Текст книги "Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста."

Автор книги: Андрей Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Gorby

Кем я был в СССР? Обычным московским муравьем-карбонарием. Держал фигу в кармане и поплевывал на партию и правительство. К сожалению, они моей скромной персоной интересовались всерьез. В покое не оставляли. Именно это и стало причиной моего отъезда.

Новая Россия? Многое, конечно, изменилось, но главное – нет. Россия осталась оплотом дурного вкуса и наглой, даже агрессивной, вульгарности. Россия, конечно, родная. Но не как мать, скорее как кормилица или няня. А Европа – это зрелая любовь… И мать, и отец, и жена…

В 1986 году мы с Наташей были в гостях у председателя филиала госбанка СССР в Лондоне Пезина. Он часто приглашал за казенный счет избранных соотечественников на роскошные обеды. В тот раз гостями банкира были ученые. Обсуждали они, как и почти все советские люди тогда, нового, непонятного человека в Кремле. Говорили почему-то очень тихо, шептали… Мне даже показалось, шипели… Кое-что я расслышал.

– Безумец! Нельзя же так! Что он хочет? Восстановить НЭП? Кошмар! Вы не можете представить, что он делает… Мы же потеряем все наши привилегии! Его убьют, конечно… И правильно…

Подумал тогда: «Во что вас превратили, физики-лирики! Или вы сами себя такими сделали? Неужели вы не видете – к власти случайно пришел Человек! И он хочет радикально реформировать систему. Надо думать о том, как его поддержать, а вы от страха на змеиный шип перешли… Растерзать его готовы… Эх, Михаил Сергеевич, если Ваши ученые мужи так окрысели, то кто же рядом с Вами? Одни людоеды? Колуны-лигачевы? Как же Вы свою ношу нести будете? Между бетоноголовыми коммуняками, запуганным спившимся народом и дрожащей за свою синекуру интеллектуальной элитой?»

Спросили тогда ученые у Пезина: «А это правда, что дочка Алхимова с Гавриловым сбежала?»

– А вы у них самих и спросите !

Никогда не забуду выражения испуга и притворного возмущения на лицах советских ученых мужей. Они меня ни о чем не спрашивали, а быстренько в смятении ретировались. Один молодой Капица остался, крепко пожал мне колено и сказал: «Ну, Вы нас совсем-то не бросайте!»

Я обещал.

Ехали мы тогда после обеда домой. На душе у меня было тяжко. Я уже тогда понимал, что радикально «перестроить» советскую Россию невозможно, потому что невозможно и за полвека изменить населяющих ее людей.

Сказал Наташе: «Знаешь, меня грызет предчувствие скорых и страшных катастроф. Мерещится что-то жуткое… При Сталине люди строили все эти Днепрогэсы более или менее добросовестно. Энтузиазм идиотов, страх… Но начиная от Никиты и до сего дня все эти колоссальные совковые проекты – липа, халтура, имитация…»

Ужасно, когда предчувствие не лжет! Через три месяца ударил Чернобыль. Мы с ужасом смотрели по телевизору картинки со спутников. Видели смертоносное облако, покрывающее, как саркома, территорию вокруг развороченного реактора и постепенно сползающее на Белоруссию… Звонили в Москву, объясняли, умоляли близких и знакомых не выходить на улицу и не открывать окна. Нам не верили…

А в августе того же года случилось и второе знамение – недалеко от Новороссийска утонул теплоход Адмирал Нахимов. Погибло более 400 человек. На самом деле тогда не взрывался реактор, не тонул теплоход – взрывался и тонул насквозь прогнивший СССР…

В конце 1986 года я вдруг почувствовал, что советский капкан перестал меня жать, а в следующем году я вернулся в Москву (как и обещал в письме «Петьке»). Петька был первый из начальников, кого мы с Наташей навестили. Он был очень приветлив, не шептал, говорил четко, внятно и дружелюбно. Я никогда его таким не видел. Он бурно интересовался нашей жизнью за границей, задавал много вопросов и даже кокетничал с Наташей. Сиял, как роза. Когда мы встали из-за его огромного министерского стола и стали прощаться, он вдруг сказал Наташе – «Ну, Вы уж больше не крадите у нас Андрея» и сладко улыбнулся. Наташа от удивления раскрыла рот и не нашлась что ответить. Это была моя последняя встреча с Нилычем. Хотя со времени моего отъезда прошло всего два года, я попал в другую страну. Прежний, сталинский или брежневский СССР уже не существовал. Хотя и Лубянка, и Старая площадь, и все другие институты тоталитарного государства оставались на своих местах, и кровопролитная Афганская война все еще продолжалась. Но академик Сахаров уже был возвращен из ссылки. Политические заключенные начали потихоньку освобождаться из мест заключения. Многолетние отказники получили разрешение на выезд.

