Текст книги "Глаголь над Балтикой (СИ)"

Автор книги: Андрей Колобов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

***

– Бог ты мой, какая прелесть! – всплеснула руками Елена Александровна.

– Прошу простить. Мне, право, неловко было идти к Вам с этим, но...

– Вы позволите?

Огромные, лучащиеся смехом глаза вновь обратились к чуть растерянному кавторангу. И ведь что интересно – Николай превосходно помнил этот взгляд, где в ярчайшей зелени весенней листвы танцевали веселые чертенята, но привыкнуть к нему так и не смог. Всякий раз, при встрече с госпожой Русановой, стоило ему только глянуть в ее глаза – и сердце тут же воспаряло в небесные Эмпиреи, все суетное осыпалось лепестками сакуры, а на душе становилось легко и спокойно. К сожалению, легко становилось и в голове: всякие умные мысли, шутки и истории немедленно растворялись, истаивая в изумрудном свете и на долю секунды кавторанг чувствовал себя совершеннейшим болваном, неспособным к членораздельной речи.

А затем выматывающая усталость бесконечных корабельных работ и учений уходила, становясь чем-то далеким, малозначимым и совершенно не стоившем внимания. Действительность обретала новые, забытые в тяготах службы краски. Слова, казалось, сами слетали с языка и все становилось легко и замечательно, а уж болтали совершенно про всякое. Веселились столько, что иной раз, едва не в голос хохоча, Николай уже и сообразить не мог, как это, затеяв вдумчивое рассуждение о сравнительных достоинствах шампанского из различного винограда, они за несколько минут дошутились до похождений Моби Дика в гельсингфорсском зоопарке?

Мир содрогался в битве империй. В любой момент война, приняв скромный облик посыльного, могла постучаться в двери, и потребовать привычной платы кровью – по долгу офицера и воина. Но никакие ее ужасы не имели власти за порогом небольшой квартиры, который только что переступил кавторанг. Здесь вообще не было места страху, здесь властвовали уют и тихий, беззаботный смех. Впрочем, опасности были и тут: третьего дня Николай чуть не подавился, когда Всеволод, за обедом изобразив пантомимой Червонную королеву из "Алисы в стране чудес", с ужаснейшим немецким акцентом потребовал: "Отрубить голову!" и без того безголовому цыпленку табака....  Это вовсе не было пиром во время чумы или какой-то бравадой– просто брату и сестре Русановым удалось превратить свой дом в небольшую сказку, в которой можно было отдохнуть от любых треволнений этого мира.

Что-то похожее создали себе Еникеевы, которых Маштаков любил и уважал. Между князем и его женой было много ума, и юмора, и доброты, а еще – ужасно милой непосредственности, каковую можно встретить далеко не в каждой семье. Еникеевы создали для себя удивительно добрый и уютный мир, и Николай от души радовался их счастью, совершенно не думая о том, что и сам может встретиться с чем-то подобным... Однако же встретился, и теперь, как только выдавалась свободная минутка, на всех парах спешил в уютную квартиру Русановых где ему были всегда рады.

Свое отношение к Елене Александровне он пока не мог определить даже для себя самого. После мерзкой истории с Валерией на душе все еще оставался неприятный осадок, отчего кавторанг не испытывал особого стремления сближаться с женщинами, но здесь все было совсем по-другому. Не чувственное ухаживание, не страсть, а скорее... что? Дружба? С очаровательной, острой на язычок зеленоглазой прелестницей, от которой глаз оторвать невозможно? Н-да... Николай знал только одно – ему чрезвычайно нравилось общество Елены, и он точно не был ей противен, а если чему-то суждено случиться, так ведь того все равно не миновать.

Однако же сегодня капитан второго ранга стучался в двери в известном смятении чувств.  Конечно, в поведении Русановых никогда не было ничего распущенного и фривольного, но они позволяли себе много такого, чего не сделаешь на светском рауте (вот даже вспомнить того цыпленка). Николай довольно быстро увидел границы дозволенного, которые оказались на редкость просты – допускалась любая выходка, если она забавна, не пошла, не зла и не груба. Вот только сегодня случай был особенный, поскольку Николай пришел в гости... не один. И не понимал, как к этому отнесутся хозяева, тем более что его попутчик явился незваным.

