Текст книги " А.Н.О.М.А.Л.И.Я. Дилогия"

Автор книги: Андрей Лестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Обедать! – сказал блондин, выстудив меня ледяным взглядом голубых глаз.

Я вышел на галерею и увидел, что из каждой избы людей выводят по двое охранников. В столовой охранники сели за столы так, чтобы разделить обитателей разных камер и не позволить им переговариваться, передавать друг другу какие бы то ни было предметы и даже подавать знаки.

Стояла гробовая тишина. Анфиса и Смирнов молча расставили на столах казаны с горячим и тарелки. Начали есть. На обед был гороховый суп с копченой грудинкой. Неплохо для последней трапезы в жизни, подумал я.

Вдруг Жанна, которая сидела за соседним столом, застонала, отодвинула от себя тарелку, разливая на стол и себе в подол горячий суп, и схватилась за живот.

– Что с тобой? – бросился к ней Смирнов, но двое охранников не дали ему приблизиться.

Жанна застонала еще громче.

– В чем дело? – спросил блондин с квадратными плечами. Похоже, в отсутствие Ратмира он был за главного.

Охранники не знали, в чем дело.

– Живот! Справа… – простонала Жанна. – Сжимает… как в тисках…

– Может, позвать доктора? – спросил один из охранников.

– Дайте ей воды и отведите в дом, – сказал блондин.

Жанну подняли. Она не могла держаться прямо, на лбу выступил пот. Если бы я не знал, что сам посоветовал ей сказаться больной, я бы поверил, что ей очень плохо. Интересно, кто у них тут за врача? Не тот ли мой знакомец в халате и с плохими зубами?

Как раз когда Жанна переступала порог, в воздухе как будто лопнула огромная струна.

Дрогнули стекла в окнах. Люди бросили ложки. Квадратный блондин выпрямился и побледнел, а в его ледяных глазах плеснуло бешенство.

После первого толчка звуковой волны раздался треск, словно кто‑то настраивал на волну громадный радиоприемник. Потом треск прекратился, и мы услышали голос.

Звук голоса был очень громким, и мы отчетливо слышали каждое слово и каждый оттенок тембра, но в то же время было ясно, что человек говорит в невидимый микрофон очень тихо, почти шепотом, а громкость – это исключительно работа усилителей.

– Меня зовут Игорь Адамов, – сказал голос. – Подполковник Адамов. Думаю, что среди вас есть такие, кто знает, кто я. Кто бы вы ни были там, внутри, вы нарушили Пакт. Сектор будет наказан. Вы тоже. Но я бы хотел быть максимально милосердным. На вашей территории находятся граждане Тихой Москвы: Иван Кошкин и Анфиса Петренко. Выпустите их, и я подумаю, что могу для вас сделать. Десять минут на размышления.

Снова раздался треск, и звук растаял. На несколько секунд установилась тишина. Затем заржала лошадь, залаяли собаки, и все забегали. У некоторых из охранников тряслись руки.

Блондин ухмыльнулся, дал команду звонким железным голосом, и нас всех загнали в избы. Часть бойцов осталась охранять камеры, остальные побежали на свои посты, вероятно, определенные для них каким‑то штатным расписанием.

Через несколько минут я увидел полковника в отблескивающем на солнце синем костюме и вычищенных до зеркального состояния туфлях. Он тяжело шагал от своего каменного особняка к вышке. Сзади шел Ратмир с мегафоном в руках и вталкивал в него батарейки, которые вынимал из кармана камуфляжной куртки.

Полковник подошел к вышке, взял у Ратмира мегафон и стал подниматься по деревянной лестнице. Довольно быстро он исчез из моего поля зрения: дырка между бревнами была длинной, как щель в старинном танке, и не годилась для обзора вверх‑вниз.

Через пару минут раздался треск значительно более слабый, чем у аппаратуры Адамова. Потом заговорил Бур.

