? Добивать "Гельголанд", или перенести огонь на флагманский корабль Хиппера? А может все это вздор, и нужно делать ни то и ни другое, а что-то третье? Николай бросил взгляд на "Полтаву", словно бы в надежде на сигнал адмирала, но откуда ему там быть? Линкор потерял обе мачты, так что...

А еще Маштаков каким-то шестым чувством ощущал, что все сейчас – на волоске, что вот именно этот миг – решающий, и все сейчас замкнулось на одном, не слишком сообразительном и слегка обалдевшим от ответственности кавторанге. Или это его просто по голове так стукнуло, с уклоном в личную исключительность, а он и не заметил?

"Гельголанд" надо добить, но он, Маштаков, сделать это не успевает. В германское корыто вбито уже под два десятка снарядов, выглядит оно плохо, но не тонет, и все еще огрызается огнем.

"Если бы мы и дальше неспешно вальсировали до горла Финского залива, я б его утопил" – с сожалением думал Николай: "Да только – не дадут. Бахирев сейчас разорвет "огненный мешок", в который мы угодили, но потом линейные крейсера вернутся, потому что своим отрядом Михаил Коронатович их не удержит. Значит, наш единственный шанс – разбить дредноуты до возвращения линейных крейсеров, но артиллерией – бесполезно, значит... значит вся надежда на торпедную атаку".

Кавторанг поднял бинокль. Легкий германский отряд развернулся лавой, рванулся навстречу русским крейсерам и эсминцам, красиво идут! Головным, похоже, "Грауденц". Отступать не собираются, прут, как на парад, сверкая выстрелами, только пена из-под форштевней летит. Сблизятся с нашими, свяжут боем, заставят расходовать торпеды... Нет, так не пойдет.

Но где это видано, в каких наставлениях писано, переносить огонь главного калибра с кораблей линии на легкий крейсер?! Разжалуют же в матросы второй статьи!

– Цель – трехтрубный крейсер, лево сорок! Фугасным!

Может, сделать коордонат вправо, чтобы сбить пристрелку линейным крейсерам? Нет, не стоит – собьем с панталыка "Гангут" с "Петропавловском", пусть работают спокойно. Снаряды линейных крейсеров – градом, но осталось всего ничего: сейчас они отвернут от озверевшего Бахирева, а там уж... Главное сейчас – проложить дорогу эсминцам и дать им утопить "Гельголанд", а дальше...

– А дальше пусть Беседин разбирается – усмехнулся Николай

– Дистанция – пятьдесят пять!

– Лейтенант, пятьдесят три, уступ больше два!

Залп!

Немцы неслись вперед, словно кавалеристы личного кирасирского полка Императорского Величества – идеально держа строй и с абсолютным безразличием к потерям. Скорострельная артиллерия русских крейсеров и эсминцев обрушила на них град снарядов, левый борт "Севастополя" сиял гирляндами вспышек, рвущихся из длинных стволов укрытых в казематах противоминных пушек, но они шли, не теряя строя. Вот попадание: вражеский миноносец полыхнул, разбрасывая искры, и потеряв управление, рыскнул в сторону, а по его палубе заплясали веселые язычки пламени... Ничто! Остальные рвались вперед, отвечая огнем на огонь, и платя смертью за смерть. Их командиры, похоже, действительно решили лечь здесь костьми, но не пропустить, защитить свои дредноуты, хотя бы и ценой собственной жизни – и заодно уж взять за нее сполна с рвущихся им навстречу русских.

Но никому не дано одной лишь доблестью превозмочь всесокрушающую мощь двенадцатидюймовых снарядов, направленных опытной рукой. Чудовищные взрывы встали перед вражескими кораблями, осколки хлестнули по их бортам и палубам. Миноносцам нечего было противопоставить обрушившейся на них стали и защититься от нее они не могли. А крейсер...

На пятидесяти пяти кабельтовых Николай накрыл его уже вторым залпом, огромный столб дыма взметнулся к небесам из кормы обреченного корабля. А затем – беглый огонь, рев орудий с пятнадцатисекундным интервалом, и попадания, попадания, попадания... "Грауденц" был растерзан в считанные минуты, превратившись в чудовищный погребальный костер, а двенадцатидюймовые пушки "Севастополя" перенесли огонь на миноносцы...

Немцы шли в бой, как на праздник, но никогда, никакие уставы и инструкции не предполагали стрельбы линкоров по миноносцам главным калибром едва ли не в упор. И, привычные следовать установленному порядку немцы, столкнувшись с небывалым, дрогнули, шарахнулись, раздались в стороны, а русские эсминцы тут же этим воспользовались. Прикрываясь густыми клубами дыма, стелящимися по волне вокруг догоравшего "Грауденца" они выскакивали из-за них в каких-то двух милях от "Гельголанда". Тот уже отворачивал, ожесточенно садя всеми оставшимися у него калибрами в накатывающуюся на него смерть, рванулись вперед опомнившиеся миноносцы, полосуя море торпедными залпами.... Полубак "Жемчуга" вдруг вскрылся огнем, секунду спустя страшный удар из-под воды подбросил легкую, почти игрушечную корму, и тут же следующая торпеда едва не развалила крейсер пополам. Ветеран Цусимы, теряя скорость, все еще двигался вперед по инерции, быстро уходя под воду, на верхнюю палубу выбегали матросы, уцелевшее орудие все еще звонко и бешено отстреливалось...