– Николай, ну пожалуйста! – Елена чуть наклонила голову, и вновь одарила Маштакова подчеркнуто просящим взглядом – а чертики в уголках глаз так и танцевали. Конечно, устоять было совершенно невозможно, и кавторанг опустил в подставленные ладони маленького, дрожащего... котенка.

Зверь этот встретил Николая в трех шагах от дома – стоило кавторангу, рассчитавшись с извозчиком, шагнуть с пролетки на мостовую, как он едва не налетел на маленький, но очень пушистый комочек шерсти, искательно смотревший на него снизу-вверх. Как только котенок осознал, что на него обратили внимание, он тихо и печально сказал Николаю:

–Мяу!

Улицы Гельсингфорса обычно были чисты и элегантны, дворники свое дело знали на совесть, так что даже обычная дворовая кошка, грязная и лохматая, пожалуй, выглядела бы на чистенькой мостовой нонсенсом. Сидевший перед Николаем зверек тоже дисгармонировал с окружающей действительностью, но по иной причине. Очень маленький, едва научившийся есть самостоятельно, но уже одетый в шикарную, густую шубку длинной шерсти, которую, как будто со всем тщанием приводили в порядок лучшие парикмахеры Гельсинки, котенок был совершенно неотразим и бросить его на улице было решительно невозможно.

Ну и что было делать? Николаю вспомнилось, с каким сожалением вспоминала госпожа Русанова о крупной рыжей кошке, которую они вынуждены были оставить, перебираясь из Севастополя в Гельсингфорс. Очевидно, Елена Александровна любила этих милых домашних животных, она и прежнюю свою любимицу не забрала с собой лишь потому, что та сильно болела и вряд ли могла перенести дорогу. Так может стоит попробовать?

Котенок с этими размышлениями кавторанга был совершенно согласен. Он безропотно позволил взять себя в руки, стоически перенес процедуру вытирания лапок носовым платком и тихо пристроился на груди кавторанга, сунувшего зверушку под мундир. Причем, по всей видимости, почувствовал себя на своем месте, пригрелся там, и уснул, пока Николай заходил в дом.

Однако стоило только Елене выйти навстречу кавторангу, как котенок немедленно выставил свою большеглазую голову на всеобщее обозрение. К радости Николая Елену все это только развеселило и обрадовало, не заставив господина Маштакова краснеть за неудачный поступок:

– Действительно, очаровательная зверюга: я не смог устоять и подобрал его. Конечно, на корабль взять не могу, но, быть может...

В этот момент в комнате появился Всеволод. Он широко улыбнулся Николаю, и двинулся было вперед с таким выражением, словно никак не мог решить, то ли пожать руку гостю, то ли заключить его в свои медвежьи объятия. Но вдруг увидел махонький живой комочек на руках у Елены и словно бы споткнулся на ровном месте.  Посмотрев на Николая так, словно тот только что наплевал ему в душу, Всеволод развернулся к госпоже Русановой и звучно откашлялся, явно с тем чтобы обратить на себя внимание:

 – Могу ли я поинтересоваться, любезная сестрица, что это такое ты держишь в руках?

Елена повернулась к брату, и на губах у нее появилась легкая улыбка.

– Дорогой мой братик, у нас две новости, одна хорошая, а вторая плохая.

– Плохую я уже вижу. Где хорошая?

– Это и есть хорошая новость. Плохая – он у нас будет жить.

Всеволод Александрович тихо зарычал и вновь бросил на капитана второго ранга крайне далекий от восхищения взгляд.

– Это зачем же он нам такой нужен?

– Ну неужели ты не видишь, какой очаровашка! К тому же котенок трехцветный, такие приносят счастье в дом, особенно если приходят в него сами.

– Но он же не сам сюда пришел! Это господин Маштаков его сюда принес! – грянул Всеволод, выделив "господина Маштакова" так, как будто речь шла об Иуде Искариоте.

– А это уже судьба. Как бы котенок иначе попал в дом, если на страже нашего порога стоишь могучий и не знающий сострадания ты?

