Текст книги "Купчино, трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

– На этом разговор и завершился?

– Это точно, завершился. Все, испугавшись, разбежались в разные стороны.

– И Яковлев убежал?

– Не знаю. Врать не буду.

– И я о том же, – хищно усмехнулся полковник. – Не по зубам тебе, шеро-бароно, этот молодой человек: заслуженный и опытный "грушник", как-никак, – водрузил на стол тёмно-бордовый дипломат и, звонко щёлкнув защёлками, раскрыл его. Раскрыл и пояснил: – Моё предложение остаётся в силе. Загружай, уважаемый, денежку. Сразу за двоих. Ибо если, как учил нас незабвенный Иосиф Виссарионович, "убрать" опасных людей, то и многие проблемы – почти сразу же – рассосутся.

– Твои бы слова – да Богу в уши, – вылезая из-за стола, проворчал пожилой цыган. – Эх, грехи наши тяжкие.... Отвернись-ка, верный слуга закона. Например, к окошку...

Он – вразвалочку – подошёл к антикварному резному буфету, стоявшему в дальнем правом углу комнаты отдыха, и сильно надавил указательным пальцем на одну из деревянных "завитушек". Центральная секция буфета плавно и совершенно бесшумно приподнялась на пятнадцать-двадцать сантиметров, открывая доступ к тайнику. Бахтало, скорбно вздохнув, достал из узкой ниши несколько толстых денежных пачек, закрыл, прикоснувшись пальцем всё к той же "завитушке", схрон, вернулся к столу и, отправив деньги в тёмно-бордовый кейс, пояснил:

– Две пачки – за Яковлева. Три – за Пашу Сомова. Двадцать пять тысяч "баксов" – мой паевой взнос за документальное сопровождение посылки из Колумбии. Двенадцать пятьсот – плата за условно-досрочное освобождение Изумрудика. Всё, как и договаривались.

– Приятно иметь с тобой, шеро-бароно, общие дела. А ещё и выгодно.... Ладно, будем завершаться с посиделками. Ещё, конечно, посидел бы с тобой: попарился бы, выпил, поболтал. Но, извини, дела. Вот, только минут на пять-шесть в "мыльню" заскочу: ополоснусь слегка...

Вернувшись, Пётр Сергеевич тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, вновь уселся за хлебосольный цыганский «дастархан» и, хлебнув пивка, поинтересовался:

– А вода у тебя в "помывочной", шеро-бароно, куда стекает? Какая-то чугунная решётка.... А под ней что? Неужели, подключился к городской канализации?

– Куда там, – осторожно массируя ладонью левую часть груди, поморщился Бахтало. – Замучишься согласования получать и за всякие проектные работы платить. Эти ребята из "Водоканала" – ужас до чего жадные. Даже, наверное, жаднее цыган.

– Ха-ха-ха! Отменная шутка.

– Стараюсь. Развеселить дорогого гостя – радость для хозяина.... Так вот. Мои работники закопали – под наклоном – широкую трубу, которая выходит прямо в Неву. Практически незаметно для посторонних глаз выходит, понятное дело. Уже под речной водой. А в широкую трубу "врезаны" ещё три – более узкие: одна отходит от дома, вторая – от хозяйственных пристроек и мастерской, третья – "банная". Здесь многие так поступают. Впрочем, отдельные чудаки (честные, наверное, очень), и локальные канализации устанавливают – с ежегодной откачкой.

– Что это? – насторожился полковник. – Хлопок какой-то. Словно бы где-то рядом кто-то вскрыл "Шампанское".... А? Почему, дружище, молчишь? Побледнел весь...

Тихонько скрипнуло, плавно приоткрылась одна из дверей, по деревянному полу монотонно зашелестело.

– В "мыльне" же никого не было, – поднимаясь на ноги, пробормотал Пётр Сергеевич. – Ничего не понимаю..., – а через секунду, отчаянно чертыхаясь, полез на обеденный стол.

Зазвенело: это со стола начали беспорядочно падать тарелки, бокалы, бутылки, вилки и ножи.

– Змея, – заторможенно прокомментировал цыганский барон. – Большая, однако...

