Текст книги "Америка несбывшихся чудес"

Автор книги: Андрей Кофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

ОТГОЛОСКИ

Пусть Сибола оказалась вовсе не той страной, какой ее описал фрай Маркос, – все равно слухи о ее пресловутых богатствах еще долго будоражили воображение европейцев. Английский торговец Генри Хоукс утверждал даже, будто испанцы не нашли пышных городов Сиболы по той причине, что индейские колдуны скрыли их от конкистадоров пеленой тумана. Несмотря на факты, несколько скромных индейских пуэбло превратились в богатую страну или крупный город, и в этом качестве Сибола прочно и надолго легла на Карты североамериканского материка. Знаменитый картограф Ортелий в 1571 г. указал в Северной Америке город Сеуола в стране Тотонеак. Даже восемьдесят лет спустя после описанных событий профессор Оксфордского университета Генри Бриггс рассказывал своим студентам о «больших государствах Сибола и Кивира, где есть крупные города с огромным количеством жителей, где дома имеют пять этажей, а внутри – колонны из бирюзы». И Бриггс обозначил Сиболу на своей карте от 1625 г.

Столь же цепким оказался миф о Великой Кивире, которая, как мы знаем, была лишь жалкой деревушкой среди бескрайних равнин. Коронадо искал эту страну в Канзасе, в глубине материка, но на своей карте от 1556 г. итальянский писатель, автор книг о путешествиях Джованни Батиста Рамузио поместил Кивиру в Верхней Калифорнии, а Меркатор (1569) – на Тихоокеанском побережье. Там она, в конечном счете, и закрепилась. В представлениях многих людей того времени это была прибрежная тихоокеанская страна с богатейшими золотыми копями. Ее столица, город Кивира, находилась на побережье, в устье крупной реки. Имелись и другие города: Тучано, Акса и Сикуик (последний, видимо, является мифическим отголоском пуэбло Сикуйе). Все эти названия фигурируют на карте Ортелия от 1571 г. Хронист Франсиско Лопес де Гомара сообщал, что «Кивира расположена на сороковых градусах северной широты; это умеренная страна, в ней очень хорошая вода и много травы, слив, шелковиц, орехов, дынь и винограда. Люди облачаются в шкуры буйволов и оленей. Исследователи видели у морского берега корабли с большими птицами из золота и серебра на носу». Монах-кармелит Антонио из Асунсьона в своих записках утверждал, будто испанский король Филипп III, просматривая бумаги отца, натолкнулся на клятвенные заверения каких-то иностранцев о том, что они посетили город Кивира – «густонаселенный и богатый, укрепленный и обнесенный стеной, где жили цивилизованные, воспитанные и грамотные люди, носившие одежды».

В 1594 г. на поиски Великой Кивиры отправился Франсиско Лейва Бонилья – экспедиция стоила ему жизни. Это не остудило исследовательского пыла другого конкистадора, Хуана де Оньяте, который семь лет спустя тоже устремился на север, в мифическую страну, и прошел по безводной пустыне двести семьдесят лиг, чтобы возвратиться с пустыми руками. Минуло семьдесят лет, а Кивира все не давала покоя людям. В 1672 г. губернатор провинции Новая Мексика дон Диего де Пеньялоса, смещенный с поста, отправился во Францию и нашел радушный прием при французском дворе. В изгнании Пеньялоса написал «Реляцию об открытии страны и города Кивира», где утверждал, будто бы посетил эту чудесную страну, и многое поведал о ее богатствах. И настолько французский король вдохновился его рассказами, что отдал приказ губернатору французской колонии в Америке искать внутренние водные пути от Миссисипи к Кивире. В результате на французских картах Америки вплоть до 1752 г. тихоокеанский район Северной Америки обозначался названием Кивира.

