Текст книги "Глаголь над Балтикой (СИ)"

Автор книги: Андрей Колобов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Наградой ему стали негромкие, ленивые аплодисменты. Совершенно нежданные, а потому грянувшие громом среди ясного неба, они едва не заставили молодого человека подпрыгнуть выше собственной головы. Однако мысль о том, что он все же русский морской офицер, а не полоумное кенгуру, опередила инстинкт и Николаю, хотя и с огромным трудом, удалось сохранить невозмутимость. Он разогнулся, повернувшись на звук туда, откуда раздавались хлопки в ладоши и... кажется, все-таки вздрогнул.

На другом конце полянки, где стену высоких кустов рассекало могучее древнее дерево, у самых его корней сидела, опустившись на колени, та самая молодая японка, присутствовавшая на поединке князя с есаулом. Ее дышащее юностью и утренней свежестью лицо было, как всегда, невозмутимо...или нет. Намек на легкую улыбку и веселые искорки в уголках карих глаз вдохнули жизнь и наполнили очарованием изумительные, но доселе безжизненные в своей неподвижности черты. Неизвестная была прекрасна красотой самой природы, ее одежда, поза и плавные движения так сливалась с буйством зелени вокруг, что, если бы она не желала выдать себя, так мичман и ушел бы в неведении о ее присутствии.

– Это ж сколько времени она за мной наблюдает? – ужаснулся про себя юноша и, постаравшись скрыть свое замешательство, склонился в самом куртуазном поклоне, на какой только был способен.

 – Счастлив свидетельствовать Вам мое почтение, прекрасная леди, – произнес уже вслух Николай по-английски, совершенно забыв, что его собеседнице неизвестен этот язык. А когда вспомнил, то звонкий голос уже отвечал ему так, как не стеснялся бы говорить и сам Вильям Шекспир:

– Приятно встретить столь галантного джентльмена. Не будет ли излишней вольностью с моей стороны поинтересоваться, что заставило уважаемого русского офицера подняться еще до восхода?

– Это вышло случайно и мне захотелось поупражняться. Но – простите, я не представился. Мичман российского флота Маштаков Николай Филиппович, к Вашим услугам, – Николай вопросительно взглянул на японку.

Тихий смех

– Как вполне справедливо заметил мичман российского флота, мы не представлены. И...я, пожалуй, предпочту пока оставаться инкогнито. Подойдите пожалуйста, мичман, не слишком удобно беседовать через всю поляну...но Вы говорили об упражнениях. Я не знакома с русской манерой фехтования, мы здесь, в Японии, вообще мало знаем о русских. Поэтому мне было интересно смотреть на Ваши занятия. А что это был за прием, когда нужно сесть на землю, разбросав ноги? Он мне непонятен. Вы не могли бы повторить его? – с милой улыбкой произнесла девушка, и искорки веселья лукавыми чертиками танцевали в ее глазах.

"Да она смеется надо мною!", про себя подумал Николай. Тут бы ответить бы что-нибудь остроумное, да только, как назло, в голову совершенно ничего не приходит.

– О, это страшный русский прием. Он доступен лишь величайшим гениям клинка, и получился у меня совершенно случайно. Я с удовольствием показал бы его Вам, но моего мастерства не хватит для этого – Вы же сами видели, что при попытке повторить, я остался на ногах, не сумев завершить прием как должно – с улыбкой ответил Николай.

И вновь – смех, звонкий колокольчик.

– А Вы забавный, – промолвила она.

– На самом деле я всего лишь пытался повторить то, что увидел давеча в уличном театре.

– В театре? Но зачем? Неужели русские офицеры обязаны владеть актерским мастерством?

– Нет, конечно. Более того – на моей Родине актерство считается малопочтенной профессией. Все мужчины в России носят бороды, и никогда их не стригут, поэтому к старости приходится использовать ручного медведя, чтобы тот носил ее впереди владельца.  Чем длиннее борода – тем больше уважения к человеку. А если кто-то по несчастному случаю теряет свою бороду – про такого говорят: "Брит, как актер" – с самым наисерьезнейшим выражением лица ответствовал Николай.