– Да уж, немаленькая, – ворчливо подтвердил полковник. – Иссиня-чёрная, толщиной с руку матёрого штангиста. А на хвосте, вдобавок, имеется уродливый тёмно-коричневый нарост – словно огромная сосновая шишка.... Это, шеро-бароно, твоя ручная анаконда?

– Я с ней не знаком.

– Неудачная, на этот раз, шутка. Не смешная.... Она, что же, приплыла из Невы по канализационной трубе? А недавний хлопок – это чугунная решётка вылетела из стока? После удара змеиным хвостом?

– Получается, что так, – равнодушно подтвердил Бахтало.

– Чего же ты сиднем сидишь? Бери мобильник и звони своей охране. Пусть срочно бегут сюда. И пистолеты не забудут прихватить.

– Бесполезно...

Иссиня-чёрная змея, тем временем, начала планомерно расти. Вернее, уменьшаться в длину и – одновременно с этим – увеличиваться в ширину и высоту. То бишь, трансформироваться...

Через минуту змея исчезла. Совсем. А на её месте появился высоченный и широкоплечий тёмно-багряный зубастый монстр – с круглыми глазами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.

– Так его и растак! – грязно выругался Пётр Сергеевич и, соскочив со стола на пол, кинулся к выходу.

Но не тут-то было: небрежное движение когтистой лапой, и полковник, получив увесистый тычок в грудь, отлетел в сторону. Отлетел, сильно ударился затылком о бревенчатую стену, опустился на пол и обессилено застыл, воспринимая всё дальнейшее словно сквозь лёгкую туманную дымку. А ещё и вязкое безразличие навалилось – совместно с предательской вялостью...

Бахтало? Он даже и не пытался убежать: всё также сидел на стуле, крепко зажмурив глаза.

"А ещё и губами медленно-медленно шевелит", – машинально отметил Пётр Сергеевич. – "Наверное, какую-то древнюю цыганскую молитву читает. Возможно, что и предсмертную. То бишь, просит Всевышнего – простить все прегрешения земные.... Мне бы тоже – помолиться. Да не знаю я ни одной молитвы. Жаль.... Монстр склонился над Бахтало. И.... Откусил, сволочь зубастая, лохматую цыганскую голову. Из обезглавленного туловища ударила струя ярко-алой крови.... Итак, откусил, проглотил и небрежно стряхнул когтистой лапой кровь с груди и морды. А теперь громко и сыто икнул.... Ко мне, плотоядно посвёркивая жёлтыми глазищами, идёт. Нагибается. Вот и всё, конец "седому бобру". Здравствуй, мой пушистый, белый и ласковый песец.... И поделом. По мерзким грехам и грязным делишкам моим. Жил – как гад жадный, меры не знающий. И умираю – как сволочь последняя...

Глава девятая

Бантики "в горошек"

– Конкин! С вещами – на выход! – прозвучала – неповторимой небесной музыкой – долгожданная команда.

Эдуард Михайлович, крепко сжимая в ладони правой руки ручку старенького обшарпанного чемоданчика, вышел за ворота колонии, отошёл по тротуару метров на пятьдесят-шестьдесят, остановился и, поставив чемодан на выщербленный поребрик, несколько раз вздохнул-выдохнул полной грудью.

– Свобода, мать её, – негромко пробормотал Конкин. – Прощай, гнилая и заплесневелая зона. Прощай.... Увидимся ли ещё? Честно говоря, не хочется. Но и зарекаться, увы, глупо.... И куда теперь направиться дальше? Вот, в чём вопрос...

Вокруг безраздельно властвовало тихое октябрьское утро. Лениво светило-грело, изредка проглядывая сквозь прорехи в низких тёмно-серых облаках, слабосильное осеннее солнышко. В поредевшей разноцветной листве придорожных деревьев робко и неуверенно чирикали крохотные пичуги.

– Конечно, неуверенно, – понимающе покивал головой Эдуард Михайлович. – Откуда ей, собственно, взяться, уверенности-то? Наоборот, сплошная и голимая неуверенность присутствует. Мол: – "Что дальше делать? Куда податься? Чем заняться? И, главное, где денег достать – типа на полноценный праздник-отдых?". И вообще, не люблю я осенью освобождаться. Вот, летом – совсем другое дело: тепло и благостно, а ещё и стройные девчонки ходят в коротеньких юбочках.... А сейчас – холодно, тоскливо и зябко. Бр-р-р, колотун самый натуральный. Вон, даже мохнатый светло-голубой иней образовался по краям вывески...