– Почему это я не знаю сострадания? Да вот не я ли третьего дня...

– Не знаешь. Ну посмотри, посмотри какой он маленький, беззащитный, он так нуждается, а ты готов выбросить несчастное животное на улицу. Ну что ему там делать? Он ведь не найдет пропитания, заболеет, смотри, какой пушистый, а станет лысеньким худышкой и помрет где-нибудь от голода, если собаки раньше не задерут. Мы должны помочь ему, ну пожалуйста!

И Всеволод удостоился фирменного жалобного взгляда Елены, устоять перед которым было нельзя никакому мужчине, даже если он – родственник и брат. Однако броня господина Русанова не поддавалась так просто:

– Я этой твари Божьей ничего не должен – пробурчал он

– Нет, Всеволод, ты совершенно невыносим!

Последовавший за этим обед... протекал великолепно. Поняв, что кавалерийский наскок не сработал, Елена Александровна изменила тактику и ласково и нежно упрашивала брата, демонстрируя при этом чрезвычайную, прямо таки подчеркнутую предупредительность и послушность. Контраст был настолько разительным, что, глядя со стороны, едва ли можно было удержаться от смеха. Теперь настроение Николая не портили даже редкие преувеличенно-сердитые взгляды, которыми награждал его Всеволод. Во всякой схватке наступает миг, когда будущий победитель чувствует свой приближающийся триумф, а проигравший ощущает неизбежность поражения. Очевидно было, что в споре сестры и брата этот момент уже миновал, так что исход баталии ни у кого не вызывал сомнения. Всеволод держался из последних сил: ему удалось еще дуться до десерта, но затем он почетно капитулировал:

– Ладно, что тут поделаешь? Ту выдру хвостатую терпел, и к этому домашнему скоту привыкну. Есть ведь и плюс: будет теперь не один, а два мужчины в доме. – солидно произнес Русанов, так, как будто эта мысль только что пришла ему в голову и сопроводил свои слова уверенным взмахом руки, выражающим утверждение и согласие. Однако, поскольку в ладони Всеволода в тот момент находилась вилка, то выглядело это так, будто он пытался подколоть невидимого врага.

 – Ну какой же ты добрый и умница, дай я тебя поцелую! – соскочила со своего места Елена, но брат загородился от нее лопатообразной ладонью:

– Вот только без нежностей – решил, так решил! – внушительно изрек Всеволод, хотя шея его порозовела от еле сдерживаемого смеха.

– Конечно, дорогой, как ты скажешь, так тому и быть – скромно потупив глазки, покорно произнесла "скромная" сестрица.

Николай прилагал титанические усилия, чтобы не расхохотаться в голос, и пока ему это отлично удавалось, но тут Всеволод повернулся к нему и, сделав наисерьезнейшее лицо, поучительно пророкотал:

– И по-иному не будет!

Этого кавторанг выдержать не мог: на какую-то долю секунды он чувствовал, как смех неудержимым цунами вздымается в нем, а затем только и успел прикрыть рот ладонью, перед тем как его согнуло от хохота. На глазах Николая выступили слезы, и он достал было носовой платок, однако вовремя вспомнил, что протирал им лапки котенку, что вызвало еще один взрыв гомерического смеха. Всеволод, смеялся вместе с ним и мир между мужчинами был восстановлен.

А затем из прихожей раздался заливистый трезвон.

ГЛАВА 17

Широченная, лопатообразная ладонь обрушилась на столешницу резного дуба, отчего та, нисколько не привыкшая к подобному обращению, возмущенно хрустнула. Рожденная богатырским шлепком волна басовитого грома окатила зал, оттенившись застенчивым звоном бокалов на подносе, который держала затянутая в нитяную перчатку рука.

Официант, хоть и был вышколен, но расслабился за годы работы в приличной ресторации. Здесь не принято было стучать кулаками по столу, вот и дал маху, вздрогнул. Николай, разумеется, оставался недвижим – что ему, привыкшему к реву тяжелых орудий, какие-то хлопки? Но хорошо, что, исключая кавторанга и его порывистого собеседника в заведении никого не было: конфузией официанта дело и ограничилось.