Сходная история произошла с «королевством Тегуайо» – порождением «страны Тригуэкс». В ней, как мы знаем, полгода стоял со своим войском Коронадо, никаких богатств там не нашел да и то, что было, порушил. Тем не менее еще долго ходили слухи о великолепном городе Тегуайо, обнесенным стеной протяженностью в несколько лиг. Ортелий на карте 1571 г. указал государство Тегуайо на Тихоокеанском побережье южнее Великой Кивиры. Диего де Пеньялоса в своей «Реляции» не забыл наплести небылиц и об этой стране. Его сообщения взбудоражили не только французский, но и испанский двор, и в 1685 г. вице-король Мексики получил приказ из Мадрида собрать все сведения относительно Тегуайо. Этим делом занялся фрай Алонсо де Посада, подготовивший мемориал о Новой Мексике, в котором поместил мифическое королевство на землях нынешнего штата Юта и уточнил, что оно также называется Копала.

Королевство Копала было известно еще первому поколению мексиканских конкистадоров. За поиски Копалы рьяно взялся богатый владелец рудников Диего де Ибарра. В 1544 г. он послал первую экспедицию во главе со своим племянником Франсиско де Ибаррой. Тот, как водится, Копалы не нашел, зато собрал у индейцев множество ошеломительных сообщений о богатствах этого государства. Насколько широко распространились эти сведения, свидетельствует тот факт, что испанский король Филипп II в письме от 1557 г. упомянул Копалу как «богатую провинцию, ждущую своего первооткрывателя». Двумя годами раньше Франсиско де Ибарра снова отправился на розыски Копалы – и с тем же успехом. Одновременно Луис Кортес, незаконнорожденный сын знаменитого конкистадора, и некий лиценциат Сорита пытались добиться от вице-короля патента на открытие и колонизацию мифического королевства, но получили отказ, поскольку губернатором Копалы уже значился Франсиско де Ибарра. Последний в 1563 г. вновь организовал экспедицию в горные районы нынешнего штата Калифорния и с невероятными трудами и лишениями добрался-таки до тех земель, которые индейцы называли Копала, а увидел он там приблизительно то же, что обнаружил Коронадо в Великой Кивире.

Но все это были уже отголоски поблекших легенд. В целом можно сказать, что золотые миражи Северной Америки развеялись довольно быстро – к середине XVI в. А в это время золотые миражи Южной Америки еще вовсю ослепляли своим блеском.

Глава пятая
ЗОЛОТЫЕ МИРАЖИ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ

ПРЕДВЕСТИЯ

С начала была «терра инкогнита», неведомая земля, открытая Колумбом 1 августа 1498 г. Как только в 1499 г. королевская чета отменила монополию Адмирала на открытие новых западных земель, по его следам ринулись другие мореплаватели. Соратник Колумба Алонсо де Охеда вместе с Веспуччи обследовал северное побережье материка от устья Амазонки до Венесуэльского залива. На полуострове Парагуана Веспуччи увидел свайный поселок, «город над водой, подобный Венеции» и назвал залив Венесуэлой (Маленькой Венецией) – впоследствии это название перешло на весь южный берег Карибского моря до дельты Ориноко. Другой спутник Колумба, Педро Алонсо Ниньо, в том же 1499 г. прошел около трехсот километров вдоль материкового берега к западу от острова Маргарита, где выменял у индейцев почти сорок килограммов отменного жемчуга. Ни одно испанское заморское предприятие не обогатило так его участников, как это; и на следующий год часть поселенцев с Эспаньолы перебралась на остров Кубагуа, где основала колонию. Завершил обследование Карибского побережья Южной Америки богатый севильский юрист Родриго де Бастидас. Решив испытать себя на новом поприще, он вложил свои средства в организацию экспедиции, взял штурманом Хуана де ла Коса, который плавал с Охедой и Веспуччи, и в октябре 1500 г. пустился через океан. По следам предшественников Бастидас достиг мыса Ла-Вела и пошел дальше на юго-запад вдоль неисследованного берега. В мае 1501 г. Бастидас увидел снежные пики Сьерра-Невады, затем открыл устье великой реки Магдалена и дошел до Дарьенского залива, где начинается берег Панамского перешейка. По пути испанцы выменяли около тридцати килограммов золота и массу жемчуга, загрузили корабли рабами-карибами и бразильским деревом. Бастидас не мог нахвалиться своей удачливостью, но радость его оказалась преждевременной: источенные моллюсками-древоточцами, корабли не выдержали обратного пути и в бурю пошли на дно близ Эспаньолы вместе со всеми богатствами. Бастидас спасся, но тотчас угодил под арест по обвинению в незаконной торговле и сокрытии королевской пятины [67]67
  Пятина,или кинта – пятая часть со всех доходов конкистадоров и колонистов, включая награбленное, которая полагалась королю. Утаивание кинты считалось тягчайшим преступлением.