– А где же в таком случае Ваша борода, господин Маштаков?

– Поскольку борода очень важна для нас, русских, мы не носим ее постоянно, а надеваем только по большим праздникам.

Незнакомка улыбалась, и Николай продолжил

– Я не понял того, что увидел на сцене. Мне рассказывали о том, что Ваши мастера фехтуют не так, как мы, русские или европейцы. Актеры на сцене двигались, как опытные фехтовальщики, но их приемы не подходят для боя.  Если бы они хотели изобразить настоящий бой – уверен, они смогли это сделать намного лучше. Мне захотелось повторить их движения, чтобы понять, как они сражаются по-настоящему, потому что то, что они показали... – Николай махнул рукой.

– Оооо, так доблестный мичман полагает, что виденное им ничего не стоит в бою?

– Конечно! Ну как можно сражаться так, раскорячившись!

– Быть может господин Маштаков покажет, как нужно правильно держать клинок? – продолжала улыбаться незнакомка

–  Но неужто Вам это действительно интересно?

–  Можете считать это моим капризом. Я слышала, что у европейских мужчин принято исполнять желания леди?

Николай, пожав плечами, встал в классическую стойку – ноги слегка согнуты, правая нога – вперед, сживающая оружие кисть – на уровне пояса, над правым коленом, острие оружия смотрит в лицо воображаемому противнику. Девушка смотрела на него с таким вниманием, и как будто бы даже восхищением, словно перед ней стоял не пленный офицер, а спустившийся с небес молодой бог. Единым, грациозным движением она начала подниматься с колен, и Николай восхитился ее...

... когда страшный удар едва не выбил боккэн из рук Николая.  Он не успел закрыться, но инстинктивно отступил – напрасно, потому что острие деревянного меча уже уперлось ему в подбородок.

– ... твою мать!!! – только и смог по-русски сказать Николай, ошалело глядя, как девушка, уверенно держа в руках боккэн отступает на шаг и коротко кланяется ему – ни на секунду ни сводя с мичмана, ставшего внимательно-настороженным взгляда. И все равно, чертики веселья так и прыгали в уголках ее карих глаз.

– Вы что-то сказали, Николай? Выражение Вашего лица и тон заставляют меня думать, что это было что-то... нехорошее. Неужели Вы ругаете слабую и беззащитную женщину?

Николай заколебался на миг. Стыдно было сознаваться, что и впрямь позволил себе лишнее в присутствии дамы, но с другой стороны – не говорить же теперь, что он всего лишь выказывал свое восхищение первым лучам восходящего солнца!

– О, что Вы... я бы никогда себе этого не позволил. То есть, к стыду своему, должен признать, что я ругался – но исключительно на самого себя. Мне не следовало терять бдительности, к тому же я не заметил Ваш лежащий в траве боккэн. Как бы то ни было, прошу Вас принять мои самые искренние извинения...

– Ах, полноте, дорогой мичман! Но увы, я вынуждена прервать нашу, столь занимательную беседу. Как бы мне ни было приятно находиться в обществе столь галантного моряка и умелого фехтовальщика – я вынуждена покинуть Вас.

– Но... – только и произнес мичман. Ответом ему была полуулыбка и вскинутая бровь девушки

– Могу ли надеяться... увидеться с Вами вновь?

– Мммм... Иногда я прихожу в этот сад – до рассвета, так же, как и сегодня. Правда, не могу сказать, когда мне удастся прийти сюда снова. Если судьба будет благосклонна – то почему бы и нет?

Надо ли говорить, что юный мичман отныне вставал задолго до рассвета, тихой тенью растворяясь в зелени сада... и возвращался после восхода, не солоно хлебавши?