– Мы стреляем хуже. Мы ОПЯТЬ стреляем хуже! – произнес Всеволод. После того, как его ладонь чуть не сложила стол пополам, можно было бы ожидать грозного рева, но Русанов говорил полушепотом, хотя его глаза сверкали гневом.

– Как так? Николай, ну вот ты мне скажи – как так?! Ведь Цусима! Порт-Артур! Жизни-то научились, снарядов на подготовку не жалели, корабли в море – дома, а что в итоге?! Что такого придумал растреклятый хохзеефлот, что мы опять позади?!

– Ты уверен? В бою всегда кажется, что тебя засыпает снарядами, а противник невредим.

– Аааа.... – Вячеслав Александрович раздраженно махнул рукой.

– Абсолютно уверен. У меня отдельный человек высматривал попадания, и что думаешь? Когда посчитались – на два наших снаряда минимум три кайзеровских! Ладно, давай по маленькой, что живы остались, да за здоровье моей любезной сестрицы – вся извелась ведь, пока мы ходили. Встречала прямо с катера, лица на девке не было.

– Мы все тут только что на рею не лезли – только и ответил Николай.

– Да уж... понимаю. Когда сам идешь, это одно, а когда другие идут, а тебе сидеть и ждать у моря погоды... –  сочувственно крякнул Русанов

– Ты же в первый раз.

– Ага, в первый. И честно тебе скажу – играло ретивое! Ох, как играло! Азарт, конечно, но и страшно, не приведи Господь, а при подчиненных не покажешь. Уж не знаю, как вы, цусимцы, это в себе держали.  Мы-то через сутки в бой, а вам сколько месяцев до драки ждать пришлось...

– Да шут с ней, с Цусимой, что было, то быльем поросло – покривил душой Николай:

– Ты давай рассказывай, как все случилось.

– Да ладно, неужто отчетов не читал?

– Читал до наизусть. Но бумага – это одно, а когда свой брат-артиллерист скажет... сам понимаешь

Когда посыльный со "Славы" отбарабанил – "господин командир срочно требует офицеров на борт", Николай, хотя ему никаких сообщений и не было, отправился вместе с Всеволодом. Что-то явно затевалось, и ему хотелось бы встретить это самое "что-то" на борту своего дредноута. Конечно, шансов на то, что "Севастополь" поведут в бой невысоки, корабль все еще не считался "к походу и бою готовым", так как боевая подготовка все еще не завершена, но вдруг?

Не свезло. Четверка новейших линкоров осталась недвижима, когда броненосцы 2-ой бригады, в вечерней тиши, выбрали якоря и двинулись в море. Впереди, конечно, шел "Рюрик" под флагом комфлота. К тому времени как старые линкоры один за другим вступили ему в кильватер, новейшие нефтяные "Новики" уже растворились в медленно подползающих сумерках. Следом за ним пропал флагман, скрылись "Император Павел I" и "Андрей Первозванный" – флот исчез, и вскоре даже на местах стоянок кораблей уже ничего нельзя было различить. Что-то будет?

Почти двое суток экипажи и все население Гельсингфорса давила неизвестность. Командир "Севастополя", Бестужев-Рюмин вел себя как ни в чем не бывало. На все вопросы кают-кампании Анатолий Иванович только чуть кривил аристократические губы и молча смотрел так, что всякое желание чем-либо интересоваться мгновенно исчезало. Увольнительные были отменены, да и кому в голову могло прийти покинуть линкор – а вдруг надо будет идти на выручку, в бой? Лейтенанты-командиры башен главного калибра и противоминных плутонгов даже не задавали вопросов, только тяжело вздыхали и смотрели на Николая печальными глазами. Может и стоило держаться с ними подобно командиру корабля, но Николай, махнув рукой, собрал своих, да и бухнул, что о 2-ой бригаде ничего не знает. А если узнает, то в тайну заколоченного чердака играть не будет и все что можно будет рассказать – сообщит незамедлительно. Лейтенанты слегка приободрились и перестали изображать барышень на выданье, но, конечно, напряжения – это снять не могло.