[Закрыть]. На суде в Испании Бастидас, опытный крючкотвор, сумел полностью оправдаться, изобразив карибов с реки Магдалена такими кровожадными людоедами, что королевский указ от 1503 г. разрешил их убивать и уводить в неволю.

^{Исследования северного побережья Южной Америки}

^{Ловцы жемчуга. Гравюра 1580 г. Для добычи жемчуга на островах Кубагуа и Маргарита испанцы использовали индейцев как ныряльщиков}

Колония на острове Кубагуа поначалу процветала; но жемчужные отмели быстро оскудели, все ощутимее становилась нехватка питания и пресной воды, поселок безлюдел, хирел, пока не был разрушен землетрясением. Уцелевшие жители перебрались на соседний остров Маргарита. Недолго продержалось и первое испанское поселение на материке, Сансебастьян, основанное в 1510 г. Золота у местных индейцев оказалось мало, до смешного мало, а значит, толку в этой земле не было никакого – вот и объявили ее колониальные власти «землей бесполезной».

Долгое время она не имела не только хозяев и поселений, но даже твердого имени. Колумб окрестил материк Землей Благодати, предполагая, что в глубине его находится земной рай. Однако особой благодати на этих бедных землях с их нездоровым климатом не наблюдалось, и название не прижилось. Чаще всего ее называли по имени залива, открытого Колумбом, – Землей Пария. Почти одновременно возникли новые имена: Америка, Новый Свет (эти названия поначалу относились только к южному материку), Земля Истинного Креста, Бразилия, а иногда и Неведомая Земля.

Столь же плачевно обстояли дела с ее географическим статусом. Казалось бы, она изначально должна была утвердиться в качестве «твердой земли», то есть материка. Еще в августе 1498 г. Колумб предположил, что это материк, хотя и счел его восточной оконечностью Азии. Экспедиция Охеды и Веспуччи 1499 г., обследовавшая в общей сложности более трех тысяч километров побережья, не оставила никаких сомнений относительно «твердости» этой земли. Затем последовало знаменитое письмо Веспуччи, где прямо говорилось об огромном новом континенте. Тем не менее еще очень долго в представлениях большинства конкистадоров и космографов Южная Америка считалась большим островом, вытянутым с запада на восток. В таком виде она фигурирует на глобусе Шёнера (1515) и на карте мира (1516), найденной в архивах Леонардо да Винчи. Даже в 1552 г. знаменитый космограф Себастьян Мюнстер описывал Южную Америку как группу островов – Венесуэла, Перу, Бразилия, Огненная Земля – все по отдельности.

^{Глобус по Иоганну Шёнеру, 1515 г. На нем впервые появилось название «Америка». Новый Свет представлен как группа островов} 

В общем, дела этой земли шли ни шатко ни валко, пока Эрнан Кортес не завоевал государство ацтеков. Тогда-то конкистадоры и всполошились: если золотоносная страна обнаружилась на севере, то почему бы ей не быть и на юге? Уж там-то ей самое место! Тут как раз вспомнилась древняя и весьма распространенная научная теория, которая сыграла важную роль в возникновении мифа об Эльдорадо. Теория эта гласила, что золото взрастает под землей от солнечного жара, а значит, в экваториальных странах драгоценных металлов и камней должно быть больше, чем в северных. Таким убеждением руководствовался Колумб; и даже в XVII в. главный хронист Индий Антонио де Эррера утверждал: «Металлы подобны растениям, сокрытым в глубинах земли, а жилы их образуют стволы и ветви; и, как растения, металлы взрастают под землей, но не оттого, что внутреннюю жизнь имеют, а по воле солнца и планет».