Вывеска была большой и прямоугольной. А ещё скучно-казённой, что и подтверждал нанесённый на её вертикальную поверхность текст: – "Исправительная колония N6/1, УФСИН по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области".

Значится – зона?

Это точно. Причём, зона не простая, а расположенная в городской черте Санкт-Петербурга, в Грузовом проезде. Очень удобно, надо заметить, расположенная: в непосредственной близости сразу от трёх станций метрополитена. До "Обухово" было порядка полутора километров. До "Пролетарской" – чуть больше трёх. А до "Купчино" – почти четыре.

Конкин задумчиво почесал в затылке левой пятернёй: без метро, казалось бы, ему сегодня никак не обойтись. Добираться до Гражданки наземным транспортом, с многочисленными пересадками? Глупость откровенная и несусветная: и дольше – по времени – получится, и, главное, гораздо дороже. А деньги, как известно, беречь надо. Особенно, если их у тебя мало. Поэтому напрашивался наипростейший и вполне даже логичный вариант – незамедлительно проследовать к "Обухово".

Эдуард Михайлович, покончив с раздумьями, подхватил чемодан, резко развернулся и уверенно зашагал в сторону станции "Купчино".

Почему было принято такое решение?

Ну, никто особо и не ждал Конкина в "гражданских Пенатах", в типовом девятиэтажном "кораблике", расположенном на улице Черкасова. В родимой "двушке", конечно, проживали его старенькие батяня и матушка, но.... Как бы это лучше и доходчивей объяснить? М-м-м.... Не любили родители, выражаясь напрямик, своего сына Эдуарда. Как бы так оно.... А за что, собственно, можно любить закоренелого преступника-рецидивиста? Тем более, с целым букетом "позорных" (в определённых кругах), статей Уголовного Кодекса? Не за что, если смотреть правде в глаза.... И не только "не любили", но и на порог квартиры не пустили бы – если, понятное дело, не опасались бы сыночка.... А ещё его отец и мать являлись небогатыми российскими пенсионерами. Что, мол, из того? Ведь общеизвестно, что почти все российские старики буквально-таки помешаны на накоплении так называемых "гробовых". Это, конечно, так. Но родители, как назло, знали о дате освобождения Эдуарда и, следовательно, все деньги (да и прочие мало-мальски ценные вещи), заранее и надёжно спрятали. Вне квартиры, естественно.... Пытать, пока всё бабло не отдадут? Да, неудобно как-то. В том смысле, что сразу же после выхода на свободу. Можно и "на потом" отложить, чтобы совесть – лишний раз – не донимала. Скажем, на месяц-другой. Что называется, заначка на чёрный день. На совсем-совсем чёрный.... "Гражданские" друзья-приятели? Было несколько. Только раньше, почти три с половиной года тому назад. Где они сейчас? Может, сидят, бедолаги. Может, спились-искурились в хлам полный. Кто знает.... Зато в посёлке Вырица гарантированно проживал его недавний сокамерник (в том плане, что в "зоновском" бараке, рассчитанном на пятьдесят заключённых, их койки рядом стояли), Ванька Кузьмин по кличке – "Пухлый", вышедший из зоны на четыре месяца раньше. "Корешил" Эдуард Михайлович с Кузьминым: менталитеты и интересы схожие, да и "чалились" они по одним и тем же статьям УК. Ну, не мог Пухлый – по всем тюремным понятиям – отказать закадычному корешу в гостеприимстве. Не мог, и всё тут. Если, конечно, не имел жгучего желания "скосячить" – со всеми негативными последствиями.... Что за странная кличка – "Пухлый"? Никакая она и не странная, а, наоборот, насквозь заслуженная. Регулярно "западал" Ванька на толстеньких мальчиков и девочек. "Западал", развращал, а потом (не каждый раз, конечно), попадал на зону...