Третьего дня Николай, сидя на шелковистой траве полянки, уже ругался на чем свет стоит за то, что позволил водить себя за нос. Вспоминая свою беседу с очаровательной незнакомкой, ему казалось, что она лишь посмеялась над ним. Наверное, потешается и сейчас, представляя, как юноша дожидается ее в утренних сумерках...   Но все же и на следующее утро не удержался, и прихватив боккэн, отправился на заветную полянку – не столько надеясь на встречу, сколько... он и сам не понимал, чего именно. Тишина и ни ветерка, ни одного листочка не шевельнулось, когда на другом конце полянки возникла стройная женская фигура.

Николай ощутил радость, пополам с раздражением – он счастлив был видеть очаровательную незнакомку вновь, но совершенно не ожидал того, что девушка оденется как на праздник – сколь бы хорошо она не выглядела на поединке казака с князем, однако сейчас – много лучше. Кимоно (или как называется эта одежда у японок?) было выткано из очень дорогой материи, а сложнейшая прическа и вовсе казалась исключительным произведением искусства. Искусный макияж подчеркивал азиатскую красоту девушки. Так что мичман, мысленно открыв рот от восхищения, немедленно почувствовал себя гадким утенком – в этот раз, уже не ожидая встречи, он явился в тренировочном костюме, с боккэном под мышкой...

Впрочем, надо сказать, что большой разницы между его тренировочным и парадным костюмом не имелось – мундиры пошли на дно вместе с броненосцем, а одежда, в которой его выловили из моря, сильно пострадала и, конечно, никуда не годилась.  Ну а японцы не слишком-то расщедрились на гардероб пленным офицерам – выданная ими одежда была вполне удобной, но, конечно, отнюдь не блистала изяществом вкуса.

– О, я вижу Вы, господин Маштаков, прихватили с собой меч. Неужели Вы не простили мне моей маленькой шалости и жаждете реванша?

– Ну что Вы, конечно же нет. Не скрою, я был бы счастлив тренировочному бою с Вами, хотя совершенно не пойму, вежливо ли мне говорить Вам об этом.

– А что тут может быть невежливого?

– Ну... у нас, в России, женщины обычно не занимаются фехтованием, а потому просить о даму о сабельном бое было бы странно и глупо. Как я вижу, в Японии – другие обычаи, Ваше умение сделало бы честь многим фехтовальщикам-мужчинам.  Однако мне неизвестно, как в Вашей стране следует обращаться к женщине, владеющей искусством боя на мечах.

– С большой осторожностью, конечно... А то ведь можно совсем голову потерять – рассмеялась девушка и продолжила:

– Но я не хочу сегодня говорить о мечах. Давайте лучше поболтаем о пустяках!

– Как будет угодно очаровательной незнакомке – отвесил легкий поклон Николай.

Это было изумительное утро. Николай и его спутница медленно прогуливались по тропинкам сада и болтали обо всем и ни о чем одновременно. Хотя по большей части говорить приходилось именно Николаю – девушка изящно переводила темы, избегая расспросов о себе, но много интересовалась жизнью мичмана и обычаями в России.  Николай рассказывал, шутя и дурачась.  Он пытался хоть что-то узнать о своей собеседнице, но почти безуспешно. Единственно, что стало для него очевидно – девушка какое-то время провела в Европе, или же в местах, где много европейцев – ее английский был безупречен, а манеры – вполне светски. Но это и все, даже имя прекрасной собеседницы оставалось для Николая тайной. А вскоре первые лучи восходящего солнца осторожно коснулись ухоженной поросли сада, и они расстались. Но в этот раз ему удалось условиться о следующей встрече.

– Я смогу прийти послезавтра, в это же время, – сказала ему девушка на прощание.

Сказать, что Николай был заинтригован происходящим – означало не сказать ничего. Он был в совершеннейшем восторге от нового знакомства, его собеседница была весела и иронична, демонстрируя при этом недюжинный ум и удивляя Николая оригинальностью суждений. Нежелание его новой знакомой что-либо говорить о себе приняло характер милой игры, состязания умов. На прямые вопросы о себе девушка не отвечала, и задачей юноши было спрашивать так, чтобы заставить ее проговориться случайно. Или же спрашивать вроде бы и вовсе о другом, но получить ответ, который позволил бы что-то понять о прекрасной незнакомке. Видно было, что потуги Николая изрядно развлекают девушку.