– Идут! Идут, вашсковородь! – влетел в каюту ординарец Кузяков с лихорадочно блестящими глазами

Кавторанг, не переспрашивая, пулей выскочил на палубу, благо был полностью одет, но в гавани никого не было

– Какого...

– Так что радисты сообщили с "Прыткого", он в дозоре

Теперь каждая минута тянулась вечностью, но вот показался "Рюрик"... "Андрей Первозванный"... "Слава"...

– "Цесаревич" вон... "Андрей" ... Все здесь! – радостно гомонили матросы.

Медленно вползали на рейд тяжелые туши линкоров 2-ой бригады, и даже невооруженным глазом были видны темные подпалины, оставленные вражескими снарядами. Флагманский "Рюрик" потерял половину мачты, вторая труба "Первозванного" держалась на честном слове, а "Слава" заметно сидела носом. Видно было, что бригада воевала всерьез, однако же ни один ее корабль тонуть не собирался, и даже не выглядел чрезмерно побитым. Все сопровождавшие бригаду эсминцы один за другим бросали якоря на своих местах – и ни одно место не пустовало.

– Ну, прелюдию я опущу – сам знаешь, что 4-ю эскадру его кайзеровского величества мы благополучно про... ну давай повторим, что ли, на сухое такое дело не расскажешь.

Николай согласно кивнул. В сущности, все было ясно. После крайне неудачной попытки устроить диверсию в Финском заливе, в ходе которой немцы потеряли на камнях "Магдебург", а затем еще и "Амазон" с "Пантерой", неугомонный фон Эссен решил ковать железо, пока горячо. Командующий отправил в рейд 3-ю бригаду крейсеров, с заданием навести шороху в центральной части Балтики, а затем слегка пострелять по Данцигу – что и было исполнено в точности. Очевидно, что немцы от такого совсем озверели и просто обязаны были каким-то образом одернуть русских...

Много позже стало известно, что принц Генрих, командовавший германскими ВМС на Балтике, решил преподать фон Эссену запоминающийся урок, показав, кто хозяин Балтийского моря. С этой целью он попросил на время операции передать ему 4-ю эскадру, включающую в себя пять линкоров-броненосцев типа "Кайзер Фридрих III". Адмирал Тирпиц поддержал своего подчиненного, но счел запрашиваемые им силы недостаточными и даже предложил отправить в дело дредноуты хохзеефлотте. Однако осторожность командующего Флотом Открытого Моря взяла верх: немцы все еще опасались атаки англичан и, в ожидании Армагеддона, не рискнули переводить хотя бы несколько новейших линкоров на Балтику.  В итоге принцу Генриху, в дополнение к имевшимся у него легким силам, достались пять броненосцев, броненосный крейсер "Блюхер" и легкий крейсер "Страсбург" в сопровождении двух флотилий эсминцев. Эту эскадру германское командование отправило в северную часть Балтики с заданием потопить как можно больше русских и навсегда отбить у них охоту куда-то вылезать из-за минных заграждений Финского залива.

План операции был, как все гениальное, прост, что должно было гарантировать ему успех. Принц Генрих собирался поделить эскадру надвое, завлечь русских в ловушку и раздавить их ударом с двух сторон. Во исполнение этого плана утром 6-го сентября 1914 года германская эскадра разделилась на два мощных отряда: линкоры "Эльзас", "Брауншвейг", вместе с "Блюхером", "Страсбургом" и 2-ой флотилией эсминцев пришли к шведскому маяку Гренскар, в то время как остальные корабли расположились восточнее острова Готска Санден. Оттуда "Аугсбург" выдвинулся к Финскому заливу, с тем чтобы выманить на себя русских: погнавшись за быстроходным германским крейсером они неминуемо угодили бы между двумя сильными немецкими отрядами...

– В общем, летуны наши моонзундские себя никак не оправдали – противник у нас под носом, а они его так и не видели. Стоило ли вообще с аэропланами заморачиваться? Не знаю, на то пускай у начальства голова болит, а немцев углядел твой старый знакомый, князь....