Итак, Эдуард отправился к станции "Купчино" (и "метрошной", и железнодорожной), чтобы там сесть на пригородную электричку и проследовать до Вырицы. Причём, без билета.... Пожилые контролёрши? Не смешите, пожалуйста. Они – в своём большинстве – тётеньки усталые, добрые и доверчивые. Таких "клуш" завсегда (причём, без особых проблем), уболтать и заговорить можно, мол: – "Откуда же у меня, сиротинки горькой и неприкаянной, возьмутся денежки на билет? Только что из тюряги освободился, буквально-таки несколько часов тому назад. Вот, и справочка соответствующая. Взгляните.... Безвинно отсидел три с половиной года – по гадкому навету злых людей. От звонка до звонка. А вертухаи-сволочи, прежде чем выпустить на волю, избили и все деньги отобрали, жалости не ведая. Все-все-все, до последней копеечки.... К матери-старушке спешу. Болеет она шибко: последняя стадия рака. Еду, чтобы слово материнское последнее выслушать и глаза – после вздоха предсмертного – прикрыть.... Позвольте, родимые землячки, бесплатно проехать. В первый и в последний раз. Очень прошу. Слёзно умоляю...". И самую настоящую слезу можно будет пустить. Благо, на зоне и этому искусству научили. Так, чисто на всякий пожарный случай. Из серии: – "Лишним не будет – по жизни нашей горькой и бесприютной...". Поверят контролёрши, никуда не денутся. Может, и рублей сто – по своей наивности бабской – подбросят...

Конкин неторопливо шагал по Софийской улице и размышлял о всяком и разном. И поводы для тех тягостных раздумий были. Как, впрочем, и для мечтаний – пусть и не радужных, но, всё же...

Это была его уже третья «ходка». Букет обвинительных статей наличествовал такой же, как и в двух предыдущих случаях: изнасилование, развращение малолетних, педофилия. На этот раз, правда, российская Фемида, так её, даму капризную, и растак, вынесла неожиданно-суровый вердикт – восемь лет общего режима.

Эдуард Михайлович, осознав произошедшее, даже затосковал и начал всерьёз задумываться о самоубийстве, мол: – "Восемь лет без секса с малолетками – невыносимая и зверская пытка...". Но, вот, и трёх с половиной лет не прошло, а его выпустили.

Почему – выпустили? Конкина, честно говоря, этот вопрос мало волновал. И совсем не интересовал. В том плане, что ни капельки. То ли вышла очередная предпраздничная амнистия. То ли российский Премьер-министр (идейный поборник либеральных принципов-устоев и известный любитель сэкономить бюджетные деньги), распорядился – срочно сократить в два раза количество заключённых.... Какая, собственно, разница?

"Ох, уж, эти либеральные мероприятия", – недовольно покачав головой, подумал Эдуард. – "Не, с одной-то стороны, это просто замечательно, когда сроки "отсидки" сокращают. Но, пардон, с другой? Вот, выходит вчерашний "зэк" (из простого и бедного народа), на волю. Что его там ждёт? А ничего хорошего, честно говоря. Сейчас и обычному человеку совсем даже непросто устроиться на приличную работу. Что, уж, тут говорить про судимых и отсидевших? Кому они – со своими справками об освобождении – нужны? Никому. Вот, поэтому многие вышедшие из зоны (чтобы хоть как-то заработать на хлеб насущный), вновь "ударяются" в криминал. И, в конечном результате, возвращаются в тюрьмы и на зоны.... Угораю я от наших мужей государственных! Ну, решили, понимаешь, выпустить на свободу целую кучу "зэков". Молодцы, одобряю. А слабо озаботиться и дальнейшей судьбой этих людей? В частности, помочь им в трудоустройстве? Реально помочь, без дураков? Эй-эй, не слышу ответа. Отзовитесь.... Ничем помочь не можете? Да и не хотите? Мол, пусть сами устраиваются и "выплывают" – как умеют? Зачем же тогда досрочно выпускали – без всяких и всяческих перспектив на честную трудовую жизнь? Махровым лицемерием, однако, за версту отдаёт, так вас всех и растак.... Или же всё это изначально задумывается лишь для того, чтобы освободить – под сурдинку – представителей и представительниц отечественной бизнес-политической элиты, загремевших за решётку? В общем, так сказать, потоке амнистии? Чтобы внимания к этим хитрым действиям-мероприятиям не привлекать? Эх, жизнь наша жестянка – мутная и пошлая: до полной и нескончаемой невозможности.... А почему за такими – как я – на воле никто толком не присматривает? Участковый, к которому надо изредка наведываться и в журнале расписываться? Ха-ха-ха! Не смешите. Чистая и тупая формальность. Ибо господину старшему лейтенанту не до ерунды дешёвой, он, естественно, только дополнительными заработками озабочен: "крышеванием" ларьков-магазинчиков, да активной "дойкой" мелких наркодилеров, придорожных проституток и скупщиков краденого. Бред бредовый.... А про то, что людей с педофилическими наклонностями и лечить надо бы (желательно, на ранних стадиях этих самых наклонностей), никто всерьёз и не задумывается. Ни раньше, и ни сейчас. Почему? А чёрт их всех разберёт, во Власти сидящих. То ли денег им жалко. То ли мозгов не хватает...".