Весь день он продумывал хитрые ходы и макиавеллевские вопросы, но... на следующей встрече совершенно не преуспел.

– Вы такой забавный, Николай – сказала ему перед расставанием таинственная прелестница:

– Вы пытаетесь узнать обо мне что-то. Но так... прямо! Надо мягче и тоньше. И дипломатичнее. Вы ведь в Японии, а в Японии вообще никогда нельзя доверять собственным глазам. Вам могут что-то показать, если Вы попросите. Но это никогда не будет тем, что Вы хотите увидеть. Это будет всего лишь тем, что Вам хотят показать, и только!

– Неужели у Вас все так запутано?

–  О да, можно сказать и так. Мы, японцы, любим интригу. У вас, европейцев, считаются добродетелью честность и сила, направленная на доброе дело. А у нас перехитрить врага считается не меньшей доблестью, чем победить его в бою. Обман в Японии – не порок, а достойное средство достижения цели, поэтому умение вводить в заблуждение ценится высоко. Мы привыкли скрывать свои истинные мотивы и искать двойное, тройное дно во всяком поступке.

– Но как это возможно? – спросил Николай:

– Вот, к примеру, взять Ваше посещение поединка неделю тому назад. Вы пришли, чтобы взглянуть, как сражаются европейцы, Вам это интересно, потому что Вы сами фехтуете. Что же тут может быть непонятного, где тут второе дно?

– Мне? Европейское фехтование? Николай, ну неужели Вы всерьез полагаете что юная леди не найдет себе более интересного занятия, кроме как наблюдать за потеющими, машущими палками мужчинами?

– Но...

– А Вам не приходило в голову, что смотреть на поединки приходила вовсе не я?

– ???

– Но Вы же видели, что я была не одна

– Но Ваш слуга...

– А с чего Вы взяли, что это был мой слуга? А вдруг это – мой престарелый отец, мастер фехтования, не имеющий сыновей и оттого научивший меня всему, что знает сам?

Николай замер с открытым ртом.

– Постойте... но будь это Ваш отец, он бы...

– Что? Выглядел бы по-другому? А если ему хотелось сохранить инкогнито?

 – Но что бы ему мешало тогда прийти одному?

– И все бы знали, что некий японец приходит смотреть на поединки. А так – ну кто обратит внимание на скромно одетого мужчину в летах, если рядом с ним – очаровательная юная девушка? Все будут смотреть на нее... а о мужчине вообще никто не вспомнит!

Николай совсем стушевался.

– Так...получается... Это был Ваш почтенный отец?!

– Кто же знает, о проницательный мичман? Уж точно не Вы – не так ли?

Тут девушка покинула Николая, свернув на узенькую тропку в зарослях кустов, исчезла, растворилась в едва дрожащей под легчайшим ветерком зелени. Замерла, потревоженная полой ее кимоно ветка, угас тихий смех, – Николай же оставался стоять, совершенно сбитый с толку.

Впрочем, следующая их встреча вышла и вовсе особенной.

Еще не дойдя до полянки, он заметил, как поверх высоких кустов взметнулось навершие клинка –  все произошло так быстро, что глаз едва успел уловить движение.  Николай скорее решил бы, что ему почудился этот стремительный, как бросок кобры, замах, но его слух уловил тот негромкий упругий шелест, что издает "лезвие" деревянного меча в руке настоящего мастера.

Неужто, кто-то из "фехтовального клуба" поднялся ни свет, ни заря? Или... Николай осторожно приблизился, и, привстав на цыпочки, заглянул поверх кустов. Оказалось – или.

Зрелище было... великолепным. Сегодня на девушке был какой-то другой наряд, совсем не похожий на то, что она носила до этого. Вместо длиннополого, с широкими рукавами кимоно, чем-то смахивающего на халат, но, тем не менее, отлично подчеркивающего обольстительную талию, на ней была широкая рубаха и нечто, изрядно напоминавшее широкую юбку. Все это сидело достаточно мешковато, скрывая соблазнительные линии женского тела, но в целом такой наряд куда более подходил физическим упражнениям.