В этот раз "Баян" Алексея Петровича патрулировал в паре с однотипным ему "Палладой", на них-то "Аугсбург" и наскочил. Естественно, два русских крейсера немедленно сделали "стойку" и, подобно двум борзым, ринулись за германцем. Тот, разумеется, отступил. Еникеев гнал свои крейсера вперед и принц Генрих, державший свой флаг на "Блюхере" принял решение не ждать тихоходные "Фридрихи", а атаковать в одиночку.

В такой тактике было много смысла. То, что "Блюхеру" пришлось бы воевать одному против "Паллады" с "Баяном" Генриха совершенно не смущало – размерами его флагман почти не уступал обоим русским крейсерам даже вместе взятым, а вооружением – серьезно превосходил. Кроме того, "Блюхер" был быстроходнее, так что корабли Еникеева не могли от него бежать. "Блюхер" вполне мог и должен был одержать победу, хотя, конечно, пострадает в бою и сам, ну так что же с того?  Пытаться вывести русские крейсера на броненосцы бессмысленна: даже если "Баян" и "Паллада" и попадут ненадолго под их огонь, то быстро отступят, разорвав дистанцию, потому что воевать с броненосцами им совершенно не с руки. Но радиостанции у русских весьма хороши и фон Эссен скоро узнает, что немцы прибыли "в силах тяжких", а принц Генрих вовсе не хотел, чтобы русские заметили его броненосцы раньше времени. Тогда они еще, чего доброго, не покажут носа из-за своих минных заграждений, и вся операция пойдет прахом. В то же время, сражаясь с одним "Блюхером", русские будут видеть перед собой пусть и большой, но всего лишь крейсер: не приходится сомневаться, что "Баяну" и "Палладе" будут направлены подкрепления на выручку. И вот их-то и встретит с 4-ая эскадра... Если же "Блюхер" не преуспеет и два крейсера ускользнут – что ж, так тому и быть, но все, что они смогут доложить своему командующему, это присутствие германского крейсера.

Что бы там не говорил покойный Хельмут фон Мольтке о том, что никакой план не выдерживает первого столкновения с противником, сперва как будто шло по задуманному: обнаружив "Блюхер", русские не стали геройствовать, а легли на обратный курс, приняв бой на отходе. Флагман принца пытался отрезать "Баян" и "Палладу" от Финского и атаковал. Вот тут-то и начались первые сложности: дистанция была большой, а видимость – не очень, так что если русских и удавалось поцарапать, то не слишком сильно. Кроме того, похоже было, что несущиеся по волнам и ощетинившиеся дюжиной тяжелых пушек шестнадцать тысяч тонн первоклассной германской стали волшебным образом придали сил русским кочегарам, так что они смогли разорвать дистанцию и отступить. Победа не задалась, но такой вариант Генрих предвидел: хотя бы и слегка разочарованный, германский главнокомандующий вернулся к своим броненосцам в ночи, ожидая на утро увидеть крупный крейсерский отряд российского флота...

...чего он совершенно не ожидал – так это того, что фон Эссен, по получении радиограммы, выведет в море практически все свои боеспособные корабли.

– Мы и всю ночь прокрутились у центральной минно-артиллерийской. Вроде и опасно, рядом с минами-то, но ты же сам знаешь, что после наших тренировок там любой штурман, будь он хоть вусмерть пьяным, не то, что заграждение, а каждую отдельную мину с завязанными глазами пальцем покажет...

Еще ночью 1-ая бригада крейсеров и три новейших нефтяных эсминца вышли в море на поиски неприятеля, а с восходом солнца за ними последовали главные силы. Линкоры второй бригады во главе с "Рюриком" выдвинулись за линии минных заграждений в рассветной дымке, с тем чтобы по обнаружении немцев тут же нанести удар, не тратя время на прохождение фарватеров.

Удача улыбнулась "Новику" – именно он в предрассветной дымке обнаружил отряд принца Генриха. Однако радировать о своем успехе не стал, а отступил к главным силам. Немцы также обнаружили одинокого русского, но как трактовать его появление, было неясно.  Успел ли заметить некрупный русский кораблик немецкие броненосцы, а если успел, то почему не дал радиограммы? Отправленные в погоню миноносцы вернулись ни с чем, и германский адмирал, у которого потихоньку стало зарождаться нехорошее предчувствие, распорядился передать второму отряду, чтобы тот шел с ним на соединение.