Он, свернув в безымянный проезд для грузового автотранспорта, дошагал до Бухарестской улицы, по «зелёному» сигналу светофора перешёл через неё и оказался в Шипкинском переулке.

"Богат наш славный и великий Санкт-Петербург на всякие странности и контрасты", – мысленно усмехнулся Конкин. – "Вот, взять, к примеру, Купчино и Гражданку. Купчино – южная окраина города. Гражданка – северная. Если следовать топорной логике, то эти "неформальные" районы должны быть похожи друг на друга – мол, раз окраины одного и того же города. Но ничего подобного не наблюдается: и дома совершенно разные, и магазины, и кафешки, и вообще, так сказать, жизненный ритм.... В Купчино, как правило, всегда достаточно многолюдно. Вот и сейчас по Шипкинскому переулку шествуют – в противоположных направлениях – многочисленные прохожие разных полов и возрастов. Очень неудобное и беспокойное, на мой частный вкус, местечко. Даже пописать незаметно не получится, не говоря уже о более серьёзных вещах.... То ли дело – родимая Гражданка. Там в это время многие улицы пустынны. Да и в течение дня наблюдаются такие же безлюдные "промежутки". Почему так получается? Может, все обитатели и обитательницы Гражданки с самого раннего утра уезжают на работу. Или же, наоборот, сладко дрыхнут. Не знаю, честно говоря. В том плане, что я, не считая, конечно, ранней юности, постоянной работой себя никогда не утруждал.... Короче говоря, на Гражданке детишки частенько остаются без присмотра взрослых и слоняются – и компаниями, и поодиночке – по пустынным улочкам. Удобная такая ситуация, ничего не скажешь.... Ладно, "покувыркаюсь" пару-тройку суток с Пухлым и деньгами у него – на первое время – разживусь. А после этого отправлюсь домой. Отосплюсь по полной программе, а после этого и делом займусь. Не-не, рядом с домом – ничего такого: опасно. По ближайшим пригородным поселениям проедусь: Лесколово, Матокса, Васкелово, другие посёлки и деревушки. Там сейчас, как говорили недавно "севшие" пацаны, проживает достаточно много нелегальных переселенцев из республик бывшего СССР: из Узбекистана, Таджикистана, Киргизии, Украины и Молдавии. Плохо живут – нищенствуют, голодают и перебиваются случайными заработками. Да и полностью бесправные – потому как нелегалы с просроченными и поддельными разрешениями на работу. Такие и жаловаться лишний раз не будут. А многие из этих переселенцев – с семьями: с жёнами и детишками малыми.... Присмотрю себе маленькую девчушку лет семи-восьми. Обязательно кудрявую, с ясными и доверчивыми глазёнками. Можно и с карими. Но лучше – с небесно-голубыми. Куплю её, сторговавшись, по дешёвке. Или же – по-простому – украду.... О, что я буду с ней делать! Уже слюнки, заранее, текут...".

Эдуард Михайлович, задрав голову, остановился возле знаменитой "купчинской Пизанской башни". Ну, чтобы проверить – есть ли наклон? Или же всё врут люди?

– Кха-кха! – требовательно кашлянули рядом.

– А, что? – оглянулся Конкин и, сорвав с головы старенькую кепку, залебезил: – Да я так, ничего такого. Просто любопытствую.... Уже ухожу. Ухожу...

Эдуард, вернув кепку на прежнее место, торопливо свернул за ближайший угол «свечки».

Почему – залебезил и торопливо свернул?