На это стоило посмотреть, и Николай залюбовался точеной грации движений. Девушка то замирала на месте, как лань, заслышавшая подкрадывающегося к ней хищника, потом вдруг целеустремленно делала несколько плавных, стелящихся над землей шагов. В руках она сжимала боккэн, который сперва обманчиво замирал в изящных, но крепких ладонях, а затем вдруг, в неуловимый миг, обрушивался со страшной скоростью на воображаемого врага.

Точность и грация движений завораживали, это было сродни танцу – прекрасному и смертоносному... так могла бы играть пантера в своих родных джунглях, так двигался бы ирбис на заснеженных отрогах родных гор. Казалось, сама Япония обратила сейчас свой взор на Николая, явив квинтэссенцию себя, своей неведомой Европе культуры, во всей ее тысячелетней самобытности.  И мичман замер, боясь нарушить удивительную гармонию этого места, любуясь во все глаза открывшимся ему зрелищем

А девушка, похоже, завершала свой урок – подчеркнуто медленно вдвинула боккэн в такие же, деревянные ножны и коротко поклонившись неведомому партнеру, обернулась наконец к Николаю.

– Здравствуйте, мичман – улыбнулась она ему

– Что же Вы замерли на краю полянки?

– Боялся помешать – честно сказал Николай:

– Это было прекрасное упражнение и мне вовсе не хотелось вставать на Вашем пути.

Девушка дунула на выбившуюся из прически прядку, своевольно выпавшую на ресницы:

– Спасибо! – серьезно, без обычной шутки в голосе поблагодарила она мичмана.

– Ката – это упражнение не только тела, но и духа, и потому мешать исполняющему его – очень дурно.  Но – звонкий голос девушки обрел привычные Николю, шутливые нотки:

– К делу! Вы же не зря принесли свой меч, так давайте же начнем!

Так уж вышло, что и в первое и во второе их свидание, юноша имел при себе боккэн. Не то, чтобы Николай был особо суеверен, но все же (на всякий случай) прихватывал с собой японскую деревяшку и на следующие встречи, а зачем – он и сам толком не понимал. Невинная маскировка на случай, если кто из офицеров заметит его ранним утром? Талисман? Обычно, он просто прогуливался, придерживая деревяшку наподобие трости, которую несут в руке, не опираясь на нее. Но сегодня ему, похоже, предстоит воспользоваться боккэном по назначению

Следующие четверть часа показались Николаю вечностью скорости и боли. Он всегда считал себя неплохим фехтовальщиком, но сегодня его противница делала с ним все, что хотела.  Более всего это напоминало то ли избиение младенцев, то ли игру кошки с мышью – на фоне молниеносных защит и отточено-стремительных атак, в которых силуэт девушки буквально расплывался, выскальзывая из поля непривычного к такому зрения, движения Николая выглядели медленными и неуклюжими. Видно было, что его напарница сдерживала силу своих ударов, но бока, плечи и грудь Николая обжигал яростный огонь боли всякий раз, когда боккэн девушки бил коротким тычком или скользил рубящим ударом по его телу.

С другой стороны, Николай знал, что в поединке на одной только технике ударов и защит далеко не уехать. Нужно понять, как дерется твой противник, какие удары предпочитает, как защищается, в чем он силен и в чем – слаб. Подловить можно и мастера, если поймешь его стиль, ведь тогда он станет для тебя предсказуемым.

Сегодня Николай на своей шкуре почувствовал азиатскую школу боя. Она была и необычной, и непривычной для него, но все же мичман не узрел ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Не было каких-то тайных приемов или чего-то столь изумительного, чему европейская наука сабельного боя не смогла бы противостоять. Он, конечно, проиграл этот бой. Но проиграл не потому, что европейское фехтование никуда не годилось против японского, а потому что сам он, как фехтовальщик, многократно уступал своей очаровательной сопернице.