Все еще могло закончится хорошо, если бы принц Генрих повел свои корабли навстречу. Но он решил остаться в районе, где переждал ночь, в надежде на то, что русские все же выйдут в море, угодив в германские клещи: они и угодили, вызвав нешуточное ликование офицеров на мостике "Блюхера". Но краткий миг энтузиазма сменился легким шоком и мрачной решимостью "не посрамить", когда выяснилось, что "Эльзасу и "Брауншвейгу" придется иметь дело с четырьмя русскими броненосцами, а "Блюхер" не сможет поддержать своих, поскольку прямо на флагмана принца Генриха на всех парах накатывался ни в чем не уступающий ему "Рюрик".

Каменное лицо главнокомандующего, конечно, ничем не выдавало лихорадочную карусель ледяной ярости и жгущих душу сожалений. Будь здесь три броненосца второго германского отряда, принц Генрих не задумываясь сразился бы с фон Эссеном, но сейчас? Когда русские имеют, почитай, едва ли не двойное превосходство в силах?

Увы, все богатство тактических возможностей сводилось к дилемме – бежать, либо вступать в бой, в надежде продержаться до подхода второго отряда. Тогда силы эскадр уравняются... если, к тому времени, русские не разорвут первый отряд в клочья. Весь план Генриха сводился к тому, что русские не рискнут отправить в море свою единственную боеспособную линейную бригаду в полном составе, а со всем остальным немцы могли разобраться, но фон Эссен рискнул, и выиграл.

Отступать? Возможно, Генрих и смог бы оторваться от русской эскадры, но что тогда помешает фон Эссену атаковать второй отряд и уничтожить его? Нет, бегство – не выход. Остается сражаться, уповая на то, что подмога придет вовремя.

Приказав "Лотрингену", "Пронесену" и "Гессену" полным ходом идти на соединение, принц Генрих развернул свои броненосцы в линию баталии. Медленно развернулись к неприятелю башни, вздымая орудия на максимальное возвышение, и замерли в преддверии первого выстрела. Германский главнокомандующий приготовился к худшему.

– Ну, давай еще по маленькой... Скажу тебе, Николай – толковый был у немцев командир.  Встретил нас всем бортом, на предельной дальности. Не страшно, конечно, но нервы пощекотал, да и как не страшно? Пока мы с ним сближались до 60 кабельтов, умудрился-таки дважды залепить "Первозванному". Это на сходящихся-то курсах, на скорости 15, а то и все 16 узлов что у него, что у нас! Ну, потом мы легли на параллельный, и началась полька-бабочка...

 К тому времени, как русские, с легкостью парировав попытку выйти им в голову на "кроссинг Т", легли на параллельный курс, принцу Генриху оставалось продержаться всего каких-то полчаса, хотя он об этом еще не знал. Во всяком случае, до подхода подкреплений его задачей было не нанести русским кораблям решительные повреждения, а самому избежать таковых.

– Вертелся, гад, как уж на сковородке! Хотя, конечно, я такого непотребства, как змеюка богомерзкая на достойнейшей кухонной утвари не видел никогда, но думаю, что похоже.  Только пристреляешься – он коордонат влево, в сторону от нашего строя, да тут же меняет курс и вся пристрелка ни к черту. Сам палил из всех стволов интенсивно, получается, пугал больше, чем пытался нас зацепить, ведь его маневры не только нам наводку сбивали, но и его комендорам тоже. Мы, конечно, нет-нет да и попадали, я, пожалуй, пару раз влепил их концевому. Но свои корабли тевтоны ладят крепко, так что подбить не получилось, а затем появился их второй отряд и дело пошло всерьез.

Когда "Изумруд" сообщил о приближении еще трех немецких броненосцев, фон Эссен отлично понял, что время, отведенное его преимуществу стремительно, истекает. Тогда он попытался пойти ва-банк, резко сократив дистанцию до отряда принца Генриха.