Просто человек, стоявший возле шикарного тёмно-синего автомобиля, был очень-очень серьёзным: возрастом лет тридцати, но с очень внимательными, цепкими и жёсткими глазами. А ещё и с извилистым тёмно-багровым шрамом на правой щеке.

"Правильно, что ушёл. Молодец", – оказавшись за домом, похвалил сам себя Конкин. – "Связываться с такими харизматичными и суровыми типами – себе дороже. Голову откусят, проглотят и даже справки об освобождении не спросят.... Опаньки! А это ещё что такое? Вернее, кто?".

Справа, за высоким "сетчатым" забором (в котором, впрочем, имелась парочка прорех), располагалась недостроенная семиэтажка с почерневшими оконными рамами и сорванной – местами – крышей. А между двумя корпусами "долгостроя", рядом с высокой кучей светло-жёлтого песка, играла, опустившись на корточки, маленькая худенькая девочка – лет семи-восьми от роду, светленькая, кудрявая, с задорными косичками, милыми белыми бантиками в крупный тёмно-синий "горошек" и доверчивыми небесно-голубыми глазами...

– Не иначе, подарок Судьбы, – жадно сглатывая похотливую слюну и старательно оглядываясь-озираясь по сторонам, тихонько пробормотал Эдуард Михайлович. – Вокруг – ни души.... А тело потом можно будет спрятать. Например, в подвале этого "долгостроя". Или же по-простому закидать строительным мусором, которого здесь в избытке.... Привет, малышка! – громко поздоровался, подпустив в голос медовой патоки. – Играешь? А не скучно-то – одной?

– Скучновато, – приподняв кудрявую голову и лукаво улыбнувшись, согласилась девчушка.

– А можно – и мне с тобой?

– Можно. Вон – дырка в заборе. Пролезай, дяденька...

Через полторы минуты Конкин оказался на территории недостроенного жилого комплекса: подошёл к песчаному холмику, ещё раз огляделся по сторонам, а после этого вкрадчиво поинтересовался:

– Как тебя зовут, пигалица?

– Шуа, – странным образом прошелестело в его ушах.

– Как-как?

– Шу-а-а-а...

– Словно зимняя вьюга пропела...

– Ага, похоже, – согласилась девчонка. – Словно вьюга, метель или пороша. Или же все они – общим хором.... Так мы будем играть?

– Обязательно будем.... Только как – без совочков и...э-э-э, формочек для куличиков?

– У меня всё есть. Там, – мотнула в сторону своими симпатичными бантиками-косичками Шуа. – Пойдём, дяденька в кепочке, поможешь мне принести.

– Конечно, пойдём...

Эдуард – на ватных ногах – шагал вслед за худенькой девчушкой, а в его непутёвой голове бились жаркие и возбуждённо-бестолковые мысли: – "Ох, уж, эти бантики "в горошек"! Ничего более завлекательного не видел в своей жизни. Готов идти за ними куда угодно: хоть на край Земли, хоть к сковородкам Адским...".

Шуа повернула за угол "долгостроя" и, не оборачиваясь, проследовала за приоткрытую ржавую металлическую дверь, ведущую, судя по короткой бетонной лестнице, в подвальное помещение.

"Это – Судьба!", – монотонно застучало в голове. – "Судьба, Судьба, Судьба, Судьба...".

В подвале царил вязкий сизо-лиловый полусумрак.

"Плохой и страшный цвет", – внутренне передёрнулся Эдуард Михайлович. – "Нездешний и потусторонний какой-то. Словно бы сама Госпожа Смерть ненавязчиво бродит где-то совсем рядом.... Сзади что-то стукнуло-щёлкнуло. Это дверь захлопнулась. То бишь, закрылась на замок.... О-па! Вокруг стало светло-светло. Только откуда идёт этот мягкий светло-жёлтый свет – непонятно...".

Шуа, скрестив тоненькие ручонки на груди, стояла у противоположной бетонной стены: стояла, смотрела на него и улыбалась. Только глаза теперь у девчонки были не светло-голубыми и доверчивыми, а угольно-чёрными, неподвижными и равнодушными. Да и её злую насмешливую улыбку никак не тянуло называть – "детской".

– Гав-в! – раздалось где-то рядом.

Конкин заинтересованно повернул голову на звук и недовольно поморщился: возле кучи битого кирпича сидел и добродушно таращился на него низкорослый чёрный скотч-терьер.