В какой-то момент, когда очередной тычок заставил вспыхнуть правую сторону груди пламенем боли, а чертовка, мастерски нанеся удар, в мгновение ока отступила, разорвав дистанцию и готовая к защите, Николай нашел в себе силы рассмеяться, отсалютовать девушке деревянным клинком и сделать шаг назад, прекращая поединок. Однако же его напарница что-то заметила

– Как Вы, мичман? – С тревогой спросила она. Николай постарался улыбнуться самым беззаботным и обворожительным образом, но пристальный взгляд карих глаз обмануть не смог. Девушка что-то прошипела по-японски себе под нос, и тут же перешла на английский:

– Простите меня. Мне следовало принести с собой защиту. Как глупо все вышло...– вырвалось у нее

– Ну что Вы, ничего страшного не произошло. Бывало и хуже – покраснел Николай. Получить тумаков от девушки – само по себе неприятно, но если эта девушка еще и жалеть тебя начнет...  Похоже, японка угадала причину, заставившую алеть щеки юноши и смутилась окончательно. Выглядела при этом девушка чудно, но Николай вдруг осознал, что их отношения висят на очень тонкой ниточке, которая запросто может оборваться в любой момент.

Кое-что о нравах японцев Николай все же усвоил, беседуя в госпитале Сасебо с врачами, владевшими английским языком. Самое страшное для японца – потеря лица, которая происходит, если японец прилюдно совершил какой-то неподобающий обычаю и его чести поступок.  В данном случае, можно сказать, что она заставила Николая потерять лицо – не тем, что победила его в бою, но тем, что выказала по отношению к проигравшему жалость, которая могла лишь унизить его. И, совершив предосудительный поступок в отношении Николая, "потеряла лицо" сама. "Если я сейчас брякну что-то не то, то мы расстанемся и больше не увидимся никогда", – шепнул мичману его внутренний голос и, похоже, был абсолютно прав.

– Вы блестяще фехтуете, куда лучше меня, и мне не следовало затягивать схватку. Но я ничего не мог с собой поделать – желание насладиться поединком оказалось превыше здравого смысла. В этом моя вина и я прошу у Вас прощения (Николай вовремя вспомнил, что если женщина не права, то самое лучшее, что может сделать мужчина – извиниться перед ней).  И... позвольте поблагодарить Вас за бесценный урок.   – здесь Николай склонился в поклоне по-японски – ладони на бедра, голова опущена так, чтобы лицо было параллельно земле.

Мягкая, нежная ладонь дотронулась до его волос

– Николай, никогда не кланяйтесь Вашему сопернику так, как Вы это сейчас сделали. Я коснулась Вас ладонью, но в ней мог быть клинок, а Вы бы ничего не увидели. Когда мы делаем поклон в начале и по завершении схватки – мы выражаем уважение. Но выразить уважение, не означает оказать доверие – я ведь говорила Вам, это совершенно разные вещи. Поэтому наши воины во время поклона не опускают глаз, они всегда смотрят на лицо противника.

Николай молча склонился еще – на этот раз, не отрывая глаз от чуть порозовевшего лица своей учительницы.

– Я сожалею лишь об одном – что не обладаю мастерством боя моего старшего товарища, сражавшегося в поединке, который Вы видели. Полагаю, в этом случае я смог бы лучше развлечь Вас сегодня.

– О, он – прирожденный воин, – ответила девушка.

– Да, – подхватил Николай, радуясь возможности перевести разговор на менее щекотливые темы:

– Мой друг, князь Алесей весьма искусен в фехтовании, и, кажется, для него не существует лучшего подарка, чем добрая тренировка. Когда у него нет возможности заниматься, он сильно скучает и становится решительно невыносимым...

– Ваш друг? – чуть сморщив лоб, промолвила девушка

– Такой невысокий, жилистый....

– Да, да, это он.

– Но я говорю не про него, а про его соперника.

От удивления у Николая опять едва не отвалилась челюсть. Про себя он отметил, что крайняя степень изумления, похоже, становится привычным для него состоянием. Вслух же произнес:

– Похоже, мне никогда не понять Японию.