У миллионов совков появилась тогда – впервые за долгие десятилетия – обоснованная надежда на добрые изменения. Мне казалось, что Горбачев пытается через тысячи голов коммунистического дракона пробиться к десяткам миллионов почуявших свежий воздух граждан СССР. Страну лихорадило. Перед газетными киосками стояли стометровые очереди за вдруг ставшими интересными известиями и огоньками. Еще более длинные очереди стояли в винные отделы московских магазинов. Напечатали Доктора. Пропало мыло. В стране проводилась перестройка.

Единственным моим вкладом в перестройку было содействие возвращению Владимира Ашкенази на родину. Телеведущие Молчанов и Листьев организовали несколько передач, в которых я участвовал. Речь в них, в частности, шла и о возвращении Ашкенази.

В современном обществе телевидение играет поистине колоссальную роль, а тогда для большинства населения СССР телевизор был просто чем-то вроде голоса и знака божьего. То, что озвучивалось и показывалось в ящике – было приказом, законом… Показанное как бы исполнялось само, становилось не виртуальной, а настоящей реальностью…

И чудо действительно произошло – через полтора года после первого упоминания о «возвращении Ашкенази» в передаче Молчанова «До и после полуночи» Владимир уже выступал в Московской консерватории.

Прошли годы. После 2001 года я начал регулярно посещать с концертами новую Россию. В 2003 году моя добрая знакомая, журналистка Лариса Алексеенко умудрилась взять у Горбачева маленькое интервью в антракте моего баховского концерта в Доме музыки.

Лариса попросила Михаила Сергеевича рассказать о том, что случилось тогда, в конце 1986 года, когда я вдруг почувствовал, что с меня сняли опалу, вычеркнули из списка врагов СССР или даже из списка смертников…

Горбачев ответил так: «Да я и не помню точно, столько дел тогда было. Дали мне список… Там под первым номером Сахаров был, а под вторым – Гаврилов. Сахарова-то я знал. А Гаврилова – нет. Спрашиваю, кто такой? Мне говорят – пианист. Я подумал, этого-то за что? Подписал, не раздумывал даже…»

В 2004 году Михаил Сергеевич пришел ко мне в гости, на Никитский. Свежий, веселый, в элегантном кепи и кожаной куртке – «добрый молодец» Горби! Попросил телохранителей подождать на лестничной клетке, чтобы меня не смущать. Говорить нам мешали эмоции. Я сказал: «Пойдем к роялю?»

– Пойдем, – ответил Горби, – Музыка не требует слов…

Я сыграл ему «Наваждение» Сергея Прокофьева. Горбачев слушал внимательно, буквально «вдыхал» эту музыку, полную сарказма, дьявольской иронии над борьбой добра и зла, а потом сказал, что воспринимает это произведение как гимн, как ритм и суть перестройки… Наваждение? Есть о чем задуматься.

Отцу перестройки скоро исполнится восемьдесят лет. Я не политик и не аналитик. Не имею права ни судить, ни прославлять Горбачева-политика. Хочу отдать должное его, проявившимся в преклонном возрасте после тяжелых потерь, замечательным человеческим качествам. Его мудрости, его чувству юмора, его силе духа, его душевной чистоте. Этот человек излучает тепло, свет, терпимость, доброту и веру. Он полон энергии, жизни и внутреннего свечения. Какой контраст с опустошенным, изверившимся, отвратительным самому себе, недобрым, темным стариком Рихтером…

Мафия

Музыкальный мир сегодня находится в состоянии растерянности. Многие композиторы ищут, но не находят. Доступная электронная техника воспроизведения раздавила творчество. Надеюсь, это временно. Мы все переживаем потрясающую компьютерную революцию, которая, конечно, рано или поздно породит новую эстетику, новые инструменты и новый стиль или симфонию стилей… Не знаю, будет ли в будущем востребован гений-композитор или музыкант-исполнитель высокого класса. Не знаю, придет ли новый Бах, способный объять необъятное и объединить в своем творчестве все, разбежавшиеся в стороны, как испуганные мыши, музыкальные направления и тенденции… Знаю точно лишь одно – без высокого искусства человек жить не сможет. Почти во всех музыковедческих трудах авторы подобострастно цитируют известную фразу Ницше: «Цивилизация без музыки была бы большой ошибкой», – эту цитату повторяют десятки миллионов любителей музыки. Какая напыщенная глупость! Без музыки никакая цивилизация была бы невозможна.