– Этой мой верный Страж, – охотно пояснил мелодичный голосок. – Так зовут этого славного пёсика...

"Страж, понимаешь. От горшка – два вершка...", – мысленно усмехнулся Эдуард. – "Значится так. Сейчас, мягко-мягко улыбаясь, подойду к собаке. Одного удара каблуком по голове должно хватить.... После этого кинусь к девчонке и слегка придушу. Пока – только слегка. Потом раздену её и разложу. А в рот носовой платок затолкаю – чтобы не кричала, когда придёт в себя...".

В ушах резко щёлкнуло, а перед глазами поплыли, неуклонно расширяясь, жёлто-фиолетовые круги. А ещё ярко-алые и изумрудно-зелёные спирали, неуклонно переплетаясь между собой, замелькали. Круги – расширялись. Спирали – переплетались. Всё расширялись и переплетались. Переплетались и расширялись...

Когда же все они (круги-спирали), наконец-таки, пропали, то никакой девчушки с бантиками "в горошек" у бетонной стены уже не было. Более того, на её месте стояла, небрежно опираясь на кривой чёрный посох, древняя старуха в драных лохмотьях, по которым шустро ползали-шевелились жирные молочно-кремовые вши. А ещё у старой карги наличествовал приметный нос: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь усыпанный крупными разноцветными бородавками.

– Разыграли, значит? – неуверенно выдохнул-предположил Конкин. – Ну, да, конечно. Меня на зоне предупреждали, что, мол, в Купчино хватает – всяких шутников и доморощенных мистификаторов.... Ладно, уели. Спасибо за науку.... Пойду я. Чай, и другие дела отыщутся...

Эдуард Михайлович попытался развернуться на сто восемьдесят градусов и с ужасом осознал, что ноги (да и другие части тела), его больше не слушаются. Совсем. Вот и правая ладошка безвольно разжалась, а старенький чемодан – с громким стуком – упал на бетонный пол.

– Другие дела? – насмешливо прошамкала беззубым ртом противная старуха. – Это ты, милок, малость размечтался. Нет у тебя больше дел. Да и быть не может. Никаких. Ни больших, и ни малых. Ни важных, и ни пустяковых. И не будет никогда. Дошалился ты. А ещё и допрыгался, – резко вытянула вперёд правую руку...

Из кончика смуглого морщинистого пальца выскочила-вылетела крохотная изумрудно-зелёная искорка. Вылетела и, описав крутую дугу, тихонько прикоснулась ко лбу Конкина.

Эдуард Михайлович, потеряв остатки воли, плавно и медленно опустился на колени, даже и не пытаясь дать происходящему мало-мальски разумное объяснение.

Чёрный лохматый пёс, тем временем, принялся планомерно и неуклонно "раздуваться" во все стороны. Всё "раздувался" и "раздувался", пока не превратился в высоченного желтоглазого монстра с тёмно-багряной кожей и длиннющими руками-лапами, оснащёнными кривыми жёлто-чёрными когтями.

Монстр, брезгливо и небрежно передёрнув мускулистыми плечами, широко раскрыл почти безгубую пасть, демонстрируя множество острых зубов-клыков. А потом, сделав несколько широких шагов, уверенно склонился над Конкиным.

Кожу лица тут же опалило болезненно-жарким дыханием, а где-то в голове – видимо, на уровне подсознания – зазвучал чей-то язвительный голос: – "Напрасно ты, мил-человек, встретившись с Войпелем, подумал про откушенную и проглоченную голову. Совсем, даже, напрасно. А после этого ни через левое плечо трижды не сплюнул, ни по дереву не постучал. Беду, получается, накликал. И поделом – гнидёнышу...".

Глава десятая

Беспокойное утро

Он проснулся с острым ощущением новизны.