– Почему? – Удивленно глянула на него девушка:

– Конечно, Вы гайдзин, чужеземец по-нашему, хотя это слово у нас несет пренебрежительный оттенок, что-то наподобие варвара. Но Вы небезнадежны. Вот, к примеру, Вы искали поединка со мной, но не могли вызвать меня прямо. И вместо этого придумали хороший способ – не говоря ни слова, всегда брали с собой боккэн на наши встречи. Это был хороший намек на Ваше желание, которое Вы не могли выказать иным образом. Вполне по-японски. И я, в конце концов, не устояла – со смехом закончила она.

Николай с грустью понял, что за сегодняшние синяки он должен благодарить исключительно самого себя.

– Но почему Вы считаете есаула настоящим воином, ведь он же проиграл в поединке? – спросил он.

– Это же очевидно, – ответила его собеседница и Николай с неудовольствием услышал нотки превосходства в ее голосе.

– Понимаете, мичман, есть бой... а есть – театр. И воин, и актер изучают одни и те же приемы. Но задача актера – показать красоту и искусство. Он не убивает на сцене, он лишь имитирует поединок так, чтобы зрители восхищались, и чтобы гадали, чем же все закончится. Актер услаждает взоры зрителей, это его профессия и талант. А воин – убивает. Это тоже искусство, это тоже красиво, но... это совсем другая красота. И другой путь.  Актер показывает красоту движений, он должен потешить публику, а воин должен убивать быстро – иначе убьют его самого. Актер выступает на деревянных подмостках и под навесом – воин обязан уметь убить врага хотя бы и по колено в грязи, под проливным ливнем. Воин умеет убить пешего и всадника, будучи сам на коне или на ногах. Или лежа в канаве. Актеру этого не надо – в театре лошадей и канав нет. Если вывести воина на подмостки театра и заставить сражаться по правилам актера, то воин может проиграть. Но в настоящей схватке актер не справится с воином.

– Ваш друг...  его не учили убивать. Его учили побеждать, когда под ногами – ровная земля, а противник скован правилами поединка. И сам поединок – понарошку, достаточно коснуться лезвием, и это считается за удар. А воин...  для воина нет правил. И легкий порез врага не остановит. Воин должен бить наверняка. Понимаете, мичман?

– Кажется, да – задумчиво произнес Николай. Интересно, не поэтому ли казачий есаул избегал "фехтовального клуба", и на поединок его пришлось заманивать коньяком? Николай против воли воскресил в памяти ту схватку...  А ведь действительно, выходило так, что практически каждый удар есаула стал бы смертельным, или, как минимум искалечил бы противника – будь это "всамделишный" бой. Вот только мичман не понимал этого, пока японка не взяла его за шкирку и не натыкала носом в, казалось бы, очевидную истину.

– Значит есаул – это воин. Интересно, мог бы я когда-нибудь стать... – продолжил Николай, и увидел, как на лицо его собеседницы налетело облачко озабоченности...

"Боги, ну что я опять делаю не так?" – вопросил себя мысленно Николай.  Впрочем, сообразил мичман, если бы он закончил фразу, как собирался: "...мог бы я когда-нибудь стать воином", то девушке, наверное, было бы трудно ему ответить. Ведь он моряк и воин, участвовал в сражении, и сказать ему "не сможешь" – вероятно, с точки зрения японца означает нанести ему оскорбление. А сказать "сможешь" ... Николай не был высокого мнения о своем фехтовальном искусстве и понимал, что такой ответ вряд ли будет правдивым.

– ...мог бы я когда-нибудь овладеть искусством боя на мечах, как есаул? – закончил он.   Судя по выражению лица девушки, вопрос был задан верно. Японка окинула его ставшим серьезным взглядом

– У тебя есть талант – после паузы ответила она.

– Но ты не развил его, когда было нужно. А сейчас уже поздно.

– Поздно? Но я же вовсе не... – тут мичман слегка замялся – ему казалось, что девушка несколько старше его, а признаваться в этом не хотелось

– Это когда же мне следовало начинать? Во сколько лет начали Вы?