На всесоюзном конкурсе в 1971 году в Минске я впервые столкнулся со злом в мире музыки. До этого конкурса я был искренно убежден, что все музыканты – одна большая любящая семья. После того как я, никому тогда не известный ученик девятого класса ЦМШ, сыграл на первом туре, началась травля. Мне не давали спать. Телефон звонил всю ночь напролет, пока я не догадался вырвать из стены шнур. Звонили мне не люди, «не туда попавшие», это была спланированная и циничная атака на новичка. Ко мне в номер постоянно стучались какие-то типы, «ошибшиеся дверью». Трое взрослых мужчин в открытую обсуждали между собой (так, чтобы я расслышал каждое слово), как они будут ломать мне руки и пальцы на лестнице. Мне удалось удачно сыграть и на втором туре. Тут уж отличился один из руководителей конкурса, известный советский музыкант-исполнитель. Он прямо заявил, обращаясь к толпе болельщиков у зала заседаний жюри конкурса: «Никогда, ни при каких обстоятельствах ваш Гаврилов на третий тур не пройдет». Закончилось дело комично – публика ворвалась в зал заседаний жюри, чтобы проконтролировать процесс голосования. Некоторые болельщики кричали: «Если Гаврилов не пройдет на третий тур, отсюда никто не выйдет». Такая поддержка была для всех большой неожиданностью и сломала заранее подготовленные планы побед и поражений.

На конкурсе Чайковского в Москве в 1974 году все повторилось, только с гораздо большим размахом и драматизмом. Вмешательством публики там бы не обошлось, на мою защиту встали иностранные члены жюри, единогласно присудившие мне победу, смешав этим карты советских членов жюри, единогласно настроенных против меня. Тогда еще были живы эти замечательные старики из музыкальной Европы, последние представители поколения чести и достоинства.

Теперь мне стыдно, что я победитель конкурса имени Чайковского. Когда я понял, что влиятельные и супербогатые азиаты покупают награды этого, великого в прошлом, музыкального соревнования для своих отпрысков, я отдал свою золотую медаль на цепочки и колечки для моих прекрасных подруг…

Забудем СССР той далекой поры. Поговорим о современности. Кто побеждает сейчас на музыкальных конкурсах? Те, кого назначили победить члены жюри, полупедагоги, полудельцы, выброшенные в свое время из искусства и потому ненавидящие живое творчество! За полустолетие образовались три поколения и музисьенов, и потребителей их коленкорового творчества. Каков спрос – таково и предложение. Публика чувствует себя с подобными клеточно-линеечными артистами превосходно. Мнение редких, чутких и преданных искусству людей никого не интересует. Лет 10 тому назад, говоря с крупнейшим музыкальным промоутером мира, я посетовал на подобное положение дел. Он взглянул на меня с сожалением и сказал: «Фортепиано очень востребовано!»

Ему наплевать на то, кто и что сидит за фортепиано. Лишь бы «оно» было «раскручено». И желательно не им. Шефы мирового музыкального бизнеса невероятно циничны, они настойчиво и неотвратимо рвались к абсолютной власти в области искусства все послeвоенные годы. И дорвались до нее. Из обслуживающего персонала музыкантов и публики они превратились в полновластных хозяев исполнительского искусства. До тех пор, пока деньги и денежные мешки определяют содержание мировой музыкальной сцены – изменить ситуацию невозможно.

Причины разложения следует искать в деятельности таких талантов как Караян и ему подобных, которые научились выжимать из классической музыки огромные деньги. Достигли они этого, постепенно снижая уровень классического искусства до лeгко воспринимаемого публикой ширпотреба. Главное, чтобы музыка легко проглатывалась публикой и, соответственно, хорошо продавалась. Сегодня мы пожинаем плоды этих усилий, и засунуть джина назад в бутылку не представляется возможным.

К концу семидесятых годов двадцатого века западная часть мировой музыкальной сцены разложилась почти полностью. А Россия? Новая, посткоммунистическая Россия во всем, что касается морального разложения и буржуазного оборзения, быстренько Запад перегнала. А в хорошем, боюсь, еще больше отстала. Россия как бы вернулась к временам Гоголя и Достоевского, писателей, особенно выпукло показавших развращающую власть денег. Российские музыкальные кочегары лопатят мировое пространство с дикими воплями радости освобожденных от коммуниздии неандертальцев. Извечное российское варварство вырвалось наружу, поразив и похоронив те немногие остатки «великой русской культуры», которые плохо ли, хорошо ли, еще пестовались в СССР.