^{Карта Нового Света, 1516 г, которая приписывается Леонардо да Винчи. Южная Америка – большой остров, вытянутый в широтном направлении. К северо-западу обозначен остров Флорида}

^{Южная Америка на карте Ленокса, 1515 2.}

И вот на заброшенной «бесполезной» земле почти одновременно возникли два новых поселения.

Нет бы Родриго де Бастидасу после всех пережитых треволнений угомониться, внять недвусмысленному предостережению судьбы и вернуться к спокойной адвокатской практике. Напрасно ждать благоразумия от человека, побывавшего в Новом Свете, – Америка уже успела околдовать его, и в 1524 г. он подписал с испанской короной договор на завоевание и колонизацию открытых им земель. По условиям контракта новоявленный губернатор края должен был построить в тех местах крепость, поселить в ней полсотни испанцев, из них пятнадцать – с женами, и завезти в колонию двести коров, триста свиней и двадцать пять лошадей. Бастидас честно выполнил свои обязательства и год спустя основал в устье реки Магдалена селение Санта-Марта. Колонистов он набрал на Эспаньоле, и, как вскоре выяснилось, людей лихих и своевольных (впрочем, других почти что и не было). Они вовсе не собирались заниматься созидательным трудом и кинулись грабить окрестных туземцев. Благонамеренный губернатор пытался образумить колонистов – не тут-то было: капитаны подняли мятеж, избили Бастидаса до полусмерти, швырнули на корабль и отправили на Кубу, где бедолага вскоре умер от ран. После трех лет конкистадорской вольницы в 1529 г. в Санта-Марте появился новый губернатор Гарсиа де Лерма. Он оказался прозорливее своего предшественника и разрешал подчиненным грабить сколько душе угодно, требуя лишь свою законную долю. В результате через пять лет, когда он умер, окрестности Санта-Марты обезлюдели на десятки лиг вокруг, грабить стало практически некого, и над поселком нависла угроза голода.

Пришла пора осваивать и Венесуэлу; назначенный ее губернатором Хуан де Ампиес основал в 1527 г. поселение Санта-Ана-де-Коро. Ампиес всячески пытался наладить с местными индейцами племени какетио добрососедские отношения и настолько преуспел в этом, что обратил касика и часть его подданных в христианскую веру. При этом он добился от колониальных властей указа, согласно которому какетио были объявлены «союзниками» испанцев, в силу чего их запрещалось грабить и уводить в неволю. Впрочем, идиллия и на сей раз продлилась недолго. В 1529 г. в Коро прибыл во главе трехсот солдат немец Амвросий Альфингер и предъявил свои полномочия как новый губернатор Венесуэлы.

Итак, начало было положено.

ОТ «ОСТРОВА» ВЕНЕСУЭЛА – К СОКРОВИЩАМ ЮЖНОГО МОРЯ

Чтобы понять причины нежданного немецкого вторжения в Америку, нам придется на время перенестись в Европу.

В 1519 г. испанский монарх Карл I получил из рук папы корону Священной Римской империи и стал императором Карлом V. Однако вряд ли он смог бы достичь этого без финансовой поддержки богатейших банкирских домов Германии – Фуггеров, Эйхингеров, Сайлеров и Вельзеров. Их кредитором был еще его дед, Максимилиан I Габсбург, который начал сдавать банкирам в залог рудники, драгоценности и даже столовую посуду. Внук унаследовал долги Максимилиана и встал перед дилеммой: либо платить, либо забыть об императорской короне. Карл предпочел платить, но, за неимением денег, «натурой» – рудниками в Тироле, Зальцбурге, Венгрии, Испании, отдав их в руки Фуггеров, различного рода договорами, соглашениями и привилегиями. В период правления Карла V немцы стали играть огромную роль в политической, экономической и культурной жизни Испании: они владели верфями и типографиями (кстати, именно в типографии немца Кромбергера издавался «Амадис Галльский»), они наводнили навигационные школы и университеты, взяли под свое управление рудники и мануфактуры, получали высшие военные чины (в качестве личной гвардии император привел из Австрии четыре тысячи немецких солдат). Все это вызывало в Испании острейшее недовольство, но Карл V не особенно прислушивался к общественному мнению.