– В четыре, – быстро ответила девушка и чуть закусила очаровательную губку – похоже, Николай только что узнал то, что ему знать не полагалось. Но... с четырех лет?!! Тогда понятно, откуда эта звериная грация и феерическая быстрота. Конечно, против такого противника Николаю не светило ни при каком раскладе...

– М-да... А нет ли какого-то хитрого, истинно японского способа справится с противником, который много сильнее тебя? – спросил юноша. Николаю казалось, что тон его был достаточно шутливым, чтобы дать понять – он говорит это только для продолжения беседы, но... Кажется его слова были восприняты серьезно, и Николай снова удостоился задумчивого взгляда японки.

– Может и есть, – промолвила она.

–Знаете что, мичман, давайте я расскажу Вам одну японскую... сказку. Если Вам это, конечно, действительно интересно.

Николай только кивнул – обычно его собеседница говорила мало, но сегодня, кажется, все изменилось, так что он промолчал и обратился в слух. Юноша и девушка, подхватив боккэны, покинули полянку, где состоялся их поединок и медленным шагом прогуливались по саду. Лучи восходящего солнца играли в тени ветвей, словно солнечные зайчики в церковных витражах. И тихой литанией звучал женский голос, столь прекрасный, что даже утренние пташки притихли, боясь пропустить хотя бы слово.

–  Давным-давно, когда Япония кипела войной властителей, не подчинившихся еще божественной воле Императора, жил мудрый самурай по имени Асано Кадзума. Он следовал путем Этикета Исэ-Рю, и таково было его умение, что для четырнадцатилетнего сёгуна Асикага Ёсихару не нашлось лучшего учителя. А когда сёгунат пал, мудрый самурай простым ронином пришел в город Татэока, где был призван на службу могучим кланом Могами.

Асано Кадзума верой и правдой служил клану. Он обзавелся семьей и у него родился сын. Но когда сыну исполнилось шесть лет, другой самурай Сакагами Сюдзэн, тоже служащий клану Могами, оспорил учение Этикета Исэ-Рю, которому следовал Асано Кадзума. Дело дошло до мечей и Асано пал.

Его малолетний сын не мог занять достойного места в обществе, пока не отомстит за гибель родителя. Но не это двигало молодым Асано Тамидзимару. Он искренне любил и чтил своего отца и всем сердцем желал смерти его убийце. Сын Асано Кадзума воспитывался при храме Хаясидзаки Кумано Дзиндзя, обучаясь искусству владения мечом. Молодой Асано не желал иной дороги, кроме пути самурая, он не мыслил себе иной доли и старательно учился мудрости предков, не жалея себя в постижении воинского искусства.

Настал день, и Асано Тамидзимару исполнилось 18 лет. В день своего совершеннолетия он получил новое имя – Хаясидзаки Дзинсукэ Минамото-но Сигенобу и право следовать туда, куда влекло его сердце. Два года потратил он на поиски убийцы своего отца и наконец-то нашел его.

Множество раз молодой Хаясидзаки представлял себе этот день, но никогда не думал, что час, когда он узреет своего смертельного врага, сокрушит все его надежды. Ибо Сакагами Сюдзэн был настолько опытным воином, что у юноши не было ни единого шанса победить его в бою.

И сын Асано ушел в сумрак ночи. Его жизнь потеряла всякий смысл. Юноша мог выйти на бой, соблюдя канон самурайской чести, но тогда он погибнет, а отец так и останется неотомщенным. Цель молодого воина не будет достигнута, а значит, дни его жизни не имели смысла. Отступление так же немыслимо. Выхода нет и нет спасения для чести, а значит, остается только оборвать нить обессмыслившегося бытия собственной рукой.

Юноша вынес себе приговор, и готовился встретить свой последний рассвет. С первыми лучами солнца, он исполнит обряд сэппуку, как только и должен уходить из жизни самурай, чей меч не смог защитить его чести. В ожидании неизбежного, юный Хаясидзаки погрузился в медитацию дабы очиститься от посторонних и лишних мыслей. Но вместо примирения с неизбежным, он вдруг обрел понимание...