Что делать? Что делать с музыкальным миром, которому, как в сказке о Снежной королеве, мерзкие тролли умертвили сердце, а в глаза всадили осколки дьявольского зеркала, искажающего мир? Каждый, кто считает себя честным музыкантом, должен искать свой путь в мутном и опасном океане финансового и антикультурного беспредела, заменившего собой культурный мир. Необходимо воспитывать в себе силу духа, проявлять изобретательность, искать нетривиальные ходы. Надо бороться, иначе нас ждет гибель, тяжелая и медленная пытка жизнью. В современном мире открылось множество новых возможностей, например – дешевое производство дисков. Хотя я и принципиальный противник записей, ввиду новых условий, сложившихся в конкурентной борьбе добра и зла, я планирую делать их как можно чаще. Необходимо за свой счет, на паях со спонсорами, как угодно, но давить коммерческую массовку клоунов под лейблами «ведущих фирм мира». Интернет – прекрасная платформа для популяризации своих идей. В самых различных форматах! Концерты – от малых аудиторий к большим, на полной самоокупаемости. Публику надо воспитывать свои примером. Когда публика имеет возможность сравнить, она, пока еще, делает выбор в пользу красоты.

На музыкальных фирмах работают некомпетентные люди – от президентов, до заведующих программами. По сравнению с ними работники министерства культуры СССР выглядели бы Платонами и быстрыми разумом Невтонами. С середины семидесятых и до начала девяностых годов двадцатого века я работал на крупных западных звукозаписывающих фирмах. Уже тогда верхушка их управленцев была поражена невежеством и коррупцией во всех формах. Главным занятием этих людей было участие в бесконечных съездах-совещаниях, которые всегда проводились в самых красивых местах планеты. Билеты на такие, чаще всего бесполезные, мероприятия покупались всегда – первого класса. Отели подыскивались – самые престижные. Дорогие вина поглощались в немеренных количествах. Практиковался и разнообразный секс – все это за счет фирм, разумеется.

Звукозаписывающие компании ведут себя по отношению к музыкантам, как рабовладельцы по отношению к рабам. Диктуют, что, когда и с кем записывать. Музыканты права голоса не имеют. Вялое сопротивление жестоко подавляется, уйти трудно – без этих компаний пробиться в группу лидеров невозможно. Компании жонглируют людьми, вытесняют со сцены талантливых и непокорных, и выдвигают в первачи средних и удобных. Крупные агентства определяют, кто, где и когда будет концертировать, проводить большие турне – сольные и оркестровые. В этой работе агентства руководствуются не соображениями культурной целесообразности или, например, поддержки и развития дарования того или иного артиста, нет, работу агентств определяют законы свободного рынка. К сожалению, этот «рынок» только называется свободным, на самом деле это насквозь коррумпированная и мафиозно организованная структура.

Деньги в музыкальном бизнесе вращаются не маленькие. Руководители «музыкальной мафии» защищают свои интересы любыми методами. Физически, кажется, еще никого не уничтожили. Но этого и не требуется. Артистов убивают тихо, без кровопролития, лишая их возможности выступать. Нет концертов – нет артиста.

Я знаю десятки великих артистов, которых «музыкальная мафия» уничтожила, выкинула из профессионалов за самостоятельные шаги на музыкальной сцене. Мой одноклассник Михаил Фаерман, победитель конкурса королевы Елизаветы в Брюсселе – не принял израильское гражданство, не поехал жить ни в Израиль, ни в Америку, настаивал на своих условиях при составлении контрактов. За это он был отрезан от концертной жизни. Так его «убили». А ведь этот великолепный пианист уже в юные годы достиг уровня Гилельса, только с еще большими техническими возможностями, чем Эмиль Григорьевич. Мир потерял в Фаермане концертирующего артиста уровня Горовица! А брюссельская консерватория приобрела блестящего профессора…

Музыкальная мафия может без труда сломать любую музыкальную звезду. О непокорном артисте распускаются слухи – о его скверных человеческих качествах, о его профнепригодности, о его профнепригодности, о его нетрадиционной сексуальной ориентации, ненадежности, алкоголизме, о болезни СПИДом. Если этого мало, мировая музыкальная мафия объявляет артисту настоящий бойкот – его не замечают, о нем не пишут, его не приглашают, а тот, кто осмелится что-то подобное сделать – сам становится жертвой. От музыкальной критики ждать помощи не приходится. Потому что критики питаются объедками со столов мировых агентств.