В свою очередь банкирские дома Германии еще с XIV в. проявляли повышенный интерес к заморской торговле, особенно со странами Востока. После экспедиции Кортеса их взоры обратились на Америку В 1526 г. они создали свои торговые дома одновременно в Севилье и в Санто-Доминго, а два года спустя Эйхингеры и Сайлеры подписали с императором контракт на освоение Венесуэлы. Сделка казалась взаимовыгодной: сдавая «в аренду» несчитанные земли Нового Света, монарх получал разовую плату (по различным предположениям, от пяти до двенадцати тонн золота) плюс незыблемую королевскую пятину; немецкие же владельцы приобретали целую страну, ограниченную с севера Карибским морем, с запада – мысом Ла-Вела, с востока – мысом Маракапан, а с юга – никак не ограниченную, поскольку никто еще не знал ее протяженности в меридиональном направлении. «До моря» – просто указывал договор, подразумевая Южное море (Тихий океан), омывающий Америку-«остров» – с юга. В Германии был найден фрагмент карты Диего де Рибейры, где указаны границы губернаторств в Южной Америке. Надпись под Венесуэлой гласит: «Сия территория, находящаяся под управлением великого банкирского дома и достославной торговой компании Вельзеров, простирается на юг до Магелланова пролива». Забавно представить себе политическую карту Южной Америки, если бы тот договор сохранился на века: весь материк от Карибского побережья до Огненной Земли рассекает широкая полоса немецких владений…

По условиям контракта немцы обязывались завоевать и заселить указанную территорию, основать два города с тремястами жителями и три крепости, снарядить пятьдесят опытных рудознатцев для разведки и разработки залежей ценных металлов и неукоснительно платить королевскую пятину. При этом они получали вечное право на владение означенной территорией, право верховного суда и беспошлинной торговли, право обращать индейцев в рабство, назначать своих наместников, держать собственный флот. В 1530 г. владельцы контракта передали его без всяких изменений Варфоломею Вельзеру, который породнился с королевским семейством благодаря браку одной из своих дочерей.

^{Конкистадоры брали индейцев в плен, чтобы использовать в качестве носильщиков} 

Немецкие наместники в Южной Америке вовсе не думали о созидательной деятельности, дающей хоть и медленные, но верные всходы. Венесуэла интересовала их постольку-поскольку, лишь как перевалочный пункт на пути к богатствам стран Азии. Дело в том, что Вельзеры, сообразно общему мнению, считали Венесуэлу островом. Еще Ампиес, заключая контракт на освоение края, оговаривал право вести торговлю на побережье «другого моря, как говорят, Южного, которое служит границей означенной провинции». О том, насколько стойким оказалось это заблуждение, свидетельствуют документы. Так, например, в 1541 г. Николаус Федерман (о нем мы еще расскажем) назван «губернатором острова Венесуэла», и даже в 1547 г. корона адресует послание «казначею острова Венесуэла». Вельзеры были убеждены, что озеро Маракайбо сообщается с Южным морем, и предписали своим наместникам искать морской пролив, а попутно – снять золотые пенки с индейских цивилизаций. Вот почему они не основали городов, не построили крепостей, а несчастные рудознатцы, лишенные содержания, большей частью погибли в первые же месяцы пребывания в Новом Свете.