"Правильное такое ощущение, братец", – сладко позёвывая, согласился мудрый и рассудительный внутренний голос. – "Ёмкостное, цельное и совершенно-логичное. Во-первых, понедельник, как известно, является первым днём недели. Во-вторых, твои отношения с Ольгой, судя по всему, выходят на другой уровень.... На другой? На правильный и единственно-верный, выражаясь напрямик. На тот, который должен был состояться ещё двенадцать лет тому назад.... Ладно, дружище, не вини себя и не терзайся без толку: как говорится, лучше поздно, чем никогда. Ошибки, они для того и существуют-совершаются, чтобы потом их исправлять. Причём, с немалым усердием, прилежанием и даже – в отдельных случаях – с удовольствием. Философия, однако.... А, в-третьих, у тебя сегодня, как-никак, дебют: на славном "ментовском" поприще, я имею в виду. Недовольно морщимся? Ладно, скажу по-другому: дебют – в качестве полноценного и почти официального сыщика.... Почти официального? Ну, да. Ведь приказ о твоём назначении "на должность" будет подписан только в среду-четверг, не раньше. Тем не менее, подполковник Сомов чётко сказал, мол: – "Сразу же, майор Яковлев, приступай к работе. То бишь, к Службе. Заявление о приёме в непогрешимые Ряды написал, заявку на рабочую и парадную форму в ОХЧ отнёс, и вперёд – за громкой славой и разлапистыми орденами.... Ну, это в том смысле, что незамедлительно и плотно приступай к "альтернативке". Только на совесть, шалопай мечтательный, копай. Без дураков, лени и легкомысленного подхода...".

– Без дураков, так без дураков. Сделаем, ясен пень, в лучшем виде, – вылезая из кровати, пообещал Сергей. – Правда, Кеша?

– Мяу? – лениво уточнил чёрно-белый кот, облюбовавший старенькое продавленное кресло, мол: – "Что, уже есть конкретный план?".

– Не то – чтобы чёткий план. Но вполне даже реальное, на мой взгляд, мероприятие.... Кстати, доброе утро.

– Мур-р, – подтверждающе дёрнув правым пятнистым ухом, согласился Иннокентий, а после этого добавил: – Мяу-у-у...

– Считаешь, что кровать у меня – насквозь неправильная? – хмыкнул Сергей. – Мол, узкая, старенькая и неудобная? И надо бы её – в срочном порядке – поменять на новую и двуспальную? Ну-ну, твои бы слова, приятель, да Богу в уши. Вернее, мурканье...

Он посетил туалет, накормил кота, сделал пятнадцатиминутную лёгкую зарядку, принял контрастный душ, а после этого позавтракал: так, совершенно ничего особенного – классическая яичница из четырёх яиц и бутерброд с тушёной лосятиной.

Допивая кофе (чёрный, без молока и сахара, как и полагается), Сергей подошёл к окну и, взглянув вниз, констатировал:

– Подозрительная тёмно-синяя машина с иностранными номерами припаркована на прежнем месте. Вот, с этого шикарного автомобиля, пожалуй, её и начнём. Активную следственно-оперативную деятельность, я имею в виду.

– Мяу? – ловко запрыгнув на подоконник, поинтересовался Кешка.

– А у меня ещё со славных "грушных" Времён осталось в загашнике несколько хитрых профильных штуковин. В частности, "маячки", "жучки" и мобильник со специальным встроенным "чипом". Установлю "маячок" под днище данной "Джи Эм Си", а потом буду отслеживать все её передвижения на экранчике, естественно, с привязкой к городским картам.

– Мур-р-р?

– Чем мне данная машина так не понравилась? И чем же она, собственно, так подозрительна? Ну, во-первых, чисто по ощущениям. В том глубинном смысле, что внутренний голос мне любезно подсказывает, мол, имеется у этого авто некая тёмная аура. Или же у его водителя. Или над ними обоими совместно. Что, если зрить в корень, сути дела не меняет...

– Мяу?

– Потому и не меняет, что ощущения – для опытного "грушника" – они дорогого стоят, – пояснил Сергей. – Не говоря уже о советах бывалого внутреннего голоса.

– Мур? – никак не мог угомониться любопытный кот.

– Что у нас "во-вторых"? Сейчас изложу, не секрет.... Понимаешь, тут недавно подполковник Сомов тумана подпустил, мол: – "Ох, уж, эти шустрые купчинские бабульки. Никогда не знаешь – чего от них ожидать...". То бишь, прозрачно намекнул, что к Матрёне Ивановне и Ульяне Макаровне стоило бы присмотреться. А ещё он сообщил, что у Макаровны есть внучка, проживающая в США и имеющая прямое отношение к некой мутно-непонятной религиозной секте.