На протяжении всей моей жизни я наблюдал, как страдали артисты моего поколения, попавшие в сети музыкального монстра. Например, такие замечательные таланты как Циммерман или Погорелич смертельно боялись прервать «ход бизнеса» и бесконечно насиловали себя, не дав своим талантам расти и крепнуть. Те, кто несмотря ни на что, «продолжал бизнес», постепенно скатились в откровенную халтуру и пошлость.

На смену настоящим артистам пришли музыкальные роботы из Азии, симпатичные «нажиматели клавиш» и «держатели смычков», играющие смехотворно плохо, ничего не понимающие в музыкальном материале, с которым имеют дело. Записи этих «инопланетян» продаются огромными тиражами. На мировой сцене появились дети Самсунгов, Тойот, Ямах, Сони, Дэу и многих других азиатских миллиардеров. По-видимому, производителям телевизоров, фотоаппаратуры и автомобилей понравился этот новый вид спорта. Он придает им недостающий культурный лоск. Азиатские исполнители – превосходные атлеты – превратили европейское искусство в «китайский цирк». Дети христианской цивилизации воспитываются на азиатских цирковых традициях и уже вовсю отталкивают подлинное искусство, так как оно не напоминает «музыку нинтендо»!

Появилась и целая плеяда «клоунов», «юродов» и «сексисток». Свою лепту в это дело внесла Анне-Софи Муттер. В восьмидесятые годы я еще работал с EMI и был свидетелем посиделок в оформительском отделе, где горячо обсуждалась глубина декольте ее платья. Картинка предназначалась для обложки готовящейся к выпуску пластинки. В результате Муттер была сфотографирована сверху, чтобы лучше показать ее прелести. Процесс не остановился на декольте музыкантш-сексисток. Оголились спина, руки, бедра. Необходимым условием попадания в «элиту» стала демонстрация скрипачкой полуобнаженных пышных форм. Активно участвуют в конкурсе обнаженок и пианистки – тут «первопроходками» стали сестры Любек. Как только их не клали на фортепиано, как только не раздевали для обложек альбомов!

Вот на всемирную сцену выходит музыкальный юродивый Найджел Кеннеди, скрипач, который не в состоянии, кажется, сыграть ни одной чистой ноты на инструменте. Но Найджел не унывает – является публике в полосатых шортах, кедах, в зелено-рыжем боевом панк-парике, нацепляет на себя килограмм рокеровских цацек и хреначит в безумном темпе (чтобы скрыть фальшь и неровные слабые пальчики) измученные частыми исполнениями вивальдиевских «Времен года». А Найджел уже в топ чартах попсы и классики. Еще два десятка вариантов имиджа юрода – и Найджел уже признанный мэтр скрипичной школы!

А вот ворвалась на сцену нагловатая дочка сингапурского крестного отца Ванесса Мэй и фальшиво завыла на электрическом монстре-скрипке, не забывая при этом периодически задирать юбочку. Публика в восторге – электричество скроет неточности и слабости, ударники забухают уши звуковой ватой. А аккуратно упакованная английской бизнес-машиной полуголая азиаточка уже стала мечтой и примером для подражания девушек всего мира.

«Новый Ойстрах» – Венгеров, любимец публики и безоговорочный мировой скрипичный лидер – лихо отплясывает на сцене известнейшей филармонии, в хорошо разыгранном экстазе ударяется в присядку. Не выпуская из рук скрипки Страдивари и наяривая «Сарасату». Даже великолепный артист Гидон Кремер чешет мировое турне, играя аргентинские танго под гармошку. Публика в трансе. Ах, Пьяццолла, ой, не могу, обожаю! Замечательный классический скрипач – милый ресторанный дядька. Отнимает хлеб у водко-шампанско-закусочных виртуозов.

Я прошел тяжелый, болезненный, одинокий путь укрепления духа и развития индивидуальности. Мне удалось, после моего возвращения на мировую сцену в 2001 году вернуться на главные мировые подиумы. И это – несмотря на яростное противодействие музыкальной мафии. С каждым годом трудности отступают, и я чувствую огромную поддержку музыкальной молодежи, которая хочет добиться полной свободы искусства, не скованного цепями рынка!