* * *

Первый немецкий губернатор Венесуэлы Амвросий Альфингер, которого даже его соратники, не склонные к сантиментам, осуждали за излишнюю жестокость, в первый год своего пребывания в Венесуэле навел такой ужас на туземцев, что окрестности Коро обезлюдели на десятки миль. Плевать ему было на испанские запреты притеснять и обращать в рабство «дружественных» индейцев-христиан. Он взял в плен несколько сот какетио, сковал их цепями с ошейниками, нагрузил поклажей и двинулся к озеру Маракайбо на поиски Южного моря. Когда же, случалось, носильщик падал в изнеможении, – попросту рубил ему голову, чтобы не тратить времени на расклепку цепи. Альфингер прошел восточным берегом озера до его южной оконечности и, как полагал, почти что достиг цели, о чем писал в реляции Вельзерам: «По многим и веским основаниям следует считать, что это озеро сообщается с Южным морем». Альфингер повернул назад, поскольку многие заболели лихорадкой, да и сам он за десять месяцев, что длилась экспедиция, так ослабел, что временами не мог взобраться на коня.

Подлечившись, губернатор в июне 1531 г. отправился в новую экспедицию на поиски морского пролива. На сей раз он переправился через узкую горловину озера и пошел на юг вдоль западного берега, «разрушая все на своем пути» (слова хрониста Антонио де Эрреры). Он устраивал показательные избиения индейцев, пытками вымогал ценные вещи. Бывало, захватит вождя и старейшин племени, поместит их в загон и требует за каждого выкуп золотом, угрожая в противном случае смертью. И таким-то вот образом награбил он золота полтораста килограммов и, чтобы не обременять себя, решил отослать сокровища с отрядом из двадцати пяти человек обратно в Коро. Как водится, была составлена опись награбленного, дошедшая до наших дней. В этом показательном документе обозначены: «…тысяча семьсот двадцать три подвески, большие и малые; тысяча сто серег из филигранного золота; две тысячи триста тридцать бус, тысяча четыреста пятьдесят три браслета, шестнадцать орлов…» и так далее.

Отряд, доставлявший ценности, решил сократить путь и пошел напрямик через сельву. Запасы провизии быстро кончились, питаться приходилось лишь дикими плодами. Носильщики умирали, а новых испанцы раздобыть не могли, поскольку насмерть перепуганные индейцы разбегались при одном появлении чужеземцев. Пришлось конкистадорам поделить золото и нести его на своих плечах. Тогда-то они и познали всю тяжесть награбленного. Муки голода становились невыносимыми. Когда же люди вконец обессилели, то с общего решения сбросили треклятый золотой груз и зарыли в приметном месте близ побережья озера у подножия громадного дерева. Но легче не стало. К тому же конкистадоры сбились с пути и попали в такие места, где даже диких плодов не могли отыскать. Если испанец падал от изнеможения, то его уже не подбирали. Так был брошен на погибель и капитан отряда Иньиго де Баскониа.

«И тогда, – пишет хронист Педро де Агуадо, – они принялись убивать одного за другим тех индейцев, какие у них оставались в услужении, и пожирать их, уподобляясь тем самым диким и кровожадным зверям… и настолько они не испытывали при том ни страха, ни отвращения, как будто бы с младых лет питались человеческим мясом». Когда же они съели всех индейцев, каждый начал опасаться сотоварищей, и, потеряв доверие друг к другу, решили они по доброй воле разделиться, и всяк направился своей дорогой.

Только четверо продолжали держаться вместе. Так добрели они, шатаясь от голода, до какой-то реки, где увидели каноэ с индейцами. Они взмолились о помощи, индейцы поняли их беду и поплыли в селение за провизией. Испанцы очень опасались, что провизии не хватит, и составили дьявольский план. Вновь передадим слово хронисту Педро де Агуадо: «Индейцы простодушно вернулись, не ожидая от испанцев, коим они столь радушно привезли поесть, ничего дурного, и вышли на берег, вытащив из лодки маис, корнеплоды и овощи. Испанцы же решили, что смогут взять их в плен, и бросились на индейцев, дабы совершить то, о чем сговорились заранее; однако они были столь истощены и обессилены, что туземцам не составило труда вырваться; и, видя, что индейцы ускользают от них, испанцы набросились всем скопом на одного и, повалив, убили, потом разорвали на части и поджарили на решетке».