– Мы дали "самый полный", четыре румба влево "все вдруг" и атаковали их, но на время сближения, наши кормовые башни не могли стрелять, и немцы этим воспользовались в полной мере.

Немецкий командующий медленно, сквозь зубы выдохнул. Лишь предательская капелька пота, совсем собравшаяся было скатиться по его виску, могла выдать то напряжение, в котором принц Генрих находился почти весь последний час – с того самого момента, как стал ясен состав русской эскадры. Он поднял руку, якобы желая поправить фуражку и незаметно промокнул это несвоевременное свидетельство слабости.

Как бы то ни было, самое страшное позади, а теперь все могло устроиться к лучшему. Адмиралу только что доложили: "Лотринген", "Пронесен" и "Гессен" показались на горизонте и идут наперерез русским. Если сейчас прекратить "вихляние" и удержаться на курсе, то второй отряд очень скоро не просто поставит фон Эссена в два огня, но имеет все шансы на "кроссинг", а в этом случае разгром будет гарантирован. И даже если нет, все равно русские окажутся биссектрисой угла, образованного двумя изрыгающими пламя колоннами, и "Пантер", "Амазон" и "Магдебург" наконец-то будут отомщены сторицей... Да что там, разгром основных сил русского флота создаст предпосылки для прорыва минных заграждений – пока не вошли в строй новейшие их дредноуты, так что... перспективы открывались в высшей степени замечательные. А значит, надежда затащить русских в ловушку стоила риска короткого, но ожесточенного боя на малой дистанции с их почти вдвое превосходящими силами. И, если Посейдон будет милостив, то сегодня, сейчас, будет решен исход морской войны на Балтике, а это все же кое-чего стоит в противостоянии великих Империй...

Командир "Блюхера" смотрел на адмирала вопросительно, ожидая приказа в очередной раз изменить курс. Но его не последовало – принц Генрих принял бой и не собирался отступать, хотя русские вышли на какие-то четыре с половиной мили.

– И вот понимаешь, Николай, ну ладно, до этого момента у нас еще были какие-то оправдания – они крутили хвостом, да и расстояния немаленькие... Но вот мы сблизились мы на 45 кабельтов – и что? Как перед Господом тебе говорю – три их корабля вбивали в нас не меньше, чем наши пять – в них!

Вал русского огня обрушился на "Блюхер", "Эльзас" и "Брауншвейг", но германский командующий видел, что и кораблям фон Эссена приходится несладко. Неожиданно грохнуло прямо под мостиком, в ноздри адмиралу ударил характерный запах жженого чеснока. "Тротил", поморщился про себя принц Генрих – он еще питал какие-то надежды на то, что противостоящие ему броненосцы будут стрелять старыми снарядами, чья начинка состояла из пороха или, на худой конец, пироксилина, но нет...  А если еще вспомнить, что русский 305-мм снаряд почти на 100 кг тяжелее, чем 280-мм снаряды главного калибра его броненосцев, то становилось совсем уныло. Но все же немецкий строй держался твердо, отвечая на русские залпы разъяренным ревом крупповских пушек. И пока еще в их грохоте принцу Генриху слышалась не агония, а безудержная жажда и ярость боя, а ведь помощь была совсем близка...

 – В общем, Николай, немцы продержались. Перепало им неплохо, но они это смогли вытерпеть, а затем по нам ударили три их броненосца второго отряда. Дед держался до последнего, надеясь прибить хоть одного, но они уже почти выставили нам "палочку над Т" так что пришлось Эссену поднимать "поворот все вдруг" и выходить из огненного мешка, в который мы уже почти угодили. Тут досталось и "Первозванному" и "Рюрику", но немцы нас преследовать не рискнули, а мы...  В общем, разлетелись мы с немцами в разные стороны, что два твоих бильярдных шара, друг о дружку стукнувшиеся со всей дури. Дистанцию разорвали, не знаю, как далеко, но вроде миль на девять– десять разошлись точно. Затем дед развернулся и снова нас вперед повел, только немцы боя не приняли и отступили. Мы их примерно час догоняли, а потом... Эххх...