– Адамов! – раздался его сиплый бас, усиленный мегафоном. – Удивлен, не скрою. Рад слышать. Надеюсь, у тебя со здоровьем все в порядке. Узнаешь меня? Могу напомнить. Я Виталий Бур, министр обороны Сектора и хозяин этого городка. Сегодня, кстати, я подал в отставку, сложил с себя полномочия министра. Так что за Сектор я больше, к сожалению, не отвечаю. Более того, на Сектор мне наплевать. Делайте с ним что хотите. Можете заморить их голодом, загнать под землю, сжечь огнеметами. Анжела способна на такое? Она с тобой? Короче, Адамов, ты немного опоздал. Мне плевать на Сектор. Но этот городок я вам не отдам. И ни один человек отсюда к тебе не выйдет… Что касается Кошкина и Петренко. Может быть, они здесь есть, а может быть, их здесь и нет. Дело не в этом. А дело в том, подполковник Адамов, что у меня здесь женщины и дети. Тихие дети. И я бы хотел, чтобы они остались в живых. Но пока что буду считать их заложниками. А теперь слушай. В восьми километрах севернее есть железнодорожная станция. Через два часа на ней должен стоять паровоз с запасом угля и воды и с пятью вагонами. Второе. Ты уберешь всех своих бойцов от стен нашего городка и обеспечишь проход моих людей к станции. Каждые полчаса я буду выпускать одного бойца, чтобы он проверил, выполняются ли мои условия. Если он не вернется, я убиваю одного из заложников. Если он вернется, но скажет, что вы не выполняете или недостаточно хорошо выполняете одно из условий, я убиваю одного заложника. И так каждый раз. Да! Забыл. В принципе можете попробовать убить меня. Но ты же знаешь, Адамов, у меня есть по‑настоящему верные люди. И если что‑то со мной случится… Тогда, к моему глубочайшему сожалению, они убьют всех заложников и начнут с детей. Это всё. Мог бы еще пару советов тебе дать, чисто по‑дружески, но батареек жалко…

Я пнул бревенчатую стену ногой. События разворачивались по худшему из сценариев. Что бы мы ни сделали теперь, погибнут невинные люди. Значит, нужно атаковать одновременно всех охранников. Но это невозможно.

Тем не менее делать что‑то надо. Чем могут нам помочь из‑за Щита, я не представлял.

9

Бур спустился, и началась возня. Бойцы, с виду беспорядочно, перемещались по всему инкубатору. Пару раз куда‑то к южной стене пробежал Ратмир. Слышны были негромкие окрики, команды, лязг металла. Распахнулись ворота конюшни. Вывели лошадей, что‑то делали с ними. Ученый, как был, в своем белом халате, занимался чем‑то у стеллажа над таинственной дырой в земле. Охранник помогал ему передвигать и осматривать что‑то в длинных брезентовых свертках, которые лежали на стеллаже.

Наконец Бур вышел из мастерских и пошел прямо на меня, по дороге оглядываясь куда‑то на верхнюю кромку южной изгороди, словно ожидал там что‑то увидеть. Может, Адамова, или Анжелу, или какое‑нибудь хитроумное приспособление, с помощью которого можно было бы преодолеть Щит.

Он приближался, я смотрел на его широкую грудь, короткие седые волосы и представлял, как я стреляю в него. Куда бы выстрелил? В грудь? В живот? Или в голову? Такого нужно бить наверняка. Несмертельное пулевое ранение его не остановит, даже, вероятно, не собьет с ног. Несмотря на всю ненависть и страх, которые он во мне вызывал, я не мог представить себя стреляющим ему в лицо, и если даже подумать об этом мне тяжело, то что будет, когда придется стрелять?

Посреди двора его перехватили Ратмир и тот квадратный блондин, который сегодня распоряжался за обедом. Они подняли руки, сдвинули рукава и сверили часы. Потом Бур махнул в сторону ворот, похлопал блондина по плечу, которое было под стать его громадной лапе, хотя ростом блондин был меньше полковника головы на полторы. Боец отдал честь, то есть поднес руку лодочкой к левому уху. Бур и Ратмир, стоявшие спиной ко мне, ответили на его приветствие таким же по‑военному четким жестом, и он побежал к воротам.

У ворот к этому времени стояли две телеги, нагруженные бревнами. За ними с заряженными арбалетами пряталось человек десять бойцов. Еще человек десять прикрывали их с флангов, вооруженные дротиками, копьями и тесаками. У двух или трех были футляры.

Когда блондин подбежал к воротам, их молниеносно приоткрыли ровно настолько, чтобы широкий боец смог протиснуться, и сразу же, как только он оказался снаружи, снова заперли на все засовы.

Прошло полчаса, сообразил я. Квадратный человек отправился за пределы инкубатора с проверкой выполнения условий ультиматума.

Полковник постоял немного, глядя на закрытые ворота, потом опять двинулся в мою сторону. Оставшийся стоять посреди городка Ратмир залез в карман, вытащил сигареты и закурил. Давненько мне не приходилось видеть курящего человека. Пока полковник не дошел до двери моей избы, Ратмир дважды посмотрел на часы.

10

– Не хочу терять время, – просипел полковник, открыв дверь. – Ты уже понял, что тебя оставили в живых только потому, что хорошо справляешься с ролью посредника, медиума. Дети с тобой работают намного лучше, чем без тебя. Не знаю, чем ты их берешь, но такова уж их природа. Тихие. Для меня загадка… У нас есть около полутора часов. Думаю, что шайка Адамова приняла ультиматум…

– Тогда почему они промолчали? – осмелился перебить я. Мне не очень‑то хотелось, чтобы Бур ошибся, неправильно истолковал действия Адамова и в результате началась кровавая бойня.

– Ну так и мы промолчали, – ответил Бур. – Что из того? В Сомали, помнится, твой друг всегда молчал, принимая ультиматумы.

– Какой мой друг?

– Адамов.

– Он не мой друг. Скорее ваш, раз вы были с ним в Сомали.

– Да? – Бур подошел, вцепился мне в плечо железными пальцами, так что я от боли и неожиданности вскрикнул. Он пристально, сверху вниз, заглянул на дно моих глаз. – Ну и ладно. Так вот, нам надо запустить огнестрельное оружие. Сейчас выведут детей, и вы будете пробовать вначале с пистолетом Макарова, затем с ПКТ. Знаешь, что это такое?

– Знаю.

– Молодец. Каждый из детей способен по‑своему. Кто из них сможет выстрелить, мы не знаем. Ты работал с Мишей, а сегодня настало время поработать с моим сыном.

Бур прервался и сделал странное движение губами. Это было самое большое приближение к обычной человеческой мимике, которое мне удалось до сих пор заметить на его лице.

– С моим сыном, – повторил он. – С ним работали меньше всех. Возможно, он и раскроется больше всех. Во всяком случае, я надеюсь. А ты постарайся. Помоги ему. Только очень постарайся. А чтоб тебе лучше работалось, я пока возьму Анфису к себе в дом, и если через час тебе не удастся убедить Гришу или любого другого из детей произвести выстрел, начну присылать тебе твою подругу по кусочкам. Понял? – улыбнулся Бур сумасшедшей жестокой улыбкой.

– Понял, – прошептал я.

– Не слышу!

– Понял, – сказал я тверже.

– Вот это другое дело. Жаль, конечно, что вы так и не заделали ребеночка. Но кто знает, может, у вас все впереди. Все зависит от тебя… Сейчас за тобой придут. Ну а пока, извини, друг, я прикрою тебя на засов. Военное положение, сам понимаешь.

Как только полковник отошел на несколько шагов, я припал к смотровой щели. Бур стоял несколько справа и, по‑видимому, отдавал команды бойцам, которые находились на галерее и были мне не видны.

Затем он направился в сторону своего особняка, а следом двое потащили Анфису. Она упиралась и смотрела своими косящими глазами прямо мне в глаза, и мне казалось, что взгляд ее говорил: «Будь мужчиной. Убей гада! Убей! Прирежь или пристрели!»

За ними в кадре появились Фликр и Петя, которые, не особо торопясь, пошли к Кругляшу.

Потом двое вывели Смирнова и Мишу. «Значит, сработало! – подумал я. – Жанна осталась дома».

Бур вошел в калитку своего особняка и оставил ее открытой для людей, тащивших Анфису. Ратмир зачем‑то тоже побежал к нему.

И в тот момент, когда полковник уже входил в дом, а Ратмир еще не вышел из калитки особняка во двор, открылась щель в больших воротах инкубатора, и в нее вошел блондин с квадратными плечами. Он как‑то странно махнул рукой бойцам, охранявшим ворота, и, заметив Петю, трусцой побежал к Кругляшу.

Бежал он тоже как‑то странно. Не так, как бегают военные, тем более дерганые. Почему‑то он напомнил мне усталого и почти протрезвевшего к утру выпускника старой цифровой России, который, попрощавшись с одноклассниками, бежит к остановке за пустым утренним трамваем. Подбежав к мальчику, он присел рядом с ним на корточки и что‑то сказал ему. Фликр попятился и оглянулся. Затем боец с квадратными плечами встал, Петя и Фликр зашли в Кругляш, а блондин раскинул руки и стал смотреть по сторонам так, как будто он первый раз видел внутренности инкубатора.

Мимо него, выворачивая назад шею, прошел Миша. Он улыбнулся Мише и расслабленно помахал ему рукой. Те двое, что вели Смирнова и мальчика, покачали головами и тоже оглянулись.

Еще через несколько секунд блондин вдруг покачнулся, провел рукой по лицу, встряхнул головой и как ни в чем не бывало быстрым тяжелым шагом тренированного военного человека направился к особняку полковника.

11

Не знаю, почему меня всегда приводили в Кругляш последним, но и на этот раз, когда Ратмир втолкнул меня в двери, там уже были все: мальчишки, ученый, Мураховский, Смирнов и, конечно, полковник.

Полковник выглядел несколько более расслабленным, чем пятнадцать минут назад, когда обещал резать Анфису на кусочки, если я не добьюсь от мальчишек стреляющих пистолетов и пулеметов. Вероятно, блондин доложил ему, что Адамов отступил от инкубатора. Но предоставит ли он ему паровоз? Пропустит ли к станции? И куда собирается ехать Бур?

Впрочем, все эти вопросы не слишком волновали меня. Мы со Смирновым разработали план и не собирались от него отступать. Свою судьбу мы должны были решить сами, здесь и сейчас. И как нам может помочь Адамов, я не совсем понимал. То, что он выполнил первую часть требований полковника, одновременно настораживало и радовало. Радовало потому, что бойня откладывалась. А настораживало то, что он так легко сдался. Но может быть, у него тоже есть план? Если с ним сейчас Леша и Анжела, то, как только Бур выйдет из‑за Щита, шансов в открытом противостоянии у полковника не будет. Если, конечно, у Бура не появятся к этому времени пистолеты и автоматы. Не хотелось даже думать о том, что может произойти в этом случае.

Верил ли я, что меньше чем через час Бур начнет присылать Анфису по частям? Ответ утвердительный. Значит, у нас было совсем немного времени на то, чтобы захватить оружие и отбить всех заложников. И если первое представлялось почти невыполнимым, но все же вероятным, то как осуществить второе, я и представить себе не мог. Короче, это попросту казалось мне невозможным.

Как только мы нападем, бойцы полковника убьют Жанну и Катю с Ирочкой. Отобьем Жанну, девочку и Катю, – полковник перережет горло Анфисе. Единственный выход – ВНАЧАЛЕ освободить женщин, а уже потом нападать на полковника и его, так сказать, гвардию. Но как освободить, не нападая? Курица и яйцо. Волк, коза и капуста. Неразрешимая задача.

Разрешить ее можно было только одним способом, думал я. Рубить этот Рубикон, или этого Буриданова осла, или хрен его знает кого, всё, к чертовой матери, повылетало из головы, но главное – рубить и двигаться вперед. Наверное, так поступают герои. Но я‑то героем не был.

Нужно было сделать шаг, и сделать его как можно быстрее. Это отдаленно напоминало прыжок с десятиметровой вышки. Ты стоишь на краю, и прыгнуть кажется совершенно невозможным. Никакое умственное усилие не может оторвать тебя от твердого помоста. Но ты знаешь, что лететь надо. И рано или поздно шаг вперед делается как‑то сам. Вернее, этого шага никогда не замечаешь. Никакого перехода нет. Здесь был страх, а там, сразу, – полет. Вероятно, этим и отличается трус от храбреца. Храбрец тоже боится, но не ищет мостика между страхом и полетом. Он просто летит. А трус замирает в поисках невозможного, несуществующего, – некоего воображаемого смягчающего перехода, по которому можно пройти до того пункта, в котором полет перестанет пугать.

В общем, да, чем‑то это напоминало стояние на вышке, с той только разницей, что после прыжка в воду сравнительно редко судья вырывает у тебя кадык и расстреливает из арбалета всех зрителей, начиная с женщин и детей.

Мураховский выложил «макарова» на стол.

Дети посмотрели на него, а потом переглянулись. Не знаю, насколько талантливо они водили за нос в течение нескольких месяцев и ученого, и полковника, и всю его команду, но сейчас им этого таланта явно недоставало. Невооруженным взглядом видно было, что они знают нечто важное, чего не знает никто, кроме них. Впрочем, я не заметил, чтобы Мураховский или Бур обеспокоились. Вполне могло быть, что детскую хитрость замечал только я, как больше всех напуганный.

И тут вдруг кровь бросилась мне в лицо. Стало жарко, и в несколько мгновений майка промокла от пота. Блондин пришел из‑за Щита, оттуда, где были Адамов и, вероятно, Чагин, и, может быть, даже Леша и Анжела, и после этого стал говорить с Петей. Он что‑то хотел узнать у него или, напротив, рассказать ему. Последнее не было похоже на этого жестокого и, по‑видимому, непримиримого бойца. В таком случае что он хотел узнать у Пети? И почему это не расстроило, а воодушевило мальчишек? Это важно. Не зная этого, опасно двигаться дальше.

Но этот поезд уже было не остановить.

– Начинайте! – сказал Бур.

– Начинать? – спросил у меня Гриша.

Прямое обращение ко мне было не по инструкции. Но Бур отнесся к этому снисходительно – нарушайте что угодно, только сделайте, что от вас требуется!

– Конечно, – сказал я, прекрасно понимая, что на самом деле имел в виду мальчик. – И побыстрее.

Гриша встал и долго смотрел на лежавший на столе пистолет. Потом погладил его.

– Выстрел – это очень громко? – спросил он у отца.

– Так себе, – просипел Бур. – Бывают вещи и погромче.

– Хорошо. – Мальчик взял пистолет в руки, и Мураховский рефлекторно метнулся к оружию, накрывая его ладонью. – Возьмите, – сказал Гриша. – Я как раз вам хотел дать. Я не люблю громких звуков.

Мураховский выпрямился, снял пистолет с предохранителя и направил его на лист железа с резиной. Простоял так около минуты, и ничего не произошло.

«Когда же уйдет Бур? – думал я, обливаясь потом. – Когда? А что, если у Гриши не получится его увести?»

– Миша! А ты не мог бы помочь товарищу? – Я решил подтолкнуть детей. – Ты же знаешь, сегодня особенный день, и нам обязательно нужно добиться успеха.

Полковник, услышав эти нехарактерные для меня речи, удовлетворенно кивнул. Он не мог догадываться о нашем замысле. Вероятно, он решил, что угроза расправиться с Анфисой подействовала на меня.

«Может быть, Миша сможет помочь другу каким‑то образом выманить Бура?» – думал тем временем я.

Смирнов сцепил пальцы и упорно глядел себе под ноги. Я боялся, что он не выдержит и сорвется раньше времени.

– Давайте я попробую, – сказал Петя. – А Гриша пока отдохнет.

Ученый взглянул на полковника. Тот дал добро. Гриша сел. Петя встал рядом с Мураховским. И в этот момент за стеной раздались дикие женские крики, топот ног, звон разбитого стекла, грубый мат и, наконец, голос Светланы:

– Папа! Папочка!

Бур вскочил на ноги, в одно мгновение оказался у двери и распахнул ее. В просвет мы успели увидеть полуголую Светлану, которая рвалась из рук двух или трех охранников. Рядом стоял Ратмир, зажимая рукой глубокий порез на лице. Из‑под руки густо лилась кровь. Руки Светланы тоже были в крови.

– Папочка! – кричала она.

– Две минуты, – быстро сказал Бур. – Запритесь.

Он шагнул за порог, Мураховский запер дверь, некоторое время мы слышали отдаляющийся бас полковника, причитания Светланы и угрюмое бу‑бу‑бу Ратмира.

– Продолжим, – сказал Мураховский, показав пистолетом, что мы должны занять свои места.

– Хорошо, – сказал я. – Мальчики, приготовьтесь!

И бросился на Мураховского.

Он был на полголовы ниже меня и значительно старше, выглядел больным и измученным, и я не ожидал такого ожесточенного и умелого сопротивления. У меня было преимущество, я бросился неожиданно и успел схватить его за руку с пистолетом, не потому, что боялся выстрела, а потому что не хотел, чтобы мне этой почти килограммовой железякой проломили череп. Но толстенький усталый Мураховский молниеносно освободился от захвата, ударил меня каблуком в берцовую кость и замахнулся «макаровым». Однако я успел уклониться, поднырнуть под удар и плечом врезался ему в район солнечного сплетения, сбивая его с ног прямо на цилиндр из нержавейки. Ударившись спиной о край цилиндра, Мураховский хрюкнул, обрызгав мне все лицо слюной, и вцепился в горло. Я ударил его в лицо, но удар получился смазанным, потом еще раз, и этот удар тоже был слабым, как во сне, но я понимал, что должен продолжать молотить его кулаками, потому что этот гад, тренированный в незапамятные времена, имел преимущество в близком бою. Пальцы его сжимались на моем горле, и я понимал, что еще секунда‑две, и он просто сломает мне трахею, как вдруг голова его дернулась и рука разжалась.

Смирнов, быстро расправившийся с хлипким ученым, пришел на помощь, вначале саданув Мураховского в висок углом шахматной доски, а потом – рванув его сзади за шею.

Я сидел на полу и задыхался. И как в тумане видел Мишу и Петю, заклеивающих скотчем рот ученому, и Смирнова, которому Гриша помогал стягивать сзади руки Мураховского.

Справившись с приступом тошноты, я помог хорошенько связать обоих. И пока связывали, все время спрашивал: «Мы не слишком шумели? Кто знает? Мы не слишком шумели?»

Уходить по плану мы должны были через подземный ход, но стальная дверь оказалась заперта.

– Ключ! – прошипел я в отчаянии. – Где ключ?

Мураховский был без сознания. Зато ученый извивался, как гусеница. Смирнов залез в карманы его халата, ключа не было.

– Где ключ, урод? – схватил Смирнов ученого за волосы.

– Тише, здесь дети, – зачем‑то сказал я, подошел к ученому и ударил его со всего маху носком ноги по печени.

– Дядя Ваня, стойте, – схватил меня сзади за куртку Миша. – Стойте!

– Нет времени, Миша! Уходить надо!

– Стойте! – повторил Миша. – Будет ключ. Только остановитесь.

Я остановился, посмотрел на Мишу, и таким беззащитным показался мне мальчишка, что я приготовился отдать за него жизнь, если мы не успеем найти ключа до возвращения Бура.

Миша замер на секундочку, пошевелил губами, – и в руке его появился длинный ключ из желтого металла.

Мы открыли дверь и столкнули вниз Мураховского и ученого. Затем спустились сами, закрыли дверь за собой и оказались в кромешной темноте. Темнота подземелья пахла подвальной гнилью, горелыми тряпками и смолой. Смирнов пошарил на стене рукой, затем чиркнул спичкой и зажег факел. Я удивился, но спрашивать, как он догадался, что здесь где‑то должен быть подвешен факел, было некогда.

– Куда дальше? – спросил Смирнов.

Он посветил во все стороны, и я увидел в углублении еще одну дверь, за которой, возможно, скрывался еще один коридор. Потом я вспомнил, как Бур однажды необъяснимо оказался в Кругляше, и решил, что за этой дверью ход к его особняку. А значит, и к Анфисе.

Первоначальный план был пробиваться к оружию в кирпичном доме Мураховского, но теперь, когда я знал, что Анфиса у Бура и туда, вероятно, ведет подземный ход, я впал в замешательство.

Можно сразу к полковнику в дом, но что мы сможем сделать с одним пистолетом, который неизвестно еще, будет ли стрелять, в том месте, где наверняка сосредоточено самое большое количество охранников?

Прямо на юг проверенный подземный ход вел к кабинету Мураховского и оружейной комнате.

Куда идти? Сразу бить в сердце или попробовать вначале вооружиться?

– Ну что? Куда? – Лицо Смирнова в свете факела выглядело бледным и абсолютно бешеным.

– Дядя Ваня! – воскликнул Миша, сообразив, что я не могу решить, в какую сторону идти. – Дядя Ваня! Помнишь, ты спрашивал, смогу ли я переместить пистолет? Так я смогу, то есть сам не смогу, а втроем, с Гришей и Петей – сможем. И не только пистолет. Пойдем туда, где есть оружие. Я тоже буду стрелять.

– И я, – глухо сказал Петя.

– Почему же ты раньше не сказал, что вы это можете? – спросил я. Под ногами застонал пришедший в себя Мураховский. – Уходим! Этих двух берем с собой.

– Я не знал, что мы можем это, – говорил Миша из темноты, пока мы пробирались по подземному коридору. – Это тот солдат сказал Пете. Он передал сообщение от Анжелы. Анжела сказала, что когда мы делаем что‑то вместе, силы возрастают во много‑много раз. И еще она передала нам, как это делать. И тогда получается эта… как ее… синемия?

– Синергия, – ответил я. – Скорее всего синергия.

Анжела нашла небольшую трещинку в Щите.

12

Подойдя к двери, преграждающей вход в кирпичный дом с кабинетом Мураховского и оружейным складом, я понял, что мы в ловушке. Дверь была заперта, и даже если бы добытый нами ключ подходил ко всем дверям в инкубаторе, мы не смогли бы им воспользоваться, потому что оставили его в замочной скважине, чтобы дверь в подземелье нельзя было открыть со стороны Кругляша.

А Бур уже наверняка вернулся туда. Точно! Донеслось эхо от тяжелого удара в стальную дверь. Ну вот. Одни буду ломиться, а другие побегут на перехват. Несколько секунд, и охранники встретят нас у выхода в кирпичный дом.

– Пацаны! – крикнул Миша.

Мальчишки схватились за руки, – и тяжелая стальная дверь открылась. Распахнулась настежь, легко и бесшумно, словно кто‑то невидимый и невероятно расторопный провернул ключ в замке, а потом сильно толкнул дверь плечом.

– Он стреляет? – спросил я у детей, поднимая перед собой пистолет.

– Да! – ответили они хором, и я рванул наверх.

Наверху был только один боец, наверное, остальных распределили охранять вход в инкубатор и заложников. Он схватился за нож и попытался подняться. Я почему‑то не осмелился нажать на курок, а просто саданул его по черепу рукояткой.

Мы проверили второй этаж – там не было никого – и стали таскать шкафы и столы, чтобы забаррикадировать оба выхода: в подземелье и на улицу.

Дом был кирпичный, окна забраны толстыми железными решетками, и мы могли продержаться здесь довольно долго. Но не в этом, конечно, заключался наш план.

13

Надо сказать, что подпереть двери мебелью мы успели как раз вовремя.

Не прошло и минуты, как в дом начали ломиться.

– Стреляй! – запаниковал Смирнов. – Стреляй в них!

– Подожди, – ответил я. – Выстрелю, и что дальше? Ну, убью одного или раню. И что из этого?

Удары становились все сильнее. Дети испуганными глазами смотрели на меня.

– Дай я выстрелю, если ты не можешь! – крикнул Смирнов.

– Да нельзя нам стрелять! Рано! Как только они узнают, что у нас пистолет, из которого можно выстрелить, они поймут, что им нечего терять. Ты этого хочешь? А как же твоя жена? Ребенок? Что будет с ними? Слышал, Бур говорил, что у него есть верные люди, которые готовы убивать заложников… Кто у тебя, кстати, мальчик или девочка?

– Девочка.

– Как зовут?

– Не придумали еще.

– Что значит не придумали?

Удары прекратились. «За бревном побежали», – подумал я.

– Жанна хочет Соню, а я Наташу, чтоб была как моя мама.

– Непорядок, – сказал я, чувствуя, что этот разговор успокаивает и собирает меня. – Вы что, договориться не можете? Вот все закончится, и назовете дочурку. Да? Мне, кстати, оба имени нравятся.

– В том‑то и дело, – сказал Смирнов, облизывая пересохшие губы. Он оглянулся на Мураховского и ученого. – А с этими что будем делать?

– Запрем где‑нибудь.

– Где?

– А вот сейчас и решим. Миша! – позвал я. – Пора вооружаться!

Мы подтащили к той мебели, что подпирала дверь, еще один тяжелый стол и побежали к тяжелой решетке оружейной комнаты.

– Ну что! Давайте таскать из‑за решетки оружие. Как шашечки. Сможете? – обратился я к Мише. – Хватит синергии?

– Зачем, дядя Ваня? Мы лучше дверь откроем, – сказал Миша.

Мальчишки стали напротив решетки втроем, и она открылась сама по себе, словно и не было на ней никаких замков и засовов.

В оружейной комнате чего только не было, даже луки и алебарды. Но больше всего мне понравились бронежилеты и автоматы Калашникова. На нижних полках стояли железные ящики, крашенные в зеленый цвет. Открыв их, мы увидели россыпь патронов разных калибров и несколько рожков под автомат.

Я проверил оружие. Автоматы были смазаны и вычищены, затвор ходил легко.

– Держал когда‑нибудь такое в руках? – спросил я Смирнова.

– Нет, только в кино видел, – ответил он.

– А мне приходилось.

– Ну что, будут стрелять? – спросил я мальчишек.

– Да. Они уже готовы. Можете проверить, если хотите. Только курок надо нажать, – ответил Петя. – А мне покажете, как с ним обращаться?

Я стал объяснять всем, как пользоваться доцифровым огнестрельным оружием, не раз выручавшим еще наших дедов. И в это время послышался звон падающих стекол, и в разбитое окно кабинета закричал голос Ратмира:

– Выходите по одному. Детей выпускайте первыми. Если будете вести себя тихо, мы вас не тронем. Считаю до десяти. Раз…

– Стой! – крикнул я ему. – А что будет, когда посчитаешь? Ты не сказал.

И неожиданно для самого себя я захохотал.

– Лучше бы тебе этого не знать, – ответил Ратмир и грязно выругался. – Два!

Я передал один бронежилет Смирнову.

– Три!

Мы надели бронежилеты.

– Четыре!

Петя перекинул ремень автомата через плечо.

– Пять!

«Держитесь все сзади, за мной и дядей Сашей. Стреляй, только если нас убьют, понял?» – сказал я Пете.

– Шесть!

Мы перетащили Мураховского и ученого в оружейную.

– Семь!

Дети закрыли решетку снаружи.

– Восемь!

«Теперь уже никто и никогда не откроет эти замки», – сказал Гриша.

– Девять!

«Лучше бы их все‑таки убить», – сказал Смирнов, передергивая затвор автомата и показывая на связанных.

– Десять!

«Жаль, что ты женат, – сказал я Смирнову. – Вы бы с Анфисой составили хорошую пару».

Двери затрещали от удара в них чем‑то очень тяжелым.

– Ну все! – сказал я. – Осталось немного. Не бойтесь. Они не знают про автоматы. Как только двери выломают, мы с дядей Сашей идем прямо на них и стреляем без предупреждения. А вы, пацаны, не высовывайтесь. Понятно? Прорываемся к избам и освобождаем женщин с детьми.

– И папу! – сказал Петя.

– Да, и Дивайса. Конечно! – сказал я, на самом деле совершенно забыв о хвастуне.

После очередного удара тяжелым предметом полетели осколки камня и кирпичная пыль. Пробить стальную дверь им, может, и не удастся, но вывалить ее внутрь – вполне.

– Так, дети! Пока не началось. Чего еще я не знаю? Какие еще секреты вы скрываете? Рассказывайте! Это важно.

– Нет… – сказали мальчишки. – Ничего. Больше ничего. Никаких секретов.

– Что еще сказал блондин? Тот солдат. Что он сказал про Адамова?

Стоял невообразимый грохот выламываемых вместе с косяком дверей. Рычал Ратмир, орали охранники. И нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

– Ничего, дядя Ваня! – крикнул Петя, прижимая к груди автомат. – Он только улыбался, как тихий, у которого высокая температура, и повторял слова Анжелы. Мне кажется, он их не понимал. Повторял, как магнитофон.

– Ты видел магнитофон? – удивился я.

– Да, у Гриши дома есть. «Юпитер», с большими бобинами. Только звук плохой – лента уже очень старая.

Дверь со скрежетом упала на шкаф и подвинула его. Завизжали и заскрипели по деревянному полу ножки столов, составлявших нашу баррикаду. Охранники с криками раскачивали бревно и пробивали себе дорогу к нам.