Все эти кошмарные подробности впоследствии сообщил единственный, кто выжил из всего отряда, – Франсиско Мартин. С пораненной ногой, в которой уже завелись черви, он дополз до берега реки, зацепился за проплывавший мимо ствол дерева и вверил свою судьбу течению. Так он и плыл, пока его не подобрали индейцы. Сначала они сделали его рабом, а когда заслужил доверие хозяев, женили, и стал он исправным членом племени. На обратном пути конкистадоры Альфингера захватили Франсиско Мартина. Тот поведал о своих злоключениях, пытался отыскать спрятанное золото, но не смог, а при первой возможности сбежал от бывших соотечественников к новообретенным соплеменникам. Его вторично выловили – он снова сбежал; когда же его поймали в третий раз, то заковали в цепи и отправили на родину на перевоспитание. Говорят, перевоспитали, и умер он добрым христианином.

Альфингер два месяца дожидался возвращения отряда, затем послал за подкреплением своего проводника и толмача Эстебана Мартина, который привел из Коро восемьдесят пехотинцев. Экспедиция двинулась на юго-запад, но вместо ожидаемого морского побережья вышла к берегам могучей реки Магдалена. Здесь-то и услышал Альфингер о богатых провинциях Симити и Херира в горных областях вверх по реке. А доказательством их богатства служили сведения о якобы проживающих по соседству карликах. Что касается Хериры, то это название, несомненно, связано с плоскогорьем Херидас, где обитал народ, который стоял на сравнительно высоком уровне развития, хотя не имел ни городов, ни золота, ни тем более золотых городов.

С превеликим трудом Альфингер прошел вдоль русла реки около трехсот километров, но непроходимые трясины заставили его изменить маршрут. Он решил выйти к верховьям реки кратчайшим путем через горы и повернул на юго-восток – то есть пошел прямо в противоположном направлении от Хериры и от истоков Магдалены. Он представлял себе Венесуэлу островом, вытянутым с запада на восток, и, вопреки очевидности, был уверен, что на востоке берет начало и Магдалена и в том же направлении тянутся Анды. Это географическое заблуждение ему дорого стоило. Конкистадоры безрассудно бросились штурмовать кручи гор, не имея даже теплой одежды То был ужасный поход Всадники срывались в пропасти, люди умирали от истощения и замерзали Эстебан Мартин вспоминал в своей реляции. «А лучший ночлег наш был – когда, промокшие насквозь, мы стучали зубами от холода и не было у нас ни крошки во рту». В горах погибло два десятка христиан и полтораста индейцев. Оставшиеся почти без носильщиков, конкистадоры были вынуждены бросить все снаряжение. Наконец, экспедиция перевалила горный хребет и спустилась в населенную долину. Но легче не стало: индейцы сжигали свои селения вместе со всеми припасами и постоянно донимали пришельцев внезапными нападениями.

Рассказ об Альфингере завершит хронист Хосе де Овьедо-и-Баньос: «Однажды вечером Альфингер отошел от лагеря, беседуя о чем-то с Эстебаном Мартином, своим большим другом, а индейцы тайно наблюдали за нашими, лишь ожидая подходящего случая; и как завидели, что они вдвоем отдалились, то сразу за рощицей налетели на них, да с такой быстротой и яростью, что те даже мечей не успели выхватить, как Альфингер уже был тяжело ранен; но, не теряя присутствия духа и прикрыв рану, он смело кинулся на варваров, которые наседали со всех сторон, и отомстил за коварное нападение, порешив многих, когда же подоспела подмога и туземцы разбежались, Альфингер был весь в крови и совсем ослабел от ран. Несмотря на все старания спасти его, он умер чрез три дня, навечно оставив память о своих преступлениях, о коих до сего дня напоминает его могила в шести или семи лигах от города Памплона, а долина, где смерть положила конец варварской жестокости этого тирана, до сих пор носит его имя и всем известна как долина презренного Амбросио…»

^{Эту карту озера Маракайбо вычертил в 1548 г. хронист Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес Карта ориентирована на юг (то есть юг вверху) Слева внизу, в глубине залива, – селение Коро, справа внизу на мысе – селение Сайта Марта Справа же показаны горы Съерра Невада и Великая река (Магдалена) Составлявший карту по опросам конкистадоров, Овьедо отразил и их географические заблуждения Магдалена берет начало на востоке. В верховьях реки надпись «Пигмеи». К ним-то и стремился Амвросии Альфингер, место гибели которого обозначено в центре карты, между южной оконечностью озера и горным хребтом}

В отсутствие Альфингера в Коро прибыл с новым отрядом конкистадоров Николаус Федерман, назначенный заместителем губернатора. С этим героем нашего повествования стоит познакомиться поближе хотя бы потому, что он сыграл роковую роль в истории немецкой Венесуэлы. Он родился в городе Ульм в зажиточной семье около 1506 г., учился коммерции, космографии и навигации в «торговой столице мира» – Венеции, а вернувшись в Германию, поступил на службу к Вельзерам и в октябре 1529 г. отправился в Венесуэлу.

Как водится, оценки этого человека в трудах хронистов подчас полярно противоположны. Конкистадор и знаменитый поэт-хронист Хуан де Кастельянос, автор «Элегий о достославных мужах Индий», превозносит Федермана и говорит о нем как о «человеке необыкновенного ума, выдающемся и достойным восхищения военачальнике». Овьедо-и-Баньос, отмечая его «добросердечие, любезность, мирный нрав», считает, что «самый взыскательный взгляд не отыщет в нем недостатков», и готов поставить его в один ряд с «наиболее известными героями его эпохи». Напротив, фрай Педро де Агуадо пишет, что «был он человеком непоседливым, высокомерным и изнеженным и часто оскорблял подчиненных дурными словами». Судья Венесуэлы Хуан Перес де Толоса свидетельствует, что он «оставил по себе дурную славу», а Бартоломе де Лас Касас клеймит Альфингера и Федермана как кровожадных и алчных конкистадоров, сравнивая их с «самыми лютыми ягуарами» и «бешеными волками». При столь разноречивых мнениях пусть будут ему судьей его слова и поступки.

В Венесуэле Федерман не стал сидеть сложа руки. Он разорил несколько индейских селений, набрал две сотни рабов-носильщиков и со ста десятью пехотинцами и двумя десятками всадников устремился на юг, к Южному морю, берега которого, как он полагал, завалены жемчугом и золотыми слитками. В долине реки Баркисимето Федерман обнаружил несколько крупных селений – тамошние жители подарили ему золотые безделушки и подтвердили сведения о море, лежащем к югу. И такие подтверждения Федерман получал на протяжении всего своего пути. Индейцы вовсе не намеренно морочили конкистадорам голову: дело в том, что толмачи передавали понятие «море» словом «парагуа» (букв.: «большая вода»), а индейцы понимали под этим словом не только море, но также широкую реку или крупное озеро.

Следуя указаниям туземцев, конкистадоры пересекли горный кряж – и перед ними распахнулось море. Бескрайнее море венесуэльских равнин – льянос. На равнинах с их влажным и жарким климатом многие христиане заболели лихорадкой. Больных несли в гамаках и везли на лошадях, а чтобы у туземцев, встречавшихся по пути, не возникло сомнений в бессмертии христиан, конкистадоры представляли заболевших большими начальниками. «Войско продвигалось медленно, словно цыганский табор или толпа инвалидов», – вспоминал впоследствии Федерман. Носильщики – кто повымерли, кто разбежались, и тогда конкистадорам пришлось оставить часть провизии и снаряжения, взяв с собой лишь самое необходимое. Пошли безлюдные места, и начался голод. Люди роптали и требовали повернуть назад. «Если бы так продолжалось еще какое-то время, – признавался Федерман, – жизни моей угрожала бы немалая опасность со стороны моих сотоварищей». Ситуация изменилась, когда конкистадоры достигли населенных районов и принялись грабить деревни, попадавшиеся по пути. Если туземцы оказывали сопротивление, их безжалостно убивали, после чего Федерман объяснял покорившимся вождям, что сам-то он пришел с мирными намерениями, но поведение индейцев вызвало гнев «божеств» (коней), а он лишь подчиняется